Для меня она Бирма. Пусть правительство называет свою страну Мьянма, Мьянмар или как угодно — для меня она останется
Бирмой, страной мужчин в юбках, золотых пагод, киплинговской романтики, ужасающей бедности и средневекового восточного
очарования.

В год Бирму посещает до сотни туристов из России. Где они? В ходе путешествия у меня создалось впечатление, что всех
туристов там насчитывается единовременно не больше сотни, и я их к концу путешествия уже знал в лицо — мы постоянно
встречались на улицах городов, на озерах, на рынках и возле золоченых памятников истории, обозначенных в путеводителе.
Создавалось впечатление, что существует лишь небольшая группа первопроходцев, заброшенная в этот мир экзотики случайным
самолетом из Бангкока.

Бирма считается самой закрытой страной Юго-Восточной Азии, — но попасть туда оказалось на удивление просто. Билет до
Рангуна можно запросто купить прямо в аэропорту Бангкока, а визу «Союза Мьянмы» ставит в посольстве в Москве сонный человек,
непонятно как попавший в заснеженную Россию и с виду глубоко удивленный тем, что остались еще на свете отважные люди,
готовые посетить его родину. Виза стоит 20 долл., билет туда-обратно — еще 200. На все остальное в Бирме — цены
смехотворные.

Уровень развития этой страны идентифицировать сложно. Находясь на шкале экономических формаций где-то посредине между
северным Вьетнамом и островами Полинезии, Бирма не может похвастаться развитой промышленностью, ее сельское хозяйство можно
в лучшем случае назвать допотопным, а уровень сервиса, оказываемого иностранным гостям, сравнить с комфортом махараджей веке
в 16-17. Оазисами цивилизации в безбрежном море средневековой экзотики являются отели, бережно выстроенные еще в эпоху
грабительского британского колониализма и продолжающие служить тем же целям — принимать белых людей. В отелях крупных
городов Бирмы за 25-30 долл. можно получить номер на двоих с водой любой угодной вам температуры, с кондиционером,
телевизором и холодильником. В понятие «мини-бара» входят две банки «Кока-колы», которая в этой стране стоит раз в пять
дороже стакана натурального свежевыжатого сока папайи.

В этой связи белый турист чувствует себя в отеле весьма комфортно, создавая пропасть контраста в стране, где условия быта
аборигенов не могут не шокировать. В Рангуне электричество проведено только по главным улицам города: боковые кварталы тонут
в ночи с заходом солнца, освещаясь только свечами или галогенными лампочками от батареек. В городе Мандалае вообще
практически нет уличного освещения, и только на ночном рынке, напоминающем худшие времена адова торжища, громко тарахтят
динамо-машины, вырабатывая тусклый свет для десяток «ламп дневного света».

Уличный транспорт представлен в столичном Рангуне автобусами, произведенными на свет в колониальный период и с натугой
тянущими в себе количество бирманцев, втрое превышающих его максимально разрешенную массу. Но это можно счесть уже
достижением, потому что в большинстве городов наиболее распространенными видами транспорта остаются велорикша «тришо», а то
и вовсе конная повозка. На пристани городка Мингун, куда мы прибыли на катере по реке Иравади, меня встречали крытые
повозки, запряженные волами, счастливые владельцы которых призывно кричали мне: «Такси! Такси!» Я до сих пор не понял, это у
них шутка такая или тонкое издевательство.

Поездка на велорикше длиной в километр даже иностранному туристу обходится не дороже, чем 200 кьятов (0,2 долл.), а местные
жители и вовсе платят гроши несчастным возницам. Между городами транспортное сообщение поддерживается грузовичками типа
«пикап», с разных сторон которых гроздьями свисают люди и их нехитрые пожитки. Бирманец до невиданных высот развил умение
зацепиться за пикап одним пальцем ноги и ехать на нем стоя, пока все остальное тело балансирует в воздухе, а чтобы сойти
одному, нужно выходить всем. К сожалению, я так и не воспользовался прелестями этого вида сообщения, в результате чего и
имею еще возможность писать эти строки.

