М. Цветаева

Мир, в котором живет человек, зависит прежде всего от того, как его данный человек понимает, а следовательно от свойств его мозга. Сообразно с последним мир оказывается то бедным, скучным и пошлым, то наоборот, богатым, полным интереса и величия. Обыкновенно завидуют тем, кому в жизни удавалось сталкиваться с интересными событиями; в таких случаях скорее стоит завидовать той способности к восприятию, которая придает событию тот интерес, то значение, какое оно имеет на взгляд рассказчика. Одно и тоже происшествие, представляющееся умному человеку глубоко интересным, превратилось бы будучи воспринято пустеньким пошляком, в скучнейшую сцену из плоской обыденщины. Особенно ясно это сказывается на стихотворениях Гете и Байрона, описывающих, по-видимому, действительно случившееся происшествие. Недалекий читатель склонен в таких случаях завидовать поэту в том, что на его долю выпало это происшествие, вместо того, чтобы завидовать его могучему воображению, превратившему какое-нибудь повседневное событие в нечто великое и красивое».

А. Шопенгауэр.

Вот мы и дождались. Дождались наступления нового тысячелетия. Миллениум!

Вокруг нас изменилось всё и ничего не изменилось. Москва, как не верила слезам, так не верит им и сейчас. Если раньше всё и везде толклось, куда-то пробивалось, устремлялось, слов но стараясь найти несуществующий выход из установленной с начала света упорядоченной хаотичности, так и теперь, даже в большей степени, продолжает это броуновское движение дел, событий и страстей. Более того, бурлящая статика всевозможных человеческих проявлений в настоящее время оказалась в какой-то миг столь омерзительной, что её хочется выблевать всю без остатка, словно некий однородный полуживой, копошащийся ком из протоплазмы, стали и камня. В каждом отрезке выданной для ощущений реальности с особенной циничностью проявилась единая олигофрения этого мира, торопящегося поскорее закончить какой-нибудь иллюзорный конец — шага, покупки, акта, чтобы начать очередное, точно такое же, начало. Даже небо над нашими головами стало ещё чаще не голубым и прозрачным, а серым, как секунда, и даже мусор стал из разноцветного однородно неприглядным, как спиртные напитки в зачуханном ларьке.

Настало такое время, что каждый, кто зовётся Жора, не живёт без тренажёра. Ну, а если вы не Жора, как же вам без тренажёра? Бывали разные эпохи и времена, но сейчас наступила эпоха Жопы и Прокладки. Жопа — это то, что нас объединяет, а прокладки, как обещает бесчисленная и опротивевшая всем реклама, делают наши деньги золотыми. Поэтому и ходим мы теперь не в магазины, а в шопы — тоже производное от жопы, а с экрана телевизора нам сияет не лучезарная улыбка Олега Анофриева, а жопоподобная беззубая пасть Шуры. На самолёты Аэрофлота теперь не хватит никаких денег, так как билет до Красноярска теперь стоит несколько тысяч, так что семья может потратиться только на пачку знаменитых Прокладок с крылышками, от которых наши женщины чувствуют себя всегда комфортно и аж парят в воздухе.

Взлетев, они радостно улыбаются и смотрят всегда на Запад, так как у нас своего Жопыта мало. Под влиянием Прокладок начала меняться психология и эмоциональная направленность наших мужиков. Теперь у них на первом месте стоит Секс, а сами они превращаются в членистоногих: это когда, куда член, туда и ноги, и интересуются они всё больше не содержанием, а блеском: вещами и побрякушками, блестящими, как сопли на заборе. Когда такого спрашиваешь читал ли он? То чаще всего слышишь.- Читал частично, забыл полностью.

Чем в действительности более всего отличается наше трудное время от других трудных времён, так это тем, что почему-то постоянно хочется говорить матом. Мысль эта, понятно, афористическая, могла не придти в голову только идиоту, а придти — глубокому философу.

Кто-то, не помню, сказал — Русский язык без мата превращается в доклад. Похоже, что пришло время, когда доклады окончились, и все заговорили на обычном языке.

Все как-то вдруг стали знать всё и не знать ничего. Серые, амбициозные и удивительно наглые личности вещают нам с экранов телевизоров и газетных полос, что кое-что из наших нужд известно нам самим, но уж основную часть своей жизни мы должны обязательно предоставить им, так как только они до точности знают, то, что нужно нам. Кому это — нам? И ответ следует незамедлительно: Мы — это вы, только более осведомлённые, особенно в будущем — и в далёком, и в близком. Нас интенсивно и настойчиво убеждают в том, что самое дорогое, что есть у человека — это зубы, и беречь их нужно так, чтобы не было мучительно больно на приёме у дантиста, поэтому не нужно жалеть денег, которых у нас всё равно нет.

Поэтому, говорят они, предоставьте нам львиную долю своей жизни, а главное, массируйте каждый раз во время еды свою попку специальным приспособлением «Казюкас», и вы подойдёте к завершающему мигу вашего бытия свежими, без перхоти, без живота, хорошо отдохнувшими и неизменно результативно потрудившимися, а главное, с жевательной резинкой «Ковырялка» во рту — ведь её жуёт сам Бог, и это будет вашим пропуском в рай — туда, где будет ещё больше мыла, кухонных ножей и пятновыводителей, и это будет вечно.

Нет, не будем мы массировать наши постаревшие, но всё ещё упругие задницы приспособлением «Казюкас», и не будем восхищаться препротивным послевкусием во рту после употребления резинки «Ковырялка». Мы будем чаще принимать душ и ходить гулять на природу. Каждый на ту природу, которая доступна именно ему. Мы не будем следовать наставлению «сведущих и сердобольных» знатоков современной жизни — «Болейте реже — лечитесь чаще». Издевательское противоречие, заключённое в этих словах, как раз и подвигает на непременные размышления о всевозможных проблемах своего здоровья и об образе жизни. Единственное умиление, которое может быть как-то понято и оправдано в наше время — это умиление пе¬ред красотой природы.

Как это ни печально, но неизбежно настаёт такое время, когда ты начинаешь бояться посмотреть на себя в зеркало, чтобы не увидеть седые волосы на своей груди и залысины, которые, словно стрелы на карте генштаба, стремятся соединиться где-то в районе твоей макушки.

Средний возраст — это когда эмоции переходят в симптомы. Старость мужчины наступает в тот момент, когда он, не уступив место красивой женщине, оправдывает себя тем, что она младше. А склероз наступает тогда, когда очень хочется пописать, а ты не знаешь откуда. Нет, мы ещё не стары и не склеротичны: мы и место женщине в метро уступим, и пописать вовремя не забудем. Быстрее всего стареет тело, но мозг остаётся по-прежнему молодым и любознательным, зато обогащенным опытом и нажитыми знаниями. Поэтому с возрастом глупостей мы делаем все меньше: не те возможности.

А ведь в детстве мы все мечтаем побыстрее стать взрослыми. И вот Мечта, в конце концов, сбылась. И даже более того…

Всё-таки время не остановить. Идут и даже бегут годы. Мы работаем, отдыхаем, болеем, ходим в отпуска, старимся физически, выходим на пенсии, стараемся вжиться в предложенный не нами ритм и образ резко изменившейся за последнее время жизни. Проходит какое-то время и в нашей памяти происходит интеграция прожитого. Прошедшие события сливаются в одну общую картину, из которой порой уже трудно выделить отдельные мелкие детали. Наша память эмоциональна, она запоминает только самое яркое и резкое, стирая все остальное. В тоже время порой именно в этом остальном и заключено самое важное из этого прожитого нами отрезка жизни.

Часто даже сохранившиеся фотографии и снятые кинофильмы не могут передать всех мелочей и оттен¬ков наших настроений тех дней.

Когда на улице, особенно в сумерки, встречаешь краси¬вую женщину, как-то робко сжимается и падает сердце. Я не понимаю, почему это происходит, но от этого внезапно¬го и короткого ощущения чужой красоты сам начинаешь казаться себе каким-то забитым, незаметным и обижен¬ным. Пройдет полчаса, душа заполнится другим, о чем думал раньше. Но, когда придешь домой и останешься один в ком¬нате, промелькнувшее лицо вспыхнет и затеплится где-то внутри, как колебанье от лампадки.

Во мне оставляют такой же след, заставляют переживать то же самое некоторые книги.

Иногда, когда становится особенно грустно и не по себе от текущей действи тельности, возьмешься за такую КНИГУ, вчитаешься и вдруг почувствуешь такую силу таланта в ней — такой красивый ум и радостный, как трава на городском дворе, язык, что откладываешь ее в сторону и по-ребячьи на¬чинаешь грустить, как ребёнок, которого взрослые не взяли на пи¬кник.

Книги эти могут быть самыми разными, но чаще всего это описания путешествий, каких-либо известных в истории человечества событий, мемуары и дневники.

Но ещё больше чувств и переживаний доставляют мне рукописи и дневники, написанные мной самим в те далёкие и такие счастливые годы, когда были мы молоды, сильны, резвы и неусидчивы. В те времена и писали мы не так, как сейчас: торопливо, неразборчиво и без всяких поправок стилистики и грамматики. Писали так, как думалось. Мы писали о том, что видели и пережили, и были от этого счастливы до умопомрачения. Может быть, без таких минут, проведенных с ручкой и карандашом в руках над раскрытой записной книжкой или тетрадкой, каждый из нас очерствел бы и заглох, но мы писали фразу за фразой, и были эти фразы то очень легки, то очень тяжелы…

Это сейчас, когда садишься писать, каждое свое слово кажется та¬ким сухим, деревянным, повторным до полного отчая¬ния…

Давно в висках седина и на шкуре заплаты,

И сердце успело дубовой корой обрасти,

Но выдвинешь ящик стола — и опять, как когда-то,

К вселенским добра и чудес возникают мосты.

Лета шалунью рифму гонят, Лета к суровой прозе клонят. Прошли тот возраст и время, когда дни и часы прессуются, и хочется говорить с друзьями и людьми вообще в прозе. В поэзии тебя ведёт строка, и как бы отступают ум и рассудочность, остаются только чувства и восторженность. А в прозе необходимы рассудок и размышление. С возрастом всё-таки умнеешь, мудреешь…

Говорят, что сочинитель пишет, смеется и плачет в одиночку. Это неправда, вместе с ним улыбается и плачет, сияя вставными челюстями, его пишущая машинка. Старая пишущая машинка всегда лучше новой: она опытней и грамотней. Вот две буковки этой машинки обнялись и замерли — они любят друг друга и не хотят печатать. Если же сочинитель сумел передать причины своего смеха, плача и переживаний в словах, сложившихся в рукопись были, рассказа или повествования, вместе с ним начинают смеяться, плакать и переживать читающие эти слова.

Многие мечтают написать повесть, большущий и толстенный роман, полный событий, страстей и переживаний, но мне по душе больше всего дневник, который несёт в себе всё прожитое и пережитое тобой в реальной действительности. Да, только дневник, причем детальный и правдивый может отметить все произошедшее с тобой и окружающими. Память умерла бы с голоду, если бы не подбирала все, что мы забываем. Именно дневник, даже через несколько десятков лет, может вновь вернуть вас в прожитый давным-давно мир со всей его веселостью и грустью, радостью и печалью, любовью и ненавистью. В его коротких и скупых строчках вы видите себя, как бы со стороны, и мо¬жете ещё раз пережить всё пережитое. Итак, дневник. Пусть не на весь период жизни, а хотя бы на время одного из ваших отпусков с момента его подготовки и до окончания. Маленькая новелла в числах и фактах. Потом, по прошествии определённого времени, из дневника могут родиться и повесть, и роман. Но сначала всё-таки дневник.

Садясь теперь за письменный стол, вернее за компьютер, я говорю себе.- Пиши быстрее или медленнее, на одном дыхании или, взвешивая каждое слово, но пиши так, как диктует мысль и повелевает чувство, не останавливайся без надобности, не прерывай магию вдохновенного мгновения, которое, может быть, уже никогда не повторится. Пиши без жалкой осмотрительности и ложного стыда, с той простой искренностью, которая свойственна природе. Пиши и знай, что из океана времени тебе дарован один миг и в нем такая мысль, образ или слово, которые уже никогда ни у тебя, ни у кого-либо другого не возникнут. Пиши свободно, но и, не мудрствуя, как дышишь. Но…

Но когда пройдет это мгновение, чистое, бесценное, быстролётное и необъяснимое, как минута оплодотворения, и когда ты окажешься один на один со своей рукописью, занявшей теперь уже определенное место в твоём мире, в котором, несмотря на все волнения и беспорядки, всё же господствует порядок и ответственность, тогда взгляни на неё без слепой родительской любви — холодно и неумолимо строго, не щади ни ее, ни себя, и не жалей сил и време¬ни.

Опробуй каждую фразу на прочность, навались на каждое слово своей тяжестью, испытай его «выносли¬вость», ибо из этих хрупких слов и «легких» предложений должен быть построен мост, который надежно и незаметно перенесет тебя через пропасть бессмысленности в стра¬ну иной жизни и иной действительности, которую тебе уда¬лось создать для себя и для всех людей.

Проверь свою фразу и глазом, и на слух, по нескольку раз прополощи ее во рту, как это делают винокуры при покупке вина. Произне¬си ее про себя еле слышно и во весь голос, и пять, и десять раз (только не смей считать!), повторяй, находясь в раз¬ном расположении духа и в разное время суток.

Думай о ней, отходя ко сну и ночью, когда проснешься, потеряв ее (разве можно использовать бессонницу для какого-либо бо¬лее полезного и разумного занятия?). Задай себе вопрос, употребили бы или нет твои товарищи, друзья и знакомые именно эту фра¬зу в подходящей ситуации и действительно ли признали бы ее своей.

Произнеси ее от их имени и проверь, насколько она точна и уместна, чего ей недостает или, наоборот, что в ней лишнее. Но, даже когда убедишься, что все так, как надо, когда почувствуешь удовлетворение от своей работы, не смей почивать на лаврах; именно теперь не смей успокаиваться, ибо в писательском ремесле нет ничего опаснее и призрачнее самодовольства.

