Казань, казанские, татары. Все это было, где сейчас? Наверное, жителю Москвы может показаться уютным любой город, в котором меньше прохожих и машин, размеренней ритм и больше улыбок, а все интересные места можно обойти всего за день. Не говоря уже о разнице в ценах при разнице зарплат. Нормальному человеку в Москве хорошо зарабатывать деньги, но отдыхать в ней трудно и накладно.

Когда несколько лет назад я в первый раз побывал в Казани, город поразил своей толчеей улиц, заброшенностью домов, типично провинциально-обывательским образом жизни и случайно увиденным брачным объявлением на столбе «Тихая татарка ищет тихого татарина». Из уроков истории я знал, что характер у их предков был весьма боевым, поэтому я даже немного расстроился, т.к. готовился схлестнуться с первыми встречными татарами, которые, конечно, обязательно начнут приставать ко мне, москвичу. А здесь было все как и во всех наших городах: райком-партком, пиво-воды да застрелиться от скуки.

Единственной отрадой оказался пивной ресторан «Бегемот», в котором, честное слово, было неразбавленное пиво и оформление под «Мастера и Маргариту» в пике популярности Булгакова. Попасть туда было трудно, но журналистские корочки моего друга сделали свое дело и ресторан пал без боя. Он расположен на первом этаже одного из бывших зданий Казанского университета. Заведению больше ста лет и в нем, наверное, еще при царе, пили пиво студенты. Низкие сводчатые потолки (мелковат был студент-то), полукруглые низкие окна и туалет от царя Гороха. Таким оно и сохранилось до моего недавнего визита. Разве, что сортов пива стало больше и ложка в супе все еще стоит. Прибавился синтезатор и талантливый универсал-исполнитель без типичной ресторанной манеры, работающий под «минус» и душевно играющий все, от фолка до рока. Также как мы часто ездим в гости к «тетке в Бологое», я в каждый приезд иду в казанский «Бегемот».

Город — это люди, улицы и стены. Дух, царящий в людях, отражается на всем остальном. В современной истории России Татарстан занимает своеобразное место. Когда первые волны проснувшейся национальной гордости народов затопили все республики, Татарстан устоял и не утонул в них. Те самые «тихие татары» победили истериков и кликуш различных мастей. После чего постепенно чуть ли не все, и русские и татары, стали радеть за суверенитет своей республики и достойный образ жизни. На смену национальной идее пришла идея разумной независимости и сотрудничества. Также как в коммунальной квартире нельзя полностью изолироваться от соседей, так и в такой огромной стране, как Россия, нельзя, да и не имеет смысла, вставать в позу обиженного историей (все мы ей обижены), а лучше найти общий язык и быть счастливым в дружбе, чем независимым во вражде. Народам не стоит строить свои планы, основывая их на политическом устройстве, имевшем место много веков назад, потому что в прошлом были не только победы, но и поражения. Из прошлого надо черпать главное золото лет — культуру и человечность. Иногда полезно на время забывать прошлое, чтобы оно не тяготело над будущим. Также и я не смог быстро отойти от своего пешеходного московского прошлого, когда переходя дорогу в Казани по «зебре», увидел, что водитель притормозил перед полосками, чего-то ждет и дальше не едет. Я тоже встал. Пропускаю. Стоим оба. Секунды идут. Может, я мешаю ему развернуться на пешеходном переходе? Что ж, это по-московски. И вдруг, сам тому до конца не веря, я понял — он меня пропускает! Я быстро перебежал дорогу — что если сон кончится и мы тронемся одновременно! В последний раз мне уступали дорогу только в Прибалтике. Также как и в Прибалтике здесь заботятся о сохранности и внешнем виде старинных домов, создающих архитектурную составляющую городского уюта. Особняки бывших «старых русских» выглядят, по крайней мере, снаружи почти по-европейски, хотя и «новые русские» тоже ценят стильное жилье, но оно не бросается в глаза своей неумной неуемностью, а довольно сносно вписывается в городской ландшафт.

Удивительно здание национальной библиотеки, которое, по легенде, построил один очень богатый купец для своей любовницы. Каких только залов в нем нет. И мавританский, и греческий, и наподобие грота. Что же это была за любовница, ради которой все это создавалось!? В казанский Кремль, в отличие от московского, можно войти без билета и обыска, фотографировать и веселиться без боязни быть укушенным стражами порядка. Конечно, в городе есть и, оставшиеся в наследство по всей территории страны, образчики советской архитектуры. Украшением они, естественно, не являются, но все же как-то скрашиваются чистотой и аккуратностью. В городе свободно сочетаются самые разные стили: модерн и классика, мусульманский и православный, старое и новое.