Подтверждаю: бирманские мужчины действительно ходят в юбках (на местном языке называемым «лонджи»). Как правило, это
хлопковая вещь фасона «макси», до пят, из материала в мелкую клетку сине-зеленых тонов, сшитая так широко, что в нормальном
состоянии в нее уместилось бы штук 6 бирманцев. Но свободные края завязываются на животе в гигантский узел, и на улицах
частенько можно видеть, как мужчина останавливается, чтобы перевязать себе лонджи, предварительно характерным жестом
встряхнув ее обеими руками. Очень комично. Мужчин в брюках в столице — не больше 20%, по всей стране еще меньше. Многие
западные туристы, уставшие от благ цивилизации, тоже переодеваются в лонджи, вызывая своим видом искреннее сочувствие
бирманцев.

Вообще, создается ощущение, что блага западной культуры лишь в небольшой степени затронули Бирму. Во всем Рангуне не
найдется и десятка европейских ресторанов, зато в любой подворотне можно, усевшись на низкую табуретку, съесть за какие-то
копейки бирманский рыбный суп «мохинга» с рисовой лапшой или жареный рис с образцами курицы. Местные женщины вместо
косметики наносят на щеки и нос пасту «танакха», предохраняющую от солнечных лучей, и выглядит это поначалу очень пугающе —
как будто попадаешь в неведомое индейское племя. Но, видимо, здесь это считается очень красивым и, главное, необходимым
элементом косметики — все равно что нашим девушкам красить губы помадой.

В результате помимо осмотра и фотографирования многочисленных достопримечательностей меня постоянно тянуло сосредоточиться
на знакомстве с местным населением. В Бирме шок поджидает слабонервного белого туриста на каждом шагу: здесь женщина с
вымазанным пастой лицом продает сушеного кормового жука огромных размеров, при одном взгляде на который желудок выходит из
строя; чуть подальше беззубое, похожее на индуса существо неизвестного возраста и пола выплевывает на тротуар
кроваво-красную массу — это не зубы, это он просто жевал бетель, местный растительный наркотик, от которого по всем улицам
Рангуна на дороге видны кроваво-красные следы, а зубы жующих к концу жизни становятся черными, как уголь.

Бирманец очень религиозен. Он в равной степени склонен поклоняться Будде или древним местным духам, что создает
удивительное смешение культур. Немного раздражает лишь то, что бирманец исповедует обязанность снимать ботинки при входе в
любое культовое сооружение. Местные детишки просто замучили нас своими требованиями снять ботинки, так что в последние дни я
уже опасливо оглядывался, прежде чем войти в ботинках в отель, в ресторан и магазин сувениров. Они, видимо, думают, что в
ботинках я грязнее, чем они без. Им-то хорошо, до половины бирманцев даже по городу ходит босиком — но именно по этой
причине в храмах царит антигигиеничная атмосфера, дополняемая в ряде мест еще и свидетельствами жизнедеятельности множества
домашних и диких животных. Но стоит европейцу хотя бы шаг ступить в храм в обуви, как неизвестно откуда появляется
какой-нибудь маленький мальчик, выучивший по-английски слово «shoe» и ничего более, и заводится из-за ерунды. Орет,
призывает старших, начинается скандал. Очень напрягает вообще-то.

Но если абстрагироваться от проблемы обуви или убить привередливых детей, религиозные сооружения Бирмы более чем
впечатляют. Главным архитектурным памятником страны, в отличие от других стран Юго-Восточной Азии, является ступа, или
пагода (paya), сооружение конической формы с длинным и острым шпилем (hti). Пагод по стране настроены десятки и сотни тысяч.
Они останутся без гроша, но пагоду построят. Главной из них, в центре столичного города Рангуна, стоит золотая пагода
Шведагон (Shwe Dagon Paya), приводящая в восторг и ужас одновременно количеством золота, угробленного на ее строительство. В
свое время это золото собирали с окрестных народов еще чиновники кхмерской империи Ангкор, после чего из города Ангкора его
вывезли тайцы, попутно на всякий случай сравняв город с землей. А уже тайцы, в свою очередь, вынуждены были передать его
гораздо более многочисленным и свирепым бирманским воинам — так была разрушена тайская Аюттая, а в Рангуне по закону
сохранения энергии был построен Шведагон. При этом контраст между нищетой и ужасающим бытом населения, с одной стороны, и
сверкающим лесом пагод на холме Шведагона, с другой, навевает мысль, что главным олигархом в стране является Будда.

