Солнце опускалось за далекими сопками. Воздух был пропитан густым запахом полыни. Рядом неспешно несла свои воды река Тамир. Прямо напротив нашего наскоро сооруженного лагеря находился небольшой островок, на котором лежало древнее окаменевшее дерево, по форме напоминавшее чудовищного крокодила. В лучах заходящего солнца оно казалось ярко-оранжевым. За нами – ивовая роща. Рядом с ней что-то вроде землянки. Лхам объяснила, что это зимник для скота, а никакой не охотничий домик, как решил поначалу я.

Вокруг ни души. Только стрекот кузнечиков.

«Сильно шумят, — сказал наш шофер Джаргалсехн, — завтра будет дождь».

Если Джаргалсехн говорит, что будет дождь, значит, будет дождь. Он вырос в этих местах и знает о них все. Или почти все.
Мы ужинаем бутербродами с чаем и ложимся спать. Так для меня, молодого ученого из Беларуси, англичанки Трейси, немца Эрнеста и наших компаньонов-монголов Лхам и Джаргалсехна проходит очередной день путешествия по Монголии.

Курица не птица…

…Монголия – не заграница. Кажется, так говорили когда-то о «шестнадцатой республике» Советского Союза. Но что мы знали о ней, те, кто там никогда не был? Редкие хвалебные статьи в союзных газетах. Из школьной программы я помнил только имена Чингисхана и злого завоевателя Батыя с его монголо-татарским игом и Золотой Ордой. Даже в школьном курсе географии о Монголии не говорилось почти ничего. Поэтому, когда несколько лет назад помогая в организации научной конференции в БГУ, я получил письмо из Монголии от девушки со странным именем Лхам Пуревьяв, я был крайне удивлен. Шутки шутками, но в назначенный день Лхам появилась в дверях исторического факультета. И внешне, и внутренне она сильно отличалась от нас, грешных…

Был конец апреля. Стояла удивительно теплая весенняя погода. Распустились цветы, и воздух был наполнен медовым ароматом. Гуляя вечером по Троицкому предместью, монголка с невероятной скоростью поглощала белорусские пирожные и чипсы и с интересом осматривалась. Лхам весьма удивилась, обнаружив, что в Минске можно увидеть целующиеся и обнимающиеся парочки. Монгольская гостья этого явно не одобряла. В Монголии, говорила она, на людях так не делают. В то же время Минск ей показался достаточно чистым и зеленым.

Уезжая, Лхам взяла с меня слово приехать в Монголию. Дать это слово было нетрудно. Я уже, казалось, был там всей душой. Оставалось только переместить туда свое тело. Мы переписывались по электронной почте, обменивались новостями и проектами. Но наступило лето, начался отпуск, и я поехал совершенно в другое место. Лишь спустя три года я вспомнил о приглашении и сообщил своей монгольской знакомой, что собираюсь приехать. Лхам незамедлительно ответила, что будет рада видеть меня в Улан-Баторе. Я попросил рассказать, какая погода будет в Монголии летом, какую одежду брать, что привезти. На этот раз ответ пришел только через три недели.
«Я думала, — писала Лхам, — что ты шутишь, но, судя по всему, действительно собираешься в гости. Лето будет нежарким. Жду».
Вот и все. Теперь следовало собираться в дорогу!

В Министерстве иностранных дел Беларуси меня заверили, что в Монголию я могу попасть без визы. Мол, у наших стран безвизовые отношения! Выглядело это немного странно, потому что граждане соседней России должны были покупать визу. Стоила она недорого. От двадцати пяти до пятидесяти долларов. Но ведь Россия – ближайшая соседка Монголии! Страна, претендующая на звание главного стратегического союзника! Тем не менее, контрольный звонок в монгольское консульство в Москве, показал, что работники нашего министерства совсем даже не ошибались. В Монголию я мог ехать без визы и даже без приглашения. Билет до Улан-Батора достать оказалось еще проще. В международных кассах центрального вокзала в Минске мне без проблем продали билет на поезд «Москва – Пекин».

Добравшись до Ярославского вокзала в Москве, откуда собственно и должна была стартовать моя маленькая экспедиция (я и моя сумка) до Улан-Батора, я обнаружил, что имею в запасе целых полтора часа, которые беззастенчиво потратил, поглощая пиво в компании с двумя чехами. Поезд «Москва – Пекин» подъехал не то чтобы с опозданием. Скорее, в последний момент, так что пришлось идти к своему вагону почти бегом. До отхода оставалось каких-то десять минут, но китайские проводники работали неспешно. Я вежливо пропустил вперед четверку, говорившую на немецком языке, но, когда пришел мой черед отдавать проводнику билет, он сделал знак рукой: стой, мол, где стоишь. В вагон заходить нельзя. Остальные же пассажиры отдавали билеты и спокойно занимали полагающиеся им купе.

То ли выпитое пиво, то ли просто усталость сказались, но я совсем не волновался. Если уж заплатил за билет деньги, значит, должен ехать. Кроме меня, на перроне «тормознули» еще одну женщину из Минска. Она возвращалась в Улан-Батор на работу из отпуска. Наконец, все уладилось. Мы вошли в вагон. В вагоне было жарко. Если верить термометру, тридцать пять градусов. Китайцы, наплевав на все правила, запрещавшие это делать в санитарной зоне, открыли туалет. В качестве бонуса за ожидание я получил отдельное купе, а там – о чудо! – вентилятор. Поезд тронулся. Впереди было длинное путешествие через всю Россию в странную и незнакомую страну Монголию.

