Командировки отнимали всё свободное время. Каждый раз, прилетая в Индонезию, я давал себе страшную клятву провести хотя бы один день не за бронированным стеклом насквозь кондиционированных офисных зданий и отеля Grand Hyatt, а на осмотре местных достопримечательностей, чтобы порадовать читателей сайта tours.babaev.net. Но двадцатичасовой перелёт и истеричные звонки из московского офиса, где всё рушится как раз в тот момент, когда ты находишься дальше всего, несколько снижали моё настроение и желание наслаждаться красотами страны.

Тем более что индонезийский представитель нашей компании господин Сухарто оказался не самым лучшим гидом на свете. Его спокойная уверенность в том, что в старом городе Джакарты, районе Сунда Келапа, меня убьют местные жители, портила все впечатления. Он упорно не хотел пройтись по древнему колоритному рынку, не желал заглянуть в заброшенный городской порт, не изъявлял немедленного желания сопроводить меня на экскурсии по городским трущобам и вообще, мне кажется, всякий раз испытывал заметное облегчение, провожая меня в аэропорт.

Поэтому решение провести в Индонезии самостоятельный отпуск было неизбежным. Путеводители рекомендовали дождаться для этого сухого сезона, но этого сезона можно ждать целый год, потому что в Индонезии с сухостью вообще большая проблема. Даже если по каким-то нелогичным причинам непосредственного дождя в конкретный момент нет, в воздухе стоит обстановка добротной турецкой бани. Даже у бассейна где-нибудь на острове Бали невозможно выдержать больше получаса, а пройтись по улицам Джакарты тяжело даже для физически здорового человека, не говоря уже обо мне. Вроде бы замеры показали (кому-то), что летом влажности в воздухе меньше, а зимой больше. Но это вовсе не тот сухой (с большой буквы) сезон, который так радует русскоязычного туриста в Таиланде или Бирме.

Тотальная влажность в низинах создаёт в воздухе дымку, при которой получаются плохие фотографии. Этого больше всего жалко – потому что именно ради хороших фотографий были построены в 8-9 веках знаменитые храмы Боробудур и Прамбанан на острове Ява. Это гигантские каменные памятники, сравнимые с Ангкором в Камбодже или индийским Кхаджурахо – при этом о них мало что известно. В Средневековье в Европе ходили легенды про мифическую царевну Будур, но где она проживает, никто толком объяснить не мог. Мало известно про историю этих храмов и сегодня – удивительно, но никто даже не может дать членораздельного ответа на вопрос, почему в 20 км друг от друга людям вздумалось одновременно начать строительство двух гигантских святилищ разных религий – индуизма и буддизма. Возможно, соперничали друг с другом два соседних царства, а быть может, они объединились династическим браком и в честь этого решили отгрохать два памятника в честь своего единства.

Для местных жителей Боробудур и Прамбанан – не только источник дохода от изменчивого потока туристов, но и реликвия. Когда-то их предки строили эти громадины, потом другие предки забросили их и позволили джунглям поглотить их, а потом они же и расчищали эти джунгли, после того как английский губернатор Раффлс распорядился вернуть их обществу. Сейчас каждого туриста встречают здесь с почётом: при выходе из машины нас сразу же окружили дружелюбные торговцы сувенирами, гиды, внешний вид которых заставляет немедленно отказаться от их услуг, и просто любопытствующие, которых в Индонезии повсюду предостаточно. Впрочем, люди здесь вполне безобидны и естественное нежелание туриста общаться с ними воспринимают без агрессии.

Любой сувенир имеет цену 1 доллар и вполне ей соответствует. Я был приятно удивлён, когда от сувенирной фигурки Боробудура, заботливо привезённой мною домой, случайно откололся кусочек, и выяснилось, что внутри она набита травой – а я-то по душевной простоте считал её каменной или как минимум из глины. Большое впечатление на туристов производят плевательные трубки, изготавливаемые местными жителями. Конструктивно они предназначены для плевания стрелами, если туда дунуть. Однако многие из моих друзей напрягали все свои жизненные силы и покрывались пятнами, дуя безо всякого результата – стрелы нужно переделывать. Моя собственная трубка, впрочем, плюёт превосходно, но я им об этом деликатно не сообщаю.

В прошлом году храм Прамбанан слегка попортило землетрясение. Эпицентр толчка находился как раз под одной из угловых башен комплекса – но у неё лишь покосилась макушка, да пара камней скатилась вниз, а вот в соседнем городе Джокьякарта сложились внутрь десятки домов и пара гигантских супермаркетов. Прамбанан явно строили на века.

