Чехия-2007, или В сторону Кафки

Чехия в последние годы притягивает россиян, как удав кроликов. Все стремятся туда. А кто уже был, не прочь съездить к чехам в гости еще раз. Каждый, разумеется, по своей причине.

У меня таких причин было несколько, причем сформировались они еще в детстве и юности. В дошкольном возрасте у меня была пластмассовая кукла – бравый солдат Швейк. Я его называл Швейка и был к нему очень привязан. В 12 лет я прочитал знаменитый роман Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны». Это было безумно веселое чтение, и познавательное, разумеется. А потом, будучи студентом, я влюбился в новеллы Франца Кафки, которые были очень созвучны тогдашним моим настроениям. Примерно тогда же я перевел несколько стихотворений другого знаменитого пражанина Рильке. Увидеть город Прагу, который описали Гашек, Кафка и Рильке, стало одним из моих заветных желаний. В начале XXI в. исполнение желаний, связанное с путешествиями, стало реальностью. В 2002 г. я уже почти собрался в те края, но помешало наводнение, и мне пришлось отложить попытку поехать в Чехию до будущих времен. Но вот год назад эта поездка наконец-то состоялась. В своем рассказе, посвященном в основном объектам и событиям далекого прошлого, я буду называть эту страну так, как называли ее до 1918 г. австрийцы, т. е. Богемия и Моравия, поскольку погружение в прошлое лично для меня невозможно без смены новых географических названий на старые. Старые наименования меня завораживают. Упомянуть город Духцов под старым немецким названием Дукс или Чески-Крумлов как Крумау – в этом есть особый шик и, если хотите, кайф. Я старался объехать в основном объекты, внесенные в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО, и это мне удалось.

…Собственно в 2007 г. я в Чехию не собирался. Но помогло чудесное (или дьявольское, как кому угодно) изобретение – Интернет. В Праге у меня неожиданно обнаружился давний приятель. Я буду называть моего приятеля так же, как его назвал бы Кафка – простым инициалом А. Я встретил А. лет 20 назад в Москве в редакции одной советской многотиражной газеты. А. ходил зимой (!) в плаще бутылочного цвета. Он был родом из всем известного города за Уральским хребтом. Там успел поработать в газете «N-ский рабочий». Один курс проучился в Ленинградском институте инженеров кино. Как-то сумел отвертеться от СА. Об армии он говорил очень неуважительно. Он носил очки и не ругался матом. Его разговор выдавал огромную начитанность и склонность к цинизму, что является нормальным для сына медицинского работника. Могу сказать, что более циничного человека я в своей жизни не встречал, несмотря на всю его внешнюю цивильность. В своем юном возрасте (20 лет) он был уже женат и имел жену – яркую блондинку Натали – и дочь Софию. Они все вместе жили в подмосковном поселке на улице Маркса. Он очень любил Ленинград и полуостров Крым. Потом он поступил на вечернее отделение в журфак МГУ. Но вскоре и его оставил. Главной мечтой его жизни было сбежать из СССР в Бенилюкс или на крайний случай в Чехословакию. Ради побега он даже был готов на время оставить семью.

Первый побег был в Австрию в 1990-м. Его выдворили обратно.

В 1991-м А. исчез из моей жизни. Жена сказала, что он в Америке, работает грузчиком.

Как выяснилось, вторая попытка была более успешной. Он зацепился за Чехию, но потерял семью, что, впрочем, не помешало ему завести новую жену и двух детишек…

В 2004 г. я позвонил его первой супруге. Она сказала, что А. теперь в Чехии, женат на Лене (я видел ее один раз перед его отъездом), у него там своя фирма. Но телефон Натали мне не дала, поскольку сама не знала.

И вот спустя три года весной 2007 г. я поиском набрал в Интернете имя и фамилию А. и город Прага. И мой друг нашелся в две секунды. Высветилась вся его пражская фирма, помогающая нашим соотечественникам обустраиваться за кордоном. Черкнул пару строк старому приятелю. Ответ был на следующий день: я его удивил, и он готов принять меня в Праге. К ответу были приложены фото второй супруги и двух мальчишек – Яна и Данилы. Вскоре А. мне позвонил. Обещал прислать вызов, если я возобновлю загранпаспорт. Я не собирался ехать в Прагу: долги плюс ремонт никак закончу. Но такие предложения два раза не делают. Я решился.

«Что привезти? Икру?» – спросил я А. – «Нет, не надо икры. Ее здесь можно купить. Вот моя супруга Лена любит сырокопченую колбасу. Недавно ее сестра привозила с собой, но уже все кончилось». Отдельно А. попросил привезти учебники английского для старшего сына Яна. Пользуясь служебным положением, я достал учебники, которые были нужны.

Я послал А. по электронной почте копию своего загранпаспорта. Он обещал сделать вызов через полицию. Через неделю мне принесли заветный желтый конверт прямо в квартиру. Я позвонил в посольство, и мне назвали день посещения и номер очереди. Звонок был платным. Анкету посольства в нескольких вариантах я нашел на туристических сайтах. Фото заказал по указанным размерам.

В назначенный день, 1 июня, в 9 ч 50 мин я был у посольства на улице Фучика. Огромная толпа народа. Здесь же была выставлена коробка с настоящими анкетами. Быстро заполнил заново печатными буквами, согласуясь с вывешенным образцом. Фото сразу забраковали. Не те размеры. Послали на пересъемку в определенную фотографию через два квартала. Заметил, что посылают буквально всех – дают подработать фотографам. С каждого по 200 руб., совсем неплохо. Заплатил за оформление визы в 2 раза дешевле, чем если бы делал ее через туристическое агентство. Документы получил через неделю. На визе красовалась моя фотография.

Большие заморочки оказались с авиабилетом. Захотел тут же купить билет на самолет. Полететь я мог только в субботу, и ни днем раньше, было много дел на работе. Зашел в кассу на Садовом кольце, недалеко от посольства. Билет на утренний рейс (в два конца) стоил огромную для меня сумму – 21 тысяча руб. «Летите в будний день, обойдется дешевле», – посоветовала мне кассирша. Но этого я не мог себе позволить.

Я зашел в соседнее турбюро, в нем билет стоил столько же. Там мне посоветовали брать на вечерний рейс (15 тысяч с копейками). Я решил пойти в кассу Аэрофлота, что находилась в вестибюле станции метро «Улица 1905 года». Там цены оказались почти такими же с разницей в 150–200 руб. На поезд билет стоил дешевле, но ехать 36 ч через несколько границ в одном купе с незнакомыми людьми, мне было малоприятно. Добрая кассирша посоветовала мне обратиться в головной офис Аэрофлота на улице Кузнецкий мост. Мало рассчитывая на что-то хорошее, я поехал по указанному адресу.

Перед этим позвонил А. Тот очень удивился таким ценам за билеты. Но обещал встретить в любое вечернее время, если я приобрету билет на «дешевый» рейс.

Очередь на полчаса, и вот я у окошка. Компьютер показал рейс на 19 часов, которого мне не предлагали в трех вышеуказанных местах. Он стоил 13 тыс. 500 руб. Тоже дорого, но все-таки не 20 и не 15. Меня предупредили, что билет вернуть нельзя. Я обреченно выложил деньги и взял билет. Совет тетеньки из метро оказался верным.

Забегая вперед, отмечу, что я сильно удивился, когда узнал, что мой друг рейсом Аэрофлота двумя неделями позже слетал в Будапешт и обратно всего за 7 тыс. По времени лететь примерно одинаково. Видимо, Прага стала хитом продаж, и авиатранспортники, и туроператоры стали делать на этом большие деньги.

Вечером я рассказал старому другу Юре, что отправляюсь в Прагу. Он тоже был там недавно с нашим общим приятелем. Оказалось, что в Праге живет его коллега по старой работе, бывшая спортсменка и бывшая москвичка М., у которой прадед и дед были чехами. Юра пожаловался, что М. ограничена в средствах (чехи платят мало), просил передать ей небольшую сумму денег в качестве вспомоществования. Уже накануне отъезда он позвонил и сказал: «М. любит икру, купи ей баночку. Деньги я тебе потом отдам». Я отправился в дорогой магазин за сырокопченой (пять аппетитных батонов производства клинского мясозавода) колбасой, заодно купил там и заветную зеленую баночку.

Юра посоветовал разложить колбасу в разные сумки. Один батон для себя я положил в сумку, которую носил через плечо. Четыре батона (один свиной, два брауншвейгских и один московской колбасы) для А. и икра для загадочной М. в одном пакете запаковал в багажную сумку.

16 июня, или Прощай колбаса

И вот я в Шереметьево-2, затерянный в огромных толпах иностранных туристов и их чемоданов. Особо выделялись итальянские туристы. Их рейс на Милан задержали. В результате проход на посадку через один коридор стал осуществляться сразу на три рейса – Милан, Токио, Прага. Не было никакого реального шанса достояться и прорваться через этот частокол чемоданов с упакованными сувенирами. Так можно было не попасть в Прагу.

Стоявшая передо мной семья русских устремилась к красному коридору. Рванул за ними. Их пропустили. Я протянул таможеннику декларацию, в которой в качестве ценностей обозначил только путеводители. Добрый парень, увидев, что я не декларирую ничего ценного, сокрушенно покачал головой: «Что же вы со мной делаете?» Он набрал номер начальства, спросил, можно ли открыть еще один зеленый коридор. Ему отказали. И он пропустил меня. Я бросился вперед, и только пару секунд спустя, обернувшись, сказал со всей сердечностью: «Спасибо!» Добрый таможенник, видимо, ждал моих слов благодарности и громко ответил: «Пожалуйста!».

Вклинившись в ряды пожилых итальянских туристов, я прошел таможенный контроль.

Самолет на Прагу задержали на полчаса, пропуская все тех же итальянцев на Милан. Я позвонил А. и предупредил его.

Полет прошел быстро. Когда самолет сел, я включил мобильный телефон. Со мной сразу связался Vodafone – чешский оператор мобильной связи. Вскоре пришлось узнать, какая это неприятно дорогая вещь – роуминг.

Чешский пограничник ничего не ответил на мое приветствие: «Вечер добрый!» Он ткнул пальцем в графу, где надо было поставить свою подпись. Оставалось только получить багаж – и вот она Чехия!

Вот моя синяя сумка «Адидас», которую я сдавал в багаж, приехала ко мне по транспортеру. Уверенные шаги к выходу. Скоро я должен был увидеть А. Но дорогу мне преградил любезный чешский таможенник. Он спросил меня с доброй улыбкой: «Из Москвы?» – «Да». – «Везете продукты?» Я показал на ручную кладь, где находился батон сырокопченой колбасы, который я взял перекусить для себя. Он недоверчиво посмотрел в мои честные глаза и показал мне на потайной рентген, скрывавшийся в угловом ответвлении стен. Подлый аппарат просветил в багажной сумке все четыре батона, обернутые в фольгу. «А это что?» – задал риторический вопрос мой контролер.

Обрадованный чех приказал достать контрабандный товар. И показал мне на стенд с изображением симпатичной свиной рульки. Надпись на четырех языках гласила: «В Евросоюз мясные продукты провозить нельзя». Я пытался спорить: «Я для себя кушать, я приехал на две недели. Я не буду продавать эту колбасу». – «Вы здесь работаете?» – «Нет!» – «Одну оставьте, а эти бросайте» – и таможенник показал мне на корзину. Я швырнул в пакете две брауншвейгских, одну московскую и одну свиную в указанном направлении. Но через секунду, вспомнив об икре, спохватился, бросился к корзине и поднял крышку. Мой пакет лежал сверху. Дно корзины было выстлано чистейшим целлофаном. Я вытащил икру и с жалобным стоном: «Консервы!..» – умоляюще посмотрел на контролера. Он жестом показал мне на выход. Четыре клинских батона пошли на стол к пани Катаржине.

Никогда у меня еще не отнимали подарков для моих дорогих друзей. Но ни от чего нельзя зарекаться.

Пишу эти строки со слезами на глазах и с куском брауншвейгской колбасы в зубах в память о тех драгоценных батонах, которые перешли в утробы членов семьи чешского таможенника и его начальников.

Ограбленный, я прошел в проем выхода. Слева от проема стоял А. С годами я изменился, и мне показалось, что он вздрогнул от неожиданности. «У меня отняли колбасу», – только и смог вымолвить я. А. не сразу оценил мои эмоции. Он ждал с этого же рейса русского рабочего из Узбекистана. Через пять минут мы уже загружались в его новенький «ситроен». А. жил недалеко от аэропорта, но для того, чтобы завезти рабочего в предназначенный ему пансион, мы сделали значительный крюк. По дороге я рассказывал А. о том, как чехи увели колбасу, предназначенную его семье. Он искренно проникся нашим общим горем: «Лене только ничего не говори. Отдадим ей один батон колбасы. И вообще это странно. Месяц назад приезжала ее сестра и спокойно провезла колбасу».

По дороге А. мне показал знаменитую австрийскую и гестаповскую тюрьму Панкрац. В этой тюрьме когда-то Юлиус Фучик писал (а, может, и не писал) «Репортаж с петлей на шее». (Эта книга произвела на меня большое впечатление, и, помнится в школе я, делал по ней доклад на уроке литературы.) Здесь при нацистах находился в заключении и погиб автор книги «Картины из истории чешского народа» и баллады в прозе «Маркета Лазарова», которого уничтожили за резкую оппозицию нацистскому режиму. Его звали Владислав Ванчура, он был патриотом и борцом против гитлеровской оккупации. Фильм «Маркета Лазарова», снятый в стилистике «Андрея Рублева», произвел на меня когда-то неизгладимое впечатление.

Теперь в здании старой тюрьмы Панкрац – прокуратура. А. в ней часто бывает по делам своей фирмы. А новая тюрьма под тем же названием стоит сзади старого здания.

Ванчуре принадлежат строки, которые можно отнести и к нам с А.: «Мы уже не первой молодости и приключилось с нами множество происшествий, большинство из которых даже не стоит упоминать. Да что за беда, ведь случались среди них и прекрасные, и безумные, и шутовские»…

А. отвез меня в пансион на улицу Армади, в загородный двухэтажный дом. А. взял ключи у хозяина и заранее внес небольшой аванс. Уже смеркалось, и мы никого не встретили. К калитке и к входной двери в дом подходил один ключ. Моя комната была на втором этаже под скатом крыши. Две кровати, шкаф, маленький столик, два кресла. Окно в соседний двор. За дверью в коридорчике – холодильник, микроволновка, стол с кухонными принадлежностями, плита, два душа и туалет. На этаже еще две комнаты, одна на четыре места. Все удобства общие на этаже. А. объяснил: «Здесь 15 минут ходьбы до станции «Гурка» (линия В пражского метро). Горка (по-чешски «гурка») там действительно была. Все время пребывания в Праге я проходил мимо нее.

Так, мечта поэта о мансарде сбылась на пятом десятке. Правда, писал я здесь не стихи, а начал кропать вот эти записки.

А., как старый друг, устроил в тот вечер прекрасный ужин в своей квартире в новом четырехэтажном доме на окраине Праги. Сыну Яну было 11 лет. Младший сын Даня (2,5 года) спал, поэтому мы старались говорить тихо. Жена Лена принимала очень радушно. Она сказала: «Кушаем с А. часто стоя и ночью, потому что Даня просит со стола то, что ему нельзя».

Мы ели салат, курицу с черносливом. Выпили 4 бутылки красного вина. Как только кончалась одна бутылка, А. сразу ставил на стол другую. Пошутил: «Мне все говорят, если я живу в Чехии, то должен любить пиво. А я вот пристрастился к винам. Они здесь неплохие». Я сказал, что люблю крепкие напитки.

Рядом со столом в углу стоял огромный аквариум. Я вспомнил, что А. всегда любил рыбок, хотел всегда иметь большую емкость с ними, и поздравил его с удачным приобретением. Оказалось, что это чудо осталось от предыдущего хозяина квартиры.

А. и Лена поведали мне историю своего переезда за кордон. Это им удалось сделать через Израиль. У Лены была бабушка с еврейской кровью. Нашли домовую книгу 20-х годов, где была обозначена ее национальность. Ксерокопии страницы той домовой книги оказалось достаточно, чтобы подать всей семьей заявление на въезд в Израиль. Долгие месяцы ждали ответа. Оказалось, что из-за А. Он вписал в графу «Конфессия», что он исповедует буддизм. Это, по его словам, был первый случай в истории еврейского государства. Документы рассматривал лично министр внутренних дел Израиля. Но чудо свершилось. А. блаженно вспоминал, как он полгода ничего не делал, получал кучу шекелей, занимался спортом, ничего не платил за жилье. Потом через Израиль перебрались в Чехию, в Теплице, там жили 6 лет. Здесь же родился второй сын Даня.

Теперь в Чехии семья А. проживает уже 11 лет.

А. задумчиво говорил, понемногу отпивая из фужера:

«Поначалу было очень тяжело. Я специально назвал сына Яном, чтобы его имя звучало вполне по-чешски. И теперь он настоящий чех, лучше всех нас знает родной язык страны. А вообще Янов Янами в Чехии никто не называет. Все говорят Гондза. Даже в дневнике у него написано Гондза. Когда я зову сына Яном на улице, все чехи оборачиваются.

Здесь очень не любят иностранцев. Хотя сравнительно со странами Евросоюза, в Чехии их процент совсем небольшой».

Мы вспомнили Москву. Я читал свои стихи и переводы ранних лет из Гейне и Рильке. (Рильке, кстати, жил в Праге и писал про нее, но об этом после.) Лена неожиданно сказала, что ее муж ностальгирует по старой жизни, по совку, одним словом. Я был удивлен, так как точно знал про врожденный антикоммунизм моего приятеля. Лена пояснила: «Ну, тогда он был молодой, вот и грустит по ушедшим годам».

Мы обсудили мою программу путешествий по объектам ЮНЕСКО. Я собирался посетить все 12 объектов на чешской территории, а также интересные мне как любителю истории Аустерлиц в Моравии и еврейское гетто Терезин под Прагой.

«В Терезин поедем вместе», – сказал А. Я согласился.

В конце вечера я вызвал А. на откровенность: «Вот ты родился в России, теперь укоренился здесь. Кем ты себя считаешь?» А. долго думал, опустив глаза, потом ответил: «Мне понравилось в Израиле»…

17 июня, или Встреча с М.

Утром меня разбудил петушиный крик. Здесь во времена Гашека была деревня. А теперь район «Прага-5».

Еще вчера по мобильнику мы договорились с М. встретиться у памятника Св. Вацлаву рядом со станцией метро «Музеум».

Неожиданная проблема ждала меня в метро. У меня не было с собой мелочи и своих крупных. Имелось 200 крон, которые я должен был передать М. Но касса не работала, а билет можно было купить только в автомате. Что делать? Рядом был банк, но он в воскресенье был закрыт. Пришлось идти в универсам, покупать там колбаски и булочки. Теперь у меня были мелкие купюры и монеты. Не представляю, как бы я доехал с окраины города до центра без чешских денег.

Купил билет в автомате. О разной стоимости билетов в пражское метро в зависимости от времени поездки уже много писали. Я не буду повторяться.

Вацлавская площадь – фойе Праги, так ее назвал русский эмигрант первой волны.

На фоне здания Национального музея высится памятник Св. Вацлаву, самому известному князю из династии Пршемысловичей, который был убит в 935 г. собственными дворянами. Часть историков предполагают, что к этому убийству приложил руку младший брат князя Болеслав, правивший вслед за ним. Вацлав, заложивший церковь Св. Витта в Пражском Граде, считается символом чешской государственности, идеальным и вечным правителем чешских земель и их небесным покровителем.

По величественному зданию Национального музея, приняв его за правительственное учреждение, выстрелил один из советских танков, въехавший на Вацлавскую площадь 21 августа 1968 г.

Перед памятником Св. Вацлаву на клумбе небольшой деревянный крест в память о двух чешских студентах (Яне Палахе и Петре Заице), которые сожгли себя в знак протеста против советской оккупации 1968 г. Оба умерли. Недюжинная нужна храбрость, чтобы прийти с канистрой в центр города, облить себя бензином и поджечь. Студенты-самоубийцы вошли в историю. Именем Яна Палаха (он сгорел первым в подражание буддийским монахам, которые делали из себя факелы, протестуя против американской оккупации Индокитая) названа площадь в Праге и улицы во многих городах Чехии. Я проехал десяток чешских городов. Я видел эти улицы.

На воздухе, пропитанном историей, я расчувствовался и в добром романтическом настроении захотел поменять деньги.

Еще в Москве Юра мне отметил в путеводителе, где нужно менять деньги. «Улица называется На Прикопе. Меняй только там», – несколько раз повторил Юра. В голове было много тяжелых дум, и тогда я этой информации значения не придал. До прихода М. я решил поменять 500 €. По периметру площади стояло множество обменных пунктов. Я выбрал оптимальную цифру 30 крон за покупку 1 евро. На самом деле имелась в виду продажа. Но на меня в тот момент нашло затмение.

Улыбающийся молодой чех быстро принял мою пятихатку и отсчитал купюры, дал чек. Мне поменяли по 21 кроне за 1 евро. Увидев мой недоуменный взгляд, он показал мне на мелкую таблицу у себя за спиной. Если меняешь евро на сумму в 50 000 крон, то меняют по курсу 29 крон за евро, если 40 000 – по курсу 26, а если на меньшую сумму, то, как мне – по 21 евро. Конечно, надо было сперва показать свои деньги и попросить работника обменного пункта набрать на калькуляторе сумму, которую я могу получить. Но я так не сделал. Возможно потому, что к встрече с таким способом надувательства я не был готов. Плюс романтическое настроение от встречи с Прагой.

Я думал, что чехи – братья-славяне, а они – улыбающиеся бестии (так их называли гитлеровские оккупанты во время войны). Так меня чехи обули за два дня два раза, облегчив мой багаж и кошелек.

Я вложил в конверт для М. недостающие 200 крон. М. опаздывала. Не люблю я этого. Я позвонил: оказалось, что М. уже приближалась со всех ног. Я держал в руках журнал «Итоги» (условный знак для М.). Уже издалека она поняла, что это я, а я понял, что это она. На лавочке у памятника Св. Вацлаву я передал М. сувениры от Юры. Бывшая москвичка обрадовалась как девочка и икре и деньгам («О, Юрочка!»). Я рассказал и о колбасе, и о бессовестном обмене. Критики в адрес чехов со стороны М. не последовало. «Надо было менять не там», – сказала М. и повела меня в тот пункт, к которому меня безуспешно направлял Ю.

Мы прошли мимо музея художника Мухи. И вот я в заветном цокольном этаже. Никакой вывески. Два окошечка, обслуживают арабы. Они меняли доллары по 21 кроне и евро по 28 крон. Если клиент менял свыше тысячи в валюте, то обмен шел на увеличение. Получилось, что на Вацлавской площади мне дали за 500 € – 10 500 чешских крон, а здесь целых 14 тысяч! Да, в полуподвале был обмен для своих. Это подтвердила и М.: «Мы меняем только здесь».

Тут на улице был магазин «Богемского хрусталя», где работала М. Я предложил даме выпить кофе. Она резко согласилась.

Кофе нам показалось мало, и мы пообедали в уличном ресторане, завернув в одну из подворотен. Когда мы вошли, почти никого не было в зале на 20 столов. В течение 15–20 мин после нашего прихода зал заполнился, от нашего стола даже попросили стул для большой компании. Со мной так бывало не раз: моя колоритная внешность плюс безудержный аппетит – неплохая реклама для таких заведений.

М. заказала пиццу на двоих (за 129 крон) и рассказала о себе. Прадед был одним из руководителей сокольского движения. Приехал в Россию по приглашению организовать что-то подобное и в Санкт-Петербурге. Грянула бессмысленная 1-я мировая война. Прадед задержался, а потом и остался в России уже навсегда. Большевики уговорили его стать физкультурным деятелем. В 1937 г. расстрелян, как иностранный шпион.

Дед родился в Астрахани. Тоже занимался спортом, был очень известным спортсменом. Выступал в известных командах. Погиб в авиакатастрофе еще молодым.

У М. есть в Москве сестра, спортивная журналистка, живет с отцом. Мама умерла, не успев подписать М. квартиру на «Соколе». Туда сразу въехали кавказские люди, и М. не смогла доказать своих прав на жилье.

М. списалась с Астраханью и – о, чудо! – там оказались в целости архивы католического храма, где когда-то крестили деда М. И нашлась запись, что он чех. Этого хватило, чтобы получить вид на жительство в Чехии.

Сейчас М. снимает комнату, живет за городом в таком же коттедже, как у меня, ездит в Прагу на поезде. Есть стиральная машина. Иногда перебои с водой и электричеством. Узнав, что я договорился платить за комнату всего 13 €, М. сказала, что это недорого. Да, конечно, это не 100 € за двухместный номер, которые предлагают турагентства!

В «Богемском хрустале» М. платят не густо (где-то 500 баксов в месяц), но зато скользящий график, одна неделя с двумя выходными, другая – с пятью. Удается подрабатывать на телевидении. Как раз в это время шел фестиваль телевизионных фильмов во дворце Джоффин на острове на Влтаве, и М. там работала с делегацией Казахстана. Поскольку там недалеко находился Карлов мост, я любезно согласился проводить М. до Джоффина.

Заговорили о событиях 1968 г. «Здесь очень не любят русских за ту оккупацию», – предупредила М. За соседним столом, заслышав эти слова, сразу напряглась пожилая супружеская пара, что не ускользнуло от внимания М.

Обед обошелся в 364 кроны.

Мы быстро дошли до дворца Джоффин. Построен в XIX в. Недалеко на этом же островке статуя Божены Немцовой, классика чешской литературы. Мы попрощались с М., договорившись созвониться в ближайшее время.

Я пошел к Карлову мосту. Плечо оттягивала сумка с двумя бутылками (одна для Юры, другая для меня) и тяжелой камерой «Зенит». Вес был явно не для прогулок.

С Карлова моста вид на Вышеград (королевский дворец) был очень красивый, подтверждаю. И сам мост ничего.

Я решил поехать в этот день в пивную «Елинек», которую Петр Вайль в своем известном сочинении рекомендовал как сохранившую дух начала прошлого века. В памяти осталось название Хорватская улица. Доехал, нашел улицу, прошел по ней. Здесь было что-то очень похожее на особняки иностранных послов. Никаких следов пивной. Я посмотрел в путеводитель – улица называлась Хорватова. Но не судьба в тот день мне было побывать в народной пивной. Когда добрался до пивницы «Елинек», она была закрыта. Оказывается в субботу и воскресенье там выходной.

День шел к концу. Я поехал домой. По пути зашел в супермаркет «Кауфман». Вечером устроил себе пир Гаргантюа. Мое любимое пиво «Старопрамен» (мы с одним другом детства, который позднее спился, называли его когда-то смиховским, как у Гашека), сливовица и потрясающая свиная рулька (вепрово колено), которую я подогрел в микроволновке. Но съел ее только в 3 захода, последний – на следующее утро.

18 июня, или встречи с Кафкой и чешской пивной

Утром расплатился с хозяином. Он застал меня за глажкой. За 13 дней я заплатил 4550 крон (1000 крон еще до моего приезда внес А.). Один день проживания обошелся в 350 крон. Я сказал хозяину, что на 3 дня уеду в Брно. Он показал мне, как дойти до ближайшей станции «Лужины» (почти наши «Лужники»). Действительно, было быстрее идти, чем до «Гурки» на три-четыре минуты. Для туриста, у которого мало времени, это чертовски важно.

Доехал до станции «Республика трида» (т. е. проспект республики). Зашел в рекомендованный Юрой универсам «Билла». Богатый выбор вин, было даже наше «Игристое шампанское» ставропольского разлива. На первом этаже магазина «Аптека» (название написано на нескольких языках).

Вышел и осмотрелся кругом. На многих домах были таблички в память о пражском восстании. «Такой-то (имя и фамилия) погиб 5 мая 1945 года». Некоторые были без имени: «Неизвестный боевик».

