ПРОЛОГ

Оказывается, довольно-таки простой с виду процесс пересечения государственной границы порой превращается в сложную проблему психологического характера. Очень сложно понять тех людей, которые караулят эту «черту», и в тебе видят только нарушителя, хотя у тебя и в мыслях нет сделать чего-либо не по закону. Я понял, что у Израиля и Узбекистана много общего: в эти страны легче въехать, чем выехать, а граница становиться для каждого своеобразным Эверестом, который нужно преодолеть, если хочешь вообще покинуть чужую, а порой и родную территорию. Службы, которые контролируют пассажиров, не всегда церемонятся с личностями. Для них безопасность государства – превыше всего, и поэтому под подозрением всегда любой человек, даже если у него все в порядке с документами (ведь и у шпионов и диверсантов с документами всегда порядок!). Конечно, это вполне объяснимо, ведь и Израиль, и Узбекистан подвергаются терроризму со стороны исламских фанатиков. Но уж больно грубо службисты ведут себя по отношению к туристам, которые приезжают (точнее уезжают) с добрыми намерениями, хорошими чувствами и положительными эмоциями. Могу сказать, что все приятное мгновенно улетучивается, и остается неприятный осадок в душе.

ГУД БАЙ ПО-ТАШКЕНТСКИ: СТОЯТЬ ПО СТОЙКЕ «СМИРНО», РУКИ ПО ШВАМ, ПЯТОЧКИ ВМЕСТЕ, СМОТРЕТЬ В ГЛАЗА И НЕ ДЫШАТЬ!

Начну с того, как я покидал Ташкент. Как принято у нас, на международные рейсы необходимо явиться за три часа до отлета. У входа в аэропорт я показал бравым ребятишкам из внутренней охраны свой паспорт и билет, после чего мне позволили войти внутрь (посторонним, к которым относятся и провожающие, вход строго воспрещен!). Там я заполнил таможенную декларацию, прошел таможенный досмотр и зарегистрировал у сотрудников авиакомпании «Узбекистон хаво йуллари» авиабилет. Когда мне дали посадочный талон, я, насвистывая веселую мелодию, устремился к контрольно-пропускному пункту. Дорога мне была знакомой – не раз проходил по ней.

В контексте этого хочу отметить. В огромном зале аэропорта народу всегда много: там есть и пассажиры, и сотрудники аэропорта, летный состав, милиция, таможня, пограничники, все чем-то заняты, и поэтому я не обратил внимания на человека в белой рубашке, сидевшего за столом и разговаривавшего с двумя пассажирами. Наверное, подсознательно принял его за дежурного по залу, который консультирует пассажиров по тем или иным вопросам, разрешает возникшие проблемы. И крик «Эй, куда идешь!.. Эй, ты чего, не слышишь?!» проигнорировал, думая, что это не мне, но когда пограничник, высунувшись из кабинки, указал, мол, вернись обратно, вынужден был подойти к кричавшему.

У того аж пена шла от возмущения. Еще бы, какой-то парень не обратил на него внимания, словно он был инфузорией-туфелькой, а не сотрудником в белой рубашке и каким-то жетоном на груди.

— Вы чего проходите мимо?! – прорычал он, сверкая глазами. – Вы что, не слышали, как я вас звал?!

Я пожал плечами. Мне казалось странным проявлять такие бурные эмоции из-за того, что человек прошел мимо какого-то стола:
— Извините, а вы разве светофор, чтобы я остановился? Здесь нет никакого шлагбаума, тем более запрещающего знака, мол, «не стой под стрелой», «въезд запрещен», «осторожно, злая собака!», вот я и прошел к пограничникам.

Молодой человек лет двадцати быстро отпустил двоих пассажиров и занялся мной. Видимо, ему не понравилось мое более-менее спокойное выражение, и тем более юмор. Хохмить с ним – это ниже его достоинства.
— Я, — говорит, — секьюрити, и вы должны мне подчиняться. И не устраивать здесь балаган!
— Я, — отвечаю, — не знаю иностранных слов. Что такое секьюрити – порода собак? Или вы просто кинолог? И где я устроил балаган? Разве я похож на циркача или эстрадного балагура?
— Не умничайте, — обрезал мне тот, не желая состязаться в остроумии. – Ваши документы.

