КОРОЧКИ СО ДНА

Кто имел дело с фондю в Швейцарии, знает, что процедура употребления его в пищу
насыщена трогательными микроритуалами, как-то, например: уронивший свой кусочек
в сырную массу некоторым образом штрафуется (простейший вариант — опрокинуть
внеочередную стопку специальной черешневой водки), а самое вкусное — пригоревшую
шкваристую корочку со дна — полагается уважительно оставлять гостям.

Этот гастрономический обряд, пожалуй, является одним из лучших по типичности
проявлений обобщённого понятия «швейцарское», главной составляющей которого
несомненно является ингредиент «Швейцария — страна крестьянская». Здесь и сама
деревенская форма коллективного черпания из общей ёмкости, стоящей посредине
большого стола, вокруг которого располагаются участники трапезы, и
содержательная укрытость наиболее привлекательного, как это характерно для
здоровых интравертных сельских натур. Все эти банки, хай-теки и свотчи — не
более чем гармоники n-го порядка, производные от того, что находится на дне
«швейцарского» — прочного, по-крестьянски основательного традиционалистского
базиса.

Наверно поэтому в качестве колоритно-характерного местного персонажа после
посещения Швейцарии остался в памяти весь вымазанный в земле человек на хуторе в
горах близ Кура, самым обстоятельным образом копавшийся на своём чрезвычайно
аккуратном огороде, а не банковские клерки в строгих тройках и мотошлемах,
разъезжающиеся вечером из офисов на самокатах, которые в сложенном виде
умещаются в их дорогих портфелях. Да и сами знаменитые швейцарские банки — это
просто сильно мутировавшие крестьянские закрома.

А в крестьянской стране бессмысленно искать урбанистические изыски, поэтому
города в поездке по Швейцарии — отнюдь не самое интересное. Не то чтобы в
городах совсем нечего было посмотреть, но, с одной стороны, против, скажем,
итальянского средневекового градостроительного изобилия это не очень выигрышно,
а с другой — свои собственные загородные пейзажи столь великолепны, что
оставляют городам мало шансов в части остро-национального. Ну разве что за
несколькими исключениями в Берне и Люцерне.

И, соответственно, путешествовать по Швейцарии предпочтительней сельским
способом, т.е. пешком, тем более, что вся страна, включая заоблачные альпийские
кручи, тщательно покрыта жёлтыми информационными табличками, на которых указаны
расстояния до ближайших населённых пунктов в часах ходьбы бодрым стрелковым
шагом. И вообще Швейцария — рай для любителей прогулок, особенно горных.
Информации полно, почти каждая деревня имеет сайт с детальным описанием
окрестных пешеходных и веломаршрутов. Причём ногами, если лень, можно идти
только вниз, а на вершины уезжать на канатке или даже на поездах, курсирующих в
местах, про которые никак нельзя предположить, что там можно обнаружить рельсы —
самая высокая железнодорожная станция расположена на горе в 4 тысячи метров с
романтическим названием Юнгфрау.

Свою неурбанистичность страна не прячет, наоборот, кокетливо выпячивает — и в
городе на каждом углу и почти в каждой витрине можно узреть корову в чёрно-белых
разводах и ботало любых размеров, а в День Конфедерации в параде на
Банхофштрассе в Цюрихе марширует целый взвод расписных молодцов с гигантскими
коровьими бубенцами на коромыслах, мерно и оглушительно бряцающими в такт
замедленного строевого шага. В качестве других символов Швейцарии, претендующих
отчасти даже на статус образов, можно указать струящуюся воду и подсолнухи — они
тоже мало ассоциируются с асфальтом. Воды, падающей с высоты или просто быстро
куда-то бегущей, здесь много, когда едешь на поезде в горах почти всегда видишь
водопады, причём минимум пару одновременно. А подсолнух у швейцарцев цветок
декоративный (порой до назойливости), семечек швейцарцы обыкновенно не грызут и
подсолнечному маслу, похоже, предпочитают оливковое. Подсолнухи же продают
премилым способом: у дороги, идущей вдоль поля с цветами, стоит табуретка, на
табуретке — картонная, заклеенная скотчем коробка с прорезанной щелью для денег
и кривой надписью фломастером «Касса. 1 цветок — столько-то франков», на коробке
— секатор для срезания цветов. И никого в пределах видимости. Бизнес-процесс
близок к оптимальному: никаких расходов на складские помещения, торговые площади
и прочих кассиров с охранниками.