Кто-то из великих сказал, что именно самодовольство — плохой советчик и коварный вожак, который уже многих повел по ложному пути. Ни на минуту не забывай, что произведение должно поднять читающего его, вызвать у него поток мыслей, что ты, какой никакой, но уже всё-таки писатель, и собственное удовлетворение имеешь право черпать лишь в удовлетворении, испытанном от твоей работы читателем, или, еще лучше и точнее: о твоем личном удовлетворении вообще не идет речи. Не забывай, что ты в данный момент — глашатай истины, то есть действительности. Твоими устами говорит о себе правда. В этот раз она избрала тебя, выделив из остальных людей и доверив важную миссию — сообщить знакомым и незнакомым тебе людям образ и смысл реальной жизни, которую сами они, без тебя, может быть, никогда и не смогли бы увидеть во всей ее совокупности и не смогли бы полностью понять.

Рукопись состоит из страниц, а страница из слов. Мне хо¬чется доставить себе удовольствие и повнимательней пригля¬деться к каждому отдельному слову и странице. Рассуждения — как женщины: чем стройнее, тем привлекательнее.

Слово, это значащее пятно на белом фоне, достигло зенита своей славы, обрело свой лучезарный и непреходящий смысл не в западных рукописях, где оно — всего лишь суетливая часть фразы, отрезок пути к смыслу, след уходящей мысли. Такое слово — призыв не останавливаться и продолжать движение взгляда и мысли до конечной точки. Китайское слово, напротив, абстрактный образ вещи, ключ к пости¬жению смысла; оно остается недвижимо под взором чита¬теля, словно светящаяся пентаграмма перед глазами доктора Фауста на гравюре Рембрандта. Я подкреплю мою мысль маленьким примером.

Иероглиф, обозначающий по-китайски воду, условная закорючка, символизирующая движение жидкости. Кисть писца добавляет сбоку точку: это означает лёд. Он ставит точку сверху: получается всегда, вечность. Таким образом, то, что было движением по преимуществу, застывает в своего рода абстрактной неизменности, как водопад, издали кажущийся неподвижным. Нет ни одного китайского иероглифа, не оставляющего места для подобной точки.

Слова произносимые ослепляют и обманывают, потому что их сопровождает мимика и взгляды, потому что видишь, как они срываются с уст — а уста нравятся или не нравятся.

Потому что, слушая слова, ты видишь глаза, а глаза или обольщают, обещая что-то желаемое, или отпугивают, грозя неприязнью, злобой, ненавистью. Или равнодушием. Но черные слова на белой бумаге — это всегда сама обнаженная душа.

Я четко убедился в том, что если, работая над произведением, вдруг отказываешься от реального тона повествования, забываешь о действии и начинаешь описывать своего героя абстрактными словами и одними словами пытаешься объяснить — и обрисовать взгляды и намерения героя, не вытекающие из его поступков, это перестает быть художественным творчеством и творческим трудом, а для читающего означает конец художественного восприятия и эстетического наслаждения.

Нечто подобное произошло бы, если бы мы рассматривали созданный в естественную величину портрет, выбрав при этом наиболее удачное место и должное от него расстояние, и если бы, прежде чем мы, собравшись с мыслями и взвесивши наши впечатления, высказали свое суждение о нем, этот созерцаемый нами портрет вдруг бы ожил, изменил позу, которую придал ему живописец, вышел бы из рамы, подошел к нам, и, взяв нас под руку, пустился бы в разглагольствования о красках, линиях, о технике и содержании произведения искусства, которое мы только что рассматривали и которое теперь, естественно, уже не видим. Одним словом, случилось бы нечто неестественное и по сути своей противоречивое.

Каждая рукопись и книга это результат борьбы со временем и с самим собой. Они — результат титанических усилий запечатлеть какую-то сторо¬ну действи тельности и одновременно — какую-то частицу своего собственного существования. Это попытка перебросить через бездну небытия частицу самого себя и своей эпохи. Жажда запечатлеть навеки быстротечное мгновение, сказав ему, как в «Фаусте» Гёте: Остановись, мгновенье, ты прекрасно!

Почему же всякий пишущий стремится зафиксировать эти эфемерные вещи? В такой же степени, как результат борьбы, рукопись и книга это всегда результат диалога. Книга — всегда беседа. Книга всегда пи¬шется для читателя.

Есть авторы, которые опровергают это. Свое творчество они считают герметически замкнутым, чем-то таким, что на¬шептывается только самому себе, что заключено в их сердце и только им одним понятно.

Другие утверждают, что кни¬га следствие подсознательной потребности человека тво¬рить, потребности зафиксировать внутренний монолог, ко¬торый каждый из нас непрерывно произносит про себя.

Однако все это только отговорки. Мне представляется, что ни один писатель не написал бы книги, если бы не думал об одном или многих читателях, для кото¬рых его творческие эмоции будут представлять интерес.

Книга позволяет ему обнажить перед людьми новый жи¬зненный пласт, побудить их к действию, заставить заду¬маться или же доставить им чисто эстетическое наслаж¬дение. Так или иначе, она должна оказывать воздействие на читателей. По крайней мере, каждый пишущий так понимает свою роль.

Творчество — это как бы посягательство на власть. Чита¬тель во время чтения находится во власти писателя. Одним словом, книга пишется всегда для кого-то. Под¬час для одного, но чаще всего для многих настоящих или во¬ображаемых читателей.

Книга и читатель — это пара, связанная между собой прочными, неразрывными узами, узами любви или ненави¬сти.

За книгой стоит автор. Его творчество это всегда по¬слание к читателю. Обычно мы пишем письма друзьям. Книга — это пись¬мо автора к другу.

Перелистывая старые записные книжки с дневниковыми записями я сначала по наивности задумывался, как же лучше сложить из них книжку про путешествие, как нарисовать то великое счастье, которое переполняло тогда и не оставляет в покое до сих пор. Крутил-вертел и так и этак, и чтобы не придумывал — все было не то, неправда. Я так не хотел.

В конце концов решил написать, как было дело, особо не заботясь о тех надуманных пропорциях, которые надо якобы соблюсти для того, чтобы в произведении присутствовало чувство меры. Надо в меру пофилософствовать, в меру похохмить, в меру быть героем, в меру сентиментальным, в меру показать свою слабость, в меру, в меру, в меру…

К черту меру! Я не хочу и не буду подстраивать свои переживания под выдуманный стандарт и никому не советую, иначе нарисованные картинки будут фальшивыми, будут существовать сами по себе, нисколечко не отражая таинства волшебного процесса под названием жизнь. Выдуманные картинки, они не про любовь — это мыльные пузыри.

Мысли мои нельзя воспринимать как какое-то достижение отдельно взятых хорошо проветренных мозгов. Никакие они не достижения, потому что мысль не может быть достижением. Единственный прок от нее лишь в том, что она может показаться нам как причудливая игра цветов радуги, от чего на душе станет немного радостней. И все. Остальное от лукавого. Фундаментализм мыслей сеет в мире печаль.

Кому нужна такая книжка, над которой трудились стиснув зубы? Какую такую радость в мир она может произвести? Что хорошего можно ждать от писателя, который писательство воспринимает как тяжкий труд? Мысль, рожденная в муках, омрачает мир.

Рассказы о своих мыслях — это палка о двух концах. С одной стороны, интересно, конечно читателю узнать, не только что делал путешественник, но и о чем думал. Но с другой стороны мысли странника не всегда о смешном, а это не всем по вкусу. Мне интересней всего читать, о чем думал и что чувствовал путешественник, поэтому я, перед тем как сесть за книгу, решил не стесняться писать про то, что у меня в голове тогда было.

Однако, пора прекращать философствовать. Пора возвратиться в те далёкие уже времена, о которых говориться в небольшой записной книжечке, которую я нашёл, роясь в своих старых записях.

Вот она, в синей картонно-дермантиновой обложечке, наполненная моими мыслями и событиями, сосоявшимися двадцать два года назад. Шел тогда 1978 год.

Год этот начинался для нас с душевных мук: где искать тот единственный и необходимый нам марш¬рут для летнего «отдыха». Перед нами сияла во всём своём необозримом величии госпожа неопределённость. Неясно было ни куда идти, ни с кем. Наша схоженная и споенная группа совершенно внезапно развалилась. У каждого её члена и членихи нашлись весьма объективные и уважительные причи¬ны позволяющие сказать уверенно и бесповоротно: » Не иду и всё!»

Только я и Федя твердо верили, что мы идём! Но куда? С кем?

Манили к себе и Саяны, и Якутия, и Эвенкия и многое другие. Но всё определялось как трудностями заброски, что было наиболее просто решаемой частью задачи, так и составом будущей группы. Наконец, после долгих размышле¬ний, переборов вариантов, бесед с различного рода советчиками и доброжелателями мы остановились на правом притоке Енисея в его нижнем течении — реке со звучным коротким названием Бахта.

Что мы знали о Бахте? То, что Бахта — горно-таежная необжитая река. То, что БАХТА, река на Среднесибирском плоскогорье, правый приток Енисея с длиной водотока 498 километров и площадью бассейна 35,5 тысяч квадратных километров. Судоходна в низовьях.

Река Бахта в верховьях мелкая. Здесь встречается много островов, а шиверы чередуются с длинными и спокойными плёсами. Вода настолько прозрачна, что можно наблюдать, как «убегают» от наплывающей тени катамарана рыбы. Река Бахта в верховьях мелкая. Здесь много островов, шиверы чередуются с плесами. Вода настолько прозрачна, что можно наблюдать, как «убегают» от наплывающей тени катамарана рыбы. Солнечные лучи высвечивают то зеленовато — фиолетовые блики на плавниках хариусов, то пестрые спинки ленков.

Далее характер Бахты меняется: она становится шире, препятствия — серьёзнее, хотя встречаются они всё реже. Самый крупный порог Бахты — Уступ, который состоит из нескольких каменных гряд, могуч и очень живописен. Начинается он неожиданно, и вход в него достаточно сложен из-за высоких стоячих волн. Из многочисленных Бахтинских притоков всегда запоминаются наиболее рыбные: правый, Маймунгна и левый — Комдал.

На ее бере¬гах только изредка можно увидеть отдельные хижины охотников и рыбаков. Человек, оказавшийся на Бахтинской земле, по праву может считать себя первооткры¬вателем. Бахта пока еще мало изучена. В двадцатых годах нашего века на ней побывал известный геолог и географ С. В. Обручев. Его исследования и записки и ныне дают основные сведения об этой реке.

О прелести путешествия по Бахте С. В. Обручев писал: «Я не знаю ничего увлекательнее и приятнее путешествия в небольшой лодке по порогам, и удо¬вольствие тем острее, чем больше камней, чем выше валы и сильнее струя. Бахта может доставить это удо¬вольствие во всех ее формах—столько здесь порогов и косых, и прямых, и пологих, и крутых с камнями, и с чистым сливом».

В последние годы Бахту стали иссле¬довать гидрогеографы и геологи, посещать туристы-водники.

Берега Бахты обрывисты и скалисты. Узкие щеки часто сменяются широкими плесами и плавнями. В среднем течении самым опасным является Большой порог. Ниже его еще три порога — Черные ворота, Баня, Ганькин. На 70-километровом участке от устья Бахта судоходна для плоскодонных судов.

В Бахтинской тайге, не знавшей пока топора и пилы, водятся соболь, белка, горностай, росомаха, бурый медведь. В июле—августе на плесах реки можно ви¬деть стаи непуганых гусей, уток, нырков. Бахта богата и рыбой. Иногда на блесну типа «канада» и «ложка» вылавливаются таймени весом в 15 килограммов.

Итак, наш выбор определился в результате именно этих ярких и многообещающих рассказов очевидцев и других «знающих» людей. Теперь и мы твёрдо верили в то, что богаче, интереснее и безлюднее реки Бахты в Сибири нет и быть не может. Рыбы в Бахте невпроворот, зверь рычит и мычит, чуть ли не через каждые сто метров, утиные стаи никем не считаны и не пуганы, а от ягод в организме у нас всё слипнется.

В общем, по всему выходило, что это не река, а сказочный, затерянный мир. Что касается комаров и прочей «пернатой» живности, то мы верили: её будет не больше и не меньше, чем в других столь же злачных местах.

Таким образом, проблема с выбором маршрута благополучно разрешилась. Другая часть проблемы — выбор группы, оказалась более сложной и неопределённой. Она висела над нами многопудовым грузом многие зимне — весенние месяцы сборов и ожиданий: почти до первой декады июля. Местные составы отпали окончательно и бесповоротно.

Вартанов вместе с Крыловыми намылились в «тёплые» Архангельские края со своими многочислен¬ными детьми ловить сорных рыб и собирать грибы — ягоды.

Лёшка Базылев вдруг почувствовал в себе преподавательские начала и отравился на чёрное — чёрное море воспитывать диких дельфинов и развивать у них интеллект.

Игорь Ляпунов мучился в мощных оковах своей Скотобазы. Так любовно называли все сотрудники своё любимое СКТБ.

Всё это вместе взятое привело к то¬му, что мы направили свои поиски на Урал. Там в го¬роде Челябинске жили, по словам Феди, великолепные ребята, прошедшие огни, воды и сложные пороги. Сам Федя хаживал с ними в прошлые годы и на Бамбуйку, и на Учами и на другие занимательные Сибирские речушки. Телеграфные звонки, а затем и личный выезд товари¬ща Ляха в славный город Челябу окончательно решили судьбу дела, и за две недели до предполагаемого отъезда состав группы был также определён:

1. Лях Фёдор Васильевич г. Москва 2. Сутугин Анатолий Николаевич г. Москва З. Здорик Борис Фёдорович г. Челябинск

4. Капустин Александр Иванович г. Челябинск

5. Максимовских Владимир Михайлович г. Челябинск

6. Терехова Лидия Николаевна г. Челябинск

Последний член группы был просто необходим для поддержания минимального культурного уровня остальной части группы на маршруте.

Состоялись переговоры с Красноярском о порядке заброски в верховья Бахты, составлена раскладка, распределены покупки снаряже¬ния и продовольствия, учтены все возможные пути и методы доставания дефицита: копченой колбасы, тушенки и спирта.

Существует один, и только один, способ хорошенько подготовиться к отпуску:

1. Вытащить из шкафа предназначенную для отпуска одежду и снаряжение.

2. Положить рядом с ней отложенные на отдых деньги.

3. Вдвое уменьшить количество одежды и вдвое увеличить взятую сумму.

4. Закупить необходимые, по вашему мнению, продукты.

5. Добавить к ним ещё как минимум половину уже закупленного.

