ОКНО В ПАРИЖ

6 день. Просыпаемся от телефонного звонка в семь утра. Так в «Ибисе» будят постояльцев в указанное
ими время. Спускаемся в кафе-бар, на «европейский завтрак.»

У входа в бар распорядительница забирает у нас талоны и направляет нас в правую часть зала.
Берем подносы (обязательно с фирменной салфеткой отеля внутри), обычные салфетки, тарелки,
ножи-ложки-вилки; потом набираем всего, «чего хочет душа», и в любом разумном количестве.
Единственное ограничение: выносить продукты из зала запрещается (Галя предупредила: «это может быть
расценено, как воровство»). На прилавках имеются: ветчина, вареные яйца, сыр, масло, 3 сорта джема
(все — в мини упаковках), сливки, сметана, кукурузные хлопья, мюсли, мед, чернослив, свежие сливы, 2
вида сока, кофе, чай, 2 сорта булочек, и, разумеется, знаменитые французские круассаны. На тему
французских кондитерских изделий можно сочинять поэму. У нас в «Золотом колосе» тоже пытаются печь
круассаны, но это — пародия на то, с чем пьют по утрам кофе в Париже. Три дня спустя, в гостинице в
Антверпене на завтрак тоже предлагали круассаны — и тоже это была пародия… Вообще, все французские
продукты (именно французские, а не «биг-маки» в парижских «Макдональдсах») отличаются непередаваемым
вкусом и нежнейшей консистенцией — будь то сок, сливки, булочки или блюда посложнее.

Сытые и довольные, выходим из отеля и загружаемся в наш «Неоплан». Галя объясняет, что надпись
на стене в баре, где мы только что завтракали, переводится с французского так: «Стаканчик вина,
выпитый за обедом, — это одно евро, сэкономленное на визите к врачу.» Она рассказывает, что вино у
французов — не роскошь, предназначенная для украшения праздничного стола, а повседневный продукт.
Французские вина абсолютно не похожи по вкусу на наши; они нежнее и легче пьются. Классифицируются по
качеству, что в обязательном порядке указывается на этикетке. Галя советует нам покупать те, где на
этикетке есть слово «controlee». Во Франции считается, что чем ниже урожай винограда, тем выше
качество получаемого из него вина, поэтому урожайность винограда искусственно сдерживается тесной
посадкой, подрезкой, неудобренной почвой; категорически запрещено искусственное орошение почвы.

Подъезжаем к площади Согласия (Place de la Сoncorde — замечательно звучит). Первоначально
площадь была посвящена Людовику XV, конная статуя которого возвышалась в центре площади. Затем
памятник был уничтожен в дни французской революции; на его место водрузили гильотину, где и отрубили
головы Людовику XVI, его жене Марии-Антуанетте, Робеспьеру, Дантону и еще кое-какой «мелочевке»,
общей численностью в несколько тысяч единиц. Одним словом, площадь согласия у французов — это
Ипатьевский дом и Лобное место «в одном флаконе.» Но, судя по всему, у них никому не приходит в
голову канонизировать убиенных августейших особ, а уж тем более — портить себе настроение, превратив
главную площадь города в место покаяния. Зато здесь играют на солнце фонтаны с роскошными
позолоченными статуями и красуется совершенно немыслимая в центре любой другой столицы вещь — древний
египетский обелиск из Луксора, подаренный Луи-Филиппу египетским пашой и украшенный иероглифами,
которые знаменуют славные деяния фараона Рамзеса II… Причем здесь Рамзес? По-видимому, ни при чем;
просто обелиск красивый. С одной стороны от площади — помпезная громада Лувра, с другой — витые
ворота парка Тюильри, в прошлом — излюбленного места прогулок французской знати, а в настоящее время
— диснейленда в минитаюре, с «катапультами», «горками» и гигантским жующим Кинг-Конгом. От площади
Согласия начинается и улица Риволи, известная своими магазинчиками и лавочками, и Елисейские поля с
Триумфальной аркой вдали. А над всем этим — ажурная стрела Эйфелевой башни…

Отсюда начинается наша обзорная экскурсия по Парижу. В автобус садится Лена — наш экскурсовод
на ближайшие два часа.

Лена показывает нам из окна автобуса Гранд Опера (Национальную Академию музыки и танца) и
церковь Святой Марии Магдалины (Мадлен). Оба здания — архитектурные шедевры эпохи Наполеона. Гранд
Опера поражает обилием изящных украшений на фасаде; Мадлен, наоборот, строга и похожа на
древнегреческий храм — и неспроста: Наполеон решил воздвигнуть Мадлен в честь побед своей Великой
Армии по модели храма «Мезан Карре» в Ниме.

Первая остановка — возле Триумфальной арки. Арка находится на вершине холма Шайо, на огромной
Площади Звезды (Этуаль) — Шарля де Голля, откуда лучами расходятся 12 главных улиц города. На
барельефах арки запечатлены основные победы Наполеона; под аркой с 1920 года находится могила
Неизвестного солдата. Лена рассказывает анекдот, популярный среди парижан во времена генерала де
Голля: «Останавливается генерал у могилы Неизвестного солдата и спрашивает: «Ну как ты там, браток?»
А ему из под земли отвечают: «Зер гут!» По словам Лены, Триумфальная арка — излюбленное место
парижских молодоженов, которые, так же как и наши, считают своим долгом в день бракосочетания
объехать все городские достопримечательности; недавно сюда приезжала даже свадьба рокеров: невеста —
в традиционном белом платье, на мотоцикле и в шлеме, одетом прямо на фату…

Проезжаем мимо Нового моста — а на самом деле, одного из старейших мостов Парижа. Он был
достроен в начале семнадцатого века, при Генрихе IV, и казался современникам последним писком моды —
по нему можно было гулять. Оказывается, до этого на мостах строили жилые дома — да так плотно, что
из-за них не была видна река. Поначалу мост пользовался дурной славой; но затем Генрих однажды решил
сам выехать на мост на конную прогулку, хотя придворные и отговаривали его от этого шага. Все прошло
великолепно, и вскоре дворяне, последовавшие примеру Генриха, с удивлением обнаружили, что это очень
приятно — прогуливаться по мосту и любоваться на Сену…

Гревская площадь в Париже — очень приятное место. Здесь зелено, множество цветов, бьют
кокетливые фонтаны, на скамеечках целуются парочки и болтают ногами туристы. В средние века на
Гревской площади рубили головы — и не только.