Кто-то любит ездить в поездах, а кто-то нет. Я почему-то ужасно не люблю. Но поезд «Москва – Пекин» мне понравился. Во-первых, я еще никогда не забирался так далеко на восток. Из окна поезда я мог видеть то, что иные никогда не видели или увидят только на канале «National Geographic». Река Урал, которая не произвела почти никакого впечатления. Уральские горы, чем-то напоминающие Чешские Судеты. Западная Сибирь с ее бесконечными низменными болотами. Красавец Енисей, река, достойная отдельного очерка. Восточносибирские горы, покрытые густыми лиственными лесами. Степи и сопки Бурятии. И, наконец, Байкал – настоящее чудо. Во-вторых, раньше мне не приходилось близко общаться с китайцами. Наши проводники очень отличались от своих европейских собратьев. Они делали вид (обман раскрылся только в Монголии), что не понимают ни по-русски, ни по-английски. По утрам они завтракали какими-то рыбными кубиками с очень странным запахом. Вечером, несмотря на протесты пассажиров, наглухо закрывали все окна. Днем все время что-то чистили и убирали. Но, самое главное, они все время улыбались. Даже тогда, когда отказывали дать мне нитку с иголкой (для тех, кто не знает, в белорусских поездах эти предметы можно получить без особых проблем).

В-третьих, у нас в вагоне подобралась неплохая компания. Поскольку я уже упоминал о своей соотечественнице, начну пожалуй с нее. Звали женщину Ирина, и она вот уже несколько лет преподавала музыку в монгольской школе. Платят там учителям немного, поэтому моя соотечественница имела дополнительный бизнес: организовала на квартире что-то вроде домашней продленки для монголят, изучающих русский язык. Учить их было легко. Монгольские дети весьма послушны. Кроме того, учиться они любят. Ирина с удовольствием давала советы, каждый из которых, как оказалось, был на вес золота, и вообще ее помощь была неоценимой.

Купе с Ириной делили австрийцы – пожилой профессор технической школы в Граце, его старший брат-плотник и сын двадцати одного года от роду. Еще один сын девятнадцати лет жил в соседнем купе с французами. Эти австрийцы отличались бурным темпераментом. С утра пораньше они спешили в вагон-ресторан и очень расстраивались, если он был еще закрыт. Вечером возвращались оттуда в весьма приподнятом настроении и ложились спать, напевая себе под нос австрийские народные песни. Как пользоваться постельным бельем, они узнали на вторые сутки от Ирины.

Австриец-профессор был приятным собеседником. Он живо интересовался делами в Беларуси, расспрашивал о нашем президенте, делился впечатлениями о России и был очень доволен поездкой, за которую заплатил немного-немало – целых три тысячи евро. Но именно этого доброго человека я в результате жестоко обманул. В вагоне – ресторане он увидел у меня сотню белорусских рублей и спросил, сколько это в российских. Я не хотел признаваться, что наши «зайцы» ничтожно малы. Вместо этого сказал, что они идут к российским один к одному. Профессор тут же забрал белорусскую сотню и дал мне российскую. Его брат с интересом посмотрел на белорусские купюры, но поменял только десятку. Австрийцы примерялись и к тысяче, но российская валюта у них заканчивалась. Менять доллары они не решались. Брать деньги в подарок тоже не хотели.

По соседству с Ириной и австрияками в нескольких купе ехали французы и шведы. Французы общались мало. В основном фотографировали пейзажи. А вот шведы оказались весьма душевными людьми! Они ехали до Иркутска, чтобы провести неделю около сказочного Байкала, потом еще неделю пожить в юрте в Монголии, доехать до Пекина и самолетом махнуть обратно на родину. Шведы активно поглощали российское пиво, а мне почему-то предлагали водку. В поезде, как нигде в другом месте понимаешь, прелести шведской эмансипации. Только шведы могут ходить в поезде в туалет, размахивая туалетной бумагой, словно флагом, и насвистывать там что-то ужасно попсовое так, что их слышно даже в соседних вагонах.
Тот факт, что мы с Ириной из Беларуси, крайне заинтересовал одну шведскую парочку. Они заявились ко мне в купе, когда мы с Ириной что-то горячо обсуждали. Они принесли початую бутылку мартини. Мы угостили их белорусскими колбасами печеньем. Между прочим, гости поинтересовались, впервые ли мы пьем мартини, что вызвало у нас приступ смеха.

Самыми тихими нашими попутчиками были португальцы Антониу и Карла. Они практически ни с кем не общались, жили в отдельном купе и смотрели друг на друга с каким-то немым обожанием. В отдельном купе ехала англичанка Трейси. Трейси, как и все молодые англичане, много путешествовала. Побывала в Индии, Китае, Малайзии, девять месяцев прожила на севере Канады. Из своих путешествий по Южной и Юго-Восточной Азии она извлекла привычку благодаря за что-либо кланяться, выставив вперед ладони лодочкой. Ее главной целью была Монголия. Она благополучно проспала Байкал и даже удивилась, когда другие восторженно рассказывали, как это было здорово! Подумаешь, озеро.

В Иркутске шведы нас покинули. В купе Трейси появился новый попутчик – англичанин Том. Он путешествовал на поездах из Лондона в Сингапур, откуда собирался на самолете добраться до Австралии и, может быть, посетить Новую Зеландию. Пока его путешествие продвигалось благополучно. Том проезжал через Беларусь и успел вкусить прелесть нахождения в вагоне, в котором в Бресте меняли колеса. Несколько часов он не мог сходить в туалет. Но это, по мнению английского путешественника, были мелочи по сравнению с тем, что его ожидало во Вьетнаме и Камбодже.

