ПРЕДИСЛОВИЕ

Хочу сразу сказать, что мои записи касаются периода конца 1995 и начала 1996 года, когда Туркменистан еще не огородился от внешнего мира «железным занавесом» и с узбекскими «братьями» (в том числе и с другими «родственниками» бывшего Союза) не было визового режима. Но уже тогда становилось ясным, что здесь на фоне нарождающегося культа туркменского Папы (Великого Кормчего, чучхе, комманданте, фюрера, отца народов, называйте, как хотите, но смысл от этого не меняется) формируется особая жизнь, которая уж очень напоминает 30-40 года, но с особым восточно-кочевым оттенком. Это и закрытие балета, цирка, оперного театра, которых не понимает Сердар, а значит, и весь туркменский народ, и расформирование Академии наук, так как это учреждение не подготовило ни одного лауреата Нобелевской премии, это и отмена социального страхования и многое другое, чего непонятно мне. Это замена марксизма-ленинизма новой книгой «Рухнаме» – своеобразного туркменского Корана, специально написанного Ниязовым для своих подданных. Именно об этой специфике, бросавшегося в глаза уже в первые минуты нахождения в стране, и пойдет мой рассказ, человека, проработавшего на дипломатическом поприще и посещавшего братский Туркменистан по служебным делам. С другой стороны, я бы хотел сказать свою точку зрения на эту страну, отличную от той, что вещало по каналу РТР в передаче «Союз бывших» в апреле 2002 года.

ВЕЩИ, ПАСПОРТ, ДЕНЬГИ – НА СТОЛ!

Моя поездка в Ашгабат в декабре 1995 года была второй по счету (первый я совершил в составе
правительственной делегации Узбекистана в сентябре этого же года, но этот «визит» никакого успеха не
имел, мы свернули чемоданы и уехали, не солоно хлебавши). Нужно сказать, что это было сложное время
для двух государств: за какие-то три-четыре месяца с сентября братско-горячие отношения между
Узбекистаном и Туркменистаном опустились отметки, на три градуса выше абсолютного нуля, то есть из
состояния «тепленького мира» мы плавно перетекли в ситуацию «холодной войны». Мне трудно судить, в
чем причина такой «дружбы». Одни эксперты считают, что мы обиделись, что Туркменистан решил назвать
себя «позитивно нейтральным», толком не пояснив узбекам, а что это такое, и чем негативный
нейтралитет хуже. Другие, что официальный Ашгабат был раздражен тем, что мы не собирались даром
отдавать свои объекты, построенные в Туркменистане узбекскими предприятиями еще в советское время.
Конечно, официальных обвинений с высоких трибун не последовало, зато правительства по указке лидеров
стали тихо-тихо закручивать гайки в тех механизмах, которые больно затрагивали противоположную
сторону. Не знаю, кто от этого получал больше «удовольствия» и нужно ли было это делать вообще.
Впрочем, трудно судить о перипетиях политического садомазохизма…
Как бы там не было, однако с каждым днем становилось все холоднее и холоднее не только из-за осени,
но и в «любви» между авторитарными странами, и это ощущали простые люди, едва им стоило лишь
приблизиться к государственной границе. Во-первых, были разорваны почти все средства коммуникации:
вдруг перестали летать самолеты и ходить поезда по маршруту Ташкент-Ашгабат, проблемы возникли и у
автотранспорта, раньше всегда курсирующих от города к городу. Граница была взята на «замок»,
автоматчики с обоих сторон придирались к любому автотранспорту, следовавшим из противоположной
территории. Слава богу что тогда еще не додумались установить пограничные столбы с колючей
проволокой, мины, вышки с пулеметами, танки у дорог… Хотя, до этого дело и могло дойти. Ведь от любви
до ненависти – один шаг…
Во-вторых, узбекское посольство в Туркменистане оказалось как бы «под колпаком у Мюллера»: на все
запросы и письма узбекской стороны как в туркменский «госдепартамент», так и другие ведомства, там
дружно игнорировали, не замечали, словно это было отношение слона к Моське. Естественно, дипломаты
чувствовали себя неуютно, а глава миссии вообще нервничал: «Мы тут как на острове в Ледовитом
океане».
И в этих условиях я поехал в Ашгабат. Конечно, поскольку прямых рейсов между столицами обеих
государств не было, мне пришлось проработать «туристский маршрут», чтобы все-таки добраться до точки
рандеву. Вначале решил сесть на поезд, следовавший по маршруту Ташкент-Нукус. Дело в том, что
узбекский состав после Бухары пересекал узбекско-туркменскую границу и останавливался в туркменском
городе Чарджоу. Там уже я мог приобрести авиабилеты до Ашгабада. Начальство, внимательно изучив план
моей «наступательной операции», дало «добро»: был издан приказ, валютный отдел выдал мне баксы, а
управление делами приобрело железнодорожный билет. Коллеги по управлению выпили по стаканчику
водочки, благословив меня на «экспедицию». Некоторые даже прослезились, мол, идешь как коммунист на
разведку и неизвестно, вернешься ли… «Типун вам на язык», — ответил я, и побежал домой – нужно было
готовиться к походу.
