Тени в раю

Предисловие. Berlin – Hauptbahnhof.

За год, прошедший после моей последней командировки, никаких особых изменений в облике Берлина не произошло. Исключение составляет лишь недавно открытый в торжественной обстановке новый главный вокзал Berlin – Hauptbahnhof. Поэтому, теперь мой путь на поезде из Людвигсфельде до Берлина стал ровно в два раза короче, всего 20 минут. Даже быстрее, чем на машине. Старая ещё довоенная линия, недавно восстановленная. Так, что теперь, Берлин стал для меня ещё ближе, чем раньше. И, вот, я снова сижу в вагоне, смотрю в окно и пытаюсь угадать, какие впечатления ждут меня в этот раз.

***

Берлин уже почти родной город. По-крайней мере, ни в одном крупном городе мира, я не был столько раз, сколько здесь. И город, безусловно, любимый. Я люблю Берлин за то, что, с одной стороны, здесь всегда интересно проводить время. Каждый раз что-то новенькое. И интересны не только достопримечательности, но и сами люди.

Если окрестности, это, просто, штирлецевские места, то в самом Берлине ощущаешь себя среди героев популярных немецких фильмов последних лет, таких как «Беги, Лола, беги» или «Гудбай, Ленин». Кажется, ещё мгновение и из – за угла вдруг выбежит Лола, остановится и закричит: «М-а-а-а-ни!». А у Бранденбургских ворот, промелькнёт Алекс из «Гудбай, Ленин». Выходя из S-Bahn, нервно думаешь, не забыл ли чего в вагоне. Хочется остановиться и прошептать: «Die Tasche…» («Сумка»).

С другой стороны, жизнь здесь спокойная и ненапряжённая. Зевающие и явно скучающие «полицисты» неспешно прогуливаются по улицам, всем своим видом свидетельствуя о том, что проблема уличной преступности здесь не слишком актуальна. Не так много бомжей и прочих асоциальных элементов. Люди крайне вежливы, что выгодно отличает Берлин от других больших городов. От бесконечных «Danke schoen» и «Bitte schoen», просто рябит в ушах.

Но, это вовсе не значит, что в берлинцах отсутствует эмоциональность. Оказавшись на платформе, по лицам можно сразу определить, опаздывает поезд или нет. Вот, объявляется пятиминутная задержка, и стоящий рядом мужичок, глядя на меня, сердито качает головой. Да, — киваю я в ответ, согласен. Бардак, иначе не скажешь, до чего довели страну христианские дерьмократы. А вот, на соседней платформе другой мужичок переживает настоящую драму. Он занял место ровно там, где должен быть его вагон, но поезд, о, ужас, остановился где-то на 50 метров дальше. И теперь бедолага вслух проклиная всё на свете, ковыляет с двумя чемоданами вперёд.

Короче, жизнь, как в городе, так и в стране, выглядит тихой и спокойной, почти райской, как наверное, где-нибудь в Швейцарии или Люксембурге. И, невольно спрашиваешь себя, а была ли здесь вообще, какая-то история? Кажется, что такая вот, тишь, да гладь были здесь всегда. Но, история, как тень по-прежнему, нависает над страной, и уже не являясь её частью, тем не менее, неотступно следует за ней.

Именно таким предстал для меня Берлин и его окрестности в этот раз.

Но, всё это будет потом. А сейчас объявляют мою станцию Berlin – Hauptbahnof. Мне сходить. Вы со мной?

Глава 1. Остальгия

Склон каждого холма, каждая долина,

равнина и роща освящены печальным

или счастливым событием дней давно минувших.

Речь вождя Сиэтла.

Я вышел из здания вокзала и осмотрелся. Слева — телевышка, прямо Рейхстаг. Hauptbahnhof, оказывается, расположен в самом центре. Я решаю для начала просто спонтанно погулять по городу, посмотреть, что здесь изменилось, а что осталось как прежде.

На Potsdamer Platz я набрёл на интересный музей немецкого кинематографа, а после его посещения направился в сторону Museum Insel. Проходя по мосту, я случайно посмотрел налево и увидел скромную рекламу DDR Museum. Не думая ни минуты, я спустился по ступенькам к набережной Шпрее и открыл дверь.