Очевидное достоинство Боробудура и Прамбанана – сюда с лёгкостью можно долететь в течение часа из Джакарты. Это начинаешь особенно ценить после более близкого знакомства с Индонезией, сорок тысяч островов которой весьма скудно соединены транспортными путями. Полёты на внутренних авиалиниях являются фактически единственной возможностью перемещаться, и далеко не самой безопасной – ни по статистике, ни по ощущениям.

Одно из самых замечательных мест индонезийского архипелага – область Тораджа (Toraja) на острове Сулавеси, куда можно добраться из города Макассар (Makassar) за семь часов автомобильной дороги (когда-то в Тораджа летал самолёт, но его пассажиры, по их словам, предпочли бы, чтобы он не летал, и его отменили). Семь часов – и так немалый срок при любом десятидневном путешествии, но водители всего мира, конечно, попытаются максимально продлить это удовольствие. В этом деле спасает туристический опыт: если вы едете на частном транспорте или небольшом микроавтобусе, вы делаете следующее. Перед поездкой необходимо подойти к шофёру максимально близко и спросить так:

— А можно завтра стартовать в путь в 7 часов, а не в 9.30., и причём сразу – взять и поехать?

— Можно, — неуверенно ответит водитель.

— А можно ли закупить бензин заранее, чтобы НЕ заезжать по пути на заправки и не искать топливо нужной марки по просёлочным дорогам и частным лавочкам, как это обычно случается?

— Можно, — допустим, скажет водитель, или гид, или оба они сокрушённо скажут так.

— А может быть, и воду для водителя в бутылочке, и десяток бутербродов для его пропитания можно взять заранее, а не заезжать к нему домой на другой конец города?

— Можно, — потупится водитель, который наверняка собирался именно заехать домой, чтобы показать жене и детям бледнолицых обезьян.

Запасное колесо, лежащее где-то «у друга» водителя в отдалённой деревне, сумка какого-то родственника, которую нужно завезти по пути другому родственнику, и многие другие полезные вещи – всё это должно быть уже в машине в тот момент, когда вы в неё садитесь. Вот тогда, и только тогда, есть надежда, что вы доберётесь до Тораджи за семь часов. При ещё одном условии: по пути вы не будете останавливаться. Я обычно обещаю водителю денежную премию, если он промчится мимо своего любимого придорожного ресторанчика, где его кофе нам приходится ждать часами. Если в машине едет ещё хотя бы один местный житель (гид, случайный попутчик, коллега-пассажир), избежать остановок не удастся – всем им совершенно некуда девать время, и они готовы максимально часто совершать остановки для похода в туалет или в кафе. Создаётся впечатление, что они не ели неделями, ожидая этого путешествия. И семь часов превращаются в десять, и вот уже колоритный пейзаж террасных рисовых полей или далёких живописных нагорий вызывает только глухое раздражение, а доброе лицо водителя, оборачивающееся к вам со словами «Ну вот, ещё три часа и мы на месте, если дорогу не залило!», рискует превратиться в кровавое месиво.

Путь к просветлению – это обилие свободного времени. На Индонезию нужно не десять дней, а два-три месяца. В Торадже мы встретили пофигистичную американскую туристку, которая совершает кругосветное путешествие в течение года. Она уволилась с работы, она сидит в харчевне и неторопливо ест pamerasan (кусочки мяса буйвола, запечённые в бамбуке), и планирует посетить Сингапур в июне, а до Москвы добраться в октябре. Ей вообще некуда спешить, и этим своим качеством она абсолютно сливается с местными жителями, исповедующими знаменитую индонезийскую философию jam karat – «резиновое время». Когда я пишу эти строки, она ещё бродит по миру.

У неё было достаточно времени, чтобы прогуляться по колоритным деревушкам народа тораджа, где дома-лодки потрясают воображение своими размерами и причудливым внешним видом. Когда-то, по словам их обитателей, люди тораджа прибыли сюда на лодках с юга, гонимые людьми буги. Они поставили лодки на крыши своих домов, и так появился прототип знаменитого дома под названием tongkonan – символа земли Тораджа. И сейчас, даже если богатая семья живёт во вполне себе европейском коттедже с большими окнами и террасным балконом, рядом всё равно будет построен традиционный tongkonan с задранной крышей, как дань уважения традиции.

