Моим самым крутым предприятием в области путешествий на всем, что движется, на данный момент остается неудавшаяся попытка добраться летом 1997 года вместе с тогдашней моей подругой Ольгой до крайней южной точки Европы — Гибралтара (строго говоря, еще южнее имеется мыс Марокки, но в общественном сознании этот факт оказался почему-то изрядно затененным). Но нет худа без добра — неудавшаяся из-за нехватки свободного времени попытка обернулась восхитительной поездкой в Париж.
Рассказ о поездке по маршруту Москва — Брест Варшава не стоит того времени, которое надо затратить на его описание (по изъезжанности эта трасса в последнее десятилетие сравнялась с «радищевской» дорогой из Петербурга в Москву). В нашем случае единственным своеобразием этого участка трассы явилось то, что нас трижды — на объезде Минска, в Тересполе и перед Минском-Мазовецким подбирала одна и та же машина. Водитель автофургона с ярославским номером зарабатывает перевозкой польской мебели, челноком снует туда-сюда. Короче, в десятом часу вечера мы добрались до очень милого кемпинга «Тина» на западной окраине польской столицы, где за смешную сумму в 10 злотых получили ночлег и душ (а что еще надо закоренелым автостопщикам!).
Утром, едва солнце окрасило нежным цветом стены древнего Старого Мяста, мы тронулись в путь. Быстро стопим парня, который сообщает нам радостную весть — может довезти нас до Дюссельдорфа, где он работает гастарбайтером (по стечению обстоятельств, опять же на мебельной фабрике).
Минут через десять Ольга, глядя на проносящиеся за окнами предместьями Варшавы, внезапно задает вопрос:
— А мы что, в Варшаву заезжать не будем?
— ???
Оказалось, непрерывный суточный марш-бросок по дорогам России и Белоруссии так вымотал Ольгу, что после пересечения польской границы она впала в состояние, близком к состоянию лунатика или зомби: самостоятельно передвигалась, вполне членораздельно разговаривала и вообще создавала впечатление человека разумного, однако на самом деле пребывала в состоянии глубокого сна. Варшаву — милионный город, по которому мы колесили несколько часов, она в этом сне попросту не заметила! Но это, скорее, сюжет для психиатров.
Тем временем приближается волнующий момент пересечения польско-немецкой границы, где, якобы, всех приезжих из бывшего СССР германские пограничники пытают инквизиторскими методами, а уж хитч-хайкеров и вовсе сразу отправляют на костер. Да и наши ощущения при виде говорящих по-немецки людей в военной форме вызывали ассоциации: как бы это помягче выразится: неуютные — по понятным причинам.
Чувствуя себя партизанами на допросе, втроем подходим к посту. Януш, видимо, уже зная привычки здешних пограничников, делает из наших паспортов биг-мак: сверху кладет свой польский, под него — наши российские. Немецкая пограничница мельком бросает взгляд только на верхний паспорт, и молча ставит три штемпеля.
И вот она, Германия — раздолбаннейший (!!!) асфальт, словно это не земля Бранденбург, а центральное Черноземье. Увы, последствия «образцового» восточногерманского социализма не сразу удается ликвидировать даже такой богатой стране, как ФРГ.
Момент пересечения бывшей германо-германской границы мы определили «на ощупь» — по качеству дорожного покрытия. Под колесами — идеальный автобан; на спидометре стрелка приближается к 200. Вероятно, мы проезжаем красивейшие места — но увы, об этом можно только гадать — с обеих сторон дорога огорожена непроницаемой стеной — видны только верхушки деревьев да иногда в отдалении — словно игрушечные домики, крытые красной черепицей. Сказки Андерсена, да и только.
Не доезжая до Дюссельдорфа, наш польский друг высадил нас в одном из маленьких городков Северного Рейна-Вестфалии с названием, которое я, видимо, не запомню никогда в жизни: то ли Миттенбрехенмахер, то ли Махенмиттельбрехер (да простит меня В. Войнович за плагиат!)
Попрощавшись с польским водителем, мы обнаруживаем себя в самом сердце провинциальной Германии. Ощущение сродни тому, которое, наверное, испытали астронавты, впервые ступив на Луну: Городок действительно провинциальный — одна гостиница, что позволяет хозяевам драть с постояльцев втридорога (как мне показалось, мы были едва ли не единственными гостями). Бросили свои рюкзаки, приняли душ и пошли гулять по вечернему Миттельбрехенмахеру. Чисто, тихо, безлюдно — немцы по домам сидят, телевизоры смотрят, к новому трудовому дню сил набираются. Одни мы неприкаянные.