Вечером я с вещами прибыл на ташкентский железнодорожный вокзал «Южный», откуда следовали все поезда
в южном (азиатском) направлении. Водитель служебного «Опеля» помахал мне ручкой и пожелал спокойного
путешествия. «Только без драм и трагедий, пожалуйста», — сказал он мне. Складывалось впечатление, что
я ехал не в Туркменистан, а в соседний Афганистан. Я ему также пожелал не лить понапрасну слезы.
Было холодно, но я терпеливо ожидал состава. Наконец подали вагоны. Я вошел в свой, предъявив билет
вагоновожатому, и занял место в купе. Со мной ехало два азербайджанца и одна старушка (все —
граждане России). Как оказалось, это были транзитники: старушка ехала в Ашгабат к родным, а
азербайджанцы хотели добраться до Красноводска (сейчас – Туркменбаши), а оттуда на пароме – в Баку.
Тихо-тихо переговариваясь, мы разложили вещи и уселись друг против друга. Чтобы согреться, один
сходил за чаем. Вагоновожатый прошелся и собрал билеты, сделал отметку в своих путевых документах.
Вскоре состав тронулся. И тут начались мои приключения.
Едва мы отъехали от Ташкента, как по вагонам пошла, как мне потом пояснили, «рядовая» проверка.
Проверяли милиционеры. «Проверяли» – это мягко сказано. У меня сложилось впечатление, что шел
элементарный грабеж. Почему-то вспомнились кинофильмы о гражданской войне, когда махновцы и другие
бандиты останавливали поезда и грабили всех пассажиров. Услышав истерические крики из одного купе, мы
поняли, что там менты дорвались до «богатства» (потом оказалось, что у одной женщины конфисковали
вещи, которая она везла в подарок родственникам). «Сейчас и до нас доберутся», — печально сказал один
из азербайджанцев. Его друг кивнул.
И мы дождались этого светопредставления. Послышались шаги, ругань – и дверь с силой отъехала в
сторону. В проеме, словно Дракула, возник грозный силуэт рослого милиционера. В руках он подбрасывал
как мячик металлические браслеты, наверное, это был психологический момент, мол, устрашаться или нет
пассажиры. Нужно признаться, в другом случае я бы занервничал, как мои «друзья» по купе, но моя
защита была в синем паспорте. И поэтому я безбоязненно посмотрел на вошедшего динозавра в погонах
сержанта.
— Документы! – рявкнул мент, продолжая играть наручниками.
Старушка и азербайджанцы быстро протянули ему уже заготовленные паспорта. Я также протянул ему свой
паспорт. Тот даже не посмотрел на них, а только сложил в одну пачку и положил в карман. Видимо,
документы его меньше всего интересовали. Он искал иное. И я стал догадываться, что именно. Только
хочу предупредить, что это было не оружие, не наркотики и прочая контрабанда. Здесь мент шел на
«заработки». Впрочем, обычная деятельность для восточного стражника (почитайте лучше книгу Леонида
Соловьева «Повесть о Ходже Насреддине» – и вы поймете, что с веками ничего здесь не изменилось).
— Вещи на досмотр! – еще громче произнес милиционер.
Все покорно достали сумки. При виде их у милиционера даже при плохом освещении заблестели глаза. В
этот момент в купе вошел еще один сотрудник карательно-репрессивных (извините, но назвать их
правоохранительными у меня язык не поворачивается) органов Узбекистана, его звание я не помню, но
тоже не из офицеров. Они оба стали довольно-таки умело и ловко переворачивать сумки, извлекая один за
другим вещи. Видимо, это дело было для них не в новинку.
— Ого! – сказал первый, когда в его руках появились новенькие полуботинки. – Где купили? – строго
спросил он у азербайджанца.
— В России!
— А декларацию заполнил, что везешь обувь?
— Какая еще декларация? — стал недоумевать азербайджанец. – Это мои личные вещи.
— Были твои, — сказал первый мент и откинул ботинки в проход. – Куда?! Стой! – приказал он
азербайджанцу, когда увидел, что тот хотел схватить свои вещи. – Не двигайся! – и тот покорно отошел.
Грабители в погонах перерыли его вещи и экспроприировали еще пару вещей, среди которых были теплые
брюки, куртка. Потом взялись за сумки второго. Там также были «изъяты» для выяснения обстоятельств
вещи транзитника (правда, я не помню что именно – прим. автора). При совершении «обыска» одновременно
шел допрос, его вел второй ментозавр:
— Куда едешь?
— В Баку? – покорно отвечал азербайджанец, понимая, что на чужой территории лучше не показывать
гордость.
— Что там собираешься делать?
— Там мои родственники?
— Чем они занимаются?
— Как чем? Да разным…
— Чем именно, я тебя спрашиваю?
Азербайджанец подумал и сказал:
— Работают на предприятиях, торгуют…
Слово «торговля» согрела душу мента. Он стал требовать предъявить всю наличность. У азербайджанцев
были российские рубли. Каждая купюра была пересчитана, а потом некоторая часть, может быть половина,
возвращена владельцам. Те пытались что-то сказать в протест, но мент быстро погасил их:
— Я сейчас на станции сниму вас с поезда, и вы посидите в отделении для выяснения личности. Понятно?