Подъезжаем к Дому инвалидов. Лена спешит предупредить нас, что Дом Инвалидов — это вовсе не
богадельня; или, точнее, богадельня на французский лад, построенная по приказу Людовика ХIV для
старых солдат-инвалидов. Фасад — в четыре этажа, длиной 196 метров, увенчанный барельефом,
представляющим короля между аллегориями Благоразумия и Справедливости. Здесь же — небольшой собор
(Собор инвалидов); изящное строение с мраморными колоннами и куполом, украшенным сверкающими на
солнце золотыми гирляндами. Все сооружение венчается грациозным фонариком со шпилем. Это —
усыпальница Наполеона и других великих людей Франции. Наполеон лежит под сводом купола-Крипта в шести
гробах (из жести, красного дерева, двух — из свинца, эбенового дерева и дуба), в саркофаге из
красного гранита. Наполеон умер на острове Св. Елены, и французы не успокоились, пока не получили от
Англии разрешение перевезти прах своего императора на родину, в Париж; а добившись своего, похоронили
его с почестями, достойными египетского фараона. И это — несмотря на то, что Бонапарт проиграл войну
и был сослан!

Проезжаем по нескольким парижским улицам, мимо Пантеона, церкви Сорбонны, развалин
древнеримских терм, сохранившихся еще с тех пор, когда Париж был Лютецией. Въезжаем на Вандомскую
площадь, священное место почитателей принцессы Дианы. Именно отсюда, из Отеля Ритц она отправилась в
свою последнюю поездку по парижским туннелям. В центре площади — Колонна, излюбленный предмет
развлечений политически активных граждан города Парижа. Вначале на колонне стоял Людовик XIV на коне;
его скинули во время Французской революции; потом на колонну установили статую Наполеона; затем и
Наполеона скинули и поставили туда Генриха IV; потом, в 1863 году, Генриха вновь заменили Наполеоном;
а восемь лет спустя, во время Парижской Коммуны статуя вновь была демонтирована… Кажется, сейчас
там стоит Наполеон… Интересно, кто бы стоял там сейчас, победи на прошлых выборах во Франции Ле
Пен? Вряд ли французы сильно изменились за последние век-полтора. Лена говорит, что весной, во время
выборов, здесь была еще та буча; к счастью, досталось лишь конной статуе Жанны д`Арк (и то — слегка),
которую правые почему-то избрали своим символом и обмотали цветными ленточками… А вообще говоря,
французы производят впечатление благодушных людей. По сравнению с монументальными деловитыми немцами
они — настоящие пташки божьи. Правда, только с виду. Глядя на их беспечные, даже слегка инфантильные
лица, слушая щебечущую речь с музыкальными интонациями, невольно приходишь в недоумение: и это —
потомки кровожадных католиков, за одну ночь перерезавших гугенотов? Бунтарей и головотяпов (в прямом
и переносном смыслах), толпами ходивших на баррикады и пытавшихся завоевать мир под предводительством
Наполеона?.. Они самые. Вон, сидят за нарядными столиками в кафе в окружении цветов, не испытывая ни
малейшего смущения по поводу собственной истории; более того — гордясь ею! А что такого? Славная
история! Ну, подебоширили чуть-чуть за «liberte, egalite, fraternite»; ну устроили парочку-другую
революций; ну, изобрели по горячности гильотину и поснимали на ней немножечко августейших голов,
которым эти самые «либерте, эгалите, фурните» не нравились… Так это ж все из благих намерений! Не
посыпать же французам себе голову пеплом из-за бедняги Людовика XVI до скончания века?.. Это только
наши, русские, за те же самые «свободу, равенство, братство» расстреляли одного несчастного царя — и
теперь, почти сто лет спустя, призывают нацию к покаянию… Нашим бы демократам — да французскую
легкость!

Французская легкость чувствуется в Париже буквально всюду. Они умудряются подавать легко и
весело даже то, что, по нашим меркам, весело выглядеть в принципе, не может. Вот, например,
знаменитый храм Нотр-Дам — Собор Парижской Богоматери. Любой русский, хоть чуть-чуть знакомый с
историей Франции, скажет: «Это один из самых старых католических храмов, памятник эпохи мрачного
средневековья. Образец «пылающей готики», то есть стиля, характеризующегося стрельчатыми арками и
сводами, украшенными каменной резьбой. Нотр-Дам известен своими каменными химерами, то есть страшными
монстрами, взирающими со сводов храма на копошащееся внизу человечество. По этим химерам прыгал у
Гюго звонарь Квазимодо. Да, еще в соборе находили убежище те, кто спасался от инквизиции.» Всю эту
информацию можно прочесть в учебниках истории, и заочное впечатление о Нотр-Даме складывается
жутковатое… В реальности же собор похож на резную игрушку из слоновой кости. Французы отчистили
древний камень специальными составами, и теперь Нотр-Дам выглядит свежее, чем иные современные
здания. Химеры сидят где-то там, вверху, но что они там думают о человечестве, никого внизу не
интересует. Здесь бродят толпы туристов, фотографируясь и покупая буклеты прямо у входа в храм;
кто-то кормит голубей на скамеечках среди газонов и цветочных клумб; кто-то спешит стать на
выложенный плиткой кружок у портала (начало всех дорог Франции) — говорят, если сделать это, то
исполнятся все желания… Вспомните, а что было на этом месте в фильме «Анжелика и король»? Да,
эшафот, на котором колесовали какого-то беднягу! Вас это смущает? А вот французов — ни чуточки. Так
же как и то, что на портале изображены сцены из Страшного Суда, а в самом соборе хранятся якобы
подлинный фрагмент Креста, Терновый венец и Священный гвоздь. Самый лучший вид на собор открывается с
живописной набережной Фонтенбло; это место давно облюбовали художники и букинисты.

Собор действующий. Воздух внутри него сухой и теплый; горят красочные лампадки и свечи в
огромных люстрах, свисающих со светлых готических сводов. Все необыкновенно ухожено и изящно. Да,
тень Квазимодо здесь явно не живет. Да и служил его реальный прототип, оказывается, не здесь, а в
капелле Сент-Шапель, что возле Дворца Правосудия…

Наша обзорная экскурсия по Парижу заканчивается. Мы благодарим Лену и спешим на нашу вторую
экскурсию, по Монмартру.

Считается, что название холма Монмартр происходит от латинского «mons Martyrum», что означает
«гора мучеников.» По преданию, здесь был обезглавлен первый епископ Парижа; после этого он поднял
свою голову, омыл ее в фонтане — и пошел; пройдя, без малого, шесть километров, он упал и умер, а
местечко назвали в его честь Сен-Дени. Вот такая трогательная, истинно французская история…

У подножья Монмартра нашу группу уже ждет экскурсовод, отрекомендованный нам Галей как Володя.
Внешне он похож на прибалта; кто-то из предков (кажется, бабушка) — русский; а сам он явно преследует
цель продемонстрировать туристкам из России, как ведут себя настоящие французы мужского пола.
Экскурсию он начинает с пикантного заявления: «Я обычно начинаю знакомство с группой с объяснения в
любви.» После этого он вытаскивает на середину круга одну из наших дам и заявляет, что именно ей он
готов объясниться в любви. Почему? Потому что у нее сумка висит, как у почтальона, а не сбоку. Ему
нравятся такие дамы, потому что носить сумку на Монмартре традиционно, через плечо — это опасно;
такие сумки имеют обыкновение слетать с плеча и убегать — вместе с кошельками и всем прочим.
Посмотрите вокруг — мы находимся в арабском квартале.Крепче держите сумки!

