Что мы знали об этой стране? Да почти ничего! Кусочками выхваченная кое-где информация только
подогревала нездоровое любопытство: одна из беднейших в мире, страна находится в полной изоляции от мирового сообщества,
у власти военная хунта, Конституция приостановлена, дочь народного героя Аунг Сана – лауреат Нобелевской Премии Мира,
Премии Сахарова, Премии Джавахарлара Неру, Премии Симона Боливара Су Чи много лет под домашним арестом, нет свободы
слова, доллары к хождению запрещены, а также и международные звонки и Интернет (за сотовый телефон – 3 года тюрьмы, за
Интернет – 25), ввоз видеокамер и видеокассет запрещён, на улицах всех недовольных расстреливают, а остальных вешают.
Вот, собственно, и всё, что нам было известно. Особенно нас волновал вопрос о видеокамере, но где-то вычитали, что
иностранцам положено оставлять их в аэропорту, и забирать по возвращении. Ну, – хоть не полная конфискация! Меж собой
сразу договорились: держаться только вместе, десять раз подумать,прежде чем
что-либо высказать, нигде не спорить, со всем соглашаться, мимо военных проходить быстро, молча и глядя на пол.
Родственников предупредили, что если через неделю не отзвонимся, чтоб начали срочно нас разыскивать через посольство.
Недаром ведь цвет глаз и волос, рост и вес в анкетах указывали.

Тем не менее, когда самолёт наконец приземлился, пульс резко подскочил, дыхание замедлилось. Такого
волнения при внешне совершенно обычной процедуре таможенного и пограничного контроля давно не приходилось испытывать.
Как будто мы перевозим какие-то нелегальные товары!

Стоим в очереди, нервничаем. И тут видим в стороне группу мужчин и женщин средних лет с букетами,
человек десять. Наши! Чтобы подтвердить догадку, я как бы невзначай прошла мимо, и – точно! По-русски говорят!
Безусловно, – не туристы. Вероятно, какие-то работники и члены их семей, возможно – из посольства. Их встретили уже с
цветами два молодых парня, и они совершенно беспрепятственно проходят границу где-то сбоку, мимо очереди. Ах, как
хотелось бы нам с ними пообщаться! Это – первые русские, кого встречаем в нашем путешествии.

Прошли границу и таможню. Камеру никто не отнял. Даже внимания на неё никакого не обратили, хотя мы
специально, чтобы сразу показать свою законопослушность, несли её открыто, можно сказать, на вытянутых руках, изображая
полную готовность отдать её по первому требованию первому встречному. Сразу за таможней стойка обмена долларов на
FEC (Foreign Exchange Certificates). Доллары в Мьянме запрещены, и иностранцы
обязаны обменять 200$ на 200 феков. Ими можно расплачиваться за отели, билеты, в
ресторанах в долларовом эквиваленте, но, как выяснилось позже, на чёрном рынке за них дают на 15% меньше кьят, чем за
настоящие доллары. Если вам не удалось потратить свои феки до выезда из страны, то можете оставить их себе на память. А
чтобы потратить в Мьянме такую сумму, надо либо останавливаться в роскошных отелях, либо летать самолётами, либо жить
там не меньше месяца. Впрочем, коррумпированность сотрудников аэропортовского пункта обмена валюты достигла такого
масштаба, что даже Lonely Planet рассказывает о возможности за маленький
present уменьшить сумму обязательного обмена. Нам, например, сразу предложили дать
“сверху” 10$, и в итоге мы обменяли вместо 400 только 200$.

Дальше видим, — “наши” ждут багаж. Нам тоже рюкзаки ждать надо, так что мы сочли паузу удобной, и
пошли к ним знакомиться. Женщины с букетами пребывали буквально в шоке. Очевидно, что они владели информацией о стране
не больше нашего, потому что совершенно не могли поверить, что мы приехали в Мьянму вдвоём, добровольно и “дикарями”,
где нас никто не ждёт, на ночь глядя. Встречающий их парень одобрительно нам поулыбался, но ничего полезного, кроме
чёрного курса доллара, сообщить не смог. На том и расстались. Нас уже поджидал шустрый мьянмарец в юбке, на ходу
успевший уговорить за 3$ взять у него такси. Мы к тому моменту выбрали уже в
Lonely Planet отель “Winner Inn”. Вышли на
улицу, и сердце ухнуло в пятки: кромешная тьма, сотни худых мужчин в юбках с красными зубами, или вообще без них,
надрывно что-то кричат, размахивая руками. В здание аэропорта их, видимо, не впускают. Наш бирманец быстро ведёт нас
через толпу за угол, где вообще ничего не разглядеть, сажает в машину к двум мужикам, и уходит. Галя предлагает бежать.
А куда? Тем более, уже стронулись и рюкзаки в багажнике. Шоссе не освещается вовсе.
Сосед водителя обернулся к нам и начал что-то говорить. Как только я поняла, что речь идёт о том, чтоб не ехать в
“WI”, а ехать куда-то в другое место, в висках у меня застучало. Как можно
доброжелательнее отказываюсь. Тут и водитель не снижая скорости, обернулся всем телом к нам. Мы с Галей отпрянули, а они
в два голоса принялись уверять нас довериться им, и тогда самый лучший отель, самые дешёвые авиабилеты, самые интересные
экскурсии нам обеспечены. Пришлось на ходу придумать историю, что именно там нас ждут друзья, и если мы туда не доедем, они нас непременно бросятся искать. Про билеты и экскурсии пообещали
подумать завтра. Соглашаемся встретиться в 9 утра, про себя решая, что сбежим из гостиницы раньше. Наконец, доехали.