Оставались последние дни подготовки и маятное ожидание отъезда, когда среди ясного неба грянул гром. Товарищ Ляпунов известил нас, что он тоже не только едет, но и успел уже оформить себе отпуск.

От этого известия у нас с Федей на глазах появились слёзы радости и умиления. Так появился ещё один член группы, и последняя приобрела величину магичес¬кого числа — Семь.

Если ты стал похожим на фото в паспорте, самая пора идти в отпуск. После проверки этого утверждения и «путешествия» в кассы Ярославского вокзала неопределённый день отъезда сформировался в вполне определённую дату: 29 Июля.

Выяснилось также, что едем мы поездом «Москва — Иркутск», в котором нам достался счастливый вагон №13. Учитывая число семь (состав группы) и номер вагона тринадцать, можно было с уверенностью ожидать всякого…

Последние дни перед отъездом проходили, как и всегда, суматошно, бестолково и нервно: не было решено сколько брать с собой растительного масла — двадцать литров или больше, пропали в продаже резиновые сапоги сорок шестого размера, кои имел привычку носить Ляпунов, не хватало в соответствии с раскладкой топлёного масла и блёсен, массово подгорали в духовках плит сухари, которые должны были заменить нам в походе хлеб.

Однако, несмотря на происки всех видимых и невидимых врагов, время неумолимо приближало долгожданный день отъезда, который вскоре и пришел, неся с собой начало душещипательных приключений в сказочной стране Эвенкии, а, прежде всего, дорожные впечатления. Именно с этого дня — дня отъезда и начался дневник о походе на реку Бахту, что течёт между двумя легендарными Тунгусками в далеком краю Туруханском.

1 Августа.

Утро радует зарёю новой, хотя встали только около 11 часов по местному времени. С большой охотой уни¬чтожаем на своих лицах сорняковую растительность, которой успели обзавестись за трое суток пути. Побрившись, снова чувствуем себя невинными младенцами.

Иногда мне казалось, что поезд едет слишком быстро, потому что я не успевал сообразить, как происходит мое перемещение по Сибири. Я хотел понять и почувствовать эту страну сходу, но не успевал за скоростью поезда.

Поездная езда чем-то напоминает сон, который проносится по уму, оставляя после себя лишь еле заметный след смутных ощущений. За окном мелькали картинки из далекого мира чужой жизни, в которой я не успевал представить себя как следует.

Я тоже искал счастья в предметах и не нашел. Похож я был на ребенка, который сидит в песочнице и лепит ненужные и временные вещи. Он очень увлечен и не видит ничего вокруг, даже самого главного — неба. Я долго играл во взрослые песочницы, пока не сообразил, что для того, чтобы смотреть в небеса, они просто не нужны и даже вредны, как помеха. Мне жалко было расставаться с ними сначала, но это прошло.

Пейзаж за окном становится трудно узнать. Природа одичала. Лес стал более дремуч, и непонятно почему. Он состоял из деревьев, каждое из которых по отдельности ничего из себя особенного не представляло. Это были, в основном, деревья хвойной породы, остальные, с листьями на ветках, встречались реже и как бы, между прочим. Деревья произрастали во множестве, и, кажется, договорились между собой о чем-то важном и тайном, о том, что незаметно для глаз, но хорошо воспринимается внутренностями организма, которые находятся под грудной клеткой.

Начинаю догадываться, почему здешний лес переименовали в тайгу — от внутреннего содержания тайного смысла, а не по определению, которое дает В. Даль: «Тайга — обширные сплошные леса, непроходимая, исконная глушь, где нет никакого жилья на огромном просторе, кой-где зимовки лесовщиков, или кущника, поселяемого нарочно для приюта проезжим». Очень по-старинному сочно сказал Даль, но о главном умолчал — все это могло быть в лесу дремучем просто, а не в тайге. Даже если ты пока еще и не был в сибирской тайге, а видишь её только из окна вагона,, то и этого уже достаточно, чтобы почувствовать нечто особенное и волнующее.

За время пути успеваем выпить уже 48 стаканов чая. Надеемся довести этот результат к концу поездки до 55 стаканов. «Провожающий» про¬дукт тает, но всё-таки не так быстро, как хотелось бы. Пиво в бутылках постепенно начинает выпадать в осадок. Игорь уже окончил свои занятия наукой и больше ни с котлетами, ни с чем другим не экспериментирует. Федя в коридоре дымит, как паровоз, и думает «за жизнь». По поездной трансляции хрипло и неуверенно поют:

Прощай, мы расстаёмся навсегда. Прощай и ничего не обещай!

К нашему сожалению, поездная бригада не спешит расстаться с нами. Поезд снова опаздывает больше чем на час. Колеса ритмично и чётко отбивают: Ти-ши-ны хо-чу, ти-ши-ны… ыы.

Башка обмелеет, как речка в зной,

Слипаются веки потом.

И сон, блаженный сон поездной,

Глотаешь раскрытым ртом.

А поезд качает тебя во сне

Каждым своим колесом.

И мир в окне остается вне,

Бесплотен и невесом.

Но ты из окошка о нём не суди:

Картинка — поле и лес,

На дальней станции ты сойди,

ИI все обретет вес.

И собственный вес, и вес рюкзака

Почувствуешь ты, сойдя,

И станут весомыми облака,

Ударив каплей дождя…

Можно ли ездить в поездах долго? Можно, но не больше шести дней. В этот раз мы добираемся до Красноярска в общей сложности четверо суток, но всё равно уже начинаем чувствовать, что наездились почти под завязку. Пока езда, как часть путешествия, доставляла радость, но дальше уже начиналось бы просто издевательство над организмом. Даже четыре, а не шесть дней вполне достаточно: меньше может не хватить для осознания обширности поверхности планеты. Уже сейчас я верю, что Земля круглая лишь только потому, что перевел маленькую стрелку часов на четыре деления вперед.

Мелькание природы за окном не воспринимается уже, как реальность, а начинает казаться вымыслом, как телевизионное изображение. Сознание требовало восприятия конкретных объектов, чтобы сделать их привычными и запомнить.

Красноярск уже маячит в голубой дымке, или так только кажется. Нет, не кажется. Под колёсами вагона простучал мост, перекинутый через могучий красавец Енисей.

Попутчик студент-сибиряк сказал, что Енисей — широкая и поэтому противная река. Ему нравится сплавляться с друзьями по маленьким шумным речкам. Что бы он сказал об океане, где берегов вообще не видно? Разве можно судить о женщине только по размеру бюста? Какой неправильный студент мне попался и неуважительный к своей среде обитания. На великую реку он махнул рукой, как на обрыднувшую тещу. Как можно так о природе?! Большая река старается и уносит прочь воды, не давая затонуть его населенному пункту. Напряжение реки огромно, потому что северные моря далеко и воды много. Какой беспечный и нечуткий к стараниям реки повстречался мне студент.

Все-таки с прибытием мы опоздали ровно на час. Этот пустячок транспортников стоил нам ровно полусуточного ожидания самолёта.

На вокзале нас встречал заместитель начальника Красноярского УГА Анатолий Григорьевич Пермяков. Быстро разгрузили наш нехилый, достаточно объёмный и тяжёлый багаж. Тут же состоялась первая встреча и знакомство с Борисом Здориком и Володей Максимовских, которые приехали из аэропорта нас встречать. В аэропорт ехали на двух автомашинах: Волге и УАЗике.

Пермяков торопил, так как до отлёта самолёта на Подкаменную Тунгуску, на который нам были забронированы места, оставалось всего 25 минут. Через 15 минут мы были на месте. Срочно через депутатскую комнату оформили групповой билет, перетащили с улицы вещи наших челябинских друзей. Однако все наши потуги и стара¬ния и хлопоты Анатолия Григорьевича оказались напрасными: за 5 минут до отлёта наши места были отданы пассажирам, и самолёт взлетел без нас. Так всего один час железнодорожного и пять минут нашего опоздания ока¬зались критическими для гражданской авиации.

Тихим и усталым шагом направляемся в помещение ВОХР аэропорта, где и оставляем, не сгружая с машины, до завтрашнего утра все наши вещи.

Анато¬лий Григорьевич звонит в гостиницу о нашем размещении на ночь, и мы отпускаем его, так как через 20 минут начнётся вручение переходящего Красного знамени Красноярскому УГА по итогам работы за полугодие.

Наконец, вся наша команда в полном сборе. Идём устра¬иваться на ночлег. К сожалению, нашу единственную даму обеспечить местом в женском номере не смогли. Ничего, разместим её в одном из выделенных нам двухместных номе¬ров. В результате этой комбинации Здорику, как истин¬ному джентльмену, пришлось ночь проспать у её ног на полу, укрыв свою красивую, но уже небритую голову штормовкой.

После завершения процедуры оформления был совершён культпоход в кино, на фильм «Дукаты призрака». Художественную ценность фильма переоценить было трудно.

Хлопотный и длинный день завершился маленьким товарищеским ужином и короткой сотенной Сочинкой, в процессе которых оформилось окончательное знакомство всех членов группы.

Завтра вылет в 4 часа 45 минут по Москве, поэтому берём на завтрак по бутылке кефи¬ра на брата. Игорь под влиянием пережитого за день половину ночи просидел на кровати по-турецки с сигаретой в зубах и мукой в задумчивых славянских глазах.

Короткая Красноярская ночь неслышно стояла за окнами нашего отеля.

2 Августа.

Проснулись мы, несмотря на позднее укладывание, вовремя. Кефир, купленный вечером, всю ночь стрелял пробками от комнатного тепла и приобрёл структуру непонятного состава и содержания. Пить его решился один Саня, остальные с робким хихиканьем слили этот состав в унитаз. К нашему счастью там взрывов не последовало.

Анатолий Григорьевич приехал проводить нас в аэропорт. Прямо с машины загрузили вещи общим весом килограмм на четыреста и объё¬мом в несколько кубов в стоящий на старте ЯК-40. Прощаемся с Анатолием Григорьевичем и взлетаем точно по расписанию.

В посёлок Бор (аэропорт Подкаменная Тунгуска) прилетаем через 80 минут ненавязчивого полёта.

Погода прохладная, но приятная. Нас встречает замеща¬ющий начальника аэропорта. Через несколько минут на машине руководителя полётов трое из нас отбывают на закупку недостающего продовольствия, то бишь соли, свежего хлеба и кое каких других мелочей.

Я направляюсь в штаб для решения всех вопросов, связанных с заброской на место. Пилоты вертолёта МИ-4, который должен везти нас на Бахту, уточняют на карте точку высадки и уходят готовить машину.

Около нас стонет представитель геологов: оказывается, мы перебиваем у них запланированный вылет на маршрут. Он предла¬гает уступить нам МИ-4, а нам лететь на МИ-8, который вот-вот должен прибыть. Милостиво соглашаемся, тем более что груза у нас для МИ-4 под самую завязку, да и ребята со своими закупками ещё не появились из посёлка.

Отказавшись от МИ-4, мы ничего не проиграли, так как вскоре в небе раздается переливистое гудение, и через пять минут на взлётной полосе уже стоял мощный красавец МИ-8, в кото¬ром кроме нас полетят еще четыре человека из партии.

Прибывают и наши снабженцы с мешками свеже выпеченного хлеба и соли. На местных сходствах механизации к вертолёту подвозят наши вещи.

Договариваюсь с руководством аэропорта о том, чтобы за нами 23 августа на стрелку Малой Бахтинки прислали вертолёт, отдаю для отправки тексты и адре¬са телеграмм.

Прощаемся с суетливым Микусевичем, так зовут исполняющего обязанности начальника аэропорта, и мы снова в воздухе.

Равномерно гудят турбины вертолета, хотя при взлёте наш «маленький» груз так подейст¬вовал на организм МИ-8, что ему пришлось взлетать с полным пробегом по ВПП, как настоящий ЯК-40.

Делаем круг над гостеприимным Бором, и вот мы уже летим над полновод¬ной красавицей Подкаменной Тунгуской. Затем вертолёт сворачивает в сторону, и под нами заволновалось тысячекилометровое море Енисейской тайги. В отдель¬ных местах в этом огромном зелёном море возникают серовато-грязные озёра непроходимых болот, единствен¬ным населением которых является гнус, мошка и комар. Вертолёт идёт достаточно низко, не более полутора тысяч метров над землёй, и нам хорошо видны бурные русла речек и ручьёв, впадающих в Тунгуску.

Мы летим совсем недалеко от места, известного во всём мире, как место падения знаменитого Тунгусского Метеорита.

Оказывается, еще за десять дней до падения Тунгусского метеорита на Средней Волге наблюдалось северное сияние, а во многих местах Евразии начались необычно ярки цветные зори и засияли серебристые облака. Кольцевая полоса пониженной концентрации озона охватила Северное полушарие планеты на средних широтах. Утром роково¬го дня в районе катаклизма на¬чалось дрожание земли. Еще был сильный шум при полном отсут¬ствии ветра, источник шума пе¬ремещался в северо-западном направлении.

Около семи часов нижнекарелинские крестьяне увидели довольно высоко в яс¬ном небе цилиндрическое ярко светящееся тело, которое минут десять опускалось к горизонту. Потом образовался громадный клуб черного дыма, из которого стало вырываться пламя. Жители других селений видели огненный шар без хвоста, проле¬тевший перед началом канонады в направлении центра явления.

Многие видели на небе широкие разноцветные движущиеся поло¬сы или огненные столбы и круги. Исчезли круги, начались взрывы. Жители фактории Ванавара в 7 часов 15 минут увидели в небе ослепительный шар, пре¬вратившийся затем в огненный столб. Земля вздрогнула, постройки стали раскачиваться, в реках поднялись высокие валы.

Старожилы-эвенки вспомина¬ли, что вокруг все горело и па¬дали деревья, из-под земли била вода, причем несколько суток, ощущался запах серы, торф был вырван и разметан клочьями.

Интересно, что сейсмический удар был зафиксирован прибора¬ми в Иркутске, Ташкенте, Тби¬лиси и даже в Йене (Германия). Воздушная волна дважды обош¬ла земной шар.

Вот такая на самом деле была картина, которая вынуждает за¬сомневаться в том, что пролетело что-то единое — метеорит, болид или ядро кометы. Да и летело оно, если это было «оно», слиш¬ком медленно для космического посланца.

Кажется, сомнений не вызывает только тот факт, что севернее Ванавары на высоте пять-семь километров произошли взрывы суммар¬ной мощностью от десяти до двадцати мегатонн тротила, что соответствует тысяче хиросимских бомб.

