Как ты приезжаешь в город, в котором когда-то был? Был всего-то два неполных дня и очень давно; просто невозможно давно, и даже непонятно, помнишь ли ты что-то об этом городе или тебе только кажется, что помнишь?

Семнадцать лет назад, в 1988 году, когда еще был СССР и существовали профсоюзы, одной из важных функций у них было распространение среди трудящихся по сходной цене различных путевок — на отпуск в дома отдыха, турбазы и санатории, на экскурсии выходного дня в различные города страны и путевок всяких прочих, которые я сейчас уже не упомню. Купить путевку через профсоюз в своей организации было в некотором роде и благом, и наградой, и удачей, потому что платить приходилось лишь часть ее цены, а путевок было не так уж много, на всех не хватало. Но с экскурсиями выходного дня было как-то легче; видимо, любителей посмотреть за два дня какой-нибудь город всегда меньше, чем желающих отдохнуть в отпуске на южном пляже. Поэтому я без труда вошла в число тех, кого в том году наш профком осчастливил путевками на поездку в Киев.

Поездка выходного дня заключается в том, что в пятницу вечером ты садишься в поезд, утром ты уже на месте назначения, а в воскресенье вечером снова в поезде, который назавтра утром привезет тебя обратно. А между этими двумя событиями тебе покажут город и расскажут о нем, а как покажут и как расскажут… да как повезет, какие люди этим займутся.

Что можно успеть за два дня? Самую малость. Разумеется, обзорная экскурсия по городу, а в Киеве, разумеется, еще Киевско-Печерская лавра. Нам повезло: с Киевом нас знакомил молодой мужчина по имени Александр, умный, интеллигентный и влюбленный в свой город. Во времена, когда советская идеология безраздельно властвовала на всем советском пространстве и требовала непременных реверансов в сторону идеологических постулатов, он сумел обойти все подводные камни и избежать штампов. Он рассказал про свой город без расхожих трескучих фраз, рассказал с таким изяществом, так четко, ясно и доходчиво, что все прекрасно отложилось в памяти если не буквально, то эмоциональным настроем и сразу возникшим пониманием, что Киев есть за что любить. Иногда в его словах сквозила ревность к Москве; что ж, у кого ее не бывает? Но какой бы там Москва ни была, все равно Киев — лучший город на свете! И с его правом так считать спорить было незачем.

И вот я через семнадцать лет снова еду в Киев. За эти годы произошли события, которые не оставили камня на камне от того, что когда-то казалось незыблемым. И Киев теперь в другой стране, он столица одного из самых больших европейских государств. Что я там увижу? Узнаю ли его? Понравится ли он мне?

Утро 30 апреля 2005 года, вокзал в Киеве. Здравствуй, знакомый незнакомец!

Конечно, без фотографий читать не так интересно, и было бы жаль, если бы их никто из читающих не увидел. Поэтому сразу хочу сказать: приходите посмотреть их на мой сайт. Адрес страницы http://seleniana.narod.ru/Kiev/Kiev.htm

Нас встречают и везут… Это сразу же называется обзорной автобусной экскурсией по городу. Я не слушаю, я смотрю… Я знаю и не знаю, узнаю и не узнаю. Но слава богу, есть на свете незыблемое: по-прежнему течет Днепр, по-прежнему существует Подол. И Лавра на месте, и памятник Владимиру — крестителю Руси все так же стоит на склоне Владимирской горки.

Мы завтракаем в кафе «Домашняя кухня» на Подоле, завтрак неплох. В тот раз мне не пришлось побывать на Подоле, а теперь я сюда обязательно вернусь, обязательно…

Едем устраиваться в гостиницу. Вот еще одна незыблемость — гостиница «Украина», я в ней жила и в прошлый раз. О, а вот теперь начинаются новости!

Гостиница «Украина» находится в самом центре Киева — в начале Крещатика на площади, которая теперь называется Майдан Незалежности, а в советские времена носила имя Жовтневой, то бишь, Октябрьской революции. По одну сторону площади тогда полукругом стояли пять домов не очень выразительной архитектуры, которые тем не менее явственно показывали границу площади, что от них и требовалось. С противоположной стороны границей площади была гостиница «Украина». Из-за своего стратегического положения на возвышенности она была архитектурной доминантой площади, довлела надо всем — может быть, и не очень заслуженно, ведь всего-навсего гостиница, но так уж получилось по воле архитекторов. Пространство между этими двумя сторонами было необозримым… Большая, просторная площадь, есть где разгуляться взгляду. И то, что ее пересекает Крещатик, взгляду ничуть не мешает, все равно это пространство воспринимается единым целым. К гостинице вела широкая лестница, обсаженная по сторонам деревьями, и площадь с нее хорошо просматривалась.

Это воспоминания, а теперь… Первое, что бросилось в глаза — перед гостиницей выросла высокая белая колонна в псевдоклассическом стиле, как я его для себя определила (может, и неправильно), опирающаяся на нечто портикообразное — с колоннами и позолоченными финтифлюшками. На верху колонны — женская фигура, держащая в руках калиновую ветвь. Калина у украинцев — символическое дерево. Понятно, что женщина олицетворяет собой независимую Украину, а колонна, поставленная в год 10-летия независимости Украины, посвящена обретенной в 1991 году независимости. Невзирая на важность темы, которой колонна посвящена, хочу сказать, что от колонны осталось стойкое и непрошедшее впечатление безвкусицы и китча. Самое лучшее в нем — это фигура женщины. А еще позолота эта… Свобода, конечно, дорогого стоит, но не сусального же золота. Не думаю, чтобы этим описанием я задела чувства киевлян, наверняка они в глубине души точно так же ругают сей безвкусный монумент. На верху колонны рядом с женщиной висит выцветший оранжевый флаг, на котором написано: «Так! Ющенко!»

Между монументом и гостиницей вместо спускающейся лестницы теперь склон чего-то стеклянного, сильно смахивающего на оранжерею или теплицу. Потом выяснится, что это выход наружу подземного магазина «Глобус», располагающегося под всей площадью. Метастазы этих стеклянных выходов находятся еще в нескольких местах площади в виде полушарий.

С монументом Независимости перекликается какое-то странное сооружение на другой стороне площади — в виде арки и крылатого архангела наверху. Есть еще и фонтаны. В общем, площадь замусорена сверх всякой меры, а если прибавить палатки, торгующие питьем, то картина площади будет полной. Слава богу, хотя бы те пять домов стоят на том же месте, а то бы площадь вообще не узнать. Поработал над ней явно не гений архитектуры.

Заселившись, отправляемся на пешеходную экскурсию по центру. Странное дело, я вроде бы внимательно слушаю нашу сопровождающую, которая нас встретила на вокзале, свозила по городу, заселила, а теперь ведет по городу снова, но ее слова не задерживаются у меня в голове. Не так говорит, не теми словами, которые в состоянии прочно лечь в память? Или мне нужно совсем другое? Я опять смотрю вокруг во все глаза и теперь многое узнаю. Да, я помню этот город, хотя бы самое главное, но помню. Приятна радость узнавания, хотя неизвестно, чего тут больше — узнавания или нового увидения. Мне надо связать воедино отдельные куски воспоминаний, дополнив их тканью вновь увиденного, и получить новый образ города — более полный и более цельный. Надеюсь, что времени на это у меня хватит.

Кстати говоря, я чувствую, что для удобства надо дать имя нашей сопровождающей. Настоящее имя я называть не хочу, потому что придется пустить кое-какие критические стрелы в ее адрес, поэтому пусть ее зовут хотя бы Анной.