Отель нам очень приглянулся. Кругом роскошные ковры, картины в золоте и цветы в горшках. Чисто и
уютно. В нашем номере за 25 феков две кровати, одна из которых необъятного размера, кондиционер, холодильник,
спутниковое телевиденье и ванная комната. Только душ с дороги приняли, как и welcome drink
несут. Выпили, осмелели и пошли гулять. Портье предупредил, что “направо – плохая дорога, налево – хорошая”. Туда
и направились. Первое, что увидели – пузатый глиняный горшок с водой и две алюминиевые кружки на цепочке под деревянным
навесом. Потом мы часто будем встречать такие навесы и будочки на колёсах – в лесу, на горе, у дороги. Кем выстроены они
– не известно. Но в них усталый путник всегда может найти кувшин с водой и отдохнуть в тени. Поставить такой навес – их
называют сая – значит сотворить добро, которое зачтётся при распределении участи в следующей жизни. Метров через сто
магазинчик светится, и рядом фрукты продают. Купили лимонад. Дали пять феков, получили на сдачу целую кучу кьятов.
Пересчитали, – получилось по курсу за 1 фек – 1200 кьят (но это нам так просто повезло, потом нигде больше тысячи за фек
не давали, а за доллар – 1200 — 1230 кьят). Страшно, очень страшно гулять ночью в первый день, когда ничего ещё не
знаешь. Решили вернуться в отель, и посетить безопасный отельный ресторан, тем более он так удачно расположен во
внутреннем дворике с видом на цветущий сад. Заказали кучу разных блюд из рыбы и свинины, салатов, пива, а заплатили за
всё около 3 долларов! Однако! Нам уже здесь очень нравится!

Утром ни свет, ни заря позавтракали в том же ресторане, и скорее, пока не встретились с вчерашними
провожатыми, вышли в город.

По улице катится поток старых, обшарпанных машин. Переполнены автобусы – небольшие открытые грузовички
со скамейками. Крестьяне с корзинами на тонких коромыслах тащат целый овощной магазин. Владельцы передвижных кухонь
толкают перед собой двухколёсные тележки. Монахи, устремив взор в землю и прижав к груди чёрную чашу для подаяний, идут
от дома к дому вереницей. Дорога узкая и вьётся меж парков и садов. Блеснуло что-то яркое, жёлтое, высоко вознесённое
над землёй. Это шпиль Шведагона! Золотая ступа светилась, блестела, исчезала за деревьями и вновь, словно дневной маяк,
появлялась на следующем изгибе дороги, с каждым разом становясь всё ближе и виднее.

Кто знает, не будь Шведагона, вырос бы здесь, в душном районе дельты Иравади, город, которому было
суждено стать столицей страны?!

Никто из бирманских королей никогда не располагал свою резиденцию в этих местах. Столицы возникали и
исчезали на севере, а здесь стояла лишь небольшая деревушка Оукалла – всего несколько бамбуковых хижин на сваях. Не
приставали тут корабли заморских купцов. А девственные леса кишели дикими тварями. Но не прекращался поток паломников к
священной пагоде Дагон, что стояла рядом, на холме Тейнгоутера. Легенда рассказывает, что в незапамятные времена два
брата из Оукаллы в Индии встретили самого Будду, угостили его своими медовыми пирогами, а тот в ответ дал им восемь
волос со своей головы. По дороге домой четыре волоса у братьев похитили, и сам владыка небес спустился на поиски
исчезнувших сокровищ. Наконец, на холме Тейнгоутера в Оукалле была найдена шкатулка с драгоценными реликвиями. В этот
момент произошло чудо: немые заговорили, глухие услышали, хромые оставили костыли. И дождь драгоценных камней осыпал
землю.

Реликвии замуровали, и над ними построили пагоду. Росла известность пагоды – росло и значение
поселения, постепенно становившимся городом. Пагода достраивалась, стремилась ввысь, город – вширь. В XI веке Оукаллу
стали называть Дагон – в честь пагоды. Со временем прибавили частицу “шве”, что означает “золотой”. Кстати, с частицы
“шве” начинаются названия всех бирманских пагод, крытых золотом. В восемнадцатом веке король Алаунпая, объединив страну,
захватил Дагон и переименовал его в Янгон, что означает “конец вражде”. Позднее англичане стали называть город Рангуном,
а страну – Бирмой, сделав её провинцией Британской Индии. Нынче столице возвращено прежнее название – Янгон, а страна
называется Мьянмой – Страной Золотых Пагод и рисовых полей.

