Моя жена Людмила любит читать мой сайт tours.babaev.net. Она находит особенное садистическое удовольствие в том, чтобы указать мне на мои литературные недочёты, которых в действительности, понятное дело, нет. В последний раз она сказала так:

— А почему бы тебе не написать о нашем самом шокирующем путешествии? Людям скучно читать про милую добрую Исландию, про безопасную Бирму и микроскопическую Мальту. Ты лучше напиши о том, как мы едва не сыграли в ящик в Кантонменте, или о том, какой ужас мы испытали в Матхуре. Тогда на твой сайт наконец хоть кто-нибудь заглянет.

Согласен. Это было незабываемо. Это путешествие стало для нас настоящим шоком. До этого мы считали себя бывалыми путешественниками и презрительно пролистывали дилетантские рассказы в туристических журналах, снисходительно улыбаясь разделам «Советы в дорогу». До этого мы сами казались себе ходячими советами в любую дорогу. Но случилось то, что перевернуло мои представления о мире, сделав их ломкими и хрупкими. И вся история моей жизни разделилась на то, что было до ЭТОГО, и на то, что после.

Это случилось в Индии.

Мы решили отправиться в эту страну в октябре, чтобы уничтожить двух зайцев: успеть застать короткое лето в индийских Гималаях, в Ладахе, на высоте 3-4 тысяч метров, а затем спуститься в долину Ганга, чтобы насладиться первыми деньками осенней прохлады. И первая часть нашего путешествия прошла как нельзя успешнее.

Мы бродили по отрогам Большого Гималайского хребта, вдыхали чистый аромат ярко-жёлтых берёзовых листьев, любовались слепяще-белыми стенами древних буддийских монастырей и с высоты орлиного полёта орлиным же глазом наблюдали, как зелёные воды Занскара вливаются в молочно-голубой Инд. Про всё это великолепие (а также про то, как я чуть не откинул коньки от горной болезни и как мы изображали генерала Карбышева на утренней службе в монастыре Тиксей) я бы хотел рассказать в следующем повествовании, потому что Тибет — это отдельная страна, по странной случайности разделённая между Индией и Китаем, но с ними обоими никак не связанная.

В любом случае, в Джайпур мы прибыли благодушными, наполненными энергией дзэн-буддизма. Мы любили мир людей, животных и растений. Неорганический мир мы тоже любили. Мы мило улыбались, даже если кто-нибудь случайно наступал нам на ногу на улице (в Москве я таких людей привык догонять и убивать). Всё изменила, как всегда, действительность.

Когда мы доехали до дворца махараджи, мы ещё ничего не подозревали. Но после осмотра дворца и средневековой обсерватории с очаровательным названием Джантар Мантар мы вышли к водителю и попросили его подождать нас на стоянке пару часов, пока мы погуляем по городу.

— Пока вы что? — переспросил водитель, на глазах бледнея. — Погуляете?

— Ну да, — ответили мы. — Хотим по городу пройтись, что не устраивает?

— Нет, прошу вас, — взмолился водитель. — В этом городе нельзя гулять.

Глупости. В любом городе можно гулять. Мы гуляли во всех странах и на всех континентах, и ничего нам не делалось. Только вот в Джайпуре не бывали никогда.

Повсюду смрад и смог. Тротуаров нет. Проезжая часть дороги захвачена велорикшами, пронзительно гудящими доисторическими автомобилями, ослами и влекомыми ими телегами. Свободные миллиметры площади оккупирует миллиард пешеходов с грудными детьми и (реже) без них.

Животные лежат, стоят, идут, бегут сломя голову, живут и умирают на вашем пути. Удивительно богат животный мир индийских городов. Козы пасутся на живописных кучах уличного мусора, сопровождаемые тысячами голубей и кур. Коровы бредут поперёк улиц и ложатся в теньке на шоссе, создавая пробки и не реагируя на непосредственную близость автомобилей. По ажурным крышам древних домов из розового кирпича скачут обезьяны, а в небе проносятся стаи зелёных попугаев. Ослы, верблюды, лошади, собаки и крысы дополняют этот зоопарк, в котором, на мой взгляд, вполне бы хватило одних людей.

