…Покинув Абомей в два часа пополудни, мы поняли по скорости движения, что до Котону доберемся уже к пяти. Времени было достаточно для того, чтобы посетить Ганвье – «Бенинскую Венецию». Как известно, «венециями» называют в народе все поселения, стоящие на воде. У нас в России и Петербург – Венеция, и Вышний Волочек. На Дунае Венеция – село Вилково. Внешнего сходства, разумеется, никто не ищет. Дело ведь в принципе. В адриатической Венеции укрылись последние римские патриции в поиске спасения от варваров, захвативших Рим и Равенну. В Дагомее в XVII веке люди искали спасения посреди озера Нокуэ от алчных и жестоких королей, наживавшихся на работорговле. Скорее всего народ тофину, который и основал на озере пловучую деревню Ганвье, защищали не только воды озера, но и их духи-покровители или чудовища, живущие в озере. Версия о том, что дагомейские солдаты боялись воды, а потому не трогали тофину, не совсем разумна. Да, негры в тропической Африке не умеют плавать; водоемы всегда представляли опасность из-за живущих в них тварей, но лодки-то они умеют делать! Вероятно, Ганвье оставили в покое из-за того, что озерная рыбка очень хороша, а деревня эта – крупнейшая из рыбацких во всей Африке, и лучше у хорошего рыбака рыбу покупать, чем сделать из него плохого раба.

Лодка с мотором арендуется безо всяких осложнений на берегу озера, у рыбацкой пристани. Взимается плата за посещение деревни, и вместе с лодкой трехчасовая экскурсия в Ганвье обходится на 10 человек примерно в 200 Евро. Деревня находится далеко от берега, с него её не видно. Плывем к ней сначала по потокам в камышах, потом по открытой воде. Мимо нас проплывают пироги с рыбаками и рыбачками. Они в широких круглых соломенных шляпах; при виде фотоаппарата отворачиваются. Еще на пристани я заметил, что фотографироваться тофину откровенно не любят. Сильны в их вреде «пережитки средневековых суеверий», как написал бы корреспондент какой-нибудь советской газеты во время оно. Сейчас-то оценки изменились: в «пережитках» находят особую привлекательность, самобытность, «экзотику». Именно эти «пережитки» и питают туризм в Бенине.

Деревня Ганвье напоминает по площади достаточно большой город. Пироги под наполненными ветром разномастными парусами идут к Ганвье торжественно, словно купеческие каравеллы к Дубровнику или к той же Венеции. Ганвье окружают «загоны» для рыбы – что-то вроде местных «огородов». В «Бенинской Венеции» живут около двадцати тысяч человек. Правда, наибольшего скопления людей на пловучем базаре мы не увидели; приехали поздно и не в тот день. Однако общее представление о жизни в Ганвье получили. Все дома стоят на сваях. Есть пара-тройка фанерных гостиниц, несколько сувенирных магазинов и кафе. Передвигаются местные жители, понятно, на лодках. Торгуют тоже с лодок. Судя по всему, на озере нежарко. Легкий ветерок продувает жилища насквозь, создавая прохладу внутри. Во время тропических ливней вода в озере Нокуэ поднимается, но не катастрофически. Иными словами, Ганвье – не самое худшее место для жизни.

Самое худшее место для жизни в Бенине – Котону. Большой портовый город, по бенинским меркам настоящий мегаполис. В Бенине самый массовый вид транспорта – мотороллер. Если бы им был велосипед, было бы гораздо лучше. Воздух был бы чище. Но, как известно, даже в велосипедной Юго-Восточной Азии жители перешли на «велосипед с мотором», отчего большие города стали напоминать зловонную клоаку. По моим радикальным убеждениям, всякий мегаполис – хаотичное нагромождение человеческих особей, отравляющих друг друга выхлопными газами. Нет чтобы на природе жить, как нормальные люди, рассеявшись по местности, никому не мешая и никого не отравляя. Но все прут и прут в большие города в тщетной надежде, что можно именно в них жить «по-человечески», с телевизором, холодильником, ларьком со жратвой по соседству… Ладно, не слушайте антиурбанистические и антиглобалистские ворчания старого брюзги, и наслаждайтесь Бенином и вдыхайте выхлопной туман Котону!