Наутро начинаем голосовать на дороге, ведущей из городка на автобан. Приходится набраться терпения — народ, насупленный в предвкушении того самого трудового дня, не расположен подбирать праздношатающихся личностей, пусть даже в одинаковой красно-желтой форме. Наконец, минут через сорок, останавливается изрядно потертый «Ситроен» с двумя ребятами.
— Wir fahren nach Paris, ломаю я язык, и в ответ слышу на чистом русском:
— Садитесь, мы сразу поняли, что вы из России — по флажкам у вас на рукавах.
Парни-прибалты довезли нас до ближайшей сервисной станции на автобане, и вот тут начался настоящий ад! Сеть дорог в Руре настолько плотная, что никто из водителей не едет по прямой дальше, чем на один-два «перекрестка» (вообще, непонятно, где мы находимся — в загородной местности или в огромном мегаполисе). Жуткие пробки, километров по десять. Жара, бензиновый туман, рев моторов — в общем, натуральная преисподняя. Не едем, а буквально продираемся через Рур.
Часам к пяти вечера, сменив десяток машин, мы наконец вырываемся на оперативный простор у голландской границы. Граница, конечно, внутришенгенская, условная — синий щит с надписью Нидерланды, вот и все тебе формальности. Фотографируемся на его фоне, и… зависаем на два часа.
Жара допекает как в прямом, так и в переносном смысле. И укрыться от нее негде. Пот течет рекой (или градом-кому как больше нравится). В придорожном кафе купили Фанты. И в полном соответствии с идиотской телевизионной рекламой нас сразу же подбирает автомобильчик, направляющийся в Антверпен. Надо отдать должное водителю — подсаживая нас, он весьма рисковал. Не потому, что мы такие опасные — весь салон забит пластиковыми сотами с куриными яйцами. Одно наше неловкое движение — и гоголем-моголем можно будет напоить целый батальон.
И вот мы в Антверпене. Цивилизация! Вечер, народ гуляет — не то, что в Германии. Но и здесь первые же прохожие, у которых мы решили спросить дорогу, оказались нашими соотечественниками — новорусская, а вернее, новоармянская семья с тремя детьми — русскоязычных людей мы ощущаем каким-то шестым чувством.
Антверпен оказался городом с одной стороны весьма красивым, а с другой — столь же весьма замусоренным. Выбравшись на трамвае на окраину, мы без каких- либо проблем тормозим маленькую машинку с семейной парой.
— Шведы?, — интересуются они, а узнав, что русские издают буквально вопль восторга и удивления и тут же обрушивают на нас град вопросов — А что, русские тоже ездят автостопом? А что, разве русских выпускают за границу? А что, станет ли президентом Жириновский?
Кажется, следующим вопросом было бы «Ходят ли по улицам Москвы белые медведи?», но тут наступила пора нам высаживаться. Парочка свернула с автострады в свою деревушку, где, вероятно, еще долго будут вспоминать это необычайное приключение — русских подвозили, и те были, не поверите, без шапок-ушанок и валенок, и медведя на веревочке не вели с собой!
Мы, оказывается, уже в Бельгии (границу мы и не заметили). Страна для хитч-хайкинга уникально удобная тем, что все без исключения дороги здесь освещены, стопить можно хоть 24 часа в сутки.
Нас подбирает Хасан — восточных внешности и происхождения мужчина (то ли курд, то ли араб). По пути в Гент мы узнали, что там у него живет шесть братьев и пять сестер, не считая четверых детей и двадцати восьми племянников, и все они заняты в солидном и уважаемом семейном бизнесе — содержат сеть: публичных домов. Узнав, что нам негде ночевать, Хасан предлагает остановиться на ночлег у него — в самом шикарном борделе Гента !!!
Старинное тяжеловесной «имперской» архитектуры пятиэтажное здание в самом центре города. Никаких вывесок или пресловутых красных фонарей нет. «Изюминка» скрывается во внутреннем дворе — все первые этажи занимают стеклянные витрины, в которых в голубой неоновой подсветке стоят, сидят и лежат девушки в весьма символическом белье. Ощущение как в супермаркете. «Товар» на любой вкус — девушки белые, девушки черные, азиатки, плюс всевозможные помеси всех цветов и оттенков.
