Перед поездкой в Китай нас, группу рижских журналистов, пригласили в посольство КНР. Инструктаж проводил сам товарищ Сяо.
«Китай – это великая демократическая держава, — веско сообщил он. Выдержал паузу и скороговоркой добавил: — Но если вы
будете что-то снимать без спроса, вам могут разбить камеру». Мы переглянулись. «Чтобы этого не случилось, — успокоил Сяо,
— в поездке вас будут сопровождать наши товарищи». «Каждого?» – хором спросили журналисты. «Каждого!» — сияя, словно
солнце над Хуанхэ, заверил товарищ Сяо. Так в моей жизни появился ангел-хранитель в штатском по имени Чжэн.

Вы чувствовали себя когда-нибудь в шкуре негра? Чумазый шанхайский мальчик настойчиво дергает маму за руку, тычет в меня
пальцем и что-то щебечет ей на ухо. Она недовольно морщится, бросает на меня косой взгляд и, успокаивая чадо, скрывается в
толпе. «Смотри, мама, какое страшилище, — понимаю я без перевода, — огромное, с белым лицом и круглыми глазами». Чжэн,
наблюдавший за всей сценкой, пронзительно ржет. Я не обижаюсь…
Первое ощущение такое, что попал в разворошенный муравейник. Все куда-то бегут, что-то тащат. Ритм сумасшедший. Народу —
не продыхнуть. И все на одно лицо.

Вокруг сплошные контрасты. Небоскребы и лачуги. Передовые технологии и каменный век. Знаменитые чайный церемонии – и
незнание элементарных правил приличия. Роскошные бутики и полупустые магазины.
Безумное количество велосипедов. Через каждые сто метров — велосипедные стоянки с тысячами двухколесных монстров. На
некоторых вполне могла кататься еще прабабушка Елизаветы II.

На обочине экзотическая штука. Этакий гроб на колесиках. «Велорикша», – объясняет Чжэн. Усаживаемся в ветхую кабинку,
прикрепленную к трехколесному велосипеду. Чжэн, отчаянно торгуясь, объясняет вознице, что нам надо в кабак. Поехали… Не
быстро, но интересно. Есть время поглазеть и перевести дух.

Ган бэй под змеиную закуску

«Ган бэй!(До дна!)» — Чжэн поднимает маленькую пиалу с соевой водкой. «Ган бэй», — отвечаю я и опрокидываю в себя
содержимое пиалки. Дрянь редкая. Но пить можно. Чжэн вновь наполняет пиалки. У китайцев такая скорость пития не принята,
однако Чжэн учился в Ленинграде на факультете востоковедения и питерская общага дает себя знать.

К нашему столику подходит немолодой китаец в кожаном фартуке. Мелко кланяясь, ставит на стол миску с кипятком, в которой
плавают белоснежные салфетки. Это для рук. Расставляет миниатюрные чашечки с чаем. С этого здесь начинается любая трапеза.
Чай китайцы пьют жасминовый. Реже — зеленый. Привычный нам черный в Поднебесной не в почете, считается напитком грубым.
Кстати, о жасмине. Им здесь пахнет все — улицы, девушки, духи, зубная паста и даже туалетная бумага. Нравится китайцам
этот запах, и ничего тут не поделаешь. Ресторанчик интересный. Столы круглые и вращаются вокруг своей оси, чтобы не
тянуться к блюду. Можешь сам его подвинуть к себе и затем поставить на место. Удобно. Хотя и непривычно.

В углу здоровенный аквариум, кищащий живностью. Морепродукты, то бишь всяких морских гадов, здесь принято выбирать самому.
Твари ползают или плавают с привязанными к ним разноцветными ленточками. Показываешь на ленточку и расторопный повар
извлекает гада из аквариума и несет на кухню.
Чжэн переводит мне обширное меню. Сразу видно: желание китайцев вкусно поесть не отбила даже китайская революция. Не
случайно иероголиф счастье состоит из двух частей — собственно «счастье» и «сытый человек». К кулинарии здесь всегда
относились с почтением. Подвыпивший Чжэн с пеной у рта доказывает, что древнее китайской кухни в мире просто не
существует. Даже великий философ Конфуций, оставив на время духовные искания, написал однажды книгу о вкусной и здоровой
пище.

