Глава первая, в которой Йорген, король Малайзии, предсказывает мое будущее

Есть в самом слове “Катманду” что-то необъяснимо притягательное для уроженцев холодной России. Загадочно звучит это слово, чертовски заманчиво и даже, чего греха таить, сексуально. Такие места представляются в сознании не как точки на карте, ведь гораздо ближе и обыденней для нас куда более географически отдаленные Нью-Йорк и Торонто. Нет, Катманду находится на самом краю света, где-то рядом с Тимбукту, Берегом слоновой кости и вечно беспокоящим Гондурасом. Чтобы туда попасть, недостаточно просто купить билет и просидеть полдня в неудобном кресле самолета. Это было бы слишком просто, недостойно такого прекрасного названия. Нет! Чтобы попасть в Катманду, надо пойти на немыслимый риск — бороздить моря и океаны, карабкаясь в шторм по стенающим от ветра мачтам, пересекать на меланхоличном верблюде бескрайние пустыни, или хотя бы послать ко всем чертям надежную работу и отправиться в свободный полет навстречу приключениям, ибо Катманду нельзя познать в жалкие две недели запланированного отпуска. Разве могут они сравниться хотя бы с одним днем свободного странствия?

Итак, жарким апрельским днем самолет мягко коснулся раскаленной взлетно-посадочной полосы аэропорта Трибхуван. Мое путешествие началось. Уже сама табличка с названием аэропорта смотрелась волнительно. Буквы непальского алфавита странные, похожие то ли на руны, то ли на куски замерзшего потрескавшегося льда, столь обычного для этой страны, сочетающей тропическую жару с мертвенным холодом высочайших вершин мира.
У выхода из аэропорта оживленно сновала толпа таксистов. Но мне с ними было не по пути. Скромные денежные запасы следовало тратить мудро, поэтому я счел за благо согласиться на предложение одного из многочисленных зазывал. Эти люди бесплатно доставляют туристов к определенным отелям, а если турист потом решает поселиться в указанном месте, хозяин отеля выдает им комиссионные в размере половины платы за день проживания. Примостившись за водителем на сиденье его мотоцикла, я приготовился к суровому испытанию уличным движением большого восточного города.

Осторожный водитель надевает единственный шлем, и мы трогаемся с места. В сущности, его можно понять: туристов в Катманду много, а мотоциклетных таксистов гораздо меньше. Стало быть, их и надо беречь, а если упадет турист — оно и к лучшему: появится шанс неплохо подзаработать у местных врачей.
Несколько минут балансирования (особенно тяжело было удерживать в равновесии на поворотах тяжелый рюкзак) — и вот уже мы въезжаем в Катманду. Город моментально обволакивает плотным одеялом запахов. Здесь и пряности, и ароматы благовоний, и, конечно же, характерный для столицы тяжелый смог. Понять его источник несложно: повсюду дымят огромные индийские грузовики, пыхтят пестрые автобусы, видевшие на своем веку правление не одного короля, и снуют туда-сюда шустрые темпо — чудовищные гибриды мотоцикла и грузовика, в которые легко помещается до десятка пассажиров. Тщетно осторожные японцы вот уже несколько лет пытаются разработать систему безопасного и цивилизованного движения в Катманду. Древний город отторгает светофоры и пешеходные переходы, словно чужеродные тела. Ему больше по душе первозданный хаос. Что толку от светофора, когда огромный бык вальяжно разлегся посередине улицы и упорно не желает уходить?

Судя по его самодовольной морде, толстяк явно понимает, что в этой стране является священным животным, пользующимся покровительством на самих верхах, ведь лучший друг всех коров бог Шива даже выше короля, хоть и не намного: изображения королевской четы украшают здесь внутренние покои древних храмов наравне с богами и великими святыми. Тысячи гудков сливаются в один неумолчный рев. Мелькают люди — индийцы и китайцы, бизнесмены и святые люди садху, алчные торговцы и чудовищные уроды, просящие у дороги подаяние. Многие лица прикрыты респираторами и марлевыми повязками — сейчас, в засушливые предмуссонные месяцы, уровень загазованности воздуха особенно велик.

Наконец, жалобно тарахтящий мотоцикл въезжает в Тамель — туристическое гетто города, приют богатых европейцев и веселой молодежи. Для первых здесь есть сувенирные лавки и целая армия полиции, обеспечивающая безопасность, для вторых — многочисленные дешевые бары и дискотеки. Тамель кишит навязчивыми торговцами. С громкими криками “Excuse me, sir!” (я до сих пор ненавижу эти слова), они предлагают вам кучу разнообразного хлама — от браконьерского тигрового бальзама до браслетов и статуэток.

Десятки тибетских беженцев продают, безбожно торгуясь, священные реликвии своей родины, уже много лет оккупированной Китаем. На каждом углу любой турист, вне зависимости от возраста и пола, обречен выслушивать навязчивый гнусавый шепот подпольных продавцов дешевого гашиша. Все необходимое для курения можно приобрести в магазинах по соседству — от специальной бумаги для сворачивания косяков до чемоданчиков, содержащих целые портативные лаборатории.

