«Вы что, сумасшедшие – ехать в такое время в Иорданию?» — реакция окружающих на наши планы была достаточно однотипна. Ну
да, опасное время, взрываются автобусы и были расстреляны несколько машин с людьми, проезжавшими по пограничным дорогам. Но
ведь не на границе с Иорданией! И вообще, Иордания – дружественное государство. И сколько можно бояться! Я только отмыла
стекла от следов, оставленных клейкой лентой – она должна была защитить наши окна от предполагаемой атаки Саддама Хусейна.
Следы отмывались плохо, а с оконных рам лента просто отодралась с краской. Это после прошлогоднего-то ремонта, влетевшего в
такую копеечку! Не раз, шкрябая щеткой по стеклу, вспомнила я свою подругу, заявившую, что видала она Саддама с его
ракетами, и ничегошеньки заклеивать не будет, вопреки настойчивым рекомендациям службы тыла. Поэтому и отдирать ей ничего не
пришлось. Волков бояться – в лес не ходить, а увидеть Петру я мечтаю еще с тех пор, как мне попалось ее описание в романе
Агаты Кристи, прочитанном мною в студенческие годы.

Идея посетить Петру пришла неожиданно и со стороны – одна дама с моей работы разговорилась с какими-то иностранцами,
туристами, которые были в тех местах с экскурсией, и им понравилось, оченю рекомендовали поездку и оставили телефон
проводницы. Мы выяснили детали, прикинули расходы – не дешево, но по карману, и вот ранним утром мы трясемся в
небольшом автобусе, везущем нас по дороге на Эйлат.
Дорога эта славится огромным количеством жутких аварий. Прямая, как стрела, ровная магистраль прорезает пустыню. По обе
стороны от дороги серый песок и сглаженные холмы. Скучный монотонный пейзаж, долгий путь – два с половиной часа, если ехать
быстро. Утомленный однообразием водитель начинает клевать носом и, задремав, вылетает на бешеной скорости на встречную
полосу… Ненавижу эту дорогу, но она – единственный путь к сияющему огнями городу на берегу Красного моря.
Впрочем, в сам Эйлат мы не заезжали. Свернули, чуть завидев первые пальмы на въезде в город, проехали минут пятнадцать по
окруженной колючей проволокой трассе и остановились перед пограничным пунктом. Наша проводница уже ждала нас там. Честно
говоря, увидев ее, я удивилась – нам была обещана двухдневная пешая экскурсия по горам, встречала же нас не спортивного вида
дама, а полная невысокая француженка лет под шестьдесят, с седыми волосами, закрученными в пучок и в майке, подчеркивающей
грузные живот и бедра.

Граница отняла у нас часа полтора, хотя мы и были единственной группой на прпускном пункте. Народ в группе был сборный, из
разных мест. Пограничники долго вертели в руках паспорта Марианны, хрупкой высокой болгарки, и ее сына Семена и не могли
решить, можно ли выпускать их за рубеж (Марианна приехала на год, для стажировки, и гражданства не имела) и никак не хотели
пропускать веснущатого Митьку, Нининого сына, поскольку у него гражданство оказалось российским (благословенно израильское
министерство внутренних дел, дающее гражданство матери, но не принимающее сына!)
Но вот, наконец-то, все, и мы прошли через аккуратную, с кустиками и скамейками, израильскую сторону границы и оказались в
Иордании. Зелени больше не было, сквозь белую краску на чиновьичих стойках проглядывала прошлогодняя синяя, метрах в
пятидесяти от блокпоста стоял сортир с исцарапанными стенами, и с порывами ветра доносилась оттуда вонь. Впрочем, никакой
мороки с паспортами на иорданской стороне не было. На всякий случай, заметив, что Аннет (так звали проводницу) предъявляет
французский паспорт, и я подала не свой израильский даркон, а гербастую российскую книжечку. Минут через пятнадцать,
разместившись в такси-челноках, мы тронулись по направлению к Акабе.