Первыми, как известно, были выдвинуты гипотезы, предпола¬гавшие прилет космического те¬ла. Их много, и они описаны во многих публикациях. Но в пос¬ледние годы исследователи вы¬двинули несколько версий зем¬ного (тектонического) происхож¬дения феномена. И теперь, похо¬же, что монополии «метеоритчиков» пришел конец.

О чем же толкуют тектонисты? Геолог Н. Кудрявцева считает, что тогда имел место случай мощного газово-грязевого вулканизма. Для такого предположения есть вес¬кие основания. Ведь в этом рай¬оне расположены древние вулка¬нические трубки, способные к активизации в любой момент. А вот Д. Тимофеев предполагает, что перед тунгусским взрывом из-за тектонических процессов в этом районе произошел мощный выброс в атмосферу природного газа объемом около миллиарда кубометров.

В свою очередь А. Ольховатов на основе анализа различных ви¬дов тектонических движений счи¬тает, что некоторые из них кроме механических колебаний могут порождать и светящиеся атмо¬сферные объекты, способные взрываться с выделением значи¬тельной энергии.

Известно много случаев, когда плазменные атмо¬сферные явления предшествовали землетрясениям или их сопровож¬дали. Так, во Франции в 1952 году пролетел огненный шар, сначала он имел ярко-белый цвет, затем стал красным и, наконец, черным. После этого он взо¬рвался с грохотом, предварив зе¬млетрясение. В 1976 году перед тянь-шаньским землетрясением, погубившим полмиллиона китай¬цев, летали огнен¬ные шары, транс¬формировавшиеся в световые полосы, возникала красная дуга через все не¬бо, слышался шум как от сильного ве¬тра. Но без ветра.

Так что, на мой взгляд, тектони¬ческие версии луч¬ше, чем метеорит¬ные, объясняют всю совокупность обстоятельств тун¬гусского взрыва.

За многовековую историю лозоходства установлено, что планету пронзает некое излучение, имею¬щее лучевую структуру. Его час¬то называют теллурическим (tellus по латыни — земля). Оно без заметных потерь проходит через толщу Земли. На поверхности лучи образуют геопатогенные зо¬ны, вызывающие у людей тяже¬лые болезни, включая рак.

Если в толще Земли есть очаги повы¬шенной напряженности пластов коры, то происходит повышение интенсивности лучей в этом рай¬оне, на земной поверхности поя¬вляются аномалии, где люди не могут находиться долго, где от¬казывают приборы, где часты не¬обычные световые явления в ат¬мосфере.

Если напряженность горных пород получает плавную разряд¬ку, то все аномальные эффекты постепенно сходят на нет. Но, если разрядка резкая, происходит подземная катастрофа. Тогда кроме чисто механических явле¬ний — землетрясений, подземных взрывов — могут происходить различные нестационарные про¬цессы и в теллурическом излуче¬нии, например, резкое усиление интенсивности, образование вих¬рей.

При высокой плотности энергии такой вихрь, вышедший в атмосферу, способен вызывать ионизацию воздуха с образовани¬ем движущихся плазмоидов раз¬ной формы (шаровая молния, ог¬ненный столб или диск).

Теллу¬рические вихри и порожденные ими плазмоиды могут исчезать бесследно, как это было в Гроз¬ном в 1971—1972 гг. А могут и взорвать¬ся подобно тому, как в Польше около Кракова в 1993 году взрыв огненного шара уничтожил из¬вестняковую скалу, разбросав ее обломки на 200 метров.

Если это так, то с большой долей вероятности можно утверждать, что тунгусский феномен — следствие разлома пластов земной коры, вызвавшего те яв¬ления, что описаны выше. Энер¬гетические вихревые процессы, лежащие в основе такой версии, объясняют даже поворот упав¬ших деревьев по часовой стрелке. Ведь замечено, что взрывы паровых молний часто поворачивают падающие предметы. И еще, биологи ломают голову, почему после катастрофы резко возросла скорость роста деревь¬ев. Но давно известно, что многие породы деревьев угнетаются геопатогенных зонах.

Изменение напряженности земной коры результате сейсмической разрядки наверняка уменьшило интенсивность теллурического из¬учения, что и привело к ускорению роста деревьев. Предлагаемая версия объясняет и свечение ночного неба до и после катастрофы, и другие атмосферные возмущения на многих уровнях: в стратосфере (озоновый слой), в мезосфере (серебристые облака), в ионосфере (свечение неба и полярные сияния). Масштабность явления была такова, что свечение неба наблюдалось не только в Сибири, но и на западе континента. Взрыв не привел к полной развязке напряженности пластов, которое время подземный процесс еще продолжался… Продолжается и поиск истины. На смену небесным версиям Тунгусского дива пришли земные. Не менее увлекательные.

Уже в 15 часов 30 минут по местному времени вертолёт делает круг над обширным болотистым плоскогорьем, которое разделяет верховья самой Бахты и её первого притока.

Пилот вопросительно смотрит на нас: Садиться или нет? Киваю ему утвердительно.

И вот уже винты вертолёта потоками воздуха клонят к самой земле траву и кустар¬ники на заросшей редкой травкой галечной косе у бурливых струй ещё неведомой для нас Бахты. Быстро сгружаем шмотки, проверяем, не забыто ли что на борту, благодарим пилотов, и вот высоко над нами уходит вдаль маленькая точка винтокрылой мамины. Мы остаёмся одни наедине с тайгой и рекой. Традиционное и радостнее Ураааа…, дикарское подпрыгива¬ние на месте. Пора приниматься за дело.

Ставим лагерь, разбираем наше многочисленное снаряжение и продукты, оперативно собираем и снаряжаем орудия рыбной ловли: спиннинги и кораблик. Через каких-то двадцать минут шесть блёсен, сверкнув серебристыми рыбками на блеклом солнышке, вспенивают и без того бурные воды Бахты. Заброс следует за забросом, но, как принято говорить, крокодил не ловится. После получаса свиста блёсен рождается фраза — Река Бахта — рыбы нет.

Только безотказный кораблик приносит некоторое успокоение. К вечеру с его помощью мы имеем 9 приличных хариусов, а, следовательно, и первую в этом сезоне уху.

Бахта в своих верховьях очень напоминает Саянский Серлиг Хем, особенно в такую высокую воду, как в этом году. Правда, вода в ней намного теплее и имеет корич¬неватый оттенок. Причина этому болота, из которых она вытекает.

Сразу же за береговым срезом начинается кочковатый бурелом. Невысокие каменистые кочки покрыты редкими кустиками голубики. Ягоды с одного бока уже посиневшие. Нагибаюсь и срываю несколько штук. Они много мельче, чем бывают на Юге, в Саянах.

Кладу ягоды в рот, но почти сразу же выплёвываю — до того они кислы и невкусны. Хотя, как слабительное, наверное, весьма не плохи.

Тайга состоит здесь в основном из лиственницы и берёзы. Берега заросли высокой травой и медвежьей дудкой. В воде у берегов много водорослей и водяного лопуха. Это особенно заметно сейчас, в такую высокую воду.

Вокруг нас царство тишины и покоя. Я чую тишину всеми клеточками своего организма, она как бархатистое нежное существо находится везде вокруг и во мне внутри. Я могу ощупать ее. Такое чувство, как будто высунул руку из несущегося авто и ощутил тяжесть скоростного воздушного вещества.

Тишина — она главное, все из нее произошло. Она безмолвна, но вместе с тем от нее исходит странный звук, который я слышу не ушами, а мозгом. Тишина гораздо интересней, чем звук. В звуке нет глубины и содержания тишины, в то время как в тишине содержатся все звуки. Звуками можно наслаждаться, но любить можно только тишину.

Тишина, свобода, любовь, вечность — неразделимые понятия. Истинное бесстрашие есть бесстрашие перед вечностью и тишиной. Из этого должна возникнуть любовь и свобода. По-моему, так.

Вечером состоялся большой праздничный ужин сразу по поводу двух событий: нашей высадки на место и дня рождения Володи. В подарок ему была преподнесе¬на бутылка чистейшей Сибирской водки, кстати, куплен¬ная в Москве, которая и была тут же распита расчув¬ствовавшимися сотоварищами со словами: Спаивать новорождённых большой и непоправимый грех.

Украшением ужина была, конечно же, великолепнейшая и свежайшая уха из хариуса.

После ужина сытые, но не потерявшие спортивной формы и пагубной страсти, все снова бросились на отлов долгожданных ленков и тайменей. Счастливее всех, как и положено быть, оказался именинник. У впадения первого притока Бахты он с независимым видом вытащил таймениху килограмм на десять. На этом нами успехи окончились. Счастливые и завистливые все вернулись в лагерь. Хотя было уже за час ночи, темнота почти не наступала. В этих широтах ещё не кончились белые ночи. Спать легли только в два, а заснули ещё позднее, под мирный шепот бодрствующей Бахты.

3 Августа.

Чистейший таёжный воздух заставил наши ослабевшие за год организмы проспать почти до 11 утра.

На завтрак доедали то, что осталось после ужина. Но чай заварили свежий. Всегда так делаем и всегда крепкий — бальзам на душу.

Китаец Лу Ю в своей «Книге чая» советовал.- Для заваривания чая лучше всего пользоваться дождевой водой, а следом идет вода из колодца. Что до воды из ручья, то лучше всего брать воду из быстрого и чистого потока, бегущего среди камней. А воду из реки нужно брать подальше от человеческого жилья. Среди колодцев же наилучшие — те, из которых постоянно берут воду.

Подогревая воду, нужно ждать, когда на поверхности воды появятся маленькие пузырьки, издающие тихое шипение. Это называется «первым кипячением». Когда по краям сосуда появляются большие пузыри, это называется «вторым кипячением», а когда вода начинает бурлить, это называется «третьим кипячением». Тогда кувшин с водой нужно не мешкая снимать с огня, ибо в противном случае вода станет «старой» и хорошего чая не получится.

Бедные и несчастные любители здорового образа жизни, которые отказываются от чая! Они считают, что чай излишне возбуждает организм, особенно сосуды, а это вредно. Ерунда! Чай греет душу — это главное. Что может быть лучше кружки крепкого горячего чая у костра?! Чай и костер. Чай греет изнутри, а костер — снаружи. Вы проникаетесь теплом огня полностью. Огонь — мощный мистический факт природы, и когда наполняешься его колдовскими чарами, то в мире свершается великое таинство. Те люди, которые запрещают пить чай, ничего не смыслят в природе. В процессе любви, например, сердце готово выскочить из грудной клетки. Говорить при этом, что учащенное сердцебиение вредно для здоровья, может только очень недалекий человек. Пейте чай у костра — это полезно!

Сегодня, когда я с наслаждением поглощал этот ароматный напиток, мне вспомнились строки из «Наставления о чае» Сюй Цзешу:

Чай можно пить в такое время:

когда ты празден;

когда слушаешь скучные стихи;

когда мысли спутаны;

когда отбиваешь такт, слушая песню;

когда музыка умолкает;

когда живешь в уединении;

когда живешь жизнью ученого мужа;

когда беседуешь поздно ночью;

когда занимаешься учеными изысканиями днем;

в брачных покоях;

принимая у себя ученого мужа или воспитанных певичек;

когда посещаешь друга, возвратившегося из дальних странствий;

в хорошую погоду;

в сумерки дня;

когда созерцаешь лодки, скользящие по каналу;

среди раскидистых деревьев и бамбуков;

когда распускаются цветы;

в жаркий день, у зарослей лотоса;

возжигая благовония во дворе;

когда младшие покинули комнату;

когда посещаешь уединенный храм;

когда созерцаешь потоки и камни, составляющие живописную картину.

Прав китайский мудрец: чай можно и нужно пить всегда и везде, а особенно когда созерцаешь потоки и камни. составляющие живописную картину мира.

После туалета и завтрака начинаем жить размеренной походной жизнью. Игорь чистит и потрошит таймениху. Делает это он с огромным удовольствием и нежностью, так как рыбы женского пола его слабость. Лида сортирует и учитывает про¬дукты, которых у нас оказалась всего несколько мешков. Борис, Саша, Володя и Федя занимаются подготовкой к изготовлению, или как они называют этот процесс, вязке «Жабы»: заготавливают жерди для рамы, режут и смачивают верёвки, накачивают воздухом баллоны, заправляют их в брезентовые предохранительные чехлы.

В результате всех этих манипуляций и операций должен получить¬ся катамаран грузоподъёмностью в три тонны, который и понесёт по бурной Бахте пятерых из нашей группы. Двое оставшихся, а это я и Игорь, будут сплавляться на традиционном ЛАСе.

Жареная таймениха на завтрак была совсем не плоха. Общими усилиями мы осилили килограммов пять жаркого, остальные оста¬ются, как дежурное блюдо.

По мнению Феди, это весьма слабое поглощение пищи после зимней сидячки, а, следовательно, настоящий жор к нам ещё не пришел.

После завтрака вся группа расходится по мар¬шрутам. Игорь и Володя, вооруженные до зубов, уходят в самые верховья Бахты, Здорик, Саня и я переправляемся на другой берег и уходим вверх по притоку.

Сейчас уже август, а это значит. Что можно не беспокоиться о клещах, которые к этому времени практически теряют свою активность. Вот май, июнь и даже июль для них самое то. Тогда пришлось бы думать не о комарах, а о более опасных живностях.

В природе существует более десяти тысяч клещей различных видов. Из обитающих у нас наиболее опасны для человека два: Таёжный клещ, распространённый на территории России от середины Европейской части до Дальнего востока. Второй- европейский клещ, он же — лесной, он же «собачий», живущий ближе к западу.

Граница распространения обеих видов весьма условна: на территории Московской области, например, встречаются и те и другие особи. Цикл развития клеща может составлять от трёх до пяти лет. Таким образом, каждую весну-лето мы сталкиваемся с несколькими поколениями этих кровососов.

Кусаются клещи обоего пола, но самки пьют кровь семь дней своей жизни, а самцы — всего несколько минут.

Вопреки распространённому мнению, что клещ «буквально прилетает к вам на голову», клещи не летают. По деревьям они тоже не ползают, но могут пониматься вверх по кустам, высокой траве на высоту до полутора-двух метров.

Зато клещи умело планируют с порывами ветра, отлично ориентируясь на запах. Они чувствуют человека на расстояниях до десяти-пятнадцати метров, и на этот запах могут сползаться. Поэтому вдоль лесных троп их больше, чем в глубине леса.