— Понятно…
— Где живешь? – первый мент наконец-то достал паспорта и стал выяснять личности: видимо, грабить
больше было нечего, и следовало заняться «правоохранительным», то есть прямым служебным делом.
— В Новосибирске.
— Почему в России, а не в Баку?
— Потому что я гражданин России.
— А почему ты не родине живешь?
— Гм, потому что жена у меня белоруска, живет в Новосибирске. И я там остался жить…
— Чем занимаешься?
— Бизнесом…
— Чем именно?
— Гм, лесом… Поставляю пило- и строительные материалы…
Потом мент стал проверять документы второго и только теперь выяснил, что у них одинаковые фамилии:
— Вы что – родственники?
— Да, это мой братишка, — сказал азербайджанец.
— Чем занимаешься? – этот вопрос направлялся второму парню.
— Учусь в институте…
— В каком?
Азербайджанец назвал (я не помню, какой именно вуз – прим. автора).
Ответы удовлетворили милиционеров. Наверное, после «обыска» они поняли, что перед ними мирные
граждане России, которые едут к родственникам в Азербайджан. И вовсе не ваххабиты, террористы или
уголовники. Также быстро они изучили содержимое вещей старушки. Нужно сказать, грабить у нее было
нечего, но все же менты умыкнули у нее десять тысяч рублей (это было до деноминации).
Тут очередь настала моя.
— Где вещи?
— Внизу, — ответил я, стараясь сохранить спокойствие. Хотя у меня в душе все горело.
— Где внизу? – строго спросил ментозавр.
— Подо мной, — последовало пояснение. И оно не понравилось стражнику.
— Достать! Быстро!
— Хватит с вас тех вещей, что вы награбили! – прямо сказал я и смело уставился на проверяющих.
— Что-что?! – изумились милиционеры. Такой прыти от пассажира они не ожидали, видимо, ранее так
никто не поступал. Так же были шокированы и мои попутчики.
— У вас в руках мой паспорт, так что будьте добры, соблюдайте закон!
— Причем тут паспорт?
— Прочитайте его, а потом спрашивайте!
— А ну-ка, дай мне его паспорт! – приказал второй мент и стал просматривать листы. – Почему он
синего цвета (дело в том, что узбекский гражданский паспорт — зеленого цвета – прим. автора)?
— Потому что это дипломатический паспорт, — сказал я. – Я везу дипломатическую почту, а вы на моих
глазах совершаете противоправные действия.
— Ну что? Причем тут дипломатический паспорт? – не понял первый.
— Неужели не понятно, он дипломат, находится под дипломатической защитой, то есть имеет
неприкосновенность, — проявил свои знания студент-азербайджанец. – Если вы его тронете, то у вас
будут неприятности.
Все было верно, за исключением одного: мой паспорт имел «магическую» силу только на территории
чужого государства, а в своей стране я имел такой же статус, как и любой другой гражданин
Узбекистана. Но этого не знали представители карательно-репрессивных органов, наверное, в школе для
ментов или плохо преподавали нормы и азы законов, или они их вообще не учили. Я же продолжил свою
атаку.
— Предъявите свои удостоверения, — твердым голосом сказал я. – Я сообщу в ваше министерство, что вы
пытались отнять у меня государственные документы, а вот эти люди подтвердят! – и я указал на соседей
по купе. Те радостно закивали, мол, да, конечно, подтвердим. – Тогда узнаем, на сколько лычек станет
меньше у вас, и будете ли вообще работать в милиции. Я подготовлю докладную в Аппарат Президента о
том, что творится на этом поезде.

Первый мент в чувствах вернул всем паспорта, а мне сказал:
— Мы же не проверяли ваш багаж, почему вы говорите, что мы хотели конфисковать почту?
— Если бы я этого вам не сказал, то вы бы обязательно перерыли мой багаж, — злым голосом ответил я.
— Так что идите отсюда поскорее, пока я не разозлился окончательно. Ведь сейчас я остановлю поезд или на первой же остановке потребую сотрудника Службы национальной безопасности. Чекисты быстро с вами разберутся.
Последнюю фразу я уже говорил в коридоре, так как менты покинули купе, мол, от греха подальше, то
есть от меня. Видимо, они знали силу и мощь СНБ и не хотели на своей шкуре испытывать влияние этого
ведомства. Правда, ограбленное они не позабыли захватить.
— Спасибо вам, — облегченно сказала старушка.
— За что? – удивился я. Честно говоря, сам не ожидал от себя такой прыти. Ведь у нас особое
отношение к людям в погонах – их лучше не дразнить, иначе не откупишься. Наверное, все-таки
дипломатический паспорт – хорошая защита от таких грабителей «закона».
— За то, что не дали им развернуться еще больше, — сказал студент-азербайджанец. – Честно говоря,
такого беспредела я давно не видел.