В Котону мы задержались на одну ночь. Говорят, в городе происходит «бурная ночная жизнь», но я особо не питаю к данному феномену интереса ни в Африке, ни где бы то ни было, а посему ничего о ней сказать не могу. Отужинав неизменными макаронами (как универсальным блюдом, доступным поварам во всех без исключения бенинских отелях) и выпив откровенно хорошего бенинского пива (“Guinness” местного разлива), я еще раз поразмышлял о том, что путешествие в Африку – это путешествие во времени. “Back to USSR”. Официантка в гостиничной столовой была вульгарна и ленива, а повар безнадежно туп; оба они были удивлены и даже раздражены, что кто-то в восемь вечера заказывает у них ужин на несколько персон. Судя по их меланхоличным движениям, марихуанистая «ночная жизнь» Котону протекает нон-стопом даже здесь, в этих благообразных гостиничных пенатах, вдали от шумных портовых кварталов…

Утром мы выезжаем из Котону и несемся по прибрежной равнине в сторону Порто-Ново. Вернее, мы думаем, что несемся именно в его сторону. Справа колышутся кроны масличных пальм; за ними сереет Гвинейский залив. Наш водитель – ездок отчаянный. Ночь в Котону не прошла для него даром – на спидометре стрелка дрожит на 120 км/ч. Какие-то люди тревожно машут нам руками. Людей становится все больше, руками машут энергичнее и что-то кричат. Неожиданно мы останавливаемся у шлагбаума. Нас предлагают снять вещи с багажника и отнести в здание таможни. Ничего не понимаю… Что это, в столицу Бенина пускают с паспортным контролем и таможенным шмоном? Ситуацию проясняет плакат с бодрым «Welcome to Nigeria!». Да, нас приглашают в страну, где несколько лет тому назад похитили, оскопили и продали в гарем в качестве евнуха одного парня с Украины, который поддался на объявление о наборе рабочих на стройку в Лагосе. Я когда рассказываю этот эпизод, всегда смеюсь. Парню не до смеха; если он смеется, то уже другим голосочком, но подумайте сами: какого нужно быть ума, чтобы поверить в то, что в Нигерии могут потребоваться белые рабочие?

Со смехом мы разворачиваемся и едем обратно, до того места, где мы пропустили поворот на столицу. Там нас останавливает полицейский патруль и важный сержант просит спустить с багажника наши вещи. К счастью, в них рыться не стали. Наверное думали, что вещами было заложено нечто «запрещенное»: пусковая ракетная установка или на худой конец труп. Справедливости ради надо сказать, что во время нашего путешествия по Западной Африке особых придирок со стороны полиции не было. Фарида арестовали один раз, но за дело: он вздумал фотографировать помятые бочки на дороге, а это оказался блок-пост. Отделался штрафом в 10 евро. Если бы узнали, что он в Казани уважаемый человек, разводит павлинов у себя в имении, то разули бы по полной – взяли бы все 15!

В Порто-Ново въезжаем через мост. Сразу видно, что город был столицей европейской колонии – над ним поднимаются башни церквей. Вся архитектура пронизана «колониальным» шармом начала ХХ века. Конечно, можно меня осудить за то, что я повсюду ищу этот «шарм», но пусть осуждающие оставят свою неуместную «политкорректность» при себе. Да, я собирал марки «колоний», оттого и люблю всё, что с ними связано, равно как и романтику эпохи Великих географических открытий. Что-то подсказывает мне, что «колониализм» был не во всём так безусловно плох…

Работорговля – это плохо. Об этом рассказывает музей «Да Сильвы», расположившийся в самом шикарном здании города. Он был создан стараниями афро-бразильцев, вернувшихся в Дагомею после отмены рабства в Бразилии. Их возвращение можно назвать единственным эпизодом такого рода – негры из Америки с большой неохотой возвращались назад по двум причинам. Первая заключалась в том, что их уже никто не ждал – родственные связи были прерваны. Вторая была совсем банальна – недостаток средств для возвращения на прародину. Однако те бразильцы, что возвращались, были не самыми бедными. Рабы в Бразилии пользовались достаточно большой свободой, и многие впоследствии стали успешными коммерсантами. «Возвращенцы» построили в Порто-Ново церковь в эклектичном «бразильском» стиле, позже, правда, обращенную в мечеть.