Но гораздо больше жители Тораджи озабочены загробной жизнью. Здесь исповедуется настоящий культ смерти и всего, что с ней связано. Когда-то, говорят, они хоронили своих покойников по-людски, в землю, и клали в могилу, разумеется, всё то, что может пригодиться на том свете. Ясно ведь, что без золотых украшений, садового инвентаря, домашних животных и большого количества еды там не обойтись. Но потом якобы появились такие, кто разрывал могилы и, не трогая садовый инвентарь, воровал золото. В результате люди тораджа стали хитрее. Сегодня они хоронят себя в отвесных скалах на высоте птичьего полёта, или подвешивают гробы на утёсах, или заталкивают их в непроходимые пещеры. В некоторых местах гробы стоят буквально на каждом шагу – часть из них давно уже используется для хранения груд костей, саркофаги для которых уже давно сгнили. Мы были в пещере, где по камням повсюду разложены человеческие черепа. А рядом, как посмертные стражники этих своеобразных кладбищ, стоят десятки фигур «тау-тау» — посмертные деревянные изображения мужчин и женщин, похороненных здесь. Тау-тау – самый яркий сувенир страны Тораджа.

Грудных детей хоронить таким образом запрещено. Вместо этого их хоронят в дереве. Во всём регионе есть несколько штук таких огромных деревьев-кладбищ, и они примечательны тем, что при надрезе выделяют молоко, вызывая у местных жителей аналогию с молоком матери. В стволе делается отверстие, в которое помещают труп, и спустя много лет это отверстие постепенно зарастает, оставляя едва заметный след на коре. Природа принимает людей обратно в себя.

Христианские миссионеры появились в Торадже в начале 20 века и ужаснулись всеми этими ритуалами. Они объяснили людям, что так делать нельзя (а вот сжигать заживо Яна Гуса, Жанну д’Арк и Джордано Бруно, видимо, можно – злорадно подумалось мне). В деревне Лемо до сих пор стоит памятник местному жителю, прервавшему жизнь одному такому миссионеру, который слишком уж упорствовал. С тех пор многие тораджа всё-таки приняли христианство, но как хоронили в скалах, так и хоронят, и на похоронах продолжают устраивать свои языческие вакханалии, только крест сверху вешают, да и всего.

На похороны собирается всё население десятка окрестных деревень. Чтобы собрать денег на такие похороны, семьи копят иногда по целому году, и всё это время покойник лежит где-нибудь поблизости. Индонезийское правительство пыталось пресечь эту практику, приводящую к разорению целых семейств, но этого сделать пока не удаётся, и всё состояние жителей Тораджа рано или поздно превращается в десятки съеденных свиней и пышные погребальные почести, как того требуют их верования. Впрочем, если потусторонний мир действительно существует, то эти инвестиции рано или поздно можно будет отбить.

Люди Тораджа вообще любят собираться вместе. Мы с моей женой Людмилой, к примеру, в своё время до хрипоты спорили, сколько людей нам пригласить на свадьбу – 52 или 54 – чтобы осталось хоть немного денег на свадебное путешествие. В Торадже на свадьбу приходят сотни людей, большинство из которых даже не обращает внимания на героев дня. Они терпеливо рассаживаются на специальные помосты вокруг свадебной площади, терпеливо ждут, пока в сопровождении разряженных в национальные костюмы девиц появятся молодожёны, пока специальный приглашённый из города тамада произнесёт пламенную речь, а потом принимаются за еду, переходящую в обжорство. Организовать свадьбу по-другому – плохой тон, это значит обречь свою молодую семью на презрение окружающих.

Или вот петушиные бои. Просто удивительно, с какой страстью люди могут предаваться этому в общем-то нехитрому развлечению. Для петушиных боёв строятся целые площади, с помостами и несколькими рядами трибун: мужчины сгрудятся вокруг бойцовых петухов, а женщины и дети будут зачарованно наблюдать бой с окрестных возвышений. К ноге каждого петуха привяжут лезвие, которым он будет сражаться с соперником, и вот тогда люди начинают делать ставки. Поставить можно хоть миллион, если найдутся люди, готовые сделать контр-ставку на ту же сумму. Говорят, здесь есть люди, которые стали на петухах богачами – а есть и те, кто потерял всё. К последним относится наш гид по Торадже господин Юнус, который за многие годы безуспешных ставок сделал один безошибочный вывод, которым по страшному секрету поделился с нами: первый бой любого петуха – это его победа. Главное, таким образом, это достать свежего петуха, и вот с этим у него каждый раз выходила проблема. Свежий петух в стране Тораджа – большая ценность.

Я поставил на чёрно-белого и с лёту выиграл 20 тысяч рупий. Рвался играть ещё, создал вмиг целую теорию петушиных войн, и до сих пор жалею, что жена меня оттащила. А так, видимо, я бы эту Тораджу под липку ободрал. А за 20 тысяч в Индонезии разве что порцию супа из петуха съесть можно.