Идем вниз по Андреевскому спуску. В программе — экскурсия в дом-музей Булгакова. Это двухэтажный дом под номером 13. Булгаков жил в нем в семье своих родителей с многочисленными братьями и сестрами в 1906-1919 годах. Здесь же он поселил героев своей пьесы Турбиных, и в музее должным образом обработали двухслойность образов, витающих над домом, отчего получилась некая двойственность всего, что можно там увидеть. Создатели музея поступили мудро: они не стали заставлять комнаты настоящими предметами, про которые у каждого сразу возникал бы вопрос: а подлинные ли они? Какое они имеют отношение к Булгаковым? Ответ был бы один и тот же: никакого отношения, потому что подлинные вещи семьи Булгаковых, ясное дело, не сохранились. Они изящным образом вышли из положения, создав вместо вещей их слепки из гипса, то есть, как бы образы вещей. Тем самым убили множество зайцев: никому не морочатся головы, нет нужды объяснять каждому, что эти вещи не подлинные, и наконец, музей приобрел от этого особый стиль условности, тем более уместный, что тут как бы одновременно обитают две семьи — семья Булгаковых и семья Турбиных.

Так получилось, что именно Булгаков первым познакомил меня с Киевом. До него Киев был только словом, за которым ничего не стояло; вернее, стоял факт из учебника, что это столица Украинской ССР, один из многих городов на карте Советского Союза — и более ничего. Но случилась экранизация пьесы «Дни Трубиных» — неплохая, на мой взгляд, и оказалось, что там живут люди, за которых болеешь душой и которых хорошо понимаешь. У меня в Киеве словно появились знакомые, и он ожил, приблизился, приобрел объем и форму, стал привлекательным и манящим.

Итак, мы на втором этаже в квартире Булгаковых. Комнатки маленькие, но их много. Первая слева из коридора — гостиная. И вот еще одна находка музея, видимо, его ноу-хау — синие стекла в окнах, отчего вся комната освещена мрачным синим светом. Такой свет иногда встречаешь в медицинских учреждениях. Зачем в гостиной такой свет? А затем, чтобы передать нам атмосферу зимних месяцев 1918 года, которые Турбины провели в тяжелом ожидании. Холод, стужа, тревога, неопределенность, и из окон смотрит темно-синий пасмурный день. Все это нам объясняет эмоционально заряженная проводница по музею — женщина-экскурсовод, которая выспренними словами (где только нашла их такое количество?) и голосом, полным сладкой патоки, рассказывает нам про жизнь Булгаковых в этих стенах и за ее пределами. Особый дар сладкоголосия, которому я не поклонница. В каждом ее слове и в каждом жесте сквозит благогоговение перед Великим Писателем. Плавным жестом балерины она поднимает руку и показывает нам очередной экспонат, один из немногих настоящих, подлинных, булгаковских (здесь такие есть), одновременно рассказывая о нем. Речь течет плавно и непрерывно, как равнинная река. Под ее слова мы переходим из комнаты в комнату. Рядом с гостиной комната Елены, сестры Булгакова, она же комната Елены Турбиной. Не забыта тема «нехорошей квартиры»: в угловую комнату самого Булгакова мы пробираемся через шкаф, а на двери в комнату стоит номер 50. Забавники-затейники, эти сотрудники булгаковского музея.

Комната Булгакова мне нравится больше всего, она более других похожа на живую. У окна письменный стол, на столе помимо прочих вещей фотография Булгакова за этим столом. Понятно, что именно она послужила главным источником информации при обставлении комнаты. В боковое окно смотрит глухая кирпичная стена, и у меня сразу возникает вопрос: а во времена Булгакова именно так и было? Я не успеваю его произнести, как ответ уже звучит: да, так было и при Булгакове. И даже более того, эта стена обыграна Булгаковым в своем произведении: в глухом прогале между стенами, где никто никогда не бывает, Николка Турбин прятал пистолет.

Я настраиваю фотоаппарат, чтобы снять этот понравившийся мне уголок комнаты, но это замечают и говорят: «Снимать нельзя. Это дорого стоит.» Хорошо, а если заплатить? Оказывается, заплатить тоже нельзя, не предусмотрено. Я как законопослушный человек снимать не стала, надеясь купить что-нибудь на эту тему, если уж оно «дорого стоит», и теперь жалею об этом. Надо было все-таки набраться нахальства и сделать хотя бы один снимок. Музей как собака на сене снимать не разрешает и в то же время сам не имеет никаких изданий, где бы можно было все это увидеть. Единственная книга по теме, которую я увидела по выходе из музея — это книга «Булгаков в Киеве» — большая, толстая и дорогая. На покупку она меня не вдохновила.

В доме долгое время была коммунальная квартира, и сразу возник резонный вопрос: а планировка квартиры Булгаковых восстановлена? Ведь наверняка были какие-то перестройки… Я спросила об этом нашу вдохновенную рассказчицу, когда экскурсия была практически закончена и мы уже вышли на лестницу. «А как же, как же, — обрадовалась она вопросу, — сохранились все планы в городской управе…» Далее последовал пятиминутный рассказ, хотя мне все стало ясно из ее первых слов. Я послушала и пошла тихонько вниз по лестнице, вежливо ей кивая и говоря: «Да-да, спасибо». Она смотрела мне вслед и все говорила, говорила… Удивительный человек. Такие люди украшают наш скучный мир. За музей Булгакова можно быть совершенно спокойным: его не дадут ни закрыть, ни сломать, ни испортить. Костьми лягут, но не дадут.

После музея мы не идем дальше вниз по Андреевскому спуску, что было бы логично, а возвращаемся назад и отправляемся к Михайловскому Златоверхому монастырю. Идем по аллее, где выставлены многочисленные картины киевских художников. Судя по длине аллеи и количеству выставленных картин, художников в Киеве великое множество. На ходу взгляд выхватывает интересные картины, но остановиться, рассмотреть и прицениться нет времени. Впрочем, приценяться незачем, все равно не покупать.

В Михайловском Златоверхом монастыре главное — Михайловский Златоверхий собор. В этом месте встретились две синевы: синева собора и синева неба над ним. Они не смешиваются между собой только потому, что синева собора чуточку иного оттенка, чем у неба. Впервые вижу такой синий-пресиний собор. Правда, этим двум синевам не дают смешаться еще и золотые купола… А какие еще купола могут быть у собора, названного златоверхим? Только не очень понятно, почему именно этот собор златоверхий, если золотые купола есть в Лавре, есть у Софийского собора, есть у многих других храмов? Выскажу правдоподобное предположение, что он был в Киеве первым храмом с позолоченными куполами. Это уж потом ему стали подражать; эпигонствовать, так сказать.

Архитектурно он тоже примечателен: каждая сторона имеет по четыре контрфорса, которые, собственно и есть его стены. Контрфорсы были сделаны вынужденно: в 1710 году при очередной реконструкции храм чуть не рухнул, и пришлось его стены срочно укреплять. Отсюда его такой оригинальный вид, совсем не канонический для православных храмов.

К сожалению, это собор представляет собой то, что сейчас называют словом «новодел». Подлинный храм разрушили в 1937 году, когда потребовалось место под здание Совнаркома, которое, к счастью, не построили, и нынешний храм восстановили совсем недавно — в 2000 году. Хорошо, что Киев озаботился восстановлением храмов, хотя параллельно, как нам рассказали, идет и иной процесс: что-то разрушается, где-то «новые украинцы» полусамовольно строят свои коттеджи, засоряя историческую среду своим «новоукраинским новоделом», где-то этим безответственно занимаются сами государственные органы.