Первоначально Порто-Ново назывался Аджао (Аджаше). Он был основан фонским вождем Теагбанлином (Атеагбалином) около 1610 года на ьберегу реки Веме, после междоусобной борьбы со своими братьями. Атеагбалин возглавлял племя фон под названием «гунну», которые пришли с пограничной территории между Бенином и Того в Дагомейскую область Аллада. В новом городе была основана «королевская династия», которая закончила свое формальное существование в 1976 году со смертью последнего «короля Порто-Ново» Алохинто Гбеффа, на заре социалистической эры в Бенине.

Королевский дворец в Порто-Ново (Музей Онмэ) не производит впечатление королевского дворца в нашем понимании. Скорее он напоминает большой хутор. Короли Порто-Ново, сначала активно сотрудничавшие с португальцами во взаимовыгодном деле работорговли, а потом первыми в Бенине перешедшими под французский протекторат (1863 г.) и бывшие союзниками французов в борьбе против дагомейского царя Беханзина, жили скромно. Если они разочаровывались в жизни или верноподданные разочаровывались в них самих, они уходили в небольшую комнату, на двери которой висит знак «кирпич». Там короли умирали от угрызений совести или от смертной тоски. Происходило это быстро. Скорее всего, для верности деля и убыстрения процесса в ход шел тот предмет, который и изображен на запрещающем вход знаке. Тоффа, последний «независимый» король Порто-Ново, похоронен тут же, в одном из залов дворца. Дворец состоит из нескольких внутренних дворов, в одном из которых есть даже купальня для особ королевских кровей.

Королю Тоффе стоит памятник рядом с кафедральным собором, построенным французами в начале ХХ века. Фигура Тоффы могуча (на памятнике), но неуместна, на мой взгляд. Он даже хуже гетмана Мазепы и героя украинского народа Степана Бендеры – он просто продал свою родину, и всё. Коллаборационист. Агент международного империализма. Иуда Искариот.

В Порто-Ново есть любопытный Этнографисекий музей. Он находится в здании колониальной постройки 1920-х годов. В музее можно познакомиться не только с бытом фонов, но и с разными «шаманскими штучками», вроде системы гадания на ракушках каури. В музее большая коллекция йорубских масок «геледе». Эти маски надевались сверху на голову и изображали божеств, духов, животных и целые сценки из повседневной жизни. Представления с масками геледе проводятся весной. Все танцоры – мужчины, но изображают женщин. Это такой своеобразный ритуал в честь «женской сущности» во Вселенной, «женского», как наши казаки говорят. Нигерийские йорубы и бенинские фон – двоюродные братья, поэтому ритуалы и представления о мире у них схожи.

В Порто-Ново мы захотели купить настоящий антиквариат. Столица, как никак. Вокруг нас все время крутился дяденька, выполняя функцию добровольного помощника нашего гида. Его добрая воля подогревалась ожиданиями, что мы купим что-нибудь в его «антик-шопе». По окончании всех культурных мероприятий мы нанесли ему визит вежливости. Живет он в городской квартире на первом этаже трехэтажного дома. Комнаты довольно просторны. Санузел большой и довольно чистый. Одна комната превращена в склад старых вещей. Там пахнет паутиной и древностью, как пахло на наших старых чердаках до той поры, пока антиквары не бросились искать на них «старьё». Деревянные скульптуры и маски свалены в кучу вперемешку со сломанной мебелью. Рыться во всем этом уже не было желания; мы купили несколько бронзовых фигурок и откланялись.

Из Порто-Ново, не теряя времени, мы поехали в Уиду, к колдунам Вуду. «Ночь живых мертвецов» будоражит воображение. Скоро полнолуние и мы должны успеть к самому зловещему ритуалу. Мы буквально влетаем в Уиду, и на перекрестке, где стоит «Дерево забвения», узнаем, где тут воскрешают мертвецов.

— Еще не время! Приезжайте попозже! – отвечает нам старуха с остекленевшими глазами, и мы направляемся в Музей Уиды в бывшем португальском форте.

Когда в прежние времена работорговли невольников отправляли на заморские плантации, они должны были обойти девять раз вокруг него, чтобы забыть всё, что было в прежней жизни. У женщин память короче, и они обходили дерево семь раз.