В чем главное отличие китайской кухни от европейской? Во-первых, в тщательности подготовки исходного продукта. Если у нас
70% времени уходит на жаренье-варенье и 30 — на подготовку продукта к этому процессу, то у китайцев все наоборот.
Во-вторых, в маниакальном желании китайских кулинаров скрыть истинное происхождение блюда. Свинину обрабатывают так,что
она становится похожа на курятину. Собачатину всеми способами превращают в свинину, а соевой массе придают запах ветчины,
сыра и яиц.

В-третьих, что, пожалуй, главное — едят все без исключения. Сел за китайский стол, так будь готов слопать морского ежа,
медузу, осьминога, черепаху, собаку,змею, червя, акульи плавники, лепестки хризантемы, древесный нарост, водоросли,
ласточкино гнездо. И все это будет щедро пересыпано имбирем, черемшой, луком, мятой, тимьяном, иссопом, корицей,
бадьяном, соевым соусом, маотаем (китайской рисовой водкой). Если вы попали в Китай и при этом избирательны в пище, мой вам
совет: ешьте все подряд, но не спрашивайте, что это такое. Потому что я, например, спокойно перенес вид изумрудной змеи,
благодушно взирающей на нас из банки (ее родственницей, как выяснилось, мы только что с аппетитом отобедали), а вот мой
коллега Дима Новиков с НТВ, поразительно быстро сравнявшись цветом лица с субъектом в банке, быстрыми шагами удалился в
направлении мужского туалета и надолго лишил нас радости общения с ним.

Пробовал я и знаменитую утку по-пекински. Разделывал ее повар лично, предварительно осведомившись, какой способ доставит
мне наибольшее удовольствие. Вопрос непраздный, если учесть, что таких способов — 103.

Глядя на мое замешательство, повар взялся решить его сам. Орудовал двумя отточенными тесаками он виртуозно. Мелькания
лезвий почти не было видно. Я представил себя на месте утки и поежился. Истекающее соком блюдо в мгновенье ока было
превращено в груду тончайших лепестков мяса. Повар подхватил палочками несколько невесомых кусочков и уложил на тонкую
рисовую лепешку, украсил луком, полил соевым соусом. Затем, скрутив при помощи палочек лепешку в треугольный конвертик,
уложил мне все это в тарелку. Вкусно? Чертовски! – отвечаю я честно, хотя вообще птицу терпеть не могу с детства. Повар
доволен. Чжэн доволен. Все довольны.

На этой оптимистичной ноте мы с Шанхаем и закругляемся. Пора в столицу.

Русский с китайцем братья навек…

Рейс Шанхай — Пекин. Два часа лету. Душный салон «боинга». Группа американских туристов. Ведут себя так, как везде и
всегда ведут себя американцы. Куда ступил – там Штаты. Один из них, шибко любознательный, подходит к нам.

«Пол», — представляется он на английском. Усаживается в свободное кресло и бесцеремонно ввязывается в беседу. «Как
полагаете, откуда взялись китайцы?» — начинает он. Чжэн с каменным лицом в доходчивой форме объясняет, что примерно
оттуда же, откуда появился на свет и уважаемый мистер Пол. Я озвучиваю мысль Чжэна на русском. Как ни странно, визитер
намек улавливает и возвращается на свое место. Пьяный русский и агрессивный китаец — это для американца почти…
Манхэттен.

Вообще янки здесь (как и везде) не любят. Но в Китае тихая американофобия превратилась в открытую ненависть после того,
как в Югославии эти спасители человечества засадили «по ошибке» крылатой ракетой по посольству КНР. «Чжэн, — я смотрю
на мелькающие за иллюминатором облака, — а вправду: откуда взялись китайцы?» Он прикрывает глаза и с видом дельфийского
оракула начинает травить очередную древнюю легенду.
Это его конек. Нынешняя гласит о том, что отцом китайской нации был некто Пхан-ку — личность загадочная, чем-то
напоминающая главного персонажа сериала «Чужой». Родился Пхан-ку из древнего яйца, непонятно как попавшего на Землю.
Прожил 1800 лет, а когда помер, из тела «первокитайца» возникла природа, а из его блох — остальные китайцы. «Блохастый у
тебя был предок», — констатирую я. Чжэн не возражает. Мы только что дружно отбрили янки и можем подначивать друг друга
почти на родственных правах.