Тораджа – очень любопытное впечатление даже для искушённого туриста. Здесь кажется, что дальше от России улететь уже невозможно. Местные жители, к примеру, уверены, что если они потрогают снег, то умрут от разрыва сердца – имеются в виду только те, кто знает, что такое снег. Но когда перед перелётом на Папуа мы спросили нашего гида, хотел бы он посетить этот благодатный остров, он немедленно отказался.

— Почему это? – спросили мы. – Там же плюс/минус то же самое?

— Нет, — он внимательно и с каким-то состраданием взглянул мне в глаза, — не то же самое.

И ведь был прав. Папуа – это вообще другой мир. Другая планета и другое время.

До долины реки Балием (Baliem) на индонезийской части острова Папуа долететь сложно, но можно. В другие части острова добраться и вовсе проблематично: дороги нет ни единой, приходится пешком преодолевать горные хребты и бурные реки. Здесь живут аборигены-австралоиды, большинство из которых после Миклухо-Маклая не видели ни одного белого человека, благодаря чему живут вполне счастливо. Лет шестьдесят назад в долине Балием разбился маленький торговый самолёт, и пассажиры-голландцы были местными жителями спасены, не съедены (почему-то) и рассказали миру про эти места. Сейчас здесь выстроен небольшой городок Вамена (Wamena), в котором существует 2-3 отеля, столько же ресторанов, закрывающихся на бессрочный обед, и возможность исследовать окрестные деревни с некоторой помощью автомобиля. Автомобили, как и все другие блага цивилизации, сюда завозят только самолётами, потому что ни речных, ни наземных путей в долину Балием не создано.

Вамена – это пограничье между поздне-каменным веком и двадцать первым столетием. По улицам бродит разодетая индонезийская молодёжь на шпильках и с мобильными телефонами, а навстречу им бредёт папуас с каменным топором, и из одежды на нём только начленник, изготовленный из местной худосочной тыквы. На рынке продают передвижные электрогенераторы и сладкий картофель-батат, остающийся единственным, что папуас научился выращивать, и то благодаря пришлым мигрантам. До появления голландцев и индонезийцев местные жители вообще ничего не делали. Сельским хозяйством не занимались, животных разводить не умели, не знали металлов и даже тетиву для своих луков делали из какой-то травы.

Их деревни представляют собой несколько хижин, построенных из кусков дерева и соломы: главный дом для хозяина семейства, несколько одинаковых жилищ для жён и свинарник. Стоимость жены – 4 свиньи, свинья доходит до 1000 долларов, так как свиней завозят самолётами, а женщин вокруг полно. Качество и тех, и других, с моей притязательной точки зрения, весьма невысокое – смотри фото на сайте tours.babaev.net. Зато среди местных жителей имеются настоящие олигархи – мы видели человека, обладающего десятью жёнами и сотней свиней, нетрудно посчитать его рыночную стоимость. А ходит он, в пример нашим олигархам, в одном начленнике, и не из золота, а из точно такой же тыквы. Да ещё пытался мне упорно продать такой же начленник за 15 тысяч рупий, уверяя, что размер имеет значение. Ну, ему лучше знать…

В деревне Дживика (Jiwika) сохранился ещё один рудимент каменного века – мумия доисторического папуаса. До недавнего времени, что подтверждал и Миклухо-Маклай, наиболее уважаемых покойников папуасы превращали в нетленные мощи. Обвалять в специях, завернуть в пальмовые листья, подвесить над костром, коптить на медленном огне в течение нескольких месяцев, до готовности. Жители Дживики крепко благодарны своим предкам, засолившим эту мумию – ныне она служит источником неиссякаемого дохода от туристов. Жителям, собственно, вообще ничего делать не нужно: они собираются вокруг в своих шокирующих одеяниях и глазеют на туристов, а те на них. У многих женщин постарше на руках вместо пальцев обрубки – после смерти каждого близкого родственника им отрубают по одной фаланге. Здесь ни одна женщина не желает смерти своим родственникам.

Внешний вид папуасов вообще вызывает много вопросов. Рассылка фотографий по друзьям и коллегам по работе, произведённая нами после возвращения в Москву, породила живейшие дискуссии вокруг нас. Больше всего, разумеется, людей заинтересовали половые признаки папуасов – почему они вот именно такие, а не другие, и как у них там всё устроено. Я до сих пор вынужден отвечать на многочисленные вопросы самого скабрезного характера, исходящие от женской части моих знакомых. На большинство из них ответов я не знаю, но позволяю работать своей фантазии, так что пишите мне смело на моём сайте tours.babaev.net.