Потому что таких людей я не видел нигде, и дай бог никогда больше не увижу. «Самая динамичная экономика Азии» — это самая убогая нищета, которую может только представить воображение. Любой участок асфальта, по которому не ездит транспорт, используется для жилища людей. Они спят под открытым небом, под дерюгой и банановым листом. Они делают навес под бетонным забором и забираются под него всей семьёй, с десятком малышей, которые никогда не видели чистой воды. Искалеченные, больные, чумазые, абсолютно голые — все герои Апокалипсиса встретились нам в тот день на улицах Джайпура. Всё это сопровождается безумным шумом и суетой, потому что все обочины заняты импровизированным рынком примитивных товаров.

Безусловно, это очень интересное зрелище. Это какой-то совершенно другой мир, от которого до улиц европейских городов далеко, как до Луны. Но гулять в такой атмосфере оказалось совершенно невозможно. Во-первых, все обращают внимание. Во-вторых, обратив его, они уже не отстанут, а как минимум захотят прикоснуться пальцем. Когда тебя касаются пальцем 1-2 прокажённых, это ещё можно стерпеть на грани обморока. Когда их сотни, начинаешь жалеть, что появился на свет. К тому же, прикоснувшись, они не считают свою миссию выполненной, а начинают мечтать о том, чтобы что-нибудь заполучить. В результате нахождение на улице для белого человека — это постоянная борьба за выживание с детьми и взрослыми, которым вообще нечего терять.

В таком состоянии даже поднять камеру, чтобы сфотографировать знаменитую Розовую мечеть, было проблемой. Нам удалось это на бегу, в секундном промежутке между раундами драки за обладание моей рукой.

Туристов на улицах практически нет: все они благоразумно скрываются в кондиционированных салонах такси, откуда их выпускают возле очередной билетной кассы. С ужасом увидели мы двух блондинок скандинавского вида в белых льняных рубахах до пят и оранжевыми полосками пудры на лице: это обращённые, сошедшие с ума европейские индуисты. После Индии у меня появилась уверенность: если наши московские кришнаиты, разгуливающие по Арбату со своими бубнами, попробуют пройтись таким же образом по Main Street в Джайпуре, остаток жизни они проведут в лучшем случае в православной церкви.

Но самая большая проблема в тот день состояла даже не в том, что прогулка не задалась. Мы бы с радостью вернулись к водителю в удобный салон авто и отправились бы отмокать в бассейн отеля на остаток дня. Но спустя десять минут после начала пути мы совершенно потеряли надежду определить своё местонахождение.

Добротная карта города в путеводителе Lonely Planet оказалась бессильной. Местные жители как источник информации тоже не очень-то годились. Нас не покидало острейшее желание забиться куда-нибудь в угол, где нет толпы и воплей, и спокойно подумать о своей судьбе. Но это желание было столь же отчаянным, сколь и невыполнимым. Я вцепился в проезжающего мимо велорикшу, как в свою последнюю надежду, и страшным голосом крикнул только одно слово: «Дворец!» А в глазах у меня, очевидно, сквозило такое безумие, что он согласился.

Чумазые голые дети ещё некоторое время бежали за нами следом, пытаясь вскочить в уходящую коляску своей мечты, но были вышвырнуты с первобытной жестокостью. К концу пути, который приходилось проделывать в буквальном смысле по трупам (коровы иногда умирают), я обрёл дар речи и желание жить. Наш водитель встретил нас понимающим взором и, казалось, был слегка удивлён, что мы ещё живы. Так бесславно закончилась наша первая вылазка в мир Индии.

