Я шел по темной аллее, внимательно вглядываясь в тени от пальм и тропической растительности. Впереди сквозь листья пробивались лучи фонарей на площади Симона Боливара. Каракас спал. А я, готовый ко всяким неожиданностям, начитавшись всяких ужасов о высокой преступности в Каракасе, несся к своей заведомой цели — отелю, расположенному прямо на главной площади Венесуэлы. Таксистка убедила меня, что к площади Плаза Боливар подъехать нельзя, и высадила меня на расстоянии одного квартала от моего отеля.

Каждый латиноамериканский город имеет лицо, присущее только ему, но каждый латиноамериканский город вне зависимости от размера и важности имеет центральную площадь в виде квадрата, в центре которого расположен парк, а окружают его правительственное здание (президентский дворец, или губернаторский дворец, или мэрия), центральный музей (или музейчик), и собор (или соборчик). Войдя в час ночи в свой номер, я с радостью обнаружил балкон, с которого казалось что можно было почти дотянуться до главного собора страны, а до колокольни, если постараться, то можно даже, ну в общем, много чего можно, но я первым делом хотел спать. В хорошем настроении от того, что я успешно и без приключений добежал до отеля, и от замечатльной панорамы с колокольней, я плюхнулся в кровать и … уснул? Если бы. В этот момент колокола стали играть знаменитую музыку Лондонских часов Биг Бен в венесуэльской интерпретации. Наконец мини-концерт закончился, и я … уснул? Если бы. Эти колокола оказывается устраивают концертик чаще, чем Кобзон, то есть каждые 15 минут. Будучи человеком жизнерадостным и жизнелюбивым, я хорошо и вслух посмеялся, и … уснул.

Я специально подгадал приехать в Венесуэлу 7 февраля, ибо это был уикэнд карнавала. На следующее утро я выскочил из отеля, именно выскочил, так как в этот день меня ждали великие дела — посмотреть весь Каракас, город довольно большой. Надо честно признать, что с моим опытом и скоростью передвижения, на Земле найдется не более 10 городов, которые я не смог бы полностью посмотреть за один день. Конечно, за 4-5 часов я успеваю посмотреть только самое интересное — центр, исторические места, самые красивые здания и площади, уникальный музей. Должен признать, что в Каракасе, как и в других городах, я пропустил музей истории города, так как с плохой памятью на имена все равно бы не запомнил, какое здание в 1893 году построил архитектор Лопез, какое Гомез, какое Санчез и какое Альварез. Ну а кроме этого на весь Каракас у меня ушло четыре часа.

Первым делом я обошел еще раз, но теперь уже при дневном свете и не бегом, Плазу Боливар в центре которой посреди парка возвышался большой монумент Симону Боливару, восседающему на роскошном коне. Зайдя в собор, и мысленно поблагодарив звонаря за хорошо проведенную ночь, я направился в Пантеон, величественное (честно говоря, не очень) здание, где похоронен Симон Боливар и другие борцы за свободу Венесуэлы.

Еще в Нью Йорке я узнал, что имя Симона Боливара свято в Венесуэле даже больше, чем у нас было имя Ильича. В Венесуэле нет ни одного городка, где главная улица, площадь, или просто самая большая поляна не носили бы имя Боливара. Кстати его фамилия произносится с ударением на И, а не на последний слог, как принято в России. Я не удивился, когда постояв с почтительным выражением лица перед его саркофагом в Пантоне, я поднял глаза и увидел на потолке большую роспись, изображающую ангела, а может быть и самого Господа Бога, стоящего с Боливаром на вершине горы и направляющего его на великие дела. Обожествление Боливара доходит до смешного, даже деньги в Венесуэле называются Боливары. Представьте себе водку за 2 Ленина и 87 копеек.