— Ладно-ладно, давайте лучше ложится спать, ведь уже первый час ночи…
Где-то под Бухарой пошла вторая волна проверки. Мы спали и даже не пошевелились при звуках
открывающейся двери (у ментов были свои ключи).
— Документы! Вещи! – все на проверку! – рявкнул кто-то нам, войдя в купе. Но никто не пошевелился:
все верили в чудодейственный мой паспорт.
— Я дипломат, у меня дипломатическая неприкосновенность! – не поднимая головы с подушки и не
открывая глаза, крикнул я и протянул куда-то вверх свой синий паспорт. Конечно, в темноте было трудно различить цвет паспортины, но меня это не беспокоило – сами менты не должны страдать «куриной
слепотой».

Мент не успел удивится, так как вагоновожатый быстро подошел к нему и пояснил, мол, здесь едут
дипломаты, их трогать нельзя. Тот оказался довольно сообразительным и тоже ушел от греха подальше. До Чарджоу нас больше никто не беспокоил.
Зато на утро все стали выходить из купе и рассказывать друг другу ужасные истории о ночных обысках.
Многие жаловались, что у них отняли вещи или деньги. «Зато сами едите целыми, — вдруг сказал один
мужик, — а ведь могли бы загрести в милицию – и считай, что пропал! Да, особенно не радуйтесь, вам
еще в Туркменистане будет не слаще. Там таможенники и менты покруче узбекских, грабят — дай боже!» И многие стали соглашаться. Так я узнал, что сейчас нет прямых сообщений с Дальневосточных и Сибирских территорий России с Туркменистаном и многие россияне добираются до Ашгабата через Узбекистан. И испытывают все прелести «восточного гостеприимства».
Часов в двенадцать мы уже были в Чарджоу. Я попрощался со своими ночными попутчиками и на такси
доехал до аэропорта. Честно говоря, Чарджоу я так и не рассмотрел. Хотя признаться, смотреть там
особенно было не на что – маленький город, одно- и двухэтажные дома. Провинция, одним словом.
В аэропорту Чарджоу уже находились такие же, как я, и товарищи с поезда, которые хотели уже по
воздуху, минуя сотни таможенных и милицейских барьеров, а значит, без значительных материальных
потерь, добраться до столицы. Как пояснил мне один из них, билетов не было. Я тогда опять
воспользовался магическим паспортом. Подойдя к начальнику смены (а это была женщина), пояснил, мол,
мне нужно срочно добраться до Ашхабада, я везу документы вашему президенту (я не врал, у меня
действительно было такое письмо). Та обещала помочь и стала с кем-то согласовывать по телефону.
Действительно, через полчаса меня подозвали к окошечку и там я приобрел авиабилет до Ашгабата за 29
долларов. Правда, я успел заметить, что рядовому гражданину такой билет обошелся бы в 2500
туркменских манат, или 1 доллар США.
И меня тут же повели к самолету, который уже готовился к взлету. Это был Як-40. Когда я вошел
внутрь, то у меня все похолодело внутри. Весь салон был забит вещами. Складывалось впечатление, что
это был грузовой, а не пассажирский самолет. Кое-как я разместился на «хвосте» рядом с каким-то
чинушей. Он оказался руководителем какого-то этрапа (района) и ехал в столицу для отчета. Его лицо
было кислым и, видимо, отчет был сложным для объяснения начальству. Не уверен, что обратно этот
чинуша вернулся в ранге прежнего руководителя района – дело в том, что здесь кресла менялись с
огромной скоростью, Туркменбаши долго не задерживал чиновников на одном месте.
Зато я испытал все прелести этого часового полета. Во-первых, самолет еле-еле оторвался от взлетной
полосы (мне казалось, что вообще не подымимся), потому что был перегружен. Не знаю, как там с
требованиями безопасности полетов, но стандарты в Туркменистане явно иные, чем в других странах.
Во-вторых, нас так трясло, что у меня сложилось впечатления, что крылья вот-вот оторвутся и мы
спикируем кому-нибудь на голову. Что касается других пассажиров, то внешне они не выдавали своих
эмоций, наверное, они больше беспокоились за свой багаж, чем за жизни.
Лишь когда шасси коснулись посадочной полосы аэропорта Ашгабата, ко мне вернулось веселое
настроение. Насвистывая какую-то мелодию, я вошел в зал аэропорта. Честно говоря, «воздушная гавань»
столицы мне понравилась, говорят, ее строили итальянцы, правда ее состояние было уже таким, что
возникала мысль: не все умеют дорожить тем, что имеют. Дело в том, что часть оборудования не
функционировало, телефоны были неисправными…
За восемьсот манат таксист доставил меня до гостиницы, где мне уже был заказан номер. Милиционер,
который встретил у входа, внимательно просмотрел мой паспорт, переписал себе данные, а затем вернул
мне. Уже когда я входил в лифт, то услышал, как он звонил кому-то и по-туркменски докладывал, что,
мол, узбекский дипломат прибыл. Наверное, «жучки» в номере уже были подключены, а «слухачи» одели
наушники в надежде услышать от меня что-нибудь интересное (правда, я не понял, чего они хотели
услышать, ведь я жил один и не мог разговаривать сам с собой).