***

Гэдээровский период немецкой истории, до сих пор, оценивается многими людьми, жившими в то время, неоднозначно. Практически каждый бывший гражданин ГДР, когда об этом заходит речь, непременно подчеркнёт, что не всё было так плохо. Была работа, уверенность в завтрашнем дне, более человеческие отношения между людьми. А сейчас, всё решают деньги. Как сказал один мой знакомый «осси», «ohne Geld bist Du ein Schwein» (без денег, ты свинья).

Ну, кому как, а лично для меня, ГДР, это.… Как бы правильно выразиться? ГДР — это страна моего детства, в которой… я никогда не был.

Тот, чьё детство пришлось на 70-80 годы, наверняка поймёт меня. С одной стороны, мы были уверены, что живём в самой прекрасной стране мира, с другой, заграница всегда манила. И если на Западе бывали единицы, и как с того света, не возвращались, то мир социализма был вполне доступен, хотя и не для всех.

Венгрия, Чехословакия, Польша. На людей, побывавших там, смотрели с нескрываемой завистью. Особым шиком, считалось съездить в Югославию.

Что касается ГДР, то здесь на особом счету были военнослужащие и их семьи, или специалисты, так или иначе, связанные с группой советских войск в Германии. К таким людям принадлежала и семья наших друзей. Я всегда любил ездить к ним в гости, хотя, путь от нашего «пролетарского» района в самый центр города, где они жили, был неблизким. И всякий раз, приходя в гости, я спешил в комнату их сына Димки, поиграть с игрушками, которые привозили ему родители из Германии. В сравнении со мной, Димка был обладателем целого сокровища, немецкого конструктора, почти волшебной железной дороги и многого другого. Но, особой моей завистью пользовались резиновые индейцы. Индейцы были разноцветные с луками, стрелами, копьями. Причём лук, стрелы и копья можно было вынуть у них из рук.

И однажды, Димка подарил мне одного из них. Индеец был просто замечательный. Он казался мне тогда целым состоянием. Никогда я бы не променял его ни на что-то другое.

Вот, с такими чувствами я вошёл в этот маленький музей на набережной Шпрее.

Музей интересен, прежде всего, тем, что рассказывает именно о повседневной жизни страны, не заостряя внимание на политике. Состоит он из 17 тематических отделов. Самый первый экспонат, это почти сказочный на фоне сегодняшних автомобилей гэдээровский Trabant. Я с трудом помещаюсь в эту маленькую машину, берусь за руль, и на меня снова наваливаются воспоминания. Trabant так похож на наш «Запорожец 968М», купленный в далёком 1983 году за 3 000 рублей и проданный спустя 10 лет за миллион узбекских сум-купонов уже совсем в другой стране. Кто знал, что «Запорожец» станет иномаркой?

Вылезаю из Trabant и иду дальше. Детский раздел. Игрушки, Димкина железная дорога и конструктор, синяя форма немецких пионеров. Далее, гостиная. Так жил обычный гражданин ГДР, диван, кресло, маленький, но цветной телевизор, ну, и конечно, богатая библиотека. Без неё невозможно было представить себе культурную жизнь человека эпохи социализма. Далее, мини-кинотеатр и рядом проектор. Можно сесть и посмотреть на чёрно-белом экране бравурные новости тех лет. Рядом стенды, посвящённые развитию телевидения.

Mach mit, mach’s nach, mach’s besser – читаю я. «Чёрт, возьми!» Да, это же «Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас!». Да, да, точно, детская спортивная передача типа «Весёлых стартов». Её ведущий, как его? Ади? Точно Ади. Такой маленький в спортивном костюме со свистком. Мне почему-то он запомнился ещё и с баскетбольным мячом. Да, эта передача была для меня в том же ряду, что и мультфильмы про кота Леопольда и «В гостях у сказки». Особенно я любил смотреть её во время самых любимых зимних каникул. Эх, куда уходит детство, в какие города?

Следующий раздел – музыка. Здесь можно послушать в наушниках песни гэдээровских групп. Их музыка, удивительно, похожа на музыку советских групп. Диск единственной команды, которую я знал в советское время «Пудис», я уже купил до этого. А в этот раз открыл для себя ещё одну, City. И «Пудис» и City практически сошли на нет в первые годы после объединения, но, потом, обрели вдруг второе дыхание и сейчас снова популярны. Обе по нашей терминологии относились к ВИА. А был ещё полулегальный немецкий «андерграунд». Здесь были свои Викторы Цои и Борисы Гребенщиковы. Так, что и в ГДР «рок-н-ролл мёртв, а мы ещё нет».

