21 июня, или Визит к Казанове

В этот день я собирался нанести визит Казанове и заодно посмотреть место его последнего пристанища. Этот знаменитый авантюрист оставил завет, которому лично я следую последние 15 лет моей жизни. Описывая свой вояж в Россию, Казанова заметил: «Надо везде побывать, когда путешествуешь и желаешь потом с полным правом сказать, что был там-то».

Утром без пяти минут семь я уже был на Смиховском вокзале. Поезда до Теплице на табло не оказалось. Я спустился в тоннель под платформами, указание на выход к нужному поезду также нигде не фигурировало. Посмотрел на билет и все понял: мелкими буквами было указано hl. n., что означало Главный вокзал. Я бросился к «Информации». Оставалось 20 минут до отправления, мне нужно было успеть доехать на метро (с пересадкой) до Главного вокзала. В «Информации» подтвердили: поезд отправляется в 7 ч 19 мин от Главного вокзала. К счастью, пожилая кассирша знала немного русский язык, и она мне объяснила, что на Главный вокзал через Смиховский скоро проедет поезд.

Я снова ринулся в тоннель. Пригородный поезд был переполнен. Огромная толпа ехала на работу в Прагу (я вспомнил М.). Удалось проехать без билета, так я стал чешским зайцем, но пока еще не злостным.

Через 10 мин я уже был на Главном вокзале. Снова в тоннель и снова не вижу поезда на Теплице. Но был поезд на Cheb (Хеб), отправлявшийся в то же время. Показал проводнице билет, и она кивнула – заходите. Вбежал в купе, где уже сидели два пожилых чеха. Поезд тронулся с опозданием на 15 мин. Можно было не нестись так, сломя голову.

Я вышел из купе, чтобы постоять у окна в проходе. Ко мне подошел мужчина из соседнего купе и спросил по-русски: «А сколько стоит билет до Теплице?» Я показал ему свой билет – 162 кроны. Он ехал не один. Я было хотел подойти к соотечественникам и поговорить о том, о сем. Но навязывать свое общество не в моих правилах. Как оказалось, правильно, что не подошел. «Соотечественник», стоя в проходе, стал говорить по телефону на ридной мове и в основном о гривнах.

Вскоре одно из соседних купе освободилось. Я перебрался туда. Стал писать дневник, примостившись на лилипутском столике у окна. Получалось с трудом, так как поезд ехал очень быстро, подпрыгивая на стыках. Я так увлекся своей писаниной, что не заметил, как доехал. Случайно взглянул в окно и увидел надпись «Теплице». Я выскочил на платформу. Уже хотел спускаться в непременный тоннель, как услышал объявление с перечнем следующих станций. Явственно прозвучало заветное название «Духцов». Я успел подбежать к проводнице другого вагона, спросил «Духцов?». Она мне показала на поезд, из которого я только что вылез. Совсем скоро я вышел в Духцове. Так я стал злостным чешским зайцем.

…Небольшой вокзал в Духцове окружало поле, лесные насаждения. Жилья не было видно. Нужная дорога шла от станции направо. Кассирша, полная, приземистая деревенская женщина с жалостливыми глазами, показала мне расписание автобусов до города. Автобус шел в 11 ч 10 мин, а на часах было 10 ч 25 мин. Решил идти пешком. Кассирша указала мне направление. «Ровненько-ровненько», – сказала она. Некстати пошел дождь не очень сильный, но неприятный. Пришлось немного подождать, но дождь не унимался. Я решил идти вперед. Вышел на дорогу, пытался голосовать, но напрасно – на высокой скорости все автомашины неслись мимо.

Ступил на тропинку, которая шла слева вдоль шоссейной дороги. С двух сторон возвышались высокие стройные деревья. Когда-то это был въезд в поместье Вальдштейнов. По этой дороге в 1784 г. в Дукс (так называлось это место в австрийские времена) приехал Казанова, бедный и разоренный. Это был его путь к последнему приюту. Его пригласил работать библиотекарем граф Иосиф Карл Вальдштейн. По этой же дороге несколько раз Казанова ездил в Прагу. Его возил в своей карете граф, показывал чудаковатого старика знакомым. Есть сведения, что и Казанова, и Вальдштейн были масонами. Граф просто выполнял свой долг вольного каменщика, давая приют Казанове.