Клещ не сразу присасывается к телу. Он довольно долго ползает по человеку, выбирая наиболее привлекательный для него участочек. Причём, ползёт клещ только вверх. Если человек одет правильно: Рубашка с плотно облегающими манжетами заправлена в брюки, брюки — в носки или сапоги, туго повязанная косынка на голове или плотно сидящая шапочка), то до кожи клещ никогда не доберётся.

Ребята идут со спиннингами, а я вооружился корабликом. После двух часов лова у меня уже было десять штук хариусов. Но вот при очередном запуске под сильным напором струи по карабинному перегибу лопается старая леса, и мой кораблик мирно покачиваясь на волнах, уходит вниз в Бахту. Пытаюсь зацепить его спиннинговой лесой, но только переворачиваю.

Обращаюсь за помощью к ребятам. Здорик успокаивает меня.- Никуда он не денется. Километра через три его всё равно прибьет к берегу. Там мы его бедолагу и выловим.

Возвращаемся в ла¬герь в полном миноре. Корабль ушел, у «спиннингуэйторов» не было ни одной поклёвки. Игорь и Володя возвращают¬ся сверху только через семь часов. Кроме сбитых ног приносят с собой одного единственного ленка, которого поймал Игорь. Кроме этого, у Володи сошел таймень. Забирались они вверх километров на двенадцать.

Лида весь день трудилась, как пчёлка, у костра, собрала и упаковала все продук¬ты. Коллектив выносит ей за это большую благодарность и тут же принимает решение избрать завхозом не её, а Федю. Так начался этот рискованный эксперимент года.

Вечером на лов тайменей уходит и она, а через час ловит своего первого в этом сезоне хариуса на спиннинг. Здорик, которому не дают спать тайменные успехи Володи, приходит совсем поздно и тоже приносит трёх пойманных им хариусов и беглый кораблик. Правда, до этого события трудолюбивый Володя уже успевает построить из целого бревна ещё одно рыболовное судно.

Вечер заканчивается тем, что все «строят» себе самых уловистых «мышей».

Что же такое есть «мышь обыкновенная»?

Это небольшое повествование, я адресую в первую очередь тем, для кого такая рыбалка все еще остается экзотикой. Не претендуя на истину в последней инстанции, постараюсь наиболее полно ответить на извечные рыбацкие вопросы : кого, когда, где, как и на что, хотя вопрос «на что» можно смело снимать с сегодняшней повестки, так как ответ очевиден из заглавия данного опуса, но для новичков я расскажу, как делать «мыша» и какие снасти лучше всего использовать.

Для начала, я думаю, стоит все-таки разобраться — почему рыба хватает эту, в общем-то, немудреную приманку. Совершенно очевидно, что переплывающие реку мелкие грызуны, являются достаточно легкой и обильной пищей для крупных водных хищников, таких, какими являются ленок и таймень. Видно в генетической памяти этих рыб заложена такая разновидность корма.

Итак, вопрос первый — КОГО?

В первую очередь, это, конечно же, таймень и ленок, хотя есть факты поимки на эту приманку и щуки, но это скорее случайность, а не правило. Разумеется, надо отдавать себе отчет в том, что поимка тайменя в наше время — это большая удача, а поимку тайменя ночью на «мыша» можно считать двойной удачей. Это связанно в первую очередь с тем, что таймень не является такой массовой рыбой, как ленок. Во-вторых, если днем еще можно как-то просчитать место стоянки этого речного гиганта, то в ночное время, когда он покидает свои ямы, выходя на мели и плесы, вариант такого просчета становиться весьма затруднительным.

Вопрос второй — КОГДА?

Ленок, как и таймень, начинают брать на «мыша» с середины лета и практически до поздней осени. Основной пик клева — «жор», приходится на сентябрь- октябрь месяцы, когда рыба усиленно питается перед наступлением зимы.

Если говорить о времени суток, то на «мыша» начинают ловить с наступлением сумерек и до рассвета, но лучшим временем можно считать время с наступлением темноты до середины ночи, где-то до одного — двух часов.

Во многих изданиях рыболовной литературы безлунные ночи подаются, как идеальное условие для ловли на «мыша», хотя практика показала, что и в полнолуние рыбалка бывает не менее успешной, достаточно найти какой-нибудь затененный сопкой или скалой плес.

Единственный свет, который категорически нельзя допускать — это свет от костра или фонарика. Условия обязательно должны быть естественными. Малейшее попадание отсвета от костра на воду отбивает охоту у рыбы атаковать вашу «мышь».

Много споров о том — стоит ли рыбачить на «мыша» в светлое время суток? На мой взгляд резон в этом есть, особенно в местах, где существуют «белые ночи». В «нормальных» регионах такая рыбалка оправдана в местах, где на реке на большом протяжении нет приличных ям или их глубина не превышает 1,5 метра. С более глубоких ям тайменя просто не поднять на поверхность.

Вопрос третий — ГДЕ?

Ответ до банальности прост — на том же участке реки, где и днем. Единственное нужно учитывать, что если днем ленок и таймень предпочитают стоять в укрытиях (ямы, корчи, камни), то в ночное время они выходят из своих укрытий и начинают путешествие по близлежащим плесам, собираются у перекатов.

Поскольку, для того, чтобы правильно осуществить проводку «мыша» требуется более или менее спокойная вода, то при такой рыбалке следует в первую очередь облавливать большие, не глубокие плесы, ямы со спокойным, иногда с обратным течением, места, где много естественный укрытий (бревен, валунов). Хотя были случаи поимки рыбы и на стремнине, но это уже удел опытных рыбаков, провести «мыша» на сильном течении так, чтобы он не заныривал под воду, не вращался и при этом еще выдавал качественные «усы».

Вопрос четвертый — КАК?

Основная задача рыболова это создать иллюзию у рыбы, что это действительно «мышь» попала в воду и наиболее естественным образом переплывает реку. Следует учесть, что в природе мышь, попавшая в реку, всегда переплывает ее на другую сторону. Поэтому, если позволяет ширина реки, проводку начинают всегда от противоположного берега, причем, чем ближе вы положите приманку к урезу воды на другой стороне реки, тем более удачливой может быть проводка. Разумеется, для того, чтобы так точно забрасывать приманку в ночное время, надо потренироваться днем — рассчитать силу, с которой следует производить заброс, подобрать скорость проводки, чтобы было действительно похоже на настоящего грызуна.

Главный индикатор правильной проводки — это расходящиеся от «мыша» «усы», они должны отходить от приманки в стороны и назад, примерно под 45 градусов, мышь не должна гнать впереди себя бурун и не заныривать под воду.

После хорошей тренировки днем, ночная темнота не будет служить сильной помехой, когда по шлепку падающей на воду мыши вы легко сможете определять примерное место ее падения. Заброс следует осуществлять чуть выше или поперек течения. Возникает естественный вопрос, в какое время хватки лучше всего делать подсечку? Если посчастливится встретиться с тайменем, то вопрос о подсечке стоять не будет: скорее всего, нужно будет постараться удержать спиннинг в руках, на столько мощной и, главное, ВСЕГДА НЕОЖИДАННОЙ бывает его хватка.

Ленок или таймешонок, как правило, перед хваткой старается оглушить «мыша» ударом хвоста. Это довольно-таки шумные всплески в районе вашей приманки. В таких случаях нужно немедленно остановить проводку на 4-6 секунд, именно в это время происходит хватка.

Если же хватки не последовало, продолжайте проводку и обязательно до самого берега, так как не редки хватки «мыша», уже кажется «выползающего» на берег. Если к вам на крючок попал ленок, нужно иметь ввиду, что эта рыба очень сильная и ее первые рывки весьма мощные, но так, как она имеет довольно-таки нежный рот, при неправильной регулировке фрикциона на катушке и жестком спиннинге, возможен сход. Поэтому, еще перед рыбалкой следует отрегулировать катушку.

Ленок, при всем своем буйстве в первые минуты, достаточно быстро устает и его дальнейшее вываживание особых сложностей не вызывает. Другое дело таймень. Эта мощная рыба гарантирует вам борьбу до берега, не взирая на свои размеры.

Задача рыболова, имевшего счастье зацепить тайменя, состоит в том, чтобы утомить рыбу и ни в коем случае не форсировать вываживание.

В это время вам нужно определиться с местом на берегу, куда будете вываживать свой трофей. По возможности это должен быть пологий берег с продолжительным меляком.

В зависимости от размеров рыбы и опыта рыболова такое вываживание может быть довольно продолжительным. Когда вам удалось утомить рыбу, начинайте ее «выкачивать» спиннингом, то есть. подтянув на какое-то расстояние рыбу к берегу удилищем, резко пускаете его к воде и быстро подматываете катушкой слабину лески и так до самого берега. Вы и ваша катушка должны быть готовы к тому, что рыба несколько раз будет уходить опять на глубину. Ни в коем случае не старайтесь подтянуть рыбу к берегу только катушкой, это чревато тем, что эта дорогостоящая снасть может выйти из строя.

Как же брать этого гиганта? Есть два варианта достать рыбу из воды — первый: для его применения понадобиться напарник. Нужно потихоньку подойти сзади к тайменю, взять сзади основание хвоста двумя руками и сильно несколько раз сдавить его в этом месте, затем толкая его прямо перед собой за хвост, вытолкать на берег. Если же вы один — то при известной доле сноровки можно попробовать воспользоваться первым методом, если сомневаетесь или рыба не столь крупная, достаточно обойти ее, не выпуская спиннинг из рук, ногами аккуратно вытолкать рыбину на берег. Есть, правда, ещё один нестандартный способ. Это использовать мелкокалиберку. Выстрел в основание позвоночника или в голову мгновенно «успокоит» вашу непокорную добычу.

Ну, а что делать с взявшей мыша конкретной рыбой каждый решает сам. Я же просто советую, если вам посчастливится поймать тайменя, взвесьте его, сфотографируйтесь на память, сделайте на спинном плавнике маленькую засечку (как автограф) и…. Отпустите его. Дайте возможность еще кому-нибудь ощутить то, что пережили вы в борьбе с этой, увы, уже редкой рыбой.

Единственное, хочу предупредить, что прежде, чем отпустить рыбу, ей необходимо проделать курс реанимации — иначе она погибнет. Во-первых, нужно вручную прокачать ей жаберные крышки в воде, выгнав оттуда воздух. Затем нужно взять рыбу за хвост и, не давая ей заваливаться на бок, начать качать ее вперед-назад, тем самый насильно промывая ей жабры и обогащая их кислородом. Как только рыба начинает шевелить плавниками и оказывать сопротивление, ее можно отпускать.

Теперь собственно о самой «мыши» — «что это такое и с чем ее едят». При изготовлении «мыши» нужно исходить из того, что это в общем то простая приманка и жизнь ее может быть довольно-таки кратковременной, так как практика показывает, что большая часть «мышей», особенно у новичков, остается на кустах, на деревьях и корягах. Поэтому, при их изготовлении, не следует увлекаться пришиванием глаз, ушей и хвостов, тем более что это вовсе не обязательно.

Самая элементарная «мышь» может быть сделана, что называется «на коленке» у реки. В качестве туловища с успехом может быть использована обычная еловая шишка, валяющаяся на берегу. Проткнув ее проволокой и закрепив тройник вы и получите некоторое подобие «мыша»,на которого можно при определённой доле везения именно взять пару неплохих ленков.

Но, как правило, «Мышь» делают из черной пористой резины, которая применяется в домостроении для заделки швов между панелями или из гусматика, который применяется в артиллерии в качестве амортизаторов. Так же используют плотный пенопласт или просто дерево.. Из них вытачивается цилиндр. Он протыкается нержавеющей проволокой диаметром один миллиметр. В нижней задней части заготовки на проволоку крепится тройник № 10-14 в зависимости от размера «мыша» и рыбы, на которую изготавливается приманка. Устанавливать два тройника, рекомендую только на приманки размером больше, чем 13 см.

При креплении тройника следует избегать установки заводных колец для надежности, как говорится, чтобы «не было больно за бесцельно прожитые годы», тоже самое касается изготовления кольца, для крепления «мыши» к леске. В задней части приманки, после тройника «мышь» следует слегка огрузить, чтобы у нее появился легкий «дифферент на корму», что в свою очередь не даст приманке легко заныривать под воду при проводке. Огрузку можно произвести с помощью листового свинца или просто вкрутить туда один-два шурупа нужного размера и веса. Вот и все — приманка готова.

Если же вы изготавливаете приманку из пенопласта или из дерева и она, не взирая, на огрузку получилась легковатой, а вам необходим дальний заброс, то в этом случае — и только в этом случае — приманку стоит обшивать сукном или искусственным мехом.

Обшитая таким образом приманка, намокнув, увеличивается в весе, но не теряет плавучести. Не обшитые «мыши» из пенопласта или дерева можно покрасить, но только в эстетических целях. Хотя есть рыболовы, которые утверждают, что «мышь» окрашенная 50% белой и 50% темной краской превосходят по уловистости однотонные. Не берусь опровергать это мнение, как, впрочем, и поддерживать его.

В нашем случае «Мыши» делаются из прекрасной чёрной пористой резины. Берегись таймени!

В тихих сумерках белой ночи мирно засыпает тайга, а мы всё сидим и сидим у костра. Ложимся снова около трёх часов ночи, хотя завтра и намечено отплытие. Комар тоже ложится спать, видно устал за долгий и суетный день.

Я сижу, прислонясь спиной к холодному и шершавому телу дерева. За спиной – лес. Он смотрит на костёр из темноты безглазыми стволами деревьев, и ты чувствуешь этот полу взгляд, полу прикосновение чего-то невидимого, почти неощутимого, которое словно бы проникает в тебя, пытаясь в тебе разобраться и тогда уже принять решение, что именно делать с тобой.

Закрыв глаза, я снова чувствую на веках тепло огня. Через минуту я снова открыл глаза и увидел над собой глубину, наполненную звёздами. Сколько раз вот так же, пусть даже в другом месте, люди разжигали костёр, и круг света, брошенный им на землю, становился – пусть на короткое время – для человека «домом». И теперь, и недавно, и много поколений позади…

Может быть, и я лежу здесь потому, что тысячелетия назад на этом месте разжигал свой костёр чей-то далёкий, очень далёкий предок, передавший по цепи поколений тягу к лесу, к земле и к воде, которая одна только и может пробуждать в нас забытое ощущение неразрывной общности с этим миром, частью которого служишь и ты сам.

