Вообще-то на Новый год мы собирались посетить Шри-Ланку, но теперь без слез я не могу об этом вспоминать. Лишь чистой случайностью — несовпадением графика вылетов и отпускным периодом — был отвергнут вариант этого гостеприимного острова, а потому в качестве жертвы нами на этот раз была избрана Иордания. Причем из-за недостатка свободного времени на самостоятельное планирование маршрута было решено купить экскурсионный тур по стране и не мучиться с приобретением авиабилетов, которые перед Новым годом, как всегда, на вес золота.

В турагентстве нам сообщили в числе прочего, что в январе температура иорданского воздуха «20-25 градусов», а в морях (Красном и, страшно сказать, Мертвом) в этот период купаются даже самые привередливые курортники. Мы не стали спорить — я лично давно уже не спорю с такими допотопными трюками турфирм, как температура (она всегда, согласно их словам, и везде колеблется от 20 до 25 градусов тепла), местные цены на еду (опять же всегда около 5 долл. за обед) и расстояние до пляжа/центра/вокзала (5-10-15 минут пешком). В глубине души я уже давно обреченно осознал, что эти цифры не имеют отношения к действительности. А потому теплые вещи, взятые нами с собой, оказались совсем не лишними, когда при высадке в аэропорту Аммана нас встретили все их восемь градусов по Цельсию.

Причину подобного температурного явления нам на пальцах разъяснил тем же вечером наш водитель Самир. Все оттого, что Амман расположен на горах. «Зато на Мертвом море сейчас очень тепло!» — подвел он итог своим метеорологическим изысканиям. Можно было бы еще добавить, что в Экваториальной Гвинее сейчас и вовсе отличная погода.

Самир не обманул нас. Амман и вправду расположен на горах, причем это настолько заметно, что перепады высот существенно затрудняют передвижение. На карте города многие улицы выглядят параллельными — на деле же они расположены одна над другой. Некоторые городские кварталы на самых вершинах смотрятся очень живописно. Впрочем, это одна из немногих достопримечательностей столицы — особенно величественных памятников человеческой инженерной мысли в Аммане не сохранилось. Цитадель на центральном холме сильно пострадала от вооруженных разборок последних 2-3 тысячелетий, и из ее сильных мест стоит отметить лишь Археологический музей, куда со всей страны свезены предметы обихода древнего иорданского человека. Здесь я впервые увидел собственными глазами знаменитые Кумранские списки Библии, найденные по случаю в какой-то палестинской пещере в 1947 году.

Еще в Аммане есть римский театр. Наш гид вкладывал в эти слова огромное значение, однако искушенный турист хорошо знает, что в любом городе, где жили античные греко-римляне, они пакостили прежде всего театром. Театр — это круглая яма со ступенями (прошу прощения у искусствоведов). С ней ничего не могут сделать ни пожары, ни нашествия иноземцев, ни смены эпох. Поэтому в числе античного наследия городов Средиземноморья одиноким колоннам без крыши обычно сопутствует именно театр.

Впрочем, надо сказать, что у античных театров тоже есть разная степень сохранности. Вот в городе Джераш к северу от Аммана театр сохранился действительно хорошо. Здесь и сейчас можно найти центральную точку, откуда обычный шепот слышен на самых верхних рядах, а средний тембр голоса воспринимается как рев мегафона. Есть здесь и другие аудиовизуальные эффекты производства первых веков нашей эры. Когда-то в Джераше жили римляне, потом византийцы, методично перестраивавшие любые возможные строения в церкви, а вот арабам город стал и вовсе не нужен. В 19 веке турецкий султан поселил здесь черкесов, бежавших от российской оккупации.

Выходцы с Кавказа вообще представляют собой довольно заметный слой населения страны. Их называют «шаркас» и относятся к ним с завистью, потому что из-за их свирепого нрава их издавна используют в своей личной охране местные короли. Благодаря доступу к телу монарха многие из черкесов сильно разбогатели, приобрели вес и влияние в секретных службах и вооруженных силах Иордании, чем беспокоят более многочисленных, но не столь воинственных арабов. А в этнографическом музее Аммана на самом видном месте установлены национальные костюмы горских народов России, переселившихся в Иорданию в поисках более дружелюбного окружения. В одном из кафе наш гид встретил своего друга и радостно познакомил нас, объяснив, что вот это настоящий черкес, а это — люди из Москвы. Мне кажется, впрочем, что черкес не сильно был рад новому знакомству. Во всяком случае, взгляд его был по меньшей мере недобрым, а я потом еще пару дней на всякий случай оглядывался на улицах.