И тут я, догадался, что передо мной обычный чекист, и быстро отдал ему паспорт – чутье подсказывало, что с этим типчиком лучше не шутить, он живо уши за затылком свяжет в морской узел, и пикнуть не успеешь. Контрразведчик взял документы и долго его пролистывал, словно у него в руках был том Советской энциклопедии, и он пытался среди листов найти какой-то компрамат на меня. Наконец он, даже не поднимая на меня глаз, что-то пробубнил под нос.

— Чего-чего? – не понял я.
Тот опять что-то пробубнил.
— Говорите погромче, пожалуйста, — попросил я. – Я ничего не слышу.

И тут чекист изволил на меня взглянуть.
— Узбек ми сиз? (Вы узбек?) – спросил он меня уже громче на государственном языке.
— Ха, узбек ман (Да, я узбек), — ответил я тоже на государственном.
— Нима учун ман билан русчадан гаприяпсиз? (А почему вы со мной разговариваете по-русски?).

Этот вопрос мне, честно признаться, не понравился, но не стоило дразнить гусей. Я хотел было сказать что-то спокойное, но язык мой – враг мой! – сварганил фразу помимо моей воли:
— А у вас проблемы с русским языком? Забыли или в школе не учили?

Контрразведчик от злости проскрипел зубами и продолжил свой допрос:
— Тошкентлик ми сиз? (Вы житель Ташкента?)
— Ха (Да).
— Каерда яшипсиз? (Где вы живете?)
Я назвал адрес, и при этом заметил, как чекист сверяет мои ответы с данными на паспорте, он даже до дыр прочел штамп прописки. Видимо, все совпадало, и это очень разозлило его. Наверное, премия, которую он мог получить, если разоблачит какого-нибудь проходимца, улетучивалась куда-то далеко. А это, естественно, огорчает!
— Куда мы летим? – последовал очередной выстрел, но уже на русском.
Я удивился:
— Гм, я не знаю, куда вы летите, а я вот направляюсь в Израиль.
— С какой целью вы туда направляетесь?
— Учиться.
Чекист скривил губы и хмуро произнес:
— А чему нас может научить Израиль?
«О, боже, — подумал я. – Мания величия: мы – эмир бухарский… Почему некоторые любят себя назвать во множественном числе?»
— Я не знаю, чему Израиль может научить вас, суперменов и просто грамотных людей. А я – тупой, необразованный человек и лечу в Хайфу учиться журналистике. Или это запрещено законом?
— Где вы работаете?
— Я – независимый журналист.
— Что такое независимый журналист? От кого вы независите? – видимо, эта фраза его очень поразила. Он аж почесал затылок. Было видно, как глубоко и долго шли мыслительные процессы в его черепной коробке. Действительно, жить в Узбекистане и быть независимым – это феномен для власти, особенно правоохранительной.
— От вас я точно завишу, а для остальных чиновников – я независимый, — вздохнул я. – Если вы меня не понимаете, то прочитайте законы о средствах массовой информации, там написано, кто такой журналист и кто им может быть…
— У меня нет времени читать эти законы, они меня не касаются, — грубо сказал чекист. – Когда вы возвращаетесь?
— Через месяц!
Чекист подозрительно посмотрел на меня:
— А вы точно вернетесь?
— А куда я денусь, — откровенно говоря, разозлился я. – В Ташкенте у меня семья, дом, родители, друзья, родственники. И почему я должен не вернуться?
— Многие говорят, что вернуться, а сами остаются там. И потом у нас проблемы!
Меня это несколько озадачило: какие проблемы у чекистов с людьми, которые остаются в другой стране?
— Значит, не так сладко живется в нашей стране, раз люди порой не хотят возвращаться, — процедил я сквозь зубы. – Создайте благоприятные условия, и невозвращенцы захотят обратно домой.
Чекист не хотел со мной спорить на эту тему и молча вернул мне паспорт, и я пошел дальше. На КПП пограничник проверил мой паспорт, затем сверил с информацией на компьютере, и дал «добро». Но на этом не завершилась моя история, меня ожидала очередная проверка.

Не знаю, милиционеры ли это были, пограничники, чекисты или просто сантехники в военной форме (я перестал вообще в последнее время разбираться в мундирах – уж больно много их развелось), но мне предстояло пройти под металлодетектором, а легкую сумку пропустить через рентгеновскую установку (впрочем, таможенники уже это делали раньше, но, конечно, лишняя страховка не помешает). И когда я сделал шаг, надо мной рама запищала. Сидевшие службисты оживились, аж лица просветлели, мол, неужели кто-то попался. Девушка с погонами, сидевшая у рентгена даже привстала, чтобы посмотреть на «нарушителя». То, что у меня физиономия мало напоминала уголовную морду, ее расстроило.