Мы останавливаемся во дворе одного из местных отелей среднего уровня. Хозяин, завидев нового гостя, моментально расцветает и радостно бросается демонстрировать мне самые дорогие номера. Увы, с каждым новым отказом он все более мрачнеет, и на лице его начинают проявляться тяжелые подозрения. Наконец, он напрямую спрашивает меня, из какой я страны. “Россия!” — гордо отвечаю я. Услышав это страшное слово, хозяин моментально стирает с лица остатки улыбки. Она уступает место глубокой скорби. Так безжалостный осенний ветер обрывает лепестки увядающих цветов, так суровый приговор врача лишает пациента последней надежды. Как говорилось в самом помпезном российском фильме, «Он — русский, и это многое объясняет». Хозяин мрачнеет, бледнеет и сразу, не торгуясь, снижает цену в два раза.

Как я вскоре выяснил, в отеле жило около двух десятков человек. Были здесь скучающие американцы, вот уже месяц не покидавшие Катманду из-за угрозы встреч с бандитами за чертой города, молодые задумчивые европейцы, проводившие большую часть своего времени в Интернете, но самым колоритным обитателем отеля, несомненно, являлся Йорген.

Йорген был большим человеком во всех смыслах этого слова. Массивное тело с многочисленными буграми могучих мышц и жира венчала огромная лысая голова. Его глаза внимательно останавливались на каждом человеке, достойном с точки зрения Йоргена внимания, но никто не назвал бы его взгляд острым. Это был взгляд человека, знающего себе цену. Небрежный, но не рассеянный. Без повышенного внимания, но не упускающий ничего важного. Этот взгляд не резал, как скальпель, а бил, как кувалда. — Садись! — обратился он ко мне с не терпящим возражений царственным равнодушием. Я возвращался с вечерней прогулки и видел его впервые в жизни. Йорген сидел за столиком кафе в саду нашего отеля. По правую и левую руку от него места были заняты людьми, потягивающими коктейли, но Йорген одним коротким жестом освободил для меня стул. Мне оставалось только подчиниться. — Коктейль моему другу. Такой, который мне нравится, — коротко приказал Йорген бармену, который незамедлительно начал колдовать над бутылками. Вскоре передо мной очутился бокал пестрой жидкости. Только тогда я обратил внимание на то, что у всех без исключения посетителей маленького кафе были бокалы с совершенно одинаковым коктейлем.

Йорген так и не представился, но его имя незамедлительно шепнул мне улыбчивый человечек, сидевший по правую руку от гиганта. Наконец, тот соблаговолил поинтересоваться, из какой страны я прибыл. Услышав мой ответ, Йорген благосклонно кивнул и поднял бокал, воскликнув:
— На здравье, панэнька!

Впоследствии выяснилось, что из всех славянских стран ему довелось посетить только Польшу, где он проводил свой разнообразный досуг исключительно в женском обществе. Поэтому он был убежден, что данный тост является универсальным для любой славянской компании.

После небольшого обмена репликами я, приободрившись, поинтересовался, кто он и откуда.
— Кто я такой? — воскликнул Йорген, обращаясь с этим вопросом сразу ко всем присутствующим. За столом послышалось шевеление, кто-то коротко хохотнул — вероятно, потешаясь над моей неосведомленностью.
— Кто я такой? — повторил Йорген, повышая голос. Шевеление прекратилось, за столом воцарилась мертвая тишина.
— Я — король! Король Малайзии, этой долбаной страны к востоку отсюда.

Сполна насладившись произведенным эффектом, Йорген продолжил рассказ о своей персоне. Как я понял впоследствии, эта захватывающая тема была лейтмотивом разговоров за столом. Точнее, монологов Йоргена, время от времени прерываемых вопросами окружающих.

Йорген происходил из Германии. О своем прошлом он говорил не раньше десятого бокала коктейля. Речь его все еще была связной, но он начинал повторяться и становился гораздо более патетичным. Тогда Йорген рассказывал о долгих годах своей работы на немецкие спецслужбы, когда он путешествовал по всему земному шару, пока, наконец, злая судьба не забросила его в Японию. Начиная с этого момента, в его голосе неизменно проявлялась глубокая скорбь и даже чувствовались неподдельные слезы, в которых тонуло большинство слов. Судя по тем фрагментам, которые все-таки достигали моего слуха через водную преграду, в Японии Йорген был схвачен якудза, которые в течение нескольких месяцев подвергали его нечеловеческим пыткам, так что после вызволения из плена потребовалась срочная операция, в ходе которой он лишился большей части желудка. Со службой было покончено и с тех пор Йорген работал только на себя.
Его сбережений и полученной от правительства компенсации хватило на то, чтобы основать большой питомник для разведения и дрессировки немецких овчарок. Шло время, дело продвигалось успешно, и Йорген стал задумываться о том, чтобы перенести быстро развивающийся и выходящий за рамки Германии бизнес в страну с более благоприятными условиями для развития. Так он оказался в Малайзии.