Скучать нам не дал пожилой мексиканец, резво вскочивший в вагон. Это был полный высокий мужчина с сигаретой «Мальборо» в зубах. Он совершал кругосветное путешествие. Мексика – Италия – Турция – Узбекистан – Россия – Монголия – Китай – Мексика. Всего за восемьдесят дней. Как в известном мультике! Сейчас мексиканец проехал половину пути и порядком устал. Он все время смолил свой «Мальборо» и рассказывал-рассказывал о Турции и об Узбекистане. О Беларуси он вообще никогда не слышал, об Австрии, впрочем, тоже! Сибирь ему напоминала Мексику, только была холодней, особенно по утрам. Мы его быстро окрестили Бессамемучо, и он не обижался.

Улан-Уде (китайские проводники всегда ставят ударение на втором «у») – столица Бурятии. Еще территория России, но от других российских городов несколько отличается. На станции и за ее пределами людей с европеоидными чертами лица почти не было видно. Поезд здесь стоит достаточно долго, так что осмотреться есть время. Первая же аборигенка, у которой я, покупая мороженное, спросил, бурятка ли она, воскликнула:

«Русская я! Неужели не видно?»

«Похожа на бурятку», — смущенно ответил я.

«Ничуть не похожа!» — женщина явно разозлилась.

В магазине канцтоваров мне повезло намного больше. Девушка-продавец действительно оказалась буряткой и с удовольствием пообщалась со мной. Я узнал, что буряты составляют примерно треть населения республики. Хотя они и говорят на языке, близком к монгольскому, и исповедуют буддизм, монголами себя не считают. Многие улан-удинские буряты говорят только по-русски. Но молодежь изучает родной язык в школе. Мои попытки что-то сказать по-белорусски вызвали у нее смущение.

«Ничего не понимаю, — сказала она. – Я думала, что вы русский, а вы, оказывается, иностранец».

Именно в Улан-Уде я впервые ощутил близкую границу Азии, когда увидел толпы китайских челноков, штурмующих наш поезд. Билетов у них явно не было. Однако проводникам это не мешало. Они деловито вели переговоры и в конце концов ударили с челноками по рукам. В мое купе ввалилось сразу четверо китайцев с двумя детьми. Пришлось спасаться бегством. Местом для эмиграции было купе англичан. Таким образом, благодаря китайским товарищам я получил великолепную возможность попрактиковаться в настоящем английском.

В Наушках, станции на границе с Монголией, началась пограничная проверка. Пограничниками, вошедшими в наш вагон, были две симпатичные дамы, одна из которых, проверяя третью полку, просто подпрыгнула вверх с криком «Ха!» и повисла на руках. Я даже ойкнул от неожиданности. Смогут ли такой трюк провернуть наши пограничники-мужчины в Бресте или Гродно? Таможенную проверку осуществляли бравые ребята в мятой униформе. Как и полагается таможенникам, они были толстыми и неповоротливыми. Для нас проверка заключалась в вопросе: «Иностранцы?» «Иностранцы», — ответил я по-русски. И никаких обшариваний сумок и чемоданов! Но китайцам пришлось попотеть, пока таможенники скрупулезно обыскивали их вещи. Проводники заметно волновались, глядя, как вытряхивают коробки их подопечных. Если бы там нашли что-то лишнее, не поздоровилось бы прежде всего проводникам. Китайцы-то ехали без билетов!
Окна вагона закрыты. Жарко и душно. По перрону дефилирует молодая пограничница с автоматом.

«Симпатичная», — замечаю я.

«У нее кольцо на руке!» — отвечает Ирина.

Поезд не трогается с места. Одолевает жара и недостаток кислорода. К тому же Бессамемучо успел накурить в тамбуре. Оттуда тянет едким дымом. В туалет нельзя. Воду можно набрать только в титане, а он у китайцев всегда почти раскаленный. Проводники не выдерживают первыми и приоткрывают окна, так что образуются узкие щели шириной всего в несколько сантиметров. Оттуда тянет свежим воздухом и вечерней прохладой. Спустя несколько минут не выдерживаем и мы, начинаем приоткрывать окна шире. Самые наглые пытаются открыть совсем. Но девушка с автоматом начеку! Она подходит ближе и требует закрыть. Путем проб и ошибок мы достигаем с ней молчаливого консенсуса. Окна, открытые на ширину ладони или чуть больше она игнорирует. Хуже приходится китайцам. Они сидят около отдельного окна, и им не разрешается открывать его совсем! Китайчата перебираются поближе к нашим окнам. Похоже, им все нипочем! Они балуются, кричат и даже дерутся. Ирина отвлекает их задушевной беседой. Педагогический опыт подсказывает ей, что сказать, и – о чудо! – маленькие евроазиаты замирают и слушают чужую тетеньку!

