Наш любимый вид отдыха — путешествия по Российским рекам. Мы с женой плавали более 20 раз от Волги
и до Лены. Всегда это было и отдыхом, и наслаждением. Но наступил период, когда россиянам открылись заграницы, а стоимость билета до сибирских рек стала сравнимой со стоимостью пролета до Канар. Перед нами предстала иная жизнь спокойных, уверенных в своем будущем европейцев. Но ведь отовсюду приходилось возвращаться в российскую вонь, грязь, разудалость, воровство и сравнивать обветшалого, одетого во все серое, затрапезное, умеющего с пафосом говорить о своих болячках, результатах анализов и стоимости лекарств отечественного пенсионера с одетым во все современное, довольным собой, материально обеспеченным, гуляющим на лучших пляжах Европы (за ее пределами мы почти не были) в откровенных купальных костюмах тамошним пенсионером. Спрашивать его об уровне доходов было опасно из-за возможности нервных срывов.
В начале нового века все как-то устаканилось. Нет, до уровня жизни пор-тугальцев нам еще далеко. Но
что-то у нас все же изменилось. Всех нас можно разделить на богатеньких, которых на тех европейских
пляжах, где, в основ-ном, отдыхают пророрвашиеся туда наши соотечественники, и не увидишь, кроме
внезапно разбогатевших и ищущих место, где можно “себя показать”, средненьких (назовем их — вслед за социологами — средним классом, удел которых там — отели с тремя, максимум четырьмя звездочками и
минимум возможных экскурсий и бедненьких, или которые считают себя таковыми и потому туда отдыхать
не ездят. Мы, в силу разных обстоятельств, затесались в середину, с позиций которой и пойдет
дальнейший рассказ.
Выяснилось, что для этой середины есть место на Родине, например, в столь любимых нами речных
путешествиях. Причем оказалось так, что здесь нашлось место и для некоторых “бедненьких”. Итак,
маршрут Москва — Уфа — Москва. Июнь 2002 г. Вернее, Уфа — Москва – Уфа, поэтому-то и не было
экс-курсии по Уфе. Об этом мы узнали только на теплоходе, в турфирме нас об этом не уведомили . В
результате, поместившись в каюту “Салавата Юлаева”, мы обнаружили себя единственными москвичами.
Правда, мы чуть ли не единственные, кто на теплоходе знал, что за два дня до начала круиза
исполнилось 350 лет со дня рождения Салавата. На двух москвичей приходилось более 80 уфимцев, в том
числе множество детей, которые носились во все времена дня и ночи по палубе практически без присмотра родителей и воспитателей (там были и дети из детдома).
Мы народ неприхотливый и путешествием очень даже довольны. О причинах этого — разговор впереди.
Пока же еще несколько слов о делах финансовых, для чего вернемся к рассуждениям о делении россиян на сословия. Богатеньких на теплоходе не наблюдалось. Поэтому мы не знаем, путешествуют ли они по нашим рекам. Можно лишь утверждать, что по берегам рек они проживать не против. Многочисленные дворцы и коттеджи, предстоящие наблюдению от Москвы и до Уфы с борта теплохода тому свидетельство. Стоимость некоторых из них явно зашкаливает за миллион “зеленых”. Но не будем злословить, тем более фантазии наблюдателей может и не хватить при оценке этих строений. Упомянем лишь, что экскурсовод, кажется, в Нижнекамске, удивлялась тому, сколь быстро возводятся частные дворцы и сколь медленно сооружаются необходимые городу больницы и другие строения соцкультбыта даже при повышенном внимании к этому “хорошего” городского начальника. (Правда, помещение для “самого восточного” Макдональса ему удалось построить быстро, чем тот же экскурсовод немало гордилась). Середнячки имели возможность
поместиться на теплоходе, ибо стоимость круиза им обошлось бы столько же, сколько путевка в
трехзведочный отель вместе с пролетом на Кипре или в Испании. На таковых было явное меньшинство, ибо
появилась некоторая возможность для бедненьких. Часть их имела возможность получить дотации из
профсоюзов, других организаций, результатом чего их отдых на теплоходе стал существенно дешевле даже, например, чем Крымский или Молдавский. Те же, кто таких возможностей не обрели, естественно остались в роли с завистью или с безразличием провожающих. Для них Волга, куда можно сбросить мусор или слить отходы, увы, недоступна в качестве путешествия по ней.