А всё начиналось с португальского форта, который построили в 1721 году, за шесть лет до того, как Уида была завоевана дагомейцами и вся торговля рабами и все преимущества торговли с европейцами перешли к Дагомее. Португальцы плавали вдоль берегов Бенина еще в XVI веке и были первыми, кто создал фактории в Гвинейском заливе. Любопытный факт: они были первыми, кто пришел, и последними, кто ушел из Бенина. При французах форт, в котором располагалась католическая миссия, равно как и первая в Дагомее школа, оставался собственностью Португалии. После провозглашения независимости португальцев из форта всё-таки «попросили», и они в отместку подожгли его. После реставрации, однако, форт выглядит как игрушка: белые стены с торчащими кое-где пушками, цветники. Посредине форта находится основное здание, в котором располагается музей, а чуть поодаль, рядом с художественной композицией из пушек – церковь. В музее не так много подлинных вещей. Остался от португальцев сундук и кое-что из керамики. По стенам развешаны репродукции старинных карт и видов Уиды. Также представлен план в разрезе невольничьего корабля, наглядно показывающий, как в трюмах размещались рабы. Вообще через Уиду было вывезено таким образом около миллиона человек. При этом ндо иметь ввиду, что рабы «экпортировались» не только в Америку, но и в Африку тоже – в Капскую провинцию, населенную бурами. Из музея мы отправились в «Храм питонов». Он находится за невысоким забором, и состоит из небольших домиков, в самом большом из которых эти самые питоны и живут. Говорят, по ночам они расползаются по домам местных жителей, и бывает от этого в домах большая радость. Для меня была радость, когда я с одним из божественных питонов на руках сфотографировался. Культ змеи в Бенине особый и связан с многочисленными красивыми легендами, например, о «Радуге-Змее». То, что напротив Храма Питонов стоит католическая церковь, построенная французами, никого не должно смущать.

В Бенине вообще всё хитроумно переплетено в спиритуалистическом плане. Папа Иоанн-Павел II признал Вуду частью католической церкви. В общем и целом это закономерно – папина церковь переживает тяжелые времена потери паствы и доходов с реализации брелков и зажигалок с изображением Христа и стереоскопических икон Богоматери. Однако оговоримся сразу – Вуду в странах Карибского бассейна и Вуду в Бенине суть разные вещи при единой основе. Карибское и Бразильское Вуду претерпело сильное влияние христианства. С другой стороны, «христианизированное» Вуду было реэкспортировано из Бразилии теми, кому удалось в XIX-XX веке вернуться из Нового Света в этот. Впрочем, христианизация культа происходила в основном методом наложения вудуистского пантеона на христианский (хотя в христианстве нет «пантеона», но понятно, о чем идет речь: это как сравнение древнеегипетской Исиды с Богородицей).

Мы нашли место, где находится главный вудуистский храм. Неприметная улица. Банальный забор. Заходим во двор тихо. Туристская бесцеремонность сама жмет на затворы фотоаппаратов. Во дворе – круглая хижина, сплошь покрытая росписями. Отдельно стоит панно, на котором изображен кто-то черный, наверное, сам Легба. Выходят молодые люди, комплекцией напоминающие племянников завхоза 2-го дома Старсобеса из «Двенадцати Стульев». Говорят, что сегодня никаких церемоний не будет. Послезавтра, говорят, приходите – будет большая церемония Вуду (они проходят каждое полнолуние; самая главная церемония – Фестиваль Вуду — проводится 10 января). Фарид расстроен: он ехал в Бенин только для того, чтобы посмотреть на зомби. У нас, в России, Грабовой есть, но его посадили и можно надеяться на скорую амнистию. К тому же, его «воскрешение» не так драматично должно выглядеть, как здешнее. У нас нет времени, чтобы ждать церемонии – нужно еще добраться до аэропорта в Уагадугу, а для этого проехать через Того обратно в Буркина-Фасо.

Мы поехали на море. По дороге, по которой гнали рабов на корабли. 4 км отчаяния отмечены скульптурами вудуистких божеств, вреди которых мы выделили одну. Трехговолого мужика прозвали «Трехголовым одночленом». Дорога приводит к монументу, который называется «Ворота невозвращения». Здесь невольников сажали на корабли. Сначала их разбивали на партии на «Невольничьем рынке» рядом с домом крупного работорговца Франсиско де Сузы, водили вокруг «дерева забвения», затем – три раза вокруг «древа возвращения», посаженного добрым королем Дагомеи Агаджей для того, чтобы души проданных им людей возвратились после их смерти на родину. Потом гнали по дороге к морю. Немного к западу от «Ворот невозвращения» стоит памятник черным бразильским миссионерам, которые вернулись со Словом Божиим в Бенин после отмены рабства.