В Джайпуре мы провели остаток дня на крыше отеля, наслаждаясь вечерним видом, бассейном и гриль-рестораном. Здесь, как и во всех ресторанах Индии, развенчивается два распространённых мифа: миф о многообразии индийской кухни и миф о поголовном знании индусами английского языка.

Мусульманам нельзя есть свинину, а индусам говядину. Эти ограничения, как известно, сыграли злую шутку с английскими колонизаторами, когда однажды в индийские колониальные войска прибыла на вооружение новая винтовка, патроны которой были смазан животным жиром. Так как по технологии картридж патрона нужно было обкусывать, среди солдат-индусов быстро распространился слух, что жир-то говяжий. Мусульманские части готовы были поклясться, что жир свиной. И те, и другие взбунтовались, и два года в Индии полыхало знаменитое восстание сипаев, на котором сделал себе карьеру жюль-верновский Капитан Немо.

После этого ни того, ни другого в ресторанах предусмотрительно не подают. А подают только курицу и баранину, причём в удивительно похожей форме — кусочками, в соусе карри, с рисом. Я согласен, можно поесть пару дней курицу с рисом (chicken tikka masala). Ещё трое суток можно продержаться на баранине в соусе. Но после такой недели моя душа взвыла. Она искала и не находила чего-нибудь нового. В состоянии паники мы отправились в «Пиццу Хат» в городе Агра, и в мрачном молчании съели пиццу с курицей (chicken tikka masala) и с бараниной.

Фраза из путеводителя: «Английским языком на хорошем уровне владеют все индусы, за небольшим исключением». Те десятки людей, кто нам встречался, видимо, представляли собой как раз это небольшое исключение. А те, кто его не представлял, говорят так, что не понятно ни звука. С точки зрения лингвиста я бы дал гарантию, что это какой угодно язык, но не английский. Пытаешься переспросить — он повторяет столь же быстро и ту же самую кашу, с какими-то придыхательными, булькающими фонемами. Общение с местным людом в Индии сильно затруднено.

В этой стране, кроме самих её городов, много музеев под открытым небом. Заброшенный город Фатехпур Сикри между Агрой и Джайпуром был построен Акбаром, Великим Моголом, несмотря на предостережения его европейских инженеров.

— Место неудачное, — говорили, наверно, они.

— Нормально, — нехотя отвечал Акбар.

— Так жарко же очень.

— Водой догонимся.

— Так нет тут никакой воды.

— Натащим.

В конце концов европейцы пожали плечами и освоили бюджет строительства, и воды так и не нашли, и после смерти Акбара этот город был покинут людьми, благодаря чему сохранился во всём великолепии.

А вот в Агре и Дели, двух основных центрах культуры центральной Индии, людей как раз предостаточно. После опыта прогулок по Джайпуру в Агре мы предпочитали выходить из машины только в случае крайней надобности. Гостиница, один из редких островков западной цивилизации в море индийской культуры, живёт на осадном положении. При попытке выйти из отеля, чтобы обменять деньги в банке через дорогу, я немедленно попал в огромную лужу мазута — до сих пор не могу сопоставить, как мне удалось из неё выбраться.

Но в целом здесь полегче — улицы попросторнее, множество туристов. Они едут сюда сотнями, чтобы взглянуть на самый раскрученный символ Индии — мавзолей Тадж-Махал.

Моё мнение — он гораздо лучше выглядит не с парадного входа, а утром, с другого берега реки Джамны. Сама река при этом очень живописна, да и толпы людей не толкутся вокруг, а это в Индии начинаешь особенно ценить. А после осмотра величественного Красного Форта на нас и вовсе напало благодушное настроение. Когда-то, как раз в разгар восстания сипаев, здесь спасался от обезумевших индусов британский колониальный истеблишмент вместе с семьями. Теперь здесь спасались мы. Все шумы остались за мощными стенами Форта, мы бродили по его сооружениям, и приходилось лишь отбиваться от редких, но настойчивых местных гидов, которые уверяли меня, что закончили курсы экскурсоводов как раз для того, чтобы доставить мне удовольствие. В результате они доставляли мне удовольствие тем, что убирались туда, куда я их просил, и группами сидели на корточках в тени, ожидая следующей жертвы.