Следующий раздел – спорт. Стенд, посвящённый знаменитому матчу чемпионата мира по футболу 1974 года между ГДР и ФРГ. Восточные немцы тогда оказались единственными, кто выиграл у своих ставших впоследствии чемпионами мира западных коллег. Этого я не застал, зато помню клубные команды: «Динамо» (Берлин), «Динамо» (Дрезден), «Локомотив» (Лейпциг), «Карл Цейсс» (они проиграли «Динамо» (Тбилиси) в финале Кубка кубков в 1981 году). Все они ушли в небытие вместе с той страной, которую представляли. А вот, фигурное катание. Как же помню. Этот вид спорта по популярности уступал тогда только хоккею. Даже в нашей южной республике, где 99 % населения никогда не стояло на коньках, все бежали к экранам посмотреть выступления фигуристов. Игорь Бобрин, Бестемьянова и Букин, и наши немецкие друзья Ян Хоффман, Катарина Витт. Все эти мудрёные выражения: «обязательная программа», «произвольная программа», «двойной тулуп», «тройной тулуп».

Вот, такие чувства и воспоминания вызвал во мне этот симпатичный музей.

Ещё не отойдя от них, иду по направлению к Alexander Platz. Чем ближе к площади, тем отчётливее слышны звуки необычной музыки. Что-то типа «When the music’s over» группы «Дорз». Что-то шаманское, психоделическое. Приближаюсь ближе и останавливаюсь, не веря своим глазам. Передо мной… Димкины индейцы. Да, да, я не сошёл с ума, с теми же перьями, только без копий и стрел. Вместо них в руках диковинные музыкальные инструменты, издающие все эти волшебные звуки. Двое играют, один рекламирует среди собравшихся диски со схожей по звучанию музыкой некой группы «Могикане». «Вождь» подходит ко мне и просто ошарашивает меня обращением на русском языке. Хотя, только, очень, мягко говоря, наблюдательный человек может разглядеть во мне славянские черты. Эх, Вождь, тебе не надо меня долго уговаривать. Сегодня я готов заплатить за твой диск любые деньги. Знал бы ты, что я сейчас чувствую. Я покупаю диск и фотографируюсь с индейцем. Чувства продолжают переполнять меня и вместо того, чтобы сесть на поезд и спокойно ехать в гостиницу, медленно бреду в обратном направлении. Рядом с музеем, ещё одна группа индейцев, одетых в звериные шкуры. Один из них, вдобавок ещё исполняет танец.

Я закуриваю, стою, слушая музыку и наблюдая за танцами.

Интересно, кто сейчас, кроме самих исполнителей, знает, что означают все эти телодвижения? Для нас, это всего лишь экзотика, привет от исчезнувшей цивилизации.

А мы? Разве мы не исчезли вслед за индейцами? Нас ведь тоже больше нет. Ни той страны, в которой я родился, и где прошло моё детство. Ни страны, в которой я никогда не был. Страны Димкиных индейцев, конструктора и железной дороги. Пройдёт ещё не так много времени, и на нас будут показывать пальцами:

СМОТРИТЕ НА НИХ, ЭТИ ЛЮДИ ЖИЛИ ЕЩЁ ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ.

Глава 2. Обыкновенный фашизм

Власть исходит от народа.

Но к чему она приходит?

До чего она доходит.

Отчего всё происходит?

Бертольд Брехт

На Pariser Platz, что рядом с Бранденбургскими воротами, я увидел рекламу туров на английском языке под общим названием New Berlin Tours. Предлагались туры, посвящённые какой-либо странице в истории Берлина, туры по знаковым местам Третьего Рейха и ГДР. Но, больше всего моё внимание привлёк тур в бывший концлагерь Заксенхаузен. Признаюсь, что не сразу решился на эту экскурсию. Долго размышлял, стоит ли, поскольку, представлял себе, что предстоит увидеть. Но, в конце концов, решился.

Экскурсия в Заксенхаузен, безусловно, была психологически самой тяжёлой в моей жизни. Но, я нисколько об этом не жалею. Это надо было увидеть, для полного понимания того, что происходило в те годы в Германии, да, и во всём мире в течение всего 20 века.