Далее мой путь лежал по Зелетной улице к знаменитой Староместской площади. По обеим сторонам улицы были сплошные сувенирные лавочки и в них безумно дорогие сувениры. Мой любимый Швейк встретился только раз: в виде большущей марионетки на веревочках. Продавался за довольно приличную сумму более чем в 100 баксов. Много было сувениров в память о распавшемся СССР: различные военные головные уборы, футболки, значки.

Дошел до дома 3, в котором в начале века проживала семья Кафки. В книжном магазине на первом этаже купил блокнот (95 крон) и спички (7 крон) с кафкианской символикой. Дом выходил на одну из главных улиц Праги. Отец Кафки, Герман Кафка, владел галантерейным торговым домом и мог позволить себе такую роскошь. Сам Кафка учился в самой лучшей гимназии города, закончил пражский университет.

В этом же здании был магазин фотоматериалов. Пленка «Кодак» стоила в три раза дороже, чем в Москве. Истинно: скупой платит дважды, даже трижды. Не успел купить пленку перед отъездом. И вот пришлось раскошеливаться. Я как старый ретроград снимаю на пленку, а на новые технологии всегда перехожу последним, после всех знакомых.

На площади памятник Яну Гусу был упрятан под огромный серый балахон. Шла реставрация статуи мятежного магистра Пражского университета. В 1968 г. остроумные чехи закрыли глаза каменному Гусу повязкой, чтобы он не мог видеть, как советские солдаты маршируют по Праге.

Гус проповедовал, что церковь добровольно не откажется от своих земель, что жить праведной жизнью ее может заставить только государство. Выступал Гус и против немцев, которых в чешских городах было очень много. Его сожгли в 1415 г. за ересь, предварительно заманив на церковный сход в Швейцарии. (Памятник на Староместской площади поставили в год 500-летия с его смерти. А ведь в 1915 г. существовала еще Австро-Венгрия!) После смерти Гуса его последователи стали почитать его как мученика за веру. Гуситы называли себя чашниками (утраквистами), так как одно из их требований состояло в том, чтобы сам священник наравне с мирянами принимал тело и кровь Христа из одной чаши. Дело великого еретика продолжили гуситы, так успешно воевавшие, что католики (а на их стороне были все немцы, жившие в Богемии и Моравии) вынуждены пойти с ними на соглашение и признать их церковь, но социальные требования никто, конечно, не выполнил.

Отзвук этой борьбы сохранился в сердцах нынешних чехов. Хотя современная гуситская церковь насчитывает несколько сот тысяч прихожан, у чехов в основном мало уважения к католической церкви. Половина чехов – атеисты. А. говорил: «Когда едешь в воскресенье через Польшу, то передвигаешься со скоростью 20 км/ч даже по сельской местности. Идут крестные ходы, шествия по случаю праздников различных святых. А в Чехии ходят в храмы только на Пасху или на Рождество».

Осмотрел сооружения на площади: Тынский храм, астрономические часы Орлой с непонятным циферблатом. Было много туристов, и я не стал ждать, когда выйдут из своих дверок знаменитые аллегорические фигурки.

Осмотрел я и знаменитый дом «Дум-у-минути», построенный в стиле сграфитто, особенно популярный в эпоху ренессанса. В сграфитто рисунок прорезается по штукатурке наружных стен до нижнего слоя штукатурки. Иногда – это геометрические построения, иногда – изображение фигур людей, как в «Дум-у-минути».

Я перешел площадь по направлению к старому району Праги Йозефову. Увидел и осмотрел храм Св. Николая (Микулаша). После победы над Наполеоном австрийцы в знак уважения к русской армии его отдали православным прихожанам, и он был нашим храмом до 1945 г. В том году его сделали своим священники гуситской церкви. Впрочем, в последнее время здесь разрешили и православные службы. Об этой церкви упоминал Франц Кафка в своих дневниках.

Когда-то в далеком студенческом прошлом я переводил с немецкого языка стихи Рильке о Праге, где он писал об этой церкви:

И город тает сквозь туман.

Одна лишь башня все не тает.

То храм Святого Николая,

Как в медной шапке великан.

(Потом я узнал, что в Праге есть еще один храм Св. Николая на Малой стране, и он тоже имеет медный купол. Не знаю, каким храмом конкретно восхищался Рильке.)

Если пройти от храма влево, то можно выйти на угол Майзелевой улицы, где 100 лет назад начинался еврейский квартал Йозефов. Как раз на углу стоит еще один дом, где когда-то жило семейство Кафка. Тот дом не устоял в бурном XX в. Но для туристов воссоздали дом в виде новодела. На стене доска с горельефом – курчавая голова Кафка. Моделью для нее послужил его племянник, сын младшей, любимой сестры Франца Кафки, Оттлы. Все три сестры Кафки сгинули в нацистских лагерях. После событий августа 1968 г. доску с барельефом с дома сняли, вернули только недавно.

На первом этаже музейчик, вход 40 крон. На большом экране мелькают черно-белые кадры видов Праги столетней давности и снимки гениального Франца. Можно было взять информационный буклет, разглядеть под стеклом первые издания рассказов Кафки (знаменитую новеллу «В штрафной колонии» и другие).

Я отправился в еврейский район вниз по Майзелевой улице. По правой стороне через две минуты можно дойти до Майзелевой синагоги. Внутрь не пошел, решил сначала осмотреть район. Но зато здесь купил синий бокал с рисунком Кафки за 177 крон (пью из него чай на работе) и небольшую книгу по истории Чехии за 200 крон.

Далее – к Староновой синагоге, построенной в готическом стиле аж в XII в. Почему такое странное название? Когда-то была Старая синагога. Потом построили нынешнюю, под названием Новая. Старая синагога со временем обветшала, и ее разобрали. И тамошние раввины перебрались в Новую, внеся в новые стены старый талмудистский дух. Так, синагога вместе с еврейской ратушей, расположенной рядом, стала центральным представительством евреев в городе Прага. Ее название слилось в Староновую.

Билет в синагогу продавался в книжном магазине через улицу. Цена была немалая (200 крон). Вход в синагогу ниже уровня улицы. Видимо, за восемь веков несколько слоев дорожного покрытия превратили синагогу в полуподвальное помещение. Спускаешься вниз по ступенькам, по которым 120 лет назад маленький щуплый мальчик Франц Кафка шел, вложив свою детскую ручонку в широкую ладонь отца Германна, который обладал атлетической фигурой и походил на циркового борца того времени. Кафка посещал Староновую синагогу в течение всей жизни. Об этом стремлении посещать синагогу он в 1915 г. оставляет дневниковую запись: «Не ходить в храм самоубийственно». Но существуют и другие парадоксальные утверждения Кафки. После одного из посещений синагоги он пишет: «Приглушенный невнятный говор, как на бирже. В вестибюле кружка с надписью: «Добрые подаяния усмиряют негодование». Храмоподобная внутренность». Не слишком восторженно, как полагалось бы писать еврею. Впрочем, он и сам задает себе потрясающий вопрос: «Что у меня общего с евреями? У меня даже с самим собой мало общего, и я должен бы совсем тихо, довольный тем, что могу дышать, забиться в какой-нибудь угол».

Один из последних рассказов Кафки называется «В нашей синагоге». Он обрывается на полуслове, и содержит те же настроения. И хотя в рассказе действие происходит в маленьком городке, рискну предположить, что описывается именно Староновая синагога. Фабула рассказа проста: в синагоге поселился маленький зверек, похожий на куницу, он никого не подпускает близко. Сначала женщины его боятся, затем к зверьку привыкают и перестают замечать. И Кафка пишет как бы о самом себе: «Если бы не его пугливость, это был бы необыкновенно спокойный, малоподвижный зверек; если бы его так часто не вспугивали, он вряд ли менял бы место».

При входе в главное помещение Староновой синагоги выдают синие ермолки. Я тоже взял, но не надевал. Небольшой темный зал. Посредине довольно большой помост и ложа для проповедника. На стенах изречения из Талмуда. Вдоль стен – ряд откидных кресел (как в старом кинотеатре сталинской постройки) из тяжелого массивного дерева, скорее всего дуба. Атмосфера заряжена, как мне показалось, отрицательной энергией. Я присел на краешек одного из кресел. Но почему-то побоялся облокотиться о спинку. Казалось, стена сзади мне говорила: «Ты здесь чужак».

По легенде, на чердаке Староновой синагоги находятся останки знаменитого Голема – гомункула из обожженной глины. Учитывая мрачность этой постройки, готов поверить в эту легенду.

Недалеко от Староновой синагоги было староеврейское кладбище, где хоронили в средние века. В обрядовый зал я вошел бесплатно. Здесь совершали обряды над умершими евреями. В витрине была вывешена шинель и черная фуражка обрядового служителя столетней давности. На рукаве шинели вышита звезда Давида, на груди два ряда огромных металлических пуговиц. Похоже на форму ресторанных швейцаров советских времен. Атмосфера в двухэтажном здании, как и полагается в таких заведениях, гнетущая.

На улице попытался понять, где вход на кладбище. Кое-как по указателям разобрался, что войти туда можно через Пинхасову синагогу на соседней улице. В кассу указанной синагоги была очередь из туристов. Оказалось, что здесь продается билет со скидкой – всего за 470 крон – во все синагоги (6 шт.). Так что я, как дикий и неопытный турист, проявил глупость и отдал лишние 200 крон за посещение Староновой синагоги. Но все равно я не пожалел об этом, так как успел посмотреть больше, чем организованные туристы.

В Пинхасовой синагоге я осмотрел светлый зал, где находятся плиты с именами евреев, погибших в немецких лагерях во время Холокоста. Кафка писал, что «в Пинхасовой синагоге иудаизм захватил меня несравненно больше». Готов подтвердить: Пинхасова синагога не имеет такой мрачной атмосферы, как Староновая старшая сестра.

На старом еврейском кладбище похоронены в 10 слоев (!) из-за недостатка места талмудисты, ростовщики, алхимики, колдуны и рядовые сионисты. Знаменитый раввин Иегуда Леви (его называют также Лёви, Лэв, Лива) также покоится здесь.

Кстати, мать Кафки была урожденной Леви, а ее отец – раввином. Какое-то отдаленное родство со средневековым колдуном наверняка было. Не могло не быть. Леви создал Голема, существо из глины, которое должно было по замыслу своего создателя творить добро для защиты несчастного еврейского люда (так написано в детской книжке о Големе). А Кафка создал искаженный мир, который по своей жестокости и равнодушию удивительно напоминает реальный.

Надгробные памятники над могилами Майзеля и Леви выделялись размерами и были сделаны в виде домиков. Несмотря на солнечный день, прогулка по кладбищу (многие надгробия смотрелись как игрушечные и условные) не оставила в моей душе благостного состояния, как это бывает при посещении православных погостов, например при Новодевичьем монастыре. Казалось, что давно не существующие люди из-под этих камней говорили: «Мы пришли на эту землю, чтобы создать свой тесный мир. Нам многое удалось. И даже, умерев, мы живы и каждый день мы смотрим на вас». Еще много чего сказали мне надгробные камни, но я лучше промолчу об этом.

У могилы Майзеля молились молодые евреи в ермолках.

У могилы Леви произошла заминка. На узкой дорожке столпилась англоязычная группа и долго не давала мне пройти вперед. В этот момент позвонила М., и мы договорились о встрече на завтра.

Я посетил также Клаусову, Майзелеву и Испанскую синагоги все по тому же билету. В первых двух были собраны обрядовые вещи и костюмы исчезнувшего мира пражских евреев, который переместили в лагеря и газовые камеры. Гиммлер зачем-то велел собрать в Праге исторические реликвии уничтоженных им чешских евреев. Видимо, хотел заставить ученых третьего рейха изучить их наследство. Или врожденная немецкая бережливость? Кстати, Франц говорил в частной беседе о похожести двух народов: «Между евреями и немцами много общего. Они усердны, дельны, прилежны, и их изрядно ненавидят другие. Евреи и немцы – изгои. В основе своей это религиозная причина. У евреев это ясно. У немцев это не так явственно, потому что их храм еще не разрушен. Но это еще произойдет. Их (немцев) храм – прусский генеральный штаб». Да, Кафка был великим провидцем.

У Испанской синагоги стоял новый классный памятник Кафки. Он с улыбкой на устах в котелке сидел на плечах огромного костюма, из которого было вынуто тело (может, намек на его атлетически сложенного отца). Я щелкнул затвором фотоаппарата. Оказался последний кадр фотопленки. Я зарядил новую.

Испанская синагога из всех пражских – самая красивая и праздничная – в ее оформлении начала XX в. использованы мавритано-испанские мотивы. Хотел сфотографировать алтарь, затвор моей мыльницы сломался. Словно раввин Леви сказал, погрозив большим темным пальцем: «Хватит, гой, отдохни». (Только в Москве я увидел, что не получилось фото так понравившегося мне памятника. У Кафки на снимке была отрезана голова. Должен признаться, что Кафка своими фокусами преследует меня с юности.)

Спросите, зачем я ходил по синагогам? Да, из любопытства.

Отдохнуть от утомительного хождения по миру талмудистов можно было только в настоящей чешской пивной. Я поехал на станцию «Мустек», чтобы попасть в историческую пивную «Елинек», в которую я не попал вчера.

Итак, я вошел в одноэтажное здание с высокими потолками, где пьют свои чехи по своим ценам и куда туристов не водят. Справа от входа была стойка. За ней красавец-блондин с длинными прямыми усами картинно разливал пиво. Он был в бодром настроении. Я дал ему 30 крон на velko pivo. Оказалось, что кружка «Праздроя» стоила 31.5 кроны. Бармен взял у меня с ладони 50 геллеров. Обычно эта монета уже не в ходу, как собственно и наш желтенький полтинник.

Зал в пивной был маленький. Несколько деревянных стоек у стен при входе и на повороте в туалет. Рядом с туалетом за перегородкой – кухня.

Свободных мест не было, и я стоя примостился у входа в туалет. Место было неудобное – каждую минуту приходилось прижиматься к стойке, чтобы пропустить в уборную посетителей пивной, уже попробовавших «Праздрой». По залу ходила пани средних лет с лицом хорошо выпивающей женщины и принимала заказы на пиво и закуски. Горячие закуски готовились на кухне. Я заметил освободившийся стул в проходе между основным залом и входом. За столом сидел пожилой чех с газетой. Кивком головы он дал мне понять, что место свободно. Я устало опустился на стул и заказал у пани clobas’у и пиво. Заказов было много, и мне принесли не скоро.

За это время я осмотрелся. Вскоре освободилось место у стены, откуда были видны все уголки пивной. Удивительное дело, но я ни разу ни с кем не встретился глазами, когда довольно долго разглядывал посетителей. То ли все так сосредоточенно пьют пиво, то ли чехи очень воспитанные люди.

Я бы назвал «Елинек» пивной для тех, кому за тридцать. Много пенсионеров, даже инвалидов, мужчин лет 45. Были и две изрядно подвыпившие дамы под 40, обе в джинсах. Одна пошла в туалет, но завернула по ошибке на кухню. Ей указали правильный путь.

Вошел молодой мужчина в хорошем костюме с портфелем в руках, наверное, из офиса вышел в обеденный перерыв на 40 мин. Может быть из-за намечающегося брюшка, в нем чувствовался простонародный тип, который никогда ни в каких условиях не сможет забыть вкус родного национального напитка. Он примостился прямо у стойки и стал о чем-то горячо беседовать с лысым пожилым типом, удивительно напоминавшим Паливца из романа Гашека. Кстати, первый том «Швейка», еще пахнувший типографской краской, Ярослав Гашек самолично продавал именно здесь в пивной «Елинек». Думаю, что в этих стенах даже сейчас в начале XXI в., можно встретить всех персонажей великого романа, все сословия горожан Праги.

Зашел и пан профессор (по виду), долго протирал очки, чтобы посмотреть цену на пиво. На моем недавнем месте, при входе в уборную, уже вели громкую беседу об этой идиотской жизни и глупых властях два пивных алкоголика с седыми усами, красными носами и большими животами.

Пани принесла заказ, отметив на белой карточке количество принесенного пива и закуски. Вторая кружка умялась довольно быстро. Жареная колбаса хорошо шла под пиво, впрочем, под хорошее пиво всегда неплохо идет любая мясная закуска. Третью кружку я пил, смакуя каждый глоток. За наш стол подсела молодая женщина в джинсах и очках, с чемоданом на колесах. Она долго смеялась над каждой шуткой пожилого господина. Потом он дал ей две бумажки (по 1000 крон каждая), и она ушла за что-то заплатить. Рядом с пивной была контора, в которой можно было заплатить за коммунальные услуги. Вернулась женщина с газетами. Оба углубились в чтение телепрограммы. Внимательно оценив их склоненные профили, я внезапно понял, что это отец и дочь. Вот так – отец-чех назначает дочери, которая куда-то собралась уезжать, встречу прямо в пивной!

Когда я проглотил последний кусок колбасы, пани официантка, стоявшая ко мне спиной, быстро с полуразворота взяла корзиночку с несъеденным хлебом и спрятала ее в своей стойке. Я заметил, что пани потягивала пивко из маленькой кружочки по чуть-чуть, чтобы не захмелеть.

«едну?» – спросила она сквозь зубы при следующем проходе мимо моего стола. «Нет». Расчет – 115 крон (48 крон – клобаса, 63 кроны – пиво, 4 кроны – хлеб). 5 крон я оставил чаевых. Деревенское лицо пани изобразило улыбку.

Пивная напоминала мне наш пивной зал советских времен, куда люди приходили в том числе и общаться, часто с незнакомыми людьми. Наши советские пивные залы (по крайней мере, в Москве, за другие города не отвечаю) ушли в прошлое вместе с развалившимся государством. Но покуда жив дух чешских пивных, жив и лукавый народ этой страны.

Под вечер оживление чувствовалось во всей пивной. Громче стали голоса выпивающих.

Разочаровал туалет. Я ожидал увидеть бачки на стенах с длинными цепями, потемневшие унитазы с коричневыми ложбинками, появившимися от стока воды в течение десятков лет. Все как в Австро-Венгрии времен Гашека. Но нет: меня ждали металлические писсуары и унитазы в стиле «техно». Чтобы сказал бравый солдат Швейк об этом? Он бы, конечно, нашел какие-нибудь простые и одновременно парадоксальные слова.

На выходе меня ждало самое приятное впечатление этого дня. К длинноусому бармену присоединились еще два картинных чеха (высокий и маленький), и коротко стриженная блондинка средних лет. Все держали кружки с пивом и с чувством собственной значительности делали частые вливания. Все улыбались. Да, как бы говорили они своим бравым видом, мир может крутиться быстрее или медленнее, но мы чехи, мы пьем пиво и сильны своей общностью, которая поддерживается в наших исторических пивных. А наши бабы будут рожать нам малышей, а в перерывах между родами пить с нами пиво. Пока живы мы, пока в наших кружках пенится пиво, жива и Чехия!

Отрицательную энергию, полученную в Йозефове, как рукой сняло.

Далее по совету Юры я поехал на станцию «Ходов» в супермаркет (вроде нашей «Меги»). Купил шляпу от жары и подарки друзьям и коллегам.

С М. по телефону договорился встретиться через два дня.

19 июня, или поездка в Кутну Гору

Встал не рано. Позавтракал. Сделал дневниковые записи. Записал впечатления прошлого дня. Старался до конца быть искренним. Кафка писал по поводу своих дневниковых записей: «Думаешь, что описываешь что-то правильно, но это всего лишь приближенно и корректируется дневником». Даже этот великий человек не мог быть до конца искренним наедине с чистым листом бумаги.

В это утро мой путь лежал к очередному объекту, входящему в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Кутна Гора – так назывался этот старинный городок, где когда-то шахтеры добывали серебро в рудниках. В XIII–XIV вв. этот город был вторым по значению городом в Чехии и соперничал своим богатством и благоустройством со златой Прагой. Здесь одно время даже был королевский дворец. Но все проходит. Бывший богатый город в наши дни стал просто туристической достопримечательностью. Забегая вперед, скажу, очень хорошей достопримечательностью.

А. посоветовал ехать до Кутны Горы от автовокзала «Флоренс» (рядом с одноименной станцией метро). Я так и сделал. (Автовокзал пишется по-чешски Awtobusovo nadrazi. Также практически и читается.) Нашел нужную кассу, на которой было написано: «Говорим по-русски». Мой автобус отходил в 11 ч 10 мин. В купленном билете было указано время в пути – 1 ч 25 мин.

Передо мной четыре молодых японца взяли билеты на этот же рейс. Японцы вовсю путешествуют по Европе без экскурсоводов. Их прадеды разбомбили Перл-Харбор и захватили Сингапур, пройдя без проблем через безводную непроходимую пустыню. Правнуки самураев Второй мировой когда-нибудь разбомбят нас всех. И не обязательно бомбами.

День был солнечным. Поездка на автобусе оказалась приятной. Шел по городу через исторические кварталы все вверх и вверх. Это было утомительно. Я забыл взять из Москвы носовые платки. Пользовался бумажными платками, которые покупал в местных аптеках. Было много вьетнамских магазинов, где дети жертв американских бомбардировок, торгуют разными дешевыми товарами. Я зашел в один, где продавались одежда и белье. Попытался объяснить низкорослому продавцу, что мне нужны платки. Он принес мне женские трусы в горошек. Объясняться дальше было бесполезно.

Я постепенно взбирался все выше, проходя одну площадь, мощенную брусчаткой, за другой. Я миновал знаменитый высокий серый дом гражданской архитектуры, т. н. Каменный дом. Он был построен в стиле поздней готики. На стенах были украшения на библейские и светские сюжеты (Адам и Ева у древа познания; хозяин дома возводится в дворянское сословие). В настоящее время в доме музей, посвященный культуре и быту города. Особенно впечатляющей постройкой мне показался Каменный водоем, построенный в виде многоугольной призмы еще в конце XV в. Как оказалось, его каменные кружева удивительно напоминают главный собор города – храм Св. девы Барбары (так полностью звучит его название). Видимо, в постройке водоема принимал участие тот же архитектор.

Последний подъем, и я, конечно, сворачиваю не в тот проход. Через автостоянку захожу в какой-то запущенный сад (видимо, остатки сада иезуитского колледжа, который красовался неподалеку). Передо мной с высоты открывается чудесная панорама на огромный готический костёл Св. Барбары. Жаль только, что он в лесах. Щелкнул пару раз затвором. В ограде сада было несколько калиток и лазов, но все они были закрыты металлической проволокой. А жаль, потому что они вели прямо по крутому склону к костёлу.

Пришлось снова идти в обход. Прошел через официальный вход, который располагался прямо напротив огромной школы, построенной сто лет назад в стиле неоклассицизм.

Позднеготический костёл Св. Барбары напоминал по архитектуре и своим размерам Нотр-Дам в Париже. Его построил Ян Парлерж, сын знаменитого чешско-немецкого архитектора Петра Парлержа, приложившего свою длань и к собору Св. Витта в Праге.

Билет на вход обошелся в 40 крон, брошюра в 60 крон. Мужики, контролеры на входе, на мое вежливое приветствие «добрый день» демонстративно не ответили.

Хотя сам храм был в лесах, внутри царила благостная атмосфера. Тихо играла органная музыка. В храме чувствовалось присутствие Бога.

Красивейшие витражи изображали разные исторические эпохи и исторических деятелей вплоть до Франца-Иосифа (согласно Гашеку, чехи называли своего предпоследнего императора Стариком Прохазкой, т. е. Прогулкиным). Более старые, чем витражи, фрески рассказывали о тяжелом труде горняков, добывающих серебро. Фигуры шахтеров были изображены везде – и внутри, и снаружи храма.

Храм строился 500 лет, и на его облик наложили отпечаток оформители разных эпох. На одной из колонн, уходящих в потолок, была прикреплена фигура шахтера в натуральный рост. Он стоял на коленях и держал в руках кайло и горняцкую лампу. Его взгляд был устремлен на изображение Св. Барбары, которое было где-то среди большого количества святых на алтаре в центральной части храма. Святая дева Барбара считалась покровительницей шахтеров. Храм имеет очень красивые сетчатый и кружальный своды, спроектированные в разные годы архитекторами Рейсеком и Рейтом. Три шатровых купола создают характерный силуэт храма на местности.

При всем своем недоверии к папистам люблю я их храмы, в первую очередь за то, что в них можно посидеть в жаркий день на холодных скамьях после утомительного похода и ознакомиться с содержанием добытой по пути литературы. Экскурсанты сменялись группа за группой, а я отдыхал после нелегкого подъема в гору.

Далее я прогулялся мимо иезуитского колледжа. Еще одна чудесная панорама на здания и сады, расположенные ниже. Мимо внушительной церкви Св. Иакова я вышел к Влашскому (Итальянскому) двору, где когда-то чеканилась звонкая монета, а также была резиденция чешских королей и произошли многие исторические события. Местные служительницы набирали группу для экскурсии. По одному человеку в залы не пускали. Подобрались туристы: чехи, немцы. Из русских был, как всегда, я один. Но мне дали подробный текст на русском. Из него я и узнал, что здесь в средние века была королевская резиденция. Бойкая женщина-экскурсовод лет сорока рассказывала на трех языках, включая английский. Несколько фраз на ломаном русском в пояснение она сказала и мне. Я почти все понимал, так как немного знаю немецкий.

В сокровищнице висели портреты всех королей, чеканивших деньги в этом городе. Поначалу чеканились гроши. Потом чешские деньги стали называться по-другому – толары. Под стеклом можно было увидеть приспособления для чеканки серебряных толаров. Говорят, что от этого названия образовалось такое родное американское доллары. Правда, за последние годы наш зеленый друг стал так падать, что уже не кажется родным.

В русском тексте было написано, что мастерам по изготовлению денег было запрещено пить, даже пиво. Их шмитны (т.е. кузни, они же и жилища) облепляли в средние века склоны холма, на котором стоял Итальянский двор. При шмонах, которые время от времени устраивала королевская стража, непременно в самых укромных местах находились запрещенные напитки, за что назначалась жестокая порка. Но пьянство искоренить не удалось. Узнаю братьев-славян.

Город пережил расцвет в XIV в. Шла крупная добыча серебра, здесь находилась самая крупная шахта в Европе под названием «Осел». Кроме того, здесь добывали также медь. Гуситские войны не обошли стороной город. Кутна Гора считалась оплотом католической веры. Здесь казнили гуситских священников. Их сбрасывали в кутногорские шахты. (Так что, этот способ казни изобрели не большевики в Алапаевске и не украинская полиция в Краснодоне.) После гуситских войн город был разрушен, а шахты затоплены. Немцы-шахтеры разъехались. Между чашниками (утраквистами) и католиками, как известно, было заключено соглашение. Шли годы, и именно Кутна Гора стала центром утраквистов, откуда их вытеснили иезуиты, построив свой колледж.

В городе постепенно снова наладилась добыча серебра.

Удар по благосостоянию города был нанесен со стороны Нового света – серебра там добывалось явно больше. Постепенно оскудевали и кутногорские шахты. Монетный двор был закрыт в начале XVIII в. Из-за нехватки средств гениальный проект – храм Св. Барбары – был достроен только в начале прошлого века. Немецкие оккупанты возобновили добычу цинка в Кутной горе в начале Второй мировой войны. Их дело было продолжено в социалистические времена вплоть до 1991 г.

Главное помещение Итальянского двора – зал старейшин. Экскурсовод с гордостью показала огромную скамью с перекидывающейся спинкой. Когда старейшины города были недовольны решением магистрата, они перекидывали спинку тяжелой скамьи на другую сторону и садились спиной к президиуму.

В этом зале Вацлав IV утвердил в начале XV века новый устав Карлова университета, согласно которому преподавание должно было вестись на чешском языке. На это его подвигла деятельность ректора университета Яна Гуса. Тысяча немецких преподавателей в знак протеста покинули Прагу и основали новый университет в Лейпциге.

Здесь же в этом зале в 1471 г. новым чешским королем был выбран польский шляхтич Владислав Ягайло. Огромная картина на одной из стен повествует об этом. В левом углу огромного полотна вскочили в крайнем возмущении представители венгра Матиаса Корвина, выбранного польским королем за два года до этого в Оломоуце. Несколько лет в стране сохранялось двоевластие. В конце концов, победили поляки.