Ольга внимательно рассматривала каждую проститутку, и так увлеклась, что вступила с одной из них в «переговоры»-если так можно назвать общение на пальцах через звуконепроницаемую витрину. Ответная жестикуляция была совершенно однозначной: отвали, не мешай работать, еще клиента отпугнешь (за клиента жрица любви приняла вашего покорного слугу).
Отсозерцав Хасановский бизнес, направляемся в отведенную нам комнату: Ну что сказать — бордель, он и есть бордель, и даже наличие камина не превращает его в «Холидей Инн». В эту ночь мы спим, не раздеваясь — экзотика экзотикой, но при мысли, сколько народу и чего вытворяло на этой широченной кровати за те двадцать лет, что Хасан ведет здесь свой бизнес, всякое желание обнажаться отпадает.
Утром, помывшись чуть более тщательно, чем обычно, выходим на трассу, которая начинается непосредственно из центра города. Там уже ловят попутку несколько местных хитч-хайкеров. Мы отходим в сторонку и ждем, пока они не уедут. К счастью, желающие подвезти не заставляют себя долго ждать; очередь двигается быстро. Мы с чувством морального превосходства наблюдаем за «дикими нравами» местных стопщиков — стоит одному из них тормознуть машину, как к ней тут же слетается вся толпа. Начинается базар — стопщики друг друга толкают, перекрикивают, как на бирже. Дикий народ тамошние хитч-хайкеры, даром что в Европе живут!
Франция для нас началась дождем и городом Лилль, где мы укрылись от непогоды на трамвайной остановке. Во французах чувствуется что-то родственное — нигде больше в ответ на наш голосующий жест народ так искренне не радовался, подбадривающе не сигналил, не размахивал в ответ руками и: проезжал мимо. Впрочем, одна из машин все же. Да еще как! — со скорости километров в 120, из дальнего то ли пятого, то ли шестого ряда, с визгом тормозов и сизым дымком из-под шин. Как будто водитель боялся, что нас подберет кто-то другой.
Темперамент водителя оказывается соответствующим — таких мелочей, как разметка, знаки ограничения скорости или другие участники движения для него попросту не существовало. Какой француз не любит быстрой езды! Он с места выжимает всю скорость, какую позволяют цилиндры его отчаянно скрипящего «Рено» (несмотря на почти эротические скрипы и стоны, эта видавшая виды колымага без особых усилий держала 150), беспрерывно перестраивается из одной крайней полосы в другую, сигналит, и, наконец, вообще отпускает руль, кладет на него ноги (!!!) и затягивает лихую и задорную галльскую песню. Куда там гоголевской птице-тройке!

Мы все больше опасаемся за исход нашего путешествия — разбиться на трассе во Франции, как романтично, не правда ли? Я пытаюсь придумать предлог, чтобы покинуть эту машину на ближайшей заправке, но ситуация разрешается сама собой — водитель вдруг резко сбрасывает скорость и: сворачивает с автострады на sorti — ответвление. Час от часу не легче!
Сидящий за рулем весельчак ни слова не понимает по-английски, а мой французский ограничевается чем-то вроде je voudrai aller a Paris. Коммуникация с ним сведена до минимума — впрочем, он в ней явно и не нуждается, такой он самодостаточный. С великим трудом, с помощью дорожного атласа выясняем, что мы держим путь уже не в Париж, а в на славный городок Аррас, лежащий в сорока километрах к востоку. Оказывается, там прошло детство нашего водителя, почему мы и удостоены чести посетить этот славный городок сверх обязательной программы (этакий подарок от фирмы). Спорить бесполезно, а выскакивать на ходу из «Рено» — пусть даже и снизившим скорость до ста километров — себе дороже.

Мы не пожалели, что потеряли полтора часа. Городок как был построен где-то в 13-м веке, таковым и остался по сей день (за одним исключением — в годы Столетней войны вряд ли на его Ратушной площади располагался Макдоналдс). Удовлетворив свою патриотическую гордость, водитель довез нас обратно до выхода на парижскую автостраду, не поленившись сделать уже совсем ненужные ему 40 км туда и столько же обратно. Расставался он с нами с видимой печалью -нимало не стесняясь присутствия Ольги, расстегнул ширинку и вылил содержимое своего мочевого пузыря на колесо бедного «Рено»: Ах уж этот острый галльский смысл — куда до них лихой русской удали, не говоря уж о сумрачном германском гении!