***

Наша группа доехала на S-Bahn до станции Ораниенбург, тем, же путём, что и когда-то везли заключенных в концлагерь. Далее, пешком до самого лагеря. Та же дорога, что и в 30-40 годы. Я шёл по тихим и спокойным улочкам Ораниенбурга вместе с другими туристами в сторону лагеря, а вокруг текла жизнь типичного небольшого немецкого городка. Я смотрел на симпатичные домики и проезжавших на велосипедах местных жителей и думал, что, наверное, так всё было и тогда. Те же домики и те же велосипеды. Интересно, что думали эти люди, глядя на заключённых? Была ли в них хоть капля сочувствия или сожаления к этим несчастным? О чём они думали, глядя на них?

Да, нет, думаю я, ни о чём таком они не думали. Идеологи национал-социализма прочно и умело вбили в головы людей, что враги рейха, это, попросту нелюди. Они так прямо и говорили Untermensch. А раз так, то стоит ли переживать по поводу тех, кто не является людьми? Много ли мы думаем о всяких там букашках-таракашках, ползающих у нас под ногами или пролетающих мимо? Сильно ли отличались тогда в массовом сознании эти букашки от врагов рейха?

Кстати, о них. В отношении к своим врагам, нацисты были истинными немцами, и бардака в этом деле не допускали. Это вам не товарищ Сталин, которому по большому счёту было по барабану, кто за что сидит. Главное, что сидит. А кто ты, английский шпион или французский, готовил ли покушение на товарища Молотова или товарища Кагановича, зависело от фантазии сотрудников НКВД. Нацисты же были в этом деле крайне аккуратны. Градация врагов рейха была так же точна, как сегодняшнее расписание немецких дорог, Deutsche Bahn. Каждый заключённый носил нашивку в виде треугольника определённого цвета. Красные – политические (социал-демократы, коммунисты, лидеры профсоюзов), пурпурные — свидетели Иеговы, розовые — гомосексуалисты, коричневые — цыгане, чёрные — асоциальные элементы, к примеру, безработные, зелёные — особо опасные уголовники. Ну, и жёлтая звезда Давида для евреев. Интересная деталь, если человек принадлежал к политическим, но, при этом был евреем, ему под красный треугольник подшивали жёлтый. Получалась такая красно-жёлтая звезда Давида. Казалось бы, какая разница, что коммунист, что еврей, всё равно враг? Но, нет. Коммунист – это одно, еврей – совсем другое, а вот, коммунист – еврей, нечто третье.

Чтобы войти в лагерь, необходимо пройти по длинной дороге, именуемой в те времена Lager Strasse. Слева от неё сам лагерь, справа – бывший тренировочный лагерь СС. Слева, одна жизнь справа – другая. Эсэсовцы вовсе не стеснялись такого соседства. Сюда к ним в гости приезжали жёны и дети. Они любили развлекаться, пить пиво, шнапс, закусывать сосисками и свиными ножками. Иногда, эсэсовцы «приглашали» заключённых прислуживать им, подносить еду и выпивку, естественно, без права попробовать что-нибудь из ассортимента. Можно только представить, что чувствовал человек, живший в нечеловеческих условиях, когда попадал на такие «мероприятия».

Перед входом в лагерь – сборочный пункт. Здесь людей выстраивали и выделяли из их числа людей с задатками лидеров. Как, спросите вы? Очень просто. По пути следования, эсэсовцы наблюдали за заключёнными и примечали тех, кто задавал вопросы. Не важно какие, куда мы едем, какая погода или что-то ещё. Задача концлагерей заключалась в превращении людей в животных, а животные, как известно, вопросов не задают. Поэтому, тех, кто этого ещё не понял, «приглашали» в специальную комнату, где проводились соответствующие «собеседования» на тему кто здесь задаёт вопросы.

У входа в лагерь известное на весь мир изречение ARBEIT MACHT FREI (Работа делает свободным).

Перед нами открывается территория размером почти с футбольное поле. Здесь находилось большинство бараков, и здесь же начинался день заключённого. Между подъёмом и построением, заключённым отводилось 40 минут, на всё про всё. А в туалет разрешалось ходить два раза в день, утром и вечером.