Возле Михайловского Златоверхого монастыря мы расстаемся на сегодня с Анной, и первым своим самостоятельным делом в Киеве я иду проведать князя Владимира, крестителя Руси. В прошлый раз я его толком не разглядела. Был август, и он стоял по плечи закрытый густой листвой — ни просвета, ни прогала, видны только голова и крест. Сейчас, в мае, совсем другое дело: памятник хорошо виден весь, от верхушки до подножия. Владимир в длинном плаще держит крест в правой руке и смотрит вдаль. А мимо спокойно течет Днепр.

У главного входа в Михайловский монастырь лежит Михайловская площадь, а за ней тянется бесконечное пространство, замыкаемое высокой колокольней, в которой я узнаю старую знакомицу — Софийскую колокольню, а по ней догадываюсь, что тут же рядом стоит и Софийский собор. Как все близко! Ноги сами несут меня туда, мне надо, не откладывая, прямо сейчас подойти ближе и поздороваться. Михайловская площадь плавно переходит в Софийскую. Путь к Софии одаряет нас известным памятником Богдану Хмельницкому, установленному на высоком постаменте-утесе. Все бы ничего, только конь под Богданом выглядит пятящимся и как бы чего-то испугавшимся. Словно не хотел он почему-то взбираться на этот утес. Помимо памятника на площади ничего нет, она обширна и пуста. Наверно, так и должно быть перед жемчужиной — Софийским собором. Чтобы ничего не мешало.

Я захожу на территорию, которая называется «Национальный заповедник «София Киевская». Ну, здравствуй-здравствуй, голубая колокольня! Она на многие века моложе Софии, построена только в 17 веке совершенно в ином стиле, чем собор, и выглядит тут несколько чужеродной. В тот раз Александр с легкой иронией сказал нам, что лепнину на ней делали наивные люди, мало знакомые с канонами религиозных изображений, и ангелы у них одеты по-украински. Лица у них, добавлю я от себя, тоже не ангельские, а человеческие, курносые и щекастенькие такие. Но крылья есть, так что все равно ангелы.

Софийский собор я не узнаю. Я помню, как мы спустились по кривым каменным ступенькам и оказались внутри — сразу в 11 веке, а как он выглядел снаружи, из памяти начисто выпало. Внутри от стен веяло стариной, и легко представлялось, как стояли тут современники Ярослава Мудрого и молились. Что там сейчас, за этими стенами? Немного тревожно… Но заходить сейчас внутрь я не буду; поздно уже, не пустят, наверно. И не хочется второпях. Мы придем сюда послезавтра с экскурсией, вот тогда и узнаю, что изменилось и как.

А теперь мне надо на Крещатик — тоже поздороваться. Вернуться к Михайловской площади, от нее вниз по симпатичной Михайловской улице к Майдану Незалежности, а оттуда вправо — вот и Крещатик!

Крещатик, все такой же величественный, вроде бы совсем не изменился. На том же месте центральный универмаг… Семнадцать лет назад в субботу после шести вечера он единственный в Киеве из непродовольственных магазинов нес свою торговую вахту в то время как все остальные магазины уже по-провинциальному отошли на отдых. Я тогда купила в нем что-то пустяковое, чтобы не вернуться из столицы Украины совсем уж без покупок. Сегодня тоже суббота и тоже вечер, но совсем другая суббота и совсем другой вечер…

И Бессарабский рынок на своем месте. Если есть что-то неизменное в этом мире, так в первую очередь Привоз в Одессе и Бессарабский рынок на Крещатике.

Крещатик после войны лежал в руинах, и как нам скажет назавтра Анна, казалось, что нужно 100 лет, чтобы его отстроить. Но нет, его строительству помогала вся большая страна, и 100 лет не потребовалось. Его начали строить сразу после войны, и очень скоро… нет, не восстановили, а построили заново. Его расширили, создав по одну сторону широкий бульвар, который теперь славен своими знаменитыми каштанами, и застроили домами того узнаваемого архитектурного стиля, который прочно получил неофициальное название сталинского. Крещатик всегда будет напоминать киевлянам, что когда-то Киев и Москва были в одной стране и получили свою архитектуру послевоенного периода из одних и тех же рук.

Теперь по выходным Крещатик становится пешеходным, по нему можно ходить вдоль и поперек. Это здорово, только в нагрузку к пешеходности на нем выросла этакая плесень — целый ряд красных палаток вперемешку с навесами, на которых однообразно как заклинание читается одно и то же слово «Coca-cola». Что продается в этих палатках, можно догадаться, не заглядывая: разумеется, питье — всякие там фанты, пепси, колы и пиво. Оно и понятно: гуляющий праздноотдыхающий народ не должен ни минуты испытывать жажды.

Кстати говоря, а мне ведь тоже хочется пить. Желание вполне законное, если вспомнить, что пила я в последний раз где-то в 12 часов дня. Из исследовательских побуждений я поизучала ассортимент питья в палатках, но скоро поняла, что мои притязания изысканнее того, на что претендует гуляющий по Крещатику народ: мне нужно не много не мало как томатный сок! Ни в одной из палаток его не было. Что делать? Неужели Крещатик позволит мне умереть от жажды? Нет, Крещатик не позволил. Недалеко от Бессарабского рынка в маленьком магазинчике я увидела искомое. Хвала Одесскому консервному заводу детского питания! Литровый пакет натурального томатного сока — это самое лучшее, что он произвел и поставил в тот магазинчик!

А Крещатик когда-нибудь спохватится и сотрет с себя эту плесень. Палатки этих современных печенегов — торговцев питьем, слава богу, легко снять и выбросить, не оставив о них даже воспоминаний.

Солнце уходит за высокие дома Крещатика, надвигается киевский вечер, а я медленно иду по улице обратно. Сейчас будет Майдан Незалеж… А может, площадь Жовтневой революции?

Семнадцать лет назад в такой же субботний вечер, когда насыщенная программа дня была уже выполнена, а сидеть в номере не хотелось, мы вышли из гостиницы и спустились на площадь. Она была полна народу, люди стояли группками и пели украинские песни. Мы переходили от группы к группе и слушали, слушали… Украинские народные песни удивительно мелодичны и напевны; может, это от языка идет, который сам как музыка? Мы встаем около очередной группы и слушаем до конца песню. «А вот эту еще не пели», — говорит кто-то и тут же начинает ее. Все подхватывают. Пойти дальше или слушать ее? Рядом поется что-то другое и тоже хочется услышать… И ходили мы весь вечер по площади туда-сюда, разрываясь на сто частей.

В тот вечер я услышала украинских песен столько, сколько не слышала никогда — ни раньше, ни позднее. Это стало самым сильным впечатлением от того Киева. Рядом с ним, но чуточку поодаль, стоят Софийский собор и пещеры Киевско-Печерской лавры.

Так что я сейчас увижу на площади? Унесет ли меня машина времени на семнадцать лет назад? Нет, чудес не бывает. Нет площади Жовтневой революции, есть Майдан Незалежности. И душа народа не просит песен, как просила тогда. Все изменилось и изменилось безвозвратно.

Следующий день, 1 мая — это день пасхи. Христос наконец-то воскрес. О том, что это еще Праздник Труда, или как он теперь называется? никто не вспоминает. Нет, не совсем так: мы видим кусочек демонстрации с транспарантами и красными флагами на Арсенальной площади, когда едем в Лавру; стало быть, кто-то и помнит.