Туристов провели дальше в часовню. Здесь обозрели знаменитую деревянную фигуру распятого Христа, которую нельзя было фотографировать. Голое тело Спасителя удивительно напоминало человеческое, даже вены выделялись на коже как натуральные. На ладонях Христа были кровавые следы от гвоздей, а на левой стороне туловища след от копья, которое вонзил в него римский легионер Лонгин, который потом раскаялся тоже. Это копье висит теперь в соборе Св. Петра в Ватикане.

Экскурсия была замечательной, но я очень устал. Идти дальше разыскивать по мощенному булыжнику Седлецкий собор Св. Марии, где многие фигуры и символы выполнены из человеческих костей, у меня уже не было сил.

Я пошел к автобусной станции. Свернул опять не туда. И, о чудо, увидел в витрине одного из магазинчиков носовые платки. Это была рука Господа Бога. Теперь я чувствовал себя полностью экипированным.

Но все-таки заблудился. Вышел к железнодорожной станции. Но не рискнул пользоваться этим еще не освоенным лично мной видом транспорта. Забрел в какие-то фабричные корпуса. Людей вокруг не было. Спросить было некого.

Добрый самаритянин все же нашелся. Пожилой лысый чех вышел из-за угла. Я спросил по-чешски: «Автобусове надражи?» Он показал мне, как идти – налево и прямо. Вместо нашего «идете прямо-прямо» чехи говорят «ровненько-ровненько».

Я вышел к автобусам с другого края. Было много молодых туристов из разных стран. Обратный автобус шел не до «Флоренс», а до метро «Черный мост». Билет обратно стоил меньше, всего 56 крон. «Черный мост» был конечной станцией одной из пражских линий.

В тот вечер я решил прогуляться по Праге. Конечно, посетил и один из туалетов (не называю местонахождения). Здесь меня ждала еще одна судьбоносная встреча.

У пожилой служительницы туалета была комнатка, которая выходила на две стороны – в мужское и женское отделения. Попутно она торговала прессой. Я заплатил за вход. Она показала мне цветной разворот в газете, посвященный чешской певице, и что-то возмущенно проговорила по-чешски. Я сказал, что не понимаю. «Так ты русский?!» – задала она вопрос на чистейшем нашенском. Я сознался в своем происхождении. «Вот возьми туалетную бумагу вытереть руки, а то этот воздух из автомата очень горячий», – предложила мне соотечественница.

На выходе из туалетной комнаты наш разговор затянулся надолго. Тетя Валя (так звали мою новую знакомую) произнесла интереснейший монолог:

«Я из Симферополя. Дочь военного. Сорок лет назад вышла замуж за чеха и живу в Чехии. Две дочери – 48 лет (от первого мужа) и 38 лет.

Выйти замуж за чеха было ошибкой. Мужики-чехи – такие лживые, подлые, вонючие люди. Никто работать не хочет. Такое впечатление, что по неделям не моются. Мой муж, когда напивался, говорил: «Русская свинья, ты пришла на мою землю». Я отвечала: «Твоя земля – два на едын» (два на один, т. е. могила). Так напивался и хулиганил, что мы с дочерью выскакивали в чем было на улицу.

Вторая дочь училась лучше всех в гимназии. Здесь в Чехии по блату оценки не ставят. Кто лучше всех учится, тот и отличник. Деньги в обучении не играют никакой роли. Если есть голова, то ты будешь лучшим. После гимназии ее сразу отправили учиться в Швейцарию. Работала в Германии 5 лет. В совершенстве знает немецкий».

Далее Валя снова углубилась в обсуждение чешской нации:

«Мужики-чехи – все пьяницы. Если мне даже Бог снова присудит выйти замуж за чеха, я никогда этого не сделаю. Некоторые проскакивают в уборную без платы в 5 крон. Стонут: «Очень хочется, умираю. Пропусти, заплачу на выходе». Потом выходят, не платят и говорят: «Ты – русская свинья. Ты стреляла в меня в 68-м году». А мне было тогда 20 лет. (Если старшей дочери 48 лет, подумал я, то Валя тогда была постарше.)

Бабы чешские глупые, завистливые, горластые, тоже почти все вонючие. Правда, свекровь у меня была чистюля, каких больше не найти, но страшная ведьма. У нее был второй муж моложе ее на 13 лет. После ее смерти, когда он умирал, предлагал мне: «Давай распишемся, я тебе все оставлю». Нужно было ехать в другой город, а меня не отпустили с работы. Квартиру в Симферополе продала за 5000 $. Сейчас она стоит 80 000 $. Сглупила.

Здесь работаю 3 дня подряд, потом столько же отдыхаю. Платят здесь 4000 крон, а пенсия у меня – 8000 крон. Хватает. Жить здесь хорошо. Все дешево. Но жилье снимать дорого – 14 500 крон. Своей квартиры у мужа никогда не было. Сейчас он живет с какой-то алкоголичкой в деревне, куда даже автобус не ходит.

Некоторых хамов, которые приходят в туалет, луплю мокрой тряпкой. Попадаются даже такие, что сидят на унитазе и одновременно откусывают и жуют колбасу. Разве можно делать такие два дела одновременно? Одна чешская баба положила недавно свои вонючие трусы за батарею. Запах стоял на весь туалет. Пришлось ей врезать. Никого не боюсь. У меня здесь вся полиция знакомая.

Миша, держите деньги и документы под контролем. Уворуют вмиг. Везде написано: «Pozor na krazete» (внимание: воруют). Только никто не верит, что у него могут украсть.

По-русски не говорите, могут плюнуть в лицо. Не могут простить 68-й год. Понимают, что вы русский, даже если просто скажете: «Добрый день».

Разговор затянулся. Мы тепло попрощались с Валей. Я обещал зайти, если буду рядом.

В вагоне метро увидел работу контролеров. Контролировали двое мужиков и сутулая женщина неопределенного возраста. Все в униформе. Ко мне не подошли. Забрали безбилетника, юношу лет 18. Другой «заяц», по внешности пивной алкоголик и пофигист, отказывался выходить вместе с контролерами. Не знаю, чем закончилось это препирательство, так как я вышел на своей станции.

Выйдя из метро на станции «Лужины», я купил в супермаркете арбуз и воду. Так устал, что шел с трудом.

На следующий день собирался ехать в Терезин, где во время Второй мировой была гестаповская тюрьма и еврейское гетто. Дозвонился до А. Он отговорил меня от посещения Терезина. А. хотел, чтобы мы съездили вместе. Мы договорились, что в 17 ч на следующий день я приду к нему в офис. Он обещал мне помочь устроиться в Брно.

20 июня, или Прогулка по Праге

Утром готовился выйти в 8 часов. Проснулся рано, хотел писать дневник. Но не смог, страшно захотелось спать. Снова упал на постель. Проспал до 11 часов. Собирался с утра посмотреть Пражский град. Но, просматривая путеводитель «Вокруг света», я увидел, что два интересующих меня объекта – православный храм Кирилла и Мефодия и Танцующий дом – можно посмотреть по пути к Влтаве. Там же недалеко находился дворец Джоффин, где на фестивале телевизионных фильмов работала М. Эти обстоятельства и определили мой маршрут.

Сначала посетил вокзал «Прага-Смихов», где купил билет до Теплице. В 7 км от этого города находился замок Дукс (ныне Духцов), где последние годы своей жизни провел, работая библиотекарем, автор знаменитых мемуаров Джиакомо Казанова.

Доехал на метро до станции «Карлово намести». Отсюда к набережной Влтавы шла улица Реслова.

Высокая, величественная церковь Кирилла и Мефодия. (Кстати, они считаются святыми и у чешского народа, поскольку и для них создали литургию на славянском.) Наверху, как и полагается, наш православный крест. Во время войны (май 1942 г.) в церкви скрывались и приняли свой последний бой английские парашютисты. Это были чешские офицеры, подготовленные в специальном лагере в Англии для выполнения спецзаданий на территории протекторатов Богемия и Моравия. Так называли гитлеровцы оккупированную Чехию.

Вице-протектором названных провинций был всесильный шеф СД Рейнхард Гейдрих. Он сменил на этом посту Нейрата в сентябре 1941 г., чтобы усилить борьбу против чешского подполья. Фучик так и написал в «Репортаже с петлей на шее»: «В конце сентября Берлин выпустил на нас Гейдриха».

Одновременно ему было поручено осуществить т.н. окончательное решение еврейского вопроса. В январе 1942 г. Гейдрих специально прилетел в Берлин, чтобы провести совещание в Ваннзее, где и было решено уничтожить европейских евреев. Собственно их уничтожали уже на территории СССР (например, знаменитый Бабий Яр). Но нужно было одобрение этого решения представителями разных министерств и ведомств. Оно было получено. Все это показано в новом американском фильме «Заговор» (режиссер К. Браннах). В конце фильма Гейдрих бодро и зловеще говорит: «Они от меня не уйдут» (это он о евреях). Но и сам он уже был на мушке.

На территории протектората Гейдрих проводил жестокую политику по отношению к чешским националистам и коммунистам, а евреи были перемещены в бывшую военную крепость Австро-Венгрии – город Теризиенштадт (ныне Терезин). Здесь было создано огромное гетто, из которого время от времени уходили транспорты в Аушвиц (Освенцим). Развернуться Гейдриху не дали.

Он любил ездить в открытом «Мерседесе», который был хорошо узнаваем, и иногда даже без охраны. 27 мая 1942 г. его автомобиль подстерегли на подъеме к пражским Градчанам (резиденции Гейдриха) английские диверсанты в рабочей униформе, по национальности чехи и все как на подбор капитаны – Валчик, Габчик, Кубиш. Валчик просигнализировал момент проезда автомобиля с помощью зеркала. Габчик несколько раз попытался выстрелить, но попасть в Гейдриха помешала осечка. Неопытный шофер вместо того, чтобы добавить газу и рвануть вперед, притормозил.

Гейдрих выскочил из машины и отстреливался, но был тяжело ранен гранатой, брошенной Кубишем, и умер спустя неделю. Парашютисты скрылись с места покушения на велосипедах, прикрываясь маскировочным дымом. По всей Праге и окрестностям начались облавы.

Один из парашютистов, не участвовавших в покушении, Чурда решил переметнуться и пришел в гестапо с повинной. Он не знал местонахождения своих друзей, но его информации хватило, чтобы выйти на след диверсантов. (На одной из фотографий у церкви Чурда отмечен крестиком. Его позвали опознавать трупы. После войны Чурду за измену расстреляли по приговору чехословацкого суда.) 18 июня в 4 ч 15 мин начался штурм храма. Его обороняли всего 7 человек против целого батальона войск СС. После захвата церкви 4 парашютиста, в том числе Валчик и Габчик, спустились в крипту и долго отстреливались. После того, как немцы пустили в подвалы воду, покончили с собой.

В крипте храма сейчас музей. Входной билет стоит 50 крон. Можно увидеть фото всех героев. Выставлены под стеклом образцы оружия, какое было у парашютистов, – английский пистолет «Кольт» и автомат «Стен», гранаты. Рядом витрина с немецким оружием – есть табличка «Пистолет «Вальтер», но сам пистолет отсутствует, видимо, украден.

После смерти Гейдриха были проведены жесточайшие репрессии. Были казнены все священники церкви и их жены, был уничтожен и православный епископ Горазд, которого местная православная община причислила к лику святых. Более 200 человек были заключены в Малом Терезине (мне еще предстояло там побывать), а затем переведены в Маутхаузен и там расстреляны. Сожжена деревня Лидице, которая как-то была связана с диверсантами, убито мужское население деревни. Уничтожили и население небольшой деревушки Лежаки. Подполье во всей стране было практически уничтожено. Чехи называют все эти события одним словом – Гейдрихиада, подразумевая, видимо, что это была ужасная эпопея с тысячами трупов, как в античном эпосе. Мне удалось перевести, что написано на входном билете: «Народный памятник героев Гейдрихиады».

В буклете на русском было сказано, что убийство Гейдриха – уникальнейшая акция, такого-де больше во Вторую мировую войну нигде не было. Как будто Елена Мазанник в Минске не подрывала Кубе бомбой, а Николай Кузнецов не убивал немецких генералов в Ровно и Львове. Да и сами немцы организовали спецоперацию по поимке Тито, которая, правда, не увенчалась успехом.

Рядом с храмом кафе. Разумеется, называется «У парашютистов». На стенах черно-белые фотографии тех далеких лет.

На стене, обращенной к улице Ресловой, памятная доска в честь павших героев и священников, их укрывавших. Так и написано: «Вечная память». Рядом с доской на стене сохраняются следы от эсэсовских пуль.

Если немного пройти далее по улице Ресловой, то около набережной можно увидеть Танцующий дом, который, согласно путеводителю, изображает Фреда Астера и Джинджер Роджерс. Дом красивый. Развевающуюся юбку танцорши я опознал. Чтобы домыслить остальное, нужно более развитое воображение, чем у меня. В этом доме постройки начала 90-х годов в настоящее время офисы. Построен дом на деньги первого президента Чехии Вацлава Гавела. Ему, потомку довоенных миллионеров, принадлежат целые кварталы, которые у его семьи отобрали в конце 40-х годов. Вот уж восстановил справедливость, так восстановил!

Далее я подошел к дворцу Джоффин, который находился на маленьком островке в устье Влтавы. Позвонил М. Та долго не могла понять, что я рядом. Потом быстро выпорхнула из дверей. Мы обнялись. Она долго возбужденно говорила, не давая мне вставить ни слова:

– Сегодня работала с казахской делегацией на фестивале телевизионных фильмов. Опекала также трех индианок из Индии. Обслуживающие чехи (улыбающиеся бестии) спрятали половину закуски, предназначенной для презентации. Потом, если что-то остается на столе, скажем, бараньи кости, то они их догладывают. Плов был без мяса. Мне достался только бокал вина.

Три дня в загородном коттедже, где я снимаю комнату, не было горячей воды. Унитаз спускает, но вода для следующего спуска набирается в бачок по чуть-чуть. Поехала мыться к другу. Он заставил меня смотреть какую-то дурацкую программу по телевизору. Я засыпала, а он меня спрашивал: тебе нравится?

– Твой друг – садист?

– Да, да, садист! Здесь вообще ужасно жить.

– А чего ты тогда здесь делаешь?

М. ответила с истинно женской логикой:

– Я и сама не знаю, что я здесь делаю. Но мне здесь нравится. Меня ждет обед – куриная нога…

Мы стали прощаться и договорились встретиться с М. после ее недельного отдыха на водах.

Далее по Карлову мосту сквозь большое количество статуй я отправился к Пражскому граду. То был крутой подъем. Есть документальные кадры, как немецкие военные машины под сильным снегопадом по той же дороге въезжают в Пражский град в марте 1939 г.

Я постоял у входа во дворец, поглазел вместе со всеми на часового. Потом зашел в собор Св. Витта. Его строили 700 лет. Закончили только в 20-е гг. XX в. Впечатляющее сооружение. Похоже на Нотр-Дам и внутри и снаружи. В храме гробницы чешских князей, королей и королев. Здесь же гробница самого знаменитого чешского святого Яна Непомуцкого. Его утопили, сбросив с Карлова моста за то, что он отказался открыть, что сказала на исповеди супруга короля. Фигуру Яна Непомуцкого можно лицезреть на Карловом мосту.

Прошел мимо храма Св. Йиржи (Георгия). Здесь находятся мощи Св. Людмилы, бабушки того самого Вацлава, чья конная статуя установлена на Вацлавской площади. Тоже чешская святая и тоже погибшая от рук наемных убийц, подосланных свояченицей – княгиней Драгомирой. Чешский король Св. Вацлав, основатель Сазавского монастыря Св. Прокоп, епископ Войтех и Св. Людмила составляют четверку самых почитаемых святых в Чешских землях.

Самый знаменитый чешский король – это, конечно, Карл IV (правил в 1346–1378 гг.). Его могила также в соборе Св. Витта. Он был сыном Яна Люксембургского и Элишки Пршемысловны, сестры последнего короля из династии Пршемысловичей. Прекрасно знал несколько языков, открыл Пражский университет, укрепил государство.

После смерти Карла IV, как это часто бывает после кончины сильного правителя, в государстве наступил кризис. Страна медленно, но верно сползла в гуситскую революцию и гражданскую войну.

Карл IV был первым королем Чехии, который стал императором Священной Римской империи. Как известно, сначала этот титул был переходящим, а затем навсегда закрепился за Габсбургами, которые возглавили Чехию в 1526 г. В том году чехи избрали императором австрийского князя Фердинанда. В 1621 г., разгромив национальное восстание, австрийцы казнили 27 его предводителей на Староместской площади в Праге. После Тридцатилетней войны Габсбурги окончательно укрепили свою власть, и Чехия стала провинцией. Чешского короля теперь не было, а был император в Вене. Так продолжалось до 1918 г., когда рухнула Австро-Венгерская империя.

…На Злату улочку нужно было покупать отдельный билет за 250 крон. По этому билету можно было войти еще на несколько объектов (какие-то храмы и музеи). Я решил не тратиться, поскольку незначительный внешний осмотр улочки я уже произвел.

Для сравнения: в Пражском граде бутылка прохладительных напитков (например, фанты) стоит 75 крон против цены в супермаркете в 9 крон. Вот так обманывают нашего брата, туриста.

С Града спускаешься по крутой лестнице, откуда открывается неплохой вид на город. Дорога привела к метро «Малостранская», от которой 5 мин ходьбы до «Нового музея Франца Кафки». Перед музеем оригинальная скульптура – двое голых мужчин писают в бассейн. Один время от времени крутит бедрами и струйка направляется то вправо, то влево.

Поскольку Кафка один из самых моих любимых писателей, то я не мог не посетить этот музей. Билет стоил 120 крон. На первом этаже довольно большой магазин, где продаются сувениры с кафкианской символикой. Есть и многочисленные фото его самого и его возлюбленных. Я купил детскую книжку о Големе за 120 крон. Не пожалел.

Музей оригинальнейший. Вход через второй этаж. В первой комнате на черных стенах – фото семьи Кафки и их ближайших родственников, цитаты великого писателя на немецком языке (на нем он собственно и писал). Здесь же на стенах из невидимых проекторов проецировались виды Праги и кадры начала прошлого века, а также рисунки (я бы их назвал видениями) Франца. Под стеклом первые публикации Кафки. Какой-то толстый альманах, раскрытый на определенной странице, пожелтевшая немецкая газета «Богемия». Материалы подписаны F. Kafka. Несмотря на все это, родные его писателем не считали. Кафка пишет в дневнике: «В самом чувстве семьи мне раскрылся холод нашего мира». В этом его явная трагедия. Он постоянно описывает не только свои ощущения, но и свою внешность: «Мне утешительно открылись некоторые новые знания о несчастном создании, каким я являюсь». Он ничего не принимает на веру, все устоявшиеся понятия он пропускает через свою душу и делает неожиданные выводы. Вот что он пишет о любительских актерах: «Чувство сострадания, испытываемое нами к этим актерам, которые так хороши, но ничего не зарабатывают и которые вообще получают недостаточно благодарности и славы, – это, в сущности, лишь сострадание к грустной участи многих благородных стремлений, в первую очередь – наших собственных».

Далее проходишь по темному коридору и незаметно для себя попадаешь через спираль из белых полотнищ в следующий зал. На полотна проецируются изображения женских лиц. Снова стенд с родственниками Кафки, но это уже взрослый период его жизни, когда он работал в страховой компании. С потолка на специальных подвесках свисают стеклянные ящики, которые подсвечиваются настоящими лампами начала прошлого века. В каждом ящике по одной фотографии женщин, к которым Франц испытывал сильное чувство.

Его невеста (на мой взгляд, очень некрасивая) Фелиция Бауэр. С ней Кафка был дважды помолвлен, но так и не сочетался браком. Упрекал он в этом своего отца. Знаменитый роман «Процесс» он написал под впечатлением от этой попытки неудавшейся женитьбы. Фелиция успела после оккупации Чехословакии нацистами уехать в США. В конце своей жизни, когда срочно были нужны деньги на операцию, она продала 500 писем своего бывшего жениха за 5000$.

Очень привлекательная чешская журналистка Милена Есенская, которая была замужем, разводиться не собиралась, но ценила любовь Кафки, и, видимо, одаривала его своими женскими милостями. Лицо вполне современной женщины. Погибла в концлагере Равенсбрюк в 1944 г. В своих дневниках Кафка называл Милену просто М.

Фотография юной Дора Диамант, которая была вдвое моложе Кафки. Здесь же в ящике документ из другой эпохи, до которой Кафка не дожил, – протокол гестапо об аресте Диамант в Берлине на Парижской улице, 13. Но в отличие от Милены Есенской Доре Диамант удалось пережить третий рейх.

Незадолго до смерти Кафка бросил работу и на деньги отца съездил в Берлин, хотел пожить там и начать полноценную писательскую жизнь. Дора Диамант была с ним. Совместное проживание длилось недолго. У Франца кровь шла горлом (прогрессирующий туберкулез), и ему пришлось отбыть в санаторий, куда за ним не замедлила явиться смерть. Перед отъездом в санаторий Кафка, понимая, что умирает, сказал другу: «Каждый подсудимый пытается добиться отсрочки приговора».

В остальных ящиках были изображения других дам. Имен не запомнил. Они тоже подсвечивались лампами. В ящике Фелиции Бауэр лампа не работала. Не знаю, может быть, это была задумка музейщиков?

И к проституткам Франц относится, как к возвышенным существам: «Я прохожу мимо борделя, как мимо дома возлюбленной».

Кафка, безусловно, очень любил женщин, но почему-то его отношения с ними не ладились. И в знаменитом «Письме отцу» он несколько раз упрекает родителя в этом. Франц даже боялся оставаться наедине с молодыми особами. Возможно, ему удобнее было любить женщин издалека («постоянно стремиться лишь умереть и все-таки еще держаться – вот что такое любовь»).

Кстати точно так, издалека, любил женщин и другой немецкоязычный молодой человек четырьмя годами старше, также в то время проживавший в Австро-Венгрии и также увлекавшийся театральными постановками. Город, в котором он жил, назывался Линц. Его отец Алоис, так же как и отец Франца Кафки Германн, считал мечты своего сына о занятиях искусством полным бредом. Молодой человек, живший в Линце, а потом в Вене, хотел стать знаменитым художником. Его два раза не приняли в Академию художеств, так как посчитали бесперспективным. Молодого человека звали Адольф Гитлер. Его родные, как и родственники Кафки, считали, что у него голова не тем забита. Ему повезло больше, чем Кафке: он добился признания при жизни, правда, не в сфере искусства. Есть и еще удивительное совпадение в биографиях двух этих знаменитейших персонажей первой половины XX в.: главных женщин своей жизни (т.е. тех, кто их искренно полюбил) они встретили на 41-м году своей жизни: Кафка – Дору Диамант, а Гитлер – Еву Браун. И Доре, и Еве было ровно 19 лет. Разница в возрасте между партнерами также одинакова: 22 года!

А в молодости Кафка не раз испытывал серьезные платонические чувства, например к актрисе из странствующей еврейской театральной группы, госпоже Чиссик. Он обязательно каждый день приходил на спектакли с ее участием. В своем дневнике он пишет с холодностью каждодневного исследователя: «Вчера фигура ее была красивее лица». Каждый раз после спектакля, где была занята Чиссик, он снова и снова находит неожиданные слова, на этот раз о литературе и о плотской любви: «Я надеялся букетом цветов немного удовлетворить свою любовь к ней, но совершенно напрасно. Это достижимо только литературой или соитием».

Далее в музее были залы, посвященные собственно творчеству писателя, который считал себя фатальным неудачником («как несчастливо кончается все, чтобы я не предпринимал»; «только на мне одежда принимает этот сперва негнущийся, как доска, потом помято-отвислый вид»; «…мне грустно оттого, что ворот рубашки давит мне шею, я проклят, задыхаюсь в тумане»).

В светлой комнате – огромные стеллажи ящиков, как в архиве. Возможно, они копируют те длинные стеллажи, которые присутствуют во многих эпизодах прекрасного фильма Орсона Уэллса «Процесс» по роману Кафки. На каждом из ящиков написано имя одного из литературных героев Кафки – Георг Замза, Йозеф К. Есть и женские имена. Одни и те же имена повторяются много-много раз. Это сооружение напоминает одновременно и колумбарий. Идеальное воплощение мира бюрократизма, где каждый человек запротоколирован, подшит в папки и вложен в ящик. Под ящиками шел длинный ряд из черных телефонных трубок первой половины XX в. Я взял одну и поднес к уху. В трубке раздался резкий голос и что-то проорал по-английски. От неожиданности я выронил тяжелую трубку. Она повисла на проводе. Снова послушал. Мистический голос что-то вещал по-английски. Полностью кафкианский эффект.

Я бы сказал, что музей Кафки отдает постмодернизмом и волшебством.

Далее шел зеркальный зал. Посетители отражаются во всех зеркалах сразу. Вдруг впереди на белой стене возникает голография – какой-то черно-белый морской берег, пустынный-пустынный. И посетитель вновь отражается на его фоне. Везде под стеклом первые издания книг Кафки: «Америка», «Процесс», «Замок».

Лично мне очень близок и понятен роман «Замок». Землемера К. приглашают работать по специальности в усадьбу, которая находится при Замке, в который никого не пускают. В деревне, которая находится у подножия замковой горы, К. объясняют, что произошла ошибка и землемер здесь не требуется, но спустя некоторое время предлагают место школьного сторожа. Высокое начальство в Замке безлично и невидимо, а люди, передающие его неконкретные приказы, высокомерны и равнодушны. Что-то подобное было и в моей жизни, после окончания университета, когда я прибыл по месту распределения. Ощущения, сопутствующие этой ситуации, Кафкой переданы совершенно точно. «Жизнь человеческая вообще так сложна, что жизнь отдельного человека ни черта не стоит», – собственно об этом романы «Замок» и «Процесс». Но сказал это не Кафка (хотя бы и мог вполне подписаться), а Ярослав Гашек устами своего бравого солдата.

(Кстати, беру на себя смелость утверждать, что Джим Джармуш использовал зачин из «Замка» в своей культовой картине «Мертвец». В фильме молодому человеку из Кливленда предлагают работу бухгалтера на рудниках. Когда он, проехав полстраны, приходит в офис, ему хамят и грубо указывают на дверь. В сцене присутствуют и стеллажи с табличками. Думаю, что не случайно.)

Маленький зальчик посвящен рассказу Кафки «В штрафной колонии». Путешественник осматривает действующую колониальную тюрьму, где ему демонстрируют машину для экзекуции. К машине прикрепляют голого заключенного для казни. Прежде чем проткнуть железным стержнем заключенного и выкинуть его в яму, машина выкалывает на теле несчастного зубчиками текст параграфа закона, который был им нарушен. Специальная губка, пропитанная водой, смывает кровь. И вот этот сюжет в действии был изображен в виде фильма за стеклом. Голый торс, на котором постоянно появлялись и исчезали под густой кровью буквы и значки параграфов. Зрелище не для слабонервных. А для тех, кто не читал Кафку, и вовсе непонятное. Этот рассказ был написан незадолго до Первой мировой войны. Когда я прочитал его в старом номере журнала «Иностранная литература» в читальном зале ВГБИЛ, во-первых, меня пронзил смертельный ужас от беззащитности человека перед лицом бюрократической машины, во-вторых, я понял, что Франц был великим пророком. В Аушвице такой машины не было, но там за малейшее нарушение и даже смеха ради могли отправить в газовую камеру, могли и сжечь живьем в назидание другим. О русской революции 1917 г. Кафка говорил: «Революция испаряется, и остается только ил новой бюрократии. Оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги». Цивилизация для Кафки, в первую очередь, – это бюрократическая надстройка над беззащитными гражданами.

Вслед за мной в зал вошли две девушки. Возможно, меня они приняли за часть кафкианской экспозиции, поскольку посмотрели в мою сторону недобро.

