Начало.

«Уважаемые пассажиры, говорит командир корабля. Наш полет проходит на высоте 10 тысяч километров со средней скоростью 850 километров в час. Температура воздуха за бортом минус 35 градусов. Слева по курсу Альпы, через семь минут мы будем пролетать Марсель. Скоро вы увидите берег Средиземного моря».

Эти слова пилот произнес с ленцой, будто греясь на солнышке. Казалось, что он не управляет самолетом, а качается в гамаке у себя в кабине, пуская в потолок клубы сигарного дыма.

Постепенно чувство полета куда-то в беззаботность захватило субъектов на соседних креслах. Один отложил газету, смотрит в иллюминатор, дескать, ну где ты, берег моря? Другой переводит часы на испанское время, как бы говоря себе «Баста. Теперь — отдых». Маша спит и на лице ее — загадочная улыбка.

Для меня – все сжалось в мгновение перед словами пилота: «берег Средиземного моря». Все происходит слишком быстро. Еще вчера я был на 10 уроке курса испанского языка и старательно повторял за диктором «Педро курит дешевые сигареты» «Кармен и Луис имеют квартиру в Мадриде» «Это собака Хуана». А через пять часов я уже сижу в кресле самолета, рядом со мной спит девушка в черном, а самолет вот-вот сядет в барселонском аэропорту.

Вставка: мои дневники.

За мной давно замечена эта слабость к дневникам. Стоит мне куда-нибудь уехать – и пожалуйста — начинаю кропать «путевые заметки». Раньше я думал: для целостности жизни. Дескать, уйдешь на пенсию – и сиди себе, почитывай, нащупывай в прошедшем какой-то связный осмысленный пульс. Вспоминай. Следи за тем, как сам менялся, креп, взрослел. Меж тем ни один из ранее написанных своих дневников я до сих пор не перечел.

Некоторые пробовал – не смог. Какие-то страдания молодого Вертера. Читать без слез невозможно (не дай бог, кто увидит, надо бы перепрятать!) А сжечь жалко – все-таки живая история. В институте меня приучили бережно относиться к любому человеческому документу. Шутка ли! – Если даже у банных талонов есть архивный срок хранения в 5 лет!

Но — это было раньше. А теперь – теперь я знаю: пишу дневник для друзей. Если даже самому перечесть потом будет невозможно – им-то я его впарить успею! Хотя что-то в этом есть такое…нездоровое. Публичный дневник, согласитесь, попахивает какими-то амбициями. Конечно, я не первый…Гете тоже писал письма друзьям, заранее предназначая их для публикации. Но то – Гете, а то – Иванов.
А с другой стороны – почему нет? И кстати, раз уж речь зашла о Гете, то может, говоря его словами, я просто не хочу быть «смутным гостем на темной земле».

Хотя обычно читать дневники бывает скучно. Даже «классику жанра». Возьмешь в руки, скажем, Цезаря с его «Записками о гальской войне» — и вот тебе сотня страниц о бесконечных перегруппировках войск, подвозе припасов и пр. военная дребедень. Никакого намека на юмор или переживания рассказчика. Правда кой-где попадаются интересные этнографические описания галлов и германцев, но на общем фоне – чертовски редко. Поэтому, посидев немного, я вывел рецепт крепкого, добротного дневника, который интересно читать:

Первое, конечно факты. Без фактов нельзя. А то друзья удалят мой е-мэйл из своих адресных книг и больше мне некому будет слать идеальные путевые заметки.
Затем юмор. Он должен журчать постоянно – в каждой фразе, не менее пяти шуток на страницу! А то и все десять.
Конечно, интим. Задушевная интонация и безобидный дружеский эксгибиционизм. Друзья они такие. Все хотят знать. Просто фактов и юмора им мало – подавай что-нибудь личное!

Ну и какой-никакой, но все же замысел. План. Композиция. Просто салат из эпизодов – это каждому под силу. А мы говорим об интересном дневнике. Все должно быть продумано – но как бы фоном, не бросаясь в глаза. Холодный математический расчет под маской непосредственности.

Попутчик.

Возвращаясь к девушке в черном, которая спала на соседнем кресле в ту минуту, когда самолет пролетал Марсель. Маша. Моя попутчица. Вы спросите меня – где черт возьми, ты ее откопал? Как так получилось, что вы поехали в Испанию вместе? Не видя за ее прической иллюминатор, я тоже задаю себе этот вопрос. Едва знакомы, мы как-то живо все устроили так, что оказались здесь на соседних креслах на высоте 10 тысяч километров над Марселем.
Нужно это объяснить.

Конечно, это будет уход в сторону. Но я не могу так по-авангардному ввести в повествование героя, не дав соответствующих объяснений. У меня тут не клип, а литературное произведение малых форм, со своими традициями и канонами.

Вообще как и у всякого закоренелого холостяка отношение к женщинам у меня настороженное. Они ненадежны. Непредсказуемы. Полны всяких взаимоисключающих потребностей. С ними чертовски нелегко. В январе им хочется купаться в море, а на море им хочется соленых рыжиков. Их волнует грязь под кроватью, и не волнует тот факт, что наша галактика в любой момент может войти в опасную зону, напичканную метеоритами и космическим мусором. Они хотят слишком многого. А я не волшебник.
«Я – прост.
Солнце встает.
Ем на завтрак рис».