Однако, помимо Шведагона, в Рангуне нет больше ничего, что могло бы сразить взыскательного туриста. В зоопарке экзотические
экземпляры животных вроде гималайского медведя меркнут перед впечатляющими лицами и нарядами посетителей этого зоопарка из
числа местных жителей. Пагода Суле в южной, центральной части города хоть и обозначена в путеводных книгах как нечто
совершенное, на деле представляет собой уменьшенную копию Шведагона, а после осмотра еще многих десятков подобных пагод по
стране просто-таки вязнет на зубах.

Правда, довольно яркое впечатление оставляет центральный крытый рынок на улице Боджоке Аунг Сан (Bogyoke Aung San). Здесь
можно купить все — от национального костюма до китайской сковородки, от лаковых шкатулок до стиральных машин. В боковых
рядах рынка на полу продавцы вкушают второй завтрак из ароматных блюд восточной кухни. К сожалению, торговые ряды
расположены вовсе не в порядке отраслей, как указано на схеме в путеводителях, а строго вразнобойчик, но впечатление от
этого не теряется — пока я искал национальные шапки для своей коллекции, я получил представление и о бирманской обуви, и о
модных рубашках из хлопка, на одну из которых я позже все-таки соблазнился, и о многом другом.

Еще в Рангуне есть российское посольство. Я оказался здесь 7 декабря 2003, в день всенародного волеизъявления российских
граждан. Слегка озабоченный с утра судьбой своей родины, я принял решение отдать свой голос в стенах родного посольства. Там
меня встретили с неприятным удивлением:

— Как вы здесь оказались? — на родном языке поинтересовалась у меня сонная женщина за столом.

— Пришел проголосовать, — на всякий случай разъяснил я, вытаскивая открепительный талон.

— Да нет! Как вы ВООБЩЕ здесь оказались?

Сотрудники посольства были не слишком приветливы по отношению к соотечественнику — они уверяли меня, что проголосовать по
своему паспорту я не могу, не имею права, сличали меня с фотографией и через каждую секунду увещевали:

— Да вы присядьте, не волнуйтесь так!

В ходе беседы у некоторых представителей дипкорпуса началась истерика, они чуть не рыданиями умоляли меня присесть и не
волноваться, и успокоились только тогда, когда я в угоду им действительно присел и выражением лица показал полнейшее
спокойствие, граничащее со слабоумием. Убедившись в последнем, они дали мне возможность проголосовать. Результаты выборов вы
знаете.

После трех дней в Рангуне то, что стоит посетить, чтобы в полной мере ощутить отдых от пыльного асфальта и заполненных
товарными складами поломанных тротуаров Рангуна, — это Баган. Древняя столица первого бирманского королевства, где на
территории около 20 квадратных километров понастроено более 3000 буддийских храмов — разного возраста, размера и степени
сохранности. В Багане можно жить неделю — некоторые британские пенсионеры, впавшие в регенеративный период, так и делают:
надевают шорты, лазают по развалинам всех без исключения храмов, пока не надоест. Русский турист умный — он делает
по-другому. Он невооруженным глазом видит, что большинство храмов между собой сильно похожи (и напоминают, по меткому
выражению моей жены, некие «кучки»), а следовательно, разумно отобрать ряд наиболее крупных, известных и лучше всего
сохранившихся, позаимствовать в отеле велосипед и осмотреть их за два-три дня, получив полное представление о том, что за
чудо света этот Баган. Потому что это на самом деле чудо света, без преувеличения.