На выходе мило беседовали две сотрудницы музея. Музейные экспозиции настолько взбудоражили меня, что я не сразу поверил, что ужастики кончились. Впечатление было сильное. Дух Кафки в музее витает. Устроителям музея ставлю пять с плюсом.

Потом я должен был ехать к А. на Югославскую улицу до метро «Намести Мира». Я быстро нашел дверь его офиса, но самого А. не было на месте. Я дозвонился до старого друга по мобильному, заказал кофе в соседнем кафе. Вскоре мимо кафе прошел А. и увидел меня. Он пригласил меня в офис. Там был только один стол.

– Ты один работаешь? – спросил я.

– Я всегда один, – ответил А. – Сегодня работал с тремя фирмами. Неожиданно под конец дня появилась четвертая. Видишь апельсин лежит. Начал чистить его вчера, но отвлекли, и апельсин так и остался несъеденным.

Через некоторое время мы пошли в пивницу. Я хотел посетить пивницу «У Калиха (У Чаши)», описанную в «Швейке». Но А. настоял, чтобы посетить «U Fleku». И он был прав, потому что я убедился в уникальности этого заведения.

Мы проехали три остановки на трамвае. Потом очень долго шли дворами, немножко заплутали. Район был очень похож по архитектуре на Францию – такие же улицы и дома.

Мы сели в летнем зале, где были установлены огромные столы и скамьи. Пивница «U Fleku» существует с 1499 г. Здесь варят темное пиво, которое в бутылки не разливается и нигде больше не продается. Мы начали пить. По три кружки мы уговорили мгновенно. Четвертую кружку я смаковал. Пиво было необычайное, с карамельным привкусом. Заказали закуску (огурцы с ветчиной), на горячее – свинину с кнедликами и капустой. Вторые блюда стоили по 185 крон, закуски по 110, кружка пива – 59 крон. В общем, посидели на 1115 крон.

Между рядами ходили бравый солдат Швейк с духовой трубой и старый сапер Водичка с аккордеоном. Играли разные мелодии, приставали к туристам. Им охотно давали на чай. Мы были не в группе и к нам, видимо поэтому, не подошли.

А группы шли одна за одной – русские, немцы. В группе немецких школьников были негр и ярко выраженная азиатка.

Пивница мне понравилась. Возвращались домой на метро.

21 июня, или Визит к Казанове

В этот день я собирался нанести визит Казанове и заодно посмотреть место его последнего пристанища. Этот знаменитый авантюрист оставил завет, которому лично я следую последние 15 лет моей жизни. Описывая свой вояж в Россию, Казанова заметил: «Надо везде побывать, когда путешествуешь и желаешь потом с полным правом сказать, что был там-то».

Утром без пяти минут семь я уже был на Смиховском вокзале. Поезда до Теплице на табло не оказалось. Я спустился в тоннель под платформами, указание на выход к нужному поезду также нигде не фигурировало. Посмотрел на билет и все понял: мелкими буквами было указано hl. n., что означало Главный вокзал. Я бросился к «Информации». Оставалось 20 минут до отправления, мне нужно было успеть доехать на метро (с пересадкой) до Главного вокзала. В «Информации» подтвердили: поезд отправляется в 7 ч 19 мин от Главного вокзала. К счастью, пожилая кассирша знала немного русский язык, и она мне объяснила, что на Главный вокзал через Смиховский скоро проедет поезд.

Я снова ринулся в тоннель. Пригородный поезд был переполнен. Огромная толпа ехала на работу в Прагу (я вспомнил М.). Удалось проехать без билета, так я стал чешским зайцем, но пока еще не злостным.

Через 10 мин я уже был на Главном вокзале. Снова в тоннель и снова не вижу поезда на Теплице. Но был поезд на Cheb (Хеб), отправлявшийся в то же время. Показал проводнице билет, и она кивнула – заходите. Вбежал в купе, где уже сидели два пожилых чеха. Поезд тронулся с опозданием на 15 мин. Можно было не нестись так, сломя голову.

Я вышел из купе, чтобы постоять у окна в проходе. Ко мне подошел мужчина из соседнего купе и спросил по-русски: «А сколько стоит билет до Теплице?» Я показал ему свой билет – 162 кроны. Он ехал не один. Я было хотел подойти к соотечественникам и поговорить о том, о сем. Но навязывать свое общество не в моих правилах. Как оказалось, правильно, что не подошел. «Соотечественник», стоя в проходе, стал говорить по телефону на ридной мове и в основном о гривнах.

Вскоре одно из соседних купе освободилось. Я перебрался туда. Стал писать дневник, примостившись на лилипутском столике у окна. Получалось с трудом, так как поезд ехал очень быстро, подпрыгивая на стыках. Я так увлекся своей писаниной, что не заметил, как доехал. Случайно взглянул в окно и увидел надпись «Теплице». Я выскочил на платформу. Уже хотел спускаться в непременный тоннель, как услышал объявление с перечнем следующих станций. Явственно прозвучало заветное название «Духцов». Я успел подбежать к проводнице другого вагона, спросил «Духцов?». Она мне показала на поезд, из которого я только что вылез. Совсем скоро я вышел в Духцове. Так я стал злостным чешским зайцем.

…Небольшой вокзал в Духцове окружало поле, лесные насаждения. Жилья не было видно. Нужная дорога шла от станции направо. Кассирша, полная, приземистая деревенская женщина с жалостливыми глазами, показала мне расписание автобусов до города. Автобус шел в 11 ч 10 мин, а на часах было 10 ч 25 мин. Решил идти пешком. Кассирша указала мне направление. «Ровненько-ровненько», – сказала она. Некстати пошел дождь не очень сильный, но неприятный. Пришлось немного подождать, но дождь не унимался. Я решил идти вперед. Вышел на дорогу, пытался голосовать, но напрасно – на высокой скорости все автомашины неслись мимо.

Ступил на тропинку, которая шла слева вдоль шоссейной дороги. С двух сторон возвышались высокие стройные деревья. Когда-то это был въезд в поместье Вальдштейнов. По этой дороге в 1784 г. в Дукс (так называлось это место в австрийские времена) приехал Казанова, бедный и разоренный. Это был его путь к последнему приюту. Его пригласил работать библиотекарем граф Иосиф Карл Вальдштейн. По этой же дороге несколько раз Казанова ездил в Прагу. Его возил в своей карете граф, показывал чудаковатого старика знакомым. Есть сведения, что и Казанова, и Вальдштейн были масонами. Граф просто выполнял свой долг вольного каменщика, давая приют Казанове.

Когда я обходил лужи и думал, конечно, о XVIII в., меня обогнала все та же кассирша, ловко управлявшая велосипедом. Лихо притормозив, она еще раз с сочувственным выражением лица показала мне дорогу. «А потом, где будет замок – направо или налево?», – спросил я. «Нет, ровненько-ровненько». – «Прямо, что ли идти?» – «Нет, ровненько-ровненько», – повторила она. Видимо, слова «прямо» в их языке действительно нет.

Минут через 10 я добрался до окраины городка Духцов. Первое встретившееся здание было бензоколонкой. В нем было кафе. Я решил пообедать и заодно переждать, когда противный моросящий дождь прекратится. Я заказал пиво и кнедлики. Молодой парень за стойкой что-то долго мне объяснял про кнедлики, но я не уловил смысла. Тяжело вздохнув, он принес тарелку с четырьмя большими аппетитными кнедликами, посыпанными … сахарной пудрой. Начинкой кнедликов было варенье. Конечно, под пиво такая закуска не годилась. Его пришлось пить вначале и только потом приступать к сладкому. Кнедлики были настолько большими, что мне удалось съесть только три. Счет был всего на 100 крон. Теперь, подзаправившись, можно было смело идти на Дукс.

Выглянуло солнце, и я довольно быстро дошел до главной площади, где справа стояли замок (он очень напоминал замки, виденные мной во Франции) и огромный храм. Как приятно подойти к заветной цели, о которой мечтал много лет, перечитывая страницы старика Казановы. В ту минуту, когда я вошел во двор замка, я почувствовал себя счастливым.

В замке работали всего две молодые дамы, полная и худая. Они продавали входные билеты, они же торговали в сувенирном киоске. Они же, как вскоре выяснилось, были и экскурсоводами по замку. Меня, как это часто бывало, присоединили к немецкой группе, которая состояла из пожилых людей, и выдали подробное описание залов на русском языке. Текст содержал исключительно подробные сведения о жизни Казановы в замке, которые потом я не мог найти ни в одном источнике. К сожалению, дамы отказались мне подарить эту памятку, что до сих пор печалит мое сердце историка-любителя.

После смерти Казановы в 1798 г. Вальдштейн продал замок и библиотеку, так что обстановка и вещи были подобраны уже после Второй мировой войны. Но дух Казановы, безусловно, остался. Я чувствовал, что густо напудренный старик в шелковых чулках подглядывает за мной из каждого угла.

На парадной лестнице нас встречали портреты владельцев замка. Конечно, здесь было изображение Карла Иосифа Вальдштейна, который дал великому венецианцу пристанище. Карл в своем сером сюртуке и со строгими усами похож на военного, генерала или полковника. Тут же портрет его брата, Фердинанда, который был меценатом великого Людвига ван Бетховена. Фердинанд одет в белый австрийский военный мундир и черную треуголку. Братья были проницательны и помогали самым первым людям в искусстве. Впрочем, Казанова был создателем произведений, не имевших тогда особой популярности. Подлинная слава ждала его только после смерти.

Затем я вошел с туристами в большой зал с огромным батальным полотном в центре, коллекцией оружия и рыцарскими доспехами. Полная дама довольно долго рассказывала о железном сундуке со сложной системой закрывания и массой секретов.

Экскурсовод нам показала комнату художника Шетнера, который был соперником Казановы по ухаживаниям за красивой девушкой Дануткой (Доротеей Клер). Она в 20 лет взяла да и родила ребенка, не будучи замужем. Рожать детей вне брака было тогда совершенно не принято. Все в городе были уверены, что тут не обошлось без итальянского развратника. Но художник и Данутка поклялись в присутствии священника, что Казанова здесь не при чем, а младенец – плод их любви. Влюбленных поженили, но вскоре бедный ребенок умер.

Далее шла реконструкция бильярдной, где в отсутствии хозяина плелись интриги против библиотекаря. Казанова обладал скверным нравом, был высокомерен, придирался к прислуге, намеренно старался не говорить на немецком языке, который казался ему варварским. Неудивительно, что он нажил себе врагов среди челяди. Граф часто был в отъезде, и Казанова оказывался один против улюлюкающей толпы. Управляющий Фельткирхнер, бывший военный, не дослужившийся до офицерского чина, отравил собачку Казановы, к которой тот был очень привязан и даже разрешал ей спать в собственной постели. Смерть животного для него была огромным горем. Кучер Видерхольт дерьмом исписал вырванный из книги портрет Казановы и вывесил его в отхожем месте.

Великий соблазнитель, бывший в молодые годы душой общества, в старости оказался совершенно одиноким. Его ненавидели и презирали все эти немецко-чешские слуги, даже пересаливали его суп, а макароны – любимое блюдо итальянцев – приносили холодными. Чтобы не сойти с ума (его собственное выражение), он был вынужден заставить себя сесть за написание мемуаров. В конце концов, Казанова пожаловался графу. Граф убрал его ненавистников, остальную прислугу заставил принести извинения Казанове. Уволенный управляющий подал в суд (оказывается в XVIII в. можно было судиться с графом!), но проиграл дело, его не восстановили в должности.

Реконструированы кабинета и спальни Казановы. На столе атласная подушка. На ней – свежая роза. В спальне кровать по размеру явно маленькая для великого соблазнителя – его рост составлял 1 м 87 см. Не успел я об этом подумать, как экскурсовод, смеясь, ту же самую мысль высказала по-немецки. И добавила, что кровать не подлинная, но той самой эпохи. Подлинной в комнате была только трость Казановы, на которую он опирался, когда ходил на прогулки. Зимы в Дуксе казались ему невыносимо долгими, и он часто страдал от простуды. Лечился Казанова по собственному рецепту строгой диетой. Он считал Дукс тюрьмой для себя. Возможно, что в зимние месяцы здесь действительно мрачно.

Библиотека замка тоже была реконструкцией. Книги на полках на всякий случай, чтобы их не унесли, связаны веревками.

Экскурсовод нажала на рычаг. Один из шкафов с книгами оказался потайной дверью. За ней в темноте находился еще один, точно такой же библиотечный зал. За столом при свете свечи в полутьме сидел Казанова и писал свои знаменитые «Мемуары». Конечно, это была восковая кукла. Но в первую секунду было полное ощущение, что перед тобой живой шевалье Сейнгальт (так часто на французский манер представлялся знаменитый авантюрист).

Далее мы пошли коридорами, которые опоясывали все главное здание замка по периметру. За одной из дверей, примыкающих к окну, скрывалась потайная умывальня. За другой дверью скрывалась портативная уборная. Отверстие для стока выходило прямо на улицу. Пользовался ли Казанова этим отхожим местом или у него в Дуксе был свой личный ночной горшок, история умалчивает…

Нас попросили черкнуть пару строк в книге отзывов. Немцы что-то написали. Я внимательно посмотрел раскрытые страницы. Так и есть: в книге красовалась и русская запись: «Таня, Ваня и т.д. были здесь. Ничего не почувствовали. Казанова спит». Я же напротив написал, что в замке дух Казановы сохранился. И добавил большое спасибо хранителям.

Нас вывели во двор прогуляться. (Я предупредил смотрительниц, что приду за сувенирами.) В большой сад вход был перекрыт железными решетками. Все стали снимать живописные виды замка, который так напоминал Версаль, потом расселись на лавочках передохнуть. Одной немецкой старушке не хватило места. Я тут же вскочил и предложил по-немецки: «Nehmen Sie Platz!» Пожилая женщина с явным недоброжелательством посмотрела на меня, она слышала, как я только что, мешая русские и немецкие слова, объяснялся с экскурсоводом. Видимо, помнит какой-нибудь танк «Клим Ворошилов», который весной 1945 г. остановился перед палисадником родительского дома. Может быть, помнит наших чумазых и циничных танкистов, с веселым смехом и славянской бранью выскочивших прямо на тихую немецкую улочку.

Я вернулся в замок и приобрел у веселых экскурсоводш сувениры на приличную сумму, в том числе книгу о городе на немецком (на русском такого издания в продаже не было) и 5 кофейных чашек по 110 крон. «В подарок дамам на работе», – объяснил я. Экскурсоводши сочувственно закивали. «Plan ist gut?» – спросил я. – «О, да». Далее я поинтересовался, где могила Казановы. Мне показали направление к костелу Св. Барбары. Он был всего в 1 км от замка.

Пошел в указанном направлении. Меня обогнали экскурсоводши, время было обеденное, и они решили перекусить, возможно, на мои только что спущенные деньги. Спустя некоторое время я успел увидеть их возвращающихся с огромным куском арбуза.

Скоро я вышел к аккуратной немецкой капелле Св. Барбары. Самого немецкого кладбища уже не существовало. Его снесли в 30-е годы чехи по национальным соображениям. Австро-Венгрии больше не было, а австрийский дух надо было вытравливать. Праправнуки тех богемских слуг, которые, потешаясь над одиноким стариком, пересаливали Казанове суп, уничтожили и его бренные останки. Мне подумалось, что я только что прошел по дороге, по которой, вероятно, везли великого венецианца в последний путь в 1798 г. Считали, что хоронят старого чудака и несносного зануду. Как оказалось, спустя годы, что погребали в тот день великого писателя. Если бы его жизнь в замке не была такой беспросветной, он бы не стал искать отдохновения в видениях своей прошлой жизни. Он начал писать мемуары, надеясь когда-нибудь их продать. Он нуждался так, что однажды, находясь в Дуксе, был вынужден продать шубу, чтобы выплатить долг кредитору. Удачно пристроить мемуары ему не удалось. Их продал спустя четверть века после смерти Казановы его внучатый племенник Карло Анджолини фирме «Брокгауз и Эфрон». Успех первого издания мемуаров был потрясающий. Казанова при жизни был человеком, широко известным в узких кругах, а после публикации «Истории моей жизни» он встал в ряд самых известных исторических персонажей. Его имя стало нарицательным. О его жизни никогда не перестанут ставить спектакли и писать книги. Буквально на каждой странице его мемуаров можно найти удивительно проницательные мысли, можно сказать, афоризмы. Вот уж кто, действительно, живее всех живых!

С левой стороны к приятному храму желтого цвета были приделаны несколько могильных плит, под которыми покоились священники и купцы австрийского городка Дукс. У входа красовалась простая и в то же величественная памятная доска «Jakob Kasanova. Venedig. 1725. Dux. 1798». Годы жизни и смерти правильные. А вот в имени ошибка? Ведь Казанову звали Джиакомо. Рядом был большой живописный пруд прямоугольной формы. На месте бывшего кладбища за церковью – небольшая роща, вместо могил ровная поверхность. Как и на всех снесенных кладбищах, здесь от земли били энергетические потоки, от которых хотелось уйти подальше. Где-то здесь лежали (или когда-то лежали) кости нашего героя. Сама церковь была закрыта. Небольшое объявление гласило, что церковь открыта в такие-то часы и только в выходные дни.

Я решил вернуться к замку по параллельной улице, выполняя завет Казановы об осмотре достопримечательностей. Для меня достопримечательностью является любая улица, куда не водят туристов. Как оказалось, я поступил так не зря. Эта улица принадлежала цыганам. Их было тут великое множество. Их белье в больших количествах трепыхалось на веревках, протянутых во всю ширину домов. Их дети и подростки шныряли в любых направлениях. К моему удивлению на этой же улице размещалась и городская полиция. Непонятный симбиоз для чешского городка.

Вышел на площадь. Слева от замка располагался старинный госпиталь, существующий не одно столетие. Улица так и называлась «Госпитальная». К замку с той же левой стороны примыкал огромный католический храм Вознесения девы Марии. Он был выше замка и, как мне показалось, более ранней застройки. Я решил зайти в него напоследок, прежде чем, как неспешным шагом и со светлыми думами удалиться из города, где нашел последнее пристанище великий развратник.

Я увидел внутри храма то, что менее всего ожидал увидеть. До потолка на многие метры – сгоревшее ободранное пространство. Здесь же стоял стенд с проспектами на разных языках. Ими торговал мужчина пожилого возраста с усталыми глазами. Тут же стоял стенд с рисунками на религиозные сюжеты. Мужчина оказался Вячеславом, русским работягой из Тюмени. Его привез сюда русский художник, который живет в Дуксе и работает под псевдонимом Чех. Художнику разрешили украсить сгоревший храм в Дуксе своими картинами. Свои небольшие работы Чех поручил продавать Вячеславу.

Я спросил у тюменца:

– А расписать стены и потолок ваш родственник не берется?

– На это нужно много денег. Сначала оштукатурить. Деревянную резьбу восстановить. Миллионы крон требуются. Ватикан ничего не дает. И местные не дают.

– Когда храм сгорел?

– В сорок пятом году.

– Здесь был бой?

– Нет боя не было. А было вот что. 10 мая красноармейцы на замковой площади праздновали окончание войны. И откуда-то раздались два выстрела. Двоих бойцов легко ранило. У одного была бутылка красного вина. Пуля разбила ее, и вино разлилось, как кровь, что всех привело в бешенство. Наши танкисты решили, что стреляли со стороны храма и дали залп по нему. Церковь заполыхала и выгорела дотла. В этих проспектах описана неприглядная роль советского солдата. Оказалось, стрелял мальчишка-подросток из гитлерюгенда. Его нашли на следующий день в парке замка и открутили ему голову…

Одна из больших картин украшала центральную часть храма. Обстановка напоминала храм девы Марии в тевтонской крепости Мариенбург (Мальборк в нынешней Польше). Те же обгоревшие обломки деревянных статуй и скамей.

Вячеслав продолжал:

– Не нравится мне здесь, уеду. Люди относятся очень неприязненно. Чешский язык мне не дается. Жара достала. Дома я купаюсь, где хочу, а здесь надо искать специально отведенные места. Пошел покупать циркулярную пилу. Не мог объяснить, что мне нужно. Пришлось объясняться знаками. Помог сделать покупку один чешский рабочий. Вот рабочие здесь хорошие.

– Зато вы посмотрели Европу.

– Это да. Можете положить деньги на восстановление храма. Если положите 120 крон, то можете взять картину.

Пришлось отказаться, потому что в тот день здорово потратился на сувениры.

По дороге назад осмотрел памятник рабочим, погибшим здесь в 1931 г. во время демонстрации. Вспомнил, что когда-то, в году 1981-м читал о подобном случае у Юлиуса Фучика, когда изучал курс международной (читай – коммунистической) журналистики. По возвращении домой я достал том произведений Фучика, изданный в 1955 г. в «Госполитиздате». Я оживил в памяти содержание этого очерка спустя 25 лет. Прямо какой-то Марсель Пруст с его деревенским печеньем (в романе «В сторону Свана» герой пробует домашнее печенье, и вкус выпечки оживляет в его памяти массу воспоминаний о детстве). Удивительная все-таки штука человеческая память. Очерк назывался «Духцов, 4 февраля 1931 года». Демонстрация безработных, руководимая коммунистами, вышла из Ледвиц в Духцов с депутацией к окружному гетману. (Напомню, что тогда был общий кризис в западной экономике.) Путь рабочим преградили жандармы. Без приказа несколько жандармов открыли огонь. Четыре человека погибли, восемь попали в больницу. Статью Фучика в качестве доклада использовал депутат от Коммунистической партии в чехословацком парламенте…

При покупке билета на Прагу на вокзале та же деревенская пани удивилась, почему я не приобрел билет туда-обратно, обошлось бы всего в 250 крон. (Кстати, хорошая подсказка для диких туристов.) Я ответил пани, что хотел возвращаться на автобусе, а потом передумал.

Поезд из Хеба на Прагу опоздал на целых 30 мин. Здесь, видимо, это в порядке вещей. Пока ехал, в купе два раза менялись пассажиры. Поезд мчал со скоростью, наверное, 200 км в час.

В 17 ч я уже был на вокзале в Праге. Узнал про поезда на Чески-Крумлов. Потом доехал до автобусного вокзала Флоренс. И там узнал про отправление на этот же город.

Вечером пил национальный чешский напиток – сливовицу. Чертовски крепкий – 45 градусов! Бьет по мозгам ненавязчиво, постепенно. Готов признаться вместе со Швейком господину вахмистру из Писека, что такой сливовицы в Россию нету.

22 июня, или Новые пражские впечатления

День для туризма прошел почти впустую.

Нужно было решить вопрос о поездке в Брно, где меня ждали несколько моравских объектов. С 8 ч 30 мин я стал дозваниваться до А., который по нашей заблаговременной договоренности должен был заказать мне гостиницу. Это оказалось непростым делом. Беспощадный грабительский роуминг добил мои несчастные 13 баксов. Они благополучно исчерпались, когда я был в супермаркете (выход из метро «Флоренс»). Я приехал туда посмотреть Ольшанское кладбище. Но вначале решил перекусить в местном «Макдональдсе», который находился в этом супермаркете. Позвонил А. в последний раз. Подошла жена Лена. Оказалось, что он забыл дома телефон. И тут деньги мои на мобильном кончились.

Выход был только один: искать А. на работе, так как позвонить ему я не мог.

Перед этим я пошел на Ольшанское кладбище, чтобы найти могилу Франца Кафки. Прямо из огромного окна супермаркета можно было увидеть кладбищенскую стену и могильные памятники под сенью столетних деревьев. Дошел до одного из входов. Пошел направо по аллее. Было пустынно. Мрачный погост привел меня в жуткое состояние. Хотя вроде бы я никогда не боялся ходить по кладбищам. На многих памятниках было написано слово «Родина» (т. е. семья), например Новотных, Глинок и т. д. Увидел пожилую даму. Смог только вымолвить: «Пани, кде жидовско хрбитов?» Она мне рукой стала показывать направление через все кладбище, говорила про трамвайную линию и какой-то большой храм. Я отправился в указанную сторону. На каждом шагу я поражался мрачности этого славянского кладбища. Этот эффект создавали старые деревья. Несмотря на ясный день, тяжелая непроницаемая листва почти не пропускала солнечные лучи. Даже отдельные лучики, кое-где робко золотившие аллеи, как бы добавляли общей мрачной атмосфере законченность потустороннего мира. Жутко.

Не скоро, но дошел до улицы, по которой действительно ездили трамваи. На другой стороне было еще одно кладбище. Потом я прочитал, что Ольшанское кладбище представляет собой комплекс, который состоит из нескольких отдельных погостов. Здесь есть участок, где похоронены знаменитые русские эмигранты, в том числе Аверченко, но я не дошел до этой части кладбища. У входа в затрамвайное кладбище висела табличка на двух языках: «Здесь находятся могилы красноармейцев». На мой вопрос кладбищенский служитель показал мне на правую сторону кладбища – Judengraben, туда, где высился огромный современный еврейский храм (не уверен, что кладбищенские храмы у евреев называются синагогами). Вход на Новое еврейское кладбище был за углом. Там же за углом находилась станция Жилевского местного метрополитена. Ни в одном из путеводителей об этом не было сказано ни слова.

Я вошел и быстрым шагом пошел вдоль стены, чтобы найти участок № 21, где и был захоронен прах Кафки нашего. Но из Reception наперерез мне выбежал здоровый еврейский дядька. Он сунул мне белую ермолку и жестом показал: надень. Говорю: «Я не иудей. Я русский». Он лукаво погрозил мне пальцем: «Ах ты!» – «Возьму как сувенир». Дядька засмеялся и объяснил, как пройти к Кафке: брама и еще брама. Я ничего не понял, но пошел опять вдоль стены и быстро нашел участок № 21.

Могила Кафки выходила как раз на аллею напротив стены. На стене были таблички с еврейскими именами. Памятник Кафки представлял собой стилизованную крышку гроба. А раньше на фотографиях этот памятник мне казался четырехгранным, что-то вроде советского пограничного столба. На памятнике три надписи (снизу вверх): Франц Кафка (1883–1924), Германн Кафка, Юлия Кафка – родители великого писателя. На могиле много камешков, их приносят сюда евреи, растет хвойное деревце. Здесь у подножия памятника была укреплена доска в память о трех сестрах Кафки (у всех чешские фамилии с окончанием на –ова), замученных нацистами в 1942–1943 гг.

«Я живу здесь так, словно уверен, что буду жить второй раз», – записывает Франц в дневнике. Слова кажутся мне пророческими. Посмертная слава дала ему вторую жизнь. Две его жизни – первая и жизнь после смерти – навсегда связали его с Прагой.

Как я уже говорил, родные Кафки писателем его не считали. Служба отнимала у него часы, которые он хотел тратить на творчество. Работа и писательство по ночам – «это страшная двойная жизнь, исход из которой, вероятно, один – безумие». Если у него что-то получается в творчестве глубоким вечером, на следующий день на службе он чувствует себя опустошенным и ничего не может делать. Иногда он с изумлением замечает у себя бесчувственность: «Я отделен ото всех вещей пустым пространством, через границы которого я даже и не стремлюсь пробиться».

Но и в родных стенах ему нет покоя. Он жил в общем семейном доме и по выходным ему часто мешали работать. Отец был тираничен, и назидательные интонации его громкого голоса оглашали весь дом. Франц упрекал отца, что сам он не придерживался тех заповедей, исполнения которых требовал от сына.

«Письмо отцу» – откровеннейшая исповедь Франца Кафки. Сколько бы молодых людей могли подписаться под тем, что там написано. Отец был из бедной семьи. Он работал у сельского лавочника и возил тачки со съестным для продажи из деревни в деревню в любое время года, часто в самых неподходящих условиях, не имея нормальной обуви и одежды. В начале безумного XX в. он стал богатым человеком, что позволило ему дать своим детям все, кроме личной свободы. Отцу доставляло удовольствие упрекать Франца, что тому не приходится так тяжело физически работать, как когда-то ему. Почти каждый день он говорил сыну, что тот живет в тепличных условиях и не испытывает ни в чем недостатка. Все это причиняло Францу огромные муки.