Наконец, высунув нос наружу и всласть надышавшись, я устраиваю всем и себе развлечение. Объявляю, что влюблен в эту девицу с «Калашниковым» и намерен ее соблазнить. Когда она дефилирует мимо, улыбаюсь ей и подмигиваю, дарю воздушные поцелуи и проч. Мои знаки внимания не остаются незамеченными. Пограничница меняет суровое лицо на улыбающееся и даже отворачивается, чтобы посмеяться. Время от времени она останавливается около нашего окна и с улыбкой рассматривает свои ногти, бросая косой взгляд в мою сторону. Все это сопровождается дружным хохотом пассажиров вагона. Когда игра с пограничницей мне надоедает и Ирина больше не может вернуть меня к моей «кошечке», она пытается сама заговорить с автоматчицей через окно и узнать, в чем причина задержки. Пограничницу порядком заколебало ходить по перрону, и она на некоторое время останавливается, чтобы рассказать Ирине, что монголы тормознули для проверки товарняк. Так как колея всего одна, выпустить наш поезд невозможно.

Спустя еще час стояния в Наушках наш поезд трогается. Проезжаем расщелину в горах и вдруг останавливаемся посреди степи.
Из одинокой деревянной будки, здорово смахивающей на туалет, выходит человек азиатской наружности и кричит по-английски:

«Привет! Вы уже в Монголии!»

Приехали, значит…

Красный богатырь

Вышедший из будки-туалета монгол не просто поздоровался, но еще и раздал нашим проводникам таможенные декларации. Нам следовало их заполнить, пока поезд ехал в приграничный город Сухэ-Батор. Самый большой прикол заключался в том, что все декларации были на русском языке. Можете себе представить, какое столпотворение началось вокруг меня и Ирины!

По монгольским меркам Сухэ-Батор – большой город. Здесь проживает несколько десятков тысяч человек. Маленькая станция, освещенная тремя-четырьмя подслеповатыми фонарями, была для нас первой серьезной остановкой в этой стране, поэтому мы с удовольствием приникли к оконному стеклу. Сквозь тьму угадывались серые трех- и пятиэтажные здания. На пыльном перроне, заполненном выброшенными мимо мусорниц полиэтиленовыми пакетами и бумажными обертками, стояли ряды солдат в старой советской униформе. Ох, как же давно я не видел ее! Автоматов и прочих грозных вещей у них не было. Если в Наушках народ сплошь какой-то хмурый, то в Сухэ-Баторе скорее усталый.

Вот к вагону подбегает загорелый мальчик в какой-то грязной одежде и что-то нам говорит. «Просит хлеба», — объясняет Ирина и идет в купе за хлебом. Тут же появляются еще мальчишки. Прямо у нас на глазах съедают Иринин хлеб и печенье. Просят еще.

«Бахку», — говорит Ирина по-монгольски.

Нет, так нет. Мальчишки бегут к следующему вагону.

Я немного удивленно смотрю на Ирину.

«В Монголии много нищих детей?»

«Полным-полно, — отвечает она. – Всех хлебом не накормишь и тугриками не облагодетельствуешь. Будь осторожен в Улан-Баторе. Они не только попрошайничают, но и воруют, особенно на дзахе – рынке. Иногда ловишь за руку, когда лезут в карман».

В вагон заходят таможенники в серой форме – две симпатичные девушки и полноватый мужчина. Еще один таможенник остался на перроне. Ветер качает его на ветру, сил подняться в вагон нет. Вид пьяного таможенника веселит, и мы вновь рассаживаемся по купе, чтобы пройти «неприятную процедуру». К счастью, на сей раз все действительно формально. Особенно для меня. Я сижу, зевая в ладонь, и на все вопросы просто отвечаю:

«Мне это не надо. Я из Беларуси».

Честное слово, приятно ощущать себя человеком!

Трейси немного нервничает, и я ее успокаиваю: ничего, мол, я такие процедуры у вас в ЕС сотни раз проходил, проблемы начнутся, если они полезут вещи смотреть, а они этого не делают. Англичанка успокаивается. Кому не везет, так это китайцам! Их опять начинают перетряхивать. Причем, любезная улыбка, которой нас одаривают монголки, по отношению к детям Поднебесной сменяется прямой грубостью.

Пока китайцы заняты распаковыванием своих бесчисленных коробок, я подхожу к таможеннице и говорю:

«Я впервые в Монголии».

Она кивает:

«Добро пожаловать! У нас хорошо и интересно».

«Пока не очень, — замечаю я и киваю в сторону окна: — у вас всегда так грязно?»

Таможенница смотрит мне в глаза. Нет, обидеть ее я не хочу. Девушка резко отворачивается и идет к несчастным китайцам. Кричит на них по-русски и по-английски. Уже проверив желтокожих собратьев, она возвращается ко мне и говорит:

«Это железнодорожная станция. Здесь может быть грязно».

«Конечно, — соглашаюсь я. – Наверное, у вас много красивых улиц, домов и площадей. Только отсюда невидно».

Таможенники уходят. Мы ложимся спать. Некоторое время я лежу и думаю, что, наверное, точно также выглядела любая железнодорожная станция лет двенадцать назад в Беларуси. Приезжие иностранцы тоже были в шоке, разглядывая старые дома советской постройки, грязь на улицах и детей-попрошаек. К хорошему привыкаешь быстро. Вот и мы привыкли к тому, что жизнь стала лучше. Я дал себе честное слово больше не давать оценок, а только получать впечатления. Если бы я тогда знал, как это трудно будет сделать!

Утром наш поезд наконец-то достиг Улан-Батора. Сонные и невыспавшиеся, мы смотрели в окна во все глаза, когда же начнутся склады и пакгаузы – вернейший признак приближающегося большого города. Ничего подобного там не было. Только степь и белые капли юрт в молочном тумане. Недалеко от железной дороги пасся скот – лошади, овцы, коровы. Ничего экзотического. От железной дороги его отделяла колючая проволока. Деревьев видно не было.