— Идите туда! – сказала она мне. – Вас сейчас проверят.
— Проверят? В каком смысле? Кастрирован или болею ли венерическими «букетами»? – спросил я, но меня никто не слушал. – Ваши службы ведь меня уже проверили.
— Иди сюда! – закричал мне издалека здоровенный бугай в гражданке. Мне что-то не захотелось к нему подходить. Его лицо не внушало доверия. Наверное, и аура была темная.
С другой стороны, я же понял причину писка металлодетектора – он среагировал на мой фотоаппарат, который висел у меня на ремне.
— Это реакция на «мыльницу»! – сказал я, снимая его. – Вот сейчас я положу его на стол и пройду, ваша рама не среагирует.
Но, по-видимому, у службистов так чесались руки, что хотелось обязательно об кого-то их почесать. И никакие аргументы их не останавливали. Раз уж попался, то терпи – таков их лозунг.
— Иди, иди сюда! – прорычал бугай, махая лапами, которыми нужно было обнимать только столетние дубы, а не людей. Ему хотелось показать концерт с обыском по полной программе.
Я вынужден был подчиниться. Тем временем мою сумку проверили и положили рядом на стол.
— Что у вас? – спросил бугай, ощупывая меня взглядом. Видимо, хотел найти потайные карманы. Дай ему скальпель и такую возможность он наверняка бы вскрыл меня в поисках контрабанды.
— Что у меня? – переспросил я и стал перечислять: — Ну, трусы, майка, носки, джинсы, рубашка…
— Я спрашиваю, что у вас есть кроме одежды?
— А-а, понял, очки, ручные часы, ручка, дискета, паспорт, билет, деньги…
— Доставайте все и кладите сюда! – он ткнул пальцем на стол.
Я выполнил этот приказ. И тут бугай стал меня обыскивать. Не знаю как вы, но мне было жутко неприятно, словно меня насиловали. Раньше никогда не попадал в такую идиотскую ситуацию, и поэтому даже не знал, как среагировать. Мне показалось, что службист от этого получал даже наслаждение, проводя руками по моей груди, животу и спускаясь вниз. Может, это было не сексуальное наслаждение, а просто от служебного рвения.
— Эй, поосторожнее! Своими страстными объятиями вы меня возбуждаете! – наконец выдавил я из себя.
— Закрой рот! – рявкнул бугай, добавил что-то из трудновоспринимаемого лексикона, и стал ощупывать мои ноги. Бр-р! Пассажиры, которые спешили на свои рейсы, с интересом рассматривали этот спектакль. Некоторые даже приостанавливались, чтобы более тщательно посмотреть «порнофильм» с моим участием.
Тут я не выдержал и закричал девушкам в военной форме:
— Слушайте! Вы не могли бы меня обыскать?! Мне не нравиться, когда меня «ласкает» мужчина, я ведь не «голубой»!
-Ничего, ничего! – услышал я в ответ. – Потерпишь! Мы же терпим мужские объятия.
В логике женщинам не откажешь. Вроде бы все правильно: дамы предпочитают кавалеров. Но я ведь не женщина. И мужские ласки не очень люблю.
Честно говоря, в тот момент я не понимал, что играю с огнем, ведь меня могли запросто посадить в камеру якобы для более тщательной проверки, подкинуть наркотик или патроны и обвинить в преступлении. Такая практика, судя по заявлениям правозащитников, существует в нашей правоохранительной системе. Но — слава богу! – все обошлось. Бугай удовлетворил свою страсть ко мне и вернул вещи. А я уныло побрел дальше, где собирались пассажиры. Настроение было препоганое.
Но я, как восточный человек, успокоил себя волне восточным мировоззрением: могло быть и хуже, а так все нормально, просто была черная полоса, а светлая ждет меня через пять часов лету.
Конечно, я уже через день после всего этого происшедшее стал воспринимать как вполне естественное, и все эмоции куда-то смылись. Хотя в те минуты мне было совсем не до юмора. Зато осталось впечатление, которое я решил рассказать вам.