Симон Боливар, в отличие от многих других обожествленных лидеров, заслуживает любовь и уважение. И сострадание. Он родился в 1787 году в богатой семье в самом центре Каракаса (в одном квартале от моего отеля и колокольни), женился в 19 лет, а через 8 месяцев овдовел во время эпидемии желтой лихорадки. С этого момента всю свою жизнь он посвятил борьбе за освобождение Южной Америки от испанских оккупантов. Проведя множество гениально задуманных битв и побеждая в совершенно неравной борьбе, он принес свободу Венесуэле, Колумбии, Эквадору, Перу и Боливии! Создав государство Гран Коломбия, состоящее из Венесуэлы, Колумбии и Эквадора, он стал его первым президентом. Но три страны хотели быть независимы друг от друга, и пытаясь спасти их союз, он провозгласил себя диктатором. Союз все равно раскололся, Боливар ушел в отставку, на него было совершено неудачное покушение, он уехал в Колумбию, ему было запрещено вернуться на Родину, и через несколько месяцев, в возрасте 47 лет, в полной нищете и одиночестве Великий Освободитель скончался от туберкулеза в доме своего знакомого, кстати испанца. У него не было даже белой рубашки, и испанец похоронил его в своей.

Только через 12 лет народы Южной Америки осознали его заслуги, и возвратили его останки на Родину. По-видимому, чувствуя свою вину, они пытаются водрузить его портреты и имя везде, где есть свободное место.

Каракас — самый американский (точнее, США-шный) город в Латинской Америке. Благодаря наличию денег (Венесуэла плавает в нефти) и отсутствию мозгов, ее лидеры систематически уничтожали старинные здания, и строили дворцы и небоскребы. Либо себе, либо хотя бы в свою честь. В результате в Каракасе много красивых зданий, площадей и улиц, но в Нью Йорке они красивее, выше и больше, а Каракас своего лица как такового не имеет. Хотя к моему прилету лица не было у многих, точнее оно было изменено до неузнаваемости. Ведь это же был Карнавал!!! На улицах — масса народа, огромное количество веселящихся детей в костюмах и без, везде играет музыка, танцы «под Бразилию», идут концерты. Кстати очень много беременных женщин, а также уже не беременных и кормящих грудью. Все одеты не очень богато, но акуратно, а главное без контрастов как в России. То есть за все пребывание в Венесуэле я не видел ни одного «нового венесуэльца», что радует за них. Говоря про Каракас нельзя не упомянуть их великолепное, чистое, удобное и безопасное метро, хотя и без бронзовых статуй с револьверами, как на Площади Революции в Москве.

Путешествуя по странам третьего мира, я получаю наибольшее удовольствие от маленьких деревушек, где можно увидеть жизнь, нисколько не изменившуюся за последние несколько столетий. С этой целью на следующий день я отправился в Чорони на берегу Карибского моря. Этот городок состоит из одной улицы метров в 150, зато улица очень симпатичная и именно такая, какую Вы бы ожидали увидеть в Латинской Америке — одноэтажные разноцветные мазанки с внутренними двориками. Я остановился в единственной «гостинице» города (в ней всего три комнаты), которая расположена на центральной площади Чорони. Эта площадь размером немного больше, чем холл в нашей квартире, но гораздо меньше, чем вестибюль нашего дома. Кстати, угадайте, как называется эта площадь, и чей памятник на ней стоит.

В Чорони я немного погулял, походил по берегу моря, посмотрел вечером карнавальные концерты, на следующее утро проснулся, пробежал через всю деревню, и уехал назад в Каракас. Кстати, одно из самых ярких впечатлений от Чорони это — дорога туда. Во-первых, в Каракасе Вы садитесь в автобус, точнее поднимаетесь по ступенькам, открываете еще одну дверь и оказываетесь в полутемном (из-за бархатных штор на окнах) и очень холодном (из-за кондиционеров, так как на улице жара) салоне с цветными телевизорами, по которым идут американские фильмы, а стюардесса самолетным голосом объявляет остановки. Так я доехал до районного центра Маракай и ожидал, что остаток пути до деревушки Чорони будет на таком же автобусе.