Утром мы ходим с Анной по красивым улицам аристократического района Липки и, как потом выяснится, еще и по Печерску. Это тоже район Киева. Печерск у нас в программе, но Анна обращается с программой свободно и непринужденно: где-то убавит, где-то прибавит. В целом мы вроде и не в убытке, но иногда выходят непонятки: что же мы, собственно, видели-то?

Липки прилегают к Крещатику с восточной стороны. Здесь я в тот раз не была. Если пройти от Майдана Незалежности немного вверх по улице Городецкого, окажешься в самом сердце Липок. А тут уж только задирать голову и смотреть во все стороны. Спасибо деревьям, они еще не закрыли дома распустившейся листвой, а что будет летом? Только верхние этажи и увидишь. Зелен город Киев, это без сомнения. Уже на улице Городецкого есть что посмотреть: на ней стоят несколько домов стиля модерн. Ведомые Анной, мы направляемся к знаменитому дому с химерами сложным прерывисто-зигзагообразным путем, чтобы не пропустить по дороге ничего, что заслуживает внимания. День празднично-выходной, на небе ясное солнце, на улице тепло — все располагает к удовольствию от прогулки. На площади Ивана Франко возле театра его же имени сидит любимый киевлянами артист Николай Яковченко вместе со своей таксой. Вся группа изъявляет желание сфотографироваться рядом с ним, и все по очереди садятся кто на колени к нему — это женщины, естественно, кто скромно рядом на скамейку, кто на его таксу. Артист не возражает, он сидит отрешенный от суеты и немного грустный, как мне показалось. Скульптура поставлена совсем недавно, в 2000 году. Таких скульптур, относящихся к категории садово-парковых и поставленных в последние годы, в Киеве уже немало, и они весьма способствуют неформальному восприятию городской среды и очень его украшают.

Проход к дому с химерами закрыт. «Странно, — говорит Анна, — всегда эти ворота были открыты, а сегодня их почему-то закрыли». Из-за такой странности нам пришлось увидеть только боковую сторону этого замечательного дома. Некоторые химеры на крыше все-таки были видны, но солнце светило как раз против них; в общем, сплошное невезение с этими химерами.

Дом строил для себя известный в Киеве архитектор Городецкий и жил в нем, а потом продал, и в конечном счете дом остался в городе как один из самых оригинальных памятников архитектуры.

Далее нам предстоит Киевско-Печерская лавра. Анна еще вчера предупредила нас, что ежели кто желает освятить там куличи или другую снедь, может захватить ее с собой. Возможность освятить там будет. Она и сама с утра ходит с корзинкой. Там, прикрытое салфеткой, лежит что-то, тоже судя по всему предназначенное для освящения.

Мы едем к Лавре на городском транспорте. В Киеве тоже есть маршрутное такси, но это не московские тесные уазики, в которых даже нельзя разогнуться, это небольшие автобусики, в которых ехать достаточно комфортно. А плата за проезд в нем вдвое больше платы в городском транспорте, которая едина для всех видов и составляет не по-рыночному мало — всего 50 гривновых копеек.

Такой автобусик и привез нас ко главному входу в Лавру, обыденно выходящему прямо на улицу. Безо всякой внутренней подготовки ты видишь вдруг в небольшом коридоре перед собой нарядно разукрашенную Троицкую надвратную церковь, проходишь под ней и оказываешься на территории Лавры, а там тебя сразу же встречает нарядный (в стиле украинского барокко) Успенский собор. Он был в тот момент в тени, и мне показалось, что стены у него желтоватого цвета, гармонирующего с богатой позолотой и как бы немного приглушающего ее. Позолоты много, вдобавок стены изукрашены росписью, и про все вместе хочется сказать: лепота! Когда я увидела, что стены собора на самом деле белые, было уже поздно: я его уже приняла и отказываться не собиралась. Почему-то мне пришлось по душе и то, что фасад состоит из двух симметричных частей, между которыми утоплен вход. В общем, все это оказалось мое, а почему — неизвестно. Просто понравилось и все тут!

Вдоль обеих сторон дороги, ведущей ко входу в собор, выстроились люди, поставив перед собой на землю сумки или корзинки с продуктами, и терпеливо ожидают, когда к ним выйдет священник и все это освятит. Еда открыта всем взорам, у одного мужчины я заметила в корзинке вместе с выпечкой бутылочку спиртного. Такое доверие к доброте господа, который и спиртное не откажется освятить в этот торжественный пасхальный день, показалось мне безмерно трогательным.

Успенский собор — это тоже новодел, он был взорван в ноябре 1941 года и доподлинно осталось неизвестным, кто это сделал — немцы или советские подпольщики. Восстановлен он в 2000 году государством и поэтому принадлежит государству. Церковь арендует его для своих нужд. Здоровые отношения государства и церкви.

Недалеко от территории Лавры одиноко стоит церковь Спаса на Берестове, где, как говорят, похоронен основатель Москвы Юрий Долгорукий. Посмотреть на нее можно только снаружи, внутрь пройти нельзя. Постояли, посмотрели… Так вот иногда получается в жизни, что тебе выпадет честь основать великий город, но будет тебе это совсем невдомек, и ты будешь стремиться в великий Киев, с переменным успехом бороться за его престол и там найдешь свое последнее пристанище. Подумаешь, какая-то Москва в непроходимой лесной чаще на далеком севере! Она и основана была от нечего делать, пока не поманила столица могущественного государства домонгольского периода — Киевской Руси.

Лавра состоит из двух частей: верхней и нижней. Верхняя Лавра находится на возвышенной части крутого днепровского берега, а нижняя, понятное дело, — под этой кручей. Там и находятся знаменитые лаврские пещеры, которые в свою очередь делятся на ближние и дальние. Именно с пещер Лавра и начиналась, поскольку в них в давние годы поселился первый монах будущего Киевско-Печерского монастыря. Они принесли славу Лавре, потому что тела похороненных в них монахов не подвергались тлению, а это считалось признаком святости. Святых за долгие века набралось много, и они были предметом поклонения и заодно исполнителями просьб страждущих, которые просили кто исцеления, кто замуж поскорее выйти, кто ребенка чтобы родить…

Нам тоже предстоит побывать в этих пещерах. Водит нас по Лавре не Анна, а отдельная путеводительница — специальная лаврская, она же ведет нас в пещеры. Как сказала Анна, она не имеет права водить здесь экскурсии, здесь все отдельное, все свое. Какое это «свое», очень скоро стало понятно — сугубо религиозное и вдобавок бубнящее себе под нос так, что в двух шагах ничего не слышно. Она останавливает нас в какой-нибудь точке и долго-долго, не сходя с места, что-то рассказывает, и это мне в конце концов так наскучивает, что я начинаю делать круги и высматривать ракурсы для съемок.

Перед пещерами она тоже держит нас не меньше получаса, нудно рассказывая, кто где там лежит и по каким просьбам специализируется. Наконец мы в них идем. Я обратила внимание, что перед входом на стене висит объявление, что, говоря светским языком, сотрудники отдела внешних сношений Лавры имеют право на внеочередной проход с экскурсиями в пещеры. Только в оригинале стоит не «имеют право», а «имеют благословление», что, конечно, меняет дело до неузнаваемости.

Хотя в пещерах давным-давно проведено электричество, оказалось, что его теперь не используют, а потому надо идти со свечами. Со свечами так со свечами. Каждый купил себе свечку, зажег ее, и мы вереницей двинулись внутрь.