Франц Кафка писал на немецком языке, но его выразительность не казалась ему полной. «Слово «мать (Mutter)» для еврея звучит особенно по-немецки, оно бессознательно содержит в себе наряду с христианским блеском и христианский холод, названная Mutter еврейская женщина становится из-за этого не только смешной, но и чужой».

От могилы Кафки била ключом живая энергия, и она мне не показалась отрицательной. Прямо напротив могилы на стене была укреплена табличка в память о друге и душеприказчике Франца Кафки – Максе Броде. Именно ему Кафка завещал распорядиться своими рукописями. Несколько опубликованных рассказов (в том числе, «Превращение») он разрешил перепечатывать, а вот рукописи, включая романы «Процесс» и «Замок», повелел сжечь. Макс Брод не решился на такое святотатство и постепенно все опубликовал. Воля писателя, скончавшегося от туберкулеза, выполнена не была. Зато мир имеет великие пессимистические произведения, а Прага продает миллионы сувениров с рисунками и портретами Кафки. В голливудском фильме ужасов «Хостел» американский турист восклицает «Прага? О, Кафка!». Название столицы Чехии и имя писателя стали неразрывным туристским брендом.

Дальше стоял участок современных шикарных многотысячных (по деньгам) памятников евреям, умершим давно, сгинувшим в немецких лагерях и совсем недавно почившим в бозе. Я наткнулся на старый довоенный памятник другой ветви семьи Кафки. Он был большой и богатый. Видимо, здесь сыновья не страдали писательским зудом и не болели туберкулезом, как бедный Франц.

Я медленно пошел на выход, осматривая таблички на стене слева и памятники справа. Одна нарядная плита, которая была установлена недавно, привлекла мое внимание: Роза Прокуратор, умерла в возрасте 93 лет в 1898 г. Старушка, сама того не зная, прожила счастливую жизнь, не дожив ни до Холокоста, ни до великих пертурбаций XX века. И даже спустя больше, чем 100 лет, нашлись потомки, которые обновили ее посмертную плиту.

На стене многие таблички были с именами евреев из разных населенных пунктов Чехии. Иногда попадались надписи в память о целых семьях, об артистах, сгинувших в KZ (эта немецкая аббревиатура обозначала в эсэсовских документах концлагерь).

Неожиданно я увидел табличку в память о еврее, работавшем в зондеркоманде в Освенциме (я почему-то думал, что здесь говорят на немецкий манер – Аушвиц). Была указана и точная дата смерти – 1943 г. Члены зондеркоманды сжигали трупы людей, умерщвленных газом или умерших в лагере от многочисленных болезней или дистрофии. Рабочая смена в зондеркоманде длилась 12 ч. Здесь работали не какие-то закоренелые преступники или циничные мясники. Часто это были студенты, например философского или юридического факультетов. Отбор в команду происходил по физическим данным – молодой, здоровый, значит с тяжелой работой справиться может. Отказывавшихся тут же убивали. Кроме обязанностей по сжиганию члены зондеркоманды были обязаны помогать эсэсовцам загонять жертвы в газовую камеру. Не редки были случаи, когда в толпе обреченных встречались собственные родственники. На краю жизни все старались выжить. В английском документальном фильме «Мир в войне» бывший член зондеркоманды говорит в камеру: «Каждый из нас готов на все лишь бы прожить лишнюю минуту». Но были и случаи самопожертвования – один из членов зондеркоманды увидел в очередном эшелоне свою семью и вошел с ней в газовую камеру. Там же в Освенциме два члена зондеркоманды схватили эсэсовца и прыгнули вместе с ним в горящий ров…

Покинув скорбное место, я отправился без звонка в офис к А. Не люблю я делать неожиданные визиты и навязывать свое общество, но обстоятельства приперли. А. не удивился и быстро разыскал для меня в Интернете пансион в Брно. В одном месте отказали, а в другом дали добро. За четыре дня проживания нужно было выложить примерно 2400 крон. «Поскольку ты иностранец, они обязательно должны отметить в понедельник в полиции твой паспорт», – предупредил А.

Мы дошли до магазина, где продавались мобильные телефоны. В Чехии мобильные номера продаются без паспорта. Даже не продаются, а даются бесплатно, если ты готов положить небольшую сумму денег на предлагаемый счет.

А. заменил в моем телефоне SIM-карту на чешскую. Это действительно было удобно – теперь я мог звонить по 7 крон за минуту. Мы проехали несколько остановок на трамвае (турникетов в них нет) и под дождем сходили в фаст-фуд KFK. Я показал А. белую ермолку с Ольшанского кладбища. А. строго поправил меня: «Это – не ермолка, а кипа». – «В России ее называют ермолкой».

Я поехал на автобусный вокзал Флоренс, купил билет до Брно на 6 ч утра (прибытие в 8 ч 25 мин). Метро в Праге открывают в 5 ч утра, и я должен был успеть на автобус.

Возвратясь домой, сообщил хозяину, что утренним дилижансом я отправляюсь в Моравию на четыре дня. Он заверил меня, что комната будет меня ждать, и даже ключ сдавать не надо.

В микроволновке я поджарил куски маринованной курицы и быстро умял их под холодную сливовицу. Это был не самый худший ужин в моей жизни. Поставил будильник в мобильном на 4 ч 45 мин и быстро уснул.

23 июня, суббота, или Приезд в Брно

Ночью проснулся и, изменяя своим принципам, собрался заранее. Обычно я собираюсь только по утрам, ибо утром из меня так и брызжет энергия. Кажется, разбудил соседей за стеной. Часть вещей и сувениров оставил в шкафу.

Утром оделся спешно и в 5 ч 20 мин бросился к станции «Лужины». Когда я приближался к станции, из горы (гурки) медленно поднималось солнце. «Вот оно солнце Аустерлица!» – прозвучало в моем сознании. Да, я ехал в Брно, чтобы осмотреть поле при Аустерлице и посетить объекты культурного наследия ЮНЕСКО, коих там больше, чем в Богемии.

Понимая, что могу опоздать, влетел на станцию с серьезной одышкой. Народ ждал поезда. Его не было целых 5 мин. Всего перерыв составил 9 мин с копейками. Эти четыре минуты показались мне вечностью.

Я вполне мог опоздать. На мое счастье водителя автобуса отвлекла расспросами какая-то женщина. По моим часам (мои Casio идут очень точно) я подошел к автобусу ровно в 6 ч утра. Посмотрел на часы водителя – они явно спешили на целых три минуты. Мы выехали в 6 ч 4 мин, а приехали в положенные 8 ч 25 мин. В пути предлагалась бесплатная Dobre voda (по 250 мл). Отличное шоссе, солнце Аустерлица, которое сквозь занавески пронзало лучами салон автобуса, сделало эту поездку очень приятной.

Казанова писал в «Мемуарах»: «Я въехал в Петербург вместе с первыми лучами солнца, позолотившими небосвод». А я с первыми лучами солнца, позолотившими небосвод, выехал из Праги.

Автобус был заполнен только на треть. И это в субботу! По таким мелочам и видно, что в Чехии живет всего 10 миллионов населения. Нет нашей скученности и хамства в транспорте…

Кроме Аустерлица, я собирался посмотреть чумную колонну в Оломоуце, епископский дворец в Кромержиже, виллу Тугендхат в Брно и парковый комплекс Леднице–Вальтице. Возвращаясь из Моравии, я хотел посмотреть город Тельч с его уникальной застройкой, еврейский квартал и христианскую базилику в городе Тршебич, а если повезет со временем, то и замок в Литомышле.

Почему в Чехии есть еще и Моравия? Такое название носило государственное образование, которое появилось в 30-е гг. IX в. Через некоторое время там с христианской миссией появились всем известные исторические персонажи монахи Кирилл (Константин) и Мефодий. Они учредили Моравскую миссию и перевели на старославянский язык литургические тексты. В начале X в. моравское государство пало под ударами соседних венгров, которые, разорив территорию мораванов, ушли восвояси. Зарождающееся чешское государство переняло ряд культурных ценностей Моравии. В конце XII в. название Моравия возродил хорошо нам знакомый (хотя бы благодаря своему имени) Фридрих Барбаросса. Как император Священной Римской империи Барбаросса вмешался в дела Чехии и учредил маркграфство Моравия. Вскоре он умер, и Моравия снова стала подчиняться Праге. Но титул моравского маркграфа остался. Им непременно назначался член правившей в Праге королевской династии, чаще всего сам король. Гитлер, который, как известно, был неравнодушен к делам Барбароссы, вновь сделал Моравию номинальным государственным образованием (протекторат Богемия и Моравия).

И вот я приехал в Брно. У меня была распечатка из Интернета на чешском. Там было указано, как добраться до отеля – на автобусе № 49, остановка которого находилась за зданием TASKO, до Черновицкой улицы. Пражский автобус высадил пассажиров недалеко от здания железнодорожного вокзала. За этим вокзалом были, разумеется, железнодорожные пути. Я тогда решил поискать TASKO в квартале перед вокзалом. Мои поиски не увенчались успехом. К тому же я подустал и решил ехать на такси.

Стоянка такси была, естественно, перед вокзалом. Я показал таксисту свою схему и спросил, сколько стоит. Он пробурчал что-то вроде «сто». Через какие-то промышленные пейзажи таксист провез меня через Мясную улицу, где стоял огромный завод из красного кирпича, постройки австро-венгерских времен. Затем он выехал на набережную узкого канала, а потом повернул на какую-то стройку. Там среди труб предприятий и строительного мусора стоял мой отель Expres Atack (именно так он назывался по-чешски).

Удивительно красивая девушка на «рецепшен» ни бельмеса не понимала ни по-русски, ни по-немецки. Я увидел, что в бумаге было написано: проживание по 26 июня. Это меня никак не устраивало – я собирался уехать из Брно 27-го. Я стал объяснять, что мне нужен еще один день проживания. Девушка привела меня к мужику средних лет, который был явно с похмелья. Он разрешил продлить проживание до 27-го за 330 крон. Оказалось, что он в советские времена отдыхал в Юрмале и немного знает по-русски. Я заметил: «Юрмала теперь не наша. Это Латвия». Мы оба почему-то дружно засмеялись. Он спросил: «Ты куришь?» – «Нет, бросил. Но пью пиво». – «Давай встретимся?». Я, чтобы отвязаться, пообещал найти его часа в три. Но у меня была намечена на этот день совершенно другая программа.

В этом отеле на меня снова легла тень Кафки. Меня поселили в номере № 13. В номере были душ и все удобства, но отсутствовали стакан и полотенце. Объясниться с той девушкой было невозможно, и я решил приобрести эти мелочи в городе.

Около 12 ч я отправился в путь примерно по той же дороге, которой меня вез таксист. Вышел к автобусному вокзалу. Это было совсем неплохо, так как мне предстояло совершить несколько вояжей по Моравии именно отсюда. Узнал рейсы автобусов на Славков-у-Брна (именно так сейчас называется Аустерлиц). Было несколько ранних рейсов, которые мне подходили.

Потом я свернул направо и вышел к TASKO. Он оказался огромным универсамом. Рядом с ним я нашел остановку автобуса № 49. Утром я не нашел, потому что не догадался войти в огромный извилистый подземный переход, который шел прямо из здания вокзала. Сообразить это без подсказки было действительно трудно. Я зашел в вокзал и купил карту города за 49 крон.

Разобрался, где находится туристическая «Информация» и пошел по адресу на улицу Радличка, дом 8. Брно город небольшой и я разыскал нужную улицу минут через 10. В «Информации» мне показали на карте интересующие меня объекты – виллу Тугендхат (в черте города) и австрийскую тюрьму Шпильберк. Экскурсию в Тугендхат, как оказалось, нужно было резервировать заранее. Мне предложили зарезервировать место на воскресенье. Но я отказался, так как собирался завтра в Аустерлиц. Купил книгу о Брно на русском, сувенирные тарелки с Тугендхатом и Шпильберком, диск с фильмом о чешских объектах ЮНЕСКО. Диск стоил недешево – 560 крон! Всего обошлось мне это удовольствие в 911 крон.

Из «Информации» я все равно пошел к заветной вилле. Пожилой опытный путешественник Владимир К., к чьим наставлениям я отношусь с глубочайшим уважением, советовал мне не обращать внимание на запреты, а пытаться уговорить персонал на местах.

Я разобрался по карте, в каком направлении идти – прямо по длинной улице, потом направо, а затем налево. На полдороге решил отведать местного пива – в моем путешествии по городам Богемии и Моравии я собирался выпить этого волшебного напитка в каждом населенном пункте.

Заглянул в кафе «Черный вол». Местная раздавальщица приняла меня очень доброжелательно и обратилась как к немцу: «Bitte!». Я сел за стол, который стоял первым у стойки с пивным краном, и попросил essen. Мне сразу ответили: «Нема ничего!» Я пил прекрасное пиво «Черна гора», не задумываясь над тем, куда исчезла барменша. В зале, кроме меня, сидела смешанная кампания местных, одетых по-простому. Через 10 мин появилась барменша и принесла мне подогретую вареную картошку и куски порезанной рульки (я узнал по вкусу). Поблагодарил: «Viel dank!». О, милая, бесконечно добрая жительница Брно. Видимо, такие маркитантки с грубыми солдатскими чертами лица и великодушными сердцами помогли добрым католикам отстоять родной город Брно от гуситов во времена оны…

Увидев, что я изучаю карту, она привела за мой стол мужчину средних лет из кампании выпивающих. Тот начал помогать мне искать на карте Тугендхат. Я и сам давно понял, как идти, и был немножко раздосадован его назойливостью. Впрочем, он вел себя вполне корректно. «Идти 30 минут», – сказал он.

В это время моя «маркитантка» уже присоединилась к той кампании, в которую входили двое мужчин и брюнетка средних лет со следами былой красоты и незастегнутой молнией на джинсах. Братья-славяне, узнаю вас по пристрастию к выпивке!

Быстрым шагом действительно через полчаса я дошел до Загородной улицы, дома которой теснились по склону холма. Видимо, действительно здесь был загород 80 лет назад, когда строилась вилла. При ближайшем рассмотрении дома оказались дачными особняками, которыми владели люди навсегда ушедшей эпохи – фабриканты и негоцианты.

Виллу совершенно нельзя было разглядеть с дороги, здание стояло на склоне и было видно только крышу. У входа две милые девушки курили сигареты. Одна, к счастью, знала немецкий. После утреннего опыта я уже не надеялся здесь объясниться по-русски. Меня опять спросили про резервирование. «Тогда нет», – мягко сказала девушка. Я стал подбирать слова, что ехал сюда издалека, из Москвы, что я изучаю культурное наследие ЮНЕСКО и что мне обязательно надо посмотреть виллу Тугендхат. После одной из моих ломаных фраз девушки переглянулись. Одна сказала по-чешски: «Ты поняла? Я не». С горечью я лишний раз ощутил, что без знания английского в новом мире как турист я становлюсь почти бесперспективным. Девушки попросили меня обождать до 15 ч. Если никто не придет, то меня впустят. Видимо моя горячность возымела небольшое действие.

К 15 ч подошла группа чехов и пара итальянцев. Я пал духом. Но милая девушка в красной обтягивающей рубашке позвала меня своей прелестной ручонкой в кассу. Билет стоил 120 крон. Мне вручили текст на немецком языке (на русском не было). Из этого текста я узнал больше о Тугендхате, чем из объяснения экскурсовода.

Девушка в красной рубашке тараторила, как пулемет, зазубренный текст по-чешски. «Наверное, была отличницей», – подумалось мне.

Название «Тугендхат» произносят иногда как Тугендгат. Но поскольку первый вариант, который я услышал, был Тугендхат, я употребляю именно его.

В 20-годы прошлого века Брно было центром функционализма. В этом стиле построены десятки зданий, в том числе павильон брненской выставки, гостиницы и виллы богатых людей.

Здание знаменитой виллы в стиле функционализм было построено немецким архитектором Людвигом ван дер Роге в 1929–1930 гг. для четы местных текстильных фабрикантов еврейского происхождения – Греты и Фрица Тугендхат. Грета выходила замуж за Фрица совсем не бесприданницей, а наследницей другого текстильного фабриканта. В приданое она получила участок земли в Черных Полях, в том месте, где строились дачи. Трехэтажное белое с огромными окнами здание стоит на склоне холма, с которого открывается чудесная панорама на Брно. Два этажа жилые. Вход через верхний (!) этаж. От входа спускается лестница в главное помещение. Его центр – зал 15 х 24 м, в котором хозяева отдыхали, работали и обедали.

За счет функционалистских прибамбасов дом кажется принадлежащим эпохе 60-х гг. Это не случайно. Спустя тридцать лет многие элементы этой постройки были заимствованы архитекторами во всем мире. Стен, которые сделаны из выжженного африканского дерева или оникса, в доме мало, а межкомнатные двери и вовсе почти отсутствуют. Жилые этажи, если отдернуть занавески-перегородки, представляют собой непрерывное пространство. Для этого дома ван дер Роге разработал специальные кресла «Брно» и стулья «Тугендхат» на металлической конструкции. Форма этих кресел и стульев до боли знакома. Интерьер ванной комнаты абсолютно современен и как будто попал на виллу из нашего века. Условные помещения отделены друг от друга лишь занавесками. Опорные столбы – металлические. Огромные окна на основной стене опускаются с помощью механизмов в специальные пазы, и открывается шикарный вид на живописный сад. В хорошую погоду (а в тот день стояла именно такая) создается впечатление, что ты находишься прямо на природе, в парке. Дизайн парка разработала известный мастер своего дела Маркета Мюллер.

В 1939 г. семейная идиллия закончилась – Чехия превратилась в протекторат Богемия и Моравия. Чете Тугендхат удалось уехать в Швейцарию, а оттуда в Венесуэлу. Это было удачное решение. В ином случае их бы ждала дорога в гетто Терезиенштадта и далее в Аушвиц.

Нацисты разместили в здании проектное бюро Мессершмидта. Согласно немецкому тексту, вилла Тугендхат была разрушена в 1945 г. во время боев отступающих немецких войск и наступающей Советской армии. Чехи не упустили возможность лягнуть наших славных бойцов. Потом в этом здании была детская больница. (На подходе к Тугендхат я видел огромное задание детской больницы, по конструкции удивительно напоминавшее знаменитую виллу.) Затем в 2002 г. вилла стала объектом ЮНЕСКО. В 1992 г. на вилле шли непростые переговоры о разделении Чехии и Словакии на два самостоятельные государства. В 2007 г. виллу, согласно моему путеводителю, грозились закрыть на ремонт. Действительно снаружи во многих местах штукатурка выглядела сильно потрескавшейся.

…Мы вышли в сад. Снизу вилла казалась белым парусным кораблем, парящим над парком. Иллюзию парусов создавали огромные белые занавески, которые призывно колыхались на ветру. Плакучие ивы парка гнулись к земле, как будто что-то хотели сказать и не могли. Мне захотелось пожить в этом месте.

Удивительный парадокс: зданием, которое построил немец для еврейской семьи, теперь гордятся чехи, поскольку этот дом на их территории. Была ли выплачена потомкам компенсация за отъем собственности при торжестве демократии, для меня остается загадкой.

Я долго искренно благодарил любезную малышку-экскурсовода в красной рубашонке. Она снисходительно улыбалась.

Я дошел до моста, который соединял бывшую дачную зону с Брно, сел на трамвай и проехал две остановки без билета. Больше не рискнул. Вышел к широкой площади, где стоял памятник вроде бы советскому солдату со знаменем. Спереди не было никаких надписей. Сзади была табличка «Неизвестному солдату». С этой стороны знамя можно было принять за развевающийся саван.

Ориентируясь на высокие шпили, я решил пройти к Шпильберку – бывшей тюрьме, которую мне посоветовал посетить московский приятель. Но не нашел верной дороги, и тюрьма в тот день словно от меня спряталась. Я вышел на холм, где стояли такие же высокие постройки. Но это был другой холм – Петров (произносится с ударением на первом слоге), на котором размещался старый монастырь. На входных воротах был прикреплен австрийский орел. С Петрова открывался замечательный вид на Шпильберк. Осмотреть этот объект не успел, так как до закрытия в 18 ч оставалось совсем немного времени.

Я спустился с холма по другой лестнице, которая выводила в сторону вокзала. На части лестницы был устроен оригинальный водный каскад.

Усталый, но довольный зашел в TASKO, купил снеди и безалкогольных напитков. Затем сел в автобус № 49. Билет взял у водителя. Он увез меня за 15 крон к Черновицкой улице. От этой остановки надо было еще примерно 20 мин добираться до отеля, да еще надо было разобраться, в какую сторону идти. Слава Богу, я пошел в правильном направлении. На набережной, о которой я уже упоминал, не было ни одного указателя улицы.

Я уже не ругал себя, что утром поехал на такси. Таксист по сути дела показал мне короткую дорогу через Мясную улицу от отеля до города.

В отеле я шел к своему номеру по длинному темному коридору. По ходу моего движения в коридоре срабатывало электронное реле, и загорались по очереди лампочки…

За окном всю ночь напролет бухало что-то, похожее на компрессор. Но я так устал, что не обращал на это внимание. В стене номера, выходившей на коридор, был вставлен цветной стеклянный квадрат. Когда другой постоялец вернулся в отель и прошел близко от моего номера № 13, через квадрат в комнату проник довольно сильный луч электрического света. «Это дух Франца Кафки отправился вслед за мной из Праги», – подумал я и крепко заснул.

24 июня, или на поле Аустерлицком

Мой автобус до Славкова отходил в 8 ч 25 мин. Я вышел из отеля за 40 минут до отправления. На вокзальной платформе кроме меня автобус ожидали еще три человека. Он опоздал на 7 мин. Билет обошелся в 29 крон. Баранку крутила пожилая женщина за 50 лет. Она гнала всю дорогу на скорости 150–160 км. Я не успевал читать указатели. Но огромный коричневый щит с фигурами солдат и надписью «Аустерлиц» успел разглядеть. Мы с быстротой молнии пересекли знаменитое поле.

Славков оказался маленьким, аккуратным городком, только просыпающимся после субботы. Почти все магазины в этот ранний час еще не работали. Время для поездки в Славков я выбрал удачное – музей и «Информация» открывались в 9 ч.

В парке у замка Аустерлиц находилась могила советских воинов, погибших здесь в 1945 г. Я сходил на небольшое местное кладбище, ухоженное и очень чистое. Здесь находится костёл Св. Иоанна Крестителя, в нем – усыпальница владельцев замка Аустерлиц, князей Кауницев. Антонин Кауниц во второй половине XVIII в. был государственным канцлером Австрии, именно он договорился с французами о браке Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Печальная судьба этой венценосной пары всем известна.

В костёл меня не пустили.

Я хотел приобрести в музейном сувенирном магазинчике тарелку с надписью «Аустерлиц». Подобная тарелка с портретами тех императоров, которые участвовали в битве, имелась, но надпись на ней гласила «Славков-у-Брна». О, националисты фиговы!

Музей предлагал несколько программ, в том числе просмотр фильма о битве. Я купил билет (вступенку) на просмотр за 60 крон. В общем, фильм был ничего, но об убийственной атаке наших кавалергардов не было сказано ни слова. Сам замок я не стал осматривать – пожалел тратить время.

Перед осмотром собственно окрестностей замка и путешествием на поле битвы пообедал в ресторане «Бонапарт», который находился на возвышении перед входом в замок. Я сел за стол на улице. 40 мл сливовицы, два бокала местного пива, суп (полевка), салат из капусты, горячее «Остра Жозефина» (свиной шницель за 145 крон с подливой, в которой плавала мелко нарезанная ветчина, и кнедликами) легко вошли в мой благодарный желудок. Горячее явно называлось в честь первой супруги французского императора. Обед обошелся в 300 крон (примерно 320 рублей на наши деньги). В московских ресторанах за такие деньги не поешь. Суп принесли в стильной металлической кружке (может быть, из таких пили в походах солдаты Наполеона…).

Нанес визит «Информации», которая находилась в двух шагах от ресторана. Здесь я купил сувенирный бокал, на котором-таки была нужная мне надпись «Аустерлиц». Обслуживала красивая высокая блондинка лет двадцати пяти. У нее были карие глаза. Она говорила по-чешски и по-английски, но мы с ней как-то объяснились. Оказалась, что до поля битвы отсюда примерно 10 км и самостоятельно обойти его нет никакой возможности. Она дала мне бесплатный буклет об Аустерлице на русском и заказала, по моей просьбе, такси.

Таксиста звали Зденек Климчик, но он сразу попросил называть его Иваном. Оказалось, что ему 39 лет и он был в Крыму в 80-е годы на учениях армий Варшавского договора. Об этом он сообщил мне не без удовольствия.

Расчет с Иваном предполагался по счетчику: 20 крон посадка, 20 крон за 1 км, стоянка – 3 кроны в минуту. Я показал Ивану на карте, которая имелась в рекламном буклете, какие пункты я хотел посетить на Аустерлицком поле.

Сначала Иван довез меня до Праценских высот, на которых ранним утром 2 декабря 1805 г. стояли русские и австрийские войска. Здесь был центр русско-австрийской армии.

Современной доминантой Праценских высот являлась усыпальница в стиле модерн (здесь этот стиль называют сецессион или югендшпиль) под названием Могила Мира. Внутри – могилы павших воинов всех трех армий. Убранство зала показалось одновременно и скромным и очень нарядным.

Слева от Могилы Мира я увидел металлические таблички из разных стран. На российской табличке было написано «Бородино».

Для съемки я спустился немного вниз по холму. Здесь со знаменем в руках возглавил контратаку любимый зять Кутузова и его адъютант Тизенгаузен, чтобы воодушевить наши отступающие войска, и погиб от французской пули. В романе «Война и мир» этот подвиг приписан князю Андрею Болконскому.

Расскажу немного о ходе битвы. Третья коалиция европейских держав, поддерживаемая английским премьер-министром Питтом не только морально, но и материально, решила дать сражение наглому корсиканцу. Особенно рвались в бой русские части, которые считали себя, и не без основания, наследниками славы великого Суворова. Личной славы желал для себя и молодой российский император Александр I. Австрийский император Франц I после нескольких поражений был более осторожен. Но самую осторожную позицию занял генерал Кутузов. Он советовал не ввязываться в сражение, а отойти подальше и дождаться двух русских корпусов, которые спешили на подмогу из России.

Наполеону было крайне необходимо, чтобы это сражение произошло, так как ему во фланг могла ударить в любой момент прусская армия и отрезать пути отступления во Францию. Не забудем, что Великая армия Наполеона находилась на чужой территории и по численности была в меньшинстве. Наполеон просил личной встречи у Александра, но тот прислал на переговоры своего друга – молодого генерала Долгорукова. Эта встреча происходила накануне битвы. Посланник российского императора поставил Наполеону жесткие условия: отдать назад все завоевания, включая Италию и Фландрию. Бонапарт притворился очень испуганным, но с видом обреченного человека дал понять, что не может поступиться принципами.

Видя, что Наполеон не наступает, русский и австрийский императоры решили напасть сами. Австрийским генералом Веройтером был разработан детальный план: ударить в правый фланг Наполеона, рассечь его армию на две части и оттеснить его к Брюнну (так немцы называют Брно). Для этого три колонны должны были спуститься с Праценских высот и ударить по деревням Тельниц и Сокольниц. На правом фланге армии союзников будет наступать пятая колонна под командованием Багратиона и австрийская конница под командованием князя Лихтенштейна. В центре в деревушке Працен при ставке Кутузова останется четвертая колонна с русской гвардией в резерве. Лишь русский генерал Ланжерон высказал законное сомнение: а что если Наполеон сам будет наступать, увидев, что основные массы войск ушли из центра? Ему ответили, что Наполеон давно бы уже напал, если бы имел уверенность в победе, к тому же гвардейский резерв способен отразить любую контратаку французов.