Но как и всякий закоренелый холостяк, я позволяю себе иногда поскучать по женскому обществу. Это праздник, это смех, это – жизнь. Жизнь ненадежна и непредсказуема. И в ней полно противоречивых желаний. Но только иногда – и не по-настоящему. Не стоит забывать тот факт, что такая скука может в один момент привести к женитьбе. А женитьба – это конец шикарной, насыщенной красками жизни закоренелого холостяка. Женитьба — это когда дерзкие мечты сменяются тайными, стыдными надеждами.

Поэтому можно счесть настоящей удачей, когда попадается женщина, готовая тебя упустить, не пропустив. Ты ей нужен. Ты ей не нужен. Формула идеальной женщины закоренелого холостяка. Ей нужны: твое общество, твои истории, твои шутки, твое трезвомыслие, твое спокойствие, твоя точность, твоя обстоятельность. Ей не нужны: твои деньги, твоя фамилия, твои дети, твоя помощь, твой самоконтроль, твои комплименты, твои ухаживания, твои проблемы. Хочешь быть самим собой со мной – будь. Слоган, который свободная женщина бросает в лицо современного мужчины.

Это немножко поперек всего, к чему привык наш брат (простой, который ест на завтрак рис), но на дворе двадцать первый век. Не за горами клонирование и глобальное потепление. Удивляться поздно. Нужно привыкать.

Так вот мой попутчик. Маша из интернета. Она появилась не одна. Как и я. Нас было четверо. Но судьба перетасовала карты так, что в Испанию поехали только двое. И в этом не было ничего из того, что подразумевали мои друзья, когда с заговорщическим видом пихали меня в бок локтями, мол знаем мы таких попутчиков! Эх, ребята, ребята! Добро пожаловать в двадцать первый век!

Хорошо, что у вас есть я. Толковый проводник в область современных отношений. Который все по-дружески может объяснить. Например, с чего стоит начать, когда кто-нибудь выловит из интернета свободную, лишенную предрассудков женщину.

Карманный оракул по обращению с современными женщинами.

1. Не спешить. Она – не добыча. Не ускользнет. Никуда не денется. Никто с более пышными усами ее не перехватит. Быстрота, напор – ничто. Время – все.
2. Больше слушать. Говорим обычно мы. Поэтому о нас все известно. Они молчат – мы ничего о них не знаем. В молчании нет неловкости и нет невежливости. Эдакий умственный перекур – все равно что третий глаз, когда общаешься с женщиной двадцать первого века.
3. Баланс красного и черного. Ты – между двумя безднами на узком мосту. Справа – известные всем отношения. Не успеешь моргнуть и уже окажешься в центре семейной фотографии на каминной полке, а какой-то прыщавый субъект будет называть тебя «папой». Слева – бесформенная пустота, неинтересные разговоры, полное разобщение. Тонкий шелковый путь пролегает где-то посредине и находится ощупью.
4. Не принимать за чистую монету. Будь перед тобой хоть Роза Люксембург, поверь, даже она не сможет быть до конца последовательной в защите женских прав. А чем ближе она к Мерелин Монро, тем более гибко она воспринимает корпус священных истин феминизма. Мужчина может возвести нечто в Принцип, женщина всегда найдет повод от него отклониться. Реальность последовательного воплощения теории в жизнь (взять, например, фашизм) – это мужская реальность. Даже Роза Люксембург иногда должна найти в себе силы поверить в то, что она только что сказала. И она, Роза, все-таки ждет от тебя решительности, инициативы, ответственности и пр. Ненавидит себя за это, но все-таки ждет.

Карманный оракул для современных женщин.

1. Не путать с подругой. Неравенство – это суть мира. Один умный, другой глупый, тот великан, этот – карлик. Ко всему свой подход. Если хочешь поговорить с голодным львом о мясе – обставь это тонко. А лучше обсуждай с ним рыбу.
2. Уступай в мелочах. Чтобы разыграть блестящий гамбит, нужно отдать пару пешек. Пусть поднесет тебе сумку, раз так хочет. Это не унижение. Это – уважение. Когда дрессируешь медведя, главное – научить его кататься на велосипеде, а не пытаться превратить его в гармонично развитую личность.
3. Чувства – хрупки. Да, мы растем в грубом мире. Но внутри у нас мягкий зефир. Звероподобный Леннокс Льюис имеет сокрушительный левый хук. Но его может послать в нокдаун существо на тонких каблучках. И он будет ползать по полу, плакать и кусать свои гигантские локти. Не будь небрежна со своим тайным оружием – со словами. Раны, нанесенные женщинами, переходят в гангрену.
4. Не принимать за чистую монету. Да, он может цитировать Рильке по-немецки и удивительно воздушно играть ноктюрны. Может носить длинные волосы и пользоваться пилкой для ногтей. Может называть себя твоим другом. Но внутри него сидит зверь. Это собака, которая вчера была волком. На чистоту его помыслов нельзя вполне положиться. Внутри его черепа идет вечная битва между разумом и черт знает чем. Не давай ему поводов сорваться.

Все вышеперечисленное, разумеется, не является тайным знанием. И мы с Машей были вооружены всевозможным опытом и владели всеми видами оружия в великой битве полов.

Но, бог знает почему, читатель всегда представляется автору неискушенным и неопытным. К вам, друзья, это конечно же не относится.

Вставка. Из наших писем.