Здесь я хочу вспомнить, как это происходило в тот раз, семнадцать лет назад. Острое было впечатление, потому как ничего подобного еще видеть не приходилось. Мы шли гуськом (никаких свеч!) не быстро и не медленно, при неназойливом освещении взгляд выхватывал в нише деревянный футляр со стеклянным верхом, а в нем что-то, покрытое специальной церковной тканью. Отдельно закрыто лицо, но наружу из-под одеяния выставлена иссохшая кисть правой руки. Это действительно рука, никаких сомнений. Она маленькая, узкая, с длинными пальцами. Почему-то неловко от того, что на это смотришь, словно наблюдаешь что-то интимное.

По выходе из пещер состоялась небольшая лекция. Нас водил по Лавре не Александр, но этот эскурсовод тоже знал свое дело. Возник вопрос: а действительно ли эти мощи сохраняются только благодаря уникальным свойствам пещер или тут применяется химия? «Что было раньше — неизвестно, не догадались проверить, а сейчас уж точно не без химии», — ответил он.

И вот повторение пройденного: мы идем гуськом, впереди наша предводительница. Но теперь все иначе. Ниши, футляры, никаких рук снаружи. Нет, в одном месте была — коричневая, как будто вылеплена из глины. Невольно в голове возникло бессмертное райкинское «Дурют нашего брата!» Что там на самом деле осталось? Предводительница наша истово целует каждый футляр. Очень душно — то ли от множества зажженных свеч, то ли из-за отсутствия вентиляции. Кому-то срочно захотелось наверх, он ушел, продираясь сквозь толпу, потому что путь назад тот же самый, что и вперед. Когда первые возвращаются с того или иного места, им приходится бочком протискиваться мимо тех, кто до этого места еще не добрался. Одним словом, подземная толчея, единственное отличие ее от наземной только в том, что она происходит в присутствии множества мертвецов. Жаль их, по правде говоря. Ну, что это за упокоение?

Более всего на этот раз меня впечатлили подземные церкви. Идешь по длинному узкому проходу, вдруг пространство расширяется, и ты в полумраке видишь колонны, иконы, свечи. Даже какое-то уважение к ним испытываешь, потому как им приходится проводить весь свой век под землей. Таких церквей в ближних пещерах три.

С большим облегчением я наконец оказываюсь наверху. В какой-то момент в пещерах меня стал беспокоить вопрос: не подпалим ли мы друг друга этими свечками? Идем вплотную друг к другу, а что если кто-то зазевается, повернется неловко вместе со свечкой? По правде говоря, я решила, что туда я больше не ходок. Большего впечатления, чем было в первый раз, я уже не получу, а ходить там со свечами — удовольствие очень сомнительное.

Возникает вопрос: а почему, собственно, такой регресс? Почему от электричества перешли к свечам? Ответ, видимо, надо искать в том, кто теперь тут распоряжается. Если семнадцать лет назад Лавра была под эгидой государства, то теперь получилось двоевластие: верхняя Лавра по-прежнему принадлежит государству, а нижняя отдана церкви, причем, РПЦ. Отсюда и новшества. Видимо, РПЦ считает, что наведываться к мощам приличествует только при свете свечей. Пожалуй, я бы поостереглась в таких условиях ходить в эти пещеры, особенно с детьми.

Лавра, верхняя и нижняя, расположена на большом пространстве и в ней есть что посмотреть и без пещер. В верхней части, пока еще принадлежащей государству, находятся также музеи. Даже и просто погулять в ней — одно удовольствие, особенно если день теплый и солнечный, каким он был 1 мая. Все цветет, благоухает и радуется жизни. С самой высокой в Киеве лаврской колокольни раздаются пасхальные звоны. Колокольня-великанша настолько выше всего прочего, что и Успенский собор, и другие строения Лавры по сравнению с ней просто карлики, а Лавра узнается издалека именно по своей колокольне.

Ну, а мы после пещер идем к какому-то боковому выходу из Лавры, где нас уже ждет Анна. Она выразила желание провести нас сверх программы по Мариинскому парку. Территория Киева вдоль высокого берега Днепра представляет собой сплошной парк, в чем мы еще раз убедились, когда шли по Мариинскому парку, а потом он перешел в какой-то другой парк, а этот другой легко перешел во Владимирскую горку — тоже парк, самый центральный в Киеве.

В Мариинском парке стоит Мариинский дворец — единственное здание в Киеве, напоминающее о царской власти на Украине. Здесь останавливались российские самодержцы в те редкие случаи, когда им случалось быть в Киеве. Своим присутствием они не очень докучали Украине, и дворец большей частью пустовал или отдавался под жилье высшим должностным лицам. Дворец смотрится симпатично, хотя смотреть можно только снаружи. Сейчас его использует правительство Украины для торжественных приемов.

Этот парк какое-то время использовали для торжественных захоронений. В нем находится могила генерала Ватутина, чья армия освободила Киев в ноябре 1943 года, и на могиле стоит памятник.

А еще в Мариинском парке стоят палатки сторонников Януковича. Мы проходили мимо, но не задержались.

До Владимирской горки мы не дошли, мы расстались с Анной на том месте, где стоит монумент дружбы русского и украинского народов. Дружбу народов олицетворяет скульптура, изображающая двух рабочих, русского и украинца, вместе поднявших вверх советский орден Дружбы народов. Скульптура представляет собой типичный образец советской монументальной пропаганды и особой художественной ценности не имеет. Впрочем, например, памятнику Богдану Хмельницкому с точки зрения художественности тоже можно предъявить определенные претензии, так что не в художественности дело. Помимо скульптуры русского и украинца к монументу еще относится скульптурная группа разных лиц — участников Переяславской рады. Монумент венчает арка-радуга из светлого металла, и от всего этого настолько явственно веет советским прошлым, что у меня сам собой возник вопрос: а не было ли поползновений снести все это? «Зачем? — удивилась Анна, — если уже построено, то сносить ни к чему.» Вот мудрое отношение к памятникам! Нашим бы горячим головам, готовым в очередной раз снести все до основания, ничего взамен не построив и оставив на месте снесенного кучу мусора, поучиться этой мудрости. Из песни слова не выкинешь, а из истории не выкинешь того, что было.

На площадке около монумента очень хороший обзор Подола. Там его не заслоняет листва деревьев, как в других местах.

А я наконец-то отправляюсь на Подол — исполняю давно лелеемое желание. Еще в прошлый приезд мне хотелось там побродить, но не получилось, слишком мало было времени. Я тогда спустилась по Андреевскому спуску и оказалась совсем рядом, но увы! сразу же пошла назад.

В отличие от всего правобережного Киева Подол находится в низине и этим резко от него отличается. Он возник как слобода ремесленников и торговцев, торговая специализация у него сохранилась и сегодня. Когда в 1240 году Киев пал под монголо-татарским нашествием и был полностью разрушен, жизнь долгое время теплилась только на Подоле. Можно сказать, что Подол в те годы сохранил Киев. Потом его почему-то собиралась снести Екатерина II, но вместо этого его в 1811 году уничтожил пожар. Но он все равно живет и умирать не собирается.