БУДЕШЬ ЖИЗНИ ОЧЕНЬ РАД, ЕСЛИ СЪЕЗДИШЬ В АШГАБАТ!

Ашгабат (или в прошлом в русской транскрипции – Ашхабад) – столица солнечного и пустынного
государства, именуемого Туркменистан. Он ничем не похож на столицы таких же пустынных стран,
расположенных на Ближнем Востоке, но в то же время имеет свою изюминку. В принципе, это вполне
провинциальный, на первый взгляд, город советского образца. Большинство зданий построено в 50-х и
60-х годах после трагического для республики землетрясения. Это двух- редко трехэтажные здания,
которые в настоящее время не сносятся, а реставрируются. Нужно отдать должное строителям – они
буквально преображают эти архаичные дома в новый облик, словно надевают современный костюм. Правда,
подобную реконструкцию делают рабочие из Турции и Ирана, то есть местное население в меньшей степени
приобщено к великим и грандиозным планам отца туркмен (правда, я не знаю, как дела обстоят сейчас –
прим. автора). Зато гостиницы там – высший класс! Они построены как пирамиды Хеопса, один отель
следует за другим. Зато на каждом из них – портрет Туркменбаши, размером 10 на 10 метров. Сразу
видно, что гостиницы построены на деньги главы государства. Кстати, саму резиденцию Сапармурата
Ниязова я видел один раз и то на расстоянии в пять-семь километров – ближе нас не подпустила охрана.
Но дворец – это все-таки дворец. Трудно себе представить, как бывший первый коммунист республики стал
монархом. Оказывается, так легко человек может поменять не только мировоззрение, но и мораль…
Впрочем, это чужая история.
«Халк, Ватан, Туркменбаши» («Народ, Родина, Глава туркмен») – такие слова можно увидеть на зеленых
вывесках, которые прикреплены практически ко всем домам на главных улицах. Как говорят тихо-тихо
(чтобы не услышали посторонние уши) простые граждане, мол, уже плеваться некуда, везде политические
лозунги, даже в урне можно обнаружить подобные слова и пострадать, если бросишь туда мусор. По мнению
руководства, эти три, казалось бы простых, но в то же время глубоких по смыслу слова должны быть
постоянным напоминаниям жителям, что государство заботиться о своих подданных, а если граждане об
этом забывают, то чаще должны поднимать глаза и смотреть на стены домов. И никуда от этого не
денешься.
Культ личности – это вещь обычная для Востока, даже в Узбекистане это присутствует, но в
Туркменистане она переплюнула сталинский, мао-цзедунский или ким-чен-ировский. Прежде всего, в глаза
бросаются памятники вождю, которые установлены во многих местах города. Причем, есть стоящие
Туркменбаши, сидящие на коне и в кресле, указывающие на Солнце (Луну, другие планеты), наверное, нет
только лежащих или плавающих изваяний. Когда я прибыл в Туркменистан в декабре 1995 года, то вечером,
решив подышать свежим воздухом, прошелся мимо сельскохозяйственного института. Там, при лучах
прожекторов был высечен памятник Сердару, сидящему в кресле, а рядом стояла охрана из двух
милиционеров. Меня это несколько удивило, я не слышал, что бы пост № 1 теперь находился у вуза.
Оказывается, какой-то «вандал» в порыве политического гнева (в милицейской хронике, наверное, это
отмечено как хулиганство или терроризм) отколол нос великому вождю, травмировав этим самым не столько
бронзу, сколько искренние чувства туркмен к Папе. Нос, конечно, приделали обратно, «террориста»,
наверное, нашли, а вот чтобы не допустить дальнейшего хулиганства и оскорбления памятника, возле него
поставили охрану и осветили место прожекторами.
Преклонение перед вождем чувствуется во всем, что прямо или косвенно связано с жизнью человека.
Самое интересное, это национальная клятва, которая звучит в течение дня с экранов телевизора как на
туркменском, так и на русском языках (на языки соседних стран и дальнего зарубежья еще не
переведены). Я не помню ее дословно (все-таки не учил, как граждане Туркменистана), но смысл его
таков: «Туркменистан – родина моя. Если я скажу что-то плохое о тебе – пусть отсохнет мой язык. Если
подниму руку на тебя – пусть она отвалиться. В час измены тебе и Президенту – да остановится сердце
мое…» По-моему, все ясно. Самоубийц в Туркменистане, видимо, мало и поэтому все ходят живыми и
здоровыми и поклоняются своему боженьке из Президентского дворца. Сами же туркмены невесело шутят:
куда не посмотришь – везде лик Туркменбаши, даже если купишь на рынке дыню, принесешь домой, отрежешь
кусок, то и там найдешь голову Сердара.