Ещё пару лет назад между соседними деревнями здесь шли ожесточённые войны. И всё из-за унана. Дело в том, что человек ведь просто так не умирает, от нечего делать. Он умирает либо от старости — и тогда это понятно и прощается — либо из-за того, что кто-то приготовил ему унан, дьявольское зелье, убивающее всё живое. Так вот, когда человек умирает из-за воздействия унана, жители деревни начинают подозревать, что унан явно приготовила одна из соседних деревень. Люди не имеют понятия, как готовится этот унан, но почему-то уверены, что все остальные как раз в курсе дела. Собирается совет старейшин. Происходит следующий разговор:

— Унан приготовили люди деревни Дугум, потому что в позапрошлом году мы убили и съели их свинью, и они сдохнут, но этого нам не простят.

— Нет, этот унан приготовлен людьми Сумпаима, которым мы три года назад подпилили их подвесной мост.

И так далее. В конце концов решение принято, все сходятся на том, что унан готовила деревня Весапут, и всё мужское население (14 человек) собирается в военный поход против коварных весапутцев. Наш гид рассказывал, что в бытность ребёнком иногда неделями не мог попасть в миссионерскую школу, потому что тропинка туда проходила через линию фронта между двумя деревнями. Да и сейчас, как что не так, папуасы нередко берут в руки каменный топор и идут бить друг друга – или в лучшем случае иммигрантов из Индонезии.

Вот почему, когда проходя по одной из папуасских деревень, мы заметили группу папуасов, готовящих снаряжение для военного похода, мы слегка всполошились. Лица воинов были исполосаны сажей, а выражение лиц не оставляло никаких шансов людям окрестных населённых пунктов.

— Мыши, — успокоил нас гид. – Они уходят в горы на неделю, чтобы охотиться на мышей.

— Ну и много ли мышей можно убить за неделю? – скептически поинтересовался я.

— Штук двадцать пять, — после долгого раздумия сообщил гид.

— Двадцать пять? 25? И долго они их намерены есть? Я, конечно, извиняюсь, но у нас в России 25 мышей можно сожрать в один присест и даже не заметить.

— Это большие мыши, — снисходительно пояснил папуас, — они размером с собаку.

Я плох в зоологии, но до конца жизни никто не сможет меня убедить, что существует на свете хоть одна мышь размером с собаку. Это уже и не мышь будет тогда. Но гид был скуден на английскую лексику, и мог только жестами демонстрировать нам гигантские размеры папуасской мыши. Этот предмет ему грел душу. В конце концов он зажмурился от вожделения и руками делал движения, как будто гладит эту воображаемую мышь по её жирным, мясистым бокам.

Моя жена Людмила сказала, что папуасы «непосредственны, как сама природа». Такими были наши предки много тысячелетий назад. Если бы нас отбросило назад в те далёкие пещерные времена, тамошние люди точно так же, буквально открыв рты, собирались бы вокруг нас гурьбой и смотрели не моргая, забыв обо всех своих делах (если таковые у них вообще имеются). На рынке, при попытке купить немного жареного батата, мы оказались окружены жуткими полуодетыми людоедами, которые испытывали живейший интерес к каждому нашему движению и слову. Один из них сзади ощутимо потрогал меня за волосы, чтобы, видимо, позже умереть от удивления. Ещё папуасы очень любят жать руку – долго, секунд по двадцать, аккуратно щупая её. Типично людоедская привычка, по-моему.

Но, в принципе, среди папуасов тоже есть умные и глупые, добрые и жадные, уроды и симпатичные. Последних, правда, ощутимо меньше, но это ничего не меняет. Опыт показывает, что даже в Кустанае есть достойные люди – существуют они и на Папуа. Спустя десять-двенадцать веков они постепенно утеряют первобытную непосредственность, поубавится бардака и неразберихи, которые являются основой жизни долины Балием, и среди джунглей прорубят асфальтовую дорогу на большую землю. Правда, к сожалению, одновременно из долины исчезнут подвесные мосты из лиан над бурными реками, деревянные стрелы, каменные топоры и шапки из перьев птицы казуар. И тогда я снова надену свою пробковую шляпу, закину на плечо сумку и пойду дальше, вглубь джунглей Папуа. Там, в двух неделях пешего хода, куда не летают даже двухместные самолёты миссионеров, лежит страна Асмат. Там люди не знают о существовании Индонезии, строят свои хижины на деревьях и говорят на неизвестном науке языке. Там мыши размером с собаку. Там – именно там – и лежит тот мир, познать который – смысл нашей жизни.