Причем ни один храм ничего из себя не представляет в интерьере — может, и было там когда-нибудь что-то, но много воды
утекло со времен легендарного короля Анораты, который велел воздвигнуть здесь город, и много предприимчивых захватчиков
побывало на бирманской земле с тех пор — внутренности храмов довольно неказисты. Что, впрочем, компенсируется позолоченным
великолепием наружности: особенно у таких храмов, как Швезигон (Shwe Zigon) и Ананда (Ananda Pahto). Нам больше остальных
понравился небольшой, похожий на яйцо Фаберже и наиболее древний храм Багана — Бупайя (Bu Paya), стоящий на высоком берегу
Иравади. Отсюда открывается потрясающий вид на заходе солнца — и даже местные жители, надев все самое лучшее, собираются под
вечер здесь: посидеть на скамейке, проводить взглядом неторопливую лодку, плывущую по Иравади, посмотреть диковинные наряды
туристов, да и себя показать тоже, наверное.

Еще закат встречают с видом сверху на руины. Если забраться на верхушку пагоды Мингалазеди (Mingalazedi), то панорама
«кучек» не может не впечатлить. Целое поле храмов — до горизонта. Уверен, что в период новогодних праздников здесь толпятся
тысячи европейцев, но нам в декабре здесь показалось вполне безлюдно. Мы даже нашли время покопаться в сувенирах,
разложенных аборигенами у подножия пагоды. Вход, кстати, без обуви, за ослушание — мучительная смерть.

Отдельная благодарность отелю Thande за идиллическую атмосферу, хорошее географическое расположение и вкусные завтраки.
Уверен, что если я еще раз окажусь в Багане, то одной из самых веских причин этого будет именно отель — завтрак на террасе
над Иравади, отдельное бунгало перед бассейном, и многочисленные белки, которые по утрам собираются возле ресепшн, чтобы
съесть насыпанную крупой на земле надпись «Thande Hotel»…

Основной проторенной дорогой любого западного туриста в Бирме будет, несомненно, маршрут «Баган — Мандалай — озеро Инле».
Любая уважающая себя туристическая компания предложит вам именно этот маршрут, разве что с небольшими ответвлениями от
главной дороги. Это нормально, и это отражает суть «золотого кольца Бирмы». Вопрос, который каждый решает для себя
самостоятельно — каким способом курсировать между указанными пунктами? Всем известно, что бирманские государственные
авиалинии иногда не долетают до места назначения (никто не пробовал, но путеводитель стращает на каждой странице); что дорог
в стране нет, а на поезд сядешь — трое суток не вылезешь. По реке Иравади ходят баржи, с такой скоростью, что я бы добежал
быстрее. Но бирманцам торопиться некуда, тем более что путешествуют они обычно в рамках частных грузоперевозок, с огромными
баулами, а не в качестве туристов.

Из Багана на озеро Инле (300 км) мы поехали на микроавтобусе, нанятом по случаю за 65 долларов. Я думал, что без
амортизаторов автомобилей больше не делают. И что дороги бывают и поровнее, я тоже заблуждался. И по карте неправильно я
оценил количество километров, потому что смотреть надо было не на количество, а на качество километров. По пути мы заехали
на священную гору Попа, потухший вулкан, обжитый обезьянами и буддийскими монахами в равной пропорции. Потом остановились на
деревенском рынке где-то в районе города Калау, где местные жители бросили торговлю поголовно, чтобы единственный раз в
своей жизни увидеть белого человека. Даже двоих. Но вот после Калау дорога ушла в горы, и мы прокляли все, потому что
попасть к озеру Инле удалось лишь ближе к темному времени суток. В следующий раз все-таки не поскуплюсь на авиабилет.

Возле озера, лежащего в узкой долине между двумя горными хребтами в штате Шан, расположен городок Няунг-Шве (Nyaung Shwe),
основная база туристов. Несмотря на довольно-таки промозглый климат, обильно накачанный влажностью заболоченных берегов
Инле, городок очень приветлив и напоминает времена покорения Дикого Запада: салун, почта, city hall, плотницкая мастерская,
всё двухэтажное и преимущественно деревянное. Останки асфальта заканчиваются при въезде в город. Самая шикарная гостиница
города — Paradise Hotel — очень уважает иностранных гостей, готовых платить за уютное бунгало по 40 долл. в день. По
соседству сохранился единственный в Бирме дворец шанского князя, когда-то правившего в этих местах: дворцом он может быть
назван только человеком с очень большим чувством юмора.