Потом звёзды закачались, поплыли куда-то в сторону, вниз; они текли надо мной широкой мерцающей рекой, а свиной, сквозь одежду и ветки я ощущал медленное вращение земли, которая несла нас, этот костёр, ночной лес и близкую заснувшую реку сквозь темноту сияющего пространства.

Какой прекрасный вечер! Вокруг ни одной посторонней души. Излишние восторги по поводу дикого одиночного существования испарились, остались только самые необходимые чувства. Ощущаю ночь. Она не покойна, эта ночь, я вижу в ней жизнь и слышу ее дыхание.

4 Августа.

Встали снова поздно. Этому способствовала пасмур¬ная погода. Всё небо обложено низкими дождевыми облаками. Завтракали оставшимся жарким из тайменихи и блюдами из меню, которое теперь составляет и назначает сам завхоз.

Засолили в трёхлитровой стеклянной банке пойманных вчера хариусов. Довязываем зеленую «жабу», окончательно укладываем и распределяем между экипа¬жами груз, наконец, сворачиваем наш первый лагерь и отплываем. Снимаю это незабываемое мгновение на кино¬плёнку.

Игорь набрал с собой целый мешок прекрасной импортной оптики, но пока открыто сачкует и ничего не фотографирует, поэтому она лежит в упаковке без дела.

Как только сажусь в лодку, во мне все преображается, и я попадаю в другой мир, мир неустанного движения вперед. Сделав первый взмах веслами, уже невозможно остановиться.

Все вокруг приходит в движение, передо мной крутится увлекательнейшее кино под названием «странствие». Каждый последующий миг не похож на предыдущий. Что-то происходит важное, когда передвигаешься по планете не спеша, с правильной человеческой скоростью. При желании можно обрадоваться передвижению и с меньшей скоростью, но никак не с большей. И так кажется, что не успеваю воспринять все, что вокруг происходит.

Никакая нужда не может быть оправданием перед природой, чтобы нам, человекам, заботиться только о продолжении рода, добывании пищи и создании очага. Все божественно и прекрасно в этом мире: и воздух, и вода, и лес, и еда, и женщины, и дети, и все, что только можно видеть и чувствовать. Но кем мы будем, если станем заботиться только об этих вещах? Нет в них ничего важного, кроме их божественного происхождения и необходимости для существования. Где среди этих предметов место, где мы можем приютить то великое прекрасное нечто, что прет из нас наружу в виде стремления к полету, к свободе, к любви всего мира целиком, что заставляет забывать о теле своем бренном? Нет его. А мы часто думаем, что есть.

Однажды я очень испугался, когда вдруг представил, что вот так день за днем в повседневной суете дотяну до своего конца. Не интересно как-то стало сразу жить, и очень страшно, как будто неожиданно оказался совсем один среди однообразного черного космического пространства.

Китайский философ Го Си в своем трактате «Возвышенный смысл лесов и потоков» писал:

Ветер и дождь настоящего пейзажа можно рассматривать, если разглядывать их издали, а вблизи — это игра, и невозможно исследовать контуры их спутанных, необузданных подъемов и спадов. Свет и тень настоящего пейзажа можно постигнуть полностью, если смотреть на них издали, а вблизи — это малозначащие пятна, и невозможно охватить глазом следы светлого и темного, скрытого и видимого. Люди и предметы служат знаком дорог, вышки и строения в горах — знаком возвышенного, особенного. Открытый и скрытый вид лесов в горах предназначены быть границей дальнего и ближнего, прерывистый и непрерывный вид потоков и долин — разделом мелкого и глубокого. Брод, переправы, мосты и мостики через воды служат для изображения полноты дел людей, рыбачьи лодки и рыболовные принадлежности — для изображения полноты намерений людей.

Уже 15 часов ЗО минут. Течение у реки среднее, не более 4-5 километров в час. Берега низкие, заболоченные. Во многих местах с них сочится грязновато-коричневая вода. Тайга очень ред¬кая. На реке почти не встречается никакой живности. Только изредка пролетают кулички-крикуны, да снуют впереди лодки неугомонные трясогузки.

Около пяти часов вечера совершенно внезапно для нас мимо пролетели два крохаля. Тут же прямо над моим ухом раздался выстрел. Это Игорь успел схватиться за ружьё.

Один из крохалей, как будто напоровшись на невидимую стенку, остановился в своём полёте и с глухим всплеском упал в воду. Через мгновенье, словно очнувшись ото сна, он встрепенулся и попытался удрать вплавь. Целюсь и стреляю в него из своей новой мелкашки. Выстрел оказывается на редкость удачным: попадаю птице точно в голову, и она затихает, сносимая течением. Вот и есть суп на ужин.

Рыба совсем не ловится. Виновата очень высокая вода. Она всё продолжает прибывать, так как с момента нашего отплытия начался и идёт практически без перерыва мелкий и частый дождь.

Сплавлялись до семи часов вечера, за это время мы прошли около 25 километров. На ночлег встали немного ниже устья одного из небольших правых притоков.

Игорь с Володей тут же убежали вверх по нему на разведку и промысел. Через час они вернулись весьма разочарованные, так как километра через два наткнулись на временную стоянку геологов, на которой оказался только один старичок-сторож. Он и поведал нашим следопытам, что вдоль по всей Бахте в этом году работают сейсморазведочные геологические партии. Идут интенсив¬ные поиски нефти. Люди, а особенно частые взрывы по берегам, распугали и разогнали всего зверя, да и рыба во многих местах тоже разбежалась. Он же сообщил, что дня за три до нашего прилёта здесь несколько дней шли очень сильные дожди, чем и вызвано такое повышение уровня воды.

Все эти сведения были несколь¬ко скрашены вкусным борщом, заправленным крохалём, и тем, что наш новый завхоз дал разрешение пользоваться при чаепитии сахаром без ограничений. Но, конечно, своё слово в нашем настроении сказали те волшебные граммулечки, которые завхоз начел капать в кружки из своих заповедных сосудов.

Перед ужином Игорь потребовал от завхоза меню. В ответ на это требование тот рассказал ему мудрую сказочку. Вот она.

Открыл Зайчатка в лесу ресторан. Назвал его»Длинноухая радость». Хорошо внутри в ресторане. Начали собираться звери: Ежик приполз, Меде жатка притопотычил, Львенок пришкандыбал, даже Старый Сусел приперся.

Расселись зверёнки по местам. Ложками застучали. Зайчатка тут же радостный выбегает. Еду несет. Расставил ее на столы.

Только приготовились зверёнки есть, как раздался голос Мудрого Сова.- А где меню?

Зайчатка испуганно переспросил.- Чего?

Мудрый Сов снисходительно изрек.- В умных книжках написано, что перед едой дают меню! Где меню?

Зайчатка испуганно ответил.- А у меня нету!

— Значит, есть нельзя!- изрек Сов и встал из-за стола.

Зверёнки нехотя последовали его примеру и двинулись к выходу. Зайчатка был расстроен.

Всю следующую неделю Зайчатка пытался выяснить, что же такое меню, и где его можно достать. Никто не знал. Не знал даже Мудрый Сов. Он знал, что меню должно быть, но что оно из себя представляет, даже не догадывался. Погоревал Зайка, да и закрыл ресторан.

После сытного и во всём приятного ужина даже идущий дождь и не засыпающие почему-то комары уже не казались нам такими противными, как раньше.

Засыпали мы, как младенцы, сладко почмокивая губами. Закончился первый день сплава.

5 Августа.

В палатке было еще предрассветно розово, сумеречно. Ночь выхолодила палатку, и воздух в ней был плотен и студено упруг. Его можно было загребать ладонями, ре¬зать взмахом руки. Вжик-вжик посви¬стывало тоненько что-то снаружи и пришепетывало, подговаривало и топотало врастяжку, неспешно.

Я прислушался, но ничего не смог понять. Потом неловко, но быстро оделся в тем¬ноте, расстегнул полог и вылез из палатки. И зашатал¬ся — так ознобисто и, вместе с тем, парно и по-деревенски домашне охватила меня ночь, пронзила стрекотом и шелестом, обдала струившимся из тайги теплым запахом выползшего из своих нор зверья, палого, уже слегка подопревшего, тянущего грибом листа и живого, дышащего ночью, росами и невидимой сейчас луной, тонким, остренько покалывающим в виски запахом постреливаю¬щего, сжимающегося в ночи дикого камня, прохладой реки.

Все эти запахи, звуки и шорохи были крепко впая¬ны в желтизну предрассветного света, чуть приправлены белесостью еще не выспевшего тумана и подкрашены идущей от земли, от трав, от деревьев, положисто разбегавшихся во все стороны кустарников зеленью. Зеленый цвет брал верх над другими. И ночь висела над долиной, прозрач¬но-зеленая и ласковая.

Я встряхнулся, словно пёс после купания, почесал спину и мелким бесом направился в ближайшие кустики. Совершил приятный моцион и таким же мелким бесом вернулся в палатку. Застегнул полог на все застёжки, стащил уже успевшую намокнуть от ночной сырости куртку, нырнул в спальник и через какие-то мгновенья снова погрузился в сон.

Наше общее пробуждение встретили безоблачнее голубое небо, жаркое солнышко и злой, гуляющий комар.

В голубом просторе неба, от края до края его, куда ни взгляни, медленно и строго плыли кучевые облака — бесконеч¬ный караван больших и малых облаков и облачков. У каждого был хорошо очерченный рисунок, и все они вытягивались по оси вверх. Снизу каждое такое обла¬ко—каждое!— как бы отражало иссиня — серые, лиловато-пепельные тона земли, еще пребывающей в тени, а сверху, в вершине своей оно ослепительно сияло оран¬жевым и золотистым светом встающего где-то за чертой горизонта солнца. Но самое неожиданное было все же в том, что такими двухцветными, блистающими обла¬ками было заполнено все небо—с востока на запад и с юга на север, сколько хватал глаз…

Облака выстраивались в голубом амфитеатре неба, как в синем море праздничные корабли под сияющими парусами, и каждое облако прибавляло света на земле и на небе. Словом, как говорит поэт, творилась сказка наяву.

По опыту других восходов я уже знал: угол освеще¬ния верхних слоев атмосферы падает, уменьшается по мере того, как солнце приближается к горизонту и вы¬катывается из-за него. И я ушел, чтобы не видеть, как будут обесцвечиваться, на глазах линять паруса этого небесного флота, салютующего восходящему дню. А еще часа через два небо уже было совершенно безоблачным, как если бы торжест¬венное шествие облаков, целых флотилий облаков, мне только приснилось. Теперь оно само теряло свою голу¬бизну, блекло, предвещая ненасытную жару июльского дня.

Пока дежурные готовят завтрак, мы разнообразим свой утренний туалет купанием в реке. Плавать холодновато, но окунуться пару раз довольно приятно. Купается даже Лида. Только дежурные в поте лица готовят у костра горячий завтрак.

Это было ни с чем не сравнимое ощущение: сидеть вот так в солнечном свете и тепле на берегу далёкой от столичной жизни и суеты реки, слушая несмолкаемую трескотню кузнечиков, попискивание каких-то неведомых мне пичужек, доносящиеся с воды загадочные всплески и, чувствуя себя в центре неспешной и в то же время кипящей разнообразием жизни, смотреть на всю эту красоту окружающего мира и ни о чём не думать. А если думать, то только о каких-то звенящих флейтами пустяках и приятностях.

Здесь возле этой реки вокруг меня, в одной точке сошлись сейчас невидимые трассы путей, времени, состояний. Плоскости эпох были рассечены плоскостями знакомых и незнакомых мне судеб. За розовыми отблесками солнечных лучей на тёмной воде вырастали какие-то иные символы и изображения, в трелях и писке птиц звучали голоса иных обитателей этих мест, как будто всё прошлое, растянутое на десятки тысяч лет сейчас сложилось для меня в эти удивительные мгновения, полные светом, звуками, запахами и гулкими, чётко ощущаемыми ударами сердца.

И, вдруг, в какое-то из этих мгновений мне показалось, что и я сам, и всё, что я вижу – мираж, обман зрения. И мне стало до боли обидно, что всё это великолепие окружающего мира, все наши чувства и переживания, радость поиска и открытий, всё то, что делает нашу жизнь осязаемой и полной, так что и на секунду усомниться не можешь в реальности своего бессмертия – всё это должно скрыться, стушеваться за скучными, сухими и неуклюжими фразами в дневнике или вообще исчезнуть в провалах памяти, если ты поленишься и не нацарапаешь ручкой или карандашом хоть нескольких строк о только что виденном и прочувствованном.

Около густых и зелёных порослей какой-то травы сидел Игорь и внимательно их рассматривал. К нему подошел Сашка, долго присматривался к объекту, так заинтересовавшему Игоря и затем спросил.- А что это ты тут делаешь?

— Вот ты знаешь, что это такое? Не знаешь! А это Вех, он же Баха, он же болиголов, он же водяная бешеница, он же мутник, он же гориголова, кошачья петрушка, собачий дягиль, свиная вошь. А по научному — кониум макулатум или цикута вироза. Ядовитое растение из семейства зонтичных, встречается на болотах, по берегам озёр и прудов. Этакая трава — отрава. Именно её мы и имеем счастье созерцать перед собою.

— Цикута, цикута… Это ведь, кажется, Сократ отравился цикутой?

— Ей родимой. Выпил чашечку и кранты.

Отплываем часов в двенадцать.

Река несколько оживилась. Идут почти сплошные весёлые шиверы, течение значительно усилилось. Жить стало веселее! Изредка шиверы чередуются с широкими плёсами. Стали попа даться пролетающие снизу вверх по реке гагары. По одной из них стреляли сразу из нескольких стволов, но без всякого положительного результата. Правда, одна из гагар стала постепенно падать, но очень медленно. Мы за это время отплыли довольно далеко и что стало с птичкой, в конце концов, так и не увидели.

На самом берегу реки, отгородившись от неё лишь несколькими стволами невысоких лиственниц, грустила избушка, у которой не хватало половины крыши и входной двери. Очевидно, она стала жертвой каких-то таёжных вандалов.

В устьях крупных ручьёв обязательно останавливаемся. Ребята лихо «посвистывают» в воздухе спиннингами. Не отстаёт от них и Лида. Мы с Игорем ловим на кораблик.