«…Маша, может нам объединиться, чтобы никому не переплачивать за сингл? Я совершенно безвреден по темпераменту и привычкам, а если вспомнить про какую-нибудь заклинившую дверь — то еще и полезная в быту вещь…»

«…По поводу пребывания, Леша, в одном с тобой номере… ты видел на сайте, как у них кровати стоят? их даже раздвинуть нельзя, по-моему. Вдруг я ногу или руку на тебя во сне положу (они у меня тяжелые)… или ты храпишь. Или я храплю…»

«…и все-таки ты мне скажи — что это вдруг, через полгода (!), ты неожиданно (когда меньше всего ожидаешь…) вспоминаешь про нас с Катей и вот так вот, с бухты-барахты, зовешь с собой, а? с чего бы это такой неожиданный (правда, очень приятный) импульс?
не хочешь — не отвечай, но было бы интересно все же…»

«…А ответ прост. Вы мне понравились. И когда встал вопрос о попутчиках — я о вас вспомнил. И если б я думал, что вам мое предложение покажется диким — не написал бы. Но в вашем характере живет некая латентная авантюрность, которую улавливают такие же подпольные авантюристы…»

Наконец-то Испания.

Сейчас. Обещаю — сейчас будет первое впечатление об Испании. Где ты, первый сочный штрих? За что, за что бы зацепиться?

Первая испанская женщина, вглядывается в мою фотографию. Пусть не в дурмане нежных воспоминаний, но хотя бы – со вниманием (таможенный офицер изучает паспорт). Первый смуглый и черноволосый водитель автобуса. Первый обрывок песни на испанском из радиоприемника (разобрал слова «отра мухер» — другая женщина и «маньяна» — завтра). Первый глоток горячего воздуха в Барселоне…

В этот день, в день нашего прибытия, Барселона была в белых тонах. Белые здания, выбеленный солнцем щит с рекламой БМВ, белые рубашки проходящих мимо негров, белые автобусы компании «Иберия», и белые облака – легкими мазками по всему небу.
Но…время не ждет.

Дело в том, что прилетая вот так, ты сразу попадаешь в оборот. Машина под названием «организованный туризм» заводится и перемалывает тебя вместе со всеми.
Не успеешь опомниться, а представитель турфирмы уже приближается к тебе с брошюрками. Деньги заплатил – изволь получить несколько гарантированных испанских впечатлений.

Настоящая коррида, настоящее фламенко, настоящий Сальвадор Дали, настоящая паэлья под настоящее испанское вино – все это в брошюрках у Ларисы.

Не попасться на эту удочку – непростое дело. Также как бывает трудно удержаться от лаконичного «здесь был Коля» — ножом по древесному стволу рядом с бледной, но читаемой надписью «Оксана и Миша, 1995 год».
Кстати в Испании тоже этим балуются. Вроде как стоишь на автобусной остановке, и в то же время словно листаешь великую книгу времен: «Пол и Джейн, 2002 год» «Майкл, Великобритания, отель Салоу клаб, 2003 год» и т.д. – на побегах гигантского кактуса.
Но мы с Машей увернулись. Мы улизнули от организованного туризма насколько смогли. И не вырезали «Маша и Леша» на листке агавы!

Приют.

Первая Значимая Машина фраза по прибытии в номер и распаковке вещей была:
«Алекс, ты можешь пользоваться всем, что стоит в ванной».

На всякий случай, я сходил посмотреть, чем таким я могу теперь запросто пользоваться.
Обнаружил внушительную батарею пузырьков, тюбиков, баночек и крынок. На всех написано по-иностранному. Кремы, молочко «до» и «после» загара, мягкое масло для душа, шампуни с биодобавками, лак для ногтей, господи, я в раю! В ответ я тоже решил быть великодушным и попросил ее не стесняться, буде вдруг возникнет нужда в моем креме после бритья («Свобода», за 23 рубля).
Мужской и женский мир: слева от раковины моя половина – пара уродливых, наполовину выдавленных тюбиков-ветеранов, ужасная зубная щетка, видавшая виды бритва. Справа ее половина: яркая весенняя поляна, все новенькое, все сияет. Слева – необходимое. Справа – красивое, но излишнее. Слева – правда. Справа – вечная маскировка, вечный обман.

Каждая пара привносит в свое временное жилье особую атмосферу, свой стиль. Наш стиль я бы обозначил как «ковчег гурманов».
Хозяином номера был я. Хранителем ключей. Тем, кто в нем живет. Гостьей была она. Той, кто в него приходит – взять денег, принять душ, поспать и вновь уйти.
— Алекс, я буду готова через минуту, — доносится из ванной сквозь шум воды.
— Хоть через полчаса! – кричу в ответ, распростертый на кровати.
Через полчаса на всякий случай сообщаю:
— До конца ужина сорок минут! – В ответ доносится:
— А-ааа! Еще чуть-чуть!
Прислушиваюсь: слышно попыхивание пузырька с лаком для волос. Самый тонкий, самый трудный штрих в ее туалете: создание креативной прически. Заключается примерно в следующем: нужно встать перед зеркалом и энергично взлохматить волосы одной рукой. Только энергично! Так словно у тебя на голове не волосы, а застывшее тесто. Пять минут оценивать произведенный эффект. Потом взять в руки одну прядь (ведь с чего-то нужно начать!) и пыхать на нее лаком, загибая то вправо, то влево.

