О том, почему мы решили поехать в Италию.

На этот вопрос так и подмывает ответить броско, неадекватно, в стиле «панковских» рассказов о похождениях в
Лондоне. Мол, сами не знаем, почему. У нас, у панков, все по настроению, а планы нам иметь западло. Сразу же оговорюсь:
мы не были никакими панками, подонками, а являлись нормальными, тогда еще советскими, ребятами, двадцати трех лет от
роду. У каждого за плечами была армия, а в настоящем — институт. Все трое из Москвы, из Орехова-Борисова. Жили,
собственно, рядом, так сказать — «три товарища». Хоть эта ремарка из Ремарка — все, что я знаю об этой книге. Да и
другие тоже…

Так почему же мы решили поехать ( а в перспективе — свалить)? Трудность ответа заключается в его неоднозначности.
Хотели уехать «по всему».

Тогда шел 1990 год. Для тех, кто забыл, или слишком молод, обрисую в нескольких чертах. Это было переломное
время. Социализм диффундировал, то, что недавно еще представлялось стройной системой, сейчас лежало обломками, правда
огромными, и на них уже прорастало что-то новое, такое же бесформенное и непонятное. Еще не было путча 1991 года, еще не
появилась хоть какая-нибудь ясность — а что же было, будет, и что есть сейчас…И все это создавало дополнительные
трудности.

Проще объяснить конкретными примерами. Вся молодежь, которая тогда хоть сколько-нибудь хотела жить кучеряво,
«утюжила». По-другому, «колбАсила». Самая продвинутая и взрослая часть утюгов еще и занималась валютными махинациями.
Может быть, кто-то уже тогда продавал на Запад вагонами промышленную продукцию группы «А», может быть…А мы тогда в
школе, в институте, прилежно заучивали, что продукция группы «А» приоритетна по сравнению с той, что «Б», хорошо зная,
что в жизни это нам на х…не вперлось. Тогда для нас пределом мечтаний, жизненным идеалом было побольше «наколбасить
товаров группы Б — или, на жаргоне — «кИшек». Такая у нас была «труба».

Так вот, утюгов «палили» менты. А где-то в 90-х годах еще и появились «быки». Быки еще не оформились в
преступные группировки, бродили поодиночке, злые и кидающиеся на любые полулегальные деньги. Бесило не то, что ты в
районе «Рашки», просто проходя мимо с рюкзаком, мог быть остановлен бычьим рыком ( «Стоять! Что в сумке?…» — думали,
обязательно иностранные вещи). Бесил этот сплав надвигающегося беспредела и остатков так называемой социалистической
законности, которую еще никто не отменял.

Это было то время, когда стык двух миров — старого и нарождающегося нового, зиял швами, самими на вид
неприглядными, отражавшими все самое противное, что имел каждый строй в отдельности. Были уже «быки», «комки», люди при
«нехилой лове», но вместе с ними сосуществовали ужасные очереди. Это был, напомню, 1990 год, и в очереди надо было
стоять за всем: за вином, пивом, сигаретами, конфетами, сахаром…Тогда была карточная система.

Почему мы решили уехать? Потому что ну очень в лом было тратить свою молодость на стояние в очередях! Может,
где-то в центре ( где очереди были поменьше) молодежь еще и видела свет в конце туннеля, но в Орехово-Борисове было в
этом смысле глухо.

Жаркое лето 1990 года. Вся Москва в очередях — парится, потеет, томится, злится, едет крышей. Мы как все,
стояли в основном в винных очередях и за сигаретами. Все остальное делегировалось родителям. Винные точки — штук пять не
больше во всем Орехово — жизненно необходимы. Кроме того, как бухать, делать в Орехово нечего. ( Сейчас, десять лет
спустя, тоже самое.
Заезжая в места, откуда я родом, замечаю, разве, что молодежь больше ширяется. Глаза пустые, на лестничной площадке
попадаются шприцы и кровавая вата. Раньше были пустые бутылки…Время все-таки идет вперед).

И в винных очередях тогда стояли не только молодые здоровые парни, которые не видели себя в современной жизни (
далее по Горькому). Все население. Срез общества, и не только «дна». Водки никому не мешает перехватить — ей
расплачивались за всякие посреднические услуги ( а они, как и очереди, не исчезли — отнюдь! Бог знает, сколько бутылей
пошло за время оформлений паспорта в ОВИРЕ!…За каждую бумажку — бутылка). В очередях — бабульки, дедульки, мамаши…

В очереди за вином мужичек-работяга мнет в руках газету «Советский спорт» с заметкой о том, что хоккеист
Федоров убежал за границу. А до того так же не вернулся на сборы Могильный. Формально что-то там про нарушение
контракта, но весь тон газеты, да и мужичка, таков: продал Родину за барыши, сука! Опять же этот гибрид «совковости» и
зарождающегося культа чистогана. Мы мужичку вяло: «Да че ты, отец, тебя что ли продал?» Он трясется: «Меня! Я вот этими
самыми руками…» И чего он этими руками? Показывал Федорову, как в хоккей надо играть? Сам-то и клюшку, небось, в руках
не держал, а только болванку и бутылку. Но страсти не разгораются, поскольку мы уж вначале очереди, и нужно поберечь
энергию для завершающего акта.

В очередь за вином сначала стоять даже весело — как весело всякое начинание, но скоро становится скучно. От
нечего делать наблюдаешь за народом, который повторяет ошибку Апполона в парадоксе Зенона, максимально сокращающем
дистанцию с впереди стоящей черепахой, тогда как скорость очереди зависит лишь от общего их поголовья. Волну
негодования вызывают попытки искусственного оплодотворения очереди, практикуемое ханыгами, которые тут блатные: они
организовают бизнес и за некую мзду вписывают в начало особенно нетерпеливых. Сейчас они разминаются рядом, пуская
портвейн по кругу, поглядываю на очередь насмешливыми косыми глазами, под каждым, или хоть под одним из пары, красуется
синяк. Ханыг побаиваются — внушает их боевой вид, но перед неотвратимым, как смерть, исчерпании водки в магазине (
Сейчас вот и закончится! На мне!) граждане готовы дать отпор хоть самому дьяволу. Под конец, как и полагается всякой
развязке, в крови полно адреналина, а в глазах — азарт. Есть контакт!