ПРОЩАНИЕ ПО ТЕЛЬ-АВИВСКИ: ЧТО ВАМ ПЕРЕДАЛ РАБИНОВИЧ?

В Израиле ситуация была несколько иной, хотя в общем она тоже была унизительной. Нет, меня, конечно, не обыскивал сексуальный маньяк из Моссада, зато допрашивали основательно и вещи проверяли, словно я вез молекулу, а не граммы-центнеры наркотика. Коллега из России рассказала, что она летела израильскими авилиниями, и в Москве ее тщательно обыскали, а вещи буквально выпотрошили. «Я имела глупость сказать, что везу посылки от знакомых к родственникам в Израиль», — пояснила она. Наверное, контрразведчики решили, что там заложена бомба.

Я слышал от своих коллег из Узбекистана, которые прежде бывали в Израиле, что перед отлетом нужно побеседовать с израильским «чекистом». Меня это не пугало, поскольку я был гость, турист и ничего противозаконного не совершал. Но мои друзья также ничего антизаконного не делали, однако их мучили на границе. «Меня вывели из себя, — сказала коллега, с которой я когда-то работал в системе туризма. – Я стала возмущаться, ибо их допрос больше напоминал унизительные процедуры и оскорбление, словно я была провинившейся школьницей или вообще того хуже – преступницей. Но мне презрительно отвечали, что это правила безопасности!».

В центре МАШАВ, где мы обучались с коллегой из Узбекистана, нас предупредили, что в аэропорт «Бен Гурион» необходимо прибыть за четыре часа до вылета. «У вас будет небольшая проверка!» – сказали нам на прощание и выдали какой-то документ, на котором было написано что-то на иврите. «Покажете это службе безопасности и у вас не будет проблем», — на последок добавила секретарь центра. И мы поверили, раз нам сказали, значит, так этому и быть.

В пять часов утра мы с товарищем были уже в аэропорту «Бен Гурион». В аэропорту даже в такую рань народу было предостаточно. Люди с тележками и вещами стояли вдоль условных коридоров и ждали, когда с ними побеседуют сотрудники безопасности (условно назовем их моссадовцами, хотя я не уверен, что ребята были из этой именно службы). С каждым беседа протекала очень долго, не менее получаса. Иногда пассажиры доставали из сумок какие-то предметы и доказывали «чекистам», наверное, что это сувениры и они здесь отдыхали. Мой товарищ, увидев это, побледнел:

— Алишер, я не смогу с ними разговаривать!
— Почему? Ведь мы ничего плохого не сделали!
— Ты же знаешь, что я плохо говорю по-английски. Я не смогу отвечать на их вопросы. Давай скажем, что говорим только по-русски.
— Зачем? Давай я буду переводчиком, вместе прорвемся!
— Нет, нет, ведь нас вызывают по одному. Прошу тебя, давай будем требовать человека, знающего русский язык. К тому же мы летим на нашем узбекском самолете, значит, здесь должны быть переводчики.
— Ладно, ладно, — согласился я, не зная, что это в дальнейшем будет нам стоить больших неприятностей.
— Инглиш, иврит? – спросил нас подошедший парень из службы безопасности.
— Рашн, онли рашн! – замахал руками мой друг.
«Чекист» ушел искать других, говорящих по-английски и на иврите. Нужно сказать, что рядом обслуживали рейс «Бритиш Аэрвейс» и поэтому таких людей было предостаточно. Я заметил, что моссадоцы время не жалели и с каждым разговаривали не менее получаса.
Прошел час, другой, к нам подходили только с одним вопросом:
— Инглиш, иврит?
На что друг автоматически отвечал:
— Рашн.
Видимо, моссадовцев, знающих русский, было мало. Мы без толку простояли с вещами более двух часов, и никто нас не обслуживал, пока мы не пройдем «чистку». Было уже семь часов утра. Тут я не выдержал и сказал товарищу:
— Я схожу-ка в туалет и сниму давление в мочевом пузыре. А ты постой здесь и покарауль вещи.

В туалете я пробыл не более пяти минут, но когда вернулся, моего товарища уже допрашивали. Возле него стояла девушка и парень и они ему что-то втолковывали, а у того были изумленные глаза.
— В чем дело? – врубился я.
Увидев меня мой друг страшно обрадовался.
— Слушай, они меня тут мучают вопросами. И говорят со мной по-английски.
— Вы говорите по-русски? – обратилась ко мне девушка. Я увидел в ее руках паспорт моего друга.
— С самого детства. А вы?
— Вы летите с ним? – и она указала на товарища.
— Ага.
— Ваш паспорт.