Я думаю, что тех американских школьников, что ездили на автобусе, на котором я доехал до Чорони, уже нет в живых. Но когда они были маленькими, они себе и представить не могли, что пройдут десятилетия, их симпатичные школьные автобусы попадут в далекую Венесуэлу, и три больших и толстых дяди с большими и толстыми задами будут садиться на те же маленькие сиденья, на которые с таким трудом помещались три маленькие детские попочки. Зато как было весело. И туда и обратно я был единственным туристом, а вообще-то туристов в Венесуэле совсем немного. Так вот, водитель первым делом не автобус заводит, а врубает радио. Именно не включает, а врубает на полную мощь. Но музыку почти не слышно, потому что все пассажиры начинают громко кричать, хохотать, петь и … танцевать. Это на крошечных-то сидениях. Я умирал со смеху и получал массу удовольствия. Как только автобус отъезжает от станции, стюардесса, проверяет паспорта всех пассажиров, и после того, как я вынимаю свою драгоценную синекожую паспортину, весь автобус посвящает остаток поездки развлечению «нортеамерикано», или североамериканца, как в Латинской Америке называют туристов из Штатов. Учитывая, что это был карнавальный уикэнд, у нас было дополнительное развлечение — прятаться от бомб. Вдоль всей горной дороги в кустах прячутся мальчишки, и когда автобус приближается, они выскакивают и бросают в открытые окна бумажные бомбы с водой. Конечно, можно закрыть окна, но, во-первых, жарко, во-вторых, я еще не достиг того возраста, чтобы увиливать от захватывающей игры, а в-третьих, когда я не успел увернуться, и под восторженный рев всего автобуса меня окатили с ног до головы, то я хохотал громче всех.

Вас, возможно волнует вопрос, как я с ними со всеми общался. В Венесуэле никто практически не говорит по-английски. К счастью я не столько способный к языкам (хотя и не без этого), насколько смелый и не стеснительный. Через пару дней никто мне не верил, что я ни одного дня не учил испанский. Я мог часами поддерживать беседу, без малейших проблем понимая, что мне хотят сказать, и рассказывая о своей жизни в Америке, о России, о путешествиях в далекие и диковинные страны.

Всем любителям географии известно, что Анды проходят по Чили, Боливии, Перу, но почему-то никому в голову не приходит, что они утыкаются в Карибское море именно в Венесуэле. Центром венесуэльских Андов является город Мерида (пожалуйста, не путайте с Меридой в мексиканском Юкатане, где я был в прошлом году). Прежде всего представьте себе высокие горы, а между ними расщелину в виде каньона. Внизу, как и полагается, течет река. В каком-то месте эта река на короткое время раздваивается, и между двумя рукавами образуется узкое, высокое плато с отвесными краями. Вот на таком плато расположена Мерида. Самолет, садящийся в Мериде, должен влететь в ущелье, невероятным образом повернуть на 180 градусов, и приземлиться на короткой с сильным наклоном полосе, рассекающей по диагонали центр города. Причем очень важно вовремя остановиться! Я не думаю, что такая посадка отпугивает туристов, но в самолете, в котором летел я, из 72 мест было занято только 4. Могло быть и три, так как я по невнимательности вначале сел совсем в другой самолет, а потом бежал по летному полю к своему.

К сожалению Мерида, далеко не самый красивый и интересный город, но я летел туда смотреть не город, а горы, которые его окружают. Я остановился в одном квартале от центральной площади, которая, естественно, называется Плаза Боливар, посреди которой, естественно, стоит большой памятник Симону Боливару на коне. Оставив свой рюкзачок в гостинице, я отправился в деревушку Хахи в часе езды от Мериды по горной дороге на микроавтобусе, в котором, по-видимому, испанцы высадились на берег Венесуэлы в начале 16-го века. Может быть этот автобус и моложе, но тогда он просто плохо выглядит. И еще хуже пахнет. Крошечная Хахи состоит по сути дела из одной площади с известным Вам названием, и очень красивыми и типично колониальными домиками по ее периметру. Автобус ходит туда раз в час, делать там больше, чем 20 минут нечего, и этим пользуются хозяева сувенирных магазинчиков, торгующие очень красивыми и недорогими керамическими сувенирами. Я ничуть не жалел, что туда поехал, так как даже одна площадь этого стоила, и дорога через горные джунгли с водопадами и потоками воды, пересекающими ее, очень живописна.