В Няунг-Шве можно делать три вещи: отдыхать от суеты холодного мегаполиса; ездить на лодке по озеру Инле; ходить в поход в
окрестные горы. Мы испробовали все три вида удовольствий. Лодку в этом городке предлагает едва ли не каждый прохожий на
улице, хотя, как было нетрудно убедиться, не каждый лодочник знает, ЧТО именно мы хотим посмотреть на озере. Отсутствие
знаний английского языка усугубляет конфликт, и мне приходилось в ухо ему выкрикивать на его мяукающем языке названия
плавучих монастырей и свайных деревушек, чтобы он вез нас не туда, где ему больше нравится, а как-нибудь системно. Самое
интересное впечатление оставляет Монастырь Прыгающих Котов — если монахи в хорошем настроении, коты у них действительно
прыгают через кольцо, да и сами они весьма дружелюбны. Бирманец знает по-английски лишь несколько фраз — как правило,
вопросов — и всегда стремится задать их все. Однако наш гордый ответ на вопрос «Were you come from?» вызывал у абсолютного
большинства собеседников недоумение. И лишь монахи из котиного монастыря в ответ на мое «Russia» сочувственно покачали
головами: «A, Russia! Chechnya!»..

Поход в горы действует не столь умиротворяюще, как катание по озеру. Его сценарий может объяснить любой владелец таблички
«Trekking», часто встречающейся на улицах Няунг-Шве. Выход из города в 7 утра, когда роса еще не полностью опустилась на
траву, а солнце еще дает обманчивую прохладу. Четыре часа непрерывного восхождения в гору по местности типа саванны, мимо
ажурных деревушек племени Белых Па-О, мимо их друзей водяных буйволов, глядящих на туриста еще более подозрительно.
Небольшой походный обед в монастыре на самой высокой точке района, откуда озеро видно как на ладони. Переход через
бамбуковый лес — и наконец снова спуск по лесистому склону и плантациям сахарного тростника к озеру, откуда моторная лодка
доставляет тела путников в отель к 17.00. Ужасает то, что женщины племени Па-О ежедневно совершают этот круиз только для
того, чтобы жить: утром чуть свет они нагружают мешки с бирманскими сигарами «черут», тащат их вниз, чтобы продать на
деревенском рынке, а на вырученные деньги приобретают и втаскивают обратно на гору одежду, посуду, игрушки для детей.
Маленькие люди, босиком, они несут эти гигантские мешки, удерживая лямку собственным лбом, и еще умудряются смеяться над
нашим внешним видом. Надеюсь, они никогда не узнают, что бывает на свете и другая жизнь.

Недалеко от Няунг-Шве располагается площадка, гордо называемая «аэропортом Хехо». Отсюда действительно отправляются
самолеты в соседние города — к примеру, в Мандалай, куда мы и отправились, купив билеты в какой-то сонной забегаловке в
Няунг-Шве.

Мандалай Киплинга не помнит. Его гениальная поэма «Дорога в Мандалай» явно могла быть написана под впечатлением чего
угодно, но только не этого города. Содом и Гоморра — два в одном. Апокалипсис. Последний день Помпей. Если хочешь испытать
человека в условиях атомной войны — отвези его в Мандалай, гласит народная бирманская мудрость.

Таким Мандалай сделала индустриализация. Здесь больше машин и более узкие улицы, чем в Рангуне, что создает постоянный гам.
Все гудят. Тротуаров нет, какие есть — завалены мусором и лотками с товаром. На перекрестках улиц навалены кучи бытовых
отходов, в которых под вечер деловито роются наиболее бережливые граждане. Но и у них найти что-нибудь шансов немного:
уличное освещение отсутствует как таковое. Город Мандалай вообще не балует жителей электричеством. А если кто смог побывать
на главном городском рынке Зейджо (Zeigyo) и сохранил жизнь и психическое здоровье, то может считать себя круче Федора
Конюхова. Я был там дважды.