После этого Володя голопом несется вверх по улице, к вершине монмартрского холма, а мы — за
ним. Останавливаемся мы только тогда, когда впереди по курсу открывается вид на белоснежную базилику
Сакре-Кер. Володя, отчаянно жестикулируя, сообщает нам, что базилика была построена в 1876 году. Что
значит слово базилика? Кто-либо может мне сказать?.. О`кей! Базилика — значит «царский дом». А теперь
я спрошу у вас: был ли в то время во Франции король? О`кей, правильно, не было! А вот теперь скажите,
почему церковь была названа базиликой? В честь какого царя?.. Не знаете? Тогда я скажу вам: в честь
царя небесного. Есть только один царь — это бог. О`кей!…

Володины риторические вопросы и его непрерывное размахивание руками слегка затемняет смысл его
повествования; но, с его слов, выходит, что подобной базилики нет больше нигде в мире: на ее витражах
изображены не только святые, но и палачи, гейша, папуас, эскимос и прочая нехристь — дескать, все
равны перед богом независимо от вероисповедания. Еще в церкви нельзя говорить вслух, поэтому Володя
долго показывает нам жесты, которыми он укажет нам все вышеперечисленное, в особенности — гейшу и
папуаску.

Мы поднимаемся по каменной лестнице на вершину холма, к порталу Сакре-Кер. Здесь нас поджидает
еще одно ненавязчивое проявление легкомысленного французского нрава — живой шарманщик, играющий на
настоящей шарманке и поющий развеселую песню. И это — напротив храма господня! Действующего храма!
Где строгие бабушки с клюками в платочках — урезонить охальника? Их нету… Одно слово — французы!

На шарманщике — лихой берет на одно ухо; он умело подкладывает в прорезь шарманки ленты,
похожие на компьютерную перфоленту. У него с десяток таких лент, сложенных в аккуратные «колоды» —
повидимому, чтобы исполнять различные мелодии. Вокруг него, прямо на ступенях перед церковью, сидит
тьма народа; все любуются видом с холма под ненавязчивое, но очень жизнерадостное пение шарманки…
Откуда наши шоумены взяли, что «Как прежде рыдает шарманка, в Париже она чужестранка?»

Из Сакре-Кер выходим во внутренний дворик монастыря, где стоит памятник гонцу-простолюдину,
обезглавленному за непочтительное отношение к святыне (не снял шляпу перед монастырем); поставили
его, разумеется, во время Революции. Монастырь известен тем, что в него удалилась жена одного из
французских королей, недовольная тучностью своего супруга. Здесь под ее наблюдением монахини работали
на мельницах — мололи муку, мел и лук… «Как вы думаете, для чего было нужно молоть лук?.. Для супа?
Нет. Для духов!»

Ниже монастыря начинаются кварталы с многочисленными музеями и кафе, среди которых — первое
французское «бистро». Володя жизнерадостно правит нам арапа о том, что слово «бистро» впервые ввели в
обиход русские солдаты, зачем-то гостившие в Париже. Завалившись к какой-то «мадам» в заведение, они
потребовали вина и закуски — «только быстро!» По словам Володи, деликатная французская глотка не
годится для того, чтобы произносить грубый звук «ы»; поэтому «быстро» трансформировалось в «бистро».
После этого Володя с риском для жизни вспрыгивает задом на живописную стену, оплетенную виноградом,
и начинает жаловаться, как обидно бывает простым французам, когда их называют «лягушатниками»! Они —
«улиточники», а не «лягушатники»! Они кушают улиток под соусом, а никак не лягушачьи лапки…

Элегантно свалившись со стены, Володя бежит по мощеной брусчаткой улице к Винограднику
Монмартра. По дороге он объясняет, что виноград на Монмартре очень плохой, вино из него — дрянное, и
у французов на этот счет даже имеется пословица: «Выпьешь монмартрского вина пинту — будешь писать
кварту.» Выдав эту изящную остроту, Володя поясняет: «Французская пинта — это 0.9 литра, а кварта —
64 литра.» Монмартрское вино, объясняет он, продается на аукционе по бешеной цене, а вырученные
деньги идут на благотворительную деятельность… Вслед за этим мы переходим на другую сторону дороги,
к дому кого-то из импрессионистов, и Володя рассказывает нам знаменитый анекдот о том, как
авангардистами была принята за шедевр мазня, нарисованная ослиным хвостом.

По узким аккуратным улочкам спускаемся на перекресток, к сверкающему на солнце металлическому
бюсту Далиды. Володя ностальгически облокачивается на памятник и гладит бюст (то есть соответствующую
часть скульптуры), после чего сообщает: «Считается, что если прикоснуться к ее бюсту, то вскоре
неминуемо вступишь в законный брак. Как видите, бюст уже блестит от моих прикосновений, но я до сих
пор холост…» После такого пикантного вступления он рассказывает, как и почему покончила с собой
Далида, знаменитая танцовщица ночного парижского кабаре Мулен Руж.

Спускаемся дальше, на Площадь Холма. Здесь, как в добрые старые времена, расположились
художники — на складных стульчиках, в окружении своих картин.Картины — в основном, парижские виды или
портреты. Мы жалеем, что нет времени задержаться здесь и немного побродить. Сфотографироваться на
фоне кого-либо из художников у нас почему-то не хватает «наглости»: а вдруг человеку не понравится,
что его фотографируют?

Володя между тем ведет нас к знаменитой «Стене Любви» — керамическому полотну с фразой «Я тебя
люблю» на всех языках мира — в том числе, на русском. Володя хохмит: «Здесь принято объясняться в
любви и целовать — своих возлюбленных, друзей, гида… ой! Оговорился!» Целовать его как-то никто из
нашей группы не стремится, и Володя с некоторым разочарованием сообщает, что наша экскурсия подходит
к концу. Он прощается с нами у подножья Монмартра — там, где прямо на улице дают представление
артисты какого-то театра — и мчится дальше, развлекать очередную группу из России в стиле «а ля
франс.» А мы садимся в автобус — и едем на третью за день экскурсию, в Версаль.

По дороге мы читаем розданные Галей путеводители по дворцу и смотрим видеофильм, посвященный
Версалю. По прибытию на место происходит анекдот, на короткое время портящий настроение нашей группе.