Два с половиной миллиона пагод стоит на мьянмарской земле. Самая главная, самая священная, и,
безусловно, самая красивая – Шведагон. Мы ехали в Мьянму, чтоб увидеть её. Но мы пойдём туда позже. Когда решим все
вопросы с билетами. Чтобы никуда потом не спешить. Поэтому, прогулявшись ещё немного и утолив первое любопытство, ловим
такси, и едем на железнодорожный вокзал. Он расположен в прилегающем к порту деловом центре города, выстроенном ещё в
колониальные времена. Монументальное здание вокзала утопает в жарком, пыльном пекле. Грязь, вонь, нищета. Как хорошо,
что мы выбрали отель в районе парков и озёр, а не в центре города!

Покупка билетов на поезд до Мандалая оказалось делом не простым. Долго ходили от окошка к окошку, пока
не дошли до начальника вокзала. Нам нужны билеты только в спальный вагон, а таковых всего два на всю страну.
Путеводитель советует заявку подавать за пару недель, если турист желает попытать удачи в покупке билетов со спальными
местами. Двух недель у нас нет, но и про сидячие вагоны первого класса после ужасов, описанных Архимандритом Августином,
и слышать не хотим. Автобусом ездить на такие большие расстояния мы зареклись ещё в Индонезии, хотя билет стоит всего 5
– 7 долларов, и автобусы в Мьянме – самый популярный вид транспорта у бэкпэкеров. А вот про спальные купе в путеводителе
написано, что там и душ, и кондиционер и всё такое. Сунули начальнику вокзала Lonely Planet
про такие купе почитать. Он подивился, головой покачал, да и выписал нам бумажку за 100 феков. Для иностранцев,
разумеется, специальные цены: 30$, 38$ и 50$, против 1050, 3150 и 5000 кьят за стандартный, первый и спальный класс
соответственно. То есть, примерно в 35 раз дороже. На бумажке ни места, ни номер вагона, ни даже номер поезда не
указаны. Только наши фамилии, цена, завтрашнее число и время отправления. Ну, и то хорошо.

Прошли на главный проспект города – Аунг Сана. Кругом лавки с барахлом, нищие в обносках, калеки
убогие. Сидят прямо посреди тротуара, некоторые пытаются что-то продать, перегородив всю дорогу. Спешащие по своим делам
янгонцы, ловко преодолевают препятствия, мы с Галей, как два мамонта, идём осторожно – как бы кого не задеть! Мужчины и
женщины – все в юбках, ни одного европейски одетого человека. Многие жуют бетель – это такое растение-орех с лёгким
наркотическим эффектом, притупляющее чувство голода, и сплёвывают на тротуар красную слюну. От бетеля зубы становятся
красными, словно дёсна кровоточат. Почти у всех женщин щёки и лоб как бы измазаны в белой муке. Это – танака. Считается,
что порошок спасает от солнца и улучшает кожу. И потом, – мьянмарцы уверены, что это очень красиво.

Время едва перевалило за полдень. Пыльное облако излучает жару, воздух дрожит, колеблется над горячим
бетоном, как над раскалённой пустыней. В лицо бьёт влажная духота, тяжёлым грузом наваливаясь на плечи, связывая ноги.
Дорога до главного рынка Scott market кажется бесконечной. Наконец, взмокшие от
пота, дошли. Хочется пить, но продают только что-то совсем непотребное: кусок льда поливают из ведра и через марлю снизу
в медные кружки собирают якобы остывшую воду. Или лимонад – продавец берёт стебель сахарного тростника, зажимает его
между вращающимися валиками – по желобку в кружки стекает мутно-зелёный сок. К нему добавляют кусочек льда – и “лимонад”
готов. Вокруг полчища назойливых мух. На рынке продают одни сувениры. Лаковые шкатулки, поделки из дерева, картины. Всё
практически даром! Ну, раз уж мы обзавелись хозяйственной сумкой, что поджидает нас в бангкокском аэропорту, грех не
купить и здесь что-нибудь стоящее! Но потом. Сейчас нам нужны кьяты. Обменные пункты в городе меняют деньги по
официальному курсу, что-то около 300 кьят за доллар. А на рынке, известно, курс “чёрный”. Подошёл парнишка, вполголоса
спросил, не надо ли нам обменять доллары. И подвёл нас к торговцу ювелирными изделиями. Предлагает 1150 кьят. Ясно,
парень свою маржу иметь хочет. Отказываемся от его услуг, и теперь уже самостоятельно у лоточников интересуемся насчёт обмена. Сошлись с одним на 1200. Полтинник обменяли на кучу денег: самая
крупная купюра в Мьянме – тысяча – была введена в обращение совсем недавно.

Взяли такси, поехали искать представительство Air Mandalay. Долго ездили, с трудом нашли, а таксист
просит тысячу и опасливо озирается – не много ли запросил? Даю две, – у него аж глаза округлились от ужаса. Нет, Нет!
Берёт только тысячу и быстро уезжает. Бывает же!

Купили авиабилеты из Багана до Янгона по 103 $. Сбыли с рук
последние 70 феков, за остальное рассчитались долларами. Да, зря в аэропорту взятку давали, нам как раз 400 феков и
хватило бы на транспортные расходы и отели. Заодно поменяли обратные билеты в Бангкок на два дня позже. Не успеть нам,
как раньше планировали.