Есть в Иордании и средневековые замки, наследие смутного периода вмешательства крестоносцев во внутренние дела Ближнего Востока (об этом периоде уже писалось в рассказе о Сирии-Ливане). Часть из них построили сами европейцы, часть — их противники, но значения это тогда особенного не имело, потому что замки переходили из рук в руки по принципу ежегодной ротации. Наиболее замечательные из сохранившихся — Керак (Al-Karak), откуда открывается стратегический вид на окрестные, преимущественно безлюдные холмы и долины, а также Аджлун (Ajlun), откуда нам ничего не открывалось, потому что висел сильный туман.

В один из божьих дней нас отвезли на святую реку Иордан, вода из которой входит в Иордании в десятку самых популярных сувениров. Я, честно говоря, подозреваю, что в бутылочках этих вовсе не вода из Иордана — потому что в реке вода носит радикально коричневый цвет, а продают они прозрачную, как слеза. Видимо, жулят.

Арабы и в целом-то жуликоватый народ. Сколько я путешествую по арабскому Востоку, столько в этом убеждаюсь. Арабы обманывают белых людей в грубой форме. Кто-то из читателей-арабофилов возразит мне, что это просто обычаи у народа такие: я не спорю, но тогда опять-таки замечу, что обычаи у этого народа жуликоватые. Во-первых, как известно, они никогда не скажут вам реальную цену вещи — цена всегда будет изначально в несколько раз завышена, и чтобы ее сбить, нужно потратить много времени, потому что им-то торопиться некуда. От процесса торга они получают максимальное удовольствие. Они обижаются, применяют одни и те же набившие оскомину приемы (типа долгих расчетов на калькуляторе), цыкают зубом и надувают щеки, хотя можно было бы всего лишь указать реальную цену вещи, как это делают на Западе (зарабатывая при этом, думается, не хуже). Кроме того, араб будет всегда пытаться украсть сдачу. В Иордании это происходит сплошь и рядом. Сдачу крадет официант, продавец, таксист. Если ему в глаза напомнить об украденной сумме, он без зазрения совести вытащит ее из кармана. Иногда напоминать приходится дважды. Даже за бесплатную или уже оплаченную вещь он попытается содрать с вас денег.

Тот же араб даст вам одну цену на продукт питания в начале обеда и совсем другую — в конце. Итоговый счет никогда не будет совпадать с тем, что написано в меню (либо цен в меню и вовсе предусмотрительно не пишут). Чтобы преодолеть эту традиционную черту арабского гостеприимства, приходится в ресторанах поступать следующим образом: делать заказ, сразу же просить посчитать его стоимость, предупреждать, что сверх этой суммы не будет заплачено ни копья, и уже потом расслабленно приниматься за обед. В иорданских пунктах питания принято также драть деньги с туристов с помощью оптовых продаж: вам продадут не отдельные блюда, а обед целиком, куда будут включены самые разные яства на их, арабов, вкус. Цена фиксирована. Напитки в нее не входят.

Все это создает ощущение постоянной борьбы за финансовое выживание. С одной стороны, не хочется портить себе отдых мелочными препирательствами из-за двух копеек, с другой — к концу недели этих копеек набирается на приличную сумму, которую у вас просто-напросто украли. К моменту появления в Иордании мы были уже бывалыми арабоведами и потому боролись за каждый филс (1 динар = 100 пиастрам = 1000 филсов). И все же мы потеряли долларов 30, потому что по первости дали себя развести нескольким таксистам, которые вместо 1,2 динара драли с нас 12, пользуясь хорошо им известной неразборчивостью белых людей в иорданской валютной системе.

В Мертвом море действительно оказалось значительно теплее, нежели в Аммане. Оно расположено на «высоте» в минус 400 метров под уровнем обычного моря. Вокруг бегают десятки туристов — это те, кто попробовал воду на язык и теперь не может остановиться. Они заканчивают свои дни в многочисленных магазинах, торгующих дарами этого самого моря — непривлекательными на вид масками для лица из морской грязи (видимо, под Helloween), солью для ванн для потери пульса, мылами и шампунями. Как известно, в самом Мертвом море все живое эти минералы уже убили — теперь они взялись за туристов. Мы тоже накупили целую сумку грязи в разных видах — в основном для подарков родственникам моей жены Людмилы (она считает чуть по-другому).