Какая-то больная на голову тетя в платке, которая и в очереди-то не стоит, а просто тусуется, монотонно,
замедленно, как и все напичканные транквилизаторами, поет: «Я докажу всем смертям назло, что мне повезло…Что мне
повезло…» Причем делает она это с присущим им же постным, мятым выражением лица. Картина несет в себе фирменные
признаки того времени, того лета 1990-го. Жуткие очереди, популярный в тот сезон «хит» ( и от попсы хотелось
бежать…место западной музыкой, ожидаемой со Свободой, заняла она…), и сумасшедшие, выпускаемые на свободу именно тогда
— не стало возможным их содержать ( раньше возможность находили, боясь что они сделают чего-нибудь «не того» на глазах
гостей нашей страны. Сейчас — до фени).

Почему мы решили уехать из этой страны?…Надеюсь, я ответил на этот вопрос. По всему.

О том, как мы выезжали в Италию.

Уехать в 1990 году было сложнее, чем сейчас. Не было уже парткомов, но загран.паспорт получить все равно не
просто. Загран.паспорта выдавались на основании приглашения. Ну, были еще военкоматы, жэки и прочие инстанции, откуда
надо было брать справки. В каждой ( в каждой!) конторе в наши дела засунулся любопытный совковый нос: а зачем вы туда,
собственно, едете? Переломное время: в каждом еще жило это «а какое твое собачье дело?», и уже каждый чинуша городил
вопросы с целью: чем больше вопросов, тем больше разных препятствия можно поставить, чтоб ловы слупить.

Началось все с поездки двух других участников — Бороды и Пива — в Югославию. Пиво — такое необычное погоняло —
нетрудно догадаться, поскольку любил пиво. Но это нисколько не говорило о пивном животе. Наоборот: стройный, высокий
блондин кинематографической наружности. У Бороды тоже бороды не было, но щетина, бритая с утра, к вечеру норовила в нее
превратиться. Итальянский тип.

Раз разрешили выезжать, на нашей совместной сходке решено было «колбАсить фирмУ» на ее же территории. Начать с
Югославии — по пути наименьшего сопротивления. Я не поехал, но принял самое активное обсуждение в поездке. Как сейчас
помню, склонились мы над «Атласом Мира» — такая потрепанная книжечка. «Скидываемся в Субботице, — звучали резкие
фарсовщицкие голоса, — оттуда до Бара. Оттуда в Италию идет паром…» Действительно, из городка Бар ( сейчас это
Черногория) до итальянского Бари шел паром, что на карте отмечалось красными точками с соответствующей подписью. Тут же
в наших неискушенных головах паром нарисовался в виде некого плота, который мужик в шапке-ушанке переправляет между
двумя берегами ( какая херня, что Адриатическое море!), отталкиваясь багром от одного и цепляясь за другой. «Мужику
дадим бутылку» — сразу же покончили мы с транспортными проблемами.

Оставалась итальянская граница. Кое какие сведения о ней имелись по фильмам с Фернанделем. Если и не так все
просто с проходом, думали мы, то уж контрабандных часов мы можем взять столько, что Фернандель курит бамбук. Часы были
нашим главным ( и тайным) оружием. По отзывам фирмачей-гостей столицы за «Ракету» можно было до 50 грина получить, а за
«Командирские» и под 100! «Ракету» они уважительно именовали «Пакема», а «Командирские» — «Рэд Арми».

Итак, Киевский вокзал, зима еще 1989 года. Я — немое воплощение «Прощания Славянки». Чтобы не отвлекаться от
цели путешествия, Пиво с Бородой сразу надели на себя шинели с шапками, занесли в вагоны прочий «милитари стафф»:
ремни, бляхи, значки, самовары и матрешки — как же без них. Вышли перекурить. Пиво и Борода в своем «прикиде» выглядели
комично и сами охотно смеялись над ним: солдатские шинели, из под которых торчат джинсы с «Доктором Мартином». Венчается
все это офицерскими, кроличьими шапками. Шапки эти потом представлялись покупателям как «милитари рэббит» — чтобы
оттенить качество. Покупатели, которые хоть немного знали английский, дико ржали.

В Италию они тогда так и не попали. Паром оказался многоэтажным кораблем ( 30 дол. с носа), а граница
оказалась нормальной границей, то есть «на замке». Без визы не пройдешь, несмотря на то, что по пути у них объявилась и
итальянка, которая объясняла каждому пограничнику, что она их приглашает. Но…От Лючии ( это она) при расставании
получили кучу обниманий, поцелуев ( в щеку), заверений, что она ждет и…визитную карточку. А дальше — следующая серия.

В следующей серии было все. И даже то, как в начале мы пошли с визитной карточкой Лючии Импроты, на которой
кроме этого написан ее адрес и то, что она — доктор, в посольство Италии, на ул. Веснина. Нет, я не шучу! Мы тогда были
настолько наивны, что думали, что по этой штуке нам дадут визу или нечто типа этого! И узнать особо нигде не узнаешь —
тур.фирм тогда еще вокруг не было. В посольстве нам терпеливо объяснили, что нам нужно, и наконец мы дождались того
приглашения.

Тянулось оформление невыносимо долго. Чистого времени оформление в ОВИРе заняло 4 месяца, не считая сбора
всяких справок. И это с водочными ускорениями. Тогда разрешили выезжать, и паспорта стали себе оформлять все, даже и
гипотетически совершенно не выездные личности. В их компании я просидел в ОВИРе Красногвардейского района три дня (!) в
очереди, чтобы только сдать документы.

Четыре дня потом мы простояли в итальянское посольство, чтобы подать документы на визу. Перепись, переклички,
перебранки. Трудно передать возбуждение, которое царило, когда люди наконец-то попадали внутрь
(бывшие в Италии прекрасно знают этот дом на Веснина.) Трудно передать отчаяние, когда итальянцы кого-нибудь
обламывали. «Приходи-ите в па-анедэ-э-эль!» — просто и певуче говорили из-за окошка, и перед челом сразу вырастала
бездна ужаса, когда он представлял, как он будет всей этой четырехдневной очереди объяснять в понедельник, что он уже
был на той неделе…Итальянцы были веселые ребята: у одной девчонки не оказалось ножниц, чтоб разрезать фотографию для
анкеты. » Может, у вас есть?» — ошалело кричала она в окно. Итальянец грустно отрицательно мотал головой ( а ведь точно
были в ихней канцелярии) и участливо объяснял, что можно купить рядом, в «Славянском», и подсказывал, как пройти.

Весело было. То ли три, то ли четыре — а может и все пять! — простояли на Ленинградском проспекте во
Внешэкономбанк, чтоб поменять валюту. Больше негде было — обменники еще не существовали. Там можно было поменять только
по паспорту с визой и только 425 долларов. Не больше. По курсу 12 руб.за доллар ( у спекулей было около 20-ти.) Могу и
ошибаться, но не на порядок. Эта очередь была самая долгая и противная, так как стояли прямо у шоссе и три дня вдыхали
бензиновые пары ( тогда еще без ЦО), но стоять уже было легче. Это как тезис Сталина наоборот: контрреволюция, чувствуя
свой неминуемый конец, усиливает сопротивление, то есть нагромождает на нашем пути очереди одна страшней другой. Но у
нас уже есть паспорт с визой, и скоро мы со всем этим распрощаемся. Жить стало лучше, жить стало веселее!

