День сурка

Уже двадцать минут дотошная негритянка изучает мою фотосумку в рентгеновском аппарате. Собрала целый консилиум. Вертят головами, шепчутся, пытаясь понять, что затаилось в кармашке. Спросить: «Сэр, что у вас там?» -- слабо. Они сами специалисты. Но узкопрофильные. Кто по фотообъективам, кто по бритвам, кто по ботинкам. По шнуркам от ботинок – уже другой специалист. А тут такой загадочный предмет... Вдруг одну осенило: это же зубная щетка. Ну наконец-то! Сглазил – просят ждать еще. Очевидно, должен прибыть профи по зубным щеткам.

Кому Свобода мать родная
Стоит в Большом яблоке на острове Эллис женщина медная, в зеленом кокошнике. Еще недавно со смотровой площадки в ее голове тысячи людей глазели на Манхеттен. Сегодня пейзаж урезан. «Близнецы» погибли, а нагромождение других скребущих небо высоток больше напоминает надгробия. Но даже их видом насладиться теперь проблематично. Статую Свободы охраняют, как Форт-Нокс, и в кокошник ни за какие коврижки не пускают. По сорокаметровому постаменту день и ночь бродят улыбчивые американские автоматчики. Глядя на оранжевую иллюминацию (после теракта власти разработали целую кодовую систему "цветового оповещения" населения об уровне террористической опасности – зеленый, белый, желтый, оранжевый, красный) начинаю подозревать, что в бойницы под кокошником янки как пить дать втиснули ракетный противовоздушный комплекс «Пэтриот». На всякий случай...

Кстати, статуя Свободы в нью-йоркской гавани стоит вовсе не на земле Нью-Йорка. Остров Свободы (Либерти Айленд) географически относится к другому штату – Нью-Джерси. И называется статуя не «Свобода», а «Свобода, освещающая мир». Хотя коренным нью-йоркцам лучше об этом не напоминать. Паром медленно движется вокруг скульптуры, и вдруг мне представляется ракурс, который никогда не увидишь по ТВ -- вид сзади. Многонная задница перекрывает небо. Да-а-а... Свобода -- это тебе не тонконогая моделька 90-60-90. В теле женщина. Как говорят хохлы, берешь в руки, маешь вещь. Эльзасский скульптор Фредерик Август Бартольди лепил эту статую со своей матушки. Если бы я этого не знал, то сделал бы полновесные выводы о его сексуальных пристрастиях. Сам-то Бартольди был мужичонкой тщедушным. А так могу лишь сказать: повезло человеку. Не каждому дано увековечить свою маму в 80 тоннах меди.

Впрочем, с некоторых пор американцы в маму предпочитают не верить. Полная и окончательная победа политкорректности в США ознаменовалась новой версией. Свобода – афро-американка. Антрополог Ребекка Джозеф узрела в ее фигуре ярко выраженные негроидные признаки: осанку, рост, соотношение плеч и бедер, шею, зад (ах, этот зад...) и даже разорванные кандалы на руках и ногах. В общем, если это и мама, то не Бартольди, а какого-нибудь Мутумбы или Нганги.

-- А ты что об этом думаешь? – спрашиваю Феликса. Феликс – мой друг. Врач. Десять лет назад он уехал в эту страну и доинтегрировался до того, что собрался жениться на настоящей американке. Собственно, поэтому я и оказался в Америке: Феликс зазвал на свою свадьбу.

-- Поразительно стройная и логичная версия, -- сухо отрезает он. Я немею. Ныне Феликс – обладатель американского паспорта. И вот, пожалуйста, первые результаты...

-- А еще она была лесбиянкой, матерью-одиночкой и состояла в обществе анонимных алкоголиков, -- ехидно добавляет друг, и я понимаю, что никакой американской пропаганде тут не светит.