Справа от «футбольного поля», два так называемых, еврейских барака, а также барак для особых заключённых. Здесь содержался несчастный сын Сталина Яков Джугашвили. Здесь в Заксенхаузене, он и встретил свою смерть.

Идём по «футбольному полю». В конце, место, где происходили публичные казни через повешение. Да, да, эсэсовцам было мало того, что человека можно было просто убить на месте, мало того, что люди умирали от болезней, голода и холода. Хотелось зрелищ. Такими зрелищами и были публичные казни.

Далее, ещё одно «футбольное поле», в конце которого стоит монумент погибшим узникам.

Музейный комплекс был открыт в Заксенхаузене в 1961 году. Это был первый случай появления музея в бывшем концлагере. Однако, на это событие наложило свой отпечаток идеология. 1961 год – был непростым для руководителей ГДР, это год Берлинского кризиса и строительства Стены. Поэтому, чтобы как-то переиграть своих идеологических противников, а также повлиять на настроение своих граждан был открыт этот комплекс. Чтобы наглядно напомнить людям о некоммунистическом прошлом страны.

Видимо в связи с этим, монумент узникам выглядит не совсем искренним. Скульптуры заключённых, выглядят как-то уж слишком сыто, даже в сравнении со скульптурой советского воина освободителя. Над ними 18 треугольников. Только красных, первоначально коммунисты не признавали, что заключённые Заксенхаузена относились не только к политическим. 18 по количеству стран, которые представляли «красные треугольники».

Но, самое тяжёлое впечатление оставляет так называемая Station Z. Почему Z? Последняя буква немецкого алфавита, последняя остановка в жизни.

При слове концлагерь, сразу всплывают ассоциации с газовой камерой. В Заксенхаузене была газовая камера, но, использовалась она крайне редко. Точно известны два случая. В Заксенхаузене людей расстреливали. Расстреливали в упор. А потом на грузовике везли трупы в другое место, где находился крематорий. Но, однажды вышел конфуз. Грузовик попал в аварию, и трупы вывалились на улицу. Немецкая общественность была шокирована. Шокирована, конечно, не тем, что где-то кого-то расстреливают. А тем, что трупы могут стать источником заразы. Поэтому, было принято решение построить крематорий в самом лагере. Но этим нововведения не ограничились.

Эсэсовцы, как известно, были людьми сентиментальными, поэтому для их морально-психологического состояния было крайне неприятно стрелять в людей, глядя им в глаза.

Приговорённые к смерти вели себя по-разному. Человеку свойственно цепляться за свою жизнь до последнего момента, даже если жизнь эта, сплошной ужас. Не все могут встретить свою смерть, так как показывают это в кино, стреляй, гад, всех не перестреляешь. Человек, к тому же, проведший время в концлагере, может потерять самообладание, кричать, плакать, умолять о пощаде, рассказывать о детях, которые станут сиротами. И никто из нас не имеет морального права судить за это человека. Поскольку, мы не знаем, как бы мы сами вели себя на его месте. И не дай Бог, кому-то, оказаться на этом месте.

Поэтому, расстреливать, глядя в глаза, было тяжеловато. Глаза, не даром, называют зеркалом души. Они, как будто впиваются в палача. Раздаётся выстрел, душа отлетает, но, продолжает неотступно преследовать убийцу, где бы он ни находился.

В связи с этим, на Station Z, произошли некоторые изменения.

Итак, человека приглашали якобы на медосмотр к врачу. Откройте рот, высуньте язык, скажите «А», проходите дальше. В последней комнате, человек вставал, чтобы измерить рост. И тут раздавался выстрел в шею. Ни узник не готовился к смерти, ни эсэсовец не видел его глаза. После этого, тело убитого сжигали в крематории поблизости.

Вот, такой, кошмар здесь творился.

***

Мы покидаем лагерь. У входа, часы, на которых остановилось время, 11.10. Время, когда лагерь был освобождён в 1945 году советскими и польскими войсками. Остановленное время – это символ. Но, остановилось ли время, для всего того, что здесь происходило? Увы, нет.

Ведь, главным преступлением нацистов было то, что они проиграли войну. Именно, поэтому, стал известен весь этот ужас. Но, все последующие фюреры сделали правильные выводы, стали хитрее и изворотливее. И поэтому, нового Нюрнберга так и не случилось. Если не считать неудачников типа Милошевича или Саддама.