Другим отражением такого подхода к равноправию является возможность всех национальностей быть такими какие они есть и безбоязненно называться своим именем. Русские называют себя русскими, мордва — мордвой и никто не заставляет называться их татарами по имени титульной нации. В отличие, скажем, от Америки, в которой, будь ты итальянец или китаец, все равно называешься американцем. Слово «татарстанец», наверное, еще не родилось, а родилось бы — не прижилось, также, как и слово «россиянин» во всей России, которое выглядит довольно пафосно, но менее националистично, чем слово «русский» и говорит больше о государственной принадлежности гражданина, чем о его национальности. Определения, которые люди дают сами себе, демонстрируют стадию развития как национального так и государственного самосознания всей страны. Жителям республики проще идентифицировать себя со своей родиной, чем жителям остальной России, т.к. трудно ощутить, разве что умозрительно, одну шестую часть суши местом своего рождения и ближайших интересов из-за ее колоссальной протяженности и разницы не только в часовых поясах, но и в образах жизни и ее качестве. Конечно, есть люди, которые, как известный Фунт Ильфа и Петрова, умеют приспосабливаться под любое правление. Могут и «при Александре посидеть и при Николае». Но роднее и понятнее всегда то, что ближе. Поэтому естественное чувство родины рано или поздно проснется во всех. И по всей России люди обретут такое же спокойное достоинство, как и возрождающееся в этой республике. Все эти веяния и дуновения жизни нашли свой приют в Казани. Конечно, как и во всем мире, в ней есть свои парии, но не они, в отличие от большинства российских городов, определяют общую картину.

Во всех туристических справочниках европейских столиц указаны места, нежелательные для посещения туристов. Все мы знаем об улице Красных фонарей в Амстердаме и Булонском лесу в Париже. Но не они являются притяжением этих городов и существуют, скорее, благодаря другим местам, которые притягивают туристов. Также и в Казани. Наверное, где-то гулять и не стоит, но я так и не заметил где именно, хотя исходил весь старый и часть нового города вдоль и поперек. Здесь можно спокойно гулять ночью — ни шпаны, ни милиции. Самое «пакостное», что я увидел, так это бутылку шампанского в руке памятника студенту Ульянову, стоящему перед университетом собственного имени. На мой вопрос где же сейчас казанские молодежные группировки, гопники и прочий сброд, которые были так «популярны» в начале девяностых, мне ответили, что они взяли здесь, что смогли и уехали к вам, в Москву, делать большой бизнес. Хотя большинство все-таки осталось в Казани, на городском кладбище. Провинция, скука, тягучие дни. Это все в прошлом.

Интернет и всеобщая тяга к бизнесу раздвинули границы представлений, позволяют и вынуждают быть всех современными и образованными. Поэтому, как следствие потребности в хорошей работе, появляется и необходимость хорошего отдыха. Чего стоит один лишь казанский Арбат — улица Баумана. Причем тут до сих пор этот революционер я не знаю. Из истории и литературы понял лишь то, что разница в уровнях жизни между дореволюционными «новыми русскими» и обычными людьми была гораздо заметнее, чем между современными нам пройдохами и остальным народом. Поэтому особо социально ранимые люди, называвшие себя революционерами, все-таки имели основания бороться за справедливость. Хотя вопрос о методах всегда был в истории человечества самым спорным.

Город не настолько политизирован, чтобы переименовывать все подряд и заново осуществлять программу «мы наш, мы новый мир построим». Незачем бередить старые раны. Пусть лучше будут видны заслуженные шрамы. На этой улице играют и поют, пьют и танцуют, делая это очень мило и без вызова. А те, кого надо вызывать, на ней показываются крайне редко, не создавая напряжения своим появлением. Арбатских держиморд я не увидел до поздней ночи, причем на порядке это никак не отразилось. Чем меньше толпа, тем более значимым ты себя ощущаешь. Здесь что люди другие? Как все — не знаю, а вот девушки… Да, брат, девушки… Благословенна жара оголяющая — такого количества розовых щечек и загорелых ножек я не видел ни в одном журнале. И при этом веселые глаза, хороший взгляд, и, извините за неожиданность, скромность. Кажется, все это не вяжется, но у них как-то связалось, почему и не возможно не обращать на них внимания. В их независимости нет ничего вызывающего, а в легкости общения — ни намека на доступность. Они хотят счастья и они его получают. И в этот момент хочется быть рядом, а может, и увезти с собой. Или остаться самому? И когда видишь все это в течение целого дня, то кажется, что попал на выезд бразильского карнавала.

Но мне сказали, что в Саратове ножки еще длиннее… Поэтому… до встречи в Саратове!

Максим Саприн