Особенно ярко проявляется культ личности в публикациях местной прессы. Как-то в правительственной
газете «Нейтральный Туркменистан» один из «певцов» описал роль и значение Туркменбаши. Я приведу
всего лишь общий смысл всей передовицы: давным-давно туркменам жилось хреново, мучили их то царская
Россия, то коммунисты, уже совсем загнулись, но вдруг вспыхнула яркая звезда, заволновались моря и
океаны, вздрогнула земля – это родился Сапармурат Ниязов. И люди поняли, что час их освобождения
близок –появился пророк. И действительно, Сердар освободил их от многовекового рабства, показал путь
к независимости. Сила его могуча: одним взглядом Туркменбаши облака разгоняет, движением руки
землетрясения останавливает, лечит болезни своим дыханием. И стали люди хорошо жить, песни распевать
и деньги получать. Все это можно было бы принять за сказку или былину, если бы не печаталось в
правительственной газете в качестве официоза. И такие перлы некий Балыкбаев выдавал в каждом номере
газеты – мне оставалось только удивляться писучести этого графомана.
Так что судите сами, что писалось в официальной прессе. Хотя, честно говоря, мы тоже далеко в тот
период от соседа не ушли, может, не описывали реальность в сказочном стиле. Но узбекские СМИ выдавали
такие же по сути фантастические сюжеты узбекской действительности – и у нас, и у туркмен цензура
работала беспощадно, и масс-медиа расписывала «грузы» своим гражданам. В школах и вузах введен был
курс «Политика Туркменбаши», в которой ученики изучали основы политической истории Сердара и
государства (в Узбекистане любой претендент на кандидатскую или докторскую степень должен сдать
экзамены на знание книг Ислама Каримова – так что мы не далеко ушли от Туркменистана).
И все-таки система давит в прямом смысле, люди испытывают страх за себя, семью, свое будущее:
репрессивные органы в Туркменистане работают сурово и быстро. Как говорят на Востоке: у длинного
языка короткая жизнь, а у короткого – длинная. Поэтому лишь сумасшедшие или люди, проживающие за
пределами страны, позволяют себе ляпнуть чего-либо «непозволительное». Как-то я ехал с
преподавательницей вуза, а ее брат сидел за рулем. Он знал, что я — из Узбекистана, и, не боясь, стал
говорить о трудности жизни. Его сестра мгновенно прервала «болтуна»:
— Молчи! Нечего языком трепать!
— А чего здесь такого? – недоуменно спросил брат. – Ведь я говорю то, что говорят другие.
— Я не знаю, что говорят другие, но ты – мой брат, — резко ответила преподавательница. – Поэтому
молчи!
Мне стало неудобно. Хотя в душе я понимал состояние этой женщины. Ведь здесь я как бы в гостях, не
сегодня-завтра покину страну, а им оставаться. Я был уверен, что разговор обо мне уже у этой дамы со
спецорганами уже состоялся, и ей не хотелось иметь дополнительных проблем.
Если говорить о жизни, то в Туркменистане лишь внешне все спокойно. На самом деле люди, несмотря на
страх перед режимом, иногда выходят на улицы и митингуют. Перед самым моим приездом, оказывается,
женщины какого-то селения пришли в местную администрацию и стали жаловаться на жизнь. Конечно, их
всех разогнали, «организаторов» арестовали, но факт остается фактом – не все могут терпеть
существующее положение.
— А чего они требовали? – спросил я у коллеги.
— Повышения зарплаты, решения проблем с газом, — ответил тот.
— С газом? – удивился я. – Ведь Туркменистан – газовый экспортер. Какие проблемы у туркмен, если им
газ дается бесплатно…
— Это ты можешь только прочитать в «Нейтральном Туркменистане» об отсутствии проблем, а на самом
деле проблем много, — покачал головой коллега. – Дело в том, что слишком мало газифицировано городов
и поселков, даже в столице не все районы охвачены «голубым топливом». В поселках действительно дается бесплатно один газовый баллон на семью. Но на сколько его хватает? На неделю – самое большее. А потом? Люди покупают газ за деньги.
По официальным данным, Туркменистан обеспечил себя газовой независимостью, на самом деле не все
жители этого ощутили. Что касается зерновой независимости, то это вообще из сферы фантастики – хлеба
в стране было мало: люди по утрам стояли в очереди в булочные, чтобы купить себе батон хлеба. Такая
же ситуация с мясом – его можно было получить по карточке в магазине, причем продавец давал не всегда то, что можно было есть (кости, потроха, жилы), а если не нравится – иди на рынок, покупай там в пять-шесть раз дороже. Но вновь повторю – это было в 1995-96 годах, как сейчас дела обстоят – мне неизвестно.
Но тогда людям жилось тяжело, многие из тех, с кем мне приходилось беседовать, сетовали на высокие
цены и низкий достаток. Средняя зарплата – около 7-7,5 тыс. манат, при курсе доллара в 2,5 тыс. манат за бакс. То есть средняя зарплата – около трех долларов США. Что можно было на них купить? Конечно, проезд в транспорте – 3 маната, газ якобы бесплатен, коммунальные услуги – по минимуму – это из лозунгов правительства по социальной защите населения. Но на продукты питания этих денег явно не хватало. Я перед Новым годом зашел в коммерческий магазин и там увидел, что бутылка шампанского – 5 тысяч манат, а шоколадка – 2 тысячи манат – это весь объем зарплаты преподавателя вуза. Одна старушка с внуком стояла у прилавка, и они смотрели на ценники. Внук просил сладкого, а бедная бабушка чуть не плакала – ей не под силу было купить шоколадную плитку.