Мы едем вдоль желтого песчаного берега, мимо убогих рыбацких лачуг в пальмовых рощах, сплетенных из пальмовых же листьев. Километров через десять подъезжаем к местному «курорту» “Casa de Papa” («Отчий дом»). Трогательное название. Место дорогое, но один раз шикануть можно. Мы распределяемся по просторным светлым бунгало. Одни бунгало стоят на берегу моря, другие – рядом с лагуной. Место само по себе замечательное. Широкий пляж, уходящие за горизонт ряды пальм вдоль берега, тающего вдали в жарком мареве. Мы здесь всего одну ночь – завтра после полудня уезжаем.

Я стою на берегу моря. Светит почти полная луна. Позади, из одинокой лодки с надписью «Порт-о-Пренс» (столица Гаити), стоящей на пляже, светятся огоньки и поднимается дымок марихуаны. Где-то там, в Уиде, колдуны должно быть уже отбирают петухов для заклания во время церемонии. Послезавтра луна станет полной, и петухам отрежут голову, как трамвай некомпозитору Берлиозу.

Я как раз закончил читать В.Б.Иорданского «Звери, люди, боги», перекликающейся в названии с почти одноименной книгой Оссендовского. То, что касается мифологии фонов явыписал отдельно:

«Не менее интересен великий змей эве и их ветви – адафонов – Айило-Хведо. Его можно увидеть, верили они, в идее радуги или в отблесках света на воде. В мифах рассказывалось, что змей некогда носил в пасти божественную пару Маву-Лиса, когда они создавали Вселенную. После того, как их труд был завершен, Айидо-Хведо свернулся кольцом вокруг Земли. Он движется вокруг неё, приводя в движение небесные светила. По народным поверьям, именно могущество великого змея позволило Маву-Лиса придать форму мирозданию…Миф о сотворении мира фонов показывает, что они испытали культурное воздействие как материнской этнической группы – эве, так и йорубов. Из мифологии соседей они позаимствовали образ Одудувы, правда, превратив этого родоначальника йорубов в демиурга, а из мифологии эве – образы Маву и Лиса, луны и солнца. У фонов они становятся прародителями всех малых божеств – ведунов и людей. Последним из рожденных ими был бог-пересмешник Легба. Миф фонов рассказывает также, что Одудува первоначально создал двуполое существо Оду, и уж из его самооплодотворения возникло нечто беспредельно огромное – Земля. Он же породил Маву и Лиса (ударение на последнем слоге).

Эве иначе представляли себе возникновение Земли. Маву в их глазах — женское божество, живущее в пространстве где-то на востоке. Лиса, хамелеон, напротив, жил на западе. Как-то раз двум существам удалось соединиться, и из их любви родилась Земля — Aгe. Но это — не единственная версия. Согласно другим преданиям, Маву был верховным божеством-демиургом, а Лиса — его единственным ребенком. С помощью сына Мазу сумел многому научить людей.

Миф повествует: «Со своих высей Маву хорошо видел, что на земле все шло плохо и люди не проявляли ни интереса, ни выдумки к использованию того, что имелось на земле. Они не умели обрабатывать землю, ткать ткани, строить укрытия; они казались неспособными уладить малейшую проблему. Однажды Маву послал на землю свое единственное дитя — Лиса. В его руку он вложил кусок металла, не совсем такой, как сабля, известная сегодня дагомейцам, но все же способный резать. Маву держал его как жезл, когда создавал Вселенную. Этот кусок металла напоминал меч, называемый гугбаса, и, дав его Лиса Маву сказал, чтобы тот сошел на землю, расчистил лес и показал людям, как использовать металлы, чтобы они могли изготовлять орудия, которые позволят им добывать пищу, укрывать тело и строить жилища».
Далее миф повествует о том, как Лиса вместе с богом молний Гуном спустился на землю и научил людей земледелию и ремеслам. В награду Маву отдал ему во владение солнце, откуда Лиса мог бы наблюдать за Вселенной. Лиса взял туда с собой своего друга Гуна.