Ну, теперь, что же привлекает именно сейчас в речном круизе по российской реке. Прежде всего, это
наблюдение за тем, как же все-таки меняется наша жизнь в провинции, т. е. собственно в России. Нас
очень гостериимно встретили на корабле. Девушка Света привела нас в каюту показала там все как
хозяйка, потом она же каждый (!) день все там пылесосила, уносила из каюты мусор, собираемый нами в
полиэтиленовый мешочек, и обижалась на то, что иногда просили ее “сегодня не убирать. Лилия в
ресторане извинилась за то, что в ресторане уже нет мест в первую смену (рейс-то начался из Уфы),
приходила к нам в каюту и приглашала вкусить даров ресторанных умельцев, что мы и делали в одиночку, ибо других второсменников просто не было. А в Уфе она же сама закрепила за нами персональный на двоих столик на первую смену. А дары эти были столь обильны и многообразны (по вечерам обязательно выпечка, причем каждый раз различная, один раз даже пирог с начинкой из смеси мяса, риса, яйца, картошки, кажется, сыра, изюма, кураги с мифическим для нас названием “губадья”). А третья девушка, нач.маршрута Гузель, с неизменной улыбкой и вниманием выслушивала все вопросы туристов, квалифицированно на них реагировала, организовывала все экскурсии. Она даже пыталась неоднократно остановить буйство ребят, хотя у нее это не всегда получалось. Теплоход затихал на сутки после ее филиппик по этому поводу, а потом все возобновлялось при попустительстве взрослых спутников детей.
Зато Гузель с увлечением организовывала ребячьи игры на зеленых стоянках теплохода. Ей, пожалуй, не
хватало некоторого опыта в общении с туристами. Так только от нас она узнала, что следует с самого
начала маршрута попросить их, особенно, женщин не ходить по палубе в модных туфлях на высоких
каблуках. Ведь это стук по головам нижерасположенных туристов. Или не сказано было с самого начала,
что кормить чаек с борта не положено из-за того, что этот самый борт становится пестро-белым от их
“подарков”, от чего потом команда долго избавляется. Она же уговаривает туристов не быть излишне природолюбивыми в данном случае. А тут должны быть не уговоры, а обязательный к исполнению порядок поведения. Любая демократия становится неприемлимой анархией при отсутствии такого порядка, принимаемого участниками любого коллектива на себя добровольно. Такой порядок всегда должен быть выше случайного желания кого-либо. Кому-то захотелось продлить время отбоя до полуночи. Гузель дала добро, а это нельзя делать, ибо на маленьком пространстве кто-то другой привык засыпать рано и просыпаться как жаворонок на рассвете. Что ему делать при наличии до полуночи гуляющих по палубе, да еще в стучащих каблуках совах, к тому же громко обсуждая свои проблемы или ход футбольного чемпионата в Японии? Еще кто-то решил, что настало время ночного сабантуя — банкета знакомства. А что делать тем, кто ночью спит и не хочет ни с кем в это время знакомиться? Ведь демократия — это когда интересы каждого выше ин тересов многих, большинства. А ведь, скажем, беготня детей членов команды мало чем отличается от таковой же других детей. К тому же они иногда забираются туда, где их жизни угрожает опасность, например, в нос судна, куда вход вообще-то запрещен. Но все это наживается опытом при наличии воли и желания его приобрести. А это у Гузели есть. Так что завидуем ее будущим туристам!