Наигравшись вволю с одной прядью, переходишь к следующей. Под конец имеешь на голове что-то вроде гнезда грачей, тронутого холодным дыханием осени. Т.е. я хочу сказать, возникает эстетический оргазм. Не дай вам бог, повторяю – НЕ ДАЙ ВАМ БОГ подпустить какую-нибудь шутку на этот счет. Прическа, одежда и вообще внешний вид – должны остаться вне досягаемости для стрел дружеской сатиры.

Сам я тоже хорош. Первым делом, наплевал на стеснительность. Отправляясь в Испанию с современной женщиной, вы, если угодно можете стесняться. Это ваш личный выбор. Но я решил: дудки. Хотите чтоб я был самим собой? Получайте! Поэтому, когда джинсы лежали на кровати и дойти до них из ванной нужно было буквально в трусах – я не краснея шел, даже если это были трусы с рисунком из играющих щенят, выдающим мои инфантильные пристрастия. И если раздавался стук в дверь, когда я успел побрить только одну щеку я не смывал с себя пену, суетясь, как велорикша – нет. Я появлялся as is в накинутом на мощные чресла полотенце весь в пене, будто Посейдон, вынырнувший из океанских пучин.

Вставка: из наших писем.

«…Интересно, как мы будем представлять друг друга нашим потенциальным знакомым? Необходимо ведь какое-то более-менее правдоподобное оправдание нашему совместному проживанию…»

«…Вот несколько правдоподобных вариантов:
1) компактная получасовая лекция о превосходстве дружбы над любым другим типом отношений
2) объяснить все экономической выгодой
в) ты будешь говорить «мы люди широких взглядов», а я реветь по-французски, как Дали «же суи ком Робеспьеррр!»
3) сказать что я – гомосексуалист, поссорился со своим парнем, и поехал с тобой по причине номер два…»

«…Маша! Называй меня Лешей! Алекс — в этом есть что-то кодовое. Не знаю, зачем я в почте так написал… наверное в прошлой жизни был овчаркой. Гав-гав!…»

«…Дорогой Алекс(ей)!
«Леша» тебе совершенно не идет. Совершенно — поверь мне. Если уж на то пошло – буду называть тебя Алексей. (овчарки же здесь — совершенно не при чем)…»

Первая ночь.

Согласитесь, отличный, мощный заголовок. Враз разгоняет кровь по жилам. Читатели напряглись, сердца забились частой дробью…
В каком-нибудь женском романе глава под названием «первая ночь» открылась бы так:
«Мэтт стоял, опершись спиной на дверной косяк. Его взгляд, скользнув по груди Мередит жарким лучом, остановился на ямочке у основания шеи. Его мышцы непроизвольно напряглись. Охваченная одновременно недоверием и болезненной надеждой, Мередит сомкнула веки, безуспешно пытаясь справиться с собой. Через секунду их губы слились в опьяняющем поцелуе, пославшем по всему телу палящее пламя…»
Но у меня тут не женский роман. У меня правдивая, хлесткая мужская проза. Мои читатели хотят горячую, дымящуюся правду. И они ее получат!

Наша первая ночь…
Я тут подумал – а не будет ли лучше дать здесь какую-нибудь тонкую метафору, желательно восточную? Что-нибудь в духе:
«Не остановится
На полпути
Цветков паденье»?

Нет, думаю, лучше не будет.
Наша первая ночь дала начало ритуалу, который затем соблюдался неукоснительно…
А было это так.

Я лежал на диване и мысленно курил. С балкона доносился негромкий разговор на испанском. Маша — в ванной. Полумрак комнаты, шум падающей воды, далекий разговор – все это постепенно сплетается в вязкую массу и сам не замечаешь как начинаешь засыпать. Падаешь куда-то на дно колодца. И вдруг внезапно рядом раздается голос:
— Алексей!! – мгновенно открываю глаза и судорожно озираюсь – где я? Кто здесь? Прихожу в себя, вспоминаю: я — в Испании, с Машей, мы ложимся спать, она вышла из ванной. Говорю в ответ, что, мол, такое, что стряслось? (Маша стоит за выступом стены, ее не видно).
— Алексей! Я – в пижаме!…- не успел я осмыслить этот факт, как слышу – еще более высоким голосом уже в пятой октаве:
— Я – стесняюсь! – Закрой, пожалуйста, глаза!
— Сделано! – закрыл, а сам слышу – что-то такое шелковистое шуршит где-то совсем рядом – вот бы посмотреть – хоть одним глазком! – Но нельзя. Слово есть слово.
«Щелк!» — щелкает выключатель, гаснет свет, мы говорим друг другу «спокойной ночи»…

Непосредственные впечатления.

Уж кажется – я не смотрю телек, не читаю газет и все равно в голову набивается масса ненужного мусора. Мое сознание состоит из неопрятных сгустков, полупереваренных кусков каких-то знаний, догнивающих останков прошлого…это трущобы! В них рыскают как тени мысли и желания… И осторожно, держа руку на кобуре, проходит полисмен – это та часть меня, которая сейчас пишет.

Ежедневно приезжает машина и пичкает меня новой порцией хлама… Осознанно проживать отпущенные тебе мгновения становится чертовски сложно. Живешь на автопилоте. В большем или меньшем «дне сурка».