Малайзийское предприятие росло бурно, увеличивалось и его влияние в стране. Наконец, Малайзия стала слишком мала для амбиций Йоргена. Он стал основывать филиалы в других странах Востока с дешевой рабочей силой и гибкими законами (или, по крайней мере, гибко мыслящими чиновниками, с которыми всегда можно договориться). Так он оказался в Непале.

Как и у любого уважающего себя короля, у Йоргена была своя свита. Европейцы, американцы, непальцы — каждый вечер они толпились у стола, за которым восседал Его Величество Йорген. Он был щедрым монархом. За все время моего пребывания в отеле мне так и не удалось ни разу заплатить в кафе, поэтому я был вынужден есть в окрестных ресторанах, чтобы не кормиться за счет Йоргена. Каждый раз, когда я садился за стол, меня ждал бокал с неизменным коктейлем. Стоило его опорожнить, как он снова чудесным образом оказывался полным. Йорген платил за всех. Но не только в пирах проявляется королевская милость. Были у него дары и драгоценней. Однажды я увидел, как непалец, вот уже несколько часов не отходивший от стола, удаляется вприпрыжку, причем источником его ликования явно были не только выпитые коктейли. Как выяснилось, он бежал подавать документы на получение визы. Йорген царственно пожаловал ему работу в своем собачьем питомнике.

Тем вечером мы, отмечая его удачу, изрядно перепились, и я до глубокой ночи спорил с канадцем из свиты Йоргена. Тот упорно доказывал глупому русскому, что Гитлера под Москвой разбили американцы при помощи атомной бомбы.

На следующий день я отправился в Бактапур. Триста лет назад, до объединения Непала, он был одним из городов-государств долины Катманду, наравне с будущей столицей. У него даже были собственный король и королевская резиденция. Однако судьбы двух городов сложились по-разному. Столица развивалась и ширилась, покрываясь сетью асфальтовых дорог и сотнями отелей. А Бактапур задремал. Там, в своем глубоком сне, он так и остался средневековым городом с мощеными камнем кривыми улочками, по которым гуляют утки и свиньи. Рядом с бывшим королевским дворцом сгорбленный горшечник обжигает горшки точно так же, как это делал его прадед сотню лет назад, а самобытный художник расписывает ворота своего дома сценами из жизни Кришны не для того, чтобы заманить богатого туриста, а просто так, для собственного удовольствия. Получить же представление о местном чувстве юмора проще всего, рассматривая деревянную резьбу в храме, посвященном Шиве и его жене Парвати. Неизвестный скульптор с великой любовью и тщательностью изобразил слонов, львов и черепах, занимающихся сексом в миссионерской позе.

Однако вскоре мне пришлось убедиться, что и Бактапур не миновали последние веяния времени. На центральную площадь выкатили ритуальную колесницу, используемую в праздновании непальского Нового года. На этот раз, впрочем, ее убранство несколько отличалось от обычного: она была щедро украшена красным, со всех сторон торчали коммунистические флаги, а под крышей был укреплен мегафон. Когда колесница заняла свое место, небольшая группа местных коммунистов принялась активно украшать самый крупный из местных храмов. Вскоре древние львы и слоны смогли почувствовать себя в качестве коммунистических знаменосцев. Для пущего разогрева толпы на стене одного из местных кафе были оперативно развешаны многочисленные фотографии, изобличающие преступления правящего режима.

И потенциальные демонстранты не заставили себя долго ждать. Со всех сторон на площадь стекались потоки людей. Они скандировали лозунги и размахивали красными флагами, отчего мне сразу вспомнились аналогичные тусовки в Советском Союзе брежневских времен. Площадь загудела, как растревоженный улей.
Следом за демонстрантами стала подтягиваться полиция. Большинство полицейских были вооружены бамбуковыми палками. В ход их пускать, впрочем, никто не торопился. Полицейские мирно сидели в тени. Некоторые из них лениво обменивались шутками с невесть откуда очутившимся в гуще событий садху — индуистским святым странником, путешествующим по свету с посохом и сумой. Садху без особого интереса наблюдал за происходящим на площади сквозь обильные клубы дыма, который даже самый наивный человек едва ли бы спутал с табачным.

Тем временем легкое волнение толпы усилилось до состояния настоящего шторма. Мегафон ревел, рев сотен глоток вторил ему, десятки красных флагов с серпом и молотом парили в воздухе. Туристы, почуяв недоброе, спешно покидали Бактапур. В разгар суматохи мне удалось прорваться на крышу местного кафе и сделать несколько снимков, после чего полицейские вежливо, но строго заставили меня покинуть арену событий. По пути из города я был атакован несколькими назойливыми таксистами. Отлавливая растерянных туристов, они беззастенчиво лгали им, что весь транспорт парализован забастовкой, начавшейся одновременно с демонстрацией, и предлагали вывезти их за тройную цену (надбавка за риск!) на машине, спрятанной в ближайшем сквере. С трудом избавившись от их преследования, я втиснулся в местный автобус, который благополучно доставил меня назад, в Катманду, подальше от революционно настроенных масс.