Я подал ей документы. Она раскрыла, прочитала листок и передала парню, что-то сказав. Тот тоже прочитал и согласился. Затем он по-английски сказал мне:
— Здесь написано, что у вас учеба была на английском.
— Да, не отрицаю. И что? – тут я понял, как опасно иметь бумаги, в которых написано что-то на непонятном для нас языке.
— Тогда почему вы утверждаете, что говорите только по-русски?
— Это мой товарищ говорит только по-русски, а я знаю английский. И в чем проблема?
— А как же он учился?
— А я был у него переводчиком. И это вас волнует? Или это должно волновать моего товарища.
— Где вы учились?
— Наверное, в документе написано учреждение, где мы проходили курсы. Зачем вы меня спрашиваете?
— Я хочу услышать это от вас.
— Гм, тренинг центр МАШИВ в Хайфе.
— Что это за центр?
— Обычный международный центр при Министерстве иностранных дел Израиля.
— Так чему вы там учились?
— Социальной журналистике.
«Чекист» подозрительно посмотрел на нас:
— А причем тут журналистика и МИД? – в голосе допрашивающего была детская невинность. Его глаза наивно смотрели на меня.

Меня это взбесило. Если моссадовец хотел меня разозлить, то это ему удалось.
— Вы знаете, я это тоже не понял, — прошипел я. – Наверное, курсы по журналистике должно курировать Министерство мясомолочной промышленности. Ведь эти сферы так близки друг другу: и там, и там любят возиться с внутренностями. Но это вопросы не ко мне, а к вашему правительству.
— Кто у вас был директор? – продолжил задавать вопросы израильский «чекист».
— Мне трудно даются ваши имена… А потом имя директора вы можете узнать, если позвоните по телефонам, которые наверняка указаны в бумагах. И все подобные вопросы, пожалуйста, задавайте ей.
— У вас есть знакомые в Израиле?
Я задумался. Честно говоря, я пару раз встречался с друзьями, которые уехали в Израиль еще десять лет назад. Но нужно ли их подводить. Они в чем виноваты? Кто знает, может, у них здесь своей своеобразный 37-й год. Кстати, они же меня и предупреждали, чтобы не говорил, что везешь, например, посылку от Рабиновича к его двоюродной бабушке в Ташкент. Тогда обыска не избежать, а телефонного звонка этому Рабиновичу – тоже. И поэтому я ответил:
— Нет.
Парень с девушкой о чем-то поговорили, а потом девушка сказала:
— Следуйте за мной. Возьмите вещи.
Вначале она наклеила какие-то цветные полоски на все наши вещи, как бы пометила: господа, внутри может быть бомба! И пошла вперед.
Друг с тревогой посмотрел на меня. Он все это время стоял и хлопал ушами, так как ничего из нашего разговора не понял. Но когда я стал толкать коляску с багажом вслед за дамой он спросил:
— Мы куда?
— Проверка продолжается. Только более усиленная. Сейчас нас начнут пытать, сделают психотропный укол…
— Брось ты! – испугался тот. – Ты, наверное, все выдумал. У нас же скоро самолет…
— Ничего я не выдумал! Ты знаешь, что только в Израиле официально разрешены пытки? И поэтому, если тебе к животу приставят горячий утюг или закоротят в зад электрический провод, то это будет допрос в рамках закона. А о самолете можешь забыть. Если тебя посадят в тюрьму, то твой рейс отодвинется на несколько лет позже.
— А ты?
— Ну, я, естественно, тоже!
Друг побледнел. У него аж руки затряслись. Я хотел было его успокоить, а потом подумал: кто его знает, что нас ожидает. А вдруг на самом деле будут пытать. Ведь они в нас уже сейчас видят подозрительные личности.
Нас завели в совсем другой конец аэропорта. Сопровождавшая нас девушка передала нас другой даме, только в форме. Та пронзительно подошла и спросила:
— Ду ю спик инглиш?
Я не успел ответить, как друг запищал:
— Ноу. Онли рашн!
Я решил помолчать.