Убоись запаха своего
Снизу из канализационных решеток поддувает теплый воздух. Небоскребы и асфальт раскаляются на солнце. На Бродвее душно и вкусно пахнет едой. Аромату некуда деться, вот он и носится в каменном лабиринте. В Нью-Йорке, кстати, вопреки расхожим мифам, отлично готовят. Гораздо лучше, чем в других городах США. Запахи в США -- тема особого разговора. В любом офисе сотрудники с завидной периодичностью опыляют свои рабочие места из освежителя. В любой американской машине висит какая-нибудь фигня с благовониями. В любом американском доме туалетная бумага будет ароматизированной. Самое страшное для американца -- запах собственного тела. Поэтому он ежеминутно озабочен, как заменить естественный запах на синтетический. Это поведал Феликс. Подозревая, что он боится -- вдруг истинные американцы пронюхают, что его друг моется всего два раза в день, -- я взялся срочно принимать меры. На 45 долларов затарился в ближайшем супермаркете дезодорантом для подручной области, шампунем-кондиционером, гарантирующим моим пяти оставшимся на голове волоскам стойкий запах грейфрута в течение всего дня, и здоровенным флаконом противопотного крем для пальцев ног. Он, зараза, быстро кончался и приходилось докупать, чтобы не опозорить державу.

В общем, ароматерапия – самый актуальный лозунг дня в США. Ирония судьбы в том, что именно в этой стране и ни в какой другой живет скунс – самый зловонный зверь на свете. Я познакомился с ним так. Едем с Феликсом по хайвею, и вдруг в машине появляется запах, который если один раз унюхал, не забудешь никогда. Аж горло перехватывает. Этакая смесь кошачьей метки, бытового газа и хорошо разложившегося покойника. Сначала я подумал, что неподалеку что-нибудь перерабатывают. Скажем, кости на клей или рыбьи потроха. Но проехали километр, два, три, а вонь не только не исчезает, а становится только гуще.

-- Химическое предприятие поблизости? – деликатно интересуюсь у друга.
Нет!—смеется он, -- Это скунс. Маленькая полосатая зверушка. И нам повезло, что она прошла здесь часа три-четыре назад. Что-то уже успело выветриться. Если бы скунс брызнул в центре Риги, скажем у часов «Лаймы», то народ бы сдуло как ветром не только из всей Старушки, но и вплоть до Дворца спорта.

Крайне не повезло знакомым Феликса. Их пес, гуляя вокруг загородного дома, наткнулся на скунса. А скунс от врага никогда не убегает. Нет необходимости. Он просто подпрыгивает на месте, отставляет хвост и выбрызгивает содержимое анальных желез. Получив на морду порцию чудодейственного секрета, псина в состоянии нервного стресса рванула домой и стала кататься по диванам, пытаясь оттереть шерсть. Жить в доме стало невозможно. Соседи, лишенные из-за пса возможности пообедать на лужайке с барбекю, грозили иском. Обивку с диванов пришлось содрать и сжечь. Пес выл от ужаса, предвидя, что его постигнет та же участь. Но его просто искупали в томатном соке. Это единственное, что способно отбить скуньсий запах.

Поцелуйтесь со своей свиньей...
Запомните и передайте своим детям – никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не вздумайте рассказывать американцу анекдоты про голубых, попов, негров и дур-блондинок. Настоятельно рекомендую также воздерживаться от упоминаний в юморном контексте о полицейских, фермерах, армянском радио, тещах и любовниках в шкафу. Предсказать, что именно оскорбит вашего собеседника, не могу. Но он оскорбится – это несомненно. Лично я умудрился влипнуть даже со свиньей. Сидим у Феликса в теплой компании его приятелей. Трепемся и пьем пиво. И тут мне вздумалось рассказать, не спорю -- бородатый, не спорю – тупой, но на мой взгляд абсолютно безобидный анекдот.

Цирк. Выходит конферансье со свиньей и объявляет – сейчас вы услышите, как это животное говорит по-французски. Зал замирает. Конферансье поворачивается к свинье и вопрошает: компрене ву де ля франсе? Свинья молчит. Конферансье разбегается и дает ей сочный пинок под зад. Свинья кричит – уиии... Ответом этому анекдоту было полное молчание. Не то что ха-ха – даже подобия вежливой улыбки не последовало. Гости смотрят на меня как на прокаженного и потихоньку отсаживаются подальше. Я, понятное дело, в растерянности. Говорю, что жутко извиняюсь, но не врубаюсь, кого и чем обидел. Один из собутыльников по имени Тони, переглянувшись с земляками, вежливо, но с укором осведомляется: ты -- националист? Нет, возражаю. Про ку-клукс-клан слыхал, но дела с ним не имел, не состоял, не участвовал. Тогда, продолжает Тони мягко и вкрадчиво, объясни нам, за что ты не любишь французов? Я прикрыл отвисшую челюсть. Заверил его, что к французам, а также американцам, русским, белорусам, итальянцам, китайцам и прочим народам мира отношусь хорошо, что я интернационалист и до сих пор считаю, что все люди братья.