Но вода для данной сухопутной страны всё-таки всего характерней. Во-первых,
во-вторых и даже, вероятно, в-пятых это горные озёра, которые чудо как хороши,
особенно Фирвальдштедтское (Люцерн). Места тут совершенно толкиеновские, и не
случайно — образы гор Средиземья родились у Толкиена, по его свидетельству,
после путешествия в Швейцарию. По озеру ходят колёсные пароходики, у которых
палуба внутри надстройки вскрыта, являя любознательным пассажирам сверкающую
начищенным металлом механическую роскошь огромных шатунов, вращающих гребные
колёса. В силу технологических особенностей своей колёсной природы этот пароход
совсем не напоминает какой-нибудь по-щучьи хищный миноносец — он плоский, как
блин, и потому выглядит трогательно-нелепо. А когда такое судно неловко шлёпает
лопастями среди мрачных каменных громад, то просто вышибает слезу своей
посконностью в местной версии. По изрезанным берегам озера разбросаны живописные
селения, среди которых мне особенно показалось Вицнау. Оттуда, кстати, можно
горным трамваем добраться до вершины Риги (1800 м) — чтобы потом спуститься
пешком, по дороге собирая грибы, если день чётный — таковы правила,
установленные с целью демпфирования рекреационной нагрузки.

Другое не выветривающееся из памяти озеро — Лугано. Утёс Сан-Сальваторе,
доминирующий в пейзаже, который открывается с улиц одноимённого озеру города,
выглядит как артефакт от ландшафтного дизайнера, призванный придать картине
оттенок романтизма с итальянских полотен XVIII века. Вообще кантон Тичино, в
котором находится Лугано, и вправду совершеннейшая Италия: жара, пальмы
вперемешку со средиземноморскими соснами, фонтаны и горы, курортная публика на
набережной, прямо под которой в чистейшей воде озера ходят стаи каких-то крупных
аппетитных рыб. Постоянно квартируя в Цюрихе, мы ездили сюда за южным солнцем в
дни, когда погода к северу от Альп портилась.

Общеизвестное своими красотами Женевское озеро на самом деле слишком велико,
чтобы обладать специфической озёрной прелестью, которая предполагает обозримость
деталей. К тому же посетив Женеву, я приобрёл некую немецкую спесь по отношению
к этим шумным и неопрятным французам — в городе переизбыток народа, с рёвом
носятся массы автомобилей и грязные места общего пользования, а в качестве
архитектурной достопримечательности подаётся сверхдекоративное сооружение,
которое смотрится как могила Чингис-хана. То ли дело наш Цюрих, где человек,
ведущий машину со скоростью более 50 км/час считается, по-видимому, полным
идиотом, а количество самих машин не переваливает через порог, когда они
начинают активно мешать нормальной жизни.

Кстати, с автомобилизацией в Швейцарии борются способом, заслуживающим
всяческого одобрения: во всех крупных городах есть бесплатный прокат весьма
приличных велосипедов. Да и посмотрев из окна поезда на автомобильную очередь
длиной километров в 10 перед Сен-Готрадским туннелем, теряешь всякое желание
садиться за руль. А вот швейцарское железнодорожное сообщение замечательно.
Уровень шума и вибраций близок к нулю, места напоминают авиационный первый
класс, для детей есть спецвагоны с горками и лабиринтами, а для любителей тишины
— «молчальные» вагоны, где выключают мобильники и общаются только шёпотом.
Местная транспортная система противоположна американской: общественный транспорт
настолько развит, что потребность в личном авто в значительной мере отпадает.
Правда чтобы в полной мере воспользоваться удобствами швейцарских железных
дорог, надо иметь томик расписания, содержащий подробнейшую информацию о всех
поездах страны, тогда легко заранее оптимально планировать свои перемещения.

Если речь зашла о швейцарских железных дорогах, нельзя не упомянуть о главном
аттракционе для пассажиров здешних поездов. Когда состав идёт по Сен-Готардскому
проходу, имеет место быть поразительное явление: появляется слева церковь, затем
поезд ныряет в туннель, выныривает — и та же церковь оказывается на том же
месте, но справа от поезда. Тут же состав опять въезжает в туннель, выезжает —
о-па! — та же церковь на том же месте, но вновь слева. И так четыре раза.

Предоставив пытливому читателю самостоятельно объяснять необъяснимое, вернёмся к
водным стихиям. К числу впечатляющих феноменов из этого разряда относится
Рейнский водопад близ Шафхаузена — не Виктория, конечно, но тоже очень неслабо.
И потом где вы видели в Замбии такой вот аккуратный замок XII века прямо рядом
со сливом и чтобы из замка до падающего потока было рукой подать — в самом
буквальном смысле, с одного балкончика можно дотянуться до пролетающей мимо
массы воды. Другой занимательный и очень мокрый объект — мрачное, совсем мрачное
ущелье Таминашлухт (около Бад-Рагаца): полная тьма, рёв бешеного потока и
горячие источники, в старину в таких местах жили драконы. Ныне, естественно,
вдоль стеночки проложена дорожка с перилами, установлены фонари, но полностью
рассеять тьму они не в состоянии, а сверху всё также льётся вода, поэтому без
зонтика сюда отправляться не стоит.