Всё! Билетная тема закрыта, можно с чувством выполненного долга расслабиться и наслаждаться жизнью.
Первым делом – пообедать. Рядом раскинулось необыкновенно красивое Королевское озеро Кандоджи. На берегу шикарный
валютный ресторан с открытой террасой прямо над водой. Туда и пошли. Ледяное пиво, крабы, устрицы! А вид какой
изумительный! На другой стороне озера Королевская баржа стоит. Две огромные золочёные утки на спинах многоярусный терем
с резными крышами держат. И зелёные островки вокруг. Хочется на видео заснять, да, вдруг, — нельзя? Только что в
путеводителе прочитали, что уже не один иностранец был немедленно депортирован в аэропорт за съёмку запрещённых
объектов. Где б узнать, что можно снимать, а что – нет? Но тут пришли молодые рюкзачники, и принялись фотографироваться
безбоязненно. Значит, и нам можно!

Пообедали, и пошли вдоль берега к барже. Нет! Надо силы на Шведагон оставить. Поймали такси, поехали в
отель, душ принять, да переодеться. По дороге таксиста спрашиваем, что за баржа такая? Оказывается, – ресторан! Вот те –
на! А мы боялись камеру поднять!

Шведагон

Откуда пришло слово “пагода”, точно не известно. Есть версия, что это трансформированное слово
“дагоба”, заимствованное из санскрита и означающее “святыня, поставленная над реликвиями”. В отличие от храмов пагоды не
имеют входов и снаружи похожи одна на другую, но различаются мерой святости – в зависимости от того, что погребено в
заветном ящичке под фундаментом кладки. В большинстве пагод “захоронены” священные тексты. Меньше таких, которые хранят
статуэтки божества из дорогих поделочных камней. Ещё меньше тех, что поставлены над сосудами с лоскутами монашеской тоги
Будды. И совсем считанные единицы имеют (как говорят хроники) в реликвариях кости, зубы или волосы Учителя.

По преданию, когда Будду спросили, какой формы должны быть пагоды, он расстелил на земле свою тогу,
поставил на неё чашу для подаяний и увенчал сооружение зонтом. Это навершие ступы, напоминающее зонт, называют “тхи”.
Тхи пагод выполнен из стальных, часто позолоченных колец и увешан множеством колокольчиков – тонких серебряных пластин,
мелодично позванивающих при малейшем дуновении ветерка.

Вход в мьянмарские храмы открыт всем. Есть только одно условие – надо снять обувь и идти босиком. Так
выражается почтение к божеству. Снимать туфли надо ещё до того, как коснёшься первой ступеньки лестницы, ведущей в
храм.

В Шведагон ведут четыре лестницы, четыре входа. Таксист привёз нас к южному входу, где два громадных
десятиметровых каменных чинте – крылатых льва – стерегут главную ступу страны от дурного глаза и злых духов. Иностранцы
обязаны платить по 5$ за вход, но у нас почему-то никто не потребовал, а мы сами не
стали настаивать, и сандалии у нас взяли на хранение бесплатно. “Чтобы старые и немощные тоже могли попасть на платформу
пагоды” сбоку пристроены фундаментальные лифты. Не сказать, чтоб мы были немощные, скорее по недопониманию, именно там
мы и поднялись наверх. Вышли на мраморную платформу пагоды и остановились. Яркая синева неба и блеск золота ошеломляет!
Кто-то назвал главную ступу Шведагона “огненной пирамидой”. Широкое подножие, колокол над ним и взмывающий ввысь шпиль
действительно напоминают пламя. Первое впечатление от неё неизгладимо. Высотой сто метров, сверху донизу покрыта
золотом. Тхи состоит из семи золочёных колец десятиметровой высоты, инкрустированных драгоценными камнями. Заканчивается
тхи шпилем из позолоченного серебра высотой четыре с половиной метра. На верху шпиля установлен флюгер, а ещё выше –
алмазный бутон – сейнпью. Вращаясь на ветру, флюгер сверкает сотнями бриллиантов, рубинов, изумрудов. Вместе с ним
вращается сейнпью – золотой шар диаметром в четверть метра, также инкрустированный тысячами самоцветов. Каждый год ступу
покрывают новым слоем золота и сейчас на ней приблизительно 55 тонн этого драгоценного металла. А в её верхней части находятся 1100 бриллиантов общим весом в 278 карат, на самой верхушке в полом шаре
покоятся 4351 бриллиант суммой 1800 карат, и на самом шаре всего один бриллиант, но зато 76 карат.

Самая главная драгоценность – восемь волос Будды, замурованные в заветном сундучке – внутри ступы.
Сундучок накрыт сначала золотым куполом, затем серебряным, потом медным, следом мраморным. А ух поверх куполов –
кирпичная кладка, облицованная сусальным золотом. Вот где бы Кощею Бессмертному поучиться свои иголочки прятать! А то он
с яйцами, да утками…

Ступу окружают семьдесят две позолоченных пагоды размером поменьше. Между ними фигуры демонов, слонов,
духов-натов – покровителей всего живущего на земле. Низко, над самой землёй, висят колокола. То и дело кто-то подходит
и, взяв лежащую рядом деревянную колотушку, бьёт в колокол. В народе есть поверье: если сделать пожертвование храму и
трижды ударить в колокол, то желание сбудется.