Я еду на метро. Лучше всего выйти на станции Контрактовая площадь, это самое сердце Подола. Я вышла на этой станции, только из двух выходов наверх почему-то выбрала тот, который вел к улице, одна сторона которой называется Нижний, а другая Верхний вал. Наверно, исследовательский дух велел мне увидеть эту интересную улицу, у которой две стороны имеют разные названия. Но тут я не нашла ничего интересного, даже людей почти нет, и глаза вместе с ногами сразу повели меня в сторону. Ноги свернули куда глядели глаза: влево и еще раз влево. Открылась еще одна улица, совсем пустынная, и я по ней пошла. Эта улица обещала больше, чем Верхний и Нижний вал вместе взятые, и сдержала обещание. Очень скоро я поняла, что выбрала правильное направление: улица вела к Контрактовой площади. Но я очень хорошо сделала, что не вышла сразу на площадь, иначе я не увидела бы очень интересных уголков Подола. В частности, я не увидела бы по дороге церковь Николы Притиска и не зашла бы в нее… В церкви тишина и полумрак; вернее, тишина, в которой раздаются голоса священников, что-то читающих. Сегодня же пасха, все на посту. Иконы по-домашнему украшены рушниками, это трогает. Нет ничего от официоза больших соборов — Михайловского и Успенского в Лавре. Но народу очень мало — как в церкви, так и на улицах, только отдельные случайные прохожие. Неужели весь народ ушел в верхний Киев или сидит по домам?

Нет, жизнь на Подоле не замерла. На Контрактовой площади народу, оказывается, очень много. Тут на небольшой сцене уже началось какое-то действо: приглашают всякого желающего выйти и чего-нибудь спеть-сплясать-рассказать. Желающие, в основном дети, находятся. Судя по всему, ведущий таким образом разогревает толпу для выступления фольклорного ансамбля, который уже в полной готовности и в костюмах стоит чуточку поодаль. А во всю ширь улицы Петра Сагайдачного от Почтовой площади сюда идет народ. Нет, Подол далеко не пуст.

Контрактовая площадь велика и разнообразно застроена, отчего производит впечатление масштабности и эклектичности. Архитектурной доминанты на ней нет. Здания разных архитектурных стилей и назначений не дадут скучать любителю архитектуры, а есть еще всякие мелочи… Вот, например, фонтан «Самсон»… Собственно говоря, фонтан это или не фонтан, я не разобралась, но посмотреть есть на что. Арочный павильон с колоннами, чистенький от свежей побелки, а внутри павильона скульптура, изображающая Самсона, в спокойной позе раздирающего пасть льва, который стоит так смирно, словно всю жизнь мечтал, чтобы ему кто-нибудь разодрал пасть, и сам с готовностью раскрывает ее пошире, чтобы Самсону было удобно. Скульптура трогает и притягивает чем-то; наверно, своей патриархальной простотой и наивностью.

Мои ноги давно уже просят отдыха, и я устраиваюсь посидеть на скамейке в скверике неподалеку от сцены. Скоро ведущий объявляет, что выступает ансамбль «Калина». Наконец-то! Наконец-то я слышу в Киеве украинские песни! Ноги когда-нибудь отомстят мне за все издевательства, которые я над ними творю, но сейчас я в очередной раз заставляю их подняться и подойти поближе, не могу я сидеть, когда тут такое поется!

Как бы хотелось здесь остаться подольше! И Подол еще не весь обойден. Но тяжелая туристская доля требует своего: мне еще надо пройти по Андреевскому спуску, только это будет не спуск, а подъем. Я ухожу с Контрактовой площади, а звуки украинских песен летят мне вдогонку, и их отголоски я слышу и тогда, когда уже сама площадь скрывается из виду.

Тому, кто хочет увидеть Андреевский спуск во всей красе и получить от него самое выгодное впечатление, стоит, не побоявшись крутого подъема, идти по нему не сверху вниз, а снизу вверх. К тому же подъем вряд ли будет намного труднее спуска. В тот раз, семнадцать лет назад, я шла вверх и фотографировала каждый ракурс этой кривой живописной улицы. Теперь мне не вспомнить, что именно так меня увлекало, тем более что вся пленка пропала, не захотел тогда Киев оставить мне по себе фотографическую память. Я иду вверх и впечатляюсь заново, словно вижу его в первый раз. Уникальная улица, единственная, неповторимая. В чем ее уникальность, четко сформулировать невозможно. В ее кривизне и живописности; в домах на удивление разнообразной архитектуры; в том, что тут жил Булгаков; в том, что ее венчает барочный Андреевской собор; в том, что она находится в самом центре Киева; в том, что соединяет Подол с верхним Киевом…

Но справедливость требует сказать, что нет ничего идеального в этом мире. Вот и Андреевский спуск ближе к верху обставился зелеными заборами, сильно испортившими его вид. Но утешает, что это временно. Что-то там исправят за забором, обновят, перестроят и предъявят новенькое, чистенькое. Хуже дело обстоит с мостовой. Улицу реставрировали и расширили, и при реставрации открыли старую мостовую уж не знаю каких лет 19-го века. Неровный булыжник, песок между камнями — все так, как века назад. Ходить следует, хорошенько глядя под ноги, иначе рискуешь вывихнуть лодыжку. Идти и смотреть по сторонам — два таких дела одновременно чреваты последствиями. Просто какой-то исторический материализм получился. А летом, когда жара и пыль, тут скорее всего не продохнешь. А по узким тротуарам, где уложена плитка, ходить не получится, тут расположились сувенирные ряды. Я как все туристы на свете, не могу пройти мимо и внимательно осматриваю каждый лоток. По правде говоря, ничего меня тут не привлекло. Большинство сувениров производят впечатление, что я их где-то уже видела. Никакой местной специфики по большей части не чувствуется, и покупать мне ничего не хочется. Правда, есть немного вышивки — чисто украинского народного искусства, но это идет не по сувенирной части. Хотя длинный сувенирный ряд, тянущийся по обе стороны от самого низа до верха придает улице дополнительную живописность.

Прогулкой по Андреевскому спуску или лучше сказать, мужественным марш-броском на ногах, которые я уже почти не чувствовала, окончился этот длинный разнообразный солнечный день в Киеве. В городе живут исключительно доброжелательные приветливые люди. На всякий мой вопрос, как пройти туда-то, следовал подробный исчерпывающий ответ. Особенно мне нравилось, когда отвечали на украинском, хотя это было нечасто. Один мужчина, несший две большие коробки и остановленный мной посреди пустынной улицы, поставил коробки на тротуар и долго вместе со мной обсуждал варианты, как мне лучше добраться до Майдана Незалежности. Мне нужно было непременно на транспорте, потому что пешком я боялась, что не дойду. В общем, довел меня язык благополучно до моей гостиницы; вернее, довез. А о киевлянах у меня осталось самое хорошее впечатление.

На третий (последний) день нам предстоит Софийский собор и музей народной архитектуры и быта в Пирогове. Анна назначила сбор группы в 9:30 в фойе гостиницы. Время настолько не раннее, что я решила утром кое-куда отправиться самостоятельно, и предупредила Анну, что приду прямо к собору, где и дождусь нашу группу. Как оказалось, решение мое было исключительно правильным со всех точек зрения. Я очень хорошо провела время; к тому же Анна сильно опоздала, как мне потом сказали. Я встала утром пораньше и, упаковав все вещи, отправилась к Владимирскому собору. Найти его очень просто: метро Университет, выходишь — и видишь высоко парящие и пока отчасти скрытые домами его позолоченные купола. Увиденный кусочек собора много обещает, предвкушение тащит вперед… вот пройден последний дом, и собор предлагает взгляду все великолепие своих пышных монументальных византийских форм. Высокий, основательный, непоколебимый — смотреть снизу вверх можно только с уважением.