Что касается промышленных товаров, то качественных здесь было не очень много, в основном эту
турецкое или иранское барахло. В одном иранском магазине я видел изделия бытовой техники. Казалось,
что видеомагнитофоны и телевизоры клепали в какой-то подпольной мастерской, до чего небрежно было все изготовлено. А цены!… На уровне японской электроники и выше! Но люди покупают в основном товары на рынке, недалеко от города. Там я видел ковровый и ремесленный базар, рынок животными, тканями и
продуктами питания. Цены там – баснословные для рядового гражданина, хотя, конечно, приобрести
кое-что можно было и по сносной цене.
Кстати, коммерческих магазинов в тот период в столице было не столь много. По улице Махтымгулы
(самая главная улица города) стояло несколько ларьков и «комков». Мне пояснили, что они принадлежат
начальству, простому смертному открыть такое заведение очень сложно. А мало здесь их потому, что
никому не нужна конкуренция, особенно в условиях нищеты.
Конечно, расслоение в Туркменистане ощущалось на каждом шагу, для этого не стоило надевать
какие-либо особые очки. Появлялись «новые туркмены», которые пропадали в казино или в ночном клубе
«Пегас», ездили на иномарках и сорили деньгами. Но подавляющая часть населения жила на уровне нищеты.
Впрочем, этот процесс свойственен всем союзным республикам и здесь о прогрессе особо хвастать
кому-либо не приходится.
Проституция – это способ заработка на жизнь и ею пользуются независимо от национальности. Ко мне
как-то вечером постучал милиционер-охранник и предложил погулять с девочками: позади него стояли
блондинка (явно славянка) и брюнетка туркменской национальности. Ради интереса я спросил:
— И сколько за их услуги мне надо заплатить?
— Мне – пятьсот манат, девушке – полторы тысячи.
«Гм, итого – две тысячи манат, то есть меньше доллара стоит это удовольствие, что-то дешево даже для
этой страны. Наверное, зато болезней – на все сто баксов», — подумал я и вслух произнес:
— Спасибо, но у меня сейчас время вечерней молитвы. Никаких связей с девочками не полагается…
— Тогда их пригласить на завтра пораньше? – спросил милиционер.
Чтобы тот отстал я ответил, мол, хорошо, приводи пораньше. Я надеялся, что к этому времени буду в
другом месте. Ведь было неизвестно, что это – провокация в отношении дипломата, или просто
гостиничный бизнес, а меня видят в качестве обычного клиента? Зато я часто видел в кафе иранцев и
турок, которые тискали местных женщин, видимо, в Туркменистане они могли позволить себе то, чего
невозможно было совершить на родине. Меня это коробило.
Коррупция – обычное явление для Туркменистана. Без мзды здесь трудно чего-либо получить, хотя это
явление широко распространено во всем мире и, может, не стоит выпячивать это для Туркменистана. Но
сам президент хорошо осведомлен о всех взяткодателях-получателях и держит всех на «мушке», и когда
нужно, то выстрел произойдет.
Рядовые туркмены – очень добродушные и гостеприимные люди. Я убедился в этом сам лично. Они готовы
доля гостя отдать самое последнее. Их язык – отличен от узбекского, он более мягок и певуч, ближе к
турецкому или азербайджанскому. А песни? О-о, как-то рядом в ресторане шла свадьба, оттуда слышались
мелодичные и весьма ритмичные туркменские песни. Я был зачарован ими.
Кстати, о свадьбах. Для туркмена свадьба – очень серьезное мероприятие и к нему готовятся много лет.
Даже самый бедный должен провести свадьбу на уровне богатого. Обычно на такие торжества приглашаются
люди в количестве не менее трехсот человек. Приезжают на десятках (если не сотня) машинах, под
музыку. За невесту полагается калым и он очень большой, не каждый рядовой туркмен «потянет» его.
Поэтому невесту ищут по финансовым возможностям семьи жениха.
Как мне пояснили, самая «дорогая» невеста – это та, которая имеет три класса образования. Чуть
дешевле – с восемью классами, еще дешевле – с десятью классами. Девушку с высшим образованием очень
сложно выдать замуж, нужно упорно и долго искать жениха, который пожелал бы «умную» супругу. Приехав
в Ташкент, я рассказал это сестренке и добавил, что на нее с двумя дипломами о высшем образовании в
Туркменистане никто не посмотрит. «Нужно днем по городу с факелом бегать и искать тебе жениха», —
добавил я. Сестренка поклялась, что в Туркменистане жить не будет.
Сейчас в Туркменистане калым – государственная процедура. Иностранец, желающий взять в жены
туркменку, должен внести в страховой орган 50 тысяч баксов, подарить невесте десять золотых колец,
сколько-то десятков баранов, купить дом или квартиру, пожить год или два в Туркменистане, чтобы
выучить местные обычаи, и лишь потом ему позволят соединить сердца.