К моему большому удовольствию, собор, расположенный перед моим отелем не играл каждые 15 минут музыку Биг Бена. Зато он каждые 15 минут играл Аве Марию композитора Шульберта в венесуэльском варианте, что немного длиннее, чем Биг Бен, но значительно короче, чем, скажем, 15-минутный гимн Перу, ибо если бы его играли вместо Аве Марии, то я бы спал, как на концерте.

Главная достопримечательность Мериды — ее канатная дорога, самая длинная и высокая в мире. Я сел в вагончик летом (плюс 20 по Цельсию), а вышел из него через сорок минут зимой (плюс 5 по Цельсию), на высоте более 4 километров над уровнем моря, совсем рядом с самым высоким пиком Венесуэлы под названием, конечно же, Пико Боливар. Панорама — феноменальная, особенно, когда Вы начинаете опускаться вниз, и из-за облаков появляется Мерида, вначале где-то далеко, а потом ясно виден центр с пересекающим его аэропортом.

На следующий день я снова был в этом аэропорту, готовый еще раз попытать счастья, и выскочить из ущелья, сделав 180 градусный поворот. Собственно говоря, главная цель моей поездки была — увидеть джунгли, в которые я так влюблен. К моему гигантскому огорчению (и это мягко говоря), город был покрыт таким туманом, что аэропорт был закрыт в течение 5 часов, и я опоздал в Каракасе на другой самолет, летающий один раз в день в джунгли, поэтому я с горя решил в Каракас из аэропорта не ехать и провел остаток дня, сидя на парапете набережной на берегу Карибского моря, и думая всякие умные думы на тему своей яркой жизни.

Наконец-то на следующий день я сел в джунглевый самолет, пилот которого, по-видимому, возвращался с авиационных маневров. Знаете, после хорошего концерта, люди идут по улице и поют запомнившуюся арию. А летчик повторял запомнившийся ему маневр. Ой как он хорошо летел, а главное быстро! Наконец, появилась река Ориноко, летчик спикировал над Колумбией (наверное из-за того, что гаишники там не такие строгие, как в Венесуэле), а когда я открыл глаза, мы уже сидели на посадочной полосе в городке Пуэрто Айакучо — столице и единственном городе огромного штата Амазонас, в котором в основном живут индейцы. Я в него влюбился с первого взгляда (в город, а не в летчика). Пуэрто Айакучо расположен настолько далеко от крупных городов, промышленности, и настолько изолирован от остальной Венесуэлы, что создается очень приятное чувство оторванности от надоевшей мне цивилизации, и возникает желание просто гулять по улицам, пышащим жаром, улыбаться индейцам, внюхиваться в запахи хлеба из магазинов, почему-то напоминающие советские сельпо, срывать с деревьев и есть неспелые манго.

Особенно интересно гулять по Пуэрто Айакучо вечером, когда все местные жители садятся перед своими домиками и громко разговаривают со своими соседями, пытаясь перекричать музыку, несущуюся из их домов. Причем возникает такое ощущение, что в городе такое же количество радиостанций, сколько домов, потому что из всех домов несутся разные песни, хотя и одинаково громко. С моим приближением, разговор иногда чуть-чуть замедлялся, я удостаивался внимательного и доброжелательного взгляда и гостеприимного приветствия.