Он построен сравнительно недавно — в конце 19 века, внутреннюю роспись делали знаменитые художники, в том числе В.Васнецов, М.Нестеров, М.Врубель. Не всякий собор может этим похвастать. Я посмотрела росписи мельком, и теперь жалею. Но сама виновата: надо читать путеводитель до посещения объекта, а не после.

Обойдя собор со всех концов и сфотографировав его со всех возможных точек, которых было не так уж много, потому что он хорошо окружен деревьями, я наконец с ним рассталась. Узнав у прохожего, как пройти к Софийскому собору, я отправилась в нужном направлении. Мне было сказано: «Пройдете по этой улице, там повернете направо и увидите театр Шевченко, а за театром улица, по ней пойдете прямо и выйдете к собору». Не очень ясно, но главное — чтобы направление было туда, а не обратно, а на маршруте можно сколько угодно уточнять курс с помощью доброжелательных прохожих. В конце пройденной улицы мое внимание привлекло невысокое здание в серо-желтых тонах с интересной отделкой, тянущееся далеко — до самого перекрестка. Расспросы прохожих показали, что мне надо как раз к тому перекрестку, и я пошла вдоль здания, которое чем дальше, тем становилось интереснее. А вот и его фасад. Оказывается, это национальный академический театр оперы и балета Украины имени Шевченко. Какая приятная встреча! Если повернуться спиной к странному многоэтажному обшарпанному зданию-бараку, которое стоит напротив театра и вызывает диссонанс со всем остальным, по ощущению близкий к зубной боли, ничто не мешает получать эстетическое удовольствие от открывающегося вида: театр, одно из крыльев театра обнимает справа небольшую площадь и памятник на ней. Рядом с площадью красивые дома. Не устаю поражаться усердию тех, кто планировал и строил такие дома: на фасадах столько всяких украшающих подробностей! Уже давно накрапывает дождик, небо серенькое, нудное, а мне не хочется отсюда уходить, я медлю, медлю… но что делать, все равно надо. Я ухожу отсюда, то и дело оглядываясь, иду почти спиной вперед, но рано или поздно театр и площадь все равно скрываются из виду. Я еще не знаю, что впереди меня ждут новые открытия и красоты, их подарит мне Владимирская улица, по которой я теперь иду. На ней есть настоящие шедевры, к таковым с полным правом можно отнести красный дом под номером 39. Форма окон, лепнина, скульптуры, башенка на крыше — все делает его совершенно неотразимым. Не дом, а произведение искусства.

Очень скоро я оказывась около Софийского собора, даже слишком скоро. Приходится спрятаться от дождя под сводом голубой колокольни и там дожидаться группу. Невзирая на непогоду, утро получилось просто великолепным! Столько открытий! Кто ходит по незнакомому городу по утрам, тот поступает мудро.

О Софийском соборе я думала накануне, и сегодня с утра все время держу его в уме. Все думаю: а вдруг будет разочарование? Разочаровали же меня лаврские пещеры…

Наконец мы ступаем под своды… Ничего не изменилось, я все узнаю. Душа облегченно расправляется и устремляется ввысь, к окнам и изысканной мозаике, к выступающим из стен ликам… Фрески — очень сложный по технологии вид живописи на стенах. Они делались так, что изображение как бы проникало вглубь стены, становилось ее частью. Поэтому они хорошо сохраняются долгое время, если только не разрушать их специально или не рисовать на них что-нибудь новое на потребу современности. Именно это сделали в 17 веке, когда фрески сочли немодными и зарисовали их сверху масляной краской, а потом, в 19 веке, неумело эту краску содрали. Поэтому кое-где фрески почти стерлись, а в некоторых местах наоборот — так и оставлены поздние наслоения, особенно в боковых нефах.

Ведет экскурсию, слава те господи, вполне светский человек, и рассказывает она нам про собор нормальными словами без религиозной мути. Хорошо, что София еще находится в руках государства, но не исключено, что настойчивые устремления православной церкви забрать ее в свои руки увенчаются успехом. Эскурсовод говорит об этой переспективе с сожалением, и я ее очень хорошо понимаю. «Представьте, — говорит она, — придут верующие и заполнят весь собор. Никак не избежать того, чтобы они не терлись об стены и колонны. И что останется от нижних фресок?» Вопрос резонный. Притом, неверующие, пришедшие в собор просто посмотреть, будут в нем людьми второго сорта, станут для служителей и их паствы никчемной докукой, мешающей общаться с богом. Софийский собор в Великом Новгороде, российское историческое достояние, уже отдан церкви, и там чувствуешь себя чужой. Так будет и тут. Внутренний облик собора так или иначе изменится на потребу религиозных обрядов, запахнет ладаном. Будет суетно, как ни странно это звучит. В общем, придется попрощаться с 11 веком, он лишь чуточку будет проступать фресками через пелену и туман 21 века.

Странное дело, в моей голове так и не совместились внешний и внутренний вид Софии, словно я видела два разных собора. Внешне собор как собор: сегодняшняя побелка, покраска, позолота, ничего особенного. Внутри таинственная тишина, полумрак и незримая связь с прошлым.

К сожалению, Анна нас не предупредила, что за съемки внутри собора надо платить, и бдительные смотрители четко пресекали всякую попытку сделать снимок, а сбегать заплатить времени уже не было. Нехорошо с ее стороны, небрежно.

Золотые купола. Небольшое лирическое отступление.

Много золотых куполов в Киеве, и у меня почему-то все время в голове рефреном звучали слова Высоцкого «Купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще господь замечал». И слова спорные, кто его знает, золото замечает господь или что-то иное ему скорее бросается в глаза, и не в России я… к чему это? Не знаю… А еще почему-то вспоминался — с какой стати? — Великий Новгород. Там о позолоте куполов и речи нет, скромно там все, и даже у Софийского собора, главного собора города, исторической жемчужины, позолочен только один главный купол, а остальные купола на общих основаниях покрыты обыкновенным металлом. Я специально поинтересовалась у экскурсовода, что это за металл. «Оцинкованное железо, — сказала она, — оно удобно, потому что не ржавеет и долго сохраняется». Да, это удобно, гораздо удобнее неоцинкованного железа, которое можеть ржаветь… Не зря из него еще и ведра делают, в которых воду носят. Упаси бог, я не в укор Киеву, хорошо в нем смотрятся золотые купола, мне всего лишь за Новгород обидно. Хотя какое может быть сравнение между украинской столицей и обыкновенным рядовым городом обширного российского государства? Видимо, оно приходит на ум по одной-единственной причине: в обоих городах есть Софийский собор, и оба этих собора почти равновелики по древности и по своему историческому значению.

После Софийского собора у нас около часа свободного времени, за которые нужно добраться до гостиницы, забрать вещи и погрузиться в автобус, который отвезет нас сначала в Пирогово, а оттуда прямо на вокзал. Язык в очередной и теперь уже последний раз доводит меня до Майдана Незалежности. Оказывается, от Софийской площади к нему идет симпатичная улица Софиевская, по которой я и спускаюсь прямо на площадь. Удовольствие от прогулки было бы еще больше, если бы не дождь, который припустил не на шутку. Но он скоро утихомирится, и когда мы доедем до Пирогова, на небе уже вовсю будет сиять солнце, а остатки туч поспешно убегут за горизонт. Погода в Пирогове будет с нами, а не против нас.