Последняя очередь — не самая большая, но самая подлая. За ж/д билетами, на Кузнецком Мосту. На второй день
врываемся, окрыленные, внутрь, к кассам. У каждой образуется свой хвост. Мы попали в состав одного, который вполне
объяснимо вырос у окошка с какой-то копошащейся теткой. Но тетка почему-то передумала и ушла и — страшная новость: эта
касса не работает. А вставать в конец к другим — за сегодня точно не успеешь. Полная безнадега, но тут фортуна нам
улыбается: мы вписываемся к Нике, с которой познакомились в очереди еще во Внешэкономбанк ( она едет во Францию). Она
еще нам посоветовала закупиться «Беломором», который «фирма» охотно покупает на косяки. Вписываемся, изрядно поскандалив
с окружающими. Иностранцы, которые стояли перед нами в той, невезучей очереди, так и стояли потерянными в центре зала,
когда мы уже купили билеты. Все — свобода!

Последние закупки на Арбате. Арбат — авангард топографической Москвы ( и в этом отношении Орехово — в самой
жопе.) На Арбате свобода и Запад. Бродит «фирмА», панки, хиппи, занимаются бизнесом музыканты. Молодые девчонки, от
которых далеко разит портвешком, поют глумливые песни про перестройку ( «А в общем все идет по плану!…») «Девчонки! —
хочется сказать им, и вообще всем девчонкам, и вообще всем, — а мы на Запад едем!» Окрыление, восторг. Правда в местах,
куда мы, собственно, направляемся, «все идет по плану». В магазине «Табак» очереди, запись. В «Часах», где
«Командирские» и «Пакема» — обед, а то — учет, или все сразу. Но такие мелочи нас уже не смущают. И наконец мы…

Едем!

О том, как мы ехали в Италию.

Сначала поехали мы вдвоем с Бородой. У Пива были какие-то заморочки в институте. Мы с Бородой представили
такой припанкованый вариант отъезда: нам было все по барабану, главное — уехали! По сумке с разными московскими
сувенирами, папиросы, водка, пяток часов: по двое планировались на щиколотки, по двое — на локти, когда будем проезжать
разные таможни. Одни законно на запястье. Пиво хотел посильнее выкрутить с поездки. Когда он выехал две недели спустя,
взял больше часов и еще целую сумку каких-то ценных батареек. Все это у него конфисковали в Будапеште.

А мы гнали все вперед и вперед, по пути убеждаясь в том, что чем дальше от границ нашей Родины, тем меньше
народу говорит на английском. В Будапеште все более менее «андерстенд» — видимо от безнадеги общаться с окружающим миром
на своем невозможном мадьярском. В Югославии уже поменьше, но там и на русском сносно понимали. В Италии еще более менее
продвинутая публика в Триесте и Венеции, а вот Рим — это кранты. Не говоря уж про Неаполь.

Да, путь наш лежал в Неаполь, но билет был только до Рима — такой ходил поезд. Вылезли в Риме и решили
посмотреть Вечный Город. Колизей рядом с вокзалом, неподалеку Палатин. Вот она, живая история! Потом решили махнуть в
Ватикан — с Римом надо было покончить до вечера, ибо платить здесь за ночлег в планы не входило. Но и на такси
разъезжать мы не собирались, а с городским транспортом мороки, известное дело, не оберешься. Потопали пешком, а путь
туда не близкий.

Но как говорится, «не мытьем так катаньем» ( в итальянском наверняка есть аналог — можно даже было залезть в
книжку: в виду отсутствия в Москве русско-итальянских словарей, все, чем мы были вооружены, это — «Сборник пословиц и
поговорок») Мы не «попали» на такси, зато потратились на другое, совсем не обязательное, удовольствие. В Риме было
конкретно жарко, а пешком, тем более в хорошем темпе, еще жарче. Невыносимо жарко. А когда на пути то и дело попадаются
ларьки с холодным, баночным, еще мало виденным у нас пивом…Да под красивым зонтиками с иностранными буковками, да в тон
с ними пепельницами…Удержаться нереально! Не говоря про прохладу закрытых помещений, которые в отличие от пивбаров нашей
родины, сами ждут, а не нужно пиздюхать в них на другой конец Москвы, в которых пахнет чем-то приятным, а не креветками
и ссаками, и запотевшие стаканы в коих много аппетитней на вид привычных пудовых кружек. Но и стоило все это не двадцать
копеек, а два-три доллара. Так что таяние наших 425 долларов на брата с места развило нехилый темп.

Но вот дошли до Ватикана. Вспомнили, что Сан-Пьетро — самый высокий купол в мире. На площади перед собором
искали место, куда нужно встать, чтобы желания исполнились, да вот где оно — не вспомнили. Понятное дело, тут тоже
купили пивка — вообще пошли на рекорд, чуть ли не 5 долларов. Сидели прямо напротив Сан-Пьетро, глазели на туристов, на
швейцарских стражниках в их пестрых прикидах. Хорошо! И хрен с ними, с 5 долларами, у нас еще часы есть.

Тут же рядом негры, чьи одежды поспорят в красочности со средневековыми, толкали свои «вотчи». Приценились.
Швейцарские часы тайваньской выделки за 20 долларов. Мы показали им наши и спросили, за сколько б они купили. Те
смотрели и говорили: «Ни за сколько». ( Мы не знали еще тогда — что такое швейцарские часы? Что такое — тайванская
выделка? Не знали, что негры во всем мире ничего не покупают, а только продают) Мы были стопроцентные совки, и в этом
смысле нам приятнее думать, что советское — значит отличное. «Какие глупые негры, — рассуждали мы, — они могли бы
купить их, например, за 20, и продавать по полтиннику — все равно здесь стоят. Ведь если найти знающего человека, то он
за стоху возьмет…» Как же, возьмет! Еще и руку долго жать будет. Это было наше первое крушение надежд — с часами.

А вечером мы поехали в Неаполь. И тут второе разочарование: с сигаретами. Мы в тамбуре так демонстративно
закурили по «беломорине» — сейчас, думаем, и набегут — покупать на косяки. Ага. Полиция действительно нами
заинтересовалась: подошли двое, долго подозрительно вертели скрюченные и обслюнявленные папиросы, но не выдержали вони
наших цыбарок и оставили нас в покое. Остальные итальянцы наш тамбур старались по быстрее проходить, и уж после того,
как мы вернулись на свои места, там долго еще никто не тусовался.