Я заметно нервничал, так как неправильно указал день прибытия. Лхам меня ждала завтра. Хорошо, если она догадалась сходить на вокзал и проверить. А если нет?

«Ничего страшного, — рассуждала Ирина. – Заедешь ко мне в гости, позвонишь и договоришься о встрече».

«Я из автомата могу позвонить», — вяло отвечал я.

«Автоматов в Улан-Баторе нет, — объясняла Ирина. – Есть просто люди, сидящие с радиотелефонами. Они могут дать позвонить. Все-таки, ты лучше езжай со мной. Осмотришься!»

Я молча согласился.

Железнодорожная станция, на которой нам предстояло сойти, ничего особенного из себя не представляла. Такая станция могла быть в Орше или Барановичах. Но находилась она в Улан-Баторе, столице и самом большом городе Монголии. Больше всего меня волновала погода. В Сибири нас преследовала жара. Здесь же было достаточно прохладно.
Ирина жила в районе со звучным названием Сансер, что переводиться с монгольского языка как «космос». Дорога в «космический» район лежала вдоль главной улицы Улан-Батора.

«Смотри, — говорила Ирина. – Направо находится цирк и борцовский дворец. Борьба – национальный вид спорта в Монголии. У каждого мужчины есть любимый борец. Они за них болеют, как наши – за футбольные команды. Слева площадь Сухэ-Батора».
Я вертел головой, но видел совершенно не то, что показывала Ирина. Такси постоянно сотрясало на ухабах. В утренней дымке были видны серые здания советской постройки и грязные мостовые. Если бы в городе не угадывалось что-то неопределенно знакомое, мой шок не был бы таким сильным. Подумаешь, грязь да ухабы! Вместо того, чтобы спокойно смотреть в окно и получать удовольствие от посещения нового места, я запрокинул голову и подумал: «Господи! Куда же я попал? И что меня двинуло в Монголию? Ехал бы с подругой в Турцию или на Кипр. Солнце, горы море…»

Выйдя из такси, мы шли между пятиэтажек цвета засохшей грязи. Грязь была на асфальте. Даже там, где у нас обычно растут кусты и трава, была грязь. «Будь осторожней! — скомандовала Ирина. – Впереди открытый люк. Кстати, здесь все люки открыты!»
Ирина жила на самом верхнем этаже. Лифта конечно же не было. Зато встреченный на одной из лестничных площадок пожилой монгол поздоровался с моей спутницей по-русски и сказал: «С приездом!» Квартира, которую снимала Ирина, имела всего две комнаты. Мы выпили крепкого кофе, закусили байкальским омулем и посмотрели телевизор. Кстати, в Улан-Баторе транслируют сорок с копейками каналов. Несколько национальных. По одному корейскому и китайскому. Остальные российские и американские. У нас такая роскошь доступна лишь обладателям спутниковых тарелок. В Улан-Баторе же достаточно купить телевизор!

Наконец, когда на часах обозначилось одиннадцать и по всем приметам город проснулся (было воскресенье), я позвонил на сотовый телефон Лхам. Сказать, что она удивилась – значит ничего не сказать! Лхам спокойно ехала домой из аймака Селенга, где живут ее родители, и ожидала меня только завтра. Мы решили встретиться через несколько часов, когда Лхам доберется до столицы, около кинотеатра «Арт». Место подсказала Ирина. Эти несколько часов прошли для меня незаметно. Ирина рассказывала о Монголии и монголах, предупреждая о всевозможных неожиданностях. Больше всего меня позабавила история, которую Ирина услышала от российских геологов. Работая на севере Монголии, они тесно общались с местным населением и в конце концов получили ценный подарок – младенца и лошадь. Что с ними делать, геологи не знали. Пришлось под каким-то предлогом оттянуть получение подарка и незаметно покинуть стоянку. Я от души посмеялся. История выглядела, как анекдот. И чего только люди не придумают! Ох, как я потом дорого чуть было не заплатил за это неверие! Откуда мне было знать, что в Монголии случается то, что по всем законам логики никак не может случиться?

До кинотеатра «Арт» мы добирались на городском автобусе. Кстати, чтобы сесть на него, вовсе не обязательно стоять на остановке. Достаточно махнуть рукой, и он останавливается, где бы вы его не встретили. Если не считать привычку монголов толкаться в спину и сидеть на одном сидении по двое, а то и по трое (сидите вы так спокойно себе, а тут к вам подкатывает какая-нибудь бабулька и спокойно так пихает попой в сторону – мол, подвинься, дружок) ничем особым от минского городского транспорта улан-баторский не отличался. На очередном ухабе автобус тряхануло так, что Ирина налетела на пожилого аксакала. После чего произошла картина, достойная цирка.

«Учляара, — сказала Ирина по-монгольски и дотронулась до плеча деда. Потом повернулась ко мне и пояснила уже по-русски: — Так монголы извиняются. Если что-то не так, надо дотронуться до плеча и извиниться».
На всякий случай, чтобы я на будущее все сразу понял, она несколько раз потрогала деда и произнесла это самое «учляара». Монгол сидел смирно и даже не стал возражать, когда я тоже потренировался на нем в извинениях. Наверное, так часто перед ним извинялись впервые.
Лхам пришлось подождать не меньше получаса. Очевидно, после приезда она успела переодеться и даже навести марафет. По крайней мере, выглядела она потрясающе красиво. Будь я Ириной, то даже позавидовал бы мне в этот момент!