Галя сообщает, что она сейчас поведет нас в кафе самообслуживания, где мы сможем перекусить. Мы
всей толпой заваливаемся в заведение (кажется «Кафе Версаль» — или что-то в том же духе). Внутри нам
предстает примерно то же зрелище, что и в берлинском «Марше», и мы, посчитав себя за «тертых
калачей,» начинаем нагружать в тарелочки салатики. Потом на раздаче заказываем гуляш и картофель;
официант-француз щедро наваливает нам полные тарелки и мы, воодушевленные, идем расплачиваться к
кассе, сжимая в руке по десять евро на брата и ожидая получить по два-три евро сдачи. От вида счета,
выбитого кассиром, пробегает мороз по спине: 28 евро на двоих! За салатик и гуляш с картошкой…
Заказывать кофе почему-то не хочется, а салат из креветок (очень вкусный салат из креветок!)
застревает в горле. Картофель вообще как-то не естся… За соседним столиком давится французским
вином товарищ из нашей же групы; он взял целых два графинчика вина…

Уже потом, переварив обиду на коварную Галю, втравившую нас в салат с креветками, мы все-таки
спросили у нее: «А не слишком ли дорогое попалось нам кафе?» Галя объяснила, что это очень даже
ничего — так пообедать в Париже за 15 евро. К концу своего пребывания мы убедились: она совершенно
права. Экономить евро, глотая гамбургеры в афро-азиатских «Макдональдсах», в Париже не стоит — так же
как везти туда мешок с заготовленными из дома сухарями. Кроме наших туристов, таких вещей там не
делает никто. Это — надругательство и над собой, и над Парижем. Французская кухня стоит того, чтобы
ее попробовать, а парижские кафе того, чтобы в них посидеть. Это — немаловажная часть их культуры,
ради знакомства с которой и едешь за пять тысяч километров. Есть и еще один аспект нашей традиционной
российской «экономии на булавках» в Европе… Но о ней — потом…

А сейчас — о Версале.

Наши туристы нередко сравнивают Версаль с нашим Петродворцом: «Они так похожи! Петр Первый все
скопировал у французов. Чтобы иметь понятие о Версале, достаточно побывать в Петродворце!» Возможно,
чисто формально они правы. Чтобы иметь понятие об архитектуре Версаля, как и о стиле т.н.
«французского регулярного парка» — да, достаточно посмотреть Петродворец. И там, и здесь — примерно
одинаковые «галерии колонн с каннелюрами», «аттиковые этажи с балюстрадами» и т.п., и т.д. И там, и
здесь среди безукоризненно правильной планировки парков играют на солнце фонтаны и трубят в раковины
похожие, как братья, тритоны. Но это сходство — только на уровне стиля барокко и огромных средств,
вложенных в строительство.

На самом деле Версаль так же похож на Петродворец, как Париж — на Петербург, а французская
культура и психология — на русскую (а ведь их иногда тоже сравнивают!). В общем-то да: и французы и
русские сентиментальны, экспрессивны и, в целом, исторически склонны к радикальным мерам типа:
«Лучшее средство от перхоти — гильотина.» Однако русские — настоящий негатив французов по части
легкости.

Петербург, при всем его величии, — город северный, мрачноватый и беспокойный. Сколько бы не
трубили победно тритоны в фонтанах Петродворца, и не резвились нимфы в Летнем парке — все равно,
усилиями реставраторов и экскурсоводов за ними постоянно видятся стылые зимы и тревожные белые ночи;
а за ними — сто тридцать три дворцовых заговора с последующими «мальчиками кровавыми в глазах», и
тысяча один народный бунт — обязательно «бессмысленный и кровавый», с логически проистекающими из
него виселицами, гнилыми каторгами, битьем в грудь, с надрывными призывами всем покаяться (даже тем,
кто не грешил), примириться и идти всем миром в храм отмаливать тяжкий грех. Каждый камень в
Петербурге, каждая колонна и виньетка — это чья-то добрая (или недобрая) слава, чья-то вечная память,
чье-то назидание благодарным (или неблагодарным) потомкам. Здесь каждое историческое событие с
истинно русским надрывом намертво впечатывается в облик города, и нависает над несчастным туристом,
как каменные сфинксы над Невой.

Если верить беллетристам типа Дюма, Версаль в эпоху своего расцвета (1682-1789 г.) тоже был
настоящим «осиным гнездом» дворцовых заговоров и интриг. Просвещенный монарх Людовик XIV перевел сюда
королевскую резиденцию с целью держать в своих руках знать — но разве ее долго удержишь от сведения
взаимных счетов и прочих непотребств? В течение целого века Версаль поражал Европу своими
великолепием и пышностью, бесконечными праздниками и охотничьими забавами — так же как и цинизмом, с
которым выкачивались средства на эти забавы изо всей остальной страны. «После нас- хоть потоп!» — эти
слова, приписываемые Людовику XVI, наверное, обошли все учебники истории, раздел: «Обстановка
накануне французской революции.» 6 октября 1789 года взбешенные торговки с парижских рынков
отправились походом на Версаль, и король Людовик XVI c семьей возвратился в Париж в своей золоченой
карете. Версаль пришел в запустение, и много раз подвергался грабежам. В 1837 году замок был
реставрирован; в 1870 — захвачен немцами; в 1875 здесь была провозглашена Республика, а в 1919 —
подписано соглашение о мире с Германией. По нашей логике вещей, все эти события должны бы найти
отражение в облике Версаля, но не тут-то было!… У французов здесь — не мемориал, а просто
резиденция короля.

Нынешний Версаль просто фантастичен в своих истинно французских самолюбовании и легкости. Он
даже немного нереален на наш, российский взгляд — как распускающий хвост павлин. Обманчиво простое по
архитектуре здание словно парит в воздухе. Ощущение, что замок светится изнутри… То вечернее солнце
отраженным светом приветствует «короля-солнце»! Над зеркалами огромных парковых прудов -тишь и
вечерняя дымка. Золотится песок аллей, изумрудом отливают дальние рощи. Во всем мире — гармония и
покой. И все это — декорации к выходу короля! Среди цветников и каскадов застыли в мраморе античные
герои. Их лица божественно-красивы, а позы полны достоинства и грации. Сверкает в вечернем солнце
колесница Аполлона, царственно и стремительно выезжающего из воды со свитой трубящих тритонов. И все
они приветствуют французского короля! Да здравствует король!

И ничего, что последний король покинул Версаль 213 лет назад. Ничего, что в великолепных залах
Геракла, Дианы, Марса и пр. теперь — национальный музей, а в садах, вокруг фонтанов Латоны и Аполлона
разгуливают туристы всех цветов кожи…Что с того, что на дворе уже двадцать первый век? Здесь, в
Версале, всегда век «короля-солнца»!

И если разобраться, ТАКОЙ памятник производит впечатление гораздо более сильное, чем
классический мемориал.

Есть только одно «но»: в Версале не работают фонтаны. Нам объяснили, что водопровод здесь тоже
исторический, времен Людовика XVI, и попросту не выдерживает давления, необходимого для
функционирования фонтанов. Почему бы его не реставрировать? Непонятно. Вряд ли французскому
правительству просто жаль средств на такое дело…

При всей романтичности места, французы, однако, и здесь не забывают о маленьких приятных
пустячках: в пролетах между величественными залами стоят киоски, в которых можно купить оригинальный
сувенир из Версаля — ручку (от 2 до 4 Е), пудреницу (10-30 Е), буклет или видеокассету.