Однако самый замечательный день ожидал нас в городе Петра, который был высечен в труднопроходимых скалах на заре новой эры. Скалы настолько плотно окружают его, что после ухода отсюда крестоносцев о городе забыли на пять веков — пока один парень из Швейцарии случайно не забрел сюда в поисках… да мало ли чего. Скалы из песчаника образуют узкое и глубокое ущелье, по которому через 1,5 км выходишь к главному шедевру Петры — встроенному в скале храму из песчаника, именуемому Treasury, хотя никакого отношения к сокровищам и финансам это место никогда не имело.

Люди в Петре жили в скалах, молились в скалах, ели в них и прятались от врагов. Тогда Петра была столицей Набатейского царства, совместившего в причудливых формах культуру местных племен, греческих эллинистических царств, Ассирии и Египта. Нынешние жители пещерных домов покинутого города — бедуины, торгующие здесь древними монетами, археологическими находками и образцами набатейской скульптуры. По их собственным словам, все вышеперечисленное произведено в Ливане.

Пока женщины и грудные дети бойко торгуют сувенирами, их мужья и отцы, гордые потомки набатеев и сменивших их римлян наперебой предлагают туристам услуги ишаков и верблюдов. Специфика Петры такова, что очень многие достопримечательности можно увидеть, только перевалив за близлежащий хребет, и бедуины очень толково разъясняют разницу между походом пешедралом и поездкой туда же на ослиной тяге. Поэтому мы наняли двух ослов и двух бедуинов с целью поездки к самому крупному монументу Петры — под названием «Монастырь» (ad-Deir).

Сейчас мне уже легко писать. Почти прошел нервный тик, исчезает заикание, и челюсти уже не сводит так внезапно. Я реже просыпаюсь по ночам с воплями. Время лечит меня от последствий поездки верхом на осле в «Монастырь» Петры. Сам осел, думается, и вовсе на второй день забыл обо мне и моих несчастных десяти динарах, которые были заплачены за путь туда-обратно. Но я еще долго буду помнить, как он хромал и поскальзывался на краю тысячеметрового ущелья, как я провожал взглядом камни, беззвучно падающие в пропасть из-под его копыт. Одно я знаю точно: если едешь на осле вверх, это не так страшно, потому что перед тобой стена подъема. Вниз все не столь радужно: перед глазами постоянно пропасть, а ишак движется все быстрее, и на каждом повороте в последний момент кажется, что поворачивать-то уже поздно… Я и на машине-то не очень люблю такие прогулки, а здесь под руками только седло какого-то сомнительного, неуправляемого осла, у которого неизвестно что на уме. Когда мы уже спустились с отвесной скалы, я спросил своего бедуина:

— А они вообще падают, ослы?

— Что? — заинтересованно переспросил бедуин.

— Ну случается у тебя, что осел падает?

— Да, иногда падает, — легкомысленно ответил житель гор, и я был рад, что задал этот вопрос, когда все уже было позади.

Тот вечер мы провели, провожая закат на какой-то скале с видом на Петру. Этот вид стал для меня еще одним подтверждением того, что действительный масштаб памятников архитектуры часто не соответствует уровню их раскрутки в обществе: про Эйфелеву башню или там Биг Бен знают гораздо больше людей, чем про восхитительную, чарующую розовую Петру, и многие миллионы людей никогда не смогут увидеть ее красоту — просто потому, что о ней редко рассказывают по телевидению. Может быть, это и к лучшему — если бы Петра была туристической меккой, здесь были бы десятки кафе, парковочные стоянки и магазины сувенирных футболок. А сегодня благодаря тому, что туристов здесь мало, мы можем видеть воочию примитивную жизнь бедуинов в домах-пещерах, загадочные татуировки на их лицах, и вечную красоту этого каменного города, чудом сохраненного скалами из песчаника.

Стоит еще добавить, что штатного гида, который был включен в экскурсию по Петре, мы прогнали за некомпетентность, лень и вымогательство денег, а потом еще и злорадно пожаловались на него в Visitor Center. И пусть скажет спасибо, что не убили (для тех, у кого еще будет шанс это сделать — зовут его Khalid, он мал, толст и курчав, усы носит не снимая).