Нас ждал автобус с хмурым здоровенным водилой и невысоким, немолодым, но очень крепкого вида усатым улыбчивым мужчиной,
иорданским помощником Аннет, Юсуфом, которого Гога, один из членов нашей группы, постоянно норовил назвать зачем-то на
еврейский манер Йосефом. К сожалению, мы не смогли толком осмотреть Акабу – не было времени, ограничились коротким
автобусным туром. Город выглядел красиво – много новых домов с нарядными окнами-арками, зелень. Недалеко от центра, к нашему
удивлению, тянула вверх кресты греко-православная церковь. Ожидались выборы, и главная площадь была увешана плакатами с
рекламой кандидатов, среди которых имелись и врач,и бедуинский шейх. Шейх, кстати, расположился тут же неподалеку лагерем в
шатрах, очевидно, для большей эффективности предвыборной кампании.
Погода была неважная, накрапывал дождь, и шоссе, на которое мы выехали из Акабы, было окутано серой дымкой. Два часа такой
же скучной дороги, как и по другую сторону Красного моря, были отравлены разглагольствованиями Гоги. Бывают люди, которые не
терпят, если внимание компании направлено не на них. Мы-то его все давно знали, а вот Аннет купилась на яркое красноречие.
Из всех возможных языков общения Гога выбрал почему-то непонятный никому из нас немецкий, который он изучал в школе, а Аннет
выучила специально для тургрупп из Германии. Только в три часа дня, выйдя, наконец, из автобуса, мы облегченно вздохнули,
разминая ноги, пока Аннет бегала в банк менять свои доллары (обменяные на наши шекели) на динары. Наказ ее строг – самим
ничего не менять, если кому чего захочется купить, все финансовые расчеты – через нее. Ну, что ж…
Расслабиться, правда, нам не удалось. Под энергичные понукания Аннет мы сложили сумки в холле заказанной ею гостиницы и
отправились к собственно Петре.

Сразу за будочкой с билетами стояла группа бедуинских парней с лошадьми, на которых мы и взгромоздились (за все
заплачено!). Мне, к моему облегчению, досталась спокойная кляча, тихонько трусившая все пять или десять минут до начала
пешего пути. А вот лошадь длинноногой Марианны проводник, явно заигрывая, поднял на дыбы. Надо было слышать, как
сверхделикатная Марианна пыталась визжать прилично, шепотом, чтобы не привлекать к себе внимания… В конце пути бедуины,
раздосадованные тем, что Аннет категорически отказалась давать чаевые, умчались с гиканьем, обдав нас презрением и пылью
из-под лошадиных копыт.
И вошли мы в ущелье Сик. Камни, камни, камни. Стены из песчаника, красного, розового, бордового, с желтыми и синими
разводами, вздымались вверх. Если смотреть наверх, то между целующимися верхушками стен проглядывает небо. По низу стен идет
гладкий желоб-водопровод. Две тысячи лет назад обитавшие в каменном городе набатейцы понимали толк в строительстве. Искусная
система не позволяла ни горным потокам затопить узкое ущелье, ни жителям погибнуть от жажды. С отвесных стен до сих пор
смотрят на туристов вырезанные в скалах боги этого сгинувшего народа – троица: квадрат побольше – мужчина; поменьше –
женщина; между ними – нечто, не имеющее названия и соответствующее, наверное (без кощунства) святому Духу. Богам удалось
уцелеть во времена арабского нашествия именно благодаря геометрической форме. Все изваяния, имеющие облик человеческий, были
стерты завоевателями. На одной из стен видны недостертые босые ноги некогда гигантской человеческой фигуры. Кого изображала
она? Водоношу? Жреца? Не узнать уже никогда.

Дальше на пути встречаем людей в красочной одежде, с патронташем через грудь и кинжалами, слишком блестящими для настоящих.
Традиционная бедуинская военная форма – поясняет Аннет. Понятно, бутафория для туристов. Но, конечно, фотографируемся с
ними на память.
Где-то через километр Сик вливается в огромную площадь, на которой рвется вверх розового камня дворец с полироваными
колоннами, высокий, прекрасный. Явно чувствуется влияние эллинов. Но красиво, захватывающе. Совершенно. Называется
Эль-Хазне. Казна. То ли храм, то ли захоронение. Возможно, то и другое вместе, что нередко и в христианской культуре.
Говорят, что над колоннами, в гигантской чаше, были спрятаны сокровища набатейцев. Ну да, рассказывайте. И не такие храмы на
камешки разносили в поисках сокровищ…
Смотрим на дворец снаружи. Можно зайти и внутрь в зияющие черные проемы дверей, но останавливает жуткая вонь. Запах аммиака
валит с ног. Сколько лет дворец служит туалетом реставраторам и прохожему люду? Я человек ко многому привычный, но зайти
туда не смогла.