После двухчасовой самостоятельной экскурсии по Версалю наша группа снова вернулась в город.
После этого желающие — около 20 человек — отправились в Аквапарк плавать в бассейнах и кататься на
«табаганах». Не обошлось без курьезов: в Парижский Аквапарк, оказывается, пускают леди в любых
купальных костюмах; а вот джентльменов — только в плавках, модные в последнее время «шортики» здесь
абсолютно недопустимы. Пришлось кое-кому из наших модников мчаться в ближайший магазин — за
экипировкой…

Всех прочих автобус выгрузил на Площади Согласия, напротив ворот Тюильри, после чего публика
разбрелась в разные стороны — до одиннадцати вечера. Мы отправились побродить по Елисейским полям.
Здесь нам в книжном киоске прямо на улице удалось купить шикарный цветной буклет «Весь Париж» на
русском языке; стоит такая роскошь 10 Е. Надо сказать, что мы допустили «прокол,» не купив подобные
буклеты в остальных городах. Темп экскурсии таков, что по городу «пролетаешь на бреющем полете» и не
успеваешь толком ничего запомнить и расставить по местам. А вот если имеется такой буклет с картой
города, историческими справками и фотографиями, уже дома, в спокойной обстановке, более ли менее,
приводишь все в систему.

Первоначально, до 17 века, поля были настоящими болотами; потом их осушили и создали на их
месте широкий проспект, простирающийся от площади Согласия до площади Звезды. Во времена Второй
империи Елисейские поля превратились в огромный салон, где «тусовалась» вся парижская знать. Теперь
здесь просто культурно отдыхают простые парижане и туристы — те, у которых имеются в достаточном
количестве евро — и время.

По обеим сторонам Елисейских полей сверкают витринами модные магазины, кинотеатры, дорогие
рестораны и офисы крупных авиакомпаний; а широкие, вымощенные плиткой тротуары превращены в одно
гигантское летнее кафе — до самой площади Звезды. Здесь не просто едят или пьют — здесь по-парижски
проводят вечер. Здесь никому ни до кого нет дела. Все настроены мирно, благодушно и в общем-то,
доброжелательно; но почему-то никто ни к кому не лезет общаться — ни с добрыми, ни с какими-либо
иными намерениями. Никто ни на кого не смотрит; а на что, собственно, смотреть? Все — и мужчины, и
женщины, — одеты неброско, можно даже сказать — затрапезно: джинсы, кроссовки, майки и прочий
добротный, но неяркий трикотаж. Почти все парижанки — на низком каблуке, без украшений, яркого
макияжа и маникюра… Вот вам и знаменитая парижская мода! А где стильные французские прически, о
которых так много говорят у нас на родине?.. Где французская ухоженность, которой бредят наши
женщины? Она проявляется всего-навсего в том, что все они — молодые, стройные, подвижные, с веселым,
довольным выражением лица, независимо от возраста и общественного статуса… Прежде всего — удобство
и простота. Зачем тратить время и силы на громоздкий, неудобный туалет, на неустойчивые туфли на
каблуках, на макияж, который мажется и течет, на маникюр, который «съедает» по часу драгоценного
времени? Француженки, по-видимому, на такое неспособны. Они себя любят, и, возможно, поэтому даже в
кроссовках, с непричесанными волосами выглядят увереннее и элегантнее, чем наши разукрашенные, но
загнанные и затурканные модницы. И дольше живут; по статистике, дольше всех в Европе.

Впечатление такое, что парижане вообще не любят себя ничем утруждать. В особенности —
физической работой и ранним вставанием. По утрам, в девять часов, город у них имеет такой вид, как у
нас — часов в шесть, когда люди еще не потянулись на работу. Как нам объясняли, в Париже вообще жизнь
активизируется ближе к вечеру и достигает своего пика заполночь. Такой пик мы воочию наблюдали на
Елисейских полях.

Кто в Париже, по сложившемуся впечатлению, «вкалывает» — это черные иммигранты. Зайди в первый
попавшийся публичный туалет — и увидишь негра, или алжирца, бегающего с вантусом или истово
шаркающего шваброй по кафельному полу. Они же собирают мусор на улицах, и проверяют билетики на
входе, или стоят на кассе в супермаркете — словом, выполняют ту грязную, рутинную работу, делать
которую совершенно невмочь уважающему себя французу. Так лень может погубить Францию. Иммигранты там
уже вполне обжились, и уходить явно не собираются. Им откровенно «по барабану» французская история и
высокая культура (а зачем она им?); зато им в Париже тепло, спокойно и сыто — а значит, они хорошо и
быстро размножаются. Что они делают в национальных кварталах Парижа — мы не знаем, потому что туда не
ходили, вняли туманным советам бывалых людей. Ясно только одно: Парижем, Францией и Европой вообще в
тех кварталах не пахнет.

Иммигранты отлично понимают, зачем их пустили к себе французы, и стараются выместить свое
раздражение на тех, кто, по их мнению, стоит на социальной лестнице ниже их самих. Как у всех
малообразованных и некультурных людей, у них для этого критерий один: деньги. У русских туристов, как
правило, денег очень мало — по европейским меркам. Поэтому по любым вопросам лучше обращаться к
французам или к прочим «лицам европейской внешности.» Французы — в отличии от «бедных иммигрантов» —
знают: родину не выбирают. Они вам любезно ответят и улыбнутся — как и принято между культурными
людьми.

Да, атмосфера всеобщей культуры — именно обыкновенной, человеческой (а не какой-то
«высокой») культуры — это главное, на что стоит нам позавидовать на Елисейских полях. И еще — на
украшенные живыми цветами кафе, в которых посетители сидят, как в клумбах; на экологически-чистые,
бесшумные машины, проносящиеся в темноте, как ночные жуки; на яркие, но ненавязчивые огни ночной
иллюминации; на элегантность без снобизма, на праздник без треска… На удивительное, просто
фантастическое спокойствие этой главной улицы культурной столицы мира — ночных Елисейских полей. На
французскую беззаботность и легкость… во всем.

В отель вернулись в половине первого ночи, легли, как и полагается, в половине второго.

7 день. После обычного «еврозавтрака» отправляемся на экскурсию во «Фрагонар» — музей
Парфюмерии в центре города.

Повидимому, во всех крупных парижских музеях имеется штат экскурсоводов «на все случаи жизни»,
то есть объясняющихся на языке любой мало-мальски «путешествующей» страны. Вряд ли в Париже столько
русских туристов, что исключительно для них во «Фрагонаре» держат русскоязычного экскурсовода.