И вот, приехав в Неаполь к ночи, когда на станцию, куда нам надо, поезда
Уж не шли, мы, проведя насыщенное информацией время на вокзале до утра, приехали в Казорию.

Санта-а-а Лючи-я, Санта-а-а-а-а-а…Лючия!!!!

Район Казория по местоположению и протяженности можно сравнить с Орехово-Борисовым. Кроме этого есть еще что-то
общее, хотя различия преобладают. В Орехово тоже не принято ездить на такси, а автобусов ждать — проще повесится.
Поэтому мы двинули по адресу, который у нас был на бумажке, пехом. Основное же отличие Казории, да и всякого
итальянского захолустья, от Орехова, как, впрочем, и от любой точке мира ( проверено!) в том, что там принято подвозить
бесплатно ( было принято в 1990, а сейчас, увы, глобализация, кризис — короче, уже не катит).

Самый прикол в том, что тогда мы этого не знали. А шли мы по такой же жаре, как в Риме, плюс баулы с вещами
тащили с собой, так как камера хранения показалась нам дороговата. И вот, мы идем, обливаясь потом, а рядом
притормаживает машина, бибикает. Мы думаем: «Ага! А потом ты такую цену за извоз объявишь, что мама не горюй!» Идем
дальше. Машина уж и вперед заедет, и дверь откроет. Водила-итальянец смотрит на нас, улыбаясь: «Давай, рагацци, дове
андаре?» Мы с хитрыми рожами продолжаем тащить сумки. Наконец он тронется, перед тем, как положив руку на переключатель
скоростей, не иначе, покрутив ей у своего наодеколоненного виска. А мы топаем дальше.

И топали мы долго. Объясню, почему.

Так получилось, что искомый адрес Лючии, проявляемый в разных вариантах: на визитке, в письме, на
приглашении со штампом квестуры ( полиция), претерпев бесчисленные проверки в ОВИРе, посольстве и еще Бог знает где, в
коей-то момент при переписке на листочек бумаги потерял одну цифру. Сейчас уже не вспомню, какая была цифра, и какой был
номер дома, но тогда, после того, как выяснилось, мы знали нужную цифру, как ту, которая обозначает количество
источников и основных частей марксизма. Короче, такая фигня. Адреса, как на бумажке, которую мы всем тыкали, не
существовало, но об этом не знали не мы, ни те, под чей нос она подсовывалась.

Каждый встречный и поперечный итальянец знал лишь то, что ему такой дом не знаком. Что такого нет в округе. А
может он и знал об этом факте нуль-пространства, до донести до нас эти знания не мог, ибо по итальянский мы не понимали,
а по-английски он не спикал. То есть разговор шел пантомимой: мы совали бумажку и выразительно так на него зыркали:
«Где?». Он начинал что-то лепетать и показывать на пальцах: прямо-лево-право…Причем под конец мы уже изучили эту часть
итальянского: диритто-синистра-одестра…И уверенно каждый раз направляли шаг туда, ровно отсчитав количество углов…Где
все начиналось по новой. Вся проблема в том, что несмотря на то, что мы уже могли б сдать на правила вождения с нашим
итальянским-дорожным, не «андерстенд» были в том, что он нам говорит.

А говорил он примерно следующее: «Я такого дома не знаю. Но там вон находится почта, там вам обязательно
подскажут…Если, конечно, этот адрес вообще есть.» Мы же были в полной уверенности, что он нам показывает дорогу к Лючии
— мы же хотим к ней, мы не хотим на почту! Но на указанном месте та же сцена из «Аиды»: мир летит в тартарары, «а вместе
с ним — и мы…» Адреса даже близко такого нет. Однако на итальянскую гибель мира ответим русских «Хрен-то с два!» Ловим
проходящего мужика, опять же — где? Тот снова нам показывает…Все то же самое, но он уже говорит, что вон там…так-так,
ловим жадно его слова…квестура, и там должны знать. Приходим. Адреса нет. Ловим мужика. Этот тоже говорит, что не знает,
но там-то и там-то живет одна очень старая сеньора, и ей все точно в округе известно…

Так продолжалось вплоть до сумерек. Голодные и усталые мы все-таки решили присесть и обсудить положение.
Выбрали какой-то кабак, где взяли для отмазки по куску пиццы — больше покупать казалось слишком расточительным. Дешевле
было съесть свою ( подарочную) икру, тем более имелись уже приличные сомнения в том, что мы найдем Лючию. Икру вскрыли
своим же ножом, положили на казенные тарелки. Лишь только мы отвлеклись на спрашивание адреса уже у аборигенов, персонал
тарелки быстренько слямзил.

На нас вообще смотрел вытаращенными глазами весь персонал и все посетители. И мы сидели в центре этого
внимания усталые и угрюмые. Решил взбодриться водочкой. Достали бутылку, скрутили ей голову. Тут на нас вообще собралась
смотреть вся округа. Повеселевшие, мы тут же опросили каждого, и каждый нам подтвердил, что в окрестностях такого адреса
нет. Значит, все те, кто нас гонял туда сюда за это время, просто динамили.

В пьяненьких головах стали возникать объяснения происходящему. От того, что все итальянцы просто непроходимые
ослы, или гордецы — впадлу признаться в незнании местности, до того, что они специально врут англоговорящим, не любят
их. Последнее показалось более правдоподобным.
Следующим актом стало то, как мы поднялись, покачиваясь, вышли на дорогу, стопнули первую же машину ( гуляем, бля!), и
на чисто русском произнесли: «Здравствуйте. Мы — из России!» При том мы еще дурашливо сделали книксен.

Дальше началась сказка ( все, что происходило до этого, относилось к «идиотскому кино») Машина остановилась,
вылез водила: «РУссия? ГОрбачев?»
Мы: «Ну да, Россия. И Горбачев тоже имеется…» — «О, Руссия! Горбачев — примо! Гут!» Итальянцы почему-то все без ума
были от Горбачева, и особенно коммунисты. А это был коммунист.

Краткая политинформация: в Италии, судя по надписям на заборах ( в Италии, может, и не так явно, но вот в
Неаполе — точно) или коммунисты, или фашисты. Или звезда намалевана, или свастика. Никаких буржуазных «граффити».
Коммунисты тогда в Неаполе были очень сильны. Многочисленны. Любопытны. К нам постоянно приставали с расспросами: как мы
живем? Что можем сказать о Горбачеве? Мы не шли на компромиссы, и говорили о нем то, что и могли сказать, живя при
карточной системе: Горбачев ваш, мол, засранец.
И этим мы сильно портили свое реноме.