После первых слов приветствия Лхам меня огорошила:

«Ты уже знаешь, где ты остановишься?»

К счастью, на вокзале мне вручили рекламу гостевого дома «Чингисхан» (ради бога, не путать с самым дорогим отелем Улан-Батора!). Ее я и сунул своей знакомой. Она повертела листовку в руках и сказала:

«Я знаю другой гостевой дом. Там уже останавливались мои друзья. Тебе понравится. Пошли!»

Мы пошли. То есть опять поехали на такси. Кстати, за такси она заплатила сама. Так же, как потом платила в кафе, которые мы посещали. Я протестовал. В конце концов, моя зарплата в несколько раз превышала ее собственную. Мне не хотелось вводить свою подругу в расходы. Но Лхам была непреклонной. Я был гостем, причем долгожданным, и для Лхам это было важно.

Это был дом, как дом. Обычная жилая пятиэтажка. Мы поднялись на третий этаж, и увидели железную дверь. Две соединенные вместе двухкомнатные квартиры, в каждой комнате по четыре двухэтажные деревянные кровати – это и был знаменитый на весь Интернет «Idri’s Guesthouse». Как значилось в рекламе, «…и бесплатная возможность воспользоваться горячим душем». За хозяйку «дома» была девочка лет двенадцати-тринадцати. Она показала мне свободную кровать, а заодно сообщила по-английски, что надо заплатить вперед. Я так и попытался сделать, но девочка не хотела брать деньги, настаивая, что я должен заплатить именно вперед. Наконец я понял, что «вперед» она путает с «после», и успокоился.

Вошла женщина и что-то спросила у девочки, глядя на меня.

«Сайн байна уу?» — поздоровался я с ней по-монгольски.

«О! — женщина аж подскочила от неожиданности и спросила у Лхам: — Он что, говорит по-монгольски?»

Нетрудно догадаться, что монгольских слов я нахватался еще в поезде у Ирины, даже составил кое-какой словарик. Правда, Ирина перепутала слова «спасибо» и «до свидания», так что я некоторое время очень удивлял монголов (прощался, вместо того, чтобы поблагодарить). Лхам это в начале забавляло, потом начало нервировать. Она вообще почему-то часто нервничала, когда я делал что-то неправильно. Хотя могла бы и простить. Я не видел других иностранцев, кроме себя и Ирины, пытавшихся хоть несколько слов сказать по-монгольски!
У Лхам были какие-то неотложные дела. Учитывая, что я приехал раньше обещанного, обижаться на нее не стоило. Чтобы не сидеть в гостевой общаге, я пошел гулять по городу. Теперь, когда первый шок прошел, можно было оглядеться.

Прежде, чем описать столицу Монголии, дам небольшую историческую справку. Прошлое Улан-Батора уходит корнями в семнадцатый век, когда первый глава монгольских ламаистов богдыхан Ундэр-Гэгэн обзавелся собственной кочевой ставкой. В конце восемнадцатого века сюда прибыл маньчжурский наместник. Привычный к оседлой жизни, он сделал Ургу – так назывался город в те времена (существовало и другое название – Хурээ, что значит просто «поселок») – стационарным поселением. По другой версии, наместник имел к основанию города лишь косвенную причастность. Просто монахам надоело ездить по степи взад-вперед, а паломникам надоело за ними гоняться. Так или иначе, Урга быстро росла, в основном за счет буддистских монахов и многочисленных паломников. В начале девятнадцатого столетия здесь уже насчитывалось около ста храмов и монастырей. Когда власть маньчжурского Китая ослабла, в Урге обосновались русские купцы.

Уже в начале двадцатого века город стал центром национально-освободительной борьбы. По преданию, на месте нынешней площади Сухэ-Батора герой монгольского народа по имени Сухэ-Батор призывал соотечественников к свержению китайского ига, и эти призывы имели большой успех. Теперь на площади Сухэ-Батора стоит памятник этому самому Сухэ-Батору, сказочному герою на белом коне. Впрочем, фигура Сухэ-Батора тоже белая. Имя национального героя переводится как «топор-богатырь». Но скульптор, создавший памятник, почему-то не захотел изображать Сухэ-Батора с топором. Сухэ-Батор на площади Сухэ-Батора держит в ножнах саблю.

В 1924 году, когда власть в Монголии захватили коммунисты, город был переименован в Улан-Батор-Хото, то есть город красного богатыря. Говорят, что в честь Сухэ-Батора. Почему нельзя было назвать Улан-Батор Сухэ-Батором, я так и не понял. Но есть версия, что они хотели придать своей идее с переименованием сакральный смысл. В монгольском эпосе Красный Богатырь – избавитель от всяких там несчастий. Переименование должно было сохранить и город, и всю страну от бед. Сторонники данной версии утверждают, что идею с Богатырем высказал один из местных ученых, но сделал он это по совету Николая Рериха, довольно известного в те времена мистика.

Улан-Батор находится в вытянутой вдоль реки Туул долине, окруженной высокими сопками. Сопки видны практически отовсюду, даже из центра. Выглядят они достаточно живописно. Особенно ранним утром, когда вершины обволакивает цветной туман. Шутки в сторону! Туман там действительно цветной. Краски переливаются от бледно-молочного до ярко-розового. Четыре самые большие горы почитаются монголами как священные.