Этим вечером Йорген выглядел особенно довольным. Его дела в Непале были закончены. Через два дня Его Величество готовились отбыть назад, в Малайзию, устроив предварительно для своих приближенных пир с раздачей щедрых подарков.
— Знаешь ли ты, русский, свою судьбу? — внезапно обратился он ко мне.
— Нет, — честно признался я.
Йорген широко улыбнулся:
— Зато я знаю твою судьбу! — торжественно объявил он. — Ты едешь со мной в Малайзию!

И он, не дожидаясь моей реакции, принялся объяснять, что из меня выйдет отличный работник его питомника.
Сперва я буду присматривать за собаками, а там — поглядим…

Его пророчеству не суждено было сбыться. На следующий день я собирался покинуть Катманду и отправиться в большой поход вокруг Аннапурны. Йорген воспринял эту новость с истинно королевским равнодушием. В конце концов, он был не только королем, но и философом. Лишь несколько человек из свиты выразили удивление, что кто-то может покинуть отель, не дожидаясь пира с королевскими подарками. Оставленное мною место было моментально занято, и я навсегда распрощался с королем и его приближенными. Предсказание короля не сбылось, моя судьба так и осталась неизвестной. В одном я мог быть уверен: впереди ждет долгая и трудная дорога.

Глава вторая, в которой путешествие начинается

Ранним утром я принес свои бренные кости на автобусную станцию и застал там самый разгар кипучей деятельности. Толпы народа сновали между многочисленными билетными кассами и автобусами. После целой серии безрезультатных попыток найти англоговорящего непальца, я, наконец, обнаружил в пределах станции небольшую комнатку, в которой размещался пункт помощи малолетним проституткам. Несмотря на то, что я явно не относился к числу их клиентов, местные англоязычные специалисты охотно помогли мне, указав нужную кассу. Вскоре пассажиры заняли свои места и автобус тронулся в путь.
Поначалу я удивлялся тому, что внутри автобуса было подозрительно просторно. Это явно противоречило многочисленным слухам об ужасах путешествий в непальском транспорте, особенно междугородном. Автобус бодро, хотя и неторопливо, продирался через городские пробки. Водитель мастерски крутил руль, в то время как его помощник, висящий на подножке передней двери, по поводу и без повода жал на гудок (предусмотрительно вынесенный в салон) и колотил по жестяной крыше в надежде, что водители встречных машин испугаются и уступят дорогу. Те же, в свою очередь, отвечали аналогичными мерами психологического воздействия. Однако мое наслаждение простором было недолгим. Не успел автобус отъехать от станции на сотню метров, как в него прямо на ходу стали заскакивать люди. Они торопливо совали помощнику водителя деньги и набивались внутрь салона. В довершение к этому, в автобус начали проникать продавцы всякой всячины, включая религиозную. Один из них, воспользовавшись минутной потерей бдительности, налепил мне на лоб комок риса, окрашенного в красный цвет, причем его щедрый дар был вполне сопоставим по размеру с порциями, используемыми в качестве гарнира в отдельных российских столовых. Сделав свое черное (точнее, красное) дело, он самым красноречивым образом дал понять, что за столь богоугодный поступок мне полагается щедро его наградить. Вся эта пестрая толпа продавцов, активно работая локтями, ухитрялась прокладывать себе путь в самые недра салона, а затем выбираться наружу, выдавливая собой пассажиров, неосторожно попадавшихся на их пути.

Когда в салоне уже не осталось места даже по непальским понятиям, продолжающие наступать орды полезли на крышу. Увидев это, я порадовался тому, что разместил рюкзак рядом с собой: в Непале нередки случаи, когда пассажиры, которым не хватало места на крыше, освобождают его весьма простым, хотя и оригинальным методом. Они просто выбрасывают лишние с их точки зрения сумки и рюкзаки, которые их хозяева не догадались закрепить при помощи веревок и прочных замков.

Наконец, мы выбрались за черту города и стали двигаться немного быстрее. Дорога петляла по долине Катманду. Вокруг высились зеленые холмы, на которых пестрели многочисленные деревни и маленькие города. Автобус обгонял крестьянские телеги, влекомые буйволами и странными куцыми устройствами, состоящими из руля, тарахтящего мотора и единственной пары колес. Больше всего эти чудеса техники напоминали взбесившуюся газонокосилку.
Хотя расстояние от Катманду до Бесисаара, являвшегося целью моей поездки, не превышает 200 километров, путешествие на автобусе заняло более пяти часов. Подобные темпы движения являются совершенно стандартными для Непала: по пути практически неизбежны длительные пробки, возникающие, когда одна из машин на узкой дороге улетает в кювет. Также высока вероятность того, что тот или иной участок дороги будет разрушен оползнем или неожиданным камнепадом. К чести непальцев, должен заметить, что последствия подобных катастроф устраняются на удивление быстро и тщательно.

