На следующее утро за Лёвой заехал Соломон и провел для него довольно стандартную экскурсию по городу, показав дворец Менелика Второго на горе Энтото, музей с останками австралопитечки Люси и заведя в несколько антикварных лавок. Лёва отказался покупать шкуру леопарда и статуэтки из слоновой кости, так как он был ответственным путешественником и искренне любил природу. Он ограничился только шерстяной накидкой «шаммой», так как в Аддис-Абебе оказалось довольно зябко, да и в дороге теплые вещи могли сгодиться.
Вульфсон решил, как говорится, не сопротивляться, а расслабиться и получать удовольствие. Когда Соломон (прозванный Лёвой ласково Моней) вывез его за пределы города, он не спросил, зачем для званого и без сомнения торжественного обеда его везут через трущобные задворки эфиопской столицы. В конце концов, иногда очень даже приличные рестораны находятся на окраинах городов, да и сам отель «Шератон» окружают отнюдь не виллы нуворишей. Однако Лёва был несколько смущён, когда их джип подъехал к некому подобию аэродрома, причем далеко не международного… Вдоль ограждения из колючей проволоки флегматично прохаживались люди в военной форме - счастливчики из сельской бедноты, которым удалось пристроиться на государственную службу. Моня притормозил у пестрого шатра, в каких обычно устраиваются летние кафе на московских пляжах. Внутри наши друзья обнаружили сидящих за круглым столом солидных мужчин в костюмах и при галстуках; только один из них был в офицерской форме. При появлении Лёвы и Мони они встали и пожали обоим руки.
Стол был уставлен круглыми подносами с аппетитными блинами инжеры, на которых красовались горочки острых приправ. Обычно от инжеры отрывают кусочки руками, забирают в них сочные мясные или овощные соусы, иногда куски мяса, курицы, тушеные яйца, и отправляют в рот. Сами эфиопы предпочитают ингредиенты поострее. Запивают пивом или теджем - разновидностью довольно крепкой медовухи, которую подают в круглых стеклянных бутылках. Завершает трапезу крепкий абиссинский кофе, с которым Лёва имел уже честь познакомиться несколько дней назад.
Новые знакомые Лёвы оказались, по их словам, действительно представителями министерств туризма, транспорта, был среди них профессор университета Аддис-Абебы, а генерал оказался ветераном эфиопо-сомалийской войны 1978 года. Оба последних хорошо говорили по-русски. Лёва всё силился понять, почему он здесь, почему они здесь, и что им от него нужно, но в конце концов решил, что Баландинскому из Москвы это всё равно виднее, чем ему в Аддис-Абебе. Тост следовал за тостом. Пили за дружбу между Эфиопией и СССР, за дружбу между Россией и Эфиопией, за Пушкина, за Боба Марли, за Хайле Селассие и за Менелика, за царицу Савскую, и за царя Соломона, за евреев в Эфиопии, и за эфиопов в Израиле. Пили за Лёву, за его мужество приехать в Эфиопию, за его бесстрашие и решимость выполнить возложенную на него Родиной великую миссию, за то, что Россия и Эфиопия будут вечно ему благодарны, и обе страны его может быть даже наградят, наконец, выпили за «Географию» и Баландинского. Вольфсону дали в руки автомат Калашникова, накинули генеральский китель и надели генеральскую же фуражку, которая сползла набекрень, поскольку размер генеральской головы был больше. Под конец, Лёва пал на колени и облобызал эфиопский флаг, а вслед за этим - и всех своих новых эфиопских друзей, девушку, разносившую тедж и подносы с инжерой, и денщика, нашептывавшего генералу какое-то донесение, предварительно погрозив ему грозно пальчиком - «А шептунов - на мороз! Шептаться нехорошо!». Абиссинский кофе Лёва влил себе в глотку прямо из кофейника, но это ему уже не могло помочь. Тедж оказался необычно крепким, очевидно, особой выдержки. Вспомнив про мега-проект по созданию Союза Эфиопских Фашистов, Вульфсон вскинул к небу ладонь и крикнул «Хайль Селассие!», и тут же повалился в кресло…
Об авторе /5 (0)