Пирогово — это местность на окраине Киева, названная по деревне, когда-то стоявшей на этом месте. Здесь собраны со всех областей Украины деревенские строения в основном 19 века. По выходе из автобуса нас сразу же берет в плен воздух необыкновенной чистоты и свежести. Не воздух, а натуральный кислород. Его надо заготавливать в организме впрок, дышать и дышать, откладывать в каждой клеточке, чтобы надольше хватило. Все цветет и зеленеет, где-то в лесу кукует кукушка. И охватывает покой, словно ты пришла сюда насовсем и здесь твое настоящее место.

Музей занимает большую площадь, ее не обойти и за три часа, особенно если заходить в каждый дом. Строения расположены привольно, одно другому не мешает, не смешивается. Мы часа полтора ходили с местным экскурсоводом и вряд ли обошли даже половину. Сюда хорошо бы приехать на весь день и ходить не спеша, а когда устанешь, сесть на травку и отдыхать, бездумно глядя по сторонам. Можно было бы походить с экскурсоводом и дольше, но голова давно уже поворачивается туда, где видно большое скопление людей — здесь сегодня ярмарка. Ярмарки тут бывают нечасто, как сказала Анна, так что нам еще раз повезло. На небольшой площади народ выложил разнообразный товар. Более всего меня заинтересовала вышивка, удивительной красоты узоры на салфетках, рушниках, скатертях, их бесконечное разнообразие. Если вспомнить, что вышитые вещи — в основном рушники — есть в каждой хате, в которую мы заходили, что рушниками украшены иконы в церкви на Подоле, то понятно, что народная вышивка жила, живет и будет жить. Где-то в глубине души даже копошится завистливый червячок и спрашивает: почему у нас нет такого богатства? В похожем музее народного быта в Витославлицах под Великим Новгородом я не видела никаких вышивок. Правда, этот музей по масштабам меньше пироговского, да и не во все дома я заходила.

Не удержалась я, купила небольшую вышитую салфеточку почти на последние гривны. А потом увидела красивого стройного зверя с большими завитыми рогами, не иначе как барана. Он мне очень понравился, но оставшихся гривен на него уже не хватало. Вот ведь докука — разные валюты в наших царствах-государствах! Обменника тут, конечно, нет. Так и ушла я от этого барана несолоно хлебавши, а теперь думаю: может, стоило спросить, вдруг продавец согласился бы на рубли? Жаль, что не спросила. Интересно, согласился бы или нет?

Но про ярмарку еще не все. Тут выступают фольклорные ансамбли, вот еще одна возможность услышать украинские песни. Я стою и слушаю, а время неумолимо идет… Надо уходить и жаль, словно уходишь из гостей, когда праздник в полном разгаре.

Вокзал, поезд. Ночью еще одна докука: нас три раза будят строгие мужчины в форме и, не поднимая с постели, сверяют фотографии в паспортах с нашими заспанными физиономиями. А пока они сверяют, можно подвести итоги поездки.

Не скажу ничего оригинального, если сообщу, что Киев красив, зелен, просторен. Все впечатления слились в один образ, ничто не осталось за бортом, в том числе и воспоминания семнадцатилетней давности. Память хорошо дисциплинируется Днепром, он словно направляет своим течением куда надо: начать с Подола, потом на Андреевский спуск, затем к Михайловскому златоверхому монастырю, оттуда по парку Владимирская горка наведаться к Владимиру-крестителю, затем сделать крюк к Софийскому собору, после чего спуститься к Майдану Незалежности. С Майдана надо непременно на Крещатик, пройти его до конца, а на обратном пути пересечь Майдан и дойти до Европейской площади, пересечь и ее, подняться вверх мимо дома бывшего купеческого собрания, а ныне филармонии, к монументу дружбы народов. Если не очень интересно осматривать этот яркий образец социалистического реализма, можно сразу пройти дальше — к обзорной площадке и вдоволь насмотреться на Подол, на пристань, на Днепр и на левобережную часть Киева. Пологий левый берег окаймлен полосой желтого песка. Хорошо киевлянам — пляж у них, можно сказать, прямо в центре города.

Дальше, если направляться к Лавре, можно идти под сенью дерев по паркам, плавно переходящим один в другой. На пути окажется стадион «Динамо». С ним связана героическая история времен оккупации города, которая в изложении Александра выглядела так: в концлагере под Киевом оказались футболисты киевского «Динамо», и немцы предложили им сыграть футбольный матч. Те согласились и выиграли, хорошо понимая, что заплатят за выигрыш своей жизнью. После стадиона скоро будет Мариинский парк, а там уже не так далеко и до Лавры, но сначала неплохо бы сделать крюк и заглянуть к Аскольдовой могиле, на которой в одиночестве среди густых деревьев стоит небольшая круглая церковь. До Лавры еще можно погулять по Печерску, про который Анна сказала, что мы в нем были, но я убей бог не могу вспомнить, когда это произошло и что мы там видели. Лавра завершает прогулку памяти вдоль Днепра. Очень быстро получилось, а ногами ее не проделать и за два дня.

А если добавить Липки, Владимирский собор, Оперу и пройденный мной кусочек Владимирской улицы, то прогулка закончится около Софийского собора — и все это вместе будет мой образ Киева. Это уже не отдельные кусочки, а целая картина. Мне здесь было хорошо и комфортно, я чувствовала себя своей и, как ни странно, даже больше своей, чем семнадцать лет назад. Этому очень способствовали киевляне, попадавшие мне на пути — все как один приветливые и доброжелательные. Даже стоя в очереди в магазине за томатным соком я умудрилась поговорить на интересующие меня темы с двумя впереди стоящими мужчинами. Душа их явно жаждала горячительного, но они все равно как могли ответили на мои вопросы. И хотя знали они, как выяснилось, не очень много, но старались.

Только вот теперь я задаю себе вопрос: ну почему я решила ехать в Киев только на три дня? Что за глупость? Опять, как и много раз в других поездках, мне нужен был еще один день, а еще лучше два или три… Если я когда-нибудь опять сюда приеду, я буду просто ходить — больше никаких экскурсий! — ходить по Липкам, по загадочному Печерску, не спеша обойду весь Подол, я еще не все там видела. Мне надо побывать в ботаническом саду, увидеть цветущие каштаны на Крещатике. Почему-то я миновала Золотые ворота, не видела Кирилловскую церковь… одним словом, город сулит еще так много нового и неувиденного, что побывать в нем снова придется непременно… если только не воспротивится судьба.

Некоторые практические сведения

1.Тому, кто не чурается экономии, имеет смысл купить немного гривен в обменнике на Киевском вокзале. В поезде проводники берут рубли за постель и за чай, но по совершенно произвольному курсу, безбожно завышенному.

2.Перед тем, как лечь спать, надо заполнить бумажку, которую даст проводник. На бумажку потом поставят печать, половину оторвут, а вторую половину надо беречь, потому что ее придется предъявить на обратном пути.

3.В Киеве проблем с обменом не наблюдалось, хотя обменники не встречаются на каждом шагу, как в Москве. Во всех обменниках меняют американские доллары, евро и российские рубли. Курс обмена рублей, как ни странно, почему-то был выгоднее на Киевском вокзале, хотя раз на раз, наверно, не приходится.

4.Обмененные гривны не обязательно все истратить в Киеве. Во-первых, они еще пригодятся в поезде; во-вторых, их принимают в Москве опять же на Киевском вокзале, причем, берут бумажные купюры любого номинала.

5.Насколько я могла понять, в общественном транспорте ходит кондуктор и продает билеты, но купленный билет надо еще и закомпостировать, иначе он не действителен.