Разумеется, нельзя не упомянуть воду в замёрзшем (или замершем) виде.
Величественные снежно-ледниковые картины доступны во многих точках, но мне более
всего показалась в этом смысле терраса небольшой гостиницы в Мюррене — деревне,
где начинается канатная трасса на гору Шильтхорн, находящуюся по другую сторону
ущелья от уже упоминавшейся Юнгфрау. (Шильтхорн известен широкой публике по
одному из ранних бондовских фильмов). Устроившись в солнечный летний день на
этой террасе с пивом никак не возьмёшь в толк, почему князя Нехлюдова волновали
проблемы этого бродяги-музыканта в Люцерне — всё-таки морализаторское начало во
Льве Николаевиче часто брало неправедный верх над художественным, иначе князь не
отвлекался бы от созерцания вневременного по банальным социальным поводам. А
открывающаяся панорама стоит созерцания: вверху, за обширным лесистым ущельем,
громоздятся скалы и искрятся льды, далеко внизу поблескивает река, впереди
бархатятся нежной зеленью альпийские луга, налево ущелье уходит вниз в долину,
где вдали синеет озеро Бриензер и всё это погружено в благодатную сельскую
полутишину. И что они там все внизу суетятся, подпрыгивают, всё чего-то хотят …

Мы спустились в Мюррен с Шильтхорна в кабине канатки, а далее вниз до
Лаутербрюнена, где можно сесть на кукушку, отправились пешком, поскольку ждать
очередного рейса горного трамвайчика надо было около часа, а жёлтая
табличка-указатель обещала примерно столько же времени ходьбы. Принятое решение
оказалось очень правильным: замечательное это дело шагать налегке круто под
горку по живописному лесу с хорошими тропами в отличную погоду — настолько
замечательное, что подмывает начать двигаться вприпрыжку, что мы и делали время
от времени, оставляя позади увязавшихся за нами двух японских с виду и
британских по разговору девиц. Через час, почти точно по расписанию, мы вошли в
Лаутербрюнен, над которым нависает отрицательного уклона скальная стенка высотой
метров в 70, а со стенки, по местному обыкновению, красиво падает вниз вода.
Удивительно, но девицы оказались там же одновременно с нами, наверно свалились
со стенки.

Не менее весело кататься с гор на самокатах в Энгельберге, открыточном курортном
селении с крупнейшим в Швейцарии католическим монастырём, куда по крайне крутым
расщелинам ходят поезда из Люцерна. Трёхтысячник Титлис (популярные летние
горнолыжные склоны) соединён с Энгельбергом канатной дорогой, а на первой её
станции Гёршенальп можно взять напрокат серьёзный такой самокат с большими
колёсами на толстых шинах и ручными тормозами. На нём по асфальтовому серпантину
длиной километров в пять со свистом несёшься вниз. Если не тормозить, то
запросто можно преодолеть звуковой барьер, поэтому вместе с транспортным
средством выдают мотоциклетный шлем. От банковского служащего в Цюрихе вы при
этом отличаетесь лишь размерами колёс да отсутствием галстука с тройкой, потому
выглядите как сельский житель в городском прикиде. Нет, пожалуй на
100-процентного швейцарского сельского жителя вы всё равно не тянете, фактура не
та. Этот типаж — настоящий швейцарский крестьянин из тех, кто 700 лет назад
собирался на лужайке Рютли — ещё встречается в стране. Именно так, должно быть,
выглядели людоеды из старинных немецких сказок: огромных размеров фигура кривых
очертаний, вся состоящая из каких-то шишек, наростов и морщин, как старый
кряжистый дуб, эти ребята одним ударом топора валили тяжеловооружённого рыцаря
вместе с его бронированным конём. Рыцари поначалу часто заворачивали в эти места
с целью установления нормальных феодальных отношений. Но поскольку лесорубы на
лужайке договорились о координации действий, то рыцари в конце концов сочли
целесообразным перенести свою активность в иные регионы, в результате чего и
появилось государственное образование, впоследствии трансформировавшееся в
Швейцарию. Это плебейско-демократическое прошлое отпроецировалось и на нынешнее
государственное устройство. Кантональная модель по существу воспроизводит в
сильно увеличенном масштабе патриархальную крестьянскую общину, члены которой
склонны к местничеству, что проявилось, в частности, в обилии официальных
языков. Их четыре и как результат в парламенте страны никто никого не понимает,
но больших проблем это не создаёт, так как почти все серьёзные вопросы решаются
на уровне кантонов — по-семейному, по-крестьянски.

Ну и так далее. Перечень деревенских аллюзий можно продолжать неограниченно, но,
наверно, уже можно с уверенностью прорезюмировать, что почвенничество
присутствует в Швейцарии как доминирующая парадигма во всех сферах, поэтому
стоит организовывать своё времяпровождение здесь с учётом данного
фундаментального обстоятельства. Приятных прогулок!

P.S. Ещё о языках. Основной язык в Швейцарии немецкий, но на самом деле это
очень своеобразный диалект, который даже называется не «дойч», а «дюйч». Он в
значительной мере лишён угловатых интонаций обычного немецкого, напротив, «дюйч»
звучит как-то округло и чрезвычайно деликатно. На фоне «дюйча» английский,
особенно американский английский, звучит почти вульгарно, что заставляет
переходить в другой вагон поезда, если в соседнем купе расположились американцы.