(Здесь мы встретили девицу со славянской внешностью, которая вежливо попросила нас сфотографировать её. «Откуда вы?» — спросил я её по-английски. «Украина», — ответила она так же и на всякий случай добавила, раз и навсегда указав геополитическое место своей стране на земном шаре — «Это где-то рядом с Россией. And you?»)

Но если экскурсия по Агре слегка смягчила наше впечатление об Индии, до поездка в Матхуру, религиозный центр индуизма неподалёку от Агры, снова потрясла устои нашего воображения. Мы столкнулись с религиозной Индией — ещё более шокирующей, чем обыденная.

В Матхуре, на берегу Джамны, родился Кришна. Здесь его впервые искупали в реке (удивительно, что он после этого не околел). В древности это место было в большом почёте, но пришли мусульмане, вырезали всех, кто хоть словом заикался о Кришне, и место забросили. А потом индусы вновь его нашли и реинкарнировали, по своему обычаю.

Сказать, что сюда едет много паломников — это не сказать вообще ничего. Здесь ногу некуда поставить. Здесь встречаются люди, от которых веет тысячелетиями. Смуглые и тощие индуистские бродячие монахи — садху — раскрашивают себе лицо бело-оранжевыми полосами и бредут сюда в чём мать родила, чтобы поклониться святыням в огромном, как город, храме Шри Кришна Джамбхуми. Выкрашенные в яркие цвета гигантские фигуры Кришны на воротах выполнены в жёстко реалистичной манере. При входе в храм необходимо пройти дроссельный контроль, где отбирают все предметы, кроме паспорта, и обыскивают самым интимным образом. Замечу здесь элемент дискриминации: при входе в мечеть, церковь или джайнистский храм никто ничего не отбирает, и обыска никакого тоже не происходит.

Мне почему-то казалось, что Матхура — маленький тихий городок типа Суздаля или лаосского Луанг-Прабанга, где уж точно можно спокойно побродить от храма к храму. Но эта попытка не удалась — даже на машине невозможно было продраться сквозь толпу паломников, шествующих к храму Дваркадиш. Один вид их отбрасывал нас на много столетий назад. Мы несколько минут завороженно наблюдали это зрелище сквозь дым курений, а потом спросили местного жителя: «Можно ли пройти к храму Дваркадиш?»

— Можно, — ответил он. — Вон в ту сторону, сквозь рынок, через километр будет этот ваш храм.

Одного взгляда на клокочущий базар было достаточно, чтобы отказаться от такой затеи. Животных там в разы больше, чем на улицах города, а людей в десятки раз. Земля изрыта копытами и покрыта слоями отходов растительного и животного происхождения. Религиозная направленность придаёт свой отпечаток в виде миллионов курений, которые сваливают с ног своим ароматом. Я всё время думаю теперь: как им вообще удаётся выживать, да ещё и размножаться в условиях такой 100-процентной антисанитарии?

Чемпионом в этом отношении, безусловно, является город Варанаси, священное место паломничества на берегу Ганга. Это паломничество мы наблюдали с борта двухвесельной лодки на рассвете, когда Ганг пользуется наибольшей популярностью у местных жителей. Священная река настолько любопытна в этот час, что достойна отдельного описания.