Ночью был сильный туман, и Наполеон, который разгадал план союзников, передвинул незаметно ряд своих частей к линиям противника…

Мы с Иваном приехали в деревню Сокольниц (по-чешски Сокольнице) к замку с одноименным названием, где французскому левому крылу после сдачи деревни Тельниц удалось сдержать атаку русских. Здание замка было захвачено солдатами Ланжерона после ожесточенной резни, но южную окраину деревни французским гренадерам, несшим большие потери, удалось удержать. Тем самым была сохранена непрырывная линия расположения французских войск. В фильме, который я посмотрел в замке Аустерлиц, было сказано: «Если бы русским удалось взять Сокольниц и разорвать центр французов, может быть их план (т. е. план ныне всеми презираемого Веройтера) удался бы». Это была для меня неожиданная информация, до этого везде я читал только критику плана Веройтера. В фильме Абеля Ганса он вообще показан полным идиотом с маньячным блеском в глазах. Таким образом, это место никак нельзя было назвать второстепенным пунктом битвы.

Здание замка было недавно отремонтировано и выглядело, как новодел. Сейчас в нем размещается дом престарелых. Я увидел стариков, прогуливающихся по парку. Самые немощные сидели в каталках. Все были в новой, чистой и безупречно выглаженной одежде. Здесь вполне можно было снимать фильм об образцовой богадельне. Заметив меня, из дома выскочила медсестра и что-то спросила. Я сказал, что я турист и показал фотокамеру. Медсестра успокоилась.

Затем Иван отвез меня на холм Журань, где располагалась ставка Наполеона во время битвы. Именно здесь он произнес бессмертные слова о солнце Аустерлица. Как я ни старался, не смог представить, что видел Наполеон с этой возвышенности в тот знаменательный день. Видимо, нужна подзорная труба. На холме была укреплена схема в металле, на которой по-чешски и по-французски были написаны строки из приказа Наполеона, который он отдал после битвы: «Стоит только сказать: он был при Аустерлице. И люди воскликнут: вот герой». По-чешски этот текст выглядел забавно: Аустерлиц именовался, конечно же, Славковым, а герой звучал как Hrdina. Попробуйте подставить эти слова в вышеприведенную фразу и оцените комический эффект…

Проселочная дорога привела наше такси к холму Сантон. Так его назвали ветераны французской армии, побывавшие в Египте. Santon по-французски означает «дервиш». Возможно купол небольшой часовни Марии Снежной на холме напомнил им мусульманские минареты. (Кстати, здание храма точно новодел, так как оригинальная часовня была разрушена во время битвы.) Здесь находился правый фланг французской армии, которым командовал маршал Ланн.

Холм имел отвесные откосы. Я с трудом забрался на него по уходившим в землю деревянным ступеням. Во время битвы холм обороняли две французские дивизии. Одной из них командовал Клапаред, который упоминается в «Войне и мире» при описании Бородинского сражения. На этот холм пытались взобраться гренадеры Багратиона.

Эта была кровавая схватка. И Сантон французам удалось отстоять до того момента, как их свежие силы проводили штурм центра союзной позиции.

На стене часовни были барельефы – изображения голов трех генералов: двух французских и нашего Багратиона. На холме находилась копия французской пушки. «А по бокам-то всё косточки русские», – вспомнилась мне строка из Некрасова.

Слезать с холма мне показалось более легким делом…

Исход битвы решился на Праценских высотах. Удержав левый и правый фланги, Наполеон стремительно ударил по Праценским высотам, как и предсказывал Ланжерон. Не ожидавшая серьезных действий противника, первая линия русских войск дрогнула и стала в панике отступать. Потеряв друг друга из вида, с поля бежали два императора. Теперь дело было за резервом – русской гвардией. Русские гвардейцы – гренадеры и кавалерия – оказали отчаянное сопротивление французам и успешно остановили их атаку. Бонапарт, в свою очередь, бросает на них гвардейскую кавалерию и корпус маршала Бернадотта (кстати, будущего шведского короля). У русских в этом месте резервов уже нет, они почти все гибнут в бою.

К 14 ч дня наметилась победа Наполеона. Он спускается с захваченных Праценских высот, окружает полностью левое крыло союзников и отрезает им пути отхода. Русских прижимают к замерзшим прудам, вынуждают выбежать на лед и бьют по ним ядрами. Жертвы огромны… Правому крылу русских и австрийцев под командованием Багратиона удается отступить в полном порядке. Всего потери союзников составили 27 тыс. убитыми, ранеными и пленными. Это ужасная цифра. У французов потери в три раза меньше…

В машине я пытался объяснить Зденеку-Ивану, что мне надо увидеть пруды, на которых французы ядрами топили бегущую русскую армию в завершающей стадии битвы. Но он не понял и ответил: «Не вем».

Мы поехали к Старой почте (200 лет назад это место называлось Бозениц). Там находилась ставка Наполеона после завершения Аустерлицкой битвы. Здесь он переночевал после сражения. Во дворе была воссоздана обстановка крестьянского двора двухсотлетней давности, реконструированы сеновал и конюшня. В ресторане, оформленном в стиле начала XIX в., обедала группа туристов. К сожалению, двери здания старой почты были для меня закрыты: их открывают только для туристических групп.

Иван отвез меня в Шпильберк, подкатил к подножию огромной горы и показал на лестницу, уходящую круто вверх. У Шпильберка я рассчитался: набило круглую сумму в 1385 крон. Иван Климчик дал мне чек на эту поездку. На чеке стояли две четкие надписи – Start 12:42 и Cil 14.47. Климчик оставил и визитку с телефоном.

Было уже около 15 ч, когда я пошел в гору.

Шпильберк – старинная австрийская крепость, которая была построена для размещения гарнизона и обороны города Брно. В 1809 г. после битвы при Ваграме Наполеон разрушил внешние укрепления крепости, и она потеряла свое военное значение.

С конца XVIII в. Шпильберк использовался как тюрьма для уголовных и политических преступников.

Купил билет за 70 крон. Билет выглядел внешне точно так же, как и билет в виллу Тугендхат, который мне дали накануне, но стоил на 50 крон дешевле. Видимо, на осмотр объекта ЮНЕСКО цена повышается автоматически.

Мне выдали проспект на русском. Из него узнал, что первоначально в XIII в. Шпильберк был замком чешских королей, а затем резиденцией моравских маркграфов. С XVII в. Шпильберк стал военной крепостью, укрепленной для отражения атак противника. В 1784 г. часть казематов по приказу австрийского императора перестроили под места заключения для самых жестоких и опасных уголовных преступников. С 1800 г. здесь в специальном корпусе содержались и государственные преступники, в частности итальянские карбонарии и польские борцы за независимость.

Я обошел казематы, построенные из красного кирпича. Жуткий холод и отсутствие света… Восковые фигуры изображали узников, которых на ночь приковывали к деревянным настилам. Были тут и фигуры тюремщиков в зеленой форме с большими связками ключей. Во Вторую мировую войну при нацистах здесь была тоже тюрьма. Помещалась здесь и немецкая судебная управа (подлинная табличка с орлом и свастикой говорила об этом). В одной из комнаток с белыми стенами я осмотрел остатки немецкого телефонного узла.

Когда я выходил из Шпильберка, на одном из склонов холма моим взглядам предстал итальянский памятник со знаменитой фигурой римской волчицы. Табличка на памятнике говорила о том, что он посвящен членам «Молодой Италии», умершим здесь в неволе в середине позапрошлого века. Место здесь было невеселое.

В Шпильберке я купил сувенирную кружку для своего товарища…

Вечером в номере я стал рассматривать исторических персонажей, изображенных на чешских деньгах. Осмелюсь высказать свои впечатления.

Святая Агнешка на 50 кронах. Строгий мудрый взгляд истинно святого человека.

Карл IV (по-чешски Карел) на 100 кронах. Один глаз (левый) имеет грозное выражение, другой (правый), наоборот, излучает доброту. В общем, как у Гашека: «Немец, но хороший парень».

Ян Амос Коменский на 200 кронах. Истинно великий педагог. У меня нет комментариев.

Писательница Божена Немцова на 500 кронах. Ее изображение своей святостью напоминает Св. Агнешку, но в глазах у Божены больше кротости.

Палацкий на 1000 кронах. В XIX в. истово ратовал за отделение Чехии от Австро-Венгрии. Лицо демократа имеет совершенно зверский вид, хотя, видимо, художник хотел подчеркнуть прежде всего непримиримость национального героя.

Назавтра я собирался в Оломоуц.

25 июня, или Оломоуцкий анабасис

В этот день я собирался посетить Кромержиж и Оломоуц. Два объекта в этих городах были занесены в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО: епископский дворец и сад в Кромержиже, Чумная колонна в Оломоуце.

У Гашека в «Похождениях бравого солдата Швейка» есть большая глава, которая называется «Будейовицкий анабасис Швейка во время мировой войны». В ней рассказывается, как бравый солдат, направлявшийся в военную часть, сбился с пути и его даже приняли за русского шпиона. Анабасис – термин из древней истории. Так назывался один из походов Александра Македонского. Анабасис в швейковском духе предстояло в этот день совершить и мне…

На ранний автобус, отходивший в 6 ч 45 мин, я не успел. Поехал на следующем за 64 кроны. Автобус ехал неспешно, объезжая все населенные пункты по дороге – маленькие городки, деревни и села. Некоторые названия умиляли мое славянское сердце – Машковице, Тетенице и даже Вежки (почти Вешки, как в «Тихом Доне»). По сути дела, я ехал в одном автобусе с местными сельскими жителями. Бабушки в платочках с большими сумками заходили и выходили на всех остановках. Их встречали женщины такого же возраста в таких же платочках, видимо, сестры. Часто на остановках стояли и внучки этих бабушек. Все расцеловывались.

Были и молодые особы. Здесь я в очередной раз удивился красоте моравских девушек и женщин. Прекрасные формы (не худые, не слишком полные, а как раз то, что надо), грация, самодостаточность, горделивая осанка. Особенно запомнилась одна натуральная блондинка лет 20 с небольшим, среднего роста, с огромными голубыми глазами. 48-й размер одежды, джинсовая мини-юбка, полные ноги. Белая футболка облегала прелестный бюст четвертого размера. Вышла она в городе Прешове. Но ее образ остался в моем сердце. Жив еще крестьянский, славянский корень в католических селеньях Моравии! А вот в Праге стольких красавиц я не встречал. Возможно, мне просто не повезло.

Около 11 ч я высадился в Кромержиже на автовокзале. После осмотра замка я собирался поехать в Оломоуц на рейсе 14 ч 05 мин. Для начала я решил позавтракать в маленьком вокзальном ресторане. Бармен, красивый седой мужчина средних лет в белых шортах и майке, принес мне утопенец с маринованным луком и кружку местного пива (не запомнил название). Утопенец – это национальная чешская холодная закуска. Представляет собой сардельку, действительно утопленную в уксусном растворе. Особенно хорош был свежий рогалик, поставленный на стол в аккуратной плетеночке.

Попить пивка в ресторан зашли две достойные внимания дамы средних лет. У одной из женщин с прической в виде конского хвоста были большие сильно подведенные глаза. Они вертели шеями на 360 градусов, разглядывая посетителей ресторана. Смотреть им собственно было не на кого. Кроме меня и бармена в ресторане находился только старик-инвалид (рядом с ним стояли костыли). В перерывах между заглатыванием утопенца и тлаченки (домашней колбасы) я поймал одновременный пристальный взгляд обеих дам, и словно электрический ток пробил мое тело. Обе сразу засмущались и стали поправлять прически.

Я заказал и выпил второй бокал пива под тлаченку, к ней мне выдали ломоть серого деревенского хлеба свежей выпечки.

Когда я выходил из вокзала через главный зал, то увидел, где работают женщины, приходившие глотнуть пивка. Обе сидели в кассах, продавали билеты на рейсы.

Я пошел по направлению к парку, который был неподалеку. В центре его находилась резиденция оломоуцкого епископа. Замок был закрыт, но я был к этому готов, так как этот день – выходной для большинства чешских музеев.

Несколько красивых цветочных клумб я увидел, но, к сожалению, не нашел главную достопримечательность – сад цветов и 320-метровую колоннаду. Долго гулял по парку и фотографировал. Видел зверо-птичью ферму – по территории разгуливали козел, индюки и голуби. Место выглядело удивительно умиротворенным.

По парку гуляло много молодежи – экскурсии из школ и влюбленные парочки. Поразила картина – старшеклассники всем классом сидят и попивают пивко в открытом ресторане, в том числе и девушки. Видимо, пиво в Чехии не считается алкогольным напитком.

Купил открытку с видами Кромержижа…

Знал бы, какой извилистый путь предстоит мне далее, ни за что бы не пошел на оломоуцкий автобус, а остался в Кромержиже.

Но я успел на свой автобус. Опять была долгая поездка по сельским местам. Причем почти в каждом населенном пункте две остановки автобуса – на въезде (или выезде) и на центральной площади. Какое все-таки у чехов уважение к собственным гражданам!

Доехал до автобусного вокзала в Оломоуце примерно в 16 ч. Сразу отправился на трамвае в центр без билета. Благоразумно вышел, не доезжая до главной площади. Огромная колонна Св. Троицы, поставленная в память об избавлении от чумы, впечатляет. Много статуй. На самом верху – фигура Иисуса Христа, Спасителя нашего. Особенно запомнилась фигура радостной женщины с ребенком в руках.

На площади привлекает внимание также здание ратуши. На одной из стен часы и огромная мозаика социалистических времен, на которой изображены рабочие и техническая интеллигенция.

Немного погулял, походил по магазинам. Зашел и в туалет. И в Кромержиже, и в Оломоуце плата за туалет была раздельная: 3 кроны – за пользование писсуаром, 5 крон – за уединение в кабинке. В Оломоуцком туалете мне даже дали маленький зеленый билет на вход с номером.

Затем добрался до железнодорожного вокзала. И здесь сделал главную ошибку дня – не заметил «Информацию» и не подошел туда за справкой. На табло в числе пунктов прибытия Брно не значилось. Я решил: вернусь на автобусный вокзал и там уеду в Брно. На автовокзале шел ремонт. Здание, где должны находиться кассы и «Информация», было в строительных лесах. Но автобусы отправлялись. Я нашел платформу, с которой, судя по расписанию, должны были отправляться автобусы на Брно. Но получилось все точь-в-точь, как у Кафки: эта платформа была, видимо, только для меня и с нее автобусы никогда не отправлялись. Я прождал на скамейке четыре автобуса, объявленных в расписании, более часа. На соседних скамейках время от времени появлялись бомжи с неизменными пивными бутылками в руках. Был еще указан автобус в 20 ч, но решил его не ждать и вернулся на железнодорожный вокзал.

Здесь я уже сообразил разыскать «Информацию». Мне напечатали справку: на Брно поезд в 21 ч 49 мин через Преров. В поезде я совершил вторую роковую ошибку – не понял, что в Прерове надо делать пересадку (пшеступ) и уехал в совершенно не нужный мне в тот вечер Бреславль. Кондуктор доброжелательно взяла с меня еще 114 крон. Час я ожидал в Бреславле дрезденского поезда, который делал остановку в Брно. На поезде я добрался до столицы Моравии всего за полчаса.

В половине первого я оказался в Брно. Взял такси. По счетчику до отеля мы наездили 148 крон. Я отдал 150.

Я поднялся на второй этаж и пошел по длинному коридору в свой номер. И снова лампочки зажигались по очереди, когда я проходил определенные отрезки коридора. Свет через стеклянные квадраты, вмонтированные в стены, проникал в каждый номер, и жильцы просыпались и раздраженно ворочались в своих кроватях. Слышалось недовольное разноголосие, и я понял, что в отель днем заселилась большая группа туристов. Это был совершенно кафкианский проход, словно кто-то невидимый зажигал передо мной свет, а сзади погружал пространство в темноту.

В номере лежала записка с просьбой показать паспорт на ресепшен. Записка гласила буквально следующее: «Пожалуйста, приходите во вторник 26.6.07 в 7 щасов в ресепциу. Предложить паспорт. (подпись) Ресепциа на первом этажу влево».

Я рухнул в постель. Мой анабасис закончился.

26 июня, или Путешествие в земной рай

В этот день мне предстояло посетить знаменитые замки Лихтенштейнов – Леднице и Вальтице, которые также входят в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.

В 6 ч 30 мин я зашел в отеле в небольшую комнатку посредине этажа, где находился автомат с разливным кофе и стояли столики. Выпил два стаканчика кофе и почувствовал себя бодрее. Мимо по коридору прошли несколько монахинь в черных одеяниях и белых головных уборах. На меня никто не бросил ни единого взгляда, как будто меня не было вовсе. Я понял, что прошедшей ночью, нисколько этого не желая, разбудил целую группу невест Христовых, видимо, совершающих паломническую поездку.

В 7 ч утра я был на ресепшен. Я долго тыкался во все двери. Ни в одном помещении никого не было. Неожиданно открылась одна из дверей и вышла стройная блондинка среднего возраста, может быть мама той рыженькой, что принимала меня в первый день. Она спросила нестрого: «Вы – Маслов?» (с ударением на последнем слоге). Скорее всего, она меня видела, когда я шел по улице, а о моей характерной внешности ей было доложено. Она провела меня в большой кабинет. Кабинет был явно директорский. На стене висели в рамках три фото: Вацлав Гавел приезжает в пансионат; Вацлав Гавел и счастливые лица работников пансионата; Вацлав Гавел уезжает из пансионата. Рядом с Гавелом крупным планом был сфотографирован брюнет с пышными усами. Почему-то на разных снимках он был то в белом, то в черном пиджаке.

Блондинка сказала на довольно приличном русском:

– Вы должны 588 крон за еще одну ночь.

– Я уже отдал 330 крон. – Я показал ей счет, в котором предусмотрительно приписал своей рукой означенную сумму.

– Тогда 258 крон, – сказала леди. Я с удовольствием заплатил моравской красавице и предупредил ее, что сдам ключ в 7 утра.

На автобусе я доехал за 15 крон до остановки «Звонарка», откуда на автовокзал вел подземный переход. Автобус до Леднице отправлялся в 11 ч. На часах было примерно 8 ч 30 мин. Я решил попытать счастья на главном вокзале, чтобы не потерять половину дня, тем более я знал, с какой черепашьей скоростью едут деревенские автобусы.

В «Информации» мне сказали, что на Леднице поезда отправляются крайне редко. Лучше всего доехать до уже знакомого Бреславля, а оттуда добираться на автобусе. Кстати, кассир меня поправила. Оказывается, Леднице произносят с ударением на первый слог.

В 9 ч 37 мин я поехал в Бреславль. В 10 ч 15 мин я должен был быть уже в нем. Мой билет стоил всего 76 крон (это был поезд до Вены). В купе последнего вагона ко мне подсели две супружеские пары с подростком. Они увлеченно беседовали и рассматривали виды за окном. Из разговора на малопонятном чешском я понял практически только одно слово: «Козел». Когда пришел контролер, все показали пластиковые карточки, которые тут же были просканированы аппаратом, который находился в большой сумке контролера. Об этих карточках было написано в буклете, посвященном объектам ЮНЕСКО Чехии. Проводник проводил карточки по низу своей увесистой сумке, и данные отражались в электронном устройстве.

На подъезде к Бреславлю мне позвонил А., которому я рассказал об успешной реализации своей экскурсионной программы. «Пробовал вальтицкое вино, но сам в Вальтице не был. Завидую», – сказал мне А. Он ездил с семьей в выходные в Чески-Крумлов, где ему очень нравится. Договорились с ним на 28 июня съездить в Терезин, потом в тот же день он заедет на ферму купить у частного производителя настоящие творог и сметану для детей.

В Бреславле я сел на такси и поехал сначала в Вальтице. (Судя по путеводителям, в Леднице было гораздо больше интересных объектов для посещения, и потом мне могло не хватить времени на посещение Вальтице.) Перекусил в кафе «Под замкем». Полевка крестьянская оказалась супом из пакета. В супе были утоплены две холодные фрикадельки. Но филе рыбы с рисом было приготовлено неплохо. Два бокала пива «Гамбринус» и порция сливовицы прошли через мой пищевод к желудку очень даже замечательно.

Нужно было рассчитать время. Зашел в «Информацию»: автобусы на Леднице отправлялись в неудобное для меня время – в 12 ч 43 мин и в 13 ч 19 мин. Если ехать на них до Леднице, то я не успевал толком посмотреть Вальтице. В городке на каждом шагу были винные магазины, в которых предлагали моравские вина. Я не стал покупать, так как не хотелось целый день таскать переполненную сумку на плече.

Входной билет в зимний замок Лихтенштейнов – Вальтице стоил 70 крон, экскурсия начиналась в 12 ч. Так как состав экскурсантов был смешанный, опять раздали тексты на разных языках. Тапочки – на ноги и вперед. Здесь не навязывался постоянный комментарий экскурсовода. Просто проходишь из зала в зал и читаешь подробное описание каждого помещения. Экскурсовод, брюнетка в цветастом летнем платье, показала туалетную комнату замка – ванна, унитаз. Очень современно. Это было не удивительно: Лихтенштейны ушли отсюда в 1945 г. До Первой мировой войны весьма условная граница между Австрией и Моравией проходила как раз по замковому району, и Вальтице входил в Австрию. Но после 1920 г. ледницко-вальтицкий регион приписали к Моравии.

В барочном замке ощущалось присутствие хозяев, которые проживали на этой территории, начиная с 1608 г. Когда-то Лихтенштейнам принадлежала одна шестая часть Моравии. Один из князей Лихтенштейнов – Иоганн-Адам-Андрей имел длинные руки: на рубеже XVII и XVIII столетий он прикупил владения в Швабии, где основал существующее и поныне княжество Лихтенштейн – т. н. карликовое государство. Там правит старшая ветвь рода Лихтенштейнов. Из владельцев Вальтице–Леднице наиболее известный след в истории оставил князь Иоганн-Иосиф (1760–1836), австрийский фельдмаршал. Он сражался вместе с Суворовым в битве при Треббии, при Гогенлиндене прикрывал отход разбитой австрийской армии (при Гогенлиндене была одержана знаменитая победа французского генерала Моро, соперника Бонапарта по воинской славе.) При Аустерлице Иоганн-Иосиф Лихтенштейн командовал австро-венгерской конницей и действовал совместно с Багратионом. (Поле битвы находилось всего в 40 км от Леднице!) После Аустерлицкого сражения именно Лихтенштейн вел переговоры с Наполеоном о мире, который и был заключен в Пресбурге. Он же командовал корпусом в 1809 г. в сражениях при Асперне и Ваграме. После нового разгрома австрийцев заключил мир с Наполеоном в Шёнбрунне. Благодаря победам русского оружия фельдмаршал Лихтенштейн в 1814 г. оказался в стане триумфаторов. Чехи упорно именуют его Яном Йосефом. Не уверен, был ли родоначальник этого семейства чехом.

В подвалах замка Вальтице был винный погребок и огромные склады многих сортов вин. Но я решил не терять время и не испытывать свой прихотливый желудок.

Парк вокруг замка был очень большим, и обойти его было немыслимо. К тому же он тянулся на несколько километров вплоть до Леднице – летней резиденции Лихтенштейнов.

На вершине холма в кустарнике стояли сфинксы. Я поднялся к ним. Это были сфинксы с женскими головами в натуральную величину. Они произвели на меня впечатление живых. От них исходила недобрая энергия. Небо затянуло тучами, и повеял легкий ветерок. Вокруг сфинксов жутко зашевелилась листва кустарников. Где-то слева был теннисный корт – неожиданно современный штрих на фоне пейзажа XIX в.

После осмотра я решил выйти из парка с другой стороны. Навстречу мне шла группа чехов. Они спросили у меня что-то по-чешски. Я ответил, что не розумею. «Он же турист», сказали они друг другу. Я понял, что в чем-то слился с местным населением. Да и кому придет в голову, что какой-то русский тип расхаживает в одиночку по огромному ледницко-вальтицкому комплексу.

Я решил перед поездкой в Леднице зайти в WC. Видимо, сам Господь уберег меня от неприятнейшей ситуации. На одной из дверей висела бумажка с надписью «Pani», а на другой двери ничего не было. Я вошел в необозначенную дверь. В помещении никого не было. Отсутствие писсуаров почему-то меня не смутило, и я быстро справил нужду. Уже потом в Леднице я понял свою чудовищную ошибку, когда увидел в местном туалете рядом с табличкой «Pani» табличку «Dame». Оказывается «Pani» обозначало панов. Хорошо, что меня, законченного идиота, в Вальтице никто не застукал.

В «Информации» мне дали карту ледницко-вальтицкого ареала и продали за 49 крон хорошо отпечатанный буклет. Я попросил вызвать такси. С работником «Информации», женщиной за 50 лет, мы объяснялись по-немецки. На границе с Австрией немецкий язык, естественно, знают все. Я приободрился, что со своим немецким не совсем потерян для мирового сообщества.

Такси приехало быстро. За 280 крон по счетчику меня довезли в Леднице. Я взял визитку у таксиста, пана Романа Богоры. На простой бумажке было отпечатано коротко: «TAXI. NONSTOP. ROMAN BOGORA (телефон)». О, как же мне пригодилась эта визитка вечером трудного дня!

В Леднице меня ждал английский готический дворец и восхитительный парк с вековыми деревьями. В глубине его гордо подымался минарет в строительной зеленой сетке. Я пошел, огибая многочисленные искусственные водоемы, к минарету – самому примечательному романтическому сооружению на территории ледницкого парка. Прошел псевдоримский акведук. На реке, русло которой было искусственно направлено так, чтобы она как бы огибала парк, виднелись живописные острова, на которых рос густой лес. Всего здесь 16 островов, которые были насыпаны из земли, которую вырыли, когда копали котлован для озера.

В течение всего пути минарета не было видно, но потом он появился неожиданно, как будто выскочил из разверзнутой земли. Это был удивительный эффект, учитывая, что высота минарета составляет целых 62 м. Утверждают, что с его смотровой площадки можно увидеть даже пик башни храма Св. Стефана в Вене. Не знаю, может быть, но посмотреть минарет изнутри мне не удалось – он был закрыт на ремонт.

В конце XVIII в. на этом месте планировалось воздвигнуть католический храм, но крестьянам по каким-то причинам было дорого это место, и они взбунтовались. Тогда князь Алоис-Иосиф, старший брат Иоганна Иосифа, назло им решил построить мечеть с минаретом. В этой мечети никогда не звучал протяжный голос муэдзина. Зато минарет удачно вписывался в окружающий ландшафт. Князь Алоис-Иосиф не чуждался и голого расчета. Он послал в Америку специалиста, который привез в Леднице множество семян и саженцев. Стволы выросших саженцев продавались за отличные деньги на рынке стройматериалов. Это был неплохой доход для князя. Лихтенштейны активно расширяли территорию парка, угрозами и посулами скупая землю у местных крестьян, переселяя целые деревни.

Доминирующий над парком минарет, как и многие постройки в ледницком парке, спроектировал талантливый архитектор-самоучка Иосиф Гардмут. Этот человек был одновременно весьма успешным изобретателем. Именно он изобрел современный карандаш – вставил грифель в деревянный стержень. Основанная Гардмутом карандашная фабрика до сих пор функционирует в Ческе-Будейовице.

Все объекты этого парка, расположенного на территории в 200 кв. км, невозможно посмотреть за полдня. В Леднице и Вальтице надо ехать на два-три дня и селиться в пансионе с ночевкой. Пансионов, судя по объявлениям, здесь было полно.

На обратном пути поднялся сильный ветер и, казалось, что все эти вековые деревья что-то говорят мне, размахивая своими сучьями.

Совсем не пугливые белки, разноголосые многочисленные птицы дополняли парк неизъяснимым очарованием. Я подумал: «Места на земле много. Почему каждый человек не может устроить себе такое чудо, какое создали Лихтенштейны?». Идеалист я безнадежный…

Экскурсию в замке вел худой черноволосый паренек, на вид примерно 18 лет. Билет стоил 80 крон. Опять раздали тексты. Как продвинутый турист, я попросил: «Rustina» (т. е. русский текст).

На английский манер замок переделал сын Иоганна-Иосифа князь Алоис в середине XIX в. Ландшафт великолепного парка был оставлен Алоисом без изменения.