Экскурсовод рассказывает нам об истории французских «парфюмов» и проводит нас по залам, где
выставлены старейшие приспособления для изготовления духов и их использования. Оказывается, в самом
начале духи были твердыми и сильно раздражали кожу, поэтому носить их следовало в специальных
«ладанках». Сосуды для духов были предметом роскоши, и всякая приличная дама из общества старалась
обзавестись флаконами подороже и почаще выставлять их на всеобщее обозрение. Настоящую бурю эмоций у
наших туристок вызывает сообщение, что во времена, так благородно расписанные Дюма, духи имели очень
пикантное назначение: отбивать дурной запах. Запах был вызван тем, что французская знать в те времена
считала вредным и неприличным мыться в воде. Какой-то из королей вообще купался за свою жизнь раз
пять-семь! Интересно, что будут думать туристы веке в двадцать пятом о тех, кто нынче жует «рондо»,
«стиморолы» и прочие супермодные средства «для освежения дыхания»? Наверное, то же, что мы — по
поводу того самого неряхи-короля…. Еще один интересный парфюмерный экспонат — флаконы с
«нюхательными солями», которые благородные девицы носили в своих корсетах. Эти флаконы были
замечательным поводом познакомиться с кавалером: стоило только, проходя мимо него, ненароком упасть в
обморок; как следствие, кавалер должен был разыскать у дамы в корсете «нюхательную соль» и привести
«несчастную» в чувство…

А вот зал современной парфюмерии. Экскурсовод рассказывает нам о тоннах розовых лепестков, из
которых получается всего литр-полтора драгоценного парфюмерного масла; о профессиональных «нюхачах»,
работа которых, оказывается, неимоверно сложна и небезопасна для здоровья (у многих развивается
аллергия); о существующей у «нюхачей» специальной «гамме» запахов, в которой, оказывается, есть свои
«ноты», как в музыке.

Потом экскурсовод проводит нас в специальный зал на дегустацию духов. На стендах — сотни
«золоченых» флаконов с духами. Экскурсовод берет флаконы в определенном порядке, опрыскивает ими
специальные полоски бумаги и раздает их нам, попутно рассказывая о дегустируемом запахе. Мы пробуем
четыре типа запахов (всего 14 наименований): 1) «натуральные желтых цветов», свежие, основанные на
маслах из жасмина, ландыша, ириса и др с добавлением амбры, мускуса, сандала; это фирменные
fragonard, эротические arielle, дневные спокойные melodie; 2) «фруктовые оранжевых цветов»: dahlia —
духи для деловой женщины (роза, жасмин, амбра); eau fantasque — аромат грейпфрута, черной смородины,
гиацинта, фрезии и амбры; lune de miel — лунный месяц (название говорит за себя) — цветы плюс ваниль,
амбра, сандал; 3)»цветочные розовых тонов», «опьяняющие и околдовывающие» — emile, etoile du sud,
baroque — включающие в себя запахи розы, фиалки, сирени и все тех же «афродизиаков» (то есть
возбуждающих веществ) — сандала, амбры, мускуса; 4)»восточные красных тонов», самые «горячие» и
рекомендуемые, преимущественно, для вечернего применения: miranda (ваниль, амбра, кокосовый орех и
цветы), murmure (корица, ваниль, пачули), reve indien (бергамот, ваниль, амбра, пачули). Оказывается,
вечерние духи можно отличить от дневных даже по виду: они гораздо темнее. Вообще, чем «горячее» духи,
тем темнее их цвет.

Вообще, классические французские духи сильно отличаются от тех, что продаются у нас под видом
«французских парфюмов». Они очень ненавязчивы изначально; вдобавок, запах почти полностью исчезает
через несколько часов, даже не успев вам надоесть. То ли дело американские синтетические духи —
«ядреный», как дихлофос, запах преследует вас всюду, по нескольку дней подряд, превращаясь в
настоящий кошмар…

Закончив представлять нам ароматы «Фрагонара», экскурсовод предлагает нам купить флаконы с
эссенцией опробованных запахов; такой флакон хранится по 10-20 лет; самый маленький стоит 30 евро.
Если покупать сразу набор из пяти флаконов, получается дешевле. На такую дорогостоящую покупку
решаются очень немногие из нашей группы; большинство довольствуется подарочными наборчиками из 5 либо
10 пробных флакончиков с перечисленными духами. Здесь же — парфюмерные наборы с туалетной водой для
мужчин, лосьоны, наборы душистого мыла. Одна из девушек-менеджеров что-то музыкально говорит нам по-французски, улыбаясь и показывая на соль для ванн. Наша экскурсовод нам переводит: «Вот эта соль —
чтобы хорошо начать день, а вот эта — чтобы его хорошо завершить.» Чертовы изнеженные, самовлюбленные
французы! А мыться раз в день ржавой водичкой под сломанным душем они не хотели? Нет, ни нам их не
понять, ни, уж тем более, им нас (и зачем?)…

Следующая экскурсия — Диснейленд. Долго едем автобусом, останавливаемся на огромной, как город,
автомобильной стоянке. Галя уходит на полчаса и возвращается с билетами, которые открывают нам вход в
«Страну Диснея.»

От стоянки до входа в парк — примерно с полкилометра, которые преодолеваются почти незаметно,
благодаря движущимся, как эскалаторы, дорожкам. Входим в ворота и… задержавшись в туалете, отстаем
от группы! Но это ничего, мы тертые калачи. Тут же находим ворота с надписью «Walt Disney studios»,
заходим в воротца, суем билетики в автомат, нас пропускают…

Гуляем среди павильончиков, пытаясь понять: так где же здесь хваленые аттракционы? Их не видно.
Наконец доходим до станции, которая очень похожа на железную дорогу, о которой нам еще в автобусе
говорила Галя: «Начните с железной дороги. Вы объедете весь парк. Посмотрите, что там вообще
имеется.» Выстаиваем длиннейшую очередь (минут двадцать) на поезд из пяти оранжевых вагончиков,
влекомых похожей на «пожарку» машиной. Садимся в вагон вместе с толпой туристов, едем. Поездка
сопровождается рассказом по видео на французском и английском; понять что-либо трудно, да мы и не
пытаемся, продолжая искать глазами аттракционы. Поезд завозит нас в какое-то мрачноватое место,
похожее на павильон для съемок боевика: слева — скала, под ней — цистерна, вокруг — какие-то хибарки
и нефтедобывающие установки. Неожиданно раздается скрежет, и установки начинают работать; потом
позади цистерны что-то взрывается и она начинает гореть — так, что жар пышет в окна вагона. Наш поезд
трясет и шатает, как при землетрясении. Довольные туристы смеются и щелкают фотоаппаратами, дети
визжат от удовольствия; одним нам как-то не по себе: уж очень все это напоминает кое-какие реальные
события на нашей далекой родине. Но все равно, мы фотографируем пылающую адским пламенем цистерну и
смеемся, когда сверху, со скалы, обрушивается целый водопад и тушит пламя. Замечательный аттракцион.

Потом поезд еще какое-то время ползает среди зловещих декораций, в которых впору снимать
батальные сцены для «Робокопа», и проезжает сквозь павильон, оформленный под цех по пошиву
кинокостюмов. Вслед за этим он возвращается на начальную станцию. Мы недоумеваем…

Выходим из вагона, заходим в какой-то павильон, где попадаем на показ малоинтересного (на наш
взгляд) монтажа из диснеевских мультипликационных фильмов. Не досмотрев, мы направляемся к выходу,
находим какого-то служащего-француза и, тыча пальцем в карту с аттракционами Диснейленда, вопрошаем
по-английски: где это все? После пятиминутных изощрений в английском нас окатывает, как холодным
душем: мы находимся не в том парке! Диснейленд — это другой парк! Самая страшная мысль — мы ведь
«прокатили» через аппарат билеты! Они теперь наверняка не годны!