Но тогда мы были просто вымотанные и на восторженные прокламации водителя-коммуниста отвечали вяло и пресно. Он
же засадил нас в машину, взял изжеванную бумажку в свои руки — вместе с инициативой. Мы стали кружить по невозможным
трущобам в поисках несуществующего адреса. Останавливались возле кучкующихся люмпенов, как изображают итальянскую чернь
в фильмах: в майках, волосатых, небритых, с сигаретой. Неясные, но подозрительные силуэты склонялись над нашей бумажкой,
что-то бурчали, а сигареты в зубах ходили ходуном. Водила показывал пальцем на заднее сидение и говорил: «РУссия!
Горбачев». Те одобрительно кивали. В машину с одной стороны откуда-то из темноты стали просовываться бутылки с пивом, с
другой стороны сигареты «Мальборо»… Забегая вперед, надо сказать, что попытки угостить наших итальянских друзей
«Беломором» пресекались всеми, кто только раз им затянулся. Да и у нас самих папиросу попросту вырывали из губ. «Ке
шкиф!» ( «Как мерзко!» — неаполитанский диалект итальянского)

В общем, нам Лючию нашли. Уж какие методы исключения применяла рванина Неаполя, какими адресными книгами
пользовалась и сколько возможных вариантов испробовала — осталось загадкой, т.к. мы в том не участвовали: сидели и
потягивали пивко, покуривали дармовой «Мальборо».
И вот Лючия предстала перед нами. Слава Сан-Карло, Сан-Паоло и всем Святым Неаполя!

О том, какой мы нашли Италию.

Прежде всего нас в Италии поразил капитализм. Но о том, что такое капитализм, я рассказывать не буду: об этом
сейчас все прекрасно осведомлены. Поэтому опишу в двух словах саму страну, точнее — город. Неаполь. Поскольку жили в
нем. Но прежде, чем о Неаполе, пару слов о Лючии.

Женщина под сорок, и еще не подвержена целлюлиту. Загорелая, как все итальянки. Вполне еще даже…Сразу скажу,
что ничего такого не было. Дочка ее постоянно рядом тусовалась, нас три лба — как-то все это далеко от романтики.

Она тоже была коммунисткой, поэтому не религиозна ( в отличие от большинства итальянок, которые ударяют по
религии, в то время, как мужчины — по политике). Вернее, у нее была какая-то философская система в голове, поскольку, не
обремененная буржуазной заботой о семье ( дочь — Симона — жила самостоятельной жизнью), и обхаживаньем мужа ( с которым
разведена по идеологическим соображениям), любила разного рода «умствования», и что-то типа личного, персонального бога
у нее даже было: бог этот был язычески и, видимо, не дурак был трахнуться. При осмотре монастырей она нам показывала
чудом попавшие туда фрески с языческим мотивами, в Помпеях тащила в комнату( или баню) с настенными совокуплениями,
заостряла внимание на каменных хуях, торчащих из стен… Что-то в этом было «климаксическое».

На время от времени возникающий у нас вопрос: а зачем она нас все-таки пригласила? — наши знакомые-итальянцы
хмыкали и делали движения, будто отталкивались лыжными палками. Не все так однозначно. Точнее, здесь ничего не может
быть однозначно. Космогонический сумбур плюс действия, обуславливаемые исключительно эмоциями. Она увидела Пиво с
Бородой в шинелях — одни они такие придурки были на пароме, круто! Из России — еще круче, коммунистка все же. Потом,
когда мы приехали, уже без шинелей, она скоро потеряла интерес, и скоро умотала в Югославию, оставив нам свою
двухкомнатную квартиру ( спальня и гостиная) в полное распоряжение. И за это ей «Милле грацие!»

Для окружающих Лючия была белой вороной. И об этом нам прямо или косвенно постоянно давали знать наши соседи
в Казории. Это все же Неаполь!

Неаполь — не типичный итальянский город. Он — самый пуританский, протестантский — если такое вообще можно
сказать о католическом юге Италии. Что такое свобода нравов, ему не ведомо. Где угодно: в Пизе, во Флоренции, на фоне
разноцветно мрамора из Каррары и Пратто жили Амуры, в Риме на фоне пышных телес Ренасименто сожительствовал Борджия со
своей дочерью, в Венеции творился разврат под карнавальными масками…

В Неаполе нет ни мрамора, ни статуй. Вид его дихроматичен, как черно-белая фотография. Точнее черно-желтая,
старая фотография. Неаполь старый и скупой на краски. Неаполь был под готами, лангобардами, норманнами, арабами,
гибеллинами, конрадинами, анжуйцами — все они были людьми суровыми, романтических историй чуждыми. Достопримечательности
Неаполя говорят о женщинах лишь то, что в их темницах проводили остаток своей жизни. Красавица Елена — жена героического
Манфреда, Матильда, супруга Людовика Бургундского, закончившая жизненный путь в Кастель де Ово… Блистали они в других
краях, а у этого места — другая аура.

Это история. Но аура — есть аура, хоть и расплывчато это понятие. Современные неаполитанки тоже целомудренны и
скромны. В Неаполе нет никакой проституции, даже на дорогах никто не голосует. Одна неаполитанка даже не может пойти в
бар, без парня. Увидят старые синьоры, заклюют. Имидж, заимствованный Европой у Америке — эдакая сучка, вся в наколках и
булавках, разговаривающая с бой-френдом намеренно капризно или грубо, хрипло — здесь не прижился и не приживется.
Синьорины, потупив взор, скупо, хоть и довольно, реагируют на шумные ухаживания самцов.

Те же, по контрасту, очень живые и «бурые». Тут с удивлением понимаешь: «Так вот откуда есть-пошли наши
новорожденные братки!». Начнем с того, что «братело» — от итальянского «фрателло», то же — «брат». Феня, а именно —
манера тянуть последний ( предпоследний) слог, даже в исполнении какого-нибудь красносранского наркомана в интерпретации
одесского «джентльмена» Филимонова ( «Пслшай, ко-о-о-орешь!…») — тоже с юга Италии. Привычный, певучий итальянский язык,
принятый за официальный — это изначально флорентийский диалект. А в Неаполе и на Сицилии говорят именно так: все
предложение вылетает очередью из автомата, а предпоследний слог — протяжный горн к отступлению.