В замке виндзорского стиля сохранилась шикарная обстановка и тоже чувствовалось недавнее присутствие хозяев. В холле висели рога убитых оленей с датировкой. Были рога за 1902 год, были и за 1931 год.

При входе в замок туристов встречала искусно сделанная голова единорога (как известно, мифического животного, никогда не существовавшего). Из головы торчал рог, он был сделан из меча рыбы-нарвала. Впечатляли также огромные чучела морских орлов, они когда-то обитали в местном парке.

Жену одного из хозяев замка Елизавету Лихтенштейн на чешский манер звали Эльжбетта Лихтенштейнова. Мне почему-то это показалось забавным. В гостиной стояли две зеленые вазы (видимо, из уральского малахита), подаренные фельдмаршалу Лихтенштейну самим Александром I. Оба, как вы помните, здорово получили на орехи при Аустерлице.

В библиотеке внимание привлекла огромная дубовая лестница с множеством искусно вырезанных деталей, которая, изгибаясь, уходила на верхний этаж. Эта лестница когда-то была входным холлом на верхние этажи замка.

Судя по буклету, замок имел и великолепную оранжерею, она стояла справа от замка. Я не пошел туда из-за недостатка времени. Недалеко от оранжереи росли несколько великолепных пальм. Климат Южной Моравии позволяет им здесь произрастать. Всего около 700 видов растительности, собранной со всего мира, радуют посетителей и сегодня.

В одном из флигелей замка был магазинчик по продаже аквариумного оборудования и несколько огромных аквариумов, заполненных разной живностью. Один аквариум был с черепахами. Для детей здесь был просто рай.

Затем пошел искать Янов град (искусственные развалины, вроде тех, что можно увидеть в нашем Павловске), но не смог на него выйти. Одному в лесу под вечер было разгуливать страшновато.

Поужинал в кафе, выпил 2 чашки эспрессо, съел мороженое «Голубая лагуна» и выпил холодный напиток «Кофола» (что-то вроде чешской «Кока-Колы»), который подавали в небольшой кружке, напоминавшей пивную. В прейскуранте был указан коктейль (смесь виски и прочего алкоголя) под названием «Скотска лимонада» (может быть, русский эквивалент этого названия «Дьявольская смесь»?!).

По дурости я решил разыскать железнодорожный вокзал, он был отмечен на карте. Всего четыре поезда в день уходили до Бреславля. Последний ушел в 16 часов с копейками. Быстрым шагом вернулся к замку, где была автобусная остановка. В расписании, написанном самым мелким шрифтом, который только мог быть, увидел последний автобус на Бреславль. На остановке стояла огромная толпа школьников. В автобус можно было и не попасть.

Чтобы сказал по этому поводу бравый Швейк? Думается, он сказал бы следующее: «Ваше дело дрянь, но терять надежды не следует, как говорил цыган Янечек в Пльзени, когда в 1879 году его приговорили к повешению за убийство двух человек с целью грабежа; все может повернуться к лучшему!» Так оно и вышло: я нашел выход из патовой ситуации.

Я стал звонить таксисту Роману Богоре, который так своевременно вручил мне свою визитку. Он совершенно не понимал по-русски и потому в первый раз меня не понял. Я позвонил во второй раз и жалобно повторял, как радисты Великой Отечественной, свои позывные: «Михаил. Леднице. Замек». Роман сказал: «Добже». Приехал через полчаса, показавшихся мне вечностью. Таксист удивлялся: «Неужели в Леднице нет такси?» Такси здесь по идее где-то было, но его надо заказывать через «Информацию», которая была уже закрыта.

Обратная дорога мне обошлась еще в 250 крон. Я почему-то пожалел дать моему спасителю пану Богоре на чай, и стыд за свой неблагодарный поступок до сих пор жжет мою душу…

Я приехал за 10 мин до отправления поезда из Вены. Билет покупать было некогда, тем более стояла очередь. Я сразу прошел на платформу. Вагоны открывались не все. Для бреславльских пассажиров был отведен крайний вагон. Строгая молодая брюнетка в элегантной синей форме продала мне билет за 156 (!) крон, т.е. в 2 раза дороже, чем стоила поездка на поезде из Брно до Бреславля. (Чтобы, находясь в Чехии, я еще раз не взял билет в кассе!) Заметив мое недоумение, она что-то твердо и непонятно говорила по-чешски. Я уловил только: «Интернациональные линии». Так мне 48 мин пути от Ледницкого замка обошлись в 406 крон. Как когда-то говорили в советские времена: транспорт хуже, чем торговля (подразумевалось, что водители и проводники на простаках наживаются может быть больше, чем продавцы).

Перед приближающимся вокзалом в Брно строгая брюнетка подошла к дверям. Я встал за ней и стал разглядывать табличку на лацкане ее пиджака. Успел только разглядеть «Брно», как она резко и демонстративно повернула плечо. В тот момент я подумал: не хочет, чтобы я запомнил ее фамилию. Но потом я пришел к другому мнению – брюнетка решила, что я ее нагло разглядываю. С женщинами нельзя ни в чем быть уверенным наверняка.

Зашел в супермаркет «Галерея Ванковка» и купил маленькую китайскую сумку, в которую собирался складывать все сувениры. И сумка, и пакет по-чешски называются одинаково – «ташка». Видимо, от немецкого слова «Tasche» (сумка).

Завтра я должен был сказать Брно «Прощай» или «До свидания». Предстояло ехать в Тршебич и далее в Тельч.

Мирно заснул в 22 ч.

27 июня, или Поездка по маршруту «Брно – Тршебич – Тельч – Костелец у Йиглавы – Гавличков Брод – Прага»

Проснулся в 4 ч 30 мин. По-московски, как вы понимаете, это совсем другое время. Заснуть уже не удалось. Собрал свои вещи. Как раз получилось на две сумки. Я успел отснять в Брно и окрестностях целых пять пленок.

Зашел на ресепшен сдать ключ. Вчерашняя прелестная дама удивилась: «Уже?!» – «Да, до Праги. Комнату будете проверять?» – «Там все хорошо?» – «O, ja. Zimmer ist im Ordnung». Блондинка мило засмеялась и (о, чудо) протянула мне руку для прощального рукопожатия. (Еще на вилле Тугендхат я заметил, что чехи пожимают руки своим женщинам совершенно, как мужчинам.) Я со всей нежностью, на которую только был способен, пожал ладонь этого прелестного существа, когда-то бывшего трепетной ланью. Из Гашека: «Я влюблен в вашу жену по уши, как говорил Врхлицкий – Kapitales Frau». Как тут не вспомнить еще и строчки Рильке нашего Райнера:

На станции унылой кто-то вдруг

Кивнул кому-то. Легкое движенье –

И, кажется, обласкан ты, как друг…

Рожденье взгляда… В чем его значенье?..

Где скрипки тонкий оборвался звук,

И в чьей душе он канул в отдаленьи?..

Прощай, отель Expres Atack!

Быстрым шагом я дошел до автобусной остановки Мирова. Мой 49-й автобус только ушел. Я сел на 72-й автобус, предварительно изучив, насколько его маршрут совпадает с 49-м. Заставка (так по-чешски называется остановка) Труда была последней, где можно было пересесть в нужную мне сторону. Я купил у водителя билет (езденку) на 40 мин. Езденка была действительна в двух зонах. Только я прокомпостировал езденку и прошел в салон, как с сидений поднялись двое мужчин, оказавшихся контролерами, и стали проверять билеты.

Я доехал до заставки Труда. Остановка 49-го находилась через перекресток наискосок. Мне удалось быстро перебежать на нужную сторону. Успел сесть в автобус последним. И сразу ко мне подошел уже знакомый контролер. Моя езденка, действительная на 40 мин после компостирования, его вполне устроила.

Добрался до автобусного вокзала. Необходимый мне автобус до Тршебича шел через Ческе-Будейовице, оттуда выходил в 9 ч и в Тршебич приезжал только в 12 ч. Опять мне предстоял парад сельских пунктов! У меня была распечатка из «Информации» железнодорожного вокзала. Я решил ехать на йиглавском поезде, который выходил из Брно в 9 ч 37 мин и приходил в Тршебич только в 11 ч 15 мин. По идее должно было остаться время и на поездку в Тельч, который находился неподалеку от Тршебича.

Перед отъездом попрощался с торговым центром «Галерея Ванковка». Съел филе о’фиш и запил чудесным холодным спрайтом. До свидания, Брно!..

Йиглавский поезд имел вагоны другого типа, нежели я видел до сих пор. Мягкие матерчатые сиденья на двух человек, удобные большие столики для письма. Два сиденья лицом друг к другу составляют купе. Перегородок между купе нет. Багажные полки располагались прямо над купе, а не вдоль стен, как обычно. К багажной полке, которая имела уклон посередине, крепились крючки для одежды. Уклон был примерно в 160 градусов. При движении поезда багаж скатывался к середине, а не к краю. Это было удобно. А вот ноги других пассажиров, как всегда мешали.

В пути в купе, которое было за моей спиной, шалили школьницы старших классов, и спинка моего диванчика время от времени колыхалась…

В Тршебич поезд прибыл точно по расписанию. Я сразу поинтересовался, как уехать отсюда в Тельч. Оказалось, что это возможно с двумя пересадками через Йиглаву и Костелец у Йиглавы. В Костельце поезд надо было ждать примерно 1,5 ч. А прибытие в Тельч ожидалось в начале шестого. И это при том, что между Тршебичем и Тельчем было расстояние всего в 34 км! Не буду, впрочем, утверждать, что чехи неумные. Может быть, такое состояние дел является тяжелым наследием Австро-Венгерской империи. А может быть (что скорее всего) рельеф местности не дал возможности проложить прямую железнодорожную ветку между двумя пунктами.

Железнодорожная станция располагалась на возвышении, а сам город был как бы в котловине. Здесь меня ждал очередной объект культурного наследия ЮНЕСКО – старый еврейский квартал и базилика Св. Прокопия. На станции был стенд с картой города. По ней я определил направления своего движения. Я стал спускать по крутым улицам к автобусному вокзалу. Вдали показался медный купол собора Св. Прокопия. Был и второй купол, он ремонтировался и казался не таким медным. Здание было внушительным. Еще бы, оно стоит здесь с XII в.!

Автобус на Тельч отправлялся в 14 ч 40 мин. Потом был перерыв в несколько часов. У меня было 2,5 ч на осмотр Тршебича. Все складывалось, казалось бы, неплохо. Но вчера вечером черная кошка перебежала мне дорогу. Нельзя было недооценивать этот важный знак. Кроме того, несколько неувязок испортили мне посещение Тршебича.

Во-первых, у железнодорожного вокзала я сразу не купил карту города, как назло в киоске она закончилась.

Во-вторых, при переходе реки, когда я направлялся к базилике Св. Прокопия, я не распознал без карты, что справа лежит нужный мне еврейский квартал. Если бы я сразу пошел туда, то сэкономил много бесценных минут.

В-третьих, собор был закрыт на обед с 12 ч до 13 ч. Прямо какие-то совковские дела. (Я подумал, что, если бы я ушел из отеля в начале седьмого утра, не попрощавшись с милой дамой, а просто оставил бы ключ в двери своего номера, то мог бы успеть на более ранний поезд. Но кто знает, может быть отель сообщил бы в российское консульство, что пан Маслов исчез без предупреждения и вообще он не уважает администрацию пансиона.) Я решил осмотреть храм после 13 ч, а пока пообедать. Но именно на этой улице не оказалось ни одного ресторана, ни одной захудалой столовки (едальни)…

Пройдя немного ввысь на другой холм, я увидел до боли родную надпись «Жидовско хрбитов». Она указывала на лестницу, уходящую круто наверх (по таким я взбирался каждый день, когда отдыхал в крымской Массандре). Напоминаю, у меня с собой были две сумки. Довольно быстро я вскарабкался на вершину холма. Но теперь другой указатель показывал куда-то в сторону и определенно вниз. Я рухнул на лавочку возле указателя и стал учащенно дышать (сказалась избыточность массы тела). Совсем рядом был магазин. Из дверей магазина вышла молодая особа, смачно уплетающая помидор. Возможно, она вышла посмотреть, кто же это так громко дышит, словно старая натруженная лошадь. Я обозрел вывески магазина: здесь продавались как строительные материалы, так и продукты (потравины). Я вошел в магазин и купил чудесную вишневую воду из холодильника. И здесь же я купил подарок для моего друга бывшего морского пехотинца (хотя он утверждает, что есть только один бывший морской пехотинец – Ли Харви Освальд) – оригинальный лосьон после бритья «8 авеню. Marines».

Где искать кладбище, было совершенно непонятно, и я не увидел ценные надгробья в стиле ренессанса, барокко и классицизма. Всего там стоит более 3000 каменных надгробий.

Я решил, что хватит с меня осмотра двух еврейских кладбищ в Праге. За магазином заметил небольшую часовенку Св. Барбары. Она была построена в XVII веке в знак избавления города от чумы. Вход в часовню был застеклен. Время неумолимо приближалось к 13 ч.

Однако, главный удар меня поджидал в «Информации», которая была рядом с храмом Св. Прокопия. Красивый парень, с которым я объяснился по-немецки, сказал, что храм откроют в 14 ч. Это была катастрофа. Целый час я проходил бесцельно. Итак, всю красоту базилики мне предстояло увидеть только на видео и то после возвращения в Москву.

Имея на руках карту, взятую в «Информации», я быстро спустился в еврейский квартал.

Еврейская община возникла в городе Тршебиче в незапамятные времена, еще в 1101 г., когда здесь было основано бенедектинское аббатство. Евреи пришли сюда через Альпы, чтобы торговать на рынке, который возник благодаря большому наплыву паломников в аббатство. Летописи свидетельствуют о том, что евреи на протяжении столетий в торговом деле составляли серьезнейшую конкуренцию христианам. До начала XVII в. евреям в городе разрешалось заниматься только кожевенным ремеслом, гонкой самогона, торговлей барахлом, ссудой денег под проценты. В середине XVIII в. местный раввин был вынужден понизить крышу синагоги, так как ее торжественное освещение в дни еврейских праздников оскорбляло моравских граждан. Революция 1848 г. отменила запреты на перемещение евреев по Австрии. Из Тршебича они стали переселяться в Брно и даже в Вену. А до этого действовал закон вроде нашего российского закона о черте оседлости. При Гитлере здесь было создано гетто за колючей проволокой, откуда местных евреев отправили в гетто Терезиенштадт. Только 10 тршебичских евреев пережило Холокост, но у этой горстки людей уже не хватило сил оживить былую общину.

Материальным напоминанием о богатой истории еврейской общины в Тршебиче осталось еврейское гетто – одно из наиболее сохранившихся в Европе. Сохранились две синагоги и более 100 зданий. В наши дни большинство из этих построек бережно реставрированы.

На некоторых из домов старого гетто я увидел надписи, что здесь было до войны – ратуша, Задняя синагога. Была и такая табличка – «Дом оригинальной постройки».

В антикварном магазине, который так и назывался «Антиква», я присмотрел две глиняные миски с красной глазурью, хотя чисто еврейскую посуду мне покупать не хотелось: у меня дома все либо православное, либо европейское, либо древнеегипетское.

Напротив «Антиквы» располагалась пивная (пивница). Часть столиков стояли на открытом воздухе на фоне чудесной облезлой стены с вьющимся плющом. Я решил здесь сделать фото. Официантка долго не приходила. Пришлось сходить за ней самому. Она как раз помогала мыть посуду. Открытая дверь в посудомоечную располагалась прямо напротив входа в пивницу. Я вернулся к столику и заранее прикинул, откуда можно было меня снять на фоне стены.

Подошли мать и взрослая дочь с детской колясочкой. Тоже хотели пристроиться за один из столиков под хвойным деревом. Дочь (крупная, высокая женщина) спросила у меня по-чешски об официантке. Вписался я-таки в богемско-моравскую толпу! Ответил обычно: «Не розумем. Турист». Какому чеху придет в голову, что русский одиночка ездит на их сельских автобусах да еще бродит самостоятельно по еврейскому кварталу…

Официантка принесла пиво и щелкнула меня объективом моего фотоаппарата. Как оказалось, это был один из предпоследних кадров, сделанных моим «Зенитом».

Когда я все-таки дошел до Задней синагоги, оказалось, что в нее пускают только группами по 5 человек. Мистика: меня, подозрительного пришельца, в тот день не впустили ни католический храм, ни синагога!

После осмотра еврейского квартала оставалось примерно 40 мин до автобуса на Тельч. Было вполне реально дойти быстрым шагом до храма Св. Прокопия, осмотреть его за 5–7 мин, а потом вприпрыжку нестись на автовокзал. Но я вдруг понял, что на такие подвиги не способен. Решил узнать про те две глиняные миски, покрытые красной глазурью, из магазина «Антиква». Спросил у продавца: «Judischen?». – «Нет-нет, чешские», – отвечала пожилая дама. Я с удовольствием купил красную глазурь, уже представляя, как буду вылавливать из нее такие милые сердцу русские пельмени, заправленные маслом. Дама на прощание горячо пожала мою руку. Видимо своей покупкой я здорово двинул ее торговлю.

Издалека осмотрел еще одну городскую достопримечательность – башню при костёле Св. Мартина, которая является символом города. Башня известна своими огромными часами – самыми большими в Европе. Диаметр циферблата составляет 5,5 м, а высота цифр – 60 см.

В тельчский автобус садилась в основном пожилая крестьянская публика. Выходили все дружными группами на остановках в сельских пунктах. До Тельча доехали всего двое пассажиров, считая меня, дикого туриста.

В Тельче был совершенно ничем не примечательный автовокзал, как в районном центре российской средней полосы. Трудно было поверить, что здесь находится объект Всемирного наследия ЮНЕСКО. Я посмотрел расписание: на Прагу последний автобус уходил примерно в 16 ч, что совершенно меня не устраивало. Пришлось посетить и железнодорожный вокзал. Кассир по моей просьбе вывела распечатку маршрутов на Прагу. Время в пути с двумя пересадками составляло 3 ч 40 мин. Это притом, что от Тельча до Праги всего 93 км.

Я добрался до исторического центра города, который называют белой жемчужиной Моравии. Расцвет города пришелся на правление господ из Градца, прежде всего Захария, который очень любил итальянскую культуру.

Передо мной лежала огромная площадь, которую замыкало здание замка и костела. Время позволяло мне осмотреть только внешний вид зданий. Тельч знаменит на весь мир ансамблем разноцветных мещанских домов, которые опоясывают площадь со всех сторон. Каждый купеческий дом имеет свою индивидуальность, некоторые дома украшены поразительно красивым сграффито. Объединяющим элементом всей площади является аркада, которую несут колонны. Застройка сложилась в XIII–XV вв.

Я успел сделать несколько снимков пышных фасадов домов. В тот день было пасмурно, но время от времени выглядывало солнце, и я торопился фотографировать. Дома были изумительно красивые, и ни один не походил на другой. Позже в Москве на экскурсии мне показали историческую Тележную (ныне Школьную) улицу. Она своим разноцветьем домов напомнила мне Тельч.

Посредине площади стоял столб, посвященный непорочному зачатию Девы Марии. Он был построен на деньги богатой горожанки в начале XVIII в. Она отдала на постройку 4000 золотых. На эти деньги можно было построить тогда целых 8 мещанских домов.

Я доснял пленку, начатую в Тршебиче, и вставил в камеру новую. И снова совершенная мистика: шторка моего надежного «Зенита» перестала открываться. Завтра я намечал съемку третьего еврейского объекта – гетто Терезиенштадта. И словно духи умерших раввинов накладывали табу на фотографирование. Напомню, что первая камера сломалась возле одной из пражских синагог. Я так расстроился, что не пошел ни в итальянский замок, ни в храмы. На завтра в Терезине вся надежда была на фотокамеру А.

На выходе из исторического центра я зашел в кабак «У Марушки». Пытался устроиться на столике на открытом воздухе, но сильный ветер загнал в зал под крышей. Заказал 50 г коньяка (чешского), омлет с шампиньонами, филе рыбы с гарниром и два бокала «Златой бризанты». Времени до поезда оставалось в обрез, и я попросил официантку рассчитать меня быстро. Итог составил – 185 крон, 5 крон для пани. Безумно дешево для ресторана. В московских ресторанах только один коньяк будет стоить 200 руб.

В ресторан «У Марушки» посетители из местных заходили с собаками и детскими колясками. На двери была вывеска «Злая собака». И действительно, огромная черная псина лежала в проходе, но ни на кого особо не обращала внимания. В оформлении ресторана был использован ретро-стиль, старые столы и стулья. В потертых шкафах и на подоконниках стояли радиолы и радиоприемники, старая посуда и пыльные бутылочки из-под выпитой в прошлом веке алкогольной продукции. Здесь же стояли пишущие машинки 30–40-х годов. Даже сломанный кинопроектор был водружен на тумбочку, в которую были напиханы старые пожелтевшие издания. На стенах висели старинные рекламные плакаты (подлинные).

Одна пожелтевшая вывеска на немецком привлекла мое особое внимание. На ней значилось Siguranza–Vetretung. Неужели осталась здесь с нацистских времен, а, может быть даже с эпохи Австро-Венгрии?

Думал ли я, что побываю в городах с такими оригинальными названиями, как Костелец у Йиглавы и Гавличков брод… (Гавличков брод до 1945 г. назывался Немецким бродом, но в эпоху дегерманизации чешских земель поменял название. Гавличек был известным журналистом середины XIX в., боровшимся против австрийского владычества.) Именно в этих городах мне пришлось делать пересадки из поезда на поезд.

В Костельце, поезд опоздал на целых 10 мин. Здесь не было высокой платформы. Как обезьяна я вскарабкался на высокую подножку поезда до Гавличкова Брода. Улыбающийся проводник в очках объяснил мне: насколько бы ни опоздал его поезд, пражский поезд подождет, чтобы пассажиры смогли совершить пересадку. И действительно, в Гавличковом броду поезд ждал. Его машинист, высунувшись в дверь локомотива, наблюдал, как я бегу вслед за подростками-туристами до нужной платформы.

Я залез в первый вагон. Он был мягким – по одной стороне ряд кресел, одно напротив другого, по другой – четырехместные купе, как в йиглавском поезде. Я воспользовался удобным столиком и стал писать дневник. Это занятие прекрасно убивает время – 2 ч до Праги прошли почти незаметно.

Совсем не трясло, как в поезде из Духцова. Одна из пассажирок положила ноги без носков на противоположное кресло. Рядом с ней на специально расстеленной подстилке мирно спала собака без намордника. Видимо, здесь такое не возбраняется.

Я вышел на Смиховском вокзале. От него вела прямая линия метро до моей станции Лужины.

Когда я открывал своим ключом дверь дома, то увидел на втором этаже голый торс соседа. Он что-то разогревал в микроволновой печи. Когда я поднялся, сосед уже бесшумно удалился. Мой сон был сладким…

Итоги прошедшего дня:

1. Хотел посмотреть два объекта ЮНЕСКО, но в результате толком не посмотрел ни одного.

2. Сломалась камера так, что уже не починить.

3. Вчерашняя черная кошка сделала свое черное дело.

28 июня, или Ужасы Терезиенштадта

Утром долго прособирался и вышел в результате поздно. А. просил созвониться не раньше 12 ч, с утра у него были дела. Созвонились, и я вошел к нему в офис примерно в 12 ч 30 мин.

Перед этим зашел в знакомый супермаркет «Флора» и купил себе нижнее белье. Приобрел также сигареты «Спарта» за 64 кроны, хотел подарить соседу как сувенир. Пачки «Спарты» были разных цветов в зависимости от крепости, я выбрал красный. Не знал, как по-чешски будет слово «красный» и сказал наугад «руже». Продавщица неожиданно резко поправила меня: «Червонны!» и швырнула сдачу в виде мелочи на прилавок…

А. работал за компьютером, заполнял анкеты. Выглядел очень занятым. Оказалось, что он забыл взять фотокамеру, так как поссорился утром с женой.

Мы прошли целых два квартала до его припаркованной машины. По дороге была Виноградная улица, по словам А., самая красивая в Праге. Он предался воспоминаниям:

– В первый раз меня в составе советской туристической группы завезли в Чехию в 1988 г. Мы останавливались в гостинице именно на Виноградной. А потом была поездка в Брно…

Вскоре мы уже ехали по замечательному шоссе к Терезину.

А. рассказывал:

– По этой дороге я ездил из Теплице целых семь лет. Когда дул сильный ветер и шел снег, было очень опасно. Я часто с ужасом чувствовал, что засыпаю за рулем. Так я решился взять кредит на квартиру в Праге.

Мы свернули с большой дороги, но видимо А. что-то перепутал и вместо Терезина мы выехали к огромному желтому замку, который давно стоял без ремонта.

Мы долго петляли и, наконец, выехали на ту дорогу, на которой был указатель на Терезин. Мы отъехали от этого указателя довольно далеко, и я забеспокоился:

– Мы, наверное, поехали не в ту сторону. Должен же быть еще хоть один указатель на Терезин?

– Только не у чехов, – отвечал А. – Они считают, что и так все знают, где что находится. (В этот день я услышал от него много критических слов в адрес чехов.)

Наконец показался Терезин. Справа от дороги стоял Малый Терезин, перед которым было кладбище. А прямо перед нами возвышались огромные стены из темно- красного кирпича военного города-крепости Терезиенштадт. Во времена Австро-Венгрии здесь находился большой военный гарнизон, а Малый Терезин служил военной тюрьмой.

Согласно Гашеку, в 1912 г. в Терезине судили Швейка за то, что он поставил свою подпись под антивоенной и неприличной надписью на стене: «Не пойдем мы воевать. На войну нам всем на…ть». Поскольку Швейк был идиотом, ему дали всего 6 недель военной тюрьмы.

Печальную известность крепость получила в годы Второй мировой войны, когда здесь находилось еврейское гетто.

Мы поставили машину на стоянку, купили буклет о Терезине (в продаже был только на немецком). Мы вошли в Терезин через одни из крепостных ворот. Вышли к музею. Входные билеты стоили недешево – 200 крон на каждого.

Музей располагался в бывшей школе. Эсэсовцы содержали в этом здании еврейских мальчиков.

Экспозиция включала многочисленные стенды с документами, вещами, художественными работами узников. Объяснил А., что это был выставочный лагерь для представителей Красного креста и мировой общественности. В 1944 г. здесь даже сняли рекламный фильм «Еврейское поселение» о том, как нацисты заботятся о евреях. Для евреев здесь были значительные послабления, по сравнению с лагерями уничтожения. Евреи Терезиенштадта имели еврейское самоуправление и Совет старейшин, театр, им разрешалось выпускать рукописные литературные журналы.

Но заключенные жили скученно в бывших военных казармах. Каждый пятый заключенный гетто погиб в его стенах. И самое ужасное – гетто было преддверием ада. Постепенно перенаселенный город-лагерь разгружали – транспорты увозили заключенных в Аушвиц (Освенцим) и другие лагеря уничтожения. Из более чем 87 000 людей, отправленных в эти лагеря, выжило только 4000.

Несмотря на свою всесильность, эсэсовцы все же очень не хотели, чтобы при погрузке в поезда вспыхивали бунты. Известен случай, когда целый транспорт евреев из Терезиенштадта был в Аушвице помещен в хорошие условия с приличным питанием и медицинской помощью. Врачи делали сложные операции тяжелобольным. И так продолжалось целых шесть месяцев. Люди успокаивались и искренно писали письма сородичам в Терезиенштадт, что у них все хорошо, чтобы они не боялись нехороших слухов и ехали в Польшу без боязни, что там их ждут не газовые камеры, а работы. Письма сыграли свою роль.

Потом в одну из ночей совершенно неожиданно, когда все спокойно спали, эсэсовцы и их подручные из заключенных-уголовников ворвались в бараки. Евреев дубинками загнали в грузовики и увезли в крематорий, где они были отравлены газом.

В большом темном зале на втором этаже терезинского музея стояли круглые большие тумбы, похожие на театральные. На них шли строки из писем и дневников узников, частью на чешском, частью на немецком языке.