За дело взялся Билл.
-- О кей, – сказал он. -- Значит, ты не любишь животных?
-- Люблю. Собак люблю, кошек, кроликов...
-- А свиней? Как ты относишься к свиньям. Какие ассоциации они вызывают у тебя?
Я задавил в собственном горле слово «отбивная»:

-- Полезное животное. У меня на родине широко используется в народном хозяйстве и регулярно кормится в соответствии с санитарными нормами, предусмотренными правительством страны в отношении свиноводства.
Атмосфера разрядилась. Но ненамного.
-- Тогда я понял, -- сказал Тони. -- Ты презираешь профессию дрессировщика. И считаешь, что эта профессия хуже, чем та, которой занимаешься ты. А это нехорошо. Это неправильно.
-- Нет! – закричал я, но мне никто не поверил.
Позже, гуляя с Феликсом по окрестностям, спрашиваю, как он может жить среди таких поразительно тупых людей, начисто лишенных чувства юмора.

-- Знаешь, говорит он, -- это напоминает мне обобщение «все бабы дуры». Американцы на самом деле очень разные. Встречаются полные кретины, а бывают настолько светлые и замечательные люди, что думаешь, как же я столько времени прожил и не был с ними знаком. Да и тупость янки, о которых европейцы просто обожают слагать легенды, только кажущаяся. В момент разговора мы как раз поднимаемся в гору. Божественный природный ландшафт вокруг загублен, на мой взгляд, полностью и безвозвратно -- тропинка, ведущая к вершине, размечена как автострада. Знаки, метки краски на камнях, светоотражающие элементы на деревьях, предупреждения, инструкции...

-- Тогда объясни, -- тычу я в это убожище, -- почему даже здесь, за городом, все как для дебилов сделано?
-- Меня тоже сначала раздражало, -- отвечает друг. – А потом я понял, что это разумно. Представь, захотел дебил подняться в гору. Свободная страна, кто ему скажет: «Ты дебил. Тебе в гору нельзя»? Никто! Вот он пошел. Естественно заблудился. Стемнело. Он сломал ногу. Начали разбираться. Кто за гору отвечает? За гору отвечает Джон. Его спрашивают: «Джон, а почему уже пятый дебил в этом месяце на твоей горе ногу ломает? Джон, ты не компетентен, мы поставим сюда Билла». Пришел Билл и сделал все так, чтобы каждому дебилу было понятно. Зато если что случится, Билл всегда скажет: «У меня на горе все размечено и понятно». И это очень человечно. Теперь вспомни, как это все делается у нас. Помнишь у Даниила Хармса: «А старухи все сыпались и сыпались из окна». Все вокруг ходят и ржут: «Какие тупые старухи!» Наш человек оттачивает на упавших свое незаурядное чувство юмора. А американец просто закрыл бы окно. Я подумал и согласился.

Охота на лузера
За десять лет в Америке мой друг Феликс обзавелся невестой Эми и приобрел верного друга -- голубого с легкомысленным именем Кис. И Эми, и Кис -- коренные американцы. Врачи, как и сам Феликс. Перед свадьбой Феликса нам предстояло, согласно американской традиции, отправиться на мальчишник. Прибыли родственники со стороны невесты. Мужская их часть будто клонирована: всех прибывших зовут Майками, все они адвокаты, интенсивно общаются в моем гостиничном номере децибелов на 85, пьют пиво, одновременно орут про какие-то голы, очки, секунды. И уже покрылись испариной. Наш врачебный состав Кис, Питер и Феликс с ужасом на них смотрят.

-- С каким удовольствием я бы их всех сейчас усыпил, – говорит анестезиолог Кис.
Один из Майков, самый деловой, собрал с нас по 20 баксов и повел на дискотеку, где у него якобы все схвачено. На эту сумму мы могли пить в баре все что угодно в неограниченных количествах. Мне это казалось очень выгодным до тех пор, пока я не попробовал напиток под названием «выстрел». На первом же глотке этого пойла я разгульное пьянство завершил. Не знаю, что в его составе было, но очень токсичная вещь. Остальные дружно пульнули себе в башку. Основное развлечение у американцев -- выявить лузера (неудачника). Для этого было устроено грандиозное состязание с призовым фондом 200 баксов по киданию теннисного шарика в пивные кружки. Победителя так и не дождались, зато над самыми неудачливыми потешались вовсю. В обществе, где на каждом шагу демонстрируется уважение чужого достоинства, значение лузера непереоценимо. Это разрешенный в социуме выплеск насмешек и издевательств.