Все издержки путешествия несомненно скрашивались природой, мимо которой мы проплывали. Волга
вытерпела надругательство над нею, совершенное несколько десятков лет назад, когда ее перегородили
плотинами и заставили осваивать новые берега. Теперь эти берега выглядят вполне естественными,
своими, волжскими. если бы не рассказы экскурсоводов, да колокольня посередине рукотворного моря
около Калязина, то наблюдающему туристу ничего особенно не портило настроения. Будь моя воля и
материальные возможности, я бы водрузил там колокол, чтобы он остерегал могучего и не очень умного
человека от излишнего вмешательства в естество Природы. И вот на этих берегах встает от почти
векового обморока Россия. Нельзя вернуться к любым старым порядкам. Ведь не уничтожишь все
построенное, не забудешь все прожитое. И многочисленные трубы заводов, мосты, летящие над Волгой,
Камой и другими реками, обилие частного транспорта и коттеджей-дворцов, как и разрушающихся по
берегам деревень — это все
наша сегодняшняя реальность. От нее избавляться просто вредно. Но на этом фоне ярче и доступнее
наблюдению становится оживающая от сна Россия, сохраняющая при этом свои, отечественные традиции.
Ведь нашей стране веками можно было гордиться церквями, устремленными ввысь ландшафта, ремеслом и
торговлей не в государствнных магазинах, а на базарах и ярмарках, где сам процесс торговли —
свидетельство свободолюбия народного. Все это сейчас можно наболюдать по берегам наших рек. Часто
берега Волги и других рек, где мы плыли, бывали крутыми, перерезанными глубокими оврагами с выходом к
реке глинянных, песчаных разломов, украшающих их на неизменном лесном фоне белыми, коричневыми,
доходящими до черноты, песчаными пятнами, делающими пейзаж иногда привлекательным этой пестротой
красок, а иногда страшноватым по той же причине. Особенно по вечерам чудится в таких берегах какая-то
чертовщина. И вот в давно заросшем лесом овраге, пересекающем такие берега, вдруг блеснет главка ц
еркви иль ее колокольни золотом, серебром или яркой краски, делая место живым для человека. Все
церкви различны по архитектуре. И стоят они не только в оврагах, но и на вершинах холмов, и в плоских
долинах. Россия зажила своими церквями, она становится прекрасной не только (и не обязательно)
духовно, но и эстетически. На всем протяжении нашего пути нам пришлось видеть лишь один суровый
памятник. Это выглядывающий из леса, как партизан, Ленин на берегу канала Волга — Москва. Ленин,
забравшийся на царский постамент в Костроме, стоит там веселый, танцующий. Туристу трудно с борта
теплохода и во время экскурсий понять, чем живет сейчас российская церковь. Что в ней появляется и
что отживает. Надеяться на исчерпывающую ее спасительную роль у нас как-то не приходится, но
несомненно, что без церкви и веры будущего благополучия в России не предвидится.
Велика генетическая память наших народов. Это использовали наши экскурсоводы. В Нижнекамске
экскурсия началась с посещения “святого источника”, а уж потом мы отправились в занявший первое
место в очередном конкурсе город, чтобы узнать, за какие же достижения он вознесся столь высоко. В
Казани мы начали экскурсию с посещения мечети Марджани, а затем, проехав мимо мест обитания и
деятельности В. Ульянова, прибыли в православный храм, где все желающие могли помолиться и поставить
свечи. Будучи в Костроме, мы естественно отправились в Ипатьевский монастырь, где значительную
часть времени посвятили не местопребыванию там Романовых, а храму с красивейшим вырезанным из дерева
иконостасом, где уже сейчас по праздникам ведется служба и ожидается посещение монастыря патриархом.
Можно понять экскурсоводов. Святынь, могущих привлечь внимание туристов, в России осталось мало.
Церковные, к тому же пострадавшие в годы атеизма, здания могут, по мнению многих, привлечь внимание
посе
тителей. Жаль только, что в этой, по сути миссионерской, деятельности нет должного единства между
турагенствами и церковью. Пока еще имеют место разборки по поводу собственности на эти здания. А в
результате даже эрудированный экскурсовод допускает ошибки, оговорки при рассказе о делах духовных.