Но, несмотря на всю свою живописность, сопки составляют серьезную проблему для Улан-Батора. Во-первых, они ограничивают его рост. Во-вторых, задерживают разные атмосферные выбросы, а их тут немало: самая обычная пыль, выхлопные газы от автомобилей, дым от ТЭЦ и из юрточных городков. В юртах живет значительная часть населения города. Купить квартиру, особенно для новоприбывшего из сельской местности, не так уж и просто. Стоит она не меньше пятнадцати тысяч долларов. А вот поставить где-нибудь на склоне холма юрту, огородить ее дощатым забором – это по средствам даже беднякам. Топят в юртах, чем бог послал. Углем, дровами, сушеным навозом и даже костями животных. В последнем случае аромат получается не для слабонервных. В результате в небольшом Улан-Баторе, лишенном крупных промышленных объектов, смог стоит, как где-нибудь в Мехико или в Токио. Проблему очистки воздуха могли бы частично решить деревья, но их здесь практически нет. Остается уповать лишь на ветер.
Что касается реки Туул, местной Свислочи, то она не поражает своими размерами. Судя по мощным бетонным берегам, воздвигнутым человеком, в сезоны дождей и таяния снегов она превращается в бурный поток. Летом же река представляет собой мелкий ручей. Не то что курица в брод перейдет – блохе будет по щиколотку!

Архитектура в Улан-Баторе советская, в стиле Партизанского проспекта. Площадь Сухэ-Батора чем-то напоминает нашу Октябрьскую, только размерами побольше. Главная улица города по ширине уступает любому минскому проспекту вдвое, если не втрое, так что проезжая часть вечно переполнена машинами, а тротуар – пешеходами. Монгольские водители – люди, понимающие толк в быстрой езде и никогда не отказывающие себе в этом удовольствии. Такие прелести, как урны и светофоры, есть только в центре. Но особого внимания на них никто не обращает. Мусор лежит под ногами. Красный, зеленый, желтый свет – все это для развлечения, а не для соблюдения правил дорожного движения. Временами перейти улицу – это целая проблема. Одна монголка, побывавшая в Минске, рассказывала, что больше всего ее у нас доставало продолжительное стояние в ожидании, когда светофор подмигнет зеленым, причем, по ее мнению, машин на улицах было мало.

Закрытых люками канализационных колодцев и водостоков здесь вообще нет. Точно неизвестно, сколько народа в год проваливается под землю. Я лично в первый же день чуть было не провалился дважды. В канализации любят проводить свободное время бомжи и просто нищие. Как-то возвращаясь вечером в гостиницу, я наткнулся на такого «подпольщика». Он вылез совершенно неожиданно, откуда-то из-под земли, прямо у моих ног. Черный весь, чумазый. В сумерках он выглядел как черт. Страшно-престрашно!
Конечно же, время проходит не совсем мимо Улан-Батора. Есть здесь большие современные здания и уголки, достойные приличного европейского города. Но выглядят они, словно островки в океане.

Особенностью Улан-Батора являются его магазины и магазинчики. Они разбросаны по всему городу, причем в двух – трех метрах друг от друга. Продается там практически одно и тоже. Из собственно монгольских товаров можно увидеть соль, хлеб, несколько разновидностей местной водки – архи и пиво. Последнее на вкус очень даже неплохое. Несколько лет назад улан-баторский пивоваренный завод купила немецкая компания, установила современную технологическую линию и стала производить напиток хорошего качества, разрушив таким образом монополию российских и корейских импортеров, а заодно обеспечив местных пивоваров рабочими местами и достойной зарплатой. Мне рассказывали, что некоторое время в Улан-Баторе работала хлебопекарня, открытая предприимчивым белорусом. Но потом привезенная из Минска закваска пропала, и хлеб, выпеченный на дрожжах, по вкусу перестал отличаться от местного.

Сами монголы предпочитают делать покупки на дзахах. Так тут называются рынки. Товары туда привозят из Китая, поэтому они намного дешевле, чем в магазинах. Пару джинсов можно купить за четыре-пять долларов. Детские вещи вообще стоят копейки.
Аптеки находятся всего в двадцати-тридцати метрах друг от друга. На вывесках пишут как «Аптека», так и «Аптек». Внутри они ничем не отличаются. Лекарства привозят из России, поэтому с выбором и названиями никаких проблем нет.

В Улан-Баторе поразительно большое количество красивых девушек. Последний факт меня как-то смутил. Я-то привык думать, что самые красивые и милые девушки живут в Минске. Так вот, дорогие дамы, в столице Монголии у вас найдется много достойных и весьма активных конкуренток, благосклонно дарящих проходящим мимо иностранцам свои улыбки. Монголки считаются хорошими любовницами. По крайней мере, работающие здесь белорусы с удовольствием сходятся с ними, бросают своих жен и подруг и остаются навсегда жить в Улан-Баторе. Мужчинам-монголам, очевидно, также нравятся европейские женщины, но они очень стеснительны, чтобы знакомиться и, тем более, приставать.

К иностранцам здесь относятся с большим интересом. Почти все время чувствуешь себя, словно в аквариуме. На тебя нацелены десятки, если не сотни взглядов. При этом монголы умудряются даже не поворачивать головы. Природная скромность не позволяет навязывать себя другим. Исключение представляют лишь торговцы, нищие и проститутки, но они во всех странах одинаковы. Еще одно исключение, гораздо более приятное, – это дети. Они очень любопытны и непосредственны. Маленькие монголы никогда не отказывают себе в удовольствии подбежать и крикнуть «Hello!»