Но, самое печальное, то, что диктатура не появляется без причины. Народ, который не умеет распоряжаться бесценным Божьим даром, свободой, превращая этот дар в анархию, сам вскоре осознанно или неосознанно начинает призывать нового фюрера. И он не замедлит прийти. И зачастую и, к большому сожалению, становится для народа гораздо меньшим злом, чем свобода, с которой народ не знает, что делать и не умеет распоряжаться. Поэтому, диктатура, как мафия, бессмертна. А недавняя, спокойная смерть 91-летнего Аугусто Пиночета и вызванные ей беспорядки на почве любви-ненависти к его деяниям, ещё раз поставили перед миром старые вопросы. Что важнее порядок или свобода, как совместить одно с другим и как сделать так, чтобы свобода не превратилась в анархию, а порядок в диктатуру.

Глава 3. Щит и меч

Ты сказала: Ухожу насовсем!

А мне плевать, уходи,

Я – агент ноль ноль семь

Сергей Шнуров

Да, простят меня демократы всех стран и направлений, но, почему-то при слове «Штази», моё сердце не наполняется праведным гневом, а руки не сжимаются в кулаки от ярости. Хотя, и не могу сказать, что подобные люди являются для меня примером для подражания. Возможно, причина в том, что я живу в стране, где контролем спецслужб никого не удивишь, а возможно, всё дело в масштабах.

ГДР была весьма оригинальным государством. С одной стороны, влияние «Штази», этого щита и меча партии (Schild und Schwert der Partei), действительно, было огромным. 91 000 официальных и 180 000 неофициальных сотрудников! С другой стороны, за 40 лет социализма, физическими жертвами режима стали чуть более 1000 человек. Причём, подавляющее большинство было убито при побеге в ФРГ, то есть при пересечении тогдашней государственной границы. Хочу быть понятым правильно. Человеческая жизнь – бесценна, и никто не вправе её отнимать. Убийство не делает чести никому. Но, согласитесь, в сравнении со своими «коричневыми» предшественниками и «красными» учителями, цифра смешная.

Чем интересна «Штази», так это тем, что это единственная спецслужба в истории, чьи секреты практически полностью оказались доступными. Нацистское наследие погибло в годы войны. Советское? Тоже вряд ли кто-то заинтересован в предании ему полной огласки. А ГДР просто рухнула в одночасье, и лиц заинтересованных в сокрытии секретов, не осталось.

***

Я не сразу нашёл этот музей. Мой немецкий! Мне сказали район Lichtenberg, а я приехал на окраину в Lichterfelde. И те немногочисленные прохожие, встречавшиеся на моём пути, шарахались от моего вопроса, где здесь может быть музей «Штази», так словно, я сам был ожившим призраком этой когда-то могущественной организации.

Vieleicht Lichtenberg? – наконец навела меня на правильную мысль, одна добрая фрау. И через полчаса я уже был на Normannenstrasse, где когда-то располагался комплекс зданий принадлежащих Министерству госбезопасности ГДР.

Все здания комплекса серого цвета. Судя по всему, это был любимый цвет руководителей ГДР. Сам музей расположен в массивном шестиэтажном, также сером здании, называемом в годы ГДР Haus 1. В Haus 1 находилась резиденция немецкого Дзержинского Эриха Мильке, стоявшего во главе организации с 1957 по 1990 годы.

У входа меня встречают уже наш Дзержинский и Карл Маркс, а также машина, в которой перевозили заключённых.

История «Штази» и ГДР, как вы сами понимаете, начинается с истории советской. Весьма забавно читать известные изречения большевиков в немецком переводе. Например, такое: «любая революция только тогда чего-то стоит, если умеет защищаться» (В.И.Ленин) или «Чекисты – это люди с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками» (Ф.Э. Дзержинский). Пополняю свой немецкий Wortschatz. Оказывается, не только перестройка и гласность стали интернациональными словами. Было ещё одно такое слово: TSCHEKISTEN.

Далее символика ГДР, форма, статьи из газет, речи немецких товарищей.

Особый интерес представляет отдел, посвящённый оперативной техники.

Опять-таки, повторюсь. Возможно, «Штази» и не создали ничего выдающегося в области разведки, но так, как их секреты вылезли наружу, то теперь, знакомясь с экспонатами музея, можно получить представление и о деятельности спецслужб в целом.