В этом смысле, другая страна – это шанс. Тот период в твоей жизни, когда ты что-то замечаешь вокруг. Получаешь о чем-то непосредственные впечатления. Обращаешь внимание на всякие мелочи. Видишь вроде бы все то же самое – но как бы заново.

Почему, например, пожилые эмигранты кажутся много моложе своих сверстников, оставшихся на родине. Именно потому, что в незнакомом мире к ним возвращается детская свежесть восприятия.

А как вернуть ее мне? В чужой стране? На неделю? – Взять напрокат велосипед. Или машину. Но мне машина не подходит. Скорость я не люблю. Мне нравится оставаться в своих границах, а скорость их разрушает. Быстрей двигаешься – больше успеваешь, значит, много всего происходит, значит – нет времени все это как следует рассмотреть. Ощущение границ собственного мира исчезает. Полисмен, который патрулирует трущобы, не доволен. Ему прибавилось работы. А он и так уже на пределе.

Вот велосипед – он словно нарочно создан для супчиков вроде меня. Наверняка, его англичане придумали. Англичане – люди обстоятельные. Любят чай попить, с собаками погулять, покопаться в саду. А машину кто изобрел? Небось, американцы, люди «время – деньги». Они – как акулы, без плавательного пузыря. Остановишься – и тебе крышка.

Но я отвлекся…

Таррагона.

Я счел настоящей удачей, когда узнал (еще до поездки), что всего в 12 км от нашего отеля находится интересный городок – Таррагона. Это как раз расстояние для легкого веломаршрута. А рядом с Таррагоной – дельта Эбро. Где можно увидеть розовых фламинго и покататься на каяках. А еще – по-прежнему в радиусе 20 км от Салоу – монастыри и небольшие горные массивы, куда съезжаются наблюдатели птиц, birdwatchers и скалолазы. Одним, словом, масса интересных мест, которые можно неторопливо осматривать на велосипедах.
И в любой момент можно свернуть к морю!

Маше эта идея тоже понравилась и мы не стали тянуть. Быстренько взяли напрокат велосипеды и буквально через день после приезда были готовы положить начало велопутешествиям.
Это было идеальное утро. Солнечное и ветренное. Столик с видом на море. Отличный завтрак, бокал шампанского (шампанское – неизменный атрибут завтраков в нашем отеле). Я чувствовал себя всемогущим. Если не как бог, то хотя бы как тот белозубый парень из рекламы, у которого все о’кей, потому что он пользуется отличным дезодорантом.

Маша тоже чувствовала себя превосходно. Как та девчонка, у которой все складывается – ведь она выбрала помаду от «МаксФактор». В общем мы смеялись, не переставая. И все-таки я должен был ее спросить:
— Маша. Подумай о том, что мы можем заблудиться. Что у нас могут угнать велосипед. Что ты устанешь и не сможешь дальше ехать. Что тебе будет страшно ехать по дороге, где проезжают огромные фуры. Подумай обо всем этом и скажи – ты точно этого хочешь? – В ответ меня встречает взгляд современной женщины обращенный к погрязшему в традиционных предрассудках мужчине. Мол, «Я по-твоему ребенок?! У меня по-твоему, сексист закоренелый, нет воображения? Ты – ты позволяешь кому? – себе? – кого – меня? Меня опекать??!!» — Но она произносит вежливо и культурно:
— Я тебе ничего не скажу. Я досчитаю до миллиона сначала.
Значит, едем!

Дорога до Таррагоны пролегала через поля. Кукурузные, виноградные. Настоящая деревня – такие же сараи, теплицы и заборы как где-нибудь под Подольском. Пустое шоссе серой полоской уходит в горизонт.

Въезжаешь в город – и оказываешься на мосту через Эбро. Зрелище завораживающее: прозрачная вода медленно развевает длинные в несколько метров изумрудные водоросли. Сразу захотелось искупаться. Но мы решили сделать остановку в кафе.
Ver que passe – видеть что происходит.

Кафе – это способ приобщения к средиземноморской и в частности, испанской жизни. Здесь люди не читают, не ходят в кино, не обсуждают свои дела по телефону. Или не так: все, что можно делать дома, они делают в кафе. Читают, смотрят телевизор, болтают по мобильнику, целуются – все в кафе. А еще – греются на солнышке, смотрят на прохожих, на улицы. Убивают время.

Молодой парень спустился в кафе позавтракать. По телеку, подвешенному к потолку, передают футбольный матч. Парень уплетает сэндвичи и попутно хаит нерадивых игроков. Атака, острый момент, одиннадцатый номер выходит вперед, передача – бух! тарелка взлетает вверх – он бьет кулаком по столу, орет во весь голос, что-то вроде «Ублюдки, ну как так можно! Просрать такой пас!» Дверь открывается, входит благообразный старичок. Очки в золотой оправе, выглаженная рубашка. Официант здоровается, раскрывает перед ним деревянный ящичек. Палец старичка кружит в нерешительности и скоро падает на самую плотную, как ему кажется, сигару. Закуривает, садится в дальний угол, разворачивает газету…

Официант парня совсем не знает. Первый раз видит. Но — вытирая столик, он спросит у него какой счет, кто ведет. А старик не будет хмуриться на пылкого болельщика. Пусть тот хоть на стуле прыгает – ему все равно. Снял очки, прикрыл глаза, сидит, точно мумия… Вы зайдете в это кафе через час. Через два. И увидите все то же самое. Парень будет смотреть шоу, а старик – отгадывать кроссворд.