Когда я обходил лужи и думал, конечно, о XVIII в., меня обогнала все та же кассирша, ловко управлявшая велосипедом. Лихо притормозив, она еще раз с сочувственным выражением лица показала мне дорогу. «А потом, где будет замок – направо или налево?», – спросил я. «Нет, ровненько-ровненько». – «Прямо, что ли идти?» – «Нет, ровненько-ровненько», – повторила она. Видимо, слова «прямо» в их языке действительно нет.

Минут через 10 я добрался до окраины городка Духцов. Первое встретившееся здание было бензоколонкой. В нем было кафе. Я решил пообедать и заодно переждать, когда противный моросящий дождь прекратится. Я заказал пиво и кнедлики. Молодой парень за стойкой что-то долго мне объяснял про кнедлики, но я не уловил смысла. Тяжело вздохнув, он принес тарелку с четырьмя большими аппетитными кнедликами, посыпанными … сахарной пудрой. Начинкой кнедликов было варенье. Конечно, под пиво такая закуска не годилась. Его пришлось пить вначале и только потом приступать к сладкому. Кнедлики были настолько большими, что мне удалось съесть только три. Счет был всего на 100 крон. Теперь, подзаправившись, можно было смело идти на Дукс.

Выглянуло солнце, и я довольно быстро дошел до главной площади, где справа стояли замок (он очень напоминал замки, виденные мной во Франции) и огромный храм. Как приятно подойти к заветной цели, о которой мечтал много лет, перечитывая страницы старика Казановы. В ту минуту, когда я вошел во двор замка, я почувствовал себя счастливым.

В замке работали всего две молодые дамы, полная и худая. Они продавали входные билеты, они же торговали в сувенирном киоске. Они же, как вскоре выяснилось, были и экскурсоводами по замку. Меня, как это часто бывало, присоединили к немецкой группе, которая состояла из пожилых людей, и выдали подробное описание залов на русском языке. Текст содержал исключительно подробные сведения о жизни Казановы в замке, которые потом я не мог найти ни в одном источнике. К сожалению, дамы отказались мне подарить эту памятку, что до сих пор печалит мое сердце историка-любителя.

После смерти Казановы в 1798 г. Вальдштейн продал замок и библиотеку, так что обстановка и вещи были подобраны уже после Второй мировой войны. Но дух Казановы, безусловно, остался. Я чувствовал, что густо напудренный старик в шелковых чулках подглядывает за мной из каждого угла.

На парадной лестнице нас встречали портреты владельцев замка. Конечно, здесь было изображение Карла Иосифа Вальдштейна, который дал великому венецианцу пристанище. Карл в своем сером сюртуке и со строгими усами похож на военного, генерала или полковника. Тут же портрет его брата, Фердинанда, который был меценатом великого Людвига ван Бетховена. Фердинанд одет в белый австрийский военный мундир и черную треуголку. Братья были проницательны и помогали самым первым людям в искусстве. Впрочем, Казанова был создателем произведений, не имевших тогда особой популярности. Подлинная слава ждала его только после смерти.

Затем я вошел с туристами в большой зал с огромным батальным полотном в центре, коллекцией оружия и рыцарскими доспехами. Полная дама довольно долго рассказывала о железном сундуке со сложной системой закрывания и массой секретов.

Экскурсовод нам показала комнату художника Шетнера, который был соперником Казановы по ухаживаниям за красивой девушкой Дануткой (Доротеей Клер). Она в 20 лет взяла да и родила ребенка, не будучи замужем. Рожать детей вне брака было тогда совершенно не принято. Все в городе были уверены, что тут не обошлось без итальянского развратника. Но художник и Данутка поклялись в присутствии священника, что Казанова здесь не при чем, а младенец – плод их любви. Влюбленных поженили, но вскоре бедный ребенок умер.

Далее шла реконструкция бильярдной, где в отсутствии хозяина плелись интриги против библиотекаря. Казанова обладал скверным нравом, был высокомерен, придирался к прислуге, намеренно старался не говорить на немецком языке, который казался ему варварским. Неудивительно, что он нажил себе врагов среди челяди. Граф часто был в отъезде, и Казанова оказывался один против улюлюкающей толпы. Управляющий Фельткирхнер, бывший военный, не дослужившийся до офицерского чина, отравил собачку Казановы, к которой тот был очень привязан и даже разрешал ей спать в собственной постели. Смерть животного для него была огромным горем. Кучер Видерхольт дерьмом исписал вырванный из книги портрет Казановы и вывесил его в отхожем месте.