Бесисаар оказался маленьким спокойным городком, вытянутым вдоль своей единственной улицы. В нем были штук пять скромных отелей, три аптеки, дюжина магазинов и транспортная стоянка, на которой было припарковано около двадцати ослов. Она же по совместительству служила и заправочной: ближе к вечеру на морды животным надевались мешки, полные сушеной кукурузы.

Был субботний день. Каждый проводил выходные как умел: мужчины, собравшись в кружок, резались в настольную игру, по очереди бросая кости, дети играли на улице в бейсбол самодельными битами, женщины хлопотали по хозяйству. Ближе к вечеру по улице прошествовала свадебная процессия в сопровождении небольшого оркестра народных инструментов. Свадебная музыка была странной, громкой и почему-то печальной. Я тем временем осваивал основы непальского этикета. Правда, хозяева крохотной гостиницы, в которой я поселился, облегчили мою задачу, любезно выдав ложку и вилку. Тем самым я был избавлен от необходимости есть по местной традиции дал бат руками. Дал бат — это самое популярное непальское блюдо. Оно состоит из риса в сопровождении множества плошек с чечевичным супом, специями и прочими яствами, состав которых определяется мастерством и финансовыми возможностями повара. Содержимое плошек выливается в рис, после чего блюдо готово к употреблению в пищу.

Без особых приключений прошло и знакомство с местными сортирами, благо из полезных справочников я уже знал ряд необходимых тонкостей. К примеру, правила хорошего тона предписывают после справления большой нужды вычищать унитаз левой рукой. Ни в коем случае не стоит этого делать правой — в таком случае вы непременно прослывете глупым невежей.

Воскресным утром я простился с гостеприимным городом и начал путешествие, которому было суждено продлиться две с половиной недели. Поначалу дорога была широкой. То и дело встречались крестьяне, идущие к полям (точнее, к маленьким земляным наделам, уступами спускающимся с крутых холмов) и женщины, несущие детей за плечами в некоем подобии большой сумки, единственная лямка которой упирается в лоб. Поскольку регион был фактически индийским, на каждом шагу встречались навязчивые зазывалы. Некоторые из них путешествовали со мной минут по пятнадцать, сперва заводя совершенно абстрактные разговоры, которые в итоге непременно сводились к предложению нанять их в качестве портера либо посидеть и отдохнуть именно в их ресторанчике. Через несколько часов жара, крутые подъемы и тяжесть рюкзака, от которой я давно успел отвыкнуть, сделали свое черное дело, и я уже еле волочил ноги. Пот ручьями стекал по лицу. Мимо, обгоняя меня, шли портеры, неся самые разнообразные грузы — от стопки досок длиной в несколько метров до клетки, в которой печально квохтали пара десятков кур с обрезанными клювами. Порой на пути встречались деревушки, в которых веселые и довольные уроженцы Западной Европы приветствовали меня, сидя в плетеных креслах и попивая вина. Эти места выглядели в моих глазах как рай, но каждый раз, после тяжелого внутреннего совещания, я решал, что на сегодня мне положено еще немного ада.

Когда до моей цели — деревни Бахунданда — оставался всего один, но долгий и крутой подъем, ко мне привязался мальчик лет семи. На поверку он оказался настоящим искусителем, предлагая туристу, передвигающемуся чуть ли не ползком, все немыслимые блага жизни — воду, еду и даже посох — по ценам, которые бы привели в ужас даже Иакова с его маленькой выгодной сделкой по продаже чечевичной похлебки. Он убегал и возвращался с новыми, все более заманчивыми предложениями, пока, наконец, не начал просто просить милостыню. Как я убедился впоследствии, большинство местных детей исповедуют гораздо более простой подход к опустошению туристических кошельков. По-английски они знают всего три фразы, которые и выпаливают одну за другой, едва давая себе труд услышать ваш ответ: «Дай конфетку! Дай карандаш! Дай деньги!»

С трудом взобравшись на вершину холма, где располагалась деревня, я ввалился в небольшой отель, надпись на котором гордо извещала о наличии швейцарского менеджмента. Эта загадка решилась довольно просто: отель управлялся пожилой индианкой, муж которой, тоже индиец, большую часть года работал гидом в Швейцарских Альпах. Благодаря усилению маоистской активности в регионе Аннапурны, отель был совершенно пуст, так что мне были практически бесплатно предоставлены воистину королевские условия. Да здравствует холодный душ, принимаемый в подвале дома при неярком мерцании свечей! Что может быть романтичней?

На следующий день дорога окончательно превратилась в узкую каменистую тропу. По сторонам то и дело попадались водопады, а нечастые участки ровной местности перемежались узкими ступенями, уходящими далеко вверх, порой под углом не менее семидесяти градусов. Большинство этих ступеней были сложены из камня либо вырублены в скале несколько сот лет назад, когда здесь пролегали торговые пути между Индией и Тибетом. К моему великому удивлению, по ступенькам резво карабкались не только люди, но и лошади. К зависти горных козлов, маленькие скромные лошадки ухитрялись не только подниматься, но и спускаться с горных круч, неся при этом на себе всадника. А тропинки, по которым иная лошадь будет счастлива осторожно продираться шагом, они проходили резвой рысцой.