Мы с Машей развлекаемся тем, что пытаемся «угадать» жизнь тех, кто сидит рядом за соседними столиками. Вот эти молодые лоботрясы кто они? Маша говорит – студенты на каникулах. Ну, в худшем случае – сдают экзамены, в перерыве забежали перехватить по бутерброду. — Это с пивом-то! Хороши экзамены. Нет, это не студенты, говорю я, это рантье. У папаши вон того вихрастого Педро с рюкзачком наверняка где-нибудь заводик свечной дымит. А может он – король стиральных порошков.

А вот эта пожилая блондинка – она явно нездешняя. По виду – адвокат. Приехала в Таррагону по делу – ведет дело о разводе. Непростая работа, отнимает много нервов. Смотри, как она нервно курит. Маша не согласна и выдвигает совершенно неожиданную версию. Эта дама – владелец аптеки. У нее вся семья там работает. Ну а где аптека, включился я, там и сын наркоман? — Нет, с сыном все в порядке, он учится в университете. И вовсе не нервно она курит, Алекс. Нормально курит. Короче, все у всех нормально. И нам пора трогаться в путь.

У нас есть некая смутная цель – посмотреть здешний амфитеатр, руины римского форума, местный кафедральный собор, но главным образом мы просто здесь. Колесим по улочкам, поворачиваем вправо-влево, останавливаемся, где хотим. В конце концов выезжаем на Рамблу. Рамбла – это главная улица любого испанского приморского городка. Идет от моря до центральной площади. В точках ее начала и конца обязательно стоят какие-нибудь памятники. Если видишь где-нибудь четырехметрового дядьку со шпагой или мрачный монумент героям Испанской революции, смело можешь спорить с друзьями на 10 евро, что это Рамбла.
Амфитеатр, кстати, тоже отсюда виден.

Заметки на полях: брутальность.

Общение – это когда люди друг другу интересны. Это как две кляксы, одна подле другой. Полностью они, конечно, не сливаются, но краями начинают наползать друг на друга.

Эти края – манера говорить. Начинаешь замечать, как к тебе приклеиваются разные словечки, которыми раньше твой лексикон не пестрил. Так я увидел, что в меня просочилось Машино слово «брутальность». Границы оного я смело раздвинул и теперь склоняю его по-всякому. «Брутальный взгляд», «небо мглистое, недоброе, прямо брутальное» и совсем уже для гурманов:
заменить «светленькая мегера в белом шарфике» на «брутальная блондинка в белом боа».
Но уж что действительно брутально по своей сути, так это амфитеатр. Здесь это к месту.

Хотя Таррагонский амфитеатр, конечно, не Колизей. Выглядит маленьким и каким-то неказистым. Обнесен проволочным заграждением, оброс кустами. Поверить в кровавые гладиаторские схватки, глядя на него, довольно трудно. Но когда-то, они здесь, без сомнения, имели место.

Гладиаторские бои уводят меня в сторону потому, что проливают тусклый свет на природу мужественности, или точнее – брутальности. Нельзя пройти мимо факта, что всякая солдатская, военная, ориентированная на завоевания мужская культура типа римской нуждается в жестоких зрелищах. Смысл которых: уничтожить страх. Страх перед болью, перед смертью. Нужно перестать цепляться за жизнь. Созерцание смерти этому помогает.

Вставка: из писем Сенеки:

«Иные легче вынесут удар меча, чем его вид»
«Разве мало я наблюдал людей, добровольно обрывавших свою жизнь? Видеть-то я их видел, но для меня убедительнее пример тех, кто идет на смерть без ненависти к жизни»
«Не столь многое мучит нас, сколь многое пугает, и воображение, мой Луцилий, доставляет нам больше страданий, чем действительность»
«Только тот, кто видал свою кровь, чьи зубы трещали под кулаком, кто, получив подножку, всем телом выдерживал тяжесть противника… — только тот, вступая в бой не расстается с надеждой»….

Брутальность – универсальна. Что подтверждается сходством. Где есть выпуклый идеал мужского поведения, мужественности, там повеет духом презрения к жизни.

Культурная параллель: и в Древнем Риме, и в Японии самоубийство представлялось единственным выходом из многих затруднений.

Ирония + другая культурная параллель: сейчас, в наше время, кровавые зрелища остались только у испанцев с их корридой. Между тем и другим, между корридой и гладиаторскими боями, несомненнно существует связь. В чем-то это одно и то же, так как поединок человека и животного – частный вид гладиаторских боев (такие гладиаторы назывались «бестиарии»).

Факт: гладиаторы пользовались необычайной популярностью у женщин. Но это не было влечением к красоте или успеху. Ювенал пишет об изуродованных схватками немолодых мужчинах. На носу у такого «идола женщин» — натертый шлемом огромный желвак, вечно слезятся глаза… Для сегодняшнего спортсмена спорт – это работа, приносящая доход. Доход гладиаторов складывался из подачек и был основан на покровительстве. Для римлян они были «infamis» — недостойные, проституированные личности. Но помимо этого – воплощением мужественности. Мужского начала. Их кровь считалась лечебным средством. Невесту, чей волос был отрезан копьем побежденного гладиатора, ожидал плодовитый брак

Факт из серии «брутальность и женщины»: женщина могла стать гладиатором «auctoritati», т.е. по собственному желанию, подписав контракт. И энтузиазм был велик – настолько, что в 200 г. н.э. император Север был вынужден запретить женские схватки.
А сейчас есть женщины-торреадоры…

Вопрос – почему ко мне привязалось это слово?