Та достала книгу, полистала странице и протянула нам. И мы стали читать текст. Дословно я сейчас не помню, что там было написано, приблизительно такие вопросы: «Есть ли у вас наркотики, боеприпасы, оружие?», «Передали ли вам кто-нибудь посылку?» и т.д. Мы только отрицательно кивали головами. На последней странице нас еще раз предупредили, что сейчас начнется досмотр багажа, и если вы соврали, то берегитесь! Мы мужественно покачали головой, хотя у друга начались стрястись и ноги.

Наш багаж положили в корзинки и засунули в рентгеновский аппарат величиной с автобус. Я удивился габаритам этого агрегата, ведь никогда я подобного не видел. Или израилетяне хотели действительно увидеть молекулу наркотика и тогда это гигантский электронный микроскоп, или техника в Израиле до того отсталая, что этот аппарат был построен еще в тридцатых годах.

Мы стояли и ждали, когда вещи появятся из другой дыры. Но оттуда они не выкатились по движущейся ленте, а были выстрелены как из катапульты. Бах! – и корзинка с ящиком, где находились купленные нами вина и мандарины, с шумом упала на подставку. Раздался звон бутылок. Я закрыл глаза, представив, как треснуло стекло. Бах! – вылетела сумка. Бах-бах! – вылетели остальные вещи.

Но на этом досмотр не закончился. Подошел какой-то парень, надел белые перчатки и приказал нам распаковать сумку. Я подчинился. Тот бесцеремонно полез внутрь и стал перемешивать, словно тесто, нашу одежду. Не знаю, какие подозрительные мысли полезли ему в голову, когда он достал мои плавки. Он провел по белью каким-то прибором, и бросил обратно в сумку. Затем достал рубашку и снова проверил. У меня мелькнула мысль, а может мы тут радиацию подхватили, и дозиметром проверяют уровень подхваченных рентгенов?

Проверено было все, и тапочки, и сувениры, купленные нами во время походов по городу. Затем парень приклеил на вещи полоски другого цвета и махнул рукой, можете проваливать.

— А кто запакует вещи обратно? – спросил я, показывая на разбросанные на столе вещи.
— Это вопросы безопасности! – коротко ответил тот и ушел.
— Это издевательство, а не вопросы безопасности! – крикнул я ему вслед. Тот даже не обернулся. Видимо, не впервой ему об этом говорили, и он по привычке проигнорировал фразу. – Вы унижаете туристов!
— Все? – дрожащим голосом спросил меня друг.
— Вроде бы да! Давай, не стой как чучело, собирай вещи.
До вылета оставалось около двадцати минут. Мы запихали кое-как вещи в сумки, закидали багаж на коляску и побежали к стойке регистрации. Но и там нас ожидали проблемы. Видимо, мы были последними, так как пассажиров уже не было. Сидевшая за стойкой девушка что-то сказала мне на иврите.
— Сорри, ай донт андестент! Ду ю спик инглиш? – спросил я.
Та сердито что-то ответила и вновь стала указывать на ящик с вином и мандаринами.
— Ду ю спик рашн?
Девушка замотала головой. «Может, мы попали не на ту регистрацию?» – подумал я и поднял голову. Надо мной светилось табло с надписью «Узбекистон хаво йуллари» — авиакомпании, на которой мы должны были вернуться домой. Девушка продолжала говорить, но она могла это же твердить с таким же успехом на китайском или папуасском.
— Эй! – не выдержал я, закричав на весь зал. Злость так и терзала меня. До вылета – считанные минуты, а я не могу даже сдать багаж. – Здесь кто-нибудь говорит по-русски? Неужели во всем Израиле не нашлось людей, говорящих на русском, и которых можно было посадить сюда?
— Я говорю по-русски! – парень, который находился в трех шагах от меня, беседовал с другой девушкой. Я понял, что это тоже служащий аэропорта. – Почему вы кричите?
— Странный вопрос? Я не понимаю, чего хочет эта сотрудница. Вы можете перевести?