На самом деле китайцу Чжэну действительно есть чем гордиться. По количеству изобретений Китай переплюнет любую страну
мира. Дымный порох – смесь селитры, древесного угля и серы, используемый для петард, придумали в Поднебесной. Фарфор –
тонкостенную звонкую керамику — тоже. И на протяжении столетий свято хранили тайну его изготовления. Напрасно мы
перемалывали китайские изделия в порошок,нюхали и даже пробовали на вкус. Напрасно Мария Медичи казнила одного за другим
гончаров и химиков, которые так и не смогли изготовить нечто похожее. Только в 1709 году в Мейсене был открыт способ
изготовления европейского форфора, который положил конец китайской монополии.

Что еще? Ну еще по учебникам истории для средних классов все знают, что во втором веке нашей эры китайцы изобрели бумагу,
секрет изготовления которой был у них похищен. Правда, не каждый знает, что именно китайцам принадлежит ноу-хау в
изобретении бумажных денег и… туалетной бумаги примерно в начале IX века.
С открытиями у китайцев и сегодня полный порядок. И то, что образование здесь лучшее, – вовсе не пропаганда. Вот только
получить его могут далеко не все. В вуз разрешается поступать только дважды. Не смог сдать экзамен с двух заходов —
свободен. Выращивай рис. Жестоко, но себя оправдывает. Даже технически продвинутые японцы периодически выкрадывают из
китайских зон экономического развития всяческие ноу-хау.

..Симпатичная стюардесса просит пристегнуть ремни. Садимся.

В центре Поднебесья

Пекин был основан более 3000 лет назад и на протяжении восьми столетий служил столицей разных династий. Сегодня здесь живет
11 миллионов человек. В одном городе – больше, чем во всей Балтии.
Чжэн берет такси и авторитетно заявляет, что первой осмотренной мною достопримечательностью должен стать
Запретный город — Гунгун.

Почему запретный? «Увидишь», — загадочно отвечает он.
Приехали. С ума сойти: стою на самой большой площади мира – Таньаньмэнь. Переводится как Площадь небесного спокойствия.
Именно здесь в 1989 году сравняли с землей несколько тысяч студентов. На огромном пространстве нашлось место и мавзолею
Мао, и резиденции правительства КНР, и стеле борцам за независимость КНР, и знаменитому Запретному городу — этакому
прототипу московского Кремля.

Через гигантские ворота заходим внутрь. Оседлав любимого конька, Чжэн рассказывает, что дворец состоит из 9999 комнат
(символ мужского начала Янь), парков, садов, террас, внутренних рек, жертвенников, укреплений, храмов. Эдакая копия Китая
в миниатюре. Некогда дворец был отрезан от остального города рвами и пурпурно-красными стенами. Только император и его
приближенные — жены, евнухи, наложницы, министры — могли находиться на территории дворца. Простым смертным за нарушение
правила грозила смерть.

Существовал даже императорский указ, запрещавший строить в Пекине здания выше 35 футов, чтобы никто не мог заглянуть за
стены, окружающие Запретный город. Указ был отменен только в XVIII веке, но до сих пор для любого китайца это место окутано
ореолом тайны.
Судя по названиям дворцовых сооружений, император страдал комплексом неполноценности. Иначе к чему ему был нужен
церемониальный дворец «Полной гармонии», «Дворец сохранения гармонии» и «Храм высшей гармонии»? Чжэн кипятится и говорит,
что в гармонии любой европеец разбирается не лучше, чем в китайском языке. Он прав, но я скорее слопаю ту зеленую змею
живьем, чем признаю это.

А вот названия поинтересней: «Мост понимания рыб», «Зал наслаждения страстью». Перед одним из павильонов окруженный толпой
старик китаец водит кисточкой по асфальту. Это каллиграф, поясняет Чжэн, мастер рисования иероглифов.Чтобы оценить его
искусство, надо родиться китайцем. Приверженцы этого жанра могут часами выписывать водой на асфальте всяческие знаки.
Зрители сопровождают это действо одобрительными возгласами и по завершении дружно аплодируют. Солнце тотчас же высушивает
рисунок. Но мастера это не печалит: он принимается за следующий.
Самое любопытное сооружение в Запретном городе — круглая Стена отраженного звука. Произнесенное шепотом слово за
толстенной стеной слышно не только на другой ее стороне,но и по всему 65-метровому диаметру. Секрет утерян.