Сколь же велики изменчивость, неустойчивость мифических традиций, если и Маву и Лиса выступали, как видим, в самых различных ролях, в самых различных обличьях — от демиурга до хамелеона. Эта зыбкость народных представлений была, по-видимому, обусловлена разобщенностью народа, отдельные ветви которого сохраняли и развивали самостоятельные версии мифа, унаследованного от праотцов, а также силой духовного влияния соседних этнических групп. Вероятно, сказывалась и относительная слабость жреческой прослойки, которая могла быть заинтересована в унификации мифических образов и идей. И все же, как ни противоречиво видение народом своего пантеона, нельзя не заметить, что образы отдельных мифических сил при всей текучести не выходили за пределы определенных координат. В мифологии эве и фонов, если говорить о Маву и Лиса, такими постоянными координатами можно назвать идею о существующей между ними связи, их отождествление или близость с луной и солнцем, с женским и мужским началами. Очень устойчиво стремление видеть в Маву верховное, главенствующее божество, а в в Лиса символ которого — хамелеон,— культурного героя помощника бога-творца. В Дагомейском королевстве изображения хамелеона встречались повсюду — на барельефах, украшающих дворцы, в настенных росписях, в изделиях из меди и серебра.

Культ змея приобрел удивительно выразительные очертания у некоторых народов старой Дагомеи. Там же он и был замечен первыми европейскими путешественниками, воображение которых поразил чрезвычайно. Рассказывались самые невероятные истории. В уже упоминавшейся французской книге XVIII века утверждалось, что поклонение зноем распространилось в приморском городе Уида после того, как во время сражения его армии с армией царства Ардра из рядов царских воинов выступил огромный змей и перешел па другую сторону. Великий жрец взял его в руки, и вся армия Ардры бросилась на колени. Французский автор писал далее: «У змея есть жрецы и жрицы; последние сначала становятся его супругами, и он тщательно отбирает самых красивых. Он внушает им род безумия, требующего самого бережного обращения и которое он один способен излечить. Родители девушки, в которой при виде змея обнаруживаются эти симптомы, отводят ее в храм, где она остается много месяцев. И ими оплачивается её содержание. Дочери царя выпала честь понравиться змею, и она уединялась в его храме». Эти сенсационные сообщения, основывавшиеся на искаженных описаниях моряков и торговцев, не лишены, однако, элементов правды. В некоторых дагомейских городах можно было увидеть священных питонов еще в конце 1960-х годов, причем они оберегались специальными жрецами. Если питон, ускользнувший из храма, встречался прохожему, тот склонялся перед ним, посыпая голову дорожной пылью. Мертвого удава завертывали в кусок белой ткани и погребали как человека. Многие дагомейцы верили, что в змеях оживали их предки.

Вымысел и здравые наблюдения сочетались во многих свидетельствах и путешественников XIX века. К тому же в дагомейской культуре европейцы столкнулись со сложным и многоплановым образом священного змея. Потребовалось время для того, чтобы понять, катя в нем совместились представления о различных мифических существах, лишь выступавших под одной вещной оболочкой.

Наиболее успешная попытка распутать этот узел идей и представлений была предпринята американским исследователем М. Херсковицем, Ученый прежде всего выделил три различных мифических существа, единой ипостасью которых был змей. Первым оп назвал Айидо-Хведо, о котором записал следующий миф: «В начале мироздания, прежде гэм Мазу родила детей и прежде чем появился бог грома Согбо, змей Айидо-Хведо был создан тем, кто создал мир. В отличие от других ведунов, которые раскрыли группам сородичей, что им могут поклоняться люди, Айидо-Хведо не бог какой-либо семейной группы и не дитя пи одного из богов. Когда творец начал образовывать мир таким, каким оп существует сегодня, то его повсюду носил в пасти Айидо-Хведо, змей, который был его слугой. Там, где они останавливались на ночь, из экскрементов Айидо-Хведо возникали горы. Вот почему, когда человек раскапывает склоны гор, то находят богатства. И завершив задачу по сотворению земли, творец увидел, что поместил на нее слишком тяжелый груз, ибо было слишком много гор, слишком много деревьев, слишком много крупных животных. Что-то следовало предпринять. чтобы удержать землю от падения в море. И Айидо-Хведо попросили свернуться кольцом, взяв хвост в пасть, и лежать под землей словно мягкое кольцо, используемое мужчинами и женщинами при переносе тяжестей на голове. Но поскольку Айидо-Хведо не любил жары, творец отвел ему для жизни море. Для пропитания Айидо-Хведо ест железные брусья, которые творец поручил выковывать живущим в море красным обезьянам. Время от времени ему становится неудобно, и он немного движется. Тогда и происходят землетрясения».