Великий соблазнитель, бывший в молодые годы душой общества, в старости оказался совершенно одиноким. Его ненавидели и презирали все эти немецко-чешские слуги, даже пересаливали его суп, а макароны – любимое блюдо итальянцев – приносили холодными. Чтобы не сойти с ума (его собственное выражение), он был вынужден заставить себя сесть за написание мемуаров. В конце концов, Казанова пожаловался графу. Граф убрал его ненавистников, остальную прислугу заставил принести извинения Казанове. Уволенный управляющий подал в суд (оказывается в XVIII в. можно было судиться с графом!), но проиграл дело, его не восстановили в должности.

Реконструированы кабинета и спальни Казановы. На столе атласная подушка. На ней – свежая роза. В спальне кровать по размеру явно маленькая для великого соблазнителя – его рост составлял 1 м 87 см. Не успел я об этом подумать, как экскурсовод, смеясь, ту же самую мысль высказала по-немецки. И добавила, что кровать не подлинная, но той самой эпохи. Подлинной в комнате была только трость Казановы, на которую он опирался, когда ходил на прогулки. Зимы в Дуксе казались ему невыносимо долгими, и он часто страдал от простуды. Лечился Казанова по собственному рецепту строгой диетой. Он считал Дукс тюрьмой для себя. Возможно, что в зимние месяцы здесь действительно мрачно.

Библиотека замка тоже была реконструкцией. Книги на полках на всякий случай, чтобы их не унесли, связаны веревками.

Экскурсовод нажала на рычаг. Один из шкафов с книгами оказался потайной дверью. За ней в темноте находился еще один, точно такой же библиотечный зал. За столом при свете свечи в полутьме сидел Казанова и писал свои знаменитые «Мемуары». Конечно, это была восковая кукла. Но в первую секунду было полное ощущение, что перед тобой живой шевалье Сейнгальт (так часто на французский манер представлялся знаменитый авантюрист).

Далее мы пошли коридорами, которые опоясывали все главное здание замка по периметру. За одной из дверей, примыкающих к окну, скрывалась потайная умывальня. За другой дверью скрывалась портативная уборная. Отверстие для стока выходило прямо на улицу. Пользовался ли Казанова этим отхожим местом или у него в Дуксе был свой личный ночной горшок, история умалчивает...

Нас попросили черкнуть пару строк в книге отзывов. Немцы что-то написали. Я внимательно посмотрел раскрытые страницы. Так и есть: в книге красовалась и русская запись: «Таня, Ваня и т.д. были здесь. Ничего не почувствовали. Казанова спит». Я же напротив написал, что в замке дух Казановы сохранился. И добавил большое спасибо хранителям.

Нас вывели во двор прогуляться. (Я предупредил смотрительниц, что приду за сувенирами.) В большой сад вход был перекрыт железными решетками. Все стали снимать живописные виды замка, который так напоминал Версаль, потом расселись на лавочках передохнуть. Одной немецкой старушке не хватило места. Я тут же вскочил и предложил по-немецки: «Nehmen Sie Platz!» Пожилая женщина с явным недоброжелательством посмотрела на меня, она слышала, как я только что, мешая русские и немецкие слова, объяснялся с экскурсоводом. Видимо, помнит какой-нибудь танк «Клим Ворошилов», который весной 1945 г. остановился перед палисадником родительского дома. Может быть, помнит наших чумазых и циничных танкистов, с веселым смехом и славянской бранью выскочивших прямо на тихую немецкую улочку.

Я вернулся в замок и приобрел у веселых экскурсоводш сувениры на приличную сумму, в том числе книгу о городе на немецком (на русском такого издания в продаже не было) и 5 кофейных чашек по 110 крон. «В подарок дамам на работе», – объяснил я. Экскурсоводши сочувственно закивали. «Plan ist gut?» – спросил я. – «О, да». Далее я поинтересовался, где могила Казановы. Мне показали направление к костелу Св. Барбары. Он был всего в 1 км от замка.