Вода имеет ярко-выраженный зелёно-жёлтый оттенок, и такого же цвета висит над ней дымка испарений. На её волнах приятно покачиваются обугленные стволы деревьев, пластиковые и бумажные пакеты, строительный мусор и трупы крупного рогатого скота. Здесь расположены древние гаты — места омовения. Многие из них построены ещё в Средние века. В то время раджи из разных регионов Индии почитали за честь отгрохать себе дом на гатах Варанаси, из чего я заключаю, что здесь было сильно почище. С берега в реку спускаются бесчисленные ступени, а по ним — бесчисленные паломники, мечтающие окунуться в святые воды. Их мечты сбываются: они раздеваются донельзя и с головой залезают в эту муть. Не обращая внимания на мусор (который везде), они поливают её себе на голову, они пьют её из горсти, а в ста метрах от них на самом берегу горят бесконечные погребальные костры, и пепел сожжённых тел сваливается туда же — в реку.

Это большая честь для человека — быть сожжённым в Варанаси, на берегу, и обязательно на древесном огне. Люди годами копят деньги на такую почесть, потому что быть сожжённым на электрическом огне, что намного дешевле — это позор. Это как же нужно жить, чтобы на собственную кремацию не заработать?

Бывалый лодочник, возивший нас по реке, видя наше настроение, решил нас слегка приободрить и начал рассказывать о том, что не всех можно сжигать. Беременных женщин, детей и прокажённых сжигать религия не рекомендует, поэтому, по его словам, им просто привязывают камень на шею и отправляют в Ганг.

— А ты сам-то купаешься здесь? — спросили мы его после этого поучительного рассказа. Мы как раз проезжали огромную надпись на набережной: «Счастливы те, кто живёт на берегах Ганга».

— А то. Каждый день с утра.

— А на голову льёшь?

— Лью я.

— А воду пьёшь? — мы инстинктивно слегка отодвинулись.

— Не, воду не пью, — лодочник сплюнул в Ганг. — Но мы так устроены: если даже ежедневно её пить, ничего нам не делается. А вот вам точно кирдык пришёл бы.

Мы не стали спорить. Я пожалел, что нет с собой пустой бутылочки — у меня в Москве есть пара недругов, дал бы им попить и решил бы кучу проблем тем самым.

Старый город Варанаси представляет собой лабиринт ходов, на первый взгляд кажущихся хаотичными. Но на самом деле все они ведут к храму Вишванатх, священнейшему месту, не поклониться которому мы просто не могли себе позволить. Водитель остался ждать на стоянке и прощался с нами со слезами в глазах. По его сведениям, ещё ни одному белому не удавалось выйти из старого города живым.

Но мы ориентировались на немецкую булочную, и это спасло нас. Я сейчас не могу членораздельно объяснить, что в этом городе вообще делает немецкая булочная и для кого она существует. Но факт остаётся — мы нашли её, мы даже купили в ней несколько абсолютно немецких булок, и указатели, ведущие к ней, вывели нас из старого города уже тогда, когда мы попрощались с жизнью. За это время меня несколько раз придавило велорикшей, мне на голову сбрасывали корзины с едой из окон, в храме Вишванатх (куда пускают только мужчин) меня сдавила толпа так, что я вспомнил очереди в магазин времён своего голодного перестроечного детства. Вышел я оттуда посвежевшим, ощущая приятную гибкость суставов.

Гостиницы в Варанаси не строят в старом городе, и это верное решение. Наиболее приличные отели сосредоточены в районе Кантонмент, где раньше проживали англичане. Здесь и сегодня витает ощущение гетто для иностранцев — сравнительно мало пристающих индусов, 2-3 хороших ресторана (лучший — в отеле Clarks), зелёные насаждения, надёжно укрытые за решётками от посягательств. На въезде в этот район висит огромная вывеска с текстом такого рода: «Парковка индусам запрещена. Пластиковые пакеты запрещены. Нарушителей ждёт смертная казнь».

На закате мы решили размяться немного и погулять по Кантонменту, чтобы ещё раз попытаться влиться в народные массы. Спустя несколько минут мы обнаружили себя идущими по проезжей части неизвестно куда — карта снова дала сбой, тротуары исчезли, зато появились коровы и попрошайки. За нами постоянно ехало штук 5 велорикш в отчаянной надежде, что мы не выдержим и наймём одного из них. (На самом деле, если даже выбрать одного, между ними всеми немедленно начинается остервенелая драка за 10 рупий, в которой побеждает сильнейший, а все остальные ещё некоторое время едут следом и угрожают нам и ему расправой. Выглядит это колоритно, но комфорта точно не добавляет.)