В величественном сподвижнике творца нетрудно разглядеть черты, присущие вообще мифическому змею в народных культурах. Особенно ощутима его связь с водой: Айидо-Хведо нe любит жары, живет в море. Кроме того, в мифе обращалось внимание на мужской пол змея. Оба эти признака традиционны для священного пресмыкающегося. Не менее характерна и третья особенность Айидо-Хведо существовал в народном представлении в двух обличьях: как обитатель моря и как радуга, спутник бога грома Согбо. Он «относил молнии богов на землю». Само имя Айидо-Хведо могло означать, по наблюдениям ученого, либо: «Вы были созданы раньше земли и раньше неба», либо; «Вы находитесь сразу на земле и в небесах». Змей-радуга был огромен. По народным поверьям, его рост был равен по длине двойному расстоянию между землей и небом. Удар грома вызывался движением этого хвоста.

В возникновении в мифологии двух самoстоятельных ипостасей одного мифического существа нет ничего удивительного. Это отвечает устойчивой тенденции архаичного сознания превращать в отдельного мифического героя изолируемые свойства, черты или признаки мифологизируемого явления, природной стихии или зверя. В древней дагомейской культуре такой мифологизации, в частности, подверглось начало, которое называлось «дан». М. Херсковиц записал такое объяснение этого представления, «Все змеи зовутся „дан», но не все змеи почитаются. Ведун „дан» — это нечто большее, чем змей. Это жизненное начало, присущее всем гибким, извилистым и влажным предметам; все это вещи, которые свертываются и развертываются, скручиваются, передвигаются не на ногах, хотя иногда предметы „дан» перемещаются по воздуху. У радуги есть эти свойства, есть они и у дыма, и у пуповины, и, как некоторые утверждают, у нервов…». Нетрудно увидеть, что за этим описанием опять-таки проступают контуры древнего мифического змея, но понимаемого как носителя жизненной силы, более того — как сама эта сила. На этом уровне истолкования архаичный мифический образ трансформируется в божественную суть всего живого. Прошлое, однако, проглядывает в тех вещных деталях, вне которых это жизненное начало не способно существовать: во влажности, в гибкости, в змеевидности. Вот почему все змеи — это «дан», по «дан»— много шире и разветвление, чем представление о змее.

В городе Уида почиталась третья ипостась «дана» — змей «дангбе». По заключению ученого, этот «змей-жизнь» был мифическим предком основоположника дагомейского рода, осевшего в этом приморском городе. Архаичное сознание разработало довольно стройную систему связи человеческой личности с окружающим миром, прежде всего с коллективом сородичей и с мифическим пространством. «Дан» вписывался важным элементом в дагомейский вариант этой системы, По местным представлениям, до того как ребенок появляется на свет, духам следовало найти глину, из которой будет слеплено его тело, тело, в котором поместится его индивидуальная душа — «семедон». Роль «дана» состояла в том, что при рождении ребенка он низводил эту душу на землю. После родов пуповина младенца — а она также была носительницей «дана» — зарывалась в землю под масличной пальмой, и это дерево становилось личной собственностью новорожденного, даже если он был рабом. Каждый дагомеец сохранял со «своей» пальмой особую связь. Правда, если дереву причинялся ущерб, это не означало, что и он пострадает. «Тем не менее,— уточнял М. Херсковиц,— каждый человек ощущал бы беспокойство, если бы подозревал, что колдун используют его дерево для того, чтобы установить над ним свой контроль. Поэтому место захоронения пуповины держится в тайне».

Думается, что в народном воображении личное «древо жизни» было частицей мифического «древа» — символа и воплощения жизненного начала в мироздании. Тем самым каждый отдельный человек соединялся с жизненными процессами Вселенной, и его существование оказывалось в зависимости от их течения. Может быть, именно в рамках подобных представлений в «дане» видели носителя коллективной и индивидуальной судьбы. «Это „дан» приносит людям удачу, и он же уносит ее прочь»,— фиксировал народное поверье М. Херсковиц.