Это в полной мере относится к разделу оперативной техники. Чего здесь только нет. Весь арсенал Джеймса Бонда. Подслушивающее устройство в бочке, в пеньке, в ручке, фотоаппарат в скворечнике, в чемодане, видеокамера в лейке и многое другое, что трудно запомнить неопытному и непосвящённому глазу.

К сожалению, минусом музея является то, что упор здесь делается именно на деятельность «Штази» внутри страны. И практически не упоминается о деятельности за рубежом. А деятельность эта была весьма масштабна. Помощником самого Вилли Брандта был агент «Штази». Возможно, я всё-таки немного погорячился насчёт большинства секретов. Возможно, освещение именно внешней деятельности «Штази» не очень удобно для нынешнего руководства Германии, кто знает?

Но, главное в музее, это, конечно, последний этаж, на котором работал сам «железный» Эрих.

Здесь на шестом этаже музея предоставляется уникальная возможность вволю нагуляться по коридорам власти.

В начале прогулки вы ощутите на себе тяжёлый взгляд Феликса Эдмундовича. Не знаю, кто как, но, я бы честно признаюсь, сразу бы раскололся под этим взглядом. Входишь в кабинет секретариата и невольно, ощущаешь у себя в руках, какую-нибудь папку с важными документами, как будто сейчас предстоит идти и читать доклад шефу. В секретариате, естественно, никого нет, но, чувствуешь, как будто люди только, что вышли, как будто их призраки продолжают здесь находится и вот, вот оживут.

Вот, место секретарши. И опять то же чувство. Как будто она только что здесь была, вот, вот вернётся и застукает пальцами по клавишам.

Огромный конференц-зал. Здесь Мильке принимал гостей.

И, наконец, кабинет Мильке. Т-образный стол, за который тут же хочется сесть, вытащить воображаемую папку и доложить товарищу Мильке о ситуации в стране или о некой секретной операции за рубежом. А он будет сидеть, и слушать тебя, насупив брови и буравя своим чекистским взглядом. Потом, вдруг поднимет телефонную трубку и попросит соединить с кем-нибудь из высшего партийного руководства.

Садиться за стул товарища Мильке, естественно не разрешается. А жаль, я бы посидел. Зато можно заглянуть в его открытый сейф. Кажется, что товарищ Мильке только, что сбежал отсюда, захватив с собой все секретные документы, а сейф оставил открытым за его ненадобностью.

***

Полицейские режимы зачастую лишь внешне выглядят устойчивыми. Иногда стоит нанести один единственный удар по основанию, и всё рушится буквально на глазах. Для ГДР таким ударом стала советская перестройка. После добровольной капитуляции Старшего Брата, младший не выдержал потрясения и сдался в считанные дни.

По всей ГДР тогда проходили демонстрации, перераставшие в погромы зданий принадлежавших спецслужбам. Главным был лозунг «Stasi raus!» (Штази – вон!). Нет, ничего приятнее для бывшего слуги, чем пнуть своего бывшего хозяина тогда, когда он уже мертв, и не может ответить.

Одна из таких демонстраций проходила и в Дрездене. После захвата местного здания министерства госбезопасности некоторым участникам пришла в голову мысль захватить вдобавок и находящуюся поблизости штаб-квартиру КГБ. Когда толпа подошла к зданию, оттуда вышел советский офицер, небольшого роста, на вид лет 40. Чётко выговаривая слова, на хорошем немецком, офицер объяснил собравшимся, что данная территория хорошо охраняется, и в случае попыток проникновения посторонних, будет отдан приказ стрелять на поражение. Точно неизвестно, что сыграло свою роль. То ли его хороший немецкий офицера, то ли упоминание о стрельбе на поражении. Только было видно, что человек, вышедший навстречу толпе обладает редким даром убеждать людей в своей правоте и волей выполнить то, что он считает правильным. Так или иначе, но вскоре толпа разошлась.

Что было дальше? Это уже совершенно другая история, которая только ждёт своего летописца. История о людях с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.

Ну, а мне пора возвращаться. Командировка закончилась. Я пакую чемоданы и машинально напеваю себе под нос:

НАША СЛУЖБА И ОПАСНА И ТРУДНА, И НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД, КАК БУДТО НЕ ВИДНА…