Адаптация к горам проходила успешно, путешествовать становилось все легче и легче. Для полного счастья не хватало только компании каких-нибудь забавных людей, которые, по моим представлениям, просто обязаны были в изобилии водиться в здешних краях. Но вот уже трое суток мне не удавалось встретить никого особо примечательного.

Чувствуя легкое разочарование, я ввалился в середине дня в тибетский поселок Багарчап, средняя часть которого погибла несколько лет назад под селевым потоком. Массивные, серые дома были сложены из крупных кусков камня. Один из них был расположен прямо на небольшой реке, пересекавшей поселок. Темный поток с шумом втекал в широкое отверстие с одной стороны дома и извергался вниз с другой стороны. Над городом возвышался буддистский монастырь, украшенный гирляндами разноцветных лампочек.
Спеша сбросить после пятичасовой прогулки с плеч тяжелый рюкзак, я вбежал в первую попавшуюся гостиницу. У входа за столом сидел смуглый человек. На голове его красовалась странная шапка, больше всего напоминавшая старый носок. Человек был занят очень важным делом: он сосредоточенно забивал косяк. Заметив мой удивленный взгляд, человек поднял глаза и сказал:
— Удивительное дело! Когда я путешествовал по Индии, там невозможно было найти туриста, ни разу не пробовавшего гашиш. В Непале же таких музейных реликтов чуть ли не девяносто процентов!
Так я познакомился с Ноамом.

Ноам был израильтянином. Страну свою он считал почти фашистской, местных политиков не любил, а большая часть населения Израиля, с его точки зрения, необратимо погрязла в национальной розни. Поэтому в родной стране он проводил ровно столько времени, сколько требовалось для того, чтобы заработать на очередное путешествие. Затем он увольнялся и пускался в свободный полет, длящийся вплоть до одного года. К моменту нашей встречи Ноам несколько месяцев путешествовал по Индии, куда он планировал вновь вернуться по завершении непальской авантюры. Ноам был свободным философом, не верящим ни в бога, ни в черта, ни в атеизм. Он любил отвлеченные материи, но только в той степени, чтобы позволять мозгу легкие софистические упражнения, пока ноги месят пыль на дорогах отдаленных стран.

Вскоре к нашей компании присоединился еще один человек — Диего. Он был грустен: только что отважный путешественник попытался остановиться на ночлег в местном монастыре, но был выдворен из него строгими монахами.

Будучи мексиканцем, в чьих жилах текла горячая кровь набожных, но жестоких испанских завоевателей, Диего постоянно находился в поисках Бога и в поисках баб. Постоянно меняя женщин, с богами он поступал примерно таким же образом. На момент нашей встречи он готовился вот-вот уверовать в Будду и его учение. И никакие преграды в лице суровых монахов не могли остановить его в достижении этой цели. Диего был твердо убежден, что рано или поздно его мечта о ночной медитации в буддийском монастыре исполнится.

Было семь часов вечера, и небеса начинали стремительно темнеть. На горы молниеносно опускалась ночь. Я шел по лабиринту узких улочек Багарчапа в направлении монастыря, то и дело натыкаясь на ленивых коров и лошадей, которых, похоже, никогда никто не привязывал на ночь и не ставил в стойло. Наконец, я достиг своей цели. В окнах маленького здания монастыря мерцал красноватый свет. Его призрачные блики ложились на десятки молитвенных барабанов, встроенных в монастырскую стену. Кровавыми отблесками сверкали на металлических боках буквы древней мантры: «Ом ма ни падме хум». Я тронул один из них, чтобы он завращался — как положено, по часовой стрелке. В тот же миг острый печальный стон разрезал воздух. Бесконечно грустные звуки неслись, переплетаясь, из-за стены. Боясь вздохнуть, я на цыпочках прокрался к входу в монастырь, заглянул вовнутрь. Там, на низких подушках, в облаках благовоний лежали два дряхлых старика. Они играли на неведомых мне духовых инструментах. Хотя глаза их были приоткрыты, они не обращали ни малейшего внимания ни на меня, непрошеного пришельца, ни на весь остальной мир, оставшийся за воротами монастыря. Не в силах вымолвить ни слова, я развернулся и с большим трудом нашел в кромешной тьме дорогу назад, в уют и тепло придорожной гостиницы.

Глава третья, в которой Диего все-таки попадает в монастырь

На следующий день наша небольшая компания рано утром покинула Багарчап и направилась в сторону Чаме — крупнейшей деревни округа Мананг, превосходящей своими размерами и уровнем сервиса даже столицу округа. Преодолев крутой подъем, мы бодро вошли в сосновый лес. С набором высоты природа становилась все более похожей на российскую. Если бы не повышенная влажность и непривычные цветы, я мог бы подумать, что нахожусь где-нибудь в Псковской области. Устроившись на поляне, предусмотрительный Диего извлек из рюкзака газовую горелку и быстро изготовил нечто вроде второго завтрака. Как выяснилось, отважный путешественник не на миг не расставался со своими кухонными принадлежностями, постоянно готовил сам себе еду и постоянно же маялся животом. Впрочем, последнее нисколько не уменьшало его пристрастия к рискованным кулинарным экспериментам. Меня это не особо тревожило: в памяти еще были свежи вспоминания об африканских приключениях, когда острое отравление едва не свело в могилу местного повара, в то время как луженые русские желудки переваривали ту же пищу без каких бы то ни было разрушительных последствий для организма.