Я прогулялся вдоль главной улицы города, зашел в интернет-центр, чтобы отправить друзьям и родным сообщения, а заодно прочитать последние новости с родины. Потом отправился в кафе, чтобы перекусить. Найти в Улан-Баторе точку общественного питания не труднее, чем подобрать на дороге камень. Я выбрал кафе с европейской кухней. По крайней мере, так значилось на вывеске. Кроме меня, здесь сидело еще несколько посетителей-монголов. Сонный официант принял заказ: венгерский гуляш и чай с сахаром. Чай, к моему удивлению, подали сразу же, а вот гуляш пришлось подождать. Выглядел он не более венгерским, чем тот, что можно отведать у нас. Ни жгучего запаха паприки, ни кисло-сладкого вкуса. Зато гарнир был весьма экзотическим. Жареный картофель вперемешку с рисом.

Вернувшись в гостевой «дом», я обнаружил там настоящее столптворение. Представители самых разных стран и народов – англичане, немцы, израильтяне, ирландцы – сновали взад и вперед, о чем-то говорили и спорили. Был здесь и паренек-японец с задумчивым взглядом, который, как мне потом рассказали, жил здесь неделю и не заплатил за постой. Кто-то загружал на компьютере русскоязычные файлы. Меня сразу же спросили, из какой страны я приехал. Я ответил и даже не удивился, когда лица присутствующих вытянулись.
«Первый раз вижу белорусского туриста, — сказал рыжий парень-англичанин. – Наверное, белорусы не очень-то любят ездить за границу или у них мало денег, чтобы путешествовать».

Самое настоящее чудо – это то, что я снова увидел Трейси. Она сидела на кровати, задумчиво листая путеводитель. Увидев меня, она обрадовалась. Сегодня утром мы попрощались, вечером встретились, но чувствовали себя так, словно не виделись целую вечность. Я рассказал, как здесь оказался. Она предложила пойти поужинать вместе с ее новыми знакомыми – двумя парнями из Израиля и еще двумя из Ирландии. Я только что покушал, но оставаться в шумной маленькой комнате не хотелось. Мы пошли в город.

Израильтяне были озабочены, где бы обменять дорожные чеки на тугрики. Один из них рассказывал, как он путешествовал в Таиланд и Китай. Второй спросил, говорю ли я по-русски. У него бабушка была «русская». На этом наше общение закончилось. На главной улице мы довольно быстро нашли банк, где можно было обменять чеки. Однако это требовало времени. Пока израильтяне и ирландцы сидели в банке, мы с Трейси вышли подышать свежим воздухом. Рядом с банком сидел чистильщик обуви, немедленно предложивший обновить армейские ботинки Трейси и даже мои сандалии. Мы отказались. Когда я спросил чистильщика, можно ли его сфотографировать, он потребовал тысячу.

«Тугриков?» — наивно поинтересовался я.

«Долларов», — ответил чистильщик.

«Это очень много», — ответил я.

«Ты продашь мою фотографию какому-нибудь журналу и заработаешь больше», — невозмутимо сказал монгол.

Пришлось спрятать фотоаппарат подальше.

К нам тут же подошел человек в грязной одежде и поинтересовался, из каких мы стран. Говорил он по-английски как-то странно, словно у него во рту когда-то разорвался снаряд. Странное дело, но я кое-как понимал его. Трейси после каждой его фразы вопросительно смотрела на меня.

«Я собираю монеты, — сообщил прохожий. – Дайте мне монеты своих стран».

Я дал ему сто пятьдесят белорусских рублей купюрами. Прохожий тут же зашел в банк, но вышел явно разочарованный. Белорусских денег там не принимали. Теперь он приставал исключительно к Трейси, требуя в подарок фунт или два. Трейси ему мило улыбалась и говорила, что забыла деньги в гостинице. Прохожего это явно не смутило. Он потребовал встретиться с ним в это же время завтра. Трейси ответила, что завтра она рано утром уезжает домой. Монгол пригорюнился.

«Тебе понравилось в Монголии?» — спросил он после минутной паузы.

«Очень», — кивнула англичанка.

«Тогда приезжай снова, как можно раньше».

«Обязательно, — заверила его Трейси. – Приеду сюда на зимних каникулах с семьей, друзьями и собакой».

Монгол горячо потряс наши руки и пошел дальше.

Наконец наши спутники покинули банк, и мы заглянули в корейское кафе неподалеку. Атмосфера там стояла самая располагающая. Поначалу я решил ничего не заказывать, кроме чая. Но зеленый чай и рисовый хлеб подали бесплатно. Девушка-официантка не отходила от нашего стола ни на минуту. Что еще угодно господам-иностранцам? Услышав, как я сказал что-то по-русски, она воскликнула:

«Вы русский? С вами можно будет поговорить на вашем родном языке?»

К сожалению, пообщаться с ней не удалось. Тут же появился менеджер, и милая официантка боязливо отступила на несколько шагов назад. Еще, чего доброго, решат, что она ко мне пристает! Поужинав, мы заплатили ей щедрые чаевые.
После ужина мы разошлись в разные стороны. Ирландцы пошли добавляться пивом, израильтяне хотели пройтись по ночным магазинам, а мы с Трейси отправились в гостевой «дом». Оба были уставшие от впечатлений. Девочка-монголка сообщила, что звонила Лхам. Боже, я совсем забыл о нашем утреннем договоре!

2 часть
3 часть