Так и есть. Когда мы, выбравшись из студии и отыскав настоящий Диснейленд, пытаемся пройти
воротца, аппарат «выплевывает» наши карточки, а администратор, посмотрев на билеты, говорит: «Вам
нужно подождать до шести вечера.» То есть пять часов. Подмога приходит в лице администратора-польки,
которой мы на смешанном русско-английском диалекте объясняем, что произошла ужасная ошибка. Она с
надеждой спрашивает: «Ведь вы пробыли на студии не больше сорока минут?» Мы радостно подтверждаем:
«Да, да!» После этого нас все-таки пропускают в Диснейленд, не дожидаясь шести вечера…

Диснейленд нужно посетить обязательно, даже если вы считаете, что давно вышли из детского
возраста. Парадоксально, но факт: дети вряд ли способны в полном объеме оценить Диснейленд. Для этого
они еще слишком мало знают.

Диснейленд — это, прежде всего, колоссальные средства, с потрясающим профессионализмом,
фантазией и размахом вложенные в редкое по прибыльности дело. Ежедневно Диснейленд посещают тысячи
(если не миллионы туристов); и каждый из них платит по 36 евро за входной билет — плюс, наверняка,
хотя бы раз заходит в кафе на территории парка.»Львиная доля» этой выручки возвращается на
поддержание, обслуживание и обновление парка.

Диснейлед — это целый небольшой, очень благоустроенный город, вокруг которого можно объехать
поездом минут за сорок. Прямо от вокзала железной дороги начинается Главная улица, выполненная в
стиле сказочных (или кукольных) городов; внутри каждого двух-трех этажного дома — магазинчик или
кафе, где можно славно, вкусно и относительно недорого пообедать (мы заходили в эти кафе два раза; за
двоих в первый раз заплатили 17 Е, во второй — 7 Е). Главная улица упирается в Главную площадь, с
которой в двеннадцать и в пять часов дня начинается Парад кукол.

Выйдя на Главную площадь около половины четвертого, мы заметили, что люди почему-то
рассаживаются на бордюры тротуаров вдоль Главной улицы. Нам уже рассказывали, что тротуары во Франции
по утрам моются с порошком, поэтому нас не очень удивило, что люди садятся прямо на тротуар; нам
стало интересно: зачем они это делают? Из англоязычного объявления по рупору мы разобрали, что скоро
здесь состоится Парад кукол, и нас приглашают его посмотреть. Мы пристроились во второй ряд зрителей
и расчехлили фотоаппараты. Попутно мы рассматривали публику. Здесь присутствовали люди всех
возрастов, национальностей и социальных групп: от младенцев в колясках — до седовласых
дедушек-бабушек (а может, и пра-дедушек, пра-бабушек); от белокожих скандинавов — до иссиня-черных
африканцев; от легкомысленных флиртующих парочек — до почтенных многодетных семейств; от спортивных
молодых людей — до инвалидов колясочников (об удобстве последних, кстати, в Европе очень заботятся).
Все это вперемешку стояло и сидело на тротуарах в ожидании Парада; никто никому не мешал и никто ни
на кого не обращал внимания. Всем было очень весело и интересно.

Затем заиграла музыка, и на главную аллею начали выезжать «куклы»(слово взято в кавычки, потому
что плохо отражает реальность). На самом деле, это были богатейшие, сложнейшие сюжетные композиции из
машин, муляжей, движущихся кукол и живых людей (все размером с двухэтажный дом). Вот — «красавица и
чудовище»: огромная башня в виде кремового торта с воткнутыми в него движущимися вилками; на вершине
торта пританцовывает очаровательная улыбающаяся девушка в бальном платье; к ней тянет когтистую руку
огромное чудовище в камзоле, при галстуке и с движущимися глазами. А вот «русалочка»: коралловый риф
с движущимися вокруг него морскими чудищами, рыбами и крабами; на его вершине восседает живая
Русалочка и, сияя улыбкой зрителям, раздает им воздушные поцелуи. За ней едет карета-тыква,
запряженная механическими лошадьми, с томным изящным возницей в треуголке и белом парике; а за ней —
царевич с принцессой, над которыми «навис» огнедышащий дракон. Между платформами с композициями
танцует живой кордебалет; его слаженности могут позавидовать самые высококлассные танцевальные
ансамбли. Девушки-танцовщицы выхватывают детей из толпы зрителей и кружатся с ними; на их лицах сияют
широкие, очень похожие на искренние улыбки. Когда они поворачиваются к толпе, кажется, что они
улыбаются именно ТЕБЕ ЛИЧНО, и смотрят именно ТЕБЕ в глаза. Интересная деталь, говорящая об уровне
профессионализма артистов: такое впечатление создается почти у всех, кто смотрит Парад кукол.
Вспоминается Макаревич со своей песней о танцовщице кабаре: «Она улыбается только тебе, но как-то не
по-настоящему и издалека.»

Досмотрев Парад, мы отправились в парк и побродили там до десяти часов вечера. Для начала мы
заглянули в Discoverylend (страну открытий) с ее видеозалами, космическими кораблями и прочей
«научной фантастикой.» Совершить знаменитый «Полет на Луну» мы не решились, вспомнив рассказ Гали об
одной из ее туристок, которая «слетала на Луну» — и потом все оставшееся время прибывания в
Диснейленде провела «по кустам.» Мы решили не проверять на прочность свой вестибулярный аппарат — и
правильно: мы тут же увидели молодых, крепеньких девушек из нашей группы, сидевших на скамеечке после
посещения аттракциона; цвет лиц у них был не совсем французский. Говорить о своих впечатлениях они не
захотели, только вяло махнули рукой. А мы махнули рукой на страну открытий и перебрались во вторую
часть парка — Frontierland (горную страну).

Здесь мы садимся на двухпалубный пароход «Марк Твен», катающий туристов по огромному
искусственному озеру. В середине озера возвышается остров со скалами, среди которых на бешеной
скорости мечется поезд с катающимися. Грохот, брызги воды (когда поезд преодолевает низшую точку
серпантина), девчачий визг, стрекот трех летучих мышей и одного «удавленника», для пущего эффекта
подвешенных над серпантином… Наш пароход, исторгая из труб рев и клубы пара, огибает остров — и мы
видим гейзер, скелет динозавра и хижину на берегу, из которой на нас лает собака-робот; рядом с ней
раскачивается в кресле робот-человек с трубкой в зубах; оба очень похожи на живых существ. Над
озером, несмотря на его видимую естественность, плавает ощутимый запах какой-то синтетики. Тот же
запах мы впоследствии слышали рядом со всеми водоемами Диснейленда: по-видимому, это какой-то
консервант, который здесь добавляют в воду, предохраняя ее от зацветания. Странно, но в этой воде с
удовольствием плавают живые уточки.