Хариус при такой воде разбежался по всей реке, и наш улов невелик — всего девять хариусов. Саша тоже открывает счёт своим тайменям: в устье одного из ручейков он ловит таймешонка весом килограмма на два. От радости он весь светится, а Здорик делается наоборот всё мрачнее.

Погода постепенно портится. Сначала пропадает солнце, усиливается облачность и, наконец, начинает идти дождь.

Часа через два после отплытия мы увидели на берегу стационарную базу геологов. Там нас встречают радост¬ным лаем собаки. Оказалось, что тут их целая свора. На вид все породистые сибирские лайки. Одна из них, самая нетерпеливая, не выдерживает и бросается нам навстречу вплавь.

Когда появились собаки? Самым древним останкам, найден¬ным в Европе, в Дании и Швеции — по 10 — 12 тыс. лет. В Англии были найдены кости собак, датирован¬ные 7200 — 7900 гг. до нашей эры. В Иране обнаружили останки собак возрас¬том приблизительно 11,5 тыс. лет. Почти такие же по древности кост¬ные фрагменты были найдены в пе¬щере Биверхэд в Айдахо, США. Приручение же их осталось тайной. Самая оригинальная теория гласит, что одомашнивались звери путем совокупления с человеком. Щенки от этого брака были нам уже насто¬ящими братьями. Какая же история происхождения и развития сибирской лайки? Не знаю… А интересно.

На базе встречаем летевших с нами на вертолёте геологов. Радушная встреча. Угощают нас чаем, печеньем, и маринованными помидорами. Решаем сделать здесь пережор.

За едой беседа по жизнь продолжилась.

Геологи сообщают о том, что перед нами прошла по реке группа каких-то ино¬странцев, которые, правда, намерены сплавляться только до факторинга, оттуда они пешком возвратятся сюда на базу, где их будет ожидать вертолёт. Национальность этой группы неясна.

Узнаём также, что базу эту строили другие хозяева. Затратили на неё уйму денег, но, так и не построив ничего путного, бросили всё и ушли.

Рассматриваем обвалившийся земляной котлован — предполагаемый по замыслам строителей гараж для вездехода, за который было уплаче¬но более двух тысяч рублей и который обвалился еще будучи недостроенным, и сразу же заброшен. Особенно больно смотреть на загубленную и брошенную технику.

Тут же за балками стоят три изувеченных и кинутых хозяевами вездехода, на которых в такой тайге как здешняя нельзя сделать ни шагу. Проклятый капиталист здесь, не сходя с места наверняка, увидя такую картину, сразу бы отдал богу душу от инфаркта, а наши хозяйственники живут себе спокойненько и в ус не дуют.

Внизу на острове сделана галечная посадочная полоса для АН-2. Сейчас она вся под водой.

Прощаемся с гостеприимными хозяевами базы и плывём дальше. Погода окончательно рассопливилась, дождь идёт не переставая. Сразу же после отплытия начались длинные и мощные шиверы. На реке начали встречаться острова. На левом берегу встречаем ещё одну группу геологов с базы недавно покинутой нами. Здороваемся с ними на ходу, не приставая к берегу.

Шиверы становятся всё бурнее. Лодку бросает от камня к камню. После одного из таких бросков при сильном боковом ударе из лодки выбрасывает Игоря. Он весь скрывается под водой, на поверхности остаётся лишь одна голова в традиционной шляпе. Потерпевший кораблекрушение пытается быстро влезть в лодку, забрасывает в неё одну ногу, но вторая нога скользит по мокрому камню, и он вновь оказывается весь в воде. Вторая попытка была более удачной, и Игорь, наконец, возвращается в лодку на своё законное место.

Погода не располагает к согреванию на воде. Игорь медленно, но верно окоченевает.

Борис, глядя на него, шутит.- Да, уважаемый, Ряша. Похоже, что у тебя теперь образуется не что иное, как самый настоящий эндометриоз.

— Это что ещё за зверь такой?

— Эндометриоз — болезнь, вызывающая женское бесплодие. Теперь ты никогда родить не сможешь!

— Тоже мне, Нострадамус челябинский. Не нарушай нежный метаболизм моего тела. Человек может все, пока не начнет что-то делать.

Вспоминаю, что Нострадамус, точнее Мишель де Нострдам оказался самым прославленным предсказателем в веках. Свои знаменитые пророчества на тысячу лет вперёд он сделал без всякой связи с небесными знаками. О Нострадамусе написана масса книг и статей. Но самое интересное это то, что Нострадамусов было человек двадцать – и все пророки!

Конечно, исторически существовал и самый первый – действительно врач, астролог, парфюмер, конфидент – всего понемногу – французской королевы Екатерины Медичи. Этот первый добился таких успехов в жизни, что многие из современников и потомков без зазрения совести присваивали себе его славное имя, когда отваживались на предсказания.

Сегодня выяснить, какое из приписанных истинному Нострадамусу пророчеств записал он собственноручно – дохлый номер. Свои рифмованные четверостишья – катрены Нострадамус писал на старо французском, который и для нынешних галлов требует перевода. Кроме того, он зашифровывал пророчества в виде анаграмм. И достоверность того, что доходит до нас, как минимум в двойном переводе и в толкованиях «дешифровщиков», нужно решительно делить на восемь.

Но это ещё не самое любопытное. Исследователи пророка, сохранившие научную объективность и беспристрастность, подсчитали – их 449 пророчеств, точнее связанных сообщений, которые можно рассматривать, как предсказания каких либо исторических событий (всего же катренов имеется 942) лишь 41 можно считать подтвердилось, хотя и с большими оговорками. Восемнадцать из них абсолютно точно не верны, а триста девяносто – просто не с чем идентифицировать.

Ничего даже отдалённо похожего в известной нам истории не происходило, или мы просто не разобрались в том, что имел ввиду предсказатель.

Ищем место для ночёвки, но ничего подходящего не встречается. Приходится останавливаться на зарос¬ших травой камнях. Весь берег в этом месте состоит из бугров и ям. Кое-как находим места для палаток.

Игорь переодевается во всё сухое и приходит в нормальное состо¬яние. Он тут же нападает на завхоза с требованием выдать на ужин по лечебной граммулечке, как он говорит — «за первый выкидыш».

— Прежде чем чего-то лечить нужно поставить точный диагноз. И не такой, какой тебе Борис поставил,- ворчит Федя.

— А у нас здесь специалисты по организмам есть? Нет. Даже если бы и были вы всё равно ничего бы не поняли с вашим церковно приходским образованием. Записи в медицинских картах выглядят весьма научно: загадочные латинские формулировки, многозначительные сокращения… А за ними по¬рой — хамские замечания по поводу пациентов, которыми обмениваются между собой — люди в белом».

Мы-то полагаем, что мы в руках компетентных, серь¬езных специалистов… Святой Гиппократ! Часто то, что мы принимаем за квалифицированное описание своих симп¬томов, оказывается тайным кодом для того, чтобы посме¬яться над доверчивыми больными. В недавно вышедшей книге «Врачебная латынь открытым текстом» автор приводит азы этой, так сказать, про¬фессиональной «фени». Например: «Cerebraie Flatulenz» переводится как, пардон, «пердеж в мозгу» и означает: пациент сочиняет небылицы. Сокра¬щение «с.р.» означает на латыни «сарut piger». то есть отча¬янный лодырь, иначе человек, который хочет ни за что получить освобождение от работы. «С2» — внимание, алкоголик! (С2 — сокращение химической формулы этилового спирта С2Н50Н.)

Maligne logorrohe — «злокачественное недержание речи»: означает чрезмерно болтливого пациента, от¬нимающего время у врача. « Extremes Pigment» — оз¬начает, что пациент не слишком регулярно моется, «слишком окрашен». Гинекологи не отстают в этом соревновании остроумцев: «климактерически акцен¬туированная неустойчивость жизненных сил» предуп¬реждает коллег о том, что перед ними плаксивая, ис¬теричная баба в критическом возрасте. «OS» — это сокращение предупреждает зубных врачей о том, что пациент редко чистит зубы и у него дурной запах изо рта: «оральная свинья». Так что, когда приедете домой то смените поликлинику а с ней смените и своего участкового врача, если заметите в своей карточке следующие «медицинские» определения: «аsinus» — осел, «anser» — гусь или «сарrа» — коза (в немецком просторечии употребля¬ется в смысле «старая карга»). Что касается мето¬дов лечения, то и они находят свое отражение в этом тайном словаре: « ut aliquit fiat» — черт его знает, что тут случилось; « expective therapie» — подождем, по¬смотрим, что будет дальше.

После такой просветительской речи законная просьба Игоря была немедленно удовлетворена. На ужин кроме спирта подавали жареную рыбу, малосольный хариус и суп гороховый.

Немного выше нас на другом берегу стоят лагерем таинственные иностранцы. Их пять чело¬век и одна палатка. Похоже, что у них тоже есть улов: один или два тайменя.

На их стоянке горит большой костёр. Сгущая темноту до плотности, почти осязаемой, пламя костра выхватывает из ночи светлые стволы деревьев, взъерошенные, неподвижно нависающие над головой ветви, выступающие в отдалении кусты. Но вот языки огня сникают, сокращаются, как бы уходят в себя, чтобы снова рыться среди раскалённых светящихся веток, лизать обрубки деревьев, снова набираться силы для борьбы с мраком.

Сведенный с неба огонь, похищенный кусок солнца… Чудо, живущее рядом с человеком, спутник его в долгих скитаниях по земле. Тянутся сквозь тьму на огонёк люди, веря, что там, где огонь, там и жизнь; сбиваются плотнее вокруг костра, и вот уже не страшен им беззвёздный мрак, холод пустынь и завтрашний день, потому что вместе с теплом в сердце вливаются новые силы и гонят прочь мысли об одиночестве.

Над рекой начинает спускаться туман. Деревья на противоположном берегу становятся расплывчатыми и приобретают странные, сказочные очертания. Низко стелющийся над водой дым от костра при¬даёт этой картине ещё большую таинственность. Очень необычно и красиво.

Игорь, Борис и Сашка сидят у костра и смолят сигареты.

Я подкинул в костёр хвороста. Чёрные от темноты ветки, раскаляясь, краснели, становились прозрачными, изгибались, словно от жгучей боли, выжимая из себя тепловую энергию, которую когда-то впитали в себя от солнца и долго-долго хранили её в себе, а вот теперь с лёгкостью отдавали её тепло тем, кто сумел их поджечь.

Игорь продолжает умничать и просвещает курильщиков и нас вместе с ними по истории организации производства вредного продукта у нас в России. От него мы узнаём о том, что в конце XVII вена Петр 1 в составе русского посольст¬ва побывал в Голландии, где он вместе с одним из тамошних купцов изобрел ориги¬нальную табачную смесь. Заплатив откупного своему соавтору, царь вывез уникальный рецепт на Родину.

На родине Петр 1 вопреки своему первоначальному желанию сохра¬нить рецепт в тайне от всех пере¬дал его кому-то из своего окруже¬ния. Со временем он достался рус¬скому купцу немецкого происхож¬дения Шпису, который основал в Санкт-Петербурге в середине про¬шлого века одно из первых в Рос¬сии табачных производств. Именно использование уникальной смеси позволило продукции фабрики «Лаферм» (так со временем стало на¬зываться предприятие Шписа) за¬хватить серьезную долю россий¬ского рынка и выйти на европей¬ский. Перед революцией благодаря папиросам этой фабрики в Европе возникло даже понятие «русский табак».

У наших курильщиков сейчас большой популярностью пользуются «Беломор» и «При¬ма» 1-й табачной фабрики им. Урицкого (так назвали после наци¬онализации «Лаферм»), которые сохранили неповторимое сочета¬ние крепости и вкуса натурально¬го табака, присущие дореволюци¬онной продукции.

Вова внимательно слушал эти рассуждения, а затем изрек.- Бросил бы ты курить. Здоровье подрываешь, других дымом травишь. Да и природа от этой гадости страдает.

— Ну, уж нет! Никогда не брошу. Когда человек бросает курить, то у него сразу же все болячки проявляются. Известно, что воспалённое горло, респираторные заболевания и чрезмерные метеоризмы – общие признаки не болезней, а – выздоровления после прекращения курения. Как только прекращается потребление боле чем четырёх тысяч химикалий, представляешь – более четырёх тысяч! – содержащихся в табачном дыме, организм возвращается к своему старому «Предникотиновому» состоянию. Так что курить я не брошу, не хочу, чтобы у меня живот пучило и горло болело.

— Да ты и сейчас, когда травишься, воняешь не меньше! Хотя ладно, уговорил. Не бросай, а то не только всю палатку провоняешь, так ещё и обожрёшь! Все, кто курить бросают, всё время жрать хотят. Аппетит у них сразу возрастает до безобразия. Кстати, оттого и метеоризмы усиливаются. Каковы размеры «стола», таковы и размеры «стула».

В беседу встрял Федя.- А я вот в какой-то популярной медицинской статейке прочел, что человеческий организм полностью обновляется несколько раз в течение жизни, причем по частям: легкие, например, перерождаются за 8 лет, кости — ненамного дольше, а слизистая желудка и пищевода — вообще за неделю. Точные цифры сейчас не помню, но с уверенностью могу сказать, что за 15 лет человек меняется полностью. Если у нас вдруг что-нибудь заболит или начнет ненормально функционировать — мы уже чувствуем и воспринимаем природу по-другому. О чем можно говорить, если поменять всю плоть?

За всеми этими наблюдениями и беседами мы не заметили, как ушло время. Снова легли спать только в три ночи.

6 Августа.

Снова воскресенье.

Утро вновь порадовало нас хорошей погодой. После разведки было выяснено, что таинственные иностранцы в действительности студенты лесоустроители из Лат¬вии. Их пять человек. Выбираться назад они собирают¬ся числа двадцатого. Ребята оказались разговор¬чивыми, и мы приятно побеседовали, а напоследок выручили их сигаретами, так как неопытные путешественники не рассчитали своих запа¬сов табака.

Быстро собираем вещи, упаковываемся, и тут нас поджидает неприятность: при упаковке багажника наступаю коленом на основной баллон лодки и вдруг слышу громкое шипение, его пробило об острый подводный камень. Дырка весьма приличная, так что приходится снова разгружаться и клеиться. Пользуемся клеем, изготовленным умельцами ЧИЗа: каучуком, растворённым в бензине двойной перегонки. Через двадцать минут наша галоша снова на ходу.