На следующее утро я сел в длинную моторную лодку, пересек Ориноко, и погулял минут 40 по совершенно неприметной деревушке, но зато теперь могу сказать, что был в 37 странах, так как деревушка находилась в Колумбии. Все, что я там сделал, это выпил бутылку Кока Колы, и поменял несколько венесуэльских боливаров с изображением Симона Боливара на колумбийские песо с изображением Симона Боливара. После этого я сел в джип и в сопровождении шофера, гида и трех туристических гидов-практиканток в возрасте от 22 до 28 лет, отправился в джунгли. Через полтора часа мы пересекли границу штата Амазонас и въехали в самый большой штат Венесуэлы, и я уверен, что Вы уже догадались, как он называется. Конечно же, штат Боливар. Наконец мы прибыли в деревню индейского племени Панаре, и почти сразу же с вождем племени ушли гулять по джунглям. Единственное животное, которое я там видел, было вовсе даже не животное, а птица, и даже не птица, а птичка, почти бабочка, то есть крошечная колибри. А еще были огромные каменные поляны, на которых непонятно каким образом росли огромные круглые кактусы, и еще были реки, которые я переходил по бревнышку, мурлыча знаменитый марш из кинофильма «Цирк».

Возвратившись вечером в деревушку, я окунулся в жизнь амазонских индейцев (а заодно и в речку, в которой, в отличие от Амазонки в Перу, меня никто никуда не кусал). Эта деревушка — не туристическая, то есть жители здесь не играют на туристов. Да и в этот вечер туристов было совсем немного — я один. Здесь нет электричества, транспорта, люди одеваются по погоде, то есть ходят полуголые. Пока девочки готовили ужин, я играл на берегу реки с местными мальчишками. Я был тигром, а они охотниками. К счастью, индейцы не пользуются огнестрельным оружием.

Я с нетерпением ждал наступления ночи. И практикантки тут абсолютно ни при чем. Меня больше всего интересовало, где я буду спать. Наконец все прояснилось, и индейцы стали привязывать к деревьям шесть гамаков. Я залез в свой, и стал искать то положение, в котором бы я успел уснуть до того, как мне начнет сводить от неудобства шею, спину и другие места. Нашел, но не мог уснуть, не разрешив для себя два волнующих вопроса. Первое, где у них в джунглях стоит памятник Симону Боливару на коне? Второе, куда меня будут кусать комары? Дело в том, что в первую же ночь в Каракасе меня под звон колоколов зверски искусали. На следующую ночь я обмазал все руки, ноги, лицо и спину антикомариной жидкостью, так эти антисемиты пошли в атаку на то место, которое у всех мужчин, очень большое, а у меня маленькое. То есть мой живот. В следующую ночь я обеспечил оборону своего живота, и они атаковали мое последнее незащищенное, но очень функционально важное место. То есть, ну в общем, несколько ниже спины. И вот я лежал в гамаке, залитый этой вонючей жидкостью от комаров, и думал, а куда же теперь. Сразу перескочу вперед и отвечу — искусали с ног до головы, не пропустив ничего.

Итак я уснул, и в три часа ночи проснулся от того, что замерз. Нашел в кромешной тьме покрывало, помассировал сведенную шею, чуть не вывалился из гамака, и в этот момент услышал, как кто-то со всех сторон окружает наши гамаки. Все, что можно было услышать, это звуки перьев. Я представил себе индейцев в красочных одеждах, смотрящих на меня с разочарованными лицами, и спрашивающих друг друга «А что же тут кушать? Одни кости!» И в этот момент в паре метров от меня кто-то громко заорал «Кукареку». Тотчас же с другой стороны нашего крошечного лагеря кто-то ответил тем же, но чуть-чуть фальшивее. Я вначале хотел громко запеть Аве Марию, но потом стал просто трястись от смеха. И так я трясся ровно до 6 часов утра, когда произошли три важных события: стало рассветать, мы вылезли из гамаков, петухи (а их тут было человек 10-15) раскланялись и ушли. А еще через четыре часа я уже сидел в самолете, чтобы лететь в Каракас.

Как мы уже выяснили, зрители, выходя из оперного театра, поют арию. А что делает певец идя на оперу? Репетирует наиболее трудный пассаж. Так вот, наш летчик скорее всего летел в Каракас на авиационные маневры. Из аэропорта я снова поехал в городок на берегу Карибского моря, где продолжил умные думы на тему своей теперь еще более яркой жизни. Ну а на следующее утро я в очередной раз приехал в аэропорт, кстати имени Симона Боливара, и через 5 часов был дома.