Пошел в указанном направлении. Меня обогнали экскурсоводши, время было обеденное, и они решили перекусить, возможно, на мои только что спущенные деньги. Спустя некоторое время я успел увидеть их возвращающихся с огромным куском арбуза.

Скоро я вышел к аккуратной немецкой капелле Св. Барбары. Самого немецкого кладбища уже не существовало. Его снесли в 30-е годы чехи по национальным соображениям. Австро-Венгрии больше не было, а австрийский дух надо было вытравливать. Праправнуки тех богемских слуг, которые, потешаясь над одиноким стариком, пересаливали Казанове суп, уничтожили и его бренные останки. Мне подумалось, что я только что прошел по дороге, по которой, вероятно, везли великого венецианца в последний путь в 1798 г. Считали, что хоронят старого чудака и несносного зануду. Как оказалось, спустя годы, что погребали в тот день великого писателя. Если бы его жизнь в замке не была такой беспросветной, он бы не стал искать отдохновения в видениях своей прошлой жизни. Он начал писать мемуары, надеясь когда-нибудь их продать. Он нуждался так, что однажды, находясь в Дуксе, был вынужден продать шубу, чтобы выплатить долг кредитору. Удачно пристроить мемуары ему не удалось. Их продал спустя четверть века после смерти Казановы его внучатый племенник Карло Анджолини фирме «Брокгауз и Эфрон». Успех первого издания мемуаров был потрясающий. Казанова при жизни был человеком, широко известным в узких кругах, а после публикации «Истории моей жизни» он встал в ряд самых известных исторических персонажей. Его имя стало нарицательным. О его жизни никогда не перестанут ставить спектакли и писать книги. Буквально на каждой странице его мемуаров можно найти удивительно проницательные мысли, можно сказать, афоризмы. Вот уж кто, действительно, живее всех живых!

С левой стороны к приятному храму желтого цвета были приделаны несколько могильных плит, под которыми покоились священники и купцы австрийского городка Дукс. У входа красовалась простая и в то же величественная памятная доска «Jakob Kasanova. Venedig. 1725. Dux. 1798». Годы жизни и смерти правильные. А вот в имени ошибка? Ведь Казанову звали Джиакомо. Рядом был большой живописный пруд прямоугольной формы. На месте бывшего кладбища за церковью – небольшая роща, вместо могил ровная поверхность. Как и на всех снесенных кладбищах, здесь от земли били энергетические потоки, от которых хотелось уйти подальше. Где-то здесь лежали (или когда-то лежали) кости нашего героя. Сама церковь была закрыта. Небольшое объявление гласило, что церковь открыта в такие-то часы и только в выходные дни.

Я решил вернуться к замку по параллельной улице, выполняя завет Казановы об осмотре достопримечательностей. Для меня достопримечательностью является любая улица, куда не водят туристов. Как оказалось, я поступил так не зря. Эта улица принадлежала цыганам. Их было тут великое множество. Их белье в больших количествах трепыхалось на веревках, протянутых во всю ширину домов. Их дети и подростки шныряли в любых направлениях. К моему удивлению на этой же улице размещалась и городская полиция. Непонятный симбиоз для чешского городка.

Вышел на площадь. Слева от замка располагался старинный госпиталь, существующий не одно столетие. Улица так и называлась «Госпитальная». К замку с той же левой стороны примыкал огромный католический храм Вознесения девы Марии. Он был выше замка и, как мне показалось, более ранней застройки. Я решил зайти в него напоследок, прежде чем, как неспешным шагом и со светлыми думами удалиться из города, где нашел последнее пристанище великий развратник.

Я увидел внутри храма то, что менее всего ожидал увидеть. До потолка на многие метры – сгоревшее ободранное пространство. Здесь же стоял стенд с проспектами на разных языках. Ими торговал мужчина пожилого возраста с усталыми глазами. Тут же стоял стенд с рисунками на религиозные сюжеты. Мужчина оказался Вячеславом, русским работягой из Тюмени. Его привез сюда русский художник, который живет в Дуксе и работает под псевдонимом Чех. Художнику разрешили украсить сгоревший храм в Дуксе своими картинами. Свои небольшие работы Чех поручил продавать Вячеславу.

Я спросил у тюменца:

– А расписать стены и потолок ваш родственник не берется?

– На это нужно много денег. Сначала оштукатурить. Деревянную резьбу восстановить. Миллионы крон требуются. Ватикан ничего не дает. И местные не дают.