За моей спиной пристроилась компания босоногих чёрных детей с серьёзными лицами. Маленькая девочка, на глаз имеющая симптомы всех болезней мира, дёргала нас за одежду и пыталась побольнее ударить, после чего убегала и пряталась в близлежащих трущобах. Я взглянул вокруг: вечерело, асфальт закончился, мы шли по улице посреди домов без окон и дверей, а местные жители бросили все свои дела и смотрели только на нас. Один из них, как мне отчётливо показалось, поигрывал в руках перочинным ножичком. Мы молча шли минут десять быстрым шагом в том направлении, которое нам подсказало сердце, и добрались до отеля, мне кажется, по какой-то счастливой случайности. Пожалуй, эта прогулка стала одним из сильнейших впечатлений за всё путешествие. Говорят, в африканских городах есть такие же районы. Но проверять эти сведения мне как-то не особенно хочется.

Вся эта обстановка предельно взвинчивает нервы. Честно скажу, я себя считал опытным путешественником, и полагал, что меня уже ничто не сможет подкосить. Но когда тем же вечером мы ехали на такси из Варанаси на ж.д. станцию Мугал Сарай, нам было не по себе. Мы проезжали километры самых убогих трущоб, в которых только может селиться живое существо. Без электричества, без воды, без твёрдой крыши, сотни тысяч людей живут в этом огромном городе палаток, самодельных навесов, шалашей из шифера и ржавого металла. Они стояли вдоль дорог и смотрели на нас через стекло, и, честно скажу, я испытал настоящий ужас при мысли, что машина может заглохнуть, или колесо отвалится на следующей колдобине, или шофёру взбредёт в голову продать нас за 100-200 рупий.

На вокзале обстановку тоже не назовёшь расслабляющей. Люди лежат и спят повсюду. Их перешагиваешь, чтобы добраться до платформы. В киосках продают такую еду, что становишься сыт на неделю от одного взгляда. Ни одна душа не знает, куда, когда и откуда придёт поезд на Дели, и придёт ли вообще. А если с платформы взглянуть вниз, на пути, то вас удивит настоящий живой ковёр — из крыс.

Моя жена никогда не теряет духа и не нервничает даже тогда, когда я уже давно нахожусь в глубокой истерике. Но здесь, на платформе вокзала Мугал Сарай, она опустилась на чемодан и положила в рот две таблетки валерианки. Я молча последовал её примеру.

Такие места очень о многом заставляют задуматься. О том, к примеру, что каждый пятый ребёнок в Индии не зарегистрирован официально — он родился, но его нет, потому что в деревне нет ни бумаги, ни карандаша, ни грамотного человека, который регистрировал бы рождения. Человек проживёт жизнь без документов и без единого шанса найти работу или получить образование.

Или о том, кто живёт в шикарных небоскрёбах из синего стекла в Новом Дели — те ли это люди, которые за десятки миллиардов долларов покупают сталелитейные и автомобильные компании во всём мире как раз в тот момент, когда в их родной стране от голода, наводнений и болезней гибнут сотни тысяч «неучтённых» людей? Или это те индийские чиновники, которые подписывают контракт на закупки десятков русских истребителей в то самое время, как под их окнами мрут грудные дети от отсутствия элементарного жилья и пищи?

Я вырос в СССР, где все жили в одинаковых панельных домах — простеньких, но добротных — и никогда не пойму, как может существовать такое государство, которое не то что прокормить, но даже сосчитать своих граждан как следует не может.