Не понимаю, что влечет людей в этот город. Достопримечательностей здесь на порядок меньше, чем в Багане. Среди тех, что
действительно заслуживают внимания взыскательного туриста — знаменитая пагода Махамуни (Mahamuni Paya) с одноименной
огромной золотой статуей Будды. С раннего утра и каждый день сотни людей стоят на коленях перед золотым Буддой и молятся его
золотой шапке с драгоценными камнями размером с кулак: по моим оценкам, одного такого камня хватило бы на то, чтобы
приличный по размерам городок Бирмы пару лет жил безбедно. А еще можно построить школы и дороги. Но бирманец скорее снимет
свои шлепанцы, обмотается истлевшими от времени одеждами и будет молиться дальше. Статуя Махамуни была священной еще в те
незапамятные времена, когда бирманцы силой уволокли ее из разрушенной столицы королевства Аракан. Когда англичане взяли в
плен последнего бирманского короля, он просил дать ему возможность последний раз помолиться Махамуни — англичане послали
его, и в Бирме случился бунт. Закончилось, правда, все равно плачевно.

Когда-то в Мандалае был дворец, где проживали короли — сейчас от него осталась одна кирпичная стена и огромный квадратный
ров, опоясывающий запретный город, где когда-то обретались члены семьи и бесчисленные наложницы королевских особ. Вряд ли
они выходили в город, потому что если бы король увидел, в каких условиях живут его верноподданные, он бы покончил жизнь
самоубийством.

Но зато короли построили множество любопытных сооружений в окрестностях Мандалае. В городке Амарапура есть длинный мост. А
в местечке Мингун, куда нам удалось сплавать на припадочном катерке по Меконгу — недостроенная пагода, которая могла бы
стать крупнейшей в мире: но денег не хватило. Также здесь висит гигантский колокол, про который граждане Бирмы гордо
говорят: «крупнейший в мире (из работающих)». Нам-то понятно, почему они так говорят: потому что из неработающих самое
крупное всё у нас: царь-колокол, царь-пушка и т.д.

В Мингуне можно с удовольствием провести полдня, чтобы отдохнуть от пыльного Мандалая. По дороге к пристани можно видеть,
как в город с утра направляются бесчисленные велосипедисты — молодые и старые, мужчины и женщины, все с одинаковыми
бидончиками риса на руле. Это жители окрестных деревень направляются на заработки в промышленную столицу Мандалай.

Вообще, одного дня для Мандалая нам вполне хватило. Это посещение неплохо оттенило наши спокойные солнечные дни в Багане и
путешествия по зеркальной поверхности озера Инле. Но для того, чтобы вернуть душевное спокойствие, мы отправились на три
денька на побережье Индийского океана, в местечко Ngapali Beach, один из немногих курортов в стране Бирме.

Не знаю, может быть, на контрасте с промышленным Мандалаем, но это место показалось мне настоящим раем. Во-первых потому,
что здесь никого нет — это необитаемый остров со всей инфраструктурой. Бунгало с верандой прямо у океанского берега. Завтрак
под пальмами. Мельчайший белый песок и много километров широкого пляжа, на котором заметны от силы 3-4 человека — и то они
не мешают наслаждаться жизнью, потому что пришли сюда собирать крабов. Последних тут великое множество, и по утрам большими
красными стаями они мигрируют по берегу, вызывая жестокое желание споймать хотя бы одного. Что оказалось делом нетрудным.

На Ngapali Beach есть 3 обычных отеля и 1 (один) отель победнее. Правда, трудно представить себе более безлюдный курорт?
Сервис во всех примерно одинаковый. В декабре они не загружены сверху меры, и всего туристов на курорте насчитывалось не
больше 20 человек. Мы их всех знали в лицо уже на второй день. Таково же и количество ресторанов, которые здесь можно
отыскать — их основным меню являются морепродукты, фрукты и свежевыжатые соки. Кусок свинины они будут искать и готовить
целые сутки, и отдать за него придется целое состояние. А вот «осьминог в карри» или салат из устриц стоят меньше доллара и
будут представлен вам уже через 5-10 минут.