«Пальцовка» — того же поля ягода. Вспомогательная жестикуляция — часть итальянского языка. Краткий словарь:
Две руки, сложенные в щепотку — «Пожалуйста, умаляю!» Покачивание указательным пальцем — «Никак нельзя.» Мизинец и
указательный палец, «знак дьявола» — «Плохой человек». Большой палец к брови — «какая красавиц, да!» Ладонью как бы
толкаешь что-то — «Может, трахнемся?» ( Не имеет никакого практического смыла). Большой палец ко рту — «хочу пить» (
выпить). Одна рука, сложенная щепоткой, ко рту — «Хочу есть» ( Вскоре это для нас стало актуальным). Раз на улице видели
мужика, который одной рукой щепоткой истерически тыкал в рот, а другой — ладонью вверх в сторону — бешено сгибал и
разгибал сжатые пальцы. Перед ним сидела виноватая собака. Видимо, фраза, понятная обоим участникам, значила: «Ну
сколько можно жрать!»

Кстати, привычка к многочисленным украшениям тоже идет из Италии, с юга. На смуглых она вообще лучше
смотрится. Обвешаны голдой все, а не только представители неополитанской «каморры» (мафии). Раз видели пастора с
Сицилии: весь в «брюликах», к тому же «пальцует» и давит на сицилийском такого блатняка, что наши бы обзавидывались.
Католический пастор. Думаем: «Ну и тупое — наше бычье! Ничего своего не могут придумать, даже свою жизнь с других
срисовали!»

О том, как мы стали «новыми варварами»

По аналогии с «новыми русским», наших соотечественников, которые приезжают за границу, можно назвать «новыми
варварами». Действительно, бихевиаристически мы так отличны ( а в 90-е между нами лежала пропасть), что неудивительно то
недоумение, переходящее в брезгливость, которое читаешь на лицах местных жителей. Подобно варварам античности,
современные тоже накидываются на «прекрасное». Для нас, хоть мы и считали себя продвинутыми, понятие «прекрасное» в
основном было наполнено прекрасными «кИшками», которые мы нашли в изобилии. Сердца «утюгов» не могли остаться
равнодушными! Таким образом в самом начале мы истратили почти все наши 425 долларов, закупив штаны, шузы и куртоны. Так
и дикари живут одним днем, не заботясь о будущем.

То есть дальнейшие наши варварские деяния объяснялись не нашими натурами, а суть признак родовой. Ну, и жизнь у
нас нелегкая. Просьба ко всем потерпевшим это иметь в виду.

Первое и самое масштабное нагревалово произошло еще в бытность Лючии в Казории. Наша мамка приболела и
попросила нас съездить за молоком для нее в магазин. Жила она, сразу оговорюсь, не с нами в квартире, а у сестры,
этажом ниже. «Вот ключи от машины, — сказала она усталым голосом, — надеюсь, из вас хоть один умеет водить?» — «Ага.» —
хором сказали мы. Хотя опыт вождения каждого ограничивался пустынным отрезком загородного шоссе, когда родитель
доверял порулить. А Неаполь — совсем другое дело, учитывая его вполне классический восточный траффик: все прут ноль
внимания на светофоры, остервенело бибикая на все в округе.

Нас спасло то, что Казория — не центр, к тому же был уж поздний вечер. Спасло, впрочем, отчасти: там и так
было достаточно препятствий. И самое первое — подземный гараж, где стоял лючиин фиат. Стоял так, что включив газ, нужно
было сразу выруливать, и хитро выруливать.

Я сразу уступил другим честь вождения. Борода сел за руль, но двигатель включать не осмелился, попросил
выкатить его из гаража на улицу вручную. Выкатили. Он газанул и чуть не задавил нас, стоящих сзади, так как ошибочно
перевел ручку на задний ход. Мы решили, что Бороду надо закатывать обратно.
Закатили. Со стороны мы, должно быть, смотрелись смешно. (А нам потом так хотелось, чтобы нас никто не видел со
стороны!).

Пиво решил сесть за руль и благополучно выехал. Мало того, мы доехали до магазина, у успешно. По дороги мы
даже пели песни, гоготали, что-то кричали итальянцам, и даже подумывали: а не взять ли пивка? Но тогда уже пиво прочно
было за пределами нашего бюджета.

И вот уж когда, казалось, миссия выполнена, Пиво заезжает в гараж и задевает столб( колону). Приехали.
Выходим, чешем репы. Вмятина приличная, Лючия заметит. Решаем ничего не говорить, позже найти палку и попытаться
выправить: фиатовское крыло навскидку не кажется безнадежным. А покарябанную темно-бежевую краску замазать…хотя бы
грязью. Достало до железа, если не вовремя не заделать, то будет гнить…Но мы же варвары! Да, да — азиаты с роскосыми
глазами.

К ночи, когда Лючия, по нашим прикидкам, спит, мы выходим в темень. Отыскали даже какую-то бесхозную палку,
что в итальянском живом квартале, знаете, не легко. Попробовали — но броня крепка, и ничего не вышло. И тут чей-то
взгляд упал на машину. Банальный грузовик на приколе, но в кузове у него не привычная, бросающаяся в наши русские глаза,
штука. Огромна оплетенная бутыль. Ростом со школьника младших классов. Кто-то забирается на машину, засовывает свое
рыло в кувшинное, чувствует запах и радостным голосом орет: «Вайн!»

Дальше мы действовали на полуавтомате. Понимая, что в бутыли ОЧЕНЬ МНОГО вина, мы решаем вопрос с посудой
категорически. Поднимаемся к себе ( то есть к Лючии) и забираем ВСЕ пластмассовые тазики из-под стиральной машинки.
Возвращаемся. Убеждаемся, что бутыль наклонить нет никакой возможности, даже втроем. Что, думаете, делаем? Новый рейд
наверх, и мы отбираем у той же несчастной стиральной машины шланг для слива, а поскольку он упирается, мы вырываем его с
корнем. Машинке пиздец. А в гараже же мы убеждаемся, что подсос нас не спасет — по той простой причине, что вина в
бутыли НЕТ. Пуста. И для того, чтобы в том убедиться, нужно было побить лючиину машину и сломать стиральную машинку.

От безысходности берем рядом стоящие пластиковые бутылки, с наклейками какой-то колы. Взяли по паре, чтобы
заливать горе дома. Открыли крышку, глотнули…Вайн! То есть вино из той большой бутыли разлили по пластиковой таре. Рейд
наш вниз был молниеносен и беспощаден. Думается, окажись на нашем пути кто-либо — хоть то Лючия, хоть сам хозяин вина! —
мы б его снесли и не заметили! Добычу таскали наверх теми же пластиковым тазиками. Уже когда порядком нажрались,
подсчитали трофеи. Чистыми, не использованными еще, получилось по 27 (!) полуторалитровых бутылок белого вина на
человека.

Гулянка длилась всю ночь. Борода уж лег спать, а мы с Пивом
(болельщики «Динамо») бродили, обнявшись, по Неаполю и горланили динамовские песни. Пустынные неаполитанские улицы
недоуменно внимали: «Все ты можешь, все под силу, э-э-эээ…» Особым успехом пользовалась кричалка со словами: «Тот, кто
не бомжует — тот не бомж, левыми таких мы называ-а-ем!…»

Рассвет встретили на балконе. Стоя, покачиваясь, лицезрели картину: из гаража выезжает обчищенная нами машина,
останавливается посреди двора. Из нее выходит толстая синьора и тоже останавливается, и тоже посреди двора. И начинает
вопить на весь околоток, уперев в бока руки. Мы и тогда были не очень в итальянском ( мягко сказано), поэтому ничего не
разбираем, кроме рефрена » Проблеми, проблеми!…» Мы никуда не уходим, улыбаемся ей перекошенными рожами. Кричим: «Ноу
проблем!» Все-таки какие мы пьяные идиоты…Но вино оказалось хорошим!

Наше «преступление века» даже по итальянским меркам из ряда вон выходящее. Это в Неаполе-то, где вор на воре
сидит. Воры сидят в муниципалитете, правительстве, полиции, те, кто рангом ниже, ворует из сумок и карманов. Неаполь —
столица воров. Туристов нещадно «грохают» на всех фронтах. Мы — белые, и поэтому к нам никакого снисхождения. По вокзалу
на Пьяцца Гарибальди ( самое дешевое шмотье) ни разу не удавалось пройти, чтоб не распроститься с бумажником ( слава
богу, с незначительной сумой) или на худой конец очками. Особенно любят тащить видео-фотокамеры, и тут же их сдают.
Хорошо, что зная об этом, мы их не брали.

Но! Наш случай — уникальный. Не говоря уж про то, что здесь — как и во всем мире — не принято тырить там, где
живешь. Уникальность его в том, что вино здесь красть — это еще ниже, чем воду. Серьезно! Бутылка вина стоит меньше
газированной или просто дистиллированной воды, той же емкости. Бутылка вина здесь есть у каждого нищего…И еще сыр. Скоро
в этом плане мы нищим будем завидовать: нам бы сыр на каждый день!

О том, как мы терпели лишения.

И вот живем одни, без Лючии. Она уехала в Югославию, так и не поняв, почему не работает машинка ( шланг мы
вернули, но шланг был ей уже нужен, как мертвому катетер) и какой негодяй херакнул палкой ее фиату, пока он стояла в
гараже. «Здесь полно плохих людей!…» — сказала она нам на прощание. «Плохие люди» тоже, видимо, не связывали пропажу
машины с вином с нашим присутствием. Нас даже любили, молодежь пыталась заговаривать, но все дело упиралось в языковый
барьер.

Знание большинства итальянцев английского языка ограничивается «Ду ю жбиг инглищ» ( Ду ю спик инглищ, если не
понятно). То есть подходит такой дружелюбный рагаццо и говорит: » Ду ю жбиг инглищ?» Ты ему: «Йес, ай ду…» Какую-нибудь
фразу. Он внимательно выслушает и снова: » Ду ю жбиг инглищ?» Ты ему опять: «Да, говорю, вот сейчас как раз и говорю…А
что, не похоже разве?…» Он щерится и повторяет в третий раз. Все становится ясно.

Так что у нас все было замечательно, за исключением того, что жрать было нечего. И денег нет. Припасы,
оставшиеся от Лючии, смели в один день. Забегая вперед скажу, что она была этим очень не довольна. Хотя там и были
всего-то какие-то конфеты и мука, из которой ничего не слепили, кроме бесформенных и безвкусных серых оладий.

Стала актуальной проблема голода. Использовать решили все имеющиеся ресурсы. Молодым итальянцам, английский
которых был продвинут настолько, что они поняли, что мы их приглашаем в гости, мы сказали: у нас есть вино, а вот жрачки
— нету. Они сказали: «О Кей». ( Вино прям в том виде, в котором оно нам досталось, светить не стали, перелили в
кокетливую плетеную бутылочку, найденную у Лючии.) Они пришли в гости причесанные и чистенькие. Сели за стол. Мы
поставили бутылку — на середину, так, чтоб она выглядела подчеркнуто одиноко. » А еды, — сокрушенно говорим мы, — и
нету!». О они: «Ничего, ничего…бывает.»

Поболтали о том о сем. Хотим, говорим, в футбол с вами сыграть. Они нам: «О Кей. Уи уил плей, ю уил лук».
Нет, в футбол они действительно прилично играют. Дворовое поле в Казории — аналоге нашего Орехова — покрыто безупречным
тартаном, огорожено, ворота с сеткой без единой дырочки, что редко встретишь и на чулках итальянок. Мало того, мячик во
дворе пинается в форме и той, и другой командой, одномастной и безупречно чистой! Все это хорошо, но мы тоже каждый
какое-то время в секции ходили, кое что в футболе понимаем. Ладно, думаем…

Ну, так что там у нас со жратвой? Жратвы у нас нету! Может, они этого по-английски не понимают? Мы несколько
раз смачно хлопаем дверкой стерильно пустого холодильника: мол, шаром покати. «Ничего, ничего» — говорят. Хватаем
единственный наш словарь пословиц и поговорок и долго и голодно его листаем, пока не натыкаемся на «Не плохо бы заморить
червячка!»
Повторяем по-итальянски: «Неплохо бы заморить червячка, бля!» Тот же результат. Так и не поели мы тогда.

А в футбол мы с ними сыграли. Мы уже прилично потеряли в вес ( я, например, тогда весил 70 кг, хотя в
нормальном состоянии тяну под центнер). Потом нами этот матч вспоминается как «матч смерти». Мы играли голодные и злые…И
делали с ними все. что хотели. Когда мы трое играли в одной команде, к ним в ворота летело все! Эта били легкость,
парение, просветление! Стало понятно, как путем изнурения организма достигается нирвана. Тогда они нас стали тасовать из
команды в команду, но все равно получалось, что играли одни мы. Пол конец Пиво, который до того выступал уже и на
взрослом уровне, перед ними пожонглировал мячом, и рагацци окончательно пожухли. Даже жаль их стало.

И еще один случай связан с нашим недоеданием и футболом. Неаполь вообще тогда был не представим отдельно от
футбола. Бум — еще слабо сказано. «Наполи» на рубеже 80-90-х годов становились чемпионами, брали Кубок Италии, брали
Кубок УЕФА. Такого не случалось ни до, ни после. В основном все благодаря Марадоне. Марадону тоже можно было видеть,
после окончания матчей на стадионе Сан-Паоло. Выезжал на лимузине надменно, на толпу не глядя.

Не много про него. Как-то уже намного позже, и не в Неаполе, а в Нью-Иорке, в «Маленькой Италии», зашли мы с
друзьями в кафешку, коей владел один неаполитанец. Я это сразу понял. Сказал ему не по-английски, и даже не
по-итальянски, а по-неаполитански: «Войо манья-а-а…» ( Вместо классического «Вольямо манджаре» — хотим есть). Он
обрадовался мне, как земляку. Да, и на стене у него висела фотография его самого с Марадоной в обнимку.

Марадона, конечно, колоритен. Футбольный гений. Но его знают и любят даже очень далекие от футбола. Я не могу
понять, за что. Он — панк по натуре, но не потому, что сидит на игле, стреляет по журналистам, бузит всяко. Он — как и
все панки — та порода людей, чьи поступки надуманны, искусственны, не органичны с их сущностью. Мы ездим зайцами,
воруем, кидаем кабаки и магазины по необходимости, ибо ловы не имеем. Сам процесс не приятен, стыдно, когда хватают за
жопу. Панкам же приятно…То есть они делают вид, что приятно. Так и этот — мультимиллионер, таскающий наколку с Че. И что
странно, все его любят. И далекие от футбола, и от политики в равной степени.
Наверное, это харизма.

И вот с фотографии в кафешке, рядом с хозяином оной светится марадонина жирная, лоснящаяся, тупая «харизма». Я
ему ( хозяину) замечаю: «Луй но сембра пью интилледженте.» ( Он не кажется обремененным интеллектом) Он мне — смачно,
быстро, как может только итальянец-холерик: «Кретино!»

Да, простой народ не обманешь. Марадону не шибко любили в Неаполе, хоть он и чуть ли не один был причиной
гордости неаполитанцев. Если б играл в футбол и все — был бы героем. А как стал фуфельным политиком, коммунистом, борцом
за чьи-то права — народ почувствовал липу.

Все это хорошо, но чтоб посмотреть на мастерство Марадоны, Кареки, Дзоллы и др. нужно еще попасть на стадион,
заплатив около 30 баков за вход. На это мы «пойтить не могли», как и многие и многие неаполитанцы, молодежь, что
ошивалась рядом. В надежде узнать счет их первых рук, услышать сплетни, а то и поймать фортуну — проникнуть в некие
мифические лазейки на трибуны, на что хитра футбольная голь по всему миру. Ну, и мы с ними. И вот — информация из
первоисточника: за пятнадцать минут на стадионах в Италии принято открывать ворота и выпускать самых ранних. При этом
обратно пускают и на билеты не смотрят. За пятнадцать минут можно попасть, наконец в чашу, вдохнуть атмосферу, а очень
часто — под конец матча — лицезреть жаркие события.

И что еще важнее для нас ( да, стало важнее, как не стыдно признаться), после матча зрители оставляют
недоеденные сэндвичи. Упаси бог, мы не брали обкусанные, но частенько бывали целые, стерильно завернутые в вощенку. И
даже встречалась рядом нетронутая бутылка пепси. Нет, футбол — прекрасная игра!

И вот еще сценка с того же матча, которая не добавила нам чести. То была встреча местного «Наполи» с то ли
«Брешией», то ли еще какой пердью. Местных тиффози было, ясно дело, больше, с одной группой удалось скорешиться. То ли
они признали в нас футбольных «не-чайников», то ли еще что, но Борода каким-то манером смог выцыганить у них
неаполитанскую «бандьеру» фанатский флаг), белую с голубым. Мы с Пивом клянчили ее у армейца Бороды, но он так и не дал.
Шел, завернувшись в нее, как кокон.

И тут мы вдруг видим на земле лежит пицца! Лежит, и все ее обходят. Коробка «гранде», закрытая, но лежит как-то
так, что ни у кого нет сомнений: там внутри есть пицца. Мы останавливаемся неподалеку и начинаем озираться по сторонам.
Никто права на пиццу не предъявляет, да и на наши маневры, вроде, не обращает внимание. Но брать с земли — стремно.
Никто не вызывается добровольцем. Решаем скидываться, на кого-то попадает, но тот уходит в отказ по какой-то причине.

Решение! Блин, давай кинем «бандьеру» и подберем ее, заодно с пиццей! Перед гениальностью решения пасует даже
Борода и с неохотой снимает ее с плеч. «Бандьера» парашютом планирует на коробку. Но наши маневры — дебаты,
вскидывания, уже привлекли внимание каких-то гопников. Они стоят рядом и беззастенчиво потешаются. Мы выдерживаем паузу,
с отсутствующим видом смотрим вдаль.

И тут на нашу беду откуда-то нарисовалась маленькая, но боевая кучка фанов противной команды. Они все на подбор
были кучерявенькие, крепенькие, с животиками. Настроены решительно. Несмотря на враждебное окружение, они шли, чуть ли
не маршировали, выпучив залитые пивом глазка, скандировали «Наполи — мерда» ( ругательство). И вот в зените собственного
бесстрашия их маршрут пересекся ровнехонько с боевым флагом врага. Они пафосно растоптали его и нашу пиццу. Мы — в
немой сцене, тот молодняк, что глумился над нашими поползновениями минуту назад, сейчас что-то возмущенно вопил
боровичкам в след, махал руками, потом гневно стал сверкать глазами на нас: мол, что ж вы, не защитили свою «бандьеру»?
Да пошли вы вместе с ней и со своим «Наполи»!…» Ва фан куло, идиоти!»

А уж с матча, затарившись сэндвичами так, что ели-ели, еще и рюкзаки набили, снова столкнулись с болельщиками то
ли из Брешии, то ли еще из какой перди. Нас они не признали, да и вообще этот процесс у них был затруднен, судя по
окончательно стеклянным глазам. Они стояли на автобусной остановки с нами и что-то кричали всем проходящим автобусам.
Видимо, хотели тут же на месте учредить маршрут Неаполь-Брешия, до того не существующий. Один водитель даже остановился
и вступил с ними в переговоры, но автобус со вздохом закрыл двери и стал отчаливать. Боровичкам это страшно не
понравилось. Они подобрали готовно лежащие рядом камни и просто расхерачили все заднее окно. Жуткие звон стекла, боевые
вопли — смотрим во все глаза. Автобус отъехал в сторонку, остановился и как-то грустно стал ждать. Оказалось, полицию. И
что мы совершенно не поняли — боровички не рассеялись по местности после такого акта вандализма, а продолжали
возбужденно тусоваться на месте. А потом полиции стали что-то темпераментно доказывать.

Продолжение мы не досмотрели, так как подъехал уже наш автобус.