А монахиня в Макарьевском монастыре, блестяще рассказывая о трудном процессе востановления тамошних
храмов прямо внутри самих помещений, все еще обшарпанных историей, так увлеклась святыми текстами,
что язычески настроенной аудитории стало скучно. Религиозная культура требует меры при ее освоении.
Нарушение такой меры сейчас, когда возникшая в начале 90-х годов мода на все христианское ослабла,
ибо это не забота о животе, но прежде всего — о духе верующего, а язычнику живот как-то ближе.
Не менее важным для понимания нашей сути является знакомство с местным мастерством. Города и
поселки вдоль Волги поражают обилием восстанавливающегося ремесла. В Городце мы могли не только в
музее увидеть изделия из дерева, городецкую роспись, пряники весом в кг и более, но и купить их.
Только в Костроме можно купить изделия из льна, как фабричной, так и ручной работы, на любой вкус —
кофточки, брюки, майки, кольчужки, пончо, платья и прочее как естественного серого льняного, так и
отбеленного цвета Только в Нижнем Новогороде есть магазин, где собрано такое количество изделий из
Хохломы, Холуя, Городца, Гжели и др. мест нашего мастерства, какого не было во времена недалекие в
соответствующих малодоступных музеях этих мест. Вряд ли сравнимо с другими местами, где мы побывали,
количество изделий из дерева, бересты, живописи местных художников на базаре на пристани
Козьмодемьянска, куда мы причалили поздно вечером. Там же мы поднялись высоко на край города, чтобы
войт
и в усадьбу нашего предка — марийца, перенесенную сюда из затопленных гидростроительством мест, и
убедиться, во-первых, в похожести образа жизни русских, мордвинов, чувашей и других народов
бассейна Волги в прошлом, а во-вторых, отменным качеством представленных там изделий. В этом музее
под открытым небом все экспонаты не специально для него приготовленные, а попавшие туда по случаю, в
том числе и подаренные местными старожилами.
Для экскурсантов вся ими увиденная продукция представляет интерес, если ее можно купить. А потому с
результатами мастерства мы сталкиваемся на базарах, русских базарах, где могут и обмануть, всучив
халтуру, но где иногда можно столкнуться с таким изумительным предметом, какого не найдешь в
государственной торговле. Путешествуя вдоль наших российских рек, мы смогли еще раз убедиться в
расширении базарной торговли и постепенном хирении государственных магазинов. Так в Плесе стоит
несколько лет заколоченным коиск, на котором написано “Сувениры”, в магазине с таким же названием
на пристани, единственно торгующим в воскресенье, мухи с тоски дохнут. А рядом на убогих ящичках,
скамейках местные умельцы разложены камушки, галька с нарисованными местными же сюжетами и неизменной
надписью “Плес”, колокольчики с такой же надписью и масса другой ерунды, в общем-то дорогой для
посетившего эти места туриста. В Костроме лен покупают на набережной около Ипатьевского монастыря, в
Козьмоде
мьянске корзины всех цветов, форм и расцветок, лапти, коробки из бересты — только на базаре, что у
пристани. В Ярославле хозяин местного музея в качестве сувенира и рекламы продает за пять рублей
100-долларовую купюру с собственным портретом. А вот красавец — магазин “Гостинный двор” в Уфе скучен
и количеством покупателей и подбором товаров. Все-таки в современной России место для мастеровых и
их продукции на базаре, а не в официальном государственном магазине. Если мы сохраним почтительное
отношение к церкви, мастерству, российскому базару со свободной на нем торговлей, то мы сохраним
жизнь в нашей стране, такой вот вывод напрашивается из нашего путешествия. Собственно, это в
значительной степени взаимозависимые виды человеческой деятельности в России. Своеобразие и
неповторимость архитектуры каждого отечественного храма, его внутреннего убранства, индвидуальность
иконостаса есть результат, так сказать, “штучности” их создания российскими мастерами. Искусство хохломской и холуйской росписи — следствие переориентации после 1917 года эстетических ориентиров местных
иконописцев. Св. Макарий был признан покровителем торговли в Макарьеве через два века после своей
земной кончины.
А к своим отечественным истокам мы еще будем возвращаться.
АФОНЯ