Тут же и колокол Махаганда, “Мощный голос”, – один из самых больших в мире. Высота многотонного
гиганта – более двух метров. Некогда англичане, хозяйничавшие в Бирме, задумали вывезти его в Калькутту. Священный
колокол сняли с платформы Шведагона, подтащили к реке. Но замыслу не суждено было свершить. При погрузке колокол
перевернул паром и, подняв столб воды, скрылся в мутных потоках Хлайн. Река надёжно спрятала его. Долго пытались
англичане вырвать у Хлайн её добычу. Но тщетно: при каждой попытке подъёма колокол уходил всё глубже и глубже, зарываясь
в податливое илистое дно. Тогда к губернатору пришла делегация местных крестьян. Она
вызвалась поднять колокол со дна реки, но с одним условием: он должен вернуться на прежнее место и навсегда остаться в
Бирме. Заранее уверенный в провале дела, губернатор разрешил начать спасательные работы. Что могут бирманцы с их
примитивными подъёмными средствами, если англичане, имея совершенную по тем временам технику, оказались бессильными в
единоборстве с рекой? Терпеливо и настойчиво ныряльщики подкладывали брёвна под погрузившуюся в ил махину до тех пор,
пока не вытянули её из вязкой жижи. Затем в ход пошли сотни мини-понтонов, полых бамбуковых стволов, на которых и всплыл
колокол во время прилива. Хлайн вернула бирманцам то, чего не хотела отдать англичанам. “Мощный голос”, шедевр
бирманских мастеров – литейщиков вновь занял своё место на платформе Шведагона.

Ничто в мире не исчезает, учит буддизм. Смерти нет, есть перевоплощение. Человек кончает одну жизнь,
чтоб родиться вновь, в новом обличье. Каждое живое существо проходит через длинную цепь перерождений. У каждого позади
множество прожитых, а впереди – предстоящих жизней.

Жизнь подобна великой бесконечной лестнице, на самом верху которой лежат совершенство и счастье.

“ Я стою, как пред вечной загадкою… Медный колокол. То ль возрадовался, то ль осерчал. Купола в России
кроют чистым золотом. Чтобы чаще Господь замечал…”

Шведагон – не только блеск драгоценностей. Это – Мекка буддистов. Сюда в надежде исцеления веками
стекались потоки больных и убогих. Кто знает, нет ли среди молящихся больного проказой и сегодня? Мьянма – страна, в
которой всё ещё встречаются все болезни, известные на земле. А мы босиком ходим. Но везде безукоризненная чистота.
Мраморные плиты сияют на солнце.

Не много в мире мест, где время останавливается. Нам теперь известно два: Ангкор в Камбодже и Шведагон
в Мьянме. Может быть, кто-то подскажет третье?

Словно в глубокой медитации, мы медленно двигаемся вокруг гигантской золотой ступы. Кругом молятся
мьянмарцы, кто – на коленях, кто – стоя, кто – сидя. В руках у многих цветки лотоса – символа очищения от греховных
помыслов. Подходят к статуе Будды, польют ему на голову из кружки водой и вешают изваянию на шею гирлянду из лотосов.
Ах! А мы с Галей думали – это бусы, и чуть не купили у входа такие гирлянды, чтоб себе на шею повесить! Вот бы
опозорились!

Время действительно остановилось. Казалось – мы были там вечность, а прошло всего два часа.
Попрощались с Шведагоном, вышли на улицу, взяли такси и поехали в ресторан – баржу на озере. Сначала таксист долго не
понимал, куда хотим мы ехать, собралась толпа даже, все пытались помочь. А на карте ресторан почему-то не отмечен.
Помогла разобраться пожилая интеллигентная пара, хорошо говорившая на английском. Вообще, мьянмарцы показались нам очень
открытым, приветливым, доброжелательным и отзывчивым народом.

Оказалось, ресторан называется “Karaweik Palace”. У входа нас
встретили две молодые симпатичные девушки в национальных костюмах и провели нас в зал, чтобы выбрать столик. Это что-то
потрясающее! Как будто мы в Тронный зал Эрмитажа зашли! Роскошь необыкновенная! Столы, скатерти, портьеры, сцена,
потолок, стены – всё в золоте! Ещё большее потрясение мы испытали, покупая входные билеты: 3000 кьят (2,5 доллара!) за
вечерний буфет с 18.00 до 22.00 и театрализованное представление с 19 часов!

Мы выбрали столик у самой сцены, и вышли к озеру. До шести часов оставалось ещё немного времени, и мы
пошли гулять к соседнему острову. Туда прямо по воде проложены мостки. Остров, наверняка, называется “вороний”, потому
что несметное количество ворон взмыли в небо, когда мы были на подступах. Они летели прямо на нас, угрожающе каркая,
предупреждая о неминуемой расплате за вторжение на их территорию. Мы со своим уставом в чужой монастырь никогда не
лезем, поэтому сразу отступили. Но с мостков уходить не хотелось, потому что оттуда был виден шпиль Шведагона. В лучах
заходящего солнца, отражаясь в воде, он казался ещё прекрасней.