Характерно, что по господствовавшему в народе мнению, лишь самостоятельный, экономически стоящий на собственных ногах мужчина обладал «своим» «даном». «Пока юноша живет вместе с отцом, пока от него нe зависят много людей, он может не беспокоиться о своем „дане» »,— отмечал ученый. Напротив, едва возглавлял он семейную общину или занимал видное поло-жение в деревне, как у него начинались заботы с «даном». Толкование сновидений в этом случае помогало понять, что беспокоит его «дан». «Только справедливо, что добившийся успеха человек не должен забывать о том, кто привел его на свет»,— гласит народная мудрость. Человеку надлежало прислушиваться к пожеланиям своего «дана» и служить ему. Если «дан» ощущал пренебрежение к себе, то обижался, начинал мстить, верили дагомейцы.

В этом представлении о «дане» явственно архаичное видение развития личности: она достигала завершенности в ходе обряда инициаций, но это был лишь первый шаг к социальной полноценности, следующим было образование мужчиной самостоятельной семьи. Брак, отцовство, выделение из состава большой семьи позволяли ему самому совершать многие обряды, иначе говоря, вступать в прямой ритуальный контакт с мифическим миром. И в народной дагомейской культуре этот шаг в развитии личности ознаменовался появлением у нее собственного духа «дан».

Связь представлений о «дане» с культом предков прослеживается во многих других деталях. Характерно, в частности, что «дан» усошпего мужчины должен был иметь свой алтарь. Некоторые, особенно сильные, «даны» возводились в ранг покровителей всего рода, а иногда целой местности. После смерти из головы человека выделялась, по народным поверьям, газообразная эманация — «aзo», которая, поднимаясь, приобретала змеевидные очертания Айидо-Хведо. Это та часть древнего змея. которая давалась творцом каждому человеку, чтобы тот мог двигаться, ходить, жестикулировать. Пересказывая народные поверья, касающиеся «азо», М. Xеpcковиц писал, что «азо» давно умерших людей или исчезнувших, забытых родов находили убежище в крупных деревьях либо в горах, созданных священным змеем на службе творца. «„Азо» идет в горы, потому что горы образованы из экскрементов Айидо-Хведо, и потому горы — их владения»,— цитировал он народную мудрость.

В дагомейской культуре традиционно связанные с мифическим змеем идеи легли краеугольным камнем в совокупность взглядов на характер человеческой личности и ее взаимоотношения с мифическим миром. В первую очередь ими охватывалась именно сфера «личность — мифический мир». У фонов, выработавших одну из самых богатых мифологий континента, существовало несколько уровней истолкования образа священного змея: от самого примитивного, когда лесной удав воспринимался как воплощение умершего сородича, до отвлеченных, очень емких представлений о природе «дана», где фигура священного змея уже едва различима в мифологической дали. И на каждом из этих уровней заметна органичная связь мифологии змея с культом предков, этим мировоззренческим стержнем древней африканской культуры» (Цитируется по изданию – Иорданский В.Б. «Звери. Люди. Боги. Очерки африканской мифологии». – М.:Наука, 1991.)

Звезды мерцали над морем, Луна-Маву загадочно светила над затылком. «Радуга-Змей» не появлялся. Завтра мы едем в Республику Того, где среди экскрементов Айидо-Хведо живет народ тамберма в удивительных домах, похожих на средневековые крепости.

…Бенин провожал нас торжественно. На пограничном КПП у нас спрашивают визы Бенина. Увидев штампы, поставленные при въезде в страну, посмеялись. Сказали, что это вообще не виза. Спросили, сколько мы за них заплатили. Я сказал; они снова засмеялись. Думал, что попросят еще, но они не попросили ничего. Неожиданно все пограничники встали; откуда-то из кабинета появился толстый начальник «заставы». Нас пригласили на «плац» перед КПП, где развивался флаг Бенина. Попросили построиться в ряд. Присягать на верность не заставили, просто мы приехали к границе в закатный час, когда происходит церемония спуска национального флага. Его торжественно спустили, и сложенное полотнище толстый начальник отнес в свой кабинет. Оживленное движение на границе Бенина и Того возобновилось. Мы пешком отправились к тоголезским пограничникам и через полчаса стали счастливыми обладателями нехитрых тоголезских виз…