ПОД КОЛПАКОМ

То, что за мной иногда ходили люди в штатском, я заметил, впрочем, этого трудно было не заметить.
Даже на базаре за мной шастал кто-нибудь из местного отделения КНБ. Меня же это немного смешило.
Какой-то детектив или шпионский фильм. Наверное, так следили за мной из-за серьезных политических
отношений между Узбекистаном и Туркменистаном. Наверное, кто-то в погонах решил, что я – резидент или
агент. Но насколько это серьезно для посторонних, особенно граждан стран песка, — я однажды убедился.
Под Новый год я возвращался в гостиницу от преподавательницы вуза, с которой беседовал относительно
своей докторской диссертации. Был вечер, шел мелкий снег. Машины мчались по магистрали Махтымгулы,
разбрызгивая воду из луж, и никому не было дела до меня. Кстати, и прохожих особенно не видел. И лишь
одна машина, кажется, «БМВ» ехала медленно, словно водитель осторожничал в такую погоду. Вначале я не
обратил на это внимание, и лишь на третий раз покосился на этот транспорт, двигавшийся со скоростью
дохлой крысы. Интуиция подсказала, что одна и та же машина, меня, наверное, «пасут». Я повернул
голову и увидел лицо на заднем сидении, которое буквально впечаталось в стекло, и смотрело на меня.
Я пожал плечами. Машина уехала вперед, чтобы опять где-нибудь развернутся и вновь проехаться мимо.
Кому-то из военных явно не спалось. Я продолжил свой путь и вскоре встретил старушку.
Это была русская женщина, под «градусом», но веселая и весьма поэтичная. Она остановила меня и стала
говорить стихами о том, чтобы я хорошо встретил Новый год, с шампанским и с хорошей девушкой, чтобы
счастье и удача всегда сопутствовали мне…
— Спасибо, бабуля, — сказал я немного удивленный.
— Тогда озолоти старушку, — попросила та.
Я достал из кармана смятые купюры и протянул ей. Там было чуть больше 10 тысяч манат. Старушка чуть
не упала в обморок.
— Ой! – воскликнула она.
— Что случилось? – встревожился я.
— У меня пенсия – 2 тысячи манат, а ты дал в пять раз больше, сынок!
— Хм, тогда, бабуля, считай меня Дедом Морозом, — хмыкнул я и пошел дальше. Бабулька что-то кричал
мне вслед благодарное. Пройдя метров пятьдесят, у меня возникло нехорошее предчувствие. Я остановился
и посмотрел назад.
Так и есть. Двое мужиков тащили бабку в «БМВ», дубася ее ногами и руками. Видимо, местные чекисты
решили, что я встретился со своим агентом и передал ей задание. Потом мне коллега, правда, пояснил,
что ничего плохого старушке не сделают, только надают по шее, отнимут деньги и отпустят. Но все равно
я чувствовал какую-то вину перед ней…
Правда, под Новый год подарок все-таки произошел. Наши президенты подружились, и в тот же день
Посольство завалили ответами на запросы, которые ждали еще месяца два-три назад, пришли поздравления.
Обещали даже восстановить транспортное сообщение.
Улетал я из Ашгабата 29 декабря. Правда, мне не позволили пройти через обычный зал, сказав, что
лицам с дипломатическим паспортом следует воспользоваться коммерческим залом. Я понял потом, что это
за зал – это место, где с тех, с кого можно содрать валюту, то там и сдирают. Конечно, VIP-залы есть
и в Ташкенте, но там, если платишь, то получаешь услугу. За сорок баксов в туркменском «ВИПе» мне не
подали ни чая, ни кофе, ни спиртного, в общем, ничего из еды-питья, заставили сидеть на скамейке без
кино или видео, а к самолету повели пешком через весь аэровокзал. Причем я пришел самым последним –
самолет был забит под завязку. Я вспомнил свой прилет и вздохнул. История повторялась. Причем трясло
нас не меньше, чем в каком-либо ужастике.
В Чарджоу меня уже ждала машина из Бухары. Сотрудник регионального отделения МИДа довез до Бухары, а
оттуда я вечерним авиарейсом добрался до дома.
Повторно я вернулся в Ашгабат в апреле 2002 года. Ничего особенного за четыре месяца не произошло.
Жизнь там протекала также медленно и размеренно. Восток — есть Восток!

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Недавно моего товарища – ученого-социолога Баходира Мусаева не пустили в Туркменистан, хотя он должен был участвовать в международной конференции. Мусаев недоумевал, мол, почему посольство отказало ему в визе, ведь я, мол, никогда и нигде не говорил плохого о Туркменбаши или политическом режиме этой страны. Я пояснил, что вы, дорогой, печатались в журнале «Центральная Азия и Кавказ», редактором которого является бывший гражданин Туркменистана, который сейчас проживает в Швеции. Этого вполне достаточно, чтобы вас занесли в «черные списки». Конечно, теперь и мне путь в эту страну заказан, особенно после этой статьи, которую вы прочитали…