В Чаме мы попали как раз к завершению местного конкурса лучников. Самые меткие стрелки по эту сторону Аннапурны, одетые в национальные костюмы и шапки на меху, чествовали победителя. Праздник был в самом разгаре. Рекой лились пиво и водка, изготовляемые местными умельцами из риса и злаков, а ворчащие женщины тащили домой под руки своих мужей, упившихся до поросячьего визга и орущих народные песни. Наконец, вся веселая компания покинула стрельбище и двинулась по деревне, распространяя мощный дух перегара и выписывая замысловатые зигзаги. Признаюсь, что почувствовал при этом нечто вроде ностальгии — словно обнаружил в далекой стране родную русскую березку.

Не успел конкурс лучников завершиться, как Ноам куда-то исчез, прихватив с собой весь свой запас гашиша. Диего, чье кулинарное хобби, похоже, в этот день разыгралось особенно сильно, прочно обосновался в темной гостиничной кухне, которую клубы дыма и языки пламени делали похожей на маленький филиал ада. Я же пошел медитировать к местной реке, благо отличная погода и дорожные философские беседы способствовали душевному умиротворению. Минут через десять мое уединение было нарушено задумчивой белой лошадью. Она шла по своим делам по тропинке, как это принято у местных животных, однако любопытство при виде незнакомого человека пересилило, а может, лошадиный запах еще не окончательно выветрился из моей одежды. Так или иначе, она свернула со своего пути и расположилась рядом со мной. Так мы и медитировали рядом — человек и лошадь, пока небо не начало темнеть в предчувствии ночи.
Вернувшись в гостиницу, я убедился, что интерес Диего к местной кухне не был сугубо кулинарным. Горячий мексиканец усердно охмурял племянницу хозяина гостиницы, хлопотавшую по хозяйству. В момент моего появления она занималась изготовлением, согласно пожеланиям Диего, жутко дорогого и экзотического национального блюда, которое на поверку, когда дым рассеялся, оказалось пиццей с тунцом. Вскоре выяснилось, что Диего был девушке явно не ровня. В отличие от безработного мексиканца, чье будущее было смутно, а настоящее тревожно, наша кухарка принадлежала к семейству непальской коммерческой элиты. Доходы от гостиницы, пропахшей дымом и человеческим потом, позволяли ей путешествовать по стране исключительно на самолетах, брезгуя недорогими, но душными и медленными автобусами. Впереди ее ждало блестящее образование — возможно, в одном из крупных западных университетов, а пока, отдыхая во время каникул, она помогала своему дяде жарить рис, мыть посуду и чистить сажу у вечно коптящей печки в дымном полумраке доисторической кухни. Не желая мешать Диего, я вскоре отправился в свою комнату, где на спартанской деревянной кровати меня ждал верный спальный мешок.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что остался в гордом одиночестве. Быстро собравшись и позавтракав, я двинулся в путь. Не успел я пройти и километра, как шорох в кустах заставил меня оглянуться. К моему удивлению, кусты раздвинулись и из них стремительно выскочил Диего. По своему обыкновению, он с утра удалился в горы, дабы в возвышенном уединении приготовить завтрак и вкусить пищу. Что он после этой гастрономической процедуры делал в кустах, я так и не узнал. Зато Диего поведал мне странную историю о своих ночных похождениях в Чаме.

Окончательно убедившись в бесплодности своих притязаний на жаркую ночь с прекрасной кухаркой, Диего уже готовился последовать моему примеру и отправиться спать, когда к нему приблизился хозяин гостиницы. На ломаном английском он спросил, не желает ли тот развлечься с девушками. Используемые в ходе разговора характерные жесты не оставляли ни малейших сомнений о характере предполагаемых развлечений. Разумеется, Диего согласился. Дрожа от ночного морозца, он отважно проследовал за своим спутником сквозь беззвездную черноту. Войдя после десятиминутного путешествия в неведомое здание, он, к своему удивлению, сообразил, что попал в монастырь.

Не успел спутник Диего оказаться в святом месте, как в его руках магическим образом очутился стакан рисовой самогонки, который он немедленно выпил со скоростью, которой позавидовал бы и Венечка Ерофеев. Второй стакан, незамедлительно последовавший за первым, оказался роковым, и спустя пару минут хозяин гостиницы уже мог передвигаться только замысловатыми синусоидами. Поняв, что отныне он предоставлен самому себе, Диего решил исследовать монастырь и приоткрыл ближайшую дверь.