Я разобрал две записи на немецком. Передаю своими словами:

1) …Вчера увели мать с сыном в лазарет. Мать спустя время вернулась одна, а сын умер. Но место женщины занято вновь прибывшими.

2) …Умершие, больные и здоровые лежат вместе в экскрементах. И так ни один день.

Один стенд был посвящен театру-кабаре, который функционировал в лагере. Красочная афиша одного из спектаклей. Фото режиссера театра, которого выслали в конце 1944 г. в Освенцим, где он растворился навсегда.

Некоторые известные деятели из узников Терезина сумели остаться в живых (по-немецки überlebt) даже в Аушвице.

По телевизору шли видеозаписи показаний бывших узников Терезина.

А. перевел мне с чешского несколько подписей под фото:

1) радостные судетские немцы открывают шлагбаум на границе перед военной техникой вермахта;

2) еврейские дети, выглядящие вполне здоровыми, играют на детской площадке в специальном лагере отдыха. Снимки были сделаны, чтобы успокоить мировую общественность, которую волновали условия содержания евреев в Терезине. Почти все дети, которые так радовались жизни на этом снимке, были уничтожены в газовых камерах. В живых остался только один;

3) одно из зданий Терезиенштадта (Подмокельские казармы) эсэсовцы приспособили под архив РСХА. Бумаги завозили два дня. Перед завозом архива всех узников, живших в этом корпусе, в целях разгрузки отправили на транспорте в лагерь смерти;

4) газовая камера, которая была построена в Терезиенштадте, но никогда не использовалась.

Целую комнату занимали стены с фамилиями тех, кто был выслан из Терезиенштадта на смерть, многие целыми семьями. Транспорты перестали отправлять лишь в 1944 г., так Майданек и Треблинка уже были заняты Красной Армией, а в Аушвице в ноябре по приказу Гиммлера взорвали три крематория. Последняя крупная акция в Аушвице по отравлению газом связана с именно Терезиенштадтом – в ночь с 28 на 29 октября были уничтожены евреи из терезинского транспорта.

Казалось бы, узники могли вздохнуть свободно. Но тут пришла другая беда – тиф. Под ударами Красной Армии немецкие войска откатывались назад, а эсэсовцы спешно эвакуировали заключенных из других лагерей. Многие попали в Терезиенштадт. И вскоре лагерь был переполнен. Началась повальная эпидемия тифа. Многие, кто рассчитывал дожить до Победы, умерли.

Когда Терезиенштадт заняла Красная Армия, советский комендант сразу объявил город на карантине.

А. был потрясен:

– Я бы никогда самостоятельно не заехал сюда в трезвом уме, только с тобой. Я многого из происходившего здесь не знал. Кто этим всем руководил?

Я рассказал А. о роли Гейдриха в уничтожении евреев, о совещании в Ваннзее в январе 1942 г.

– Да, ему жизнь отомстила. Он умер не своей смертью, – сказал А.

На отдельном стенде были размещены фото эсэсовцев, служивших в лагере. Почти везде – короткая строка после текста: казнен в Чехии, Австрии, Восточной Германии.

Мы вышли и прогулялись по улице, которая состояла из огромных корпусов, в которых в 40-х гг. размещались узники Терезиенштадта. Разбитые пыльные стекла в окнах. В этих зданиях давно никто не жил. Двери закрыты. Видимо, иногда открывают для групп туристов.

А. очень не хотелось идти в Малый Терезин, ему надо было ехать за творогом на ферму. Но я его уговорил: посмотрим только камеру Гаврилы Принципа и сразу назад. Наш билет за 200 крон был годен для посещения обеих крепостей. Короче, я уговорил А.

При входе в Малый Терезин я спросил у сотрудницы, проверявшей билеты, где находится камера Гаврилы Принципа – убийцы эрцгерцога Фердинанда. Она находилась в корпусе № 12, здесь содержались и организаторы убийства эрцгерцога.

Мы пошли печальною дорогою. Сначала я решил, что Малый Терезин был административным корпусом при Большом Терезине. Но в буклете было указывалось, что здесь в бывшей австрийской тюрьме находилась следственная тюрьма пражского гестапо. А в 1945–1947 гг. здесь содержались в заключении судетские немцы. Горе побежденным! Под давлением общественности президент Бенеш присоединился к решению лишить немцев недвижимости и выслать всех и навсегда в Германию.

Но сначала о том человеке, по вине которого началась Первая мировая война. Мы нашли камеру Принципа, которая располагалась в одноэтажном каземате первой слева от входа. Вошли в небольшое помещение (примерно 1,5×1,5 м), в котором не было даже окна. Дощатый пол, покатый белый потолок. Жуткая отрицательная энергия исходила от каменного свода. Здесь Принцип умер в 1918 г., когда до конца войны оставалось совсем немного. Сырой воздух не дал зажить глубокой ране от сабельного удара, который он получил при аресте. К тому же у арестанта, который до заключения отличался неплохим здоровьем, в сырой камере стала развиваться чахотка.

Принцип был боснийским сербом и принадлежал к сербской террористической организации «Черная рука». 28 июня 1914 г. эрцгерцог Фердинанд должен был приехать в Сараево. Босния совсем недавно – после венского конгресса 1878 г. – стала частью Австро-Венгрии. Австрийцы, как и до этого турки, местным населением считались оккупантами. На совещании террористов в Тулузе было решено убить наследника престола. Была подготовлена цепочка бомбистов из шести человек у набережной, где должен был проехать Фердинанд с супругой. Принцип стоял пятым.

Один из террористов швырнул под колеса открытого автомобиля бомбу, начиненную гвоздями, а сам бросился в реку. Было ранено несколько человек, но сам эрцгерцог не пострадал. Казалось, все было позади. Автомобиль отвез эрцгерцога в ратушу. Террористы ушли с набережной. Принцип переместился в другой район города и зашел в кафе выпить кофе. В это время эрцгерцог принимает решение ехать из ратуши в госпиталь, чтобы навестить раненых офицеров. Почему-то его не сопровождают полицейские. По дороге шофер поворачивает совсем не на ту улицу. Ему приказывают затормозить и развернуться. И (мистика!) автомобиль тормозит у того самого кафе, из которого в этот момент выходит Гаврила Принцип. Автомобиль и те, кто в нем сидит, ему хорошо знакомы. Ни секунды не сомневаясь, он достает револьвер и всаживает пули в эрцгерцога и его супругу. У него есть еще бомба, которую он не успевает бросить, поскольку его сбивает с ног случайный прохожий.

Результат этого покушения хорошо известен: Австро-Венгрия объявляет войну Сербии, другие европейские державы поддерживают либо одну либо другую из названных сторон, начинается Первая мировая война. В результате войны три империи остаются без императоров, Австро-Венгрия и Россия к тому же разваливаются. И после этого пускай доказывают, что имеет значение только коллективная воля, и один человек ничего не значит.

Гаврила Принцип был несовершеннолетним, и ему дали 20 лет тюремного заключения в Терезиенштадте, что, видимо, равнялось смертному приговору, так как сырые казематы убивали также верно, как веревка палача…

Далее с А. мы осматривали следы пребывания в тюрьме нацистов. Гестаповская тюрьма, которая как бы накладывалась на австрийскую, тоже впечатляла – комната, где принимали новых узников, лазарет с железными койками, следственные камеры без окон.

А. заметно погрустнел и подавленно произнес:

– Кошмар! В Чехии, если ты даже прожил здесь 5 лет, тебя все равно считают иностранцем. Хотя за этот срок человек уже полностью рвет связи со своим бывшим Отечеством. Представляю, как сюда свозили целыми семьями таких, как я, показавшихся немецким властям подозрительными.

К месту, где производились казни, нужно было идти через огромный полуподземный каземат. Его бойницы выходили на зеленый внутренний двор. Каземат имел бесчисленное количество поворотов. Кажется, уже виден свет в конце тоннеля, но выход оказывается зарешеченным, и тогда мы сворачивали в следующий отрезок коридоров.

А. неожиданно сказал:

– В таких коридорах во времена советской власти убивали, но стреляли не в затылок, а из темных окошек.

– Это было во времена НКВД, – уточнил я.

Вышли наконец на свет. Впечатление от прохода было непередаваемым. Словно мы тоже были узники и наконец-то вырвались на волю.

Дошли до виселицы, где устраивались показательные казни заключенных, осмеливавшихся бежать. Целый двор занимали два ряда карцеров (меня удивило, что в каждом был унитаз), в центре двора – памятная плита с названиями стран, чьими гражданами были содержавшиеся здесь заключенные.

А. настолько увлекся, что сам уже подробно старался все рассмотреть.

– И как эти эсэсовцы могли так обращаться с себе подобными? – задал он неожиданный вопрос.

– Им начальство сказало, что узники – это не люди, а законченные преступники и недочеловеки. Эсэсовцы соответствующе с ними и поступали.

Зашли в здание, где размещался, как было отмечено на схеме, кинотеатр СС. Теперь здесь крутят антифашистские фильмы о Терезиенштадте.

Справа от выхода располагался огромный дом, в котором жил комендант и его семья (теперь здесь музей), слева – казармы СС. За неимением времени нам не удалось осмотреть эти помещения. На одном из газонов перед музеем находился впечатляющий памятник – фигура девушки-подростка со связанными руками. На голову узницы был надет мешок.

Мы вышли из главного входа и осмотрели огромное кладбище узников гетто Терезиенштадта и Малого Терезина (всего 10 000 жертв). На памятниках погибших евреев были шестиконечные звезды. В центре стоял большой католический крест. Здесь же находился памятник смертникам, которые имели особый знак на одежде, который означал немедленный расстрел в случае необходимости. Их расстреляли по приказу из Праги 2 мая 1945 г. Эти люди были видными деятелями подполья или оппозиционерами. В этот день сдался гарнизон Берлина. Может и существовала взаимосвязь двух событий.

– Это сильно. Это надо знать, – сказал подавленный увиденным А.

По дороге назад А. не нашел поворот, который мог привести нас на ферму за творогом. Обычно он на ферму ездил из Праги, а со стороны Терезиенштадта не смог найти верный путь.

Он рассказал мне о нововведениях на чешских дорогах. Сейчас стали устанавливать радары, которые засекают превышение скорости, и данные о нарушении сразу поступают в муниципалитет населенного пункта, через который ехал нарушитель. Каждое нарушение соответствует определенному количеству очков. Сумма штрафных очков может стать роковой для водителя. Скорость проезда через некоторые деревни ограничена – всего 50 км/ч. Но ранним утром все несутся на высоких скоростях, так как никого нет. Но радарный контроль не дремлет. Мою знакомую лишили прав на целый год по вине этой радарной штуковины.

Когда подъезжали к Праге, А. показал: «А вот поворот на Лидице». Просить завезти меня в это печальное место в конце дня мне показалось нескромным. Человек и так из-за меня оставил без натуральных молочных продуктов свою семью…

Мы разошлись с А. у его дома. Я нанес последний визит в супермаркет «Kaufland» и еще раз отметил невысокие чешские цены.

29 июня, или Поездка в Чески-Крумлов

Вчера после Терезина я не поехал на автовокзал, чтобы купить билет на экспресс до Чески-Крумлова в 7 ч 55 мин, так как устал и морально, и физически после посещения гестаповской тюрьмы.

Утром билетов не было, так что всем советую брать билеты до этого города заранее, поскольку после Праги это самый популярный туристический маршрут. Мой любимый Райнер-Мария Рильке писал сто лет назад: «Если случай, жажда путешествий или кончина богатой тетушки приведут вас в Богемию, то не откажите себе в удовольствии провести денек в живописном городке Крумау». Так в австрийские времена назывался город Чески-Крумлов. Название «Крумау» происходит от немецкого krumm – кривой, извилистый. Меня, понятно, привела в Крумлов жажда путешествий.

Пришлось ехать в Чески-Крумлов на 8 ч 15 мин и совсем не на экспрессе, а на обычном рейсовым автобусе. Билет стоил 172 кроны. Автобус был набит битком. На многочисленных остановках постоянно подсаживались пассажиры, много школьников, большинство стояли в проходах и галдели. Японцы, несколько семейных пар, ехали с детьми, тащили с собой множество огромных сумок. Значит будут останавливаться в пансионе, подумал я. Так и надо передвигаться, если что-то хочешь изучить более внимательно. Японцы оказались продвинутее меня.

В 11 ч 30 мин я был на крумловском автовокзале. Обратный автобус на Прагу отходил в 19 ч 15 мин. Но когда я представил себе все эти безумные толпы школьников в одном автобусе, решил ехать только железной дорогой. Зашел в привокзальный буфет. Это помещение очень напоминало нашу советскую столовую доперестроечных времен. Раздача рядом с кассой и обязательный алкаш в зале. Но можно было курить. Пепельницы на каждом столе – видимо завоевание чешской демократии. Я выпил пиво «Будвайзер» за 21 крону (на 10 крон дешевле, чем в Праге) и закусил большой баранкой с крупной солью. Баранка оказалась удивительно мягкой и вкусной.

Исторический центр был неподалеку, под горой, на которой стоял автовокзал. В «Информации» я взял карту города, а в книжном магазине купил две книги о Чески-Крумлове и о Южной Чехии, где я собственно находился. По карте сориентировался, где находится железнодорожный вокзал (Надражи–CD). Перешел по мосту живописную реку, которая отделяла город от княжеского замка, и понял, что вокзал находится на другой горе. Сам же город как бы лежал в котловине, через которую протекает узкой лентой река Влтава и как бы опоясывает город петлей. Вспомнилось, что в самой первой главе романа Гашека Швейк доверительно рассказывает сыщику Бретшнейдеру, что в Крумлове с моста во Влтаву прыгнул некий Богуслав по причине того, что у него плохо шла торговля поросятами.

По улице Трида Мира, которая спиралью шла в нужную гору, я прошел не менее 3 км, не торопясь. Сверху открывался чудесный вид на город, который, казалось, находился на острове. Здания Крумлова составляли неповторимый архитектурный ансамбль.

На вокзале у касс уже стояли, разумеется, непременные японцы и спрашивали что-то у кассира.

На стенах висело много расписаний отправления поездов, каких угодно, только не в Прагу. Но я знал, что поезд из Крумлова отправляется примерно в 18 ч. Мужчина-кассир был очень любезен, продал мне билет за 224 кроны и распечатал справку, где были написаны отправление и приезд моего поезда. Ехать по времени было дольше, чем на автобусе, но зато как удобно и даже комфортно!

Только в 14 ч я был у замка. На осмотр Чески-Крумлова оставалось 3 ч с копейками. Вот он результат моего неблагоразумия – не купил заранее билет на экспресс и потерял примерно 1,5 ч времени…

В XIII в. здесь жили чешские князья из рода Витковцев.

В начале XIV в. наследниками Витковцев стали их родственники Розенберги (по-чешски Рожмберки). При них это место получила статус города. Триста лет Розенберги правили здесь. На стенах замка и просто на улицах можно увидеть пятилепестковую розу – символ могущества рода. При Розенбергах город пережил свой максимальный расцвет. Ими выстроена уникальная розовая башня в стиле ренессанс, составляющая единое целое с замком. Сам замок из готического был перестроен в ренессансный.

Поскольку род Розенбергов угас, в 1622 г. Габсбурги передают замок Эггенбергам. Новые хозяева замка сосредоточились уже на создании великолепных интерьеров замка.

Последними хозяевами замка были Шварценберги (до 1945 г.), родственники жены последнего из Эггенбергов. Это был богатейший австрийский княжеский род, соперничавший по знатности и богатству с Лихтенштейнами. Как и в Леднице, в крумловском замке чувствовалось присутствие недавних хозяев. На гербе Шварценбергов – голова запорожца, которую заклевывает насмерть черный ворон (может быть, напоминание об обороне Вены в XVII в. от турок и их союзников – запорожских казаков). Под копытами коня руководителя венской обороны короля Яна Собеского лежит такой же запорожец (см. памятник королю в парке Лазенки города Варшава). Напомню, один из Шварценбергов командовал в русском походе Наполеона правым флангом, который наступал на Украину. А до этого, разумеется, сражался против Наполеона.

Осмотр замка состоял из трасс А и В, каждая за отдельную плату. Я купил билет за 160 крон на трассу А. По одному человеку туристов не пускали. Надо было немного подождать немецкую группу. Целый час я осматривал помещения замка вместе с немцами. Там есть что посмотреть, рекомендую всем.

В одном тесном зале случайно задел немку сумкой, висевшей у меня на плече. Сразу извинился: «Verzeiung». Она мне ответила просто волшебно: «Kein Problem» и улыбнулась…

Самое запоминающееся в замке – дворцовый театр в стиле рококо. Зрительный зал театра известен во всем мире под названием «Зал масок». Здесь нарисованы на стенах 125 фигур в реальный человеческий рост – зрители и персонажи итальянской комедии дель арте (Арлекин, Пьеро, Коломбина). Фигуры изображены в ложах, словно они вместе со зрителями в зале собрались смотреть постановку. Некоторые обращены к сцене, другие как бы беседуют или рассматривают зрительный зал. Театр построил в конце XVII в. один из Эггенбергов.

Фотографировать в театре было нельзя, но один немец все щелкал своей камерой, не желая слушаться экскурсовода, невысокую черноволосую даму средних лет.

В немецкой группе были и 15-летние школьники, в основном мальчики. Две девочки ходили, взявшись за руки.

Забыл сказать, что в тот день стояла самая прекрасная погода. Я прошелся по Плащевому мосту, который соединял город с замком. И еще восхитился панорамой города. Видел и медвежий ров, где, по княжеской традиции, жили медведи.

После замка я спустился в сам город, великолепный и восхитительный. Здесь смешались готика, ренессанс и барокко. На центральной площади стоял, как и следовало ожидать, чумной столб. И сам город вместе с замком был как бы единым произведением искусства. Сюда, конечно, нужно приезжать минимум на два дня.

Можно было найти еще один княжеский театр в стиле барокко, посмотреть парк с фонтанами, но я пошел в заранее намеченный ресторан.

Ресторан на подходе к замку я наметил сразу при первом проходе сквозь Крумлов. Он назывался «У Швейка». Здесь были неплохие сувениры, например целый набор прозрачной посуды с изображением Швейка. Но я пожалел свое натруженное плечо и решил, что все это куплю завтра в пражском ресторане «У Калиха (У чаши)», что на улице На Боиште. Я ошибся.

Я сел у окна, из которого был виден город. В прейскуранте были указаны блюда, почти каждое из которых связано с каким-нибудь персонажем знаменитого романа Гашека. Я заказал сливовицу, борщ по рецепту повара Юрайды, мясную смесь кадета Биглера с рисом, два бокала темного пива «Велкопоповицкий козел». Риса принесли огромную порцию. Я напился и наелся до отвала. Обед обошелся всего за 370 крон (и это с 10% надбавкой за услуги). В Москве примерно такой же обед в фольклорном ресторане «Тихий Дон», что на Солянке, обходится в 1000 рублей.

В 17 ч 20 мин я рванул на вокзал. Нашел более короткий путь – по уходившей отвесно вверх лестнице с множеством маршей и бесконечным количеством ступенек. После пива этот подъем дался мне не просто. С жуткой одышкой я выбрался наверх. У этого короткого пути чехи, разумеется, не поместили внизу никакого указателя. Пришлось посидеть немного на лавочке и отдышаться.

На вокзале я был в 17 ч 45 мин – даже раньше, чем рассчитывал. На низкой платформе этот же поезд ожидали вездесущие японские девушки, три русские дамы с упаковкой баночного пива, молодая пара чешских туристов. Поезд опоздал, как это водится у чехов. Я подумал: не этот ли вокзал снял Иржи Менцель в своем оскароносном фильме «Поезда под пристальным наблюдением» (1966). Там по сюжету молодой человек, вчерашний школьник, работает в конце войны на станции, пропускает немецкие военные поезда. Картина снята в моем любимом жанре трагикомедии. Всем рекомендую посмотреть.

В Ческе-Будейовице наш поезд, видимо, прицепили к другому локомотиву и отогнали задним ходом на другой путь. По пути в мое купе сели три туриста в шортах с огромными рюкзаками килограмм по 25. Они всю дорогу разговаривали и смеялись. Их чешский был для меня совершенно непонятен, понимал только пару-тройку слов типа «добже».

Один раз зашла женщина-контролер в строгой униформе. Даже фуражка у нее была нахлобучена, как у тюремного надзирателя. Она снова, после Чески-Крумлова, жестко потребовала у меня билет. Я долго его искал по карманам и в своей сумке и, слава Богу, нашел. Но злобный взгляд контролера все равно не смягчился…

Уже в ночи я приехал в Прагу. Завтра мне предстояло попрощаться с этим городом.

30 июня, или Последняя прогулка по Праге

В этот день я хотел закупить сувениры. М. взялась оказать мне в этом помощь.

Мы встретились с ней на станции метро «I.P. Pavlova». Она сказала, что название станции произносится с ударением на последний слог. М. отдыхала под Липно целую неделю и немного загорела. Два дня были жуткие ветра и дожди, и М. приходилось сидеть под крышей. Кажется, она там отдыхала со своим приятелем-садистом.

Мы пошли в знаменитую пивницу «У Калиша» («У чаши»). Эта пивница воспета Гашеком в романе «Похождения бравого солдата Швейка». При входе купили сувениры: М. – брелок в подарок папе, а я – два коробка спичек, стакан, тарелку (все вещи с рисунками Й. Лады, первого иллюстратора романа о Швейке). Над нами навис администратор и настойчиво не хотел отпускать. Все уговаривал зайти что-нибудь выпить и закусить. М. заранее предупредила меня, что здесь очень дорого, и мы отказались.

В этот час в пивнице никого не было. Интерьер был великолепен – стены отделаны коричневым деревом (дубом или другим деревом под дуб). Зашел в туалет. Очень узкие кабинки. На белых дверях изнутри были надписи, в том числе, конечно, и по-русски типа: «Мы были здесь. Вася и Петя из Химок».

М. удивлялась: «В этой пивнице, когда ни зайдешь, практически нет посетителей из-за умопомрачительных цен. Наверное, пивница на дотации, раз не прогорает».

Потом я показал М. супермаркет «Флора». Купил там для своей племянницы футболку, кеды, летние брюки – все оливкового цвета и в стиле ретро с надписью «Нью-Йорк. 1964». М. купила сувениры для своих родных, живущих в Москве. Сувенирную продукцию должен был передать я. М. магазин очень понравился, она не была в нем раньше. Я пошутил: «Приезжай в Прагу почаще, я тебе тут все покажу».

Мы пробыли во «Флоре» не менее 3 ч, даже пообедали в местном «Макдональдсе». М. уговаривала меня сходить на Карлов мост, дотронуться до изображения женщины и собаки на бронзовых досках под памятником Иоганну Непомуцкому и загадать желание. «Это проверено, – сказала она, – на 100 процентов помогает, да я и сама обновлю желания». Я поддался уговорам.

Мы доехали на метро до станции «Малостранская», где в ближайшем магазинчике я приглядел кафкианские сувениры. Купил футболку с рисунком Кафки за 299 крон, ластики и зажигалку с кафкианской символикой. Когда выбирал футболку, дух Франца Кафки присутствовал рядом. Я называю свой размер продавщице – XXL. Она вытаскивает футболку с большим знаками XXL спереди и сзади. Я недоуменно спросил: «А где Кафка?» Ответом мне был дружный хохот М. и продавщицы. Оказалось мне показывали образец, по которому я должен был решить, налезет ли на меня равновеликое изделие с рисунком Кафки.

По дороге я выразил желание утопить с Карлова моста во Влтаве свой сломанный фотоаппарат «Зенит». (Я уже утопил один неисправный «Зенит» с моста Александра III в Париже.) М. удивилась и сказала, что меня могут забрать за нарушение общественного порядка переодетые полицейские, которых всегда полно на мосту. Тогда я предложил швырнуть камеру с соседнего моста.

Мы подошли к Влтаве за новым музеем Кафки. Место было тихое с видом на Карлов мост. Я мгновенно решил совершить обряд утопления именно здесь. Слева от нас на воде плавали лебеди, справа – сидела парочка влюбленных, которые были заняты друг другом. Улучив момент, когда на нас никто не смотрел, я ухватил камеру за ремешок и резким рывком забросил ее далеко в реку. М. громко смеялась. А ведь это были похороны верного друга. Про себя я сказал эпитафию, подобную той, что когда-то говорил в Париже: «Прощай мой друг! Ты верно служил мне почти пять лет. Лучше лежать на дне знаменитой реки, чем в пыльном шкафу среди рухляди».

Потом мы пошли к памятнику Непомуцкому загадывать наши желания. Барельефы женщины и собаки руками туристов были отполированы до блеска. К ним стояла очередь, включая, конечно, японцев. Что я загадал, догадайтесь сами: то ли чтобы все люди были счастливы, то ли чтобы Гагарин вдруг ожил?

В одном из магазинчиков у Карлова моста мы купили еще одну футболку с надписью Praha для моей племянницы.

Я предложил дойти до Вацлавской площади, где мне понравился ассортимент книжного магазина. Предложил доехать на метро. Но М. обещала вывести меня на площадь короткой дорогой. Однако мне эта дорога не показалась близкой.

Я купил за 289 крон очень приличный альбом о Праге на русском: фотографий было много, текста тоже. У Карлова моста подобный альбом стоил от 395 крон и выше.

Ноги после прогулки по пражским булыжникам устали так, что я готов был рухнуть на землю. Одна из моих сумок сделала плечо деревянным, вторая тоже была нелегкой. Я упросил М. посидеть несколько минут на лавочке, коих было много на Вацлавской площади. М., как бывшая теннисистка, была удивлена моей немощи. Я умирающим голосом напомнил своему быстроногому проводнику о своем не слабом вояже по Богемии и Моравии и о вчерашнем двукратном взбегании на гору в Чески-Крумлове.

Я предложил пообедать, на этот раз серьезно, но так чтобы столики стояли на открытом воздухе. М. минуту размышляла, а потом оттащила меня с сумками в ресторан «22», который был в одном из переулков, отходивших от Вацлавской площади. В ресторане сидело много народа, но свободный столик нашелся. Мы заказали: я – бехеровку, фанту и лазанью, М. – что-то птичье и минералку. За соседним столиком сидела супружеская пара с ребенком. Бехеровки мне не хватило, и я заказал еще порцию. Мы читали друг другу свои стихи. М. оказалась неплохим поэтом – ее стихи были коротки и проникновенны. Она прочитала одно незаконченное стихотворение, где шла речь о том, что она жила не так, как ее сверстницы, которые выходили замуж, рожали детей, разводились. А в конце недоконченная мысль: «А я была такой беспечной…». Я предложил рифмованное завершение: «Что часто думала о вечном». М. понравилось, но в окончательном варианте ее стихотворение было без моей строки. (Узнал об этом через полгода, когда М. приезжала в Москву.)

Мы пили за мое возвращение в Москву и за отлет моего самолета.

Когда в перерыве я вышел в WC, то бросил взгляд на соседний столик. Дама удивленно и, приоткрыв рот, смотрела на нашу парочку. Я вспомнил, что с той стороны слышалась русская речь пополам с чешской. Да, от наших соотечественников не спрятаться нигде.

Счет за обед составил 437 крон. В Москве он был бы намного больше.

Мы пошли к станции метро «Мустек». М. было пора возвращаться в свое жилье за городом. Расставаться было грустно, но мы все же расстались, обещав друг другу писать по Интернету.

На следующий день в аэропорт меня довез А. В Москву я долетел без приключений…

Подведение итогов

Остались неувиденными три объекта Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО – замок в городе Литомышль (Моравия), историческая деревня Голешовице (Южная Чехия), церковь Яна Непомуцкого на Зеленой горе (Моравия). Может быть, случится чудо, и я посещу Чехию снова. Вот тогда я устремлюсь к непокоренным объектам.

Не обошлось и без потерь в гардеробе. Подошва одной из моих новеньких кроссовок «Рибок» (только купил перед отъездом в Чехию) протерлась так, что в дыру можно было просунуть палец.

Даю бесплатный совет всем, кто еще не был в Чехии: по булыжникам Праги гуляйте в старой обуви!