И дальше – выбитые в скалах дверные проемы, могилы, алтари… когда-то здесь кипела жизнь, шлепали по дороге босые пятки,
стучали молотки строителей, шумели торговцы на площади, назначая цену за овечьи шерсть и сыр. А сейчас с гиканьем проносятся
групы туристов, щелкающих затворами (корейцы и немцы нас уже обогнали. Неслись лавиной, нам пришлось посторониться).
Отходим в сторону, к сувенирной лавке. Торговец спешит расставить плетеные стульчики под пыльным навесом. Садимся обедать.
В огромные плоские лепешки, напоминающие израильские питы, завернут цыпленок с овощами и острой приправой. Тощие кошки,
неизвестно откуда взявшиеся, следят горящими глазами за каждым куском. Чем они живут тут, в пустыне? Бросаем им куски, они
исчезают с урчанием. Поели? Вперед! Нас ждут великие дела.
В скалах вырублены ступени. Задыхаясь, карабкаемся по ним. Дети, конечно, далеко впереди. Удивительно держит шаг Аннет – я
задыхаюсь, а она идет вверх ровно и бодро, только седые волосы выбиваются из пучка. Гога останавливается, чтобы посмеяться
над Марианной – в болгарском языке нет падежей, и по-русски Марианна тоже говорит без падежей – «я соскучилась по мой муж»,
«я хочу пить вода». Бывают же противные люди – на мой взгляд, Марианна чудно говорит по-русски, и отсутствие падежей мне,
например, не мешает. Но она просто прелесть – не обижается, смеется вместе с ним.

Взбираемся около часа, и вот, когда уже не осталось ни сил, ни дыхания, оказываемся на вершине и и видим оттуда
раскинувшийся под ногами розовый город. Действительно, розовый. Всех оттенков – от стройного фламинго до цветов
кактуса-декабриста на подоконнике в российской деревушке. Смотрим. Цинично выкуриваем по сигарете под неодобрительное
цоканье Аннет. Гога не курит – бережет здоровье. Начинаем спускаться вниз. Ноги еле идут. На середине пути кончилась в
бутылках вода. Что, интересно, пьют кошки в этой суши? Воды нет ни капли – песок и камни. Проходим мимо навеса, на песке под
ним стоят фляги. Пустые. Завтра привезут воду для тех, кто пасет овец, объясняет Аннет. Вперед… вперед… на одном из
спусков обнаруживается бедуинка с лоточком, предлагает бусы из цветных камушков, четки, всякую дребедень. Гога неожиданно
начинает торговаться за большой кинжал. Бедуинка хочет девять динаров. Он дает семь. Проклинаем его в душе, но ждем. Торг
длится долго, недаром Гога – будущий адвокат. Солнце начинает садиться. Аннет вытаскивает из набрюшного кармана семь
динаров, которыми Гога платит за покупку. Полцарства за бутылку воды!
До гостиницы мы добираемся, еле волоча ноги. Последние метры отчаянно хочется проползти на четвереньках. Вот она, дверь…
За дверью нас ждет улыбающийся Юсуф и бокалы с апельсиновым соком. Я лично выпиваю три.
Через полчаса сбор на ужин. Гостиница пуста – кроме нашей группы одна семейная пара из Америки, и все. Международное
положение, сетует хозяин. Одни убытки, черт бы его подрал. Нам выносят мансеф – деликатес, глубоко противоречащий Торе, но
устоять мы не можем. На огромном серебряном блюде рассыпчатый рис, украшенный обжареным миндалем и зеленью, в середине –
нежнейшие куски ягненка, сваренного в овечьем молоке. Молочный соус подается отдельно. После еды откуда-то вновь берутся
силы. Мы идем в баню.

И баня пуста. Из-за террора нет туристов в знаменитой Петре. Запустение…
Переодеваемся в купальники за тонкими перегородками. Рядом – туалет: дырка в полу и изящный кувшин на цепи. Ничего боле.
Внутри бани холодно. Заходим в маленькую комнатку, наполненную паром. Садимся в уголочек скамьи. Через пять минут теплеет.
Через десять становится жарко. Через пятнадцать мы начинаем плескаться друг в друга холоднющей водой из больших чанов,
набирая ее медными черпаками.
Выходит молодой банщик и манит пальцем. Иду первая.ложусь на деревянный помост. Мылит мылом, и за ушками тоже – ой, как
мама! И – массаж! До боли, особенно в уставших икрах. Старая кожа отстает пластами. Банщик демонстрирует ее, как личное
достижение. Я конфужусь – утром же перед выездом душ принимала! Потом оказалось, что так было у всех. Размял каждую мышцу,
окатил водой, и – не успела я сообразить, что к чему, замотал туго в простыню и выставил в прохладный предбанник. А там –
огонь в очаге, банка крема на меду для распаренной кожи и душистый чай из смеси трав в крохотных чашечках. Корица и мелисса
в смеси есть точно, не знаю, что еще, но запах дивный. После массажа вернулись силы, кожа гладкая и пахнет медом, и кажется,
что лет десять с плеч долой, не меньше. После, в гостинице, засыпаю мгновенно, что для меня редкость. А завтра – вновь в
розовые горы бедуинской тропой!