Шведагон притягивает взгляд, завораживает, заставляет остановиться, задуматься. Как случилось так, что
огромная страна, включившаяся в ход мировой истории с давних времён, расположенная на скрещении дорог в Азии между
Индией и Китаем с выгодным географическим положением, доминирующая некогда над целым регионом, богатая архитектурным
наследием, имеющая религиозные и культурные памятники мирового масштаба, остаётся до
сих пор замкнутой и малоизвестной страной? И одной из самых беднейших в мире…

Ужин был незабываемый! Столы ломились от различных яств: пирожные, мороженое, торты, супы, блины,
бананы. А вот и кура, мясо, рыба, утка. В соответствии с учением Будды нельзя убивать что-либо живое ради пищи!
Оказывается, в Мьянме это поручается китайцам, пакистанцам и тамилам.

На сцене три часа без перерыва выступали артисты. Танцоры, акробаты, жонглёры и певцы. Девушки в
национальных нарядах с королевской арфой с высоким изогнутым грифом. Трещотки, цимбалы, колокольчики, флейты, дудочки,
цитры, ксилофоны. На наш слух мьянмарский оркестр звучит не мелодично. Зато какое великолепное зрелище – танцы! Сверкают
диадемы, запястья унизаны браслетами, вышиты золотом костюмы! Завершил представление марионеточный театр.

Мы остались очень довольны.

Утром решили никуда не торопиться. Наш поезд отправляется только в
3.15, и у нас куча времени. Только вот куда потратить эту кучу, так и не придумали. В итоге, провалялись до полудня у
телевизора. Затем собрались, сдали номер, поймали такси, и поехали на вокзал, в надежде оставить рюкзаки в камере
хранения, чтобы налегке в оставшееся время погулять по центру города.

Но, оказалось, что на столичном вокзале нет камеры хранения. Мы в растерянности встали посреди залы.
Со всех сторон к нам потянулись нищие, тощие, почти голые мьянмарцы. Они явно что-то у нас просили, с мольбой
прикладывая к груди руки. Подошёл начальник и объяснил, что всего за 100 кьят любой из них готов таскать наши рюкзаки
следом за нами вплоть до отправления поезда. Ах-х! Да это же, как на сатирических картинках про позапрошлый век, где
рабы, навьюченные торбами, в три погибели согнувшись, идут за важным, толстым господином с сигарою в зубах! “It’s
quite impossible, impossible”! И, хотя безумно жаль этих несчастных людей, для которых
пропала, может быть, последняя надежда заработать на миску риса, уходим со своими рюкзаками без сопровождения.

Зашли в кафе неподалёку. Сидят одни мужчины, пьют разливное пиво и смотрят по телевизору футбол. Мы
тоже расположились. Поели, попили. Ну не сидеть же три часа здесь! Договорились с хозяином, что оставим рюкзаки у него.
До чего же приятные люди эти мьянмарцы! Не навязчивы, не приставучи, в то же время бескорыстно отзывчивы на любую
просьбу. И, в отличие от китайцев, очень сообразительны: схватывают всё на лету, даже совсем не зная языка.

Мы прогулялись по центральным улицам.

Никогда прежде нам не приходилось бывать в подобных городах и странах, настолько лишённых признаков
западной цивилизации! Ни мобильных телефонов, ни кричащей рекламы, ни вездесущей кока-колы. По дорогам разъезжают
автомобили чуть ни ли сороковых – пятидесятых годов. Светофоры и пешеходные переходы отсутствуют.

Изменчивость моды – понятие, в Мьянме также неизвестное. Лоунджи – всегда, везде и на все случаи
жизни. На улице, дома, в учреждениях мьянмарцы неизменно появляются в своих длинных юбках. Раскрой их предельно прост:
берётся кусок материи длинной сто восемьдесят сантиметров и сшиваются края. Мужчины, надевая такую широкую юбку,
стягивают “излишки” узлом на животе. Мужские лоунджи имеют сдержанную гамму цветов, чаще всего это неброская клетчатая
ткань. Женщины выбирают ткань яркую, в цветах. Женские лоунджи более кокетливы. Они искусно собираются в складки и
зашпиливаются на правом боку. При этом ткань, ниспадая, мягко облегает фигуру. Обычные, будничные лоунджи шьют из
низкосортного хлопка. Самые нарядные и дорогие – шёлковые. Их носят по большим праздникам. Шёлка всегда в Мьянме не
хватало, и его импортировали. Безусловно, здесь сыграла свою роль религия, ведь в процессе получения шёлка коконы
тутового шелкопряда должны быть умерщвлены. А какой буддист отважился бы взять на себя такой грех?

К юбке мужчины надевают обычную рубашку, или без воротника, с небольшой стойкой и застёжкой спереди. У
женщин приталенные кисейные блузы с длинным узким рукавом удлинены спереди у пояса.