– Когда храм сгорел?

– В сорок пятом году.

– Здесь был бой?

– Нет боя не было. А было вот что. 10 мая красноармейцы на замковой площади праздновали окончание войны. И откуда-то раздались два выстрела. Двоих бойцов легко ранило. У одного была бутылка красного вина. Пуля разбила ее, и вино разлилось, как кровь, что всех привело в бешенство. Наши танкисты решили, что стреляли со стороны храма и дали залп по нему. Церковь заполыхала и выгорела дотла. В этих проспектах описана неприглядная роль советского солдата. Оказалось, стрелял мальчишка-подросток из гитлерюгенда. Его нашли на следующий день в парке замка и открутили ему голову…

Одна из больших картин украшала центральную часть храма. Обстановка напоминала храм девы Марии в тевтонской крепости Мариенбург (Мальборк в нынешней Польше). Те же обгоревшие обломки деревянных статуй и скамей.

Вячеслав продолжал:

– Не нравится мне здесь, уеду. Люди относятся очень неприязненно. Чешский язык мне не дается. Жара достала. Дома я купаюсь, где хочу, а здесь надо искать специально отведенные места. Пошел покупать циркулярную пилу. Не мог объяснить, что мне нужно. Пришлось объясняться знаками. Помог сделать покупку один чешский рабочий. Вот рабочие здесь хорошие.

– Зато вы посмотрели Европу.

– Это да. Можете положить деньги на восстановление храма. Если положите 120 крон, то можете взять картину.

Пришлось отказаться, потому что в тот день здорово потратился на сувениры.

По дороге назад осмотрел памятник рабочим, погибшим здесь в 1931 г. во время демонстрации. Вспомнил, что когда-то, в году 1981-м читал о подобном случае у Юлиуса Фучика, когда изучал курс международной (читай – коммунистической) журналистики. По возвращении домой я достал том произведений Фучика, изданный в 1955 г. в «Госполитиздате». Я оживил в памяти содержание этого очерка спустя 25 лет. Прямо какой-то Марсель Пруст с его деревенским печеньем (в романе «В сторону Свана» герой пробует домашнее печенье, и вкус выпечки оживляет в его памяти массу воспоминаний о детстве). Удивительная все-таки штука человеческая память. Очерк назывался «Духцов, 4 февраля 1931 года». Демонстрация безработных, руководимая коммунистами, вышла из Ледвиц в Духцов с депутацией к окружному гетману. (Напомню, что тогда был общий кризис в западной экономике.) Путь рабочим преградили жандармы. Без приказа несколько жандармов открыли огонь. Четыре человека погибли, восемь попали в больницу. Статью Фучика в качестве доклада использовал депутат от Коммунистической партии в чехословацком парламенте…

При покупке билета на Прагу на вокзале та же деревенская пани удивилась, почему я не приобрел билет туда-обратно, обошлось бы всего в 250 крон. (Кстати, хорошая подсказка для диких туристов.) Я ответил пани, что хотел возвращаться на автобусе, а потом передумал.

Поезд из Хеба на Прагу опоздал на целых 30 мин. Здесь, видимо, это в порядке вещей. Пока ехал, в купе два раза менялись пассажиры. Поезд мчал со скоростью, наверное, 200 км в час.

В 17 ч я уже был на вокзале в Праге. Узнал про поезда на Чески-Крумлов. Потом доехал до автобусного вокзала Флоренс. И там узнал про отправление на этот же город.

Вечером пил национальный чешский напиток – сливовицу. Чертовски крепкий – 45 градусов! Бьет по мозгам ненавязчиво, постепенно. Готов признаться вместе со Швейком господину вахмистру из Писека, что такой сливовицы в Россию нету.

Страницы12345678910111213141516

5,0/5 (6)

1 комментарий

  1. Alexander_A
    Alexander_A 02 августа

    Вот никак не найду ответ на вопрос - произведения Кафки так влияют на психику почитателей или наоборот - они нравятся ...как бы это сказать... уже "особенным" людям?

Ваш комментарий

Достопримечательности Читать все

Шпильберг

Шпильберг

Противоречивые чувства защищённости и страха вызывает на протяжении долгих столетий у жителей города Брно каменная крепость, стоящая высоко над городом. …