Вставка: если б я был режиссером.

Если б я был режиссером, я бы много чего взял в свой фильм.
Старика с сигарой. Лицо в окне парикмахерской. Балкон с тентом из разноцветной ткани. Школьника на костылях, который взял у товарища скейт и осторожно катит на нем по тротуару. То, как Маша достает косметичку. Безотчетный жест, незаметный для нее самой. Женскую героиню своего фильма я бы ввел именно так: она проводит помадой по губам таким автоматическим движением, вроде подписи. Поворачивает голову туда-сюда: ровно получилось? Естественно? – Действие, которое производится интуитивно, умело и оценивается самым критическим образом. Близкое т.о. к искусству.

Этот жест характерен. Выше, кстати, было удачное сравнение с подписью. Если б я был плохим режиссером, я бы ввел женскую героиню иначе: закуривает, откидывает челку, смотрит, не порван ли чулок. Это тоже, конечно, классные жесты. Но все равно, 2:1 в пользу косметички. Трудно найти что-то настолько же обычное, насколько и индивидуальное. Свойственное женщинам вообще и что-то говорящее о героине в частности.

На кастинге я бы сидел в плетеном кресле и говорил очередной претендентке:
— Пройдитесь, пожалуйста, по сцене. Повернитесь боком. Достаньте воображаемую косметичку и сделайте макияж…
А она бы, выходя за дверь, сообщала подругам: полный придурок! Обкуренный в хлам! Говорит «пройдитесь по сцене, сделайте воображаемый макияж»!

Ад.

Было 22 апреля. День рожденья Ильича. Мне – 10 лет. Я должен был стать пионером. Плюс родители обещали подарить велосипед. Это было счастье – и в идеологическом, и в личном смысле. Очень хотелось в пионеры. И иметь свой велосипед – тоже. Т.о. я хотел стать пионером на новеньком велосипеде.

Помню это чувство: бегу домой, весь охваченный шелковым пламенем развевающегося пионерского галстука. В ту минуту он символизировал не только частичку нашего знамени, но и костер надежды на велосипед, в котором я горел всю пред-пионерскую неделю. Скорей! Будет-не будет! Скорей! Вприпрыжку по ступенькам на пятый этаж. Открываю дверь: так и есть – вот он! Небесно-голубой, еще пахнущий машинным маслом «Орленок»! Не сняв форму, прямо как есть, иду кататься. Доезжаю до магазина и от избытка чувств решаю выпить газировки – с сиропом за 3 копейки. Возвращаюсь: велосипеда нет…

Спустя двадцать лет история повторяется. Эдакий испанский ремэйк русской драмы:

Счастливый, великолепный день, достойный всяческих похвал. Человек вернулся к простым радостям бытия. Крутит педали навстречу солнцу, как кот Леопольд из мультфильма. За ним едет девушка (аналогия с мультфильмом здесь кончается). Обернешься на нее – и немного слепнешь от ее веселой, искренней улыбки. Господи! – говоришь, нет, кричишь ты небесам — почему так хорошо?
А потом как нарочно, возвращаешься из музея, поворачиваешь к парку, где должен ждать тебя твой велосипед – а его нет!
Сейчас, очистив эту историю от шелухи, я вижу: это рок. Боже упаси вас увидеть здесь какую-нибудь несоблюденную предосторожность и проглядеть кривой перст, который указывает на истину: «ничего не меняется». Вот что самое обидное. Годы истрачены на попытку что-то с собой сделать, приобрести опыт, как-то подняться и взять судьбу в свои руки, ан нет! Все это время ты нарезал круги на карусели и ничего на самом деле не изменилось. Тебе по-прежнему десять лет и велосипеда нет.

И что еще любопытно в дизайне нашего мира, это смелые эксперименты с красками. Никакого плавного перехода от одного к другому. Только что был переполнен счастьем, а через секунду уже выпотрошен как мумия, вкушаешь печаль…

Покидая Таррагону.

Настроение было испорчено. Мы почти не упали духом, даже скоро пришли в себя. И уже через 20 минут сформулировали ситуацию в мрачных, но все-таки шутках. Решили отправится назад раздельно, Маша – на автобусе, я – на ее велосипеде.
Тихо расстались на автовокзале. Маша спросила:
— Во сколько начинать бить тревогу?
— Не раньше 9, если не приеду…
— ОК, будь осторожен…

Я ехал теперь по затененной стороне улиц. По солнечной порхали девицы в воздушных юбках, уплетая клубничное мороженое. А по моей – плелись пенсионеры с хроническим артритом и мрачно слонялись криминального вида типы.