На юге и востоке Иордании лежит бесплодная пустыня. Ее обитателями являются многочисленные шатры бедуинов и их овечьи стада. Мы, наивные дети городских трущоб (с евроотделкой), попросили нашего доброго водителя остановить машину возле одного из прибежищ пустынных жителей. К нашему удивлению, водитель не пошел за нами к бедуинам, хотя они по-русски отнюдь не говорят, и друг друга мы понимали жестами. Результатом этого понимания стала передача женщине-бедуину 1 (одного) динара, после чего я, моя супруга, бабушка-бедуин, 2 женщины-бедуина, а также 8 босоногих детей-бедуинов посидели в шатре, сделали ряд живописных фото и поглазели на особенности бедуинского быта. Удивило, что на женской половине сосредоточено еще несколько особей слабого пола — кто такие, осталось неясным. Вообще количество членов семьи поражает — откуда деньги, чтобы содержать всех этих тунеядцев, хотя бы на уровне прожиточного минимума?

По возвращении в автомобиль мы нашли нашего водителя довольно хмурым. Он сообщил нам, что ходить к бедуинам очень опасно. Может прийти мужик-бедуин и пристрелить за такие вольности. И вообще наше счастье, что этот мужик был на работе, добавил Самир.

Я благодарен этому смелому человеку. Он поразил меня своей самоотверженностью. Ведь это ему пришлось везти в Амман наши трупы после разборки с бедуинами. Он считал, что для бедуина убить нас — как высморкаться. Еще он боялся собак, больших пустынных орлов («с пол-машины», как утверждал он) и черкесов, а также замкнутого пространства, что выяснилось в ходе разговора о каирском метро, в котором я был, а он нет. При расставании в аэропорту Аммана я пообещал Самиру, что буду впредь вести себя благоразумно, и в шатер к бедуинам меня больше не затащишь.

Хорошее впечатление производит местечко Вади Рум (Wadi Rum) на юге страны, где песчаный ландшафт совмещен с живописными отвесными скалами. Когда-то по этим местам проходили караванны с арабской миррой и индийскими пряностями, шли они через Петру в Средиземноморье, и купцы во множестве оставляли на этих скалах скабрезные надписи, многие из которых дошли до наших дней. В отсутствие путеводителя было сложно получить информацию о времени возникновения данных письмен: водитель с сомнением в голове предположил, что им 400 лет, и автором был набатей (хотя набатеи вымерли порядка 1500 лет назад), местный бедуин со знанием дела отодвинул хронологические рамки к пятому тысячелетию до рождества Христова. Скорее всего, впрочем, надписи представляют собой один из арамейских алфавитов и принадлежат первым векам нашей эры. Ну это я так, на глаз. В любом случае взглянуть любопытно.

Из Акабы — иорданского курорта у самого Красного моря — невооруженным глазом можно рассмотреть соседние Израиль и Египет, которые также приткнули свои курорты к берегу. Не знаю, как там в Израиле, но в самой Акабе туристической инфраструктуре еще есть куда развиваться. Вообще, с моей точки зрения, Иордания по уровню развития стоит где-то рядом с Египтом. Амман менее цивилизован, чем Каир, но гораздо круче Дамаска. А цены в Иордании значительно дороже египетских и даже марокканских, но дешевле Ливана. А по сути — нормальная средняя арабская страна, к облику которых мы уже успели привыкнуть. Между шикарными магазинами — пустыри, заваленные щебнем и стройматериалами, всюду незавершенное строительство, дома с пустыми глазницами оконных проемов, обилие металлических заборов и колючей проволоки по соседству с небоскребами пятизвездочных отелей. Интересно, к примеру, что главная мечеть города Аммана закрыта для туристов и запрещена для фотографирования, ибо к ней примыкает воинская часть.

Туристов в стране немного: говорят, раньше было больше, но все подпортила иракская война, из-за которой снизились потоки приезжающих из всех стран мира, кроме России. Известно, что русские пытаются пробраться и в Ирак, чтобы «увидеть красоты Месопотамии», а также рвутся с возрастающим азартом на Шри-Ланку и Пхукет, аргументируя это тем, что после цунами там резко упали цены. Логично. Еще в Банда-Ачех на Суматре есть красивые места…

Прибывают наши соотечественники и в Иорданию. Кое-где в Акабе уже можно услышать русскую речь из уст торговцев сувенирами. А еще почему-то здесь очень много венгров — говорят, их прибывает иногда до нескольких тысяч единовременно. Есть какой-то специальный межправительственный договор на размещение венгров. Очень забавно видеть надписи на венгерском в арабских магазинах ковров или кальянов.

Впрочем, не думаю, что это приведет изменению облика города Акабы. Просто привнесет еще одну любопытную изюминку в маленькую, но очень разнообразную и подчас даже диковинную страну Иорданию.