В столицу Франции мы въезжаем в кабине неторопливого большегрузного «Вольво». Высаживаемся на окраине. В центр добираемся на метро (поезд — на НАДУВНЫХ колесах, видимо, дабы не оскорблять слуха пассажиров металлическим лязгом — вот это, я понимаю, забота об экологии!) и за 80 франков устраиваемся в молодежном общежитии с видом на типично парижскую улочку.
Париж: рассказывать о нем столь же бессмысленно, как описывать трассу Москва — Брест, но по прямо противоположной причине. Скажу только, что количество выпитого на бульваре Сен-Жермен вина превысило его потребление за год в Москве.
Попасть в Париж намного легче, чем его покинуть — и дело не только в притягательной силе этого города. Вначале мы никак не могли найти то место, где мелкие улочки центра сливаются в ведущее из города на восток шоссе. Промучившись несколько часов и не найдя удобного для стопа места, мы махнули рукой на принципы (все-таки мы не на соревнованиях по автостопу!), и отправились на пригородную электричку. Билет взяли до ближайшей к выходу на трассу станции. Наивно полагаем, что наши проблемы решены. Не тут-то было! Париж — это удав, который свои жертвы так запросто не отпускает. Вход на трассу действительно оказывается метрах в пятистах от выбранной нами станции, но только на ту сторону шоссе, которое ведет: в Париж. Прямо издевательство какое-то!. На часах — полдень. Мы уже четыре часа топчемся в пригородах Парижа и покуда не ясно, когда это блуждание по бесконечному лабиринту закончится.
Я принимаю «суворовское » решение: будем стопить туда, куда позволяет обстановка — обратно в Париж. Сказано — сделано. Веселый студент (о чудо, он говорит по-английски!) довозит нас до того самого начала автострады, которое мы безуспешно пытались найти все это утро — как оказалось, искали мы его совершенно в другом месте. Таким образом, с чисто формальной точки зрения можно сказать, что мы в том году были в Париже аж два раза — если, конечно, не уточнять, что интервал между этими двумя посещениями составляет пару часов.
Голосуя, испытываем некоторую досаду на собственную нерасторопность — потерять столько времени абсолютно непроизводительно! Досада длится более часа, никто брать нас явно не собирается — даже стройные Ольгины ножки в коротко обрезанных шортах не заставляют водителей нажать на тормоз (тоже мне, хваленая французская галантность!)
Мне в голову приходит идея — брать водителей «на испуг». Находим у дороги кусок картона и Ольгиной губной помадой крупно пишем на нем «MOSCOU». Не берусь утверждать, что именно это (а не Ольгины ноги, например) поразило воображение парижан, но уже через пять минут мы едем в сторону Меца с Кристофером — артистом одного из парижских театров.
Ольга мучительно пытается на своем более чем ограниченном English завязать разговор с парнем, который явно ей понравился. Когда мы проносимся мимо виноградников провинции Шампань, она показывает за окно:
— Grapes!
— Ооо, grapes! — оживляется Кристофер и предлагает. — А не хотите ли потратить один час и посетить завод, где делается настоящее шампанское?
Гулять так гулять! Километров через двадцать мы въезжаем в крохотную деревеньку на холмах и останавливаемся перед одноэтажным каменным домом. Во дворе находится мини-завод шампанского. Хозяйка дома и завода, бодрая старушка, с радостью согласилась устроить нам экскурсию — до сих пор судьба не заносила сюда гостей из России (по французским меркам, эта деревня — жуткая глубинка).
Экскурсия проходит следующим образом: старушка рассказывает Кристоферу о процессе сбраживания сусла по-французски, тот переводит сказанное мне на английский, а я пересказываю Ольге по-русски. Впрочем, тройной перевод совсем не мешает нам наслаждаться образцами продукции, которые хозяйка любезно предоставила нам на дегустацию (и еще дала с собой в дорогу бутылку вина из только что собранного урожая, предупредив, что ранее чем через два месяца откупоривать ее нельзя, поскольку вино не успеет самогазироваться-а мы думали, шампанское газируют искусственно, как лимонад).