Во время этого интеллектуального занятия я с недоумением крутил башкой, оглядывая дискотеку. На 75% она была заполнена парнями. Девушек практически не было. А те, что имелись, копошились где-то внизу, как дети в трамвае. Мало того что низкорослые, надо на колени встать, чтобы заглянуть им в лицо, так еще не переставая жуют мятную резинку и куда-то спешат. На месте не задерживаются ни на секунду. Наверное боятся, что если остановятся, то их тут же будут сексуально домогаться. Хотя скажу, мужики, честно – они себе льстят. Классическая обитательница Нью-Йорка – небрежно накрашенная толстушка килограмм эдак на 90 в маечке с надписью «Если вы богаты, то я не замужем». Правда, Феликс заверял, что эта некрасивость распространяется только на Нью-Йорк. В Калифорнии, к примеру, от каждой второй просто глаз не оторвать. Ну, а в самом Голливуде каждая уборщица -- Барби. Но Голливуд далеко. Поэтому на дискотеке, а потом в стриптиз-баре скучали только трое: Феликс, Кис и я. А распаренные Майки чувствовали себя как дома. Когда мы уходили, они еще бегали и опустошали семейные счета в ближайшем банкомате. На следующий день я увидел их жен и понял, почему Кис – голубой.

На Брайтон-бич – одни осадки
Америка затягивает незаметно. Вот вчера ты еще в пух и прах чехвостил эту одинаковость. Куда бы ни ехал, пейзаж за окном меняется, а обстановка – та же самая. Можешь купить кроссовки в одном городе и с жалобой, что жмут, обменять их в другом. И примут, и обменяют. Всюду те же магазины, те же люди, те же нравы Сегодня известно, что будет завтра. И послезавтра. И через пять лет. Это раздражает. И в то же время убаюкивает. В Риге мое утро начинается с потока информации: газеты, радио, ТВ – нужно въехать в общемировой ритм. В США я обитал в вакууме. В том же самом, в котором бултыхаются все американцы. Зачем знать, что творится в Индии, Италии, Мексике – если вот, по Бродвею, рядом идут в толпе индийцы, итальянцы, мексиканцы ... Америка – это день Сурка. Я до сих пор не понял, плохо это или хорошо. Но это именно так. А вот где мне точно не понравилось – так это на Брайтон-бич. Увидав вживую славный район, я на несколько часов от разочарования впал в депрессию.

«У нас было турне по США. Мы выступали на Брайтоне», -- гордо вещают российские поп-звезды. Молчали бы лучше... Висящая на стене афиша Кристины Орбакайте до лица засыпана мусором. Брайтон -- отвратительная клоака. Московский форштадт в американском масштабе. Среди обитателей его встречаются такие рожи, что лично я не понимаю, куда смотрел сотрудник американской иммиграционной службы, когда пускал их на территорию США. И почему тогда меня – не бритого налысо, без наколок, золотых зубов и шрамов на морде -- так долго мурыжили из-за обычной зубной щетки? Надо сказать, что не только мне обитатели Брайтона не приглянулись В Америке их не любят все. Дел стараются не иметь. И слово «Брайтон» у любого американца четко ассоциируется с «русской мафией» и дном, дальше которого падать просто некуда. Наши бывшие соотечественники здесь первым делом интересуются: ну, как тебе Америка? Делают это с таким пристрастием, будто ответом «никак» ты обидишь не Америку, а нанесешь им личное оскорбление. Они жаждут услышать подтверждение правильности своего выбора, что-то вроде «боже! Я увидел рай на земле!». Только после этого они, как насосавшиеся пиявки, счастливые, отваливаются. Но их все равно что-то гложет. Бездействие и несостоятельность требуют оправдания. И тогда они говорят: «Мы сделали это ради детей». Хотя их дети -- это действительно уже совсем другие люди.