Короткие стрижки на улицах Янгона встречаются редко. Девушки собирают волосы в пучок высоко над
теменем, оставляя сзади длинный “хвост”, на лбу – чёлка. Замужние женщины носят причёски скромнее – узел на затылке. В
косу матери часто вплетают волосы сыновей, ушедших на временное послушничество в монастырь. Все – и молодые и старые –
любят украсить причёску живым цветком.

Обувь у всех абсолютно одинаковая – самые заурядные резиновые сандалии – два ремешка сверху и
подошва.

Кроме пудры из коры дерева танака – никакой косметики! Красная слюна и потемневшая эмаль зубов –
хрупкие и нежные женщины жуют бетель точно так же, как и мужчины.

В Янгоне почти нет продуктовых магазинов. Лаковые шкатулки, перламутровые светильники, низкие тиковые
столики, деревянные статуэтки, глиняные чаши, бамбуковые циновки и ткань на лоунджи продаются повсеместно. Но этим сыт
не будешь. А нам ведь предстоит провести в поезде почти сутки. Вероятно, там имеется вагон-ресторан, но мы – туристы
тёртые, всегда ждём худшего. Через два часа прогулки, наконец набрели на нужный магазинчик с удручающе пустыми
витринами. За развесным рисом стоит длинная очередь. На полках с интервалом в метр расставлены несколько бутылок пива
“Mandalay” и “Myanmar”. Ниже – бутылочная вода,
рядом – несколько пакетов с печеньем. Вот и весь ассортимент. Рассчитывать на лучшее не приходилось, поэтому мы скупили
всё, что было в магазине, кроме риса.

Вернулись на вокзал, забрали рюкзаки, пошли искать поезд. Искать долго не пришлось, так как наш поезд
был единственный. Но зато какой!

Железную дорогу в Бирме англичане проложили в конце 19 века. С тех времён, видимо, и сохранились
поезда. Мы лично только в кино подобные видели: как на первую Мировую войну солдат провожали. Затрудняюсь даже описать
подробно.

Вагоны ординарного класса кроме деревянных скамеек, внутри ничего не имеют. В первом
(upper) классе сиденья подразумеваются мягкими, в наличие вентиляторы и жалюзи от
солнца на окнах. Жалюзи сломаны, сиденья продавлены, а у вентиляторов торчат провода, которые надо соединить для
включения, встав, соответственно, на сиденье. Кое-где имеются лампочки с подобными “включателями”.

Наш же, “литерный” вагон поделён всего на два купе… Могу представить, что вы себе вообразили! На самом
деле, никакие это не хоромы! Просто, как и во всей Юго-Восточной Азии, железная дорога в Мьянме узкоколейная, и вагоны
очень узкие и маленькие.

Купе между собой никак не сообщаются, выход есть только на улицу, причём с двух сторон. Душевая
кабина, туалет, холодильник, вентилятор, кондиционер и вправду есть. Только всё это в таком обшарпанном состоянии, что
сразу же закрадывается сомнение в исправности. Но проверять некогда: после беглого осмотра состава сразу стало ясно, что
вагона-ресторана здесь нет, и быть не может. А у нас с собой одно печенье! Я заметалась по перрону. Надо же! Прямо
напротив нашего купе стоит продуктовая палатка, и даже вроде что-то там съедобное
продаётся, но весь перрон вместе с поездом окружён металлической сеткой, а выход-вход где-то в хвосте состава. Там
билетно-пропускная система. А если от своего вагона отойти и опоздать потом к отправлению, то, даже вскочив на ходу в
последний вагон, так и придётся в этом вагоне прямо до Мандалая ехать. Ведь все вагоны, как в грузовом эшелоне, между
собой не сообщаются.

Решили не рисковать и надеяться на остановки в пути.

Нашими попутчиками в купе оказались пожилой, видно, обеспеченный мьянмарец, и француз Януш –
профессиональный путешественник, занимающийся в Париже врачебной деятельностью в
свободное от поездок время. Бывший поляк, более двадцати лет назад иммигрировавший во Францию, женатый на вьетнамке,
говорил на пяти языках, один из которых – русский!

Мы сразу подружились. Казалось совершенно невероятным встретиться
в одном купе в такой далёкой стране почти с родным человеком, который думает так же, как и ты, который мечтает о том же,
что и ты, да ещё и говорит на твоём языке! К тому же, умеет слушать, и сам прекрасно рассказывает.

Хотелось подключить к разговору ещё и мьянмарца, но он совсем не говорил ни на каком языке, чувствовал
себя очень скованно и неловко, и отказался даже от предложенного чая. Пришлось оставить его в покое.

Поезд тем временем набирал ходу. На вокзале, как в старину, дежурный по станции оповестил колоколом об
отправлении, и состав тронулся. Стоило поезду выйти из ограждения, как со всех сторон к нему бросились люди. Мужчины и
женщины, подростки, старики и дети бежали рядом с поездом, пытаясь на ходу прицепиться к нему снаружи. Даже древние
бабки с кутулями и авоськами ловко хватаясь за оконные проёмы, лихо взбирались на крышу вагонов двигающегося поезда! Те,
кому ехать было не так далеко, “прицеплялись” к вагонам сбоку. Потом, доехав до
своей деревни, также на ходу спрыгивали, а другие занимали их место. Риск для жизни компенсируется бесплатным
проездом.