По Нгапали очень интересно проехаться на велосипеде. Деревушки здешние еще не обезображены цивилизацией, и рыбацкий народ с
большим интересом рассматривает пришельцев. Здесь торгуют живой птицей, коническими шляпами и сушеной рыбой. В деревне Лонта
(Lontha) есть своеобразный порт, в котором местные лодочники перегружают на сушу чаны с живыми еще морепродуктами. Основной
вид транспорта — тягловая сила крупного рогатого скота. От двадцать первого века нашего бунгало до глубокого средневековья
деревенского рынка я насчитал километр, не больше…

А еще в Нгапали я встретил русскоязычного туриста. Они вообще-то везде есть: и даже если не из собственно России, то либо
израильтяне, либо прочие эмигранты, с легким акцентом вспоминающие неприглядность России, откуда они, к счастью для себя и
для нас, свалили много лет назад. В данном случае русскоязычным оказался турист из Германии, который почтительно
осведомился, в каком бизнесе я занят в Москве, а также пожаловался, что бирманское правительство явно душит свободу слова.

Ну, душит и душит. Его заботит, а нам не привыкать. А газета «The New Light of Myanmar», англоязычный рупор правящего
«Комитета мира и развития» (т.е. бирманской военной хунты), для нас, наоборот, стала настольным пособием. И каких только
захватывающих материалов нет в этой газете! Например, большое рекламное объявление посреди полосы: «НЕ КУРИ!» (Конец
цитаты). Или материал «Пять социальных принципов гражданина Мьянмы». Министр природы бригадный генерал У Шве посетил
концерт, а министр экономики старший генерал Тхан Чи присутствовал на открытии плотины в провинции Карен. Обозреватель
газеты рассказывает людям, что если бы каждый из них экономил по галлону бензина в день, то через год денег хватило бы на
постройку моста через Иравади! (Бензин в стране можно купить, либо отстояв огромную очередь, либо на черном рынке, а мост
через Иравади во всей стране только один). Очень со вкусом написан исторический материал о том, как важно сохранять Единство
Нации — если знать, что в горах на окраинах страны ведут вооруженную борьбу десятки малых национальностей. Оказывается, все
беды Бирмы в течение веков происходили только из-за отсутствия Единства Нации. Ее радости и немногие счастливые деньки были
также напрямую связаны с Единством Нации. Английские колонизаторы никогда не захватили бы страну с одного выстрела, если бы
было Единство Нации. Но его не было. Так и написано: «Ну не было Единства Нации!» Куда ни плюнь, всюду натыкаешься на
Единство Нации, подпираемое сапогами «старших» или «бригадных» генералов-министров. Очень весело.

Еще я с удовольствием прочитал в «New Light of Myanmar» цикл материалов о том, что Бирма — прародина человека, потому что
какой-то несчастный обнаружил здесь череп доисторической обезьяны. Великая радость сотрясла Мьянму — здесь, а не где-нибудь,
появился первый человек! Был он точь-в-точь генерал Тхан Шве. А потом уже человек появился в других странах. В статье было
указано, что когда король Анората строил храмы Багана, англичане еще в звериных шкурах ходили. Так тому и быть, видимо.
Государственный пиар в Бирме столь же наивен, добр и навязчив, как и вся страна и ее жители в целом. А видели бы вы это
телевидение!..

Но… С каждым годом растет число бирманцев, обученных английскому. И число банок Кока-колы, завезенных в страну, растет
быстрыми темпами. Скоро, глядишь, и в храм станут пускать в обуви, а там и до пост-индустриального уровня экономики
недалеко. И потому я безумно рад, что успел посетить эту страну сейчас, когда на белого человека оборачиваются на улице.
Когда на той же улице мужчины останавливаются, чтобы завязать на себе юбку. Когда на райском пляже нет никого, кроме крабов,
и никто не мешает наслаждаться шумом кокосовых пальм где-то наверху. А на городском рынке продаются национальные сувенирные
костюмы, в которых и так ходят все вокруг.

Да, пожалуй, Бирма и сама целиком — большой, позолоченный, красивый антикварный сувенир.