Парень высокомерно ответил:
— Это не входит в мои обязанности!
— Вас как зовут?
— Давид…
— Давид, тебе будет приятно, если ты прилетишь в Узбекистан, а с тобой никто не будет говорить на твоем языке, ни на английском, ни на русском, хотя узбекистанцы будут обслуживать израильский рейс, например, El Al?
Давид ответить не успел, как в этот момент ко мне подошел парень.
— Алишер, ты чего разорался?
Я узнал его. Это был Хасан, сотрудник Посольства Узбекистана в Государстве Израиль. Мы с ним когда-то работали вместе в Министерстве иностранных дел Узбекистана, правда, в разных управлениях. «Ты чего здесь делаешь?» – удивился я. Что-что, а я никак не ожидал его увидеть, да еще в такой момент.
— Работаю консулом, — скромно ответил он. Я уважительно посмотрел на него. – У тебя проблемы?
— Ничего не понимаю, чего хочет эта красавица! – и я указал на сотрудницу аэропорта.
— Вообще-то я понимаю иврит и могу помочь! – Хасан поговорил с ней, а затем мне перевел: — Ящик нужно сдать в другое место.
— А здесь нельзя?
— Сумки можно, а ящики пакуют отдельно.

Поблагодарив Хасана, мы с другом побежали к новому регистрационному пункту, где и сдали злополучный ящик. А оттуда поднялись на второй этаж. Увидев КПП, я понял, что еще не все законченно.
— Заполняй декларацию, — сказал я. Оставалось пять минут до вылета. Правда, как выяснилось потом, мы зря торопились, самолет еще час стоял в аэропорту.
Мы с другом быстро вписали данные в бумаги, и встали в очередь на проверку через КПП. Впереди меня стоял здоровенный мужик в кожаном пальто и золотыми перстнями. У него была короткая бычья шея, прическа под «ежик». Когда он повернулся в нашу сторону, я увидел золотую цепь на шее (эта цепь вполне могла служить в качестве якоря для крейсера). У меня возникла ассоциация с «новым русским», но только этот тип не делал распальцовку и не носил малиновый пиджак. Но то, что он в прошлом был спортсменом – это было несомненно.
— Слушай, что за народ! – произнес он. – Ничего не балакают в русском. Я им одно, а они тарабанят на своем. Им что, русский язык выучить трудно? Да и мучают внизу, словно мы тут базар разводим.
Мой товарищ согласно замотал головой. Что-что, а он натерпелся страху.
Тут подошла очередь бугая, и он шагнул к кабинке, где сидела молоденькая пограничница. Она взяла паспорт и что-то спросила. Здоровяк со своей двухметровой высоты нагнулся за стекло и проревел:
— Ну, ты че, в натуре! Русский зык выучить не можешь! Сколько здесь наших, а тебе лень пару слов по-русски запомнить! Не понимаю я по-вашему! Учи русский, тогда и поговорим!

Пограничница ошалело смотрела на него, затем взглянула на паспорт и поняла, что это выходец из СНГ. Видимо, опыт общения с такими у нее было, поэтому она вернула документ и жестом показала: вали дальше, без тебя работы много! Здоровяк хмыкнул, и прошел.
Тут наступила наша очередь. «Прикинемся немыми, — сказал я другу. – Может, вопросов будет меньше». Товарищ согласился. Мы вдвоем шагнули к кабинке и протянули паспорта. Девушка сказала, чтобы подходили по одному, но мы замычали, замахали руками, мол, не видишь, глухонемые! Та увидела наши паспорта, также догадалась, что мы из СНГ, и пропустила.
Через три метра нас ждала такая же рама, что и в Ташкенте, и полицейские, которые просматривали все через рентген. Мы сняли куртки (в которых было много «железа»), положили легкие сумки в корзины и прошли через металлодетектор. На другой стороне нам выдали вещи, и уже через три минуты мы сидели в салоне самолета.
Мой друг возмущался, но я его остановил: «Ну, чего ты хочешь? Думаешь, в Ташкенте меня досматривали или допрашивали интеллигентно? Раз они так борятся с террористами, то и флаг им в руки. Может, спокойнее будем лететь». Но друга было трудно остановить, ибо он, как восточный человек, чтил законы гостеприимства, и такое отношение не мог понять. Хочу сказать, что он родом из глубинки Узбекистана, а там население более консервативное, и оно никогда не допустит подобных «знаков внимания» к гостям.

ЭПИЛОГ

В заключение хочу сказать, что каждая страна выбирает свои методы борьбы с террористами, но мне кажется, это не должно отражаться на тех, кто прилетает как гость, как человек, который хочет увидеть и познать другую культуру, традиции и вникнуть в суть народа. Раз такие методы используют и Израиль, и Узбекистан, может, это эффективно и нужно (не нам судить о правилах безопасности), только нам стало грустно, когда покидали страну, ведь было ощущение, что нам плюнули в спину.