Ходовая состава, видимо, не знала ремонта со времён третьей англо-бирманской войны: вагоны с жутким
грохотом прыгали из стороны в сторону, раскачиваясь вдоль и поперёк, создавая эффект резонанса. Находясь даже внутри
вагона, пришлось всю дорогу держаться за поручни, чтобы не упасть и не удариться обо что-нибудь. Пользоваться же такими
благами, как туалет или душ, вообще не представлялось возможным.

Янгон давно позади, кругом – бескрайние равнинные рисовые поля. Горбатые волы, буйволы с раскидистыми
широкими рогами, редкие пальмы, соломенные хибары на высоких сваях. Почти в каждой
деревне молодёжь играет в чинлон – маленький жёсткий, сплетённый из ротанга, полый внутри мяч – всеобщий любимец в
Мьянме. Смуглые парни, закатав до колен лоунджи, подкидывают, принимают, отбивают чинлон по кругу: задача – не дать мячу
упасть на землю. Касаться мяча можно любой частью тела, кроме рук – ногами, головой,
спиной, грудью. Чинлон столь любим в Мьянме, что проводятся даже общенациональные турниры по этой игре.

То, что мы имеем в виду, говоря “различие между городом и деревней”, здесь означает пропасть. Нищета
кругом удручающая. Но, куда ни посмотри – пагоды везде. Маленькие и гигантские, полуразвалившиеся и сияющие золотом,
белёные известью и потемневшие от времени. Буддизм исповедуют во многих странах, но ни в одной нет такого несметного
количества пагод, как в Мьянме – два с половиной миллиона. Для сравнения: в Китае пагод немногим более двух тысяч.

Всё, что происходит с человеком, предопределено кармой – суммой всех добрых и злых поступков,
совершённых в предыдущей жизни. Судьба – это возмездие за грехи и награда за добродетель. Праведник будет в новой жизни
ещё богаче и счастливее. Грешник же родится жалким бедняком, а возможно, перейдёт в разряд низших существ – станет
собакой, змеёй или ничтожным дождевым червём. Посему – не ропщи, не желай, не греши, не завидуй, совершенствуйся! Больше
добрых поступков – и тебе воздастся в следующей жизни. Очень почётно возвести навес – сая с кувшинами. Ещё почётнее
построить монастырь. Но высшая заслуга перед Буддой – построить пагоду. Считается, что ремонтировать ступы не имеет
смысла, потому что это не прибавит заслуг тому, кто возьмётся за сей неблагодарный труд. Гораздо лучше построить пагоду
самому или хотя бы принести несколько кирпичей на строительство новой пагоды. Давно появился и живёт по сей день обычай
жертвовать пагоде тонкую золотую пластину. Каждый старается сделать доброе дело, чтобы обрести право на лучшую судьбу в
будущем рождении. Бедняк копит деньги, месяцами отказывая себе в самом необходимом, чтобы приобрести вожделенную
пластину и прикрепить её к пагоде – водрузить свой, кровно заработанный золотой
листок. Состоятельный мьянмарец, построивший пагоду – почтенный и всеми уважаемый
человек. Его пагода стоит на земле как наглядное доказательство того, насколько он продвинулся на своём пути к нирване.

Дело к вечеру, а остановок всё нет. Печенье грязно-серого цвета и совершенно несъедобное. Мандарины и
пиво давно кончились. А есть уже хочется. Януш тоже рассчитывал на вагон-ресторан, поэтому не затоварился, так что
голодаем вместе. Наконец, где-то встали. Информации о длительности стоянки у нас нет, освещение на станции полностью
отсутствует, – боязно как-то из вагона выходить. Но даже и выглянуть не удалось! Не успел поезд окончательно
остановиться, как со всех сторон к нашей двери с криками бросились десятки краснозубых мужчин в юбках. Начитавшись в
путеводителе всяких россказней о возможных вылазках повстанцев, я невольно отпрянула. Но оказалось, что угрозы –
никакой, а люди явно что-то просят. Через пару минут удалось выяснить, что они все предлагают сбегать, – купить для нас
что-нибудь съедобное, и каждый буквально со слезами на глазах умоляет выбрать в порученцы именно его. Что конкретно
предлагалось в качестве еды, мы не разобрали, но, в конце концов, – и денег вперёд никто не требовал. Согласно кивнули –
и самый шустрый парень, быстро отделившись от толпы, скрылся в темноте. Остальные, чуть не рыдая от досады, остались
уговаривать нас заказать что-нибудь ещё. Через несколько минут парень вернулся с тремя пластиковыми коробочками. Внутри
– без соли и масла, сухой, рассыпчатый рис и сильно зажаренные – то ли эмбрионы цыплят, то ли летучих мышей. Торговаться
мы не стали. Заплатили по полторы тысячи кьят за коробку. Уж больно несчастными нам показались местные жители, чтобы
обижать их своими барскими замашками.