В небольшом зале, расположенном в самом центре монастыря, сидели прекрасные девушки. Облака тяжелых благовоний не могли скрыть их неземной красоты. В гробовом молчании девы, сидевшие кругом, плели большие венки из местных цветов. Только шорох лепестков доносился до слуха, доказывая, что все, происходящее в этом зале — не чудесный мираж. Вне себя от предвкушения, Диего вошел внутрь. Впрочем, далеко продвинуться ему не удалось: на плечо его немедленно легла рука, бесцеремонно вернувшая горячего мексиканца из цветочного рая в разгул алкоголизма, который, тем временем, продолжался в соседней комнате.

Человек, разливавший спиртное и, по-видимому, бывший здесь самым главным, при помощи обрывков английских слов и красноречивых жестов, объяснил Диего, что еще не время, и пока он должен скоротать время до окончания работы красавиц в его компании, за стаканом чего-нибудь горячительного. При этом в его глазах явно вспыхнули алчные огоньки, похожие по форме на знак доллара, и Диего понял, что сейчас его кошелек понесет первые серьезные потери. К счастью, хозяин гостиницы, валявшийся где-то в углу, нашел в себе силы приподняться на локте и пробормотать, что за своего друга Диего он заплатит сам, после чего новоявленный бармен метнул в него взгляд, полный самой лютой злобы: сверхнажива за счет глупого иностранца самым грубым образом была вырвана из его рук.

Пьянка продолжалась до глубокой ночи. То и дело в монастырь входили привлеченные женским обществом веселые лучники. Прямо с порога они опрокидывали по паре стопок, после чего им уже ничего не было нужно. Когда разочарованный Диего покинул монастырь, все условности были уже отметены, дверь в женскую залу распахнута, вокруг девушек в беспорядке были разбросаны многочисленные мужские тела, и запах перегара успешно боролся с ароматами благовоний. А девушки продолжали в абсолютном молчании плести свои прекрасные венки.

Немало подивившись такому оригинальному методу гулянок с девушками, мы продолжили наш путь. Разговор плавно перекинулся на работу, и оказалось, что карьера моего мексиканского друга до странности напоминала мою собственную, а мексиканское начальство, в сущности, точно такое же, как и российское. В сочетании с описанием пьянки по-непальски, это навело меня на невеселые мысли о том, что при всех наших кажущихся различиях людской мир, в сущности, везде одинаков, и разница не только между мелкими начальниками, но и между королями, султанами и президентами не больше, чем разница между нищими в странах, которыми они управляют. Все отличие лишь в наборе фраз, предназначенных для доверчивого обывателя, и в цвете живописных лохмотьев.

Тропинка петляла вдоль реки. На одном из поворотов нам открылась грозная и величественная картина: внизу, в бурлящем потоке, были беспорядочно разбросаны огромные осколки камней, причем некоторые из них были высотой с пятиэтажный дом. Казалось, некий гигантский младенец разбросал их здесь, точно игрушечные кубики. Несомненно, мы наблюдали рухнувшую в воду и разбившуюся скалу, причем следы разрушения были настолько свежими, что создавалось впечатление: это случилось только вчера.

Через пару часов нас нагнал Ноам. На сей раз он был в компании еще одного соло-путешественника — молодого чеха Индриха с добрыми детскими глазами и окладистой русой бородой. Услышав рассказ Диего, Ноам, в свою очередь, поведал нам не менее удивительную историю.

Докурив по обыкновению вечерний косяк, Ноам решил провести остаток дня в местном баре. Потягивая пиво и наблюдая за толпой, он обратил внимание на девочку, работавшую за барной стойкой. Она была прекрасна. Густая грива черных волос обрамляла свежее личико, на котором, как две черные жемчужины, сияли глаза той прекрасной формы, которая бывает лишь в регионах, где Китай встречается с Индией. Движения ее маленьких рук выдавали природное изящество, и Ноам на мгновение погрузился в мечты, сладость которых еще более усиливал легкий привкус горечи от понимания того, что это знакомство мимолетно, и прекрасная девочка исчезнет без следа из его жизни, даже не успев в ней появиться. От сладких грез его отвлек грубый голос:
— Нравится девчонка?
Ноам оглянулся. Рядом с ним за стойкой бара сидел непалец со всклокоченными седеющими волосами. На вид ему было около пятидесяти лет, и Ноам почему-то сразу почувствовал к нему большую антипатию. Тем не менее, он ответил утвердительно. Непалец широко ухмыльнулся:
— Хочешь ее трахнуть?

Истолковав удивленное молчание Ноама как знак согласия, он стал ему нашептывать, что это проще простого: хочешь — быстренько устраивай свадебный обряд, хочешь — просто тащи в кусты. А о проблемах с законом можно не волноваться. От Чаме за один день можно добраться до аэропорта, а там и до индийской границы. Шансов, что тебя поймают из-за какой-то горной девчонки — никаких, а позабавишься на славу.
На это Ноам заметил ему, что девочка-то совсем малолетняя, на вид — не более тринадцати лет.
— Четырнадцать, — коротко ответил его собеседник. Недавно исполнилось четырнадцать.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил Ноам.
— Я — ее отец.

продолжение

Автор Владимир Севриновский