Уже 13 часов 30 минут. Машем на прощание лесовикам и отчаливаем.

Бахта с самого отхода встречает нас мощными и длинными шиверами. В отдельных местах их даже без большой натяжки можно назвать порогами. Всё русло реки заби¬то крупными надводными и подводными камнями. Между ними шумят и гремят пенистые сливы, за которыми то там, то здесь белеют гребешки стояков высотой до мет¬ра.

Для нашей кастрюли это уже кое-что. Берега становятся всё круче. Они также усеяны мощными валунами. Внезапно река сильно сузилась и покатилась вниз с пологого склона. Резко увеличилась скорость течения, увеличилось и до того значительное количество камней. За крутым левым поворотом началась какая-то каша из смеси пены, воды и валунов. Позже мы этот участок сплава назвали Бахта — барахта.

Приходится вылезать на берег и осматривать маршрут.

«Жаба» первого экипажа много мощнее нашей резинки, и ей нипочём такие камушки и волнения. Она невозмутимо пропускает все встречающиеся кирпичи под собой, и быстро скрывается за поворотом.

Наши исследования фарватера показывают, что за поворотом имеет место быть настоящий порог, который следует проходить ле¬вым маневром. Пока мы занимаемся своими лоцманскими делами, за порогом идёт интенсивная ловля рыбы. Саша прямо в пороге поймал ленка, а Володя в улове взял очередного таймешонка килограмма на два. Здорику снова не везёт, его крокодил ещё где-то впереди.

Мы с Игорем садимся в наш утлый резиновый чёлн и мчимся за поворот навстречу поро¬гу. Пена и брызги встречают нас радостным рёвом. Две — три минуты и мы уже качаемся в улове за порогом.

Бросаем быстрый взгляд вперёд и видим, что прошли мы только цветочки, а ягодки все впереди. Бахта впереди вся в пене, явно просматривается ряд поперечных гряд камней. В каждой из гряд не более одного подходящего прохода, причём в сливах этих проходов видны крупные камни. Сливы достаточно крутые и короткие, заканчиваются пенистыми стояками. Расстояния между грядами очень короткие, так что времени и места для маневриро¬вания почти нет.

Дальше река резко сворачивает направо, а что творится дальше ничего не видно. Идём осматривать поворот, а наши сотоварищи на своей «жабе — вездеходе» в пене и брызгах не останавливаясь лихо проносятся мимо нас, и скрываются за очередным поворотом.

Мы всё ещё просматриваем и продумываем маршрут, когда из-за поворота появляются Здорик и Володя, скачущие по камням, словно горные козлики. Они сообщают нам, что уже готов пережор, и нас ждут, не дождутся к началу трапезы.

Игорь безнадежно машет рукой: всё равно всего не запомнишь, да и с воды многое будет видеться по-другому. Идём к свое¬му кораблю, для верности ещё раз поддуваем спасики, и кидаемся в головокружительный сплав, решать головоломки Вахты.

Всё слилось в одну сплошную гремящую пенно водяную картину, которая длится всего какие-то мгновения. Где-то в самом конце этой бешеной гонки после крутого короткого слива мы садимся точно центром лодки на крупный подводный камень. Попытки быстренько соскочить с него результа¬та не дают. Корму начинает притапливать, в лодку мощным потоком пошла забортная вода, и Игорю тут же подмочило всю репутацию. Это ему почему-то не нравится. Наконец, после бешеной борьбы с водяной стихией обоюдными усилиями нам удаётся сползти со злополучного камня, и мы с лодкой наполовину наполненной водой пристаём к берегу, где нас ждёт горячий чай и копчёная колбаса.

Курьёзные, досадные, удивительные и чудесные события нашей жизни…Кадры, фрагменты, ситуации, почему-либо оставшиеся в памяти.

Однако, хотя это может быть и не очевидно на первый взгляд — каждая такая «живая картина», от сложной многофигурной до элементарной, состоящей из обрывка случайно услышанной фразы, вовсе не бусина или бисер, годные лишь для нанизывания на нитку времени или вышивания узора чьей-нибудь биографии. Каждое событие нашей жизни вполне самодостаточно, завершено и гармонично. Его очарование именно в полноте и сюжетной завершенности.

Момент жизни — предмет созерцания, картина в раме, пейзаж с бесконечной воздушной перспективой, уводящей нас прочь от банальной временной нити, натянутой лишь силой вышколенного традицией воображения.

Стоит вслушаться в звучание слова «событие», ведь это — событие всего со всем, космос, вселенная. Может быть, мы как раз и храним в памяти лишь те мгновения нашей жизни, в которых, пускай бессознательно, смогли уловить, восчувствовать бесконечное? Потому лелеем в своих сердцах и едва коснувшееся щеки дуновение теплого ветра давно минувшего лета, и улицу в дачном посёлке, хранившую в дальнем конце волнующую тайну еще непрожитой жизни. Мгновения — окна, мгновения — двери, мгновения тихого всепоглощающего счастья события.

Завхоз на этот раз расщедрился даже на парочку конфеток. После такой вкусной еды на душе стало теплее, а настроение резко улучшилось. Двигаемся дальше.

Шиверы становятся проще, хотя течение и не меньше, чем раньше. Правда, число камней в воде уменьшилось, и Володя даже выпускает за «Жабой» дорожку, на которую он нацепил великолепного «мыша».

Результат этой ловли был положительный, он ловит ещё одного ленка.

Часам к 18 подходим к фактории, расположенной на левом берегу. Это пара рубленых изб, баня, коптильня, развешанная для сушки рыба и сети. Ребята причаливают поболтать с её обитателями, а мы, поздоровавшись, проплываем мимо.

Немного ниже фактории находится большой остров, на котором располагается очередная геоло¬гическая партия. Когда мы подплываем к их лагерю, нас с Игорем ветре чают две очаровательные геологини с удочками в руках. Кроме них на острове находится ещё один заросший до глаз густой волосатой растительностью, но весьма приветливый тип неопределённого возраста. На ходу проводится короткая, дружеская пресс-конференция за жизнь. Нас приглашают пристать к берегу и погостить, но мы мужественно отказываемся.

Сразу за островом начинается широкое и длинное плёсо. После сегодняшних слаломных заплывов, в результате которых мы основательно промокли, начинаем медленно, но уверенно замерзать. Не помогает даже интенсивная ра¬бота вёслами.

Решаем искать место для ночлега, тем более что начинает темнеть. Километра через два после острова мы увидели впадающую с правого берега бурную и довольно широкую речушку. Она носит звучное название — Голдуокта.

Невольно переименовываем её в Голдуотер. Устье речки наискосок перегорожено поставленной сетью. Решаем останавливаться здесь на ночлег. Через полчаса подходят и ребята. Рассказывают о своей беседе с хозяином фактории. Живёт на ней охотник с семьёй. Оказывается, перед нами здесь уже прошла семейная группа москвичей на байдарках. Одна¬ко в сорока километрах ниже у них случилось ЧП. Неловкий муж умудрился попасть именно своей жене в мягкое место из охотничьего ружья. Несколько дробин не захо¬тели расставаться со столь удобным и приятным местом, и группу пришлось срочно снимать с маршрута вертолётом.

Саня решил половить на кораблик, решаю помочь ему в запуске. В результате леса снова рвётся по старому излому, и кораблик, как и в первый раз, гордо покидает нас.

Саня хватает первый попавшийся под руку спиннинг, и пытается точным броском попасть в него блесной. Однако пер¬вый же бросок даёт не попадание, а хиленькую «бород¬ку». Тут же делается вторая попытка, и уже не бородка, а мощнейшая «бородища» венчает Санины усилия.

Он оправдывается тем, что это спиннинг Лиды, и катушка на нём закреплена как-то не так. Бросив спиннинг, неудачливый спиннингуэйтор прыжками удаляется к маячащему вдали Здорику, оглашая вечернюю тишь воплями о помощи. В конце концов, до Бориса доходит смысл этих воплей, и он бросается наперерез исчезающему в волнах кораблику. Снайперским профессиональным броском ему удаётся попасть блесной точно между двух боковин кораблика, и тот становится его добычей. Так вторично состоялось пленение беглого корабля.

В лагере Саня робко оправдывался перед Лидой за созданную им «бороду».

Нужно справедливости ради сказать, что Лида оказала на наш «интелли¬гентный» коллектив самое благоприятное влияние. Даже в самых критических и острейших ситуациях мы обращались друг к другу весьма вежливо, без применения ненормативной лексики.

Наиболее сильным выра¬жением у нас было: Ты не прав Федя, Игорь, Боря, Саня и так далее. Номенклатура рассказываемых анекдо¬тов также была сужена до критических границ и самым-самым из рассказанных в этот поход анекдотов был анекдот о пионере Пете и клубничном варенье. Это там, где засахарилось. В общем, во все дни похода мы были самыми настоящими пай мальчиками.

Кстати, именно в этом походе Лида рассказала нам весьма любопытную сказочку про любовь. Вот она.

Сидели как-то вечером на завалинке Шлямзик и Бомзик. Звездочки с неба воровали, байки травили. И все у них было хорошо, ведь они любили друг друга. Любили давно и крепко, на всю жизнь.

-Ты у меня самый красивый! — шептал Шлямзик Бомзику, обнимая его мохнатой лапкой, — Никому я тебя не отдам, хороший мой!

-А ты у меня самый умный, и еще у тебя самые прекрасные глаза в мире- они сияют как эти звезды! — доверчиво положив усатую голову ему на грудь отвечал Бомзик.

В воздухе повисал звук поцелуя… Они любили друг друга. И не беда, что они не умели говорить (у них просто не было языков), не беда, что они были слепы (у таких зверьков не бывает глаз). Не беда, что не было у них ни лапок, чтобы обнимать друг друга, ни груди, на которую можно склонить усталую голову. Да и головы у них тоже, в общем-то, не было. Скорее всего и их вообще не было. Точно никто не знает. Но они любили друг друга.

В ответ на эту сказочку Здорик предложил нам коротенькую сказалку:

Летели две хочухи: хочуха Нехочуха и хочуха Чуха.

Хочуха Нехочуха говорит хочухе Чухе: Почухай в ухе.

Сама почухай, Нехочуха, — говорит хочуха Чуха,

а Нехочуха отвечает: Не хочу…

Солнце село за дальние леса, и там на¬чался пожар: фиолетовая туча, опоясавшая весь горизонт, вспыхнула в том месте, где село солнце, багровым, пламенем, словно там зажгли гигантский костер. А высоко в небе, как в бледном зеленеющем поле, двумя могучими полосами протянулись темно-свинцо¬вые облака, напоминая степную, топкую по весне доро¬гу, будто исполинский трактор проехал там, в небе, оста¬вив после себя огромные и равномерные ленты своих гусениц. Они глянцево поблескивали, и поразительно четок был след от каждого гусеничного трака…

Когда багровый, будто остывающий шар солнца за¬катился за дымный горизонт на западе, напоминающий нижний край холста с размазанной грязно-серой кра¬ской,—на востоке как раз напротив точки захода в чи¬стом, с едва заметной зеленью небе неподвижно встало высокое кучевое облако. Сначала своей ослепительной белизной оно напоминало взбитый клок хлопка. Но в считанные минуты приобрело нежную оранжевую рас¬цветку и стало походить на свежевымытую, окрашен¬ную в золотистой хне, охапку волос. Потом оно зару¬мянилось, зарозовело…

Так оно стояло над лесами, лугами, отражаясь в сон¬ной реке. Уже крались по земле августовские сумерки, небо на западе совсем поблекло, посерело… А на во¬стоке, все с той же интенсивностью, как вершина могу¬чего ледника, все розовело и розовело наше облако.

Я засек время: прошло не меньше десяти минут, как я заметил облако и стал наблюдать за ним. И вопреки законам природы хотелось верить, что солнце зашло во все не там, за моей спиной, где давно сгустились сумерки и где был запад, а именно здесь, за этим сказочно-роскошным алым облаком.

А ещё через каких-то полчаса мощные воздушные потоки размыли эту фантастическую облачную дорогу, и разорванные тучки (те самые траковые следы) за¬мерцали ярко-оранжевым светом, уходя беспорядочной извилистой чередой в задымленную мглу сгущающихся сумерек…

Между тем в скалах и в ветвях деревьев уже копи¬лась ночь. Живущий вместе с нами с утра выходной словно разобидел¬ся и вскачь понесся в будни. Казалось, что все еще светло и долго будет светло. Но затеплившаяся на западе алая полоска росла и ширилась. Когда она перевязала из края в край все небо, вдруг от этой теплой на глаз алости по¬тянуло холодом. А немного спустя землю ослепила тем¬нота, упала камнем на нее, как падает и слепит зайца орел.

Ужин по завхозскому меню с традиционной граммулечкой, костёр с улетающими вверх искрами, и беседы о ста¬рых наших походах завершили этот воскресный день.

Из тайги внезапно дохнуло удивительным теплом. Ни одна ветка, ни один лист не шевелились на усыпанных прозрачным светом деревьях. Они до самых крон, как тёплой водой, были залиты неподвижным воздухом, запахами смолы, мхов и трав. Размытые пятнистые тени деревьев зелёной зыбью скользили по земле и пологу палатки.

Прошуршала в траве мышь. Завозилась где-то в глубине зарослей, мягко всхлопывая крыльями, какая-то птица. Эти лесные звуки только подчёркивали огромную сонную тишину окружающей нас тайги.

Над землей повисло небо — просто воздух. И зажглись на небе звезды — миф и небыль, след вселенского пожара, свет летучий… Но закрыли звезды тучи — сгустки пара. Слышишь чей-то стон и шепот? Это ветер.

7 Августа.

Утро вновь порадовало погодой.

Над водой ещё стояли последние струйки тумана, а небо уже било прямо в глаза ярчайшими солнечными лучами. Выходим по нашим поняти¬ям на редкость рано: около 12 часов дня.

Река, как и накануне, состоит почти из сплошных шивер, чередующих¬ся с широкими, спокойными плёсами. Вода упала совсем на немного. Это в значительной степени помогает нам в прохождении маршрута, так как шиверы снова сплошь забиты камнями. На нашей кастрюльке всё время приходится искать правиль¬ные решения и совершать замысловатые маневры. Зато судно Челