О том, как мы сами стали жертвами.

Так вот, значит, затарившись сэндвичами, мы решили устроить себе тур «Вся Италия». Поехать, посмотреть на
красоты: Пиза, Флоренця, Болонья, Венеция…Тут вот какая штука.

В принципе, по итальянской железной дороге зайцем ездить можно. Как и в других точках земного шара.
Естественно, везде есть своя специфика. Итальянский контролер, по сути, ленив, в отличие, скажем, от немецкого ( как и
вообще итальянец сравнительно с немцем). Плюс, он не руководствуется неким абстрактным порядком, «орднунгом», который во
что бы то ни стало нужно восстанавливать.

Поясню на германском примере. Таким же манером, без билета, мы раз добирались из Бремена в Кельн. Контролер
застукал нас где-то в районе Оснабрюкке. Он не поленился устроить не значащуюся в расписании остановку в Оснабрюкке,
среди ночи, и настоял, чтобы к поезду вызвали полицаев…Для полиции у нас была одна малява, о чем я еще скажу позже. То
есть полицейские нас не задержали, но результат был во истину в духе германской законности. Нам предписывалось не
садиться на поезда без билета и не находится на вокзале без билета. «Но как же, бляха, — спросили мы, — мы можем взять
на него билеты, не находясь на вокзале — кассы то там?!» — «Сейчас ночь и кассы не работают. — невозмутимом ответили
нам. — Билеты вы сейчас взять все равно не можете. Так что пиздуйте.» По логике они должны были нас посадить машину и
отвести подальше от вокзала, в лес. И не сделали этого просто по той причине, что нигде в полицайских уставах, видимо,
не записано, что нужно зайцев отвозить в лес. Поэтому не повезли.

То есть такая ситуация, когда все сделано, чтобы потрафить закону, каждой букве его, в Италии невозможна. Не
бывает решений, которые — как в Германии — не удовлетворяли бы конкретного человека, а лучше всех участников. Поэтому
контролер в Италии не сдаст тебя ни в какую полицию, если только сильно не осерчает. По ушам ездить будет долго, да, на
мозги капать, но цели восстановить справедливость он не преследует. Он хочет выбить с тебя хоть какие-то деньги,
которые потом прикарманит. Поэтому они привязчивые, но, повторяю, безопасные, и помурыжив, все равно отпустят. Главное,
не давать им паспорт, а то потом не вернут, пока ловы им не принесешь.

Мы таким манером все окрестности Неаполя объездили, и ничего. Но вся штука в том, что для тура «Вся Италия» нам
и этих навыков не понадобилось.

И все благодаря билетам. Нашим родным билетам, выписанным на Кузнецком Мосту, 9, после нашей давки же родной
давки.

Билет Москва-Рим. Без даты. Поезд не прямой. То есть, на любой проходящий поезд можно садится. И — слава богу —
Пиза, Флоренция, Венеция и другие очаровательные города расположены как раз на протяжении этого длинного, тернистого
пути: Москва-Рим-Москва.

Нет, конечно, у итальянцев имелись всякие ловушки для таких ухарей, как мы. По итальянским ж/д правилам билет
перед посадкой надо простебать в такой железной штуке на перроне — без этого он за ксивник не катит. Ну, или контролер,
поворчав, примет его за билет, только одновременно шмякнет свою дырку. Суть ее в том, что на билете появляется дата,
станция, число.

На наших же билетах никто из итальянцев никогда штамп не ставил — они их боялись! Еще бы — такая хреновина, сто
одежек и все ни несут ни одной буквы латинского алфавита! Итальянцы на них долго вылупливались, еще больше на нас, а мы
им так вальяжно объясняли, вот, едем домой, в Россию — это если туда, а если обратно — к вам в гости едем, Бон Джорно! А
сам могли кататься туда-сюда. Если кто и штампанет единственное пригодное место — обложку билета, то ее можно было смело
отрывать, т.к.вся писанина как раз была на кальке, с большим запасом — листков десять, ей богу!

Иначе говоря, добрались мы таким способом до Рима. Из Неаполя. То, что Неаполь находится южнее волшебного
маршрута Москва-Рим — херня, мы показывали наши билеты, где все написано по-русски, потом объясняли контролеру
по-русски. Он только дико таращился. Потом мы ему объясняли по- английски Тоже самое. Потом — по-итальянски. Да — то,
что мы хотели сказать, мы вполне могли выразить, потому что смысл этого был прост: «Не ссы, все нормально!» В общем,
проторчав возле нас больше положенного времени, понимая, что за этот срок он рискует упустить более реальных,
итальянских безбилетников, страж закона плевался и шел дальше.

И так мы комфортно, без затрат, добрались до Римского вокзала и стали неспешно вычислять по жд расписанию
маршрут, наиболее отражающий красоты Италии…Сумка, в которой были мои документы, дорожные вещи, фотоаппарат — вообще
все, лежала на халявной вокзальной тележке. И вот в какой-то момент я понял, что она там больше не лежит. Сначала не
ужас, а недоумение. Как показал ход дальнейших событий — недоумение, переходящее в недоумие.

Нет, конечно, уже положить в Италии сумку на тележку, не прикрепив ее — признак не большого ума. Но и потом
все наши действия можно рассматривать как глупые и бессмысленные, которые, главное дело, в дальнейшем даже принесли
пользу — хоть и не стой стороны, с которой мы ожидали.

Сначала мы стали бегать по вокзалу, высматривая, нет ли у кого моей сумочки. То есть вор должен стянуть ее и
расхаживать неспешно по вокзалу. Убедившись, что воры не такие ослы, мы пошли делать заявление в полицию. Нет, это
совсем не помешало, но клянусь, что мы надеялись, что местные полицейские тут же разыщут местных воров ( они должны
уметь!) и вернут мне мои вещи! С этой целью мы даже совещались при заполнении протокола в участке при описании пропавших
вещей, типа: «Три телевизора, три магнитолы, куртка кожаная…три!…» Полицейский офицер, женщина, оказалась единственной
встреченной нами итальянкой, знающая русский. Но так, как совещание шло в основном матом, она не много поняла.

На самом деле, я конечно мало надеялся, что вещи отыщутся. Хотя бы паспорт! Зачем ворюгам нужен
серпастый-молоткастый? Должны подкинуть…
На поверку это так же безнадежно. За два ограбления, в которых участвовал мой паспорт в разных странах, ни разу ни куда
его не подкинули.

Ну и верхом нашей наивности был поход на следующий день в российское посольство в Риме с просьбой
поспособствовать в этой ситуации…Мужики в посольстве долго, наверное, ржали.

Но все это только завтра, как и следующий поезд в наш родной Неаполь. А пока мы воландались с полицией,
вообще ушли все поезда, куда-либо. Насущная проблема: как здесь переночевать? Естественно, о гостинице речь не шла.
Центральный вокзал в Риме обладает одной нехорошей особенностью — его на ночь закрывают, а всех бомжей — выгоняют.
Поэтому пришлось нам слоняться вокруг да около.

Где-то в два-три ночи стало сильно пробивать на сон. В Неаполе у нас такой проблемы не возникало, поэтому мы
совершенно не в курсе, где и как? Пробовали заснуть в машинах — еще по Неаполю, когда возвращались домой поздно, и
автобусы не ходили, знали привычки итальянцев : треть машин вдоль дороги не заперты — однако было слишком холодно.
Очередная машина, оказавшаяся хладным приютом, подвергалась нещадному разграблению. Если в Неаполе мы, забравшись, брали
мелочишку — если была, кассеты, там — и то, если музыка подходила, то тут мы мели все, мы мстили! Под чистую бардачек,
под чистую сидения, еще и зеркало заднего вида срывали и до кучи боковые зеркала. С корнем! Сгодится: в Москве тогда
было круто повесить иностранную зеркалку на какую-нибудь «копейку».

Однако, приоритетным был сон. А главным врагом — холод, ибо все теплые кофты — и не только мои — были как раз
в той сумке. И в поисках более менее теплого пристанища мы опробировали самые экзотические места. Например, в Колизее —
в самом центре, на арене — то есть там, где раньше была арена, а теперь было подземелье с какими-то прокопанными для
гладиаторов ходами. И вот там, в этих узких проходах мы искали тепло! И еще в Палатин наведывались на тот же
предмет…Тщетно. Поспать так и не удалось.

Как я уже говорил, на следующее утро, как только открылось наше посольство, поехали туда. Без билета,
естественно. Там, как я уже тоже говорил, потешились над нашей просьбой: «А может, деньжат…» Все, что они сделали, мне
вместо паспорта дали бумажку — мол, российское посольство, или консульство, просит посодействовать и т.п. Полезная
оказалась бумажка, забегая вперед.

Ну а дальше — в Неаполь, прочь, прочь из этого воровского притона! Проблему проезда я решил радикально: не
стал размениваться на препирательства с контролерами, а просто заперся в туалете на все время пути, весь рулон туалетной
бумаги размотал и устели туалетный пол подобием перины, и всю дорогу сладко проспал. Добрые итальянцы — молодежь —
кричали мне «Кантро, контро!», чтобы я не расслаблялся. Но мне было по боку. Спать хотелось, как чеховской героине.

О том, как в Неаполе можно прожить.

Тогда мы в первый и в последний раз не досыпали в Италии. Главным образом, мы не доедали. И по наблюдениям эти
две издержки бомжевания различаются по состоянию бомжующего. Организм стремится преодолеть любой дискомфорт, это так. Но
когда хочется спать, то ты ищет возможность поспать пассивно — может, иррационально это связано с тем, что ищешь ты как
раз покой, недвижимость, анабиоз. Может, достаточно рационального, функционального объяснения: с недосыпа голова просто
тяжело соображает.
Когда же хочется есть, то, наоборот, мозг работает быстро, резко, даже легко.
Пища — энергия, жизнь. То есть недосыпание и недоедание — вещи разнонаправленные. Вектор первого — отрицательный,
второго — положительный.

Я ненавижу недосып. Не могу сказать, что мне нравиться голод, но так страдать мне намного приятней, и я даже
допускаю — вслед за восточными мудрецами — полезней. Порою бывает, что голод и бессоница — вещи взаимосвязанные. Иначе
говоря, на голодное брюхо не очень-то уснешь. Но у нас, напомню, было вино, которое перед сном, в небольших количествах
( а тем более — в больших), заполняло желудок на короткое время, достаточное для засыпание, а так же позволяло
эмоционально отключиться от неотвязного чувства.

В Италии, в Неаполе недоедание имеет свои особенности. Особенность положительная ( хотя, с какого конца
теперь уж смотреть!) в том, что итальянцы, и неаполитанцы в особенности — добрый народ. Не «добренькие», как
благочестивые обеспеченные немцы, а именно — добрые. То есть тебе подадут не в день и час благотворительных акций, и не
в месте их проведения, украшенном разноцветными флажками, а там, где ты попросишь. К примеру, если стреляешь сигарету
на улицу — даю ВСЕ. Практически все.»Ми дай уна сигаретта» — «Уна сигаретта?» Переспросят: «Только одну сигарету?». Без
улыбок, деловито. Типа — чего, тебе только одну сигарету не хватает в этой жизни? Деньги спрашивать, или еду, конечно,
не так легко, и только поэтому ходишь голодный.

Трудность голодания в том, что в Неаполе постоянно пахнет пиццей. Везде. Пиццей и кофе. Как Неаполь имеет два
цвета — черный и желтый, так и два запаха. Кофе и пицца. Черный — кофе, желтый — пицца.

Если спросишь любого итальянца, из любого города — где самый лучший кофе и пицца? Не задумываясь скажет, что в
Неаполе, и это несмотря на развитый местечковый патриотизм. Кофе славен Неаполь еще с арабских времен. Черный, жутко
ароматный кофе. Здесь не признают никаких капуччино и пр. Очень маленькие чашечки, очень мало кофе. Но и это малое
количество пьют малюсенькими глоточками, после каждого подпрыгивает сердце. Сразу все выдуть, честно сказать, не
пробовал.

Пицца — это вообще местное, аутентичное. Трудно утверждать, что пиццу начали делать в Неаполе. Известно, что
это — еда римских легионеров. В походе брали что под руку попадется ( маслины, грибы, помидоры), бросали на щит и
заливали пастой — тестом, которая под солнцем быстренько пеклась. С учетом того, что первые легионеры легионерили как
раз в этих краях, когда римляне подчиняли себе первые колонии — греческие полисы — то не исключено, что пицца как раз
отсюда.

Даже если ты поел накануне, это уличное сочетание запахов — кофе и пиццы — вызывает летальный слюнотоксикоз.
Кофе вообще один из сильнейших раздражителей вкусовых рецепторов, а пицца…Что про нее говорить?!…
Неаполитанский вариант — это отдельная песня. Ингридиент, который придает пицце вкус, запах, цвет, все очарование —
моццареллу, специальный сыр — неаполитанцы, как они говорят, делают не из молока коровы, и из «бычьего молока!» И при
этом они так хитро улыбаются.

И ты и вправду поверишь, зная их хорошо, что они дрочат быку — в виду того, что прикосновение к титькам до
свадьбы здесь всеми почитается большим грехом, пускай даже это будет собственная буренка!

Однако голод — штука серьезная. Как я уже говорил, можно просто просить еду — «аскать». Можно сыграть в
русскую-народную игру — «закидывание кабаков».

Еще на родине практиковалась такая штука. Поешь, а заплатить забудешь. Тем более там, где все предприятия
общепита были еще государственными, за очень редким исключением, халдеи, оказавшись проворнее, расправлялись
бесцеремонно: сдадут в милиции или же крепко настучат по репе. Или же все сразу.

Здесь не так. Я уже говорил, что в Италии на закон всем насрать, что волнует — это свои деньги. Если ты нажрал
на энную сумму, и предприняв попытку не заплатить, был схвачен за жопу, то с тебя потребуют всего лишь вернуть энную
сумму! То есть был бы беспроигрышный вариант: идешь в кабак с лове в кармане и бессовестно его кидаешь. В худшем случае
расстаешься со своей лове. Вариант, повторяю, был бы, если б у нас тогда оставалось немного денег…Но поздно мы открыли
это Эльдорадо!

И все равно мы шли — голод не тетка. Один из нефартовых случаев: сидим мы где-то в центре, по-моему, у
Археологического Музея. Кабак идеальный: кухня в доме, на улице только столики. В оптимальном количестве: не один, чтобы
халдеи только и пасли тебя, и не целая куча — когда постоянно халдея кому-то приносят и что-то уносят. Несколько
столиков, одиноких, пустынно кругом. Халдей принес пиццу, удалился и не появляется уж добрых пол часа.
Мы степенно с ней разделываемся, по телесам разливается благодушие. Место нравится все больше и больше: вот хоть прямо
сейчас вставай и — за угол, не спеша.

Одна проблема: на углу маячит «полис». «Полиция урбана» — городская полиция, весьма забавная на вид. У них
высокие сапоги и галифе защитного цвета с красными лампасами, которые не сбоку, как нормальные, а наискосяк: начинаются
у бедра сбоку, а в сапог уходят уже спереди, на коленке. На головах и них нечто вроде турецких фесок.

Чего он здесь тусуется? Ждем. Полис и вправду свалил, но за место него появился карабинер. Амбал под два
метра роста — как и все карабинеры — в синей форме и в беретке. Бежать как-то расхотелось…

Небольшое информативное отступление. В Италии есть карабинеры, есть «полиция урбана», есть «гуардия
финациария», есть еще лесники, есть пожарники. И все они осуществляют функцию надзора за порядком. Это введено еще
Муссолини, таким образом боролись с коррумпированностью служивых. Каждая служба друг друга дублирует. Подкупать стража
порядка бессмысленно: через час придет представитель другой службы, а на всех взяток не напасешься. Итальянцы,
допекаемые расспросами дотошных туристов, которые видят это разнообразие наворотов, показывают различие буквально на
пальцах: карабинеры — рука с вытянутой ладонью поднята над головой. Полиция — рука опускается пониже. Налоговая полиция
— еще ниже. Егеря — еще. Когда доходит до пожарников, то рука уже опущена до колен, и итальянцы ладонью еще похлопывают,
как будто шмякают по тыковке воображаемого карлика.

Так вот. Рядом с тем самым хорошим кабаком был какой-то пост государственной важности. Охрану их здесь несут
все службы по очереди. Мы бы еще, может, не убоялись карликов-пожарников, но с карабинерами связываться не хочется. То
есть надо платить, но платить нечем. Вопрос разрешился часами. За две пицци, да с пивком, насчитали двадцать с чем-то.
Часы — «Командирские» — получись по двадцатнику. Когда мы только сюда приехали, это сочли бы невыгодным, но сейчас —
наоборот: никому наши «Командирские» здесь и за пятнадцать не вперлись.

С часами еще были забавные случаи. Например, закинули мы один кабак. Пошли втроем, но кидали мы с Бородой, а
Пиво ушел в отказ. Причем, так хитрожопо ушел: мы все сели, заказали по пицце, он нащипал от наших изрядно, а потом
свалил. В общем, мы доели, договорились — в какой момент бежим и в какие стороны — нужно в разные, чтобы сбить погоню с
толку, за кем бежать — рванули, стулья с треском полетели в стороны. Потом на условленном месте встречаем Пиво. Он в
трауре — поведал нам историю.

Он, когда ушел, ошивался в окрестностях, ждал, когда мы осуществим миссии. Ждал долго, решил подобраться
поближе, посмотреть (а мы тогда уже вставили ноги) Тут Пиво и взяли тепленького. Зря он пытался доказать, что он в наших
грязных делах не участвовал. «Ты с ними был, и пиздец!» Пришлось ему расстаться со своей «Пакемой». Он потом нам долго
доказывал, что мы должны быть в доле, но мы не внимали аргументам. К тому же он почему-то оценивал свою «Пакему» в
двадцать пять долларов, а у нас, знаете ли, «Командирские» дешевле вышли!

Следующим в перечне способом выживания в Неаполе — воровство из магазинов. Тоже имеет свои особенности, по
сравнению с международными нормами. В неаполитанских магазинах — по крайней мере, в маленьких и средних — нет никаких
камер наблюдения. Их с успехом заменяют итальянские рыла. Сколько в другом магазине камер, столько же там рыл, коим
единственным смыслом нахождения там является верчение рылами направо-налево, слежение за посетителями. По-видимому, это
признано эффективней камер — а уж то, как бороться с ворами, в Неаполе прекрасно осведомлены.

Но это совсем не значит, что украсть ничего не возможно. Возможно, и мы этим порой занимались. Тем более все,
что касается кабаков, применимо и здесь. Раз нас зажопили в супермаркете — причем, с камерами — за выносом каких-то
фломастеров, еще всякой шелухи, долларов на двенадцать. Диалог примерно из мультфильма про дядю Степу и хулигана: » В
отделение хотите?» -» Не хочу!» — «Но тогда уж заплатите!» — «Заплачу!» Да, только одна пиккола проблема — у нас нет
двенадцати долларов. Может быть, нас бы и вообще отпустили, но на беду с собой был фотоаппарат. Его взяли в залог — до
тех пор, пока мы не принесем деньги. И никакой полиции.

Выносом жратвы из магазинов мы тоже занимались, но не так часто. Мы думали: «Зажопять, сдадут полиции, вышлют
из страны. То же самое и в кабаке. Так зачем размениваться на какие-то сосиськи с макаронами в шопе, когда за тот же
риск в кабаке можно съесть вкуснейшую в мире пиццу или что-либо из морепродуктов, да с пивком!» Так мы думали каждый
раз, и каждый раз, когда нас ловили, все, во что нам это обходилось — всего лишь сумма, на которую мы
Нажрали-украли. Такие парадоксы.

О том, как в Неаполе выживают другие.

Я не помню, чем мы занимались тогда в тот день, когда мы встретили Тома. Может, искали работу ( а мы ее
действительно искали, и безуспешно). Может, это был один из дней «культпоходов». Иногда мы практиковали такие вещи:
пролезя где-нибудь в Помпеях, под шлагбаумом ( не платить же за билет!), или в других культурных местах, мы смешивались
с молодежной туристической толпой. Там наконец-то можно было пообщаться с другим пиплом, который спикал на инглише, да и
просто почувствовать себя нормальным студентом, западным, забыть, как ты проник сюда, представить, что вполне легально
заплатил за вход, и за сэндвич с ветчиной, и за водичку в бутылочке. Знакомясь, мы никогда не говорили, что из России.
И отнюдь не потому, что нам было стыдно.

Нам не было стыдно за то, что мы из России. Гордо мы, правда, тоже себя не чувствовали. Нам было по барабану.
Русским в местах скопления иностранцев быть было не желательно в том смысле, что все сразу же налетали с расспросами:
все-таки девяностый год на дворе, русские за границей, да еще не в стаде, ведомом гидом — зрелище диковинное. Все сразу
бросали осмотр достопримечательностей и начинали изучение нас. Что да как, а как мы живем? А что мы едим? Пьем? И что мы
думаем о Западе, о России, о Горбачеве, и что мы думаем вообще? И как нам удалось попасть на Запад, и чем мы здесь,
собственно, занимаемся?

И нам рано или поздно приходилось выкручиваться, чтобы не отвечать на эти коварные вопросы, чтобы не говорить
правду, а именно: «Здесь мы занимаемся тем, что бомжуем, а думаем мы о том, что, может, ты поделишься сэндвичем, который
у тебя торчит из рюкзака, или вообще — не стрельнуть ли у тебя пару долларов?…» Ведь несмотря на дикий интерес, который
мы у всех вызывали, почему-то предложить нам булку никто не спешил.

Да, так вот сами итальянцы нисколько не стесняются и стригут туристов, как баранов. Сам сколько раз наблюдал:
как только стоит автобус, и водителя нет неподалеку, туда заскакивает проворный крендель и проходится по ряда, с пустыми
руками — ничего не продает. А выходит довольный и явственно гремит деньгами, которые аж в двух руках не умещаются. Чего
он им там плел — нам неведомо, да и вряд ли вообще он знает чего хоть на каком языке, кроме «Ду я жбиг инглищ?» — однако
это работало.

Из всех культурных мест нам больше всего были любы церкви. Потому, что туда не надо платить за вход. Церкви в
Неаполе богатые, есть что посмотреть. Раз мы попали в церковь Сан-Дженаро, не зная ни что за церковь, ни что за день, ни
что в этот день происходит…А день бы как раз днем Св.Януария, Сан-Дженаро. И в этот день кровь святого, которая хранится
в пробирке, становится голубой, и падре эту пробирку разносит, чтобы прихожане могли посмотреть на это чудо. И мы тоже
на него пялились. Пробирка была с каким-то белыми инкрустациями — должно быть слоновая кость, кровь — голубая, как
светлые чернила…Мы решили, что Святой Януарий был правоверным динамовцем!

В церквях Неаполя у входа стоит — кто вы думаете? — нет, не бабки, а молодежь. И что она делает? Правильно.
Бабки сшибает. То есть здоровые молодые итальянцы аскают деньги, и им дают! Сами видели. В других городах этим
подвязались промышлять латины, но в Неаполе коренные жители этот бизнес никому не уступали. Мы тоже подумывали о том, да
решили, что такой «здоровой» конкуренции нам не осилить.

Но вернемся к Тому. Тома мы встретили у Кастель Нуэво, когда уже вечерело. У Костель Нуэво, а следовательно мы
возвращались с какой-то культурной программы. Поэтому по инерции мы назвались голландцами. Почему голландцами? Просто в
тот день мы уже были венграми, чехами, финнами и представителями других национальностей, чей язык — можно быть
уверенным — не дастся никакому полиглоту, чтобы тот нас мог уличить во лжи.
«О.К, — сказал Том, — а я — американец. И здесь я бомжую». Да, том был американцем и спал здесь в скверах и вообще где
попало — сочетание, в природе встречающееся редко. Больше того, американское правительство делает все, чтобы такой вид,
как Том, исчез вообще с лица земли.

В Неаполе, в Италии — в каждом городе, и — полагаю — в каждой стране есть служба, которая занимается тем, что
американцам, по какой-либо причине оказавшимся в чужой стране без денег, оказывает помощь. Финансовую. Дают деньги на
обратный билет. Я уж не знаю, как это безвозмездно — может, и нет, может, они заключают какой-то там договор, но факт. И
вот в этой организации Том, похоже, назанимал уже столько денег, что раз десять должен был улететь домой. То есть всякий
раз, когда у него случался приступ денежной недостаточности, он шел в эту организацию и выражал горячее желание улететь
на родину. Там удивлялись, говорили, что он уж раз десять должен был улететь, но денег давали. Для американского
государства это прежде всего — человек с паспортом с белоголовым орлом не должен опускаться до уровня бомжа перед
вонючими итальяшками! Это — краеугольный камень, даже если хитрожопый Том им нагло пользуется.

Но у Тома в арсенале были еще хитрости. «Что хотите, гайз! — бодро спросил он нас. — По пивку или, может,
травки?…» Мы сказали, что, мол, и то, и другое не помешает, но мы временно…некоторым образом…стеснены в средствах…Том
прервал: «Расслабьтесь! Халява.» Ну тогда, думаем, если выбирать, то…Пивка мы и в кабаке можем попить, и тоже нахаляву,
а пыхать уж давно не доводилось.

Теперь о том, как это все происходит. Виа Посилипо, вид на море. От моря, собственно, то место отделяет
баллюстрада с парапетом в виде строя кегель, по которому время уже нашвырялось шаром…Стоят итальянцы и курят шмаль.
Типичные «дрогеры»: низенькие, с длинными, грязными волосами, с бородками — эдакие иисусики, а худобы все как один
такой, что сам Сальваторе и то был по толще. Косяк передается по кругу. Уж темнеет, на небе луна.

Дальше Том подходит к их компании, сначала просто улыбается, тусуется, а потом как бы невзначай вступает в
него и подталкивает нас. И вот мы тоже уже стоим и шмалим, нас тоже обходит какой-то неестественно толстый косяк со
слюнявым концом. Уже совсем темно. Мне до сих пор не понятно — им вообще было до фонаря: кто мы и чего мы курим их
траву? Или сказалась темнота? Да и без того они все стояли с прикрытыми глазами, впрочем, если б и открыли, то вряд ли в
них, в глазах, отыскалось какое-нибудь выражение. Обкурены в дупель. Может, кто из них и замечал непорядок, но не хотел
лишний раз открывать рта, чтобы не выпускать драгоценный кумар.

Трава у них, кстати, хорошая. Нас торкнуло быстро. Пиво и тут решил всех наебать: делает две затяжки, это
заметно в темноте, когда на фоне его силуэта две красных вспышки, вместо одной. Но все всем пофиг. Отступаю на шаг назад
и чуть ли не опрокидываю бутылку с пивом, стоящую здесь же. К бутылке кто-то прикладывался, да и забыл про нее. Или же
она общая. Том, наверное, когда предлагал угоститься пивом, ее и имел в виду.

Выходим из круга. Пиву его хитровыебанность выходит боком — его рвет. Долго. Блюет он тут же, с обрыва. Нас с
Бородой пробило на «хи-хи», нам смешно, что Пиво блюет, мы начинаем скакать вокруг него с криками: «Русскому все одна
херня — водка, травка, все равно — блюет!» Том стоит тут же, рядом, недоуменно смотрит, как голландец Ван Пиво блюет и
матерится, а голландец Ван Дер Борода, и я, вокруг него танцуем вприсядку, яблочко и вопим на всю округу. По-русски,
ясен пень.

В разгар танца нога у меня угодила в кучу говна. Бороду этот факт доводит до поросячьего визга. Насрали,
понятно дело, те же курильщики. Уж этим в сторонку отходить точно в лом. В Неаполе, кстати, кучи говна запросто лежат на
улице, народ не слишком церемонится. Я остервенело тру ногу об дерево и матерюсь: «Бля, как эти могут насрать такую
кучу? Как?! Они же кроме травы ничего внутрь не потребляют?» Борода уже не может смеяться, только беззвучно трясется.

Том наконец-то ( наконец-то!) начал что-то подозревать. «Что ты сказал?» — спросил он меня. Я перевел,
чертыхаясь.» А-а-а… — задумчиво протянул он. —
— Fart? Насрать? Как — еще раз будет по-голландски «насрать»?» Я поспешил съехать в сторону, действовать в роли
переводчика. Бороде: «Он спрашивает, как по-голландски будет — «насрать»?» — «Насрать? — на секунду задумался Борода. —
Так и будет — «насрать». — «Насрать». — послушно повторял я. «Насрачь…Насрачь…» — с сомнением приговаривал Том. А мы уже
по-новой носились вокруг него и вопили: «Насрачь, насрачь!…»
Веселый это был денек. Да и другие — тоже ничего…

О дружбе и любви.

Много чего мы пережили вместе. Все события, которые сейчас описываю. Принято считать, что это сплачивает,
сдруживает. Не знаю…
Мы были закадычными друзьями до той поездки, а вот вернулись не такими уж. Охлаждение…

Запад вообще-то чужд такому понятию, как дружба. В нашем, привычном понимании. Сама атмосфера не
способствует. Даже в Неаполе — самом не западном городе на Западе, который я только видел. Городе никак не буржуазном, а
— патриархальном, крестьянском, несмотря на размеры. Но институт частной собственности здесь непоколебим, невзирая на
популярность коммунизма, ни на старые традиции, начиная еще с Томазо Кампанеллы. Частная собственность здесь в каждом
камне.

Частная собственность, личное имущество, не смешиваются ни при каких обстоятельствах. Ни даже в браке. Говорю
это не понаслышке: Борода здесь таки нашел пассию, на которой женился ( об этом ниже). И у каждого остается своя
собственность, свои деньги. Муж с женой, когда обедают-ужинают в ресторане, платят или за себя сами, или по очереди за
обеих. Если очередность не соблюдается, супруги обижаются, возникают ссоры.

У нас, понятное дело, и собственности никакой не было, но сама идея собственности, и сохранности
собственности, как платоновские идеи, носились где-то в воздухе. Стремления потянуть одеяло на себя приходилось
регламентировать трехсторонними договорами. Постановили: если кого-то чем-то угощают, то делится на всех поровну. Так же
решили, что если кому-то фартит, и он устраивается на работу, то деньги в общий котел. Сразу скажу, что это правило бы
не работало, просто роботу из нас никто так и не нашел.

Так же учредили в рамках тех соглашений, что все, что спиздим из магазина, тоже делим по-братски. Имеются в
виду продукты. Конечно, если кому-то захотелось угнать, допустим, новенький альфа-ромео из автосалона, делить на троих
тот не стал бы. А так — жрачка, самое необходимое.

Однако вскоре стали отмечаться уклонистские тенденции. Пиво стал уклоняться от того, чтоб засунуть банку
консервов в рукав, в рюкзак, выражал горячее желание постоять на шухере. Приходилась исключать его из числа пайщиков.
Как сейчас помню картину: мы с Бородой, счастливые, надыбавшие макарон, сосисок и даже какого-то соуса к макаронам,
хлопочем на кухне с плитой, готовя ужин, а Пиво, лишенный прав, сидит тут же, уткнувшись в том Достоевского
«Преступление и наказание», и говорит с отвращением: «Опять макароны!…» И это учитывая то, что мы уже полтора дня вообще
ничего не ели!

Мы с Бородой ржем, но на самом деле смешного мало. Эти вот все обиды отравляют помаленьку бытие.

Конечно, как и наши соотечественницы, выезжающие на Запад, надеясь найти самца, который бы оплачивал все услуги
рая, мы тоже не прочь бы пристроится к какой-нибудь итальянке…Тем более, они бывают очень даже ничего. Особенно, когда
побреют ноги и усы. Но за неаполитанками надо ухаживать. Долго и конкретно. А ухаживать не хочется, потому что женщины,
в общем, по барабану.

Еще в армии замечена связь. Голодному женщину не хочется. И напрасно, думается, грешат на бром. Бром солдату
если и дают, то — мало, потому что прапора на всем экономят, в том числе и на броме. Голодному духу не до баб, в отличие
от того же сытого деда. И что интересно, с недосыпу — наоборот. Порой тычешься — где поспать, таская между ног твердый
жезл, абсолютно не нужный в данной ситуации.

Но мы, повторяю, не доедали. И с голодухи бабы не интересны. А ведь ухаживать, согласитесь, очень трудно, когда
предмет не интересен. Очень!

Как-то стою я у кооператива Пепо Колоссанте, жду, когда появится кто-нибудь — нанимаюсь на работу, на
плантации. Стою долго. На втором этаже в этом здании находится какая-то стоматологическая клиника. Оттуда спускается
какая-то девушка. Высокая и длинноногая — что для неаполитанки редкость. Красивая, наверное — да мне что, до нее что ли?
Она останавливается и заговаривает со мной. Мне все равно делать нечего — только ждать — и я стою. Говорим по-английски.
Я сказал, что из России. Она меня расспрашивает, живо. Я отвечая с неохотой, вспоминая, что скоро кончается виза, и
нужно уезжать домой, назад к любимым карточкам. Вопросы — а что я здесь делаю, мне еще меньше нравятся, потому что
здесь я пытаюсь устроится на сраную плантацию, куда только негров берут.

В общем, за разговором она предложила мне мороженое. А вот это — замечательная идея! Она купила мне и себе. Я
даже оживился, но дальше уже начался уже объективный кризис трепа: все вроде про все расспросили. «А что ты здесь
делаешь?» — спрашиваю я ее. Это был последний гвоздь в гроб. «Посещая стоматолога, — говорит она, — он мне пластины
поставил, а то у меня зубы плохо растут…» Она демонстрирует мне свой рот с пластиной и кривыми зубами и прощается. Я
продолжая стоять.

Но у Бороды все вышло лучше. А дело было так.

На Пьяцца Медалья д Оро в Неаполе тусуются коммунисты. Мы там тоже ошивались, помятуя их симпатии к России.
Вначале они активно нас угощали — кто печеньем, кто пивком. Однако не писанное западное правило, которого мы поначалу не
знали, гласит: если тебя угостили, ты то непременно тоже должен сделать то же самое. Да, так вот, когда мы это правило
узнали, у нас уже денег не было на угощения. Нам, соответственно, тоже уже никто ничего не предлагал, однако мы по
привычке терлись на Пьяцца Медалья д Оро.

Так вот. В один день, ближе к вечеру, когда мы стояли там все втроем — а поскольку все мы не ели с самого
утра, вид у нас был особенно доходяжный — к нам подошел Ренато, коммунист. «КОстантин, — говорит он Бороде, — тут одна
рагацца хочет с тобой познакомиться» Борода буркнул, что, дескать, пускай знакомиться — вот же он здесь стоит, у всей
площади на виду. Ренато отвалил, и тут подходит Валерия, маленькая, крепенька неаполитанка, шестнадцати годков, его
будущая жена ( не Ренато — Валерия была как раз из той распространенной у нас породы девушек, которой нравятся
исключительно иностранцы). «Пойдем, — говорит Валерия застенчиво ( Бороде), — погуляем…»

Борода встает меланхолично, и они идут гулять. Вслед за ними тенями трогаемся и мы. Дальше диалог, который
происходил между Валерией и Бородой. Валерия: «А эти чего за нами увязались?…» Борода
( нам): «А вы чего за нами увязались?» Мы
( возмущенно): «Хера себе, Борода! Сейчас тебе хавчик дадут, а ты думаешь — так и сточишь его один?». Борода
(Валерии) обречено: » Видишь ли, у нас такое правило…»

Валерия таращится на него во все глаза, но решает вопрос радикально. Мы все идем к ним домой, и она вместе со
своей доброй мамой набивает наши сумки сэндвичами. Вот что делает настоящая любовь!

О том, как мы возвращались домой.

Но вот и пришла пора убираться отсюда. Наша трехмесячная виза подошла к концу, и у Лючии, которая приехала из
Югославии незадолго, не было никакого желания нам ее продлевать. В своей квартире она обнаружила не только съеденные
запасы, но и жуткий срач: мы так и не пришли к консенсусу — кто больше всех свинячил и кто, соответственно, должен
убираться, и оставили все, как есть. Лючия была возмущена, а так как ее английский не позволял выразить всю глубину
возмущения, она то и дело приговаривала, с выражением: «Ю — Дирти енимульс, жмуль дирти енимульс!» ( Small dirty
animals). Почему «жмуль»? Роста мы все выше среднего итальянского.

Борода отправлялся домой еще не в статусе мужа Валерии, даже не в статусе жениха ( свадьба случится через
полгода). За все эти две недели он ни разу не трахнул ее, несмотря на море поцелуев. Здесь счастливо наложилась
неаполитанская целомудренность и в общем-то пофигистичность Бороды по отношению к ней, что и подтвердилось через год
брака, когда Борода, под предлогом поиска работы, тратил свои сбережения с одной герлой на острове Капри.

Нет, до свадьбы он ее (Валерию) трахнул ( не настолько же в Неаполе голимо!), но в другой приезд, по вызову,
который выслала уже Валерия. А тогда, оставшееся время до отъезда, они мило ворковали, а мы с Пивом одобрительно на них
посматривали, как патриархи: в наших рюкзаках теперь не переводились сэндвичи, да и пицца залетала, испеченная мамой
Валерии.

И вот отъезд. Мы увозим с собой вещи, купленные сразу, по приезду, и предвкушаем, как будем поражать их видом
друзей-утюгов. Наши сумки полны хаванины, щедро выданной семьей Валерии на дорогу, увозим с собой часы — по одним, на
запястье. Все, что осталось от нашей бурной кабачной деятельности. Увозим и невостребованный «Беломор»

В купе, где мы садимся, затягиваемся им
( там, в совке, нас «Мальборо» уже никто не угостит!). Вонючий дым наполняет пространство, итальянцы, который
засовываются в дверь, тут же отшатываются назад, затыкают носы. Мы вслед им ерничаем: «Насрачь… Это называется —
«насрачь!…»

Но и вправду — в запертом пространстве невозможно дышать. Выходим в коридор, высовываемся в окно. «Беломор»
верен себе: при попытке стряхнуть пепел у папиросы огромная щепка, горящая поленом с конца, отрывается и летит вдоль
состава назад, как трассер. Итальянские морды в испуге отскакивают от окна, мы довольно улыбаемся друг другу. Мы уже
опять друзья. В след щепке, пеплу, во след Италии уносится наше русское, удалое «Насра-а-а-ачь!…»

Судьба героев этой нашей повести сложилась по разному.

Борода, как я уже написал, счастливо женился, потом так же счастливо развелся. Ему женитьба дала двухгодичное
пребывание в Италии, где он со своим «замужним» статусом и развившимся итальянским мог найти работу. Сначала он даже
планировал устроится в местном универе — на Кафедру иностранных языков, преподавать «великий и могучий». Мы даже
помогали доставать ему в Москве липовые справки — преподаватели там на подбор попались профессора, с кандидатскими и
докторскими, а у Бороды за плечами было пэтэу по специальности электрика. Но не помогло: вакансий не было, по причине
того, что они освобождались только по смерти какого-нибудь профессора. Их не выгоняли за профнепригодность: кто из
итальянцев понимает — правильно ли преподают там русский язык или нет? Один хрен, никто из них русский так и не
выучивает. То бишь, только тогда можно соваться, когда профура кедами щелкнет, а этого делать они не спешили: жизнь в
Италии хорошая, живут там долго.

Так и не дождался Борода вакантного мета, ибо по прошествие двух лет Италию покинул. Правда, поработал в
других приличных местах, например — барменом в кабаке. Работа — так уж получилось — находилась в другом городе, а не в
Неаполе, так что Борода с женой виделся по большим праздникам, а у него жила одна девица родом из Восточной Европы.
Наконец Валерии это надоело, и она потребовала развода. А по Итальянским законам те, кто разводится, платит государству
приличные деньги, где-то полторы тысячи долларов. Это формально за оформление всяких имущественных бумаг, но глубинный
смысл такой: чтобы не повадно было разводиться.

Но Борода уже так заскучал по родине, что согласился и даже заплатил половину от требуемой сумы. У нас в России
свобода к тому времени гремела во всю, и он решил, что здесь срубить деньгу — больше шансов.

О чем вскоре пожалел. Ведь до бара, например, где он работал, цивилизация еще не дошла, в нашем, российском виде,
и там еще не начали учитывать, сколько в начатой бутылке осталось после налития дозы клиенту. Итальянцы вообще народ не
пьющий, и Борода вовсю наслаждался этим, как и отсутствием контроля за разливом. Напивался на работе и еще носил домой.

Здесь же у нас по-другому. В чем он весьма быстро убедился.

О других участниках — коротко. Пиво от поездки ничего не нажил и не потерял. Автор единственное, что привез
оттуда — кроме десятка фотографий, воспоминаний и возможностью написать все это — куртку и ботинки, не считая вещевой
мелочи. При попытке продать это — в связи с необходимостью отдавать долги, в кои влез перед поездкой — был безбожно
нагрет одним чурбаном в районе м.Бауманской, возле рынка. Чурбан взял вещи, якобы, чтобы показать брату, который жил
этажом ниже. И для отвлечение от такого, в общем-то, подозрительного маневра, дал как бы подержать спичечный коробок с
анашей. Шаги его стали удалятся по лестнице и пропали вместе с ним. Навсегда.

Ну уж совсем заскакивая вперед, скажу, что анаша оказалась говенная.