По дороге в гостиницу наблюдаю любопытную картину. На постриженном газоне городского парка три старика выделывают руками
плавные замысловатые движения и издают шипящие звуки. Прохожие не реагируют, только осторожно обходят оставленные
стариками на тротуаре матерчатые тапочки. Плавные движения – это цигун. Дыхательная гимнастика, продлевающая жизнь. Больше
цигуна здесь любят только бумажных змеев. И старики, и дети часами запускают в небо бумажных драконов и наблюдают за их
неспешным полетом. Смотреть на это интересно и немного грустно.

Секс по-китайски

С ним в Китае не то чтобы напряженка. Но как-то не поощряется. Перенаселение — давний бич империи. На всех углах
пропагандируется контрацепция из политических соображений. Как «Отче наш» граждане Поднебесной зазубрили лозунг: «Одна
семья — один ребенок». Если предписание нарушается, карьерный рост автоматически отменяется. Виновник будет получать
меньше и заплатит непомерный налог государству. За антибездетность.

Тем не менее даже в отеле в два часа ночи вас может разбудить звонок и эротичный голосок прощебечет в трубку: «Массаж
плиз?» Ноу, конечно же, отрежете вы. И услышите в ответ не менее эротичное «бай-бай!». Правда, бай-бай после этого
получается плохо.
Стоит «массаж» в гостинице «пять звезд» около 100 USD за ночь. Кто пробовал, утверждают, что нечто фантастическое. Однако
и риск велик. При поимке и посетителю, и «массажистке» грозит крупный денежный штраф и два года тюремного заключения.

Женщины, как и везде, тут разные. Хотя у европецев неизменным успехом пользуются шанхайки. Этакий европеидный тип
азиатской красавицы, знакомый нам по боевикам Джона Ву. Высокие, стройные, гибкие, как кошки. Ничего удивительного нет:
чистая генетика. В торговом Шанхае не первую сотню лет тусуются японцы, корейцы, голландцы, русские, французы, англичане и
черт еще знает кто. Я тихо офонарел, когда среди пагод и бронзовых драконов неожиданно набрел на кусочек Старой Риги. С
готикой, красным кирпичом и булыжной мостовой. Местечко оказалось на поверку старинным немецким поселением.

Что-то о нас слышали…

Нельзя сказать, что китайцам Балтия вообще не знакома. С подачи Чжэна нас пригласил в гости высокопоставленный чиновник
министерства иностранных дел КНР. Немолодой китаец в очках, сносно говоривший по-русски, с неподдельным интересом
расспрашивал нас о китайских впечатлениях, вспоминал Громыко, Горбачева, Ельцина, рассказывал пикантные истории. За обедом
разразился приветственным спичем: «Выпьем за наших гостей! Я очень любить ваш страна. Я хорошо знать ваш страна. В прошлом
году я бывать столица ваш страна — город Таллин». Спасибо, хоть направление угадал.

Что китайцам трудно понять, так это численность населения. Сколько у вас жителей? Два миллиона. Миллиарда? —
переспрашивают они. Миллиона! Ах, в столице? В стране! Не понимает. Разводит ручками. Пожимает плечами. По китайским
меркам, населенный пункт с шестью миллионами жителей — поселок городского типа.

Всем к Стене!

Один из наиболее хорошо сохранившихся участков Великой стены находится в семидесяти километрах от Пекина.

Добираемся до него на автобусе. Выходим. Действительно — стена. Большая. И место красивое: горы, дымка, солнце, зелень.
Но что здесь делать пять часов подряд – загадка. Покупаю пакетик жареных орехов (а может, и гусениц, замаскированных под
орехи). Слушаю Чжэна.

Стену начал строить первенец династии Цинь — император Шихуаньди в 221 году до нашей эры. Строительство велось в можном в
те времена темпе — столетиями — и стало для китайцев чем-то вроде русского Беломорканала. Окончательный свой облик Стена
обрела только в XIV веке. Официально ее длина составляет 7200 километров. Утверждают, что ее хорошо видно из космоса, хотя
один мой приятель из Звездного городка говорит, что это полное фуфло.

До сих пор появление этого архитектурного монстра – сплошная тайна. Китайцы объясняют необходимость Стены тем, что она
психологически отпугивала противника. Вот как-то гунны пошли на Китай, увидели Стену, сразу струхнули и повернули обратно в
Европу. Версия замечательная, но критики не выдерживает. Во-первых, когда гунны пришли, Стены еще, по сути, и не было, так,
пара башен, а, во-вторых, от монголов и маньчжуров она китайцев не уберегла.