Натуральное молодое шампанское, плюс жаркое солнце, плюс накопившаяся за неделю пути усталость, да и вообще пьянящая атмосфера безумной свободы (которая вообще сопутствует любому автостопу), привели Ольгу в состояние эйфории. Сжигаемая любовью ко всему человечеству, она принялась раздаривать направо и налево походное снаряжение. Кристоферу достались все оставшиеся у нас московские сувениры, подобравшему же нас вскоре мрачному немецкому дальнобойщику досталась красная кепка с логотипом «Нашего дома — России».
В Кайзерслаутерне мы попали в гостиницу, хозяином которой оказался бывший польский еврей, немного говоривший по-русски. Он жил в Белостоке, когда в 1939 году в Польшу последовательно вторглись немецкая и советская армии. Ему, как «лицу еврейской национальности» предстояло сделать нелегкий выбор, от которого зависела его жизнь: между нацистской Германией и коммунистическим Советским Союзом. Он выбрал первое — и, как оказалось, не ошибся. В концлагере он провел всего лишь шесть лет — окажись он в советской зоне, этот срок был бы в два раза больше.
Наутро мы выходим на трассу и повторяется ситуация четырехдневной давности — вновь движемся лишь короткими перебежками, вновь жара, вновь повсюду рекламные плакаты какого-то дезодоранта — белокурая девушка с наслаждением обнюхивает волосатую мужскую ногу.
К вечеру мы уже в Чехии — переваливаем через Рудные горы, без остановки проскакиваем ярко освещенные Карловы Вары, ночуем в Богом забытом городке Хомутов в третьеразрядной гостинице с громким названием «EVROPA». В Праге пешком пересекаем старый город (само собой, через Карлов мост). И дальше, весь день мелкими же перебежками — Польша: за спиной на горизонте — фантастический вид подсвеченных солнцем горных вершин Западных Карпат.
К ночи, изрядно вымотанные, въезжаем во Вроцлав. Поляки не без претензии именуют его польской Венецией — в этом на первый взгляд совершенно сухопутном городе, говорят, имеется сто (!) мостов. Мы на своем пути пересекли их всего штук пять. Зато на одном из них встретили красивую девушку с теннисными ракетками — она стремглав куда-то неслась, а я так хотел с ней познакомиться! (Вроцлав для меня вообще «везучий» город — за год до этой поездки, именно здесь я познакомился с милой 19-летней Агнешкой из Ченстоховы: мы доехали с ней до Праги — в подвозившем нас автофургоне всю дорогу целовались, и до последнего времени переписывались, даже после того, как она вышла замуж: Ах, где мои семнадцать лет!)
Во Вроцлаве мы устроились на ночевку в фанерном домике типа такого, какие бывают в пионерских лагерях — только этот лагерь был не пионерским, а католическим. Решающим фактором, почему нас ксендз туда пустил, стал, как оказалось, совершенно вымотанный Ольгин внешний вид. Внутри Оля тоже была «хороша», потому что наутро, уже отъехав от Вроцлава на порядочное расстояние, она совершенно искренне заявила, что абсолютно не помнит, в каком городе и в каких условиях мы предыдущую ночь провели! И смех, и грех.
Польша — это страна, куда заслужившие попасть в рай хитч-хайкеры отправляться после смерти. Поэтому не буду утомлять посвященного читателя описаниями скоростного -и довольно скучного — пересечения этой страны через Люблин, Радом и Тересполь.
В Москву мы въехали в 9 вечера того самого дня, наутро после которого нам обоим надо было выходить на работу. Чем еще раз подтвердили, что для автостопа действителен математический закон больших и малых чисел: СОБЫТИЕ, СЛУЧАЙНОЕ САМО ПО СЕБЕ, ТОЧНО ПРОГНОЗИРУЕМО ПРИ УСЛОВИИ ЕГО МНОГОКРАТНОГО ПОВТОРЕНИЯ.
В переводе на русский язык это означает: если вы едете автостопом из пункта А в пункт В сто километров, неизвестно, за какое время вы пройдете это расстояние. Но если между пунктами А и В 5000 км, то рассчитать время прибытия можно с точностью почти до часа. По себе знаю.