Сходим с парохода, отправляемся в «Дом привидений». Темный-темный коридор ведет нас в
темную-темную комнату, у которой вдруг закрываются двери и начинает опускаться пол; потом по
очередному темному-темному коридору мы проходим к подземной дороге с подвесными удобными креслами, в
которых нас и принимаются возить по подземельям, полным вурдалаков, скелетов и прочей нечисти в
натуральную величину. Нечисть визжит, хохочет, раскачивает нависшую с потолка паутину и бросается на
наше кресло (не дотягиваясь до него каких-либо десять сантиметров). Повсюду горят свечи, плавает
туман, играет жуткая музыка, рыдают над зеркалами какие-то дамочки в истлевших подвенечных платьях. В
определенный момент кресло поворачивается к большому темному зеркалу, и мы видим в нем себя, а над
своей головой — тянущего лапы зеленого опухшего упыря… Впереди брезжит свет, кресло замедляет ход.
Под нервное похохатывание и повизгивание туристов из соседней кабины выбираемся на землю,
направляемся на выход.

По аллее проходим на территорию третьей части Диснейленда — Аdventurelend (страну открытий),
известную своим «Деревом Робинзона», то есть гигантским синтетическим эвкалиптом в натуральную
величину. По винтовой лестнице на стволе дерева можно подняться в «хижину Робинзона.» Все, кто
поднимается, обалдело щупают кору и листья дерева, пытаясь понять — искусственное оно или настоящее?
Рядом с деревом — «пиратский остров» с «пиратским кораблем» и подвесным мостом, по которому вроде бы
не специально прыгают какие-то юные разгильдяи; от их прыжков мост раскачивается так, что ноги
«пружинят» еще минут десять после прогулки по мосту. Рядом с озером мы видим еще одну «тошниловку»,
рассчитанную на «безбашенных» любителей острых ощущений: «Индиана Джонс», что-то похожее на чугунную
вагонетку, с диким грохотом несущуюся со скоростью 100 км/ч вокруг каменной кучи. Желающих
прокатиться очень немного.

Переходим в четвертую — и последнюю — часть парка Fantasieland (страна фантазия). Здесь все
мило, тихо и благопристойно, как в кукольном домике. Главное украшение — прямо напротив Центральной
площади — Замок спящей красавицы. Строение выполнено в нежных розовых и голубых тонах; рядом с ним —
аккуратные скамеечки, замысловатые башенки, пестрые цветнички, прудики, из которых попахивает все той
же синтетикой. По замку можно погулять, но там нет ничего «острого»; после «замка привидений» здесь
кажется слишком тихо… Выходим. Становимся в очередную очередь на очередной аттракцион. Смотрим на
кружащуюся напротив очаровательную карусель с разноцветными яркими лошадками. Смеркается, и в парке
начинают загораться огни. Подходит наша очередь, и мы снова садимся в движущиеся кресла подвесной
дороги…. На этот раз нас, похоже, катают по чьему-то красочному сну — то над ночным сверкающим
Парижем, то над фантастическим островом с фехтующими на шпагах пиратами, то над плещущимися в розовой
заводи русалочками… Понять что-либо невозможно, но все равно — любопытно.

Последний аттракцион, который мы успели посетить — это зеленый Лабиринт со струйками воды,
прыгающими из резервуара в резервуар над головами посетителей, — и армией «карточных воинов»,
выпрыгивающих на вас из самых неожиданных мест лабиринта.

Выбравшись на аллею, решаем потихоньку двигаться к выходу. Время приближается к десяти, а в
половине одиннадцатого нас уже будет ждать автобус на стоянке. Однако в десять вечера в Диснейленде
бывает фейерверк, мы хотим посмотреть его, а главное — заснять (кстати, ни один из ночных кадров,
снятых «мыльницей», не «прошел» — все загубила вспышка). Проходим на Центральную площадь, покупаем в
одном из кафе по паре булочек и пончиков, пробираемся поближе к входу в парк. Ждем. Двадцать минут
одиннадцатого. Фейерверка по-прежнему нет, зато из рупора слышатся приглашения «мальчикам и девочкам,
а также их родителям» полюбоваться на предстоящее зрелище. Чертыхаемся, засовываем фотоаппараты в
чехлы и бежим на выход.

В темноте все выглядит совершенно иначе, нежели при свете. Мы выбегаем из ярко освещенных ворот
Диснейленда, бежим, бежим… и вдруг понимаем: мы бежим куда-то не туда! Вокруг — какие-то здания,
автобусные остановки, темные скверики… Спрашиваем у первого попавшегося «аборигена»: где остановка
экскурсионных автобусов? Он показывает куда-то вправо. Мчимся в заданном направлении — и снова ничего
не узнаем! Впрыгиваем в стоящий автобус и спрашиваем у меланхоличного элегантного водителя в костюме,
при галстуке: как пройти к большой автобусной стоянке, что у Диснейленда? Он улыбается и дружелюбно
объясняет, что нужно пройти до конца вон того здания и повернуть влево… Когда мы, добежав до конца
здания, сворачиваем влево, мы видим пустой темный гараж, а за ним — темный-темный пустырь, только
зеленого упыря не хватает! Ругаемся вслух, выскакиваем из гаража и принимаемся соображать: где бы
найти полицейского, чтобы показать ему карточку нашего «Ибиса», как нам советовала Галя на случай,
если потеряемся? Мы утешаем себя также тем, что у нас записан номер Галиного «мобильника»; но, черт
возьми, как в этом мраке найти телефон и как по нему позвонить? Потом нас осеняет: нужно вернуться в
Диснейленд и «танцевать от печки», что мы и делаем.

Уже забежав в ворота парка, с радостью обнаруживаем еще двоих членов нашей группы, так же
бегающих в поисках нашего автобуса. Четверо — это уже сила, без четверых автобус не уедет, подождет.
Поглядывая на часы, бежим в произвольно выбранном направлении. Видим павильон, слегка похожий на тот,
из которого мы выходили утром. Да уж, на зрительную память лучше не надеяться, если собираешься
возвращаться по темноте! К счастью, павильон действительно оказывается «тем самым», с автоматическими
дорожками, которые сейчас не работают. Но это ничего, мы мчимся галопом, видим на горизонте наш
«Неоплан», подбегаем… Наши туристы мирно стоят у автобуса и жадно курят (в Европе на улице курить
не принято, и у наших курильщиков были большие проблемы). Они ждут фейерверка, которого,
оказывается, еще не было!

Забираемся в автобус, плюхаемся на свои родные места. Дома… Как хорошо, оказывается, дома, то
есть в автобусе! Над «Диснейлендом» наконец-то взрывается фейерверк, он продолжается минут пять,
после чего вся группа с чувством выполненного долга загружается в автобус и едет в «Ибис». По дороге
сдержанно ворчим на непунктуальных французов: надо же, задержать фейерверк на сорок минут! Да немцам
такое в страшном сне не приснилось бы!

Ложимся спать, как всегда, в половине второго ночи.