Меж тем необходимость удерживать внимание на дороге скоро основательно продула мне мозги. Через какое-то время возникло такое настроение, что захотелось петь. И я запел – сначала робко, без артикуляции исполнил блюз Пайнтопа Перкинса “Sit in the easy chair baby…” и “Hard times” Рэя Чарльза. А позже уже с большим воодушевлением перешел на жемчужины отечественной песенной лирики. Теперь представьте: стоите вы на дороге где-нибудь в испанской глубинке и слышите – над полями звенит:
«…Последний раз я видел вас так близко –
В пролете улицы умчало вас авто.
Мне снилось, что в притонах Сан-Франциско
Ли-ло-вый нэгрр вам подааее-т манто!…»

После чего из-за поворота, натурально, появляюсь я. В домашней белой панамке, на женском велосипеде… Примерно такую картину увидела дорожная проститутка – первый попавшийся мне человек на шоссе. «Это не мой клиент» — прочитал я у нее в глазах, чуть сбавив громкость на куплете «Как хорошо с приятелем вдвоем Сидеть и пить простой шотландский виски…»

Ориентируясь по дорожным указателям я все же заблудился. Здесь весь вопрос в том, когда ты признаешь этот факт. Если по-прежнему думаешь, что на правильном пути – пожалуйста – подъедешь еще ближе к далекой, но увы, не нужной Валенсии. Поэтому я припарковался возле мотеля и пошел спросить дорогу. Диалог примерно такой:
«В Салоу? На машине? – Нет, на велосипеде… – На велосипеде? О, пресвятая дева! – Ну это где-то 5 километров до развилки а потом направо…долго…направо»
Но, слава богу, до девяти я успел.

Тонкая беседа.

Спутник современной женщины часто подвергается испытанию под названием «тонкая беседа». Начинаются такие вещи обычно с пустяка. Вы идете по улице Карлоса Бигаса и обсуждаете, к примеру, книги. Пока вы в нейтральной зоне, все нормально. Но стоит отплыть чуть дальше от простых тем и суждений, как вы попадаете в течение, которое несет вас на риф. Этот риф – вопрос «почему?» Современная женщина сыпет вам под нос весьма спорными заявлениями, как машина, подающая шары игроку в гольф. И вы наливаетесь вопросом «это еще почему?» как яблоко, готовое треснуть. Держитесь изо всех сил и молчите! Особенно опасные контексты:
«Нечто лучше (хуже), чем …»
«Я ужасно хочу…»
«Представляешь, у меня не нашлось ни минуты…»
«Я поняла, что…»

Бесполезно, просто трогательно-неудачно спрашивать ее, почему. Женщине приходит мысль в виде салюта, она распадается на сотни ярких шариков, которые шипят, сверкают, мешают друг другу, толкаются и разлетаются в разные стороны. Потом они прогорают – и словно их не было. Остается только восторг (энтузиазм, печаль, желание повернуть здесь направо, какое-то смутное подозрение насчет тебя, а часто – все это вместе). Мужчине же приходит мысль в образе одинокого парашютиста. Который знай себе парит один, подолгу в бескрайнем небе. А потом опускается на землю и ложиться спать – у тебя в памяти.

Кроме того, мы любим повозиться со своими мыслями. На женском языке это называется «копаться в дерьме, пока жизнь пролетает мимо». Поэтому «почему?» — это обвальный вопрос. Лучше, скрепя сердце, слушать дальше.

Но дальше – хуже.

Наслушавшись чудесных вещей, ты ловишь себя на мысли: «а может это все неспроста?» Может, весь разговор в целом – намек? Тонкое, ручной работы бельгийское кружево тайных смыслов. Она старается изо всех сил что-то до тебя донести, но ты оказываешься совершенно невосприимчив к малейшей игре ума и неспособен читать между строк даже аршинными буквами. Ну-ка, ну-ка, щас я поднапрягусь и расколю какой-нибудь орешек…Попроще…К примеру, что означает фраза: «расширить свой формат – это перейти на новый уровень понимания» ?
Это обращено ко мне или это вообще? Значит ли это, что я еще не расширил свой формат?
Или наоборот, расширил, и мы уже на новом уровне понимания?
Или здесь ключевое слово «новый уровень», а понимание взято так – для маскировки? И в каком именно смысле «формат»? Стоит сойти на эту кривую тропку – и скоро оказываешься в оранжерее где из желудей вымахали кокосовые пальмы. Теперь все сказанное для тебя – знаки знаков и смыслы смыслов. Лучший совет, который я могу дать – это просто делать зарубки в памяти из особенно «заряженных» фраз. Потом, в тишине, под шум кондиционера ты сможешь разложить этот паззл и собрать все воедино.

Много ложных ходов в лабиринте тонкой бесседы. Можно уйти в бессмысленный спор.
Или начать цитировать из «Песни о Нибелунгах» твое любимое место. Глядишь, отгремела последняя строчка – а Маши-то рядом уже и нет: мороженое покупает. Много, много ложных ходов.

Вспоминаешь потом, о чем говорили в течение дня и поражаешься. Список примерно такой:
«тонкий мир – рядом с нами»
«что означают попытки изменить себя»
«бытовое людоедство»
«насколько все-таки жалки хиппи»
«вкусы и профессия на примере милиционера»

Как одно связано с другим? Никак. Какое чувство остается эдаким синим дымком, после того, как вы выкурили всю суть из столь разнообразных вопросов? Пожалуй, некоторое замешательство. Как позволил себя увлечь и углубиться в материи, о которых имею самое смутное понятие? Осадок «тонкой беседы» воскрешает в памяти студенческие споры…

часть вторая

Комментарий автора:
Кстати, в Испании тоже этим балуются. Вроде как стоишь на автобусной остановке, и в то же время словно листаешь великую книгу времен: «Пол и Джейн, 2002 год» «Майкл, Великобритания, отель Салоу клаб, 2003 год» и т.д. — на побегах гигантского кактуса.