Чтобы отвлечься от такого рода политических дискуссий, нужно выбраться из больших индийских городов и съездить в Орчу — маленькое уютное селение в штате Мадхья-Прадеш. Здесь, на островке посреди ленивой, заросшей лесом речки Бетва средневековые индуистские раджи построили дворцы и храмы с бесчисленными башнями, которые отлично сохранились до сегодняшнего дня.

Обстановка в Орче по-сельски расслабленная, а все городские достопримечательности можно за полдня обойти пешком. Поздно вечером в городе гасят электричество, и в этот самый час мы решили пробраться в самый центр острова, где среди огромных безлюдных дворцов находится лучший ресторан города Sheesh Mahal. Наши шаги звучали гулко, на крепостных стенах мелькали тёмные силуэты обезьян, а мимо меня медленно проплывала вся история индийских княжеств — гаремы, Маугли, адивасьи, паланкины, шудры, бесчисленные династии… В ресторане группа музыкантов на традиционных инструментах аккомпанировала танцовщице в чадре, и остаток вечера мы спорили, какого, собственно, пола была эта танцовщица.

В Орче мы попали на индуистский праздник Дивали, посвящённый Кришне. Это очень большой праздник. Индусы полагают, что отмечать его нужно максимально шумно: чем больше шума, тем веселее. Индийские подростки добывают где-то петарды и бросаются ими друг в друга. Петарды взрываются с диким грохотом, не производя никаких визуальных эффектов, и приводят в восторг публику. Днём по городу расхаживают группы пацанов в набедренных повязках с разукрашенными лицами и длинными палками; время от времени они собираются в круг и под грохот бубнов и барабанов танцуют ритуальный танец. А женщины опасливо наблюдают всё это со стороны — это не их праздник.

В центральных штатах вообще есть на что посмотреть. Одно из самых популярных туристических мест — храмовый комплекс в городке Кхаджурахо, где тысячелетние ступы испещрены сотнями скульптурных изображений, балансирующих на грани эротики и порнографии (а иногда и за гранью). Скульптуры выглядят как живые, и самые деликатные подробности выполнены с большой точностью. Западные туристы смотрят на эти позиции, открыв рты — мы и не представляли себе, до чего они тут додумывались уже тогда, когда в Европе медведей ещё было больше, чем людей. Запомнилась скучная фраза какого-то англоязычного гида: «Скульптор изображал повседневную жизнь рядового индуса…» Ну что ж, если у рядового индуса и в наше время такая повседневная жизнь, ему остаётся только позавидовать.

Но на первый взгляд повседневный Кхаджурахо сильно проигрывает древнему. Деревня выглядит довольно убого. Она разделена на улицы по кастовому признаку: здесь живут брахманы, у них свои дома, свой колодец и свой храм Брахмы. На соседней улице — колодец касты шудр и храм «народного бога» Ганеши. Есть и маленькая мусульманская улица: кастовое общество в миниатюре. Дома разукрашены в яркие цвета, а на крыльце обязательно сидит разодетая женщина с грудным младенцем (глаза младенца подведены чёрной тушью). Рядом маленькие дети за отсутствием других игрушек лепят фигурки и цветочки из коровьего навоза — встречаются целые клумбы такого рода («Очень помогает от комаров», — с удовольствием говорят жители). По деревне нас провёл местный подросток, желавший попрактиковаться в английском языке и заодно привести клиентов в сувенирный магазин своего отца. На прощанье он сказал мне: «Я буду грызть землю, но выучусь, получу профессию и обязательно уеду отсюда».

А вот я обязательно вернусь в Индию. Парадоксально, но она произвела на нас какое-то очищающее действие. Она как фильм-триллер: жуткий видеоряд, тревожная музыка, игра на нервах, постоянный стресс — но интерес выше страха, и ты с нетерпением ждёшь второй серии, чтобы ещё раз испытать диковинное, незнакомое смешение чувств, звуков, резких ароматов неизведанного.

Ещё один яркий мазок в пёструю картину мира, которую себе рисует каждый из нас.