Американские ученые придерживаются гипотезы, что таинственное сооружение — проект инопланентной цивилизации,
представляющий собой гигантскую антенну для межгалактической связи. Тем более, что Шихуаньди в древнекитайских хрониках
именуется не иначе, как «мудрейший из сыновей неба».
Есть, правда, и более трезвое объяснение. Основанное на требованиях древних китайцев к ширине Стены, где должны были
свободно расходиться две повозки. Согласно этой «тележной» гипотезе, истинное назначение сооружения — охраняемая
транспортная артерия, связывающая сразу несколько китайских провинций.

Но лично мне, как и Чжэну, больше нравится космическая теория.

У подножья большой сувенирный базарчик. К нам подходит симпатичная китаянка и предлагает за несколько юаней получить
диплом, удостоверяющий, что его обладатель своими глазами видел Великую стену. Напуганный явно прогрессирующей
стеноманией, я отказываюсь. Чжэн строго смотрит на меня и выдает изречение Великого Мао – «Если ты не побывал на Великой
китайской стене — ты не настоящий китаец». И не настоящий турист, добавляет он уже от себя. Это убеждает. За три юаня я
приобретаю диплом о том, что здесь был Дима.

«Теперь у тебя будет настоящая китайская книжка», — говорит Чжэн. Он не в курсе, что у меня есть еще более настоящая
китайская книжка, про председателя Мао. Переведена на русский язык и издана «Детгизом» в 60-е годы. Интереснее ее я
никогда в своей жизни ничего не читал.

«Когда товарищь Мао был маленьким, — говорится в книжке, — он ходил в школу. И каждый раз мама укладывала ему в портфель
завтрак, чтобы он мог перекусить на перемене. Однажды Мао, разворачивая завтрак, обратил внимание, что все ученики едят и
только один сидит в углу голодный. Он подошел к мальчику и спросил: «Почему ты не ешь?» «О Великий Председатель Мао, —
отвечал ему мальчик, — я не ем потому, что у меня нет еды». И Мао протянул ему свой завтрак».

Здравствуй, Родина

Аэропорт Пекина — современный и удобный. Служба в нем работает как часы. Однако засилье челноков выработало у сотрудников
авиакомпаний стойкое предубеждение против перегруза (разрешается не более 20 кг багажа и шесть килограммов ручной клади).
За перегруз надо доплачивать — примерно 15 USD за каждый кг.
Все клиенты аэропорта это понимают. Кроме русских. Прямо в аэропорту нетрезвые и увешанные рюкзаками типа «Ермак» солисты
трижды краснознаменного ансамбля песни и пляски имени Александрова устраивают перепалку с таможенниками, которая незаметно
перерастает сначала в митинг, а потом в бунт. Китайцы сдаются. Запускают всех в самолет. Он разбегается по дорожке,
взлетает, я приникаю к иллюминатору: «Прощай, Поднебесная!»
Самолет делает круг над аэропортом и — вновь садится на бетон. Здравствуй, Поднебесная! У нас – перегруз. Разъяренные
китайские таможенники заходят в салон и методично отбирают у пассажиров все, что не дает самолету отправиться в рейс.
Александровцы свистят и улюлюкают.

Взлет в небеса: дубль второй. На этот раз все проходит благополучно и я задремываю. Просыпаюсь от воплей и обалдело кручу
сонной башкой. По полу салона взад-вперед катаются опорожненные бутылки из-под виски. У пассажиров-китайцев глаза от ужаса
стали почти такие же круглые, как у европейцев. Стюардессы боязливо перемещаются по салону короткими перебежками. Все ясно:
александровцы упились до положения риз.

Мне на голову кто-то стряхивает пепел. Поднимаю глаза: над креслом качается красная рожа. Я еще пытаюсь сдержаться:
«Пепельница – здесь, в ручке кресла». Он наклоняется, дышит перегаром: «Че? Какая пепельница? Ты че, не русский?»

Встаю. Беру его за шиворот. Волоку до туалета. Вписываю в стенку. И с бешенством, от которого за две недели поездки уже
поотвык, ору в пьяную харю: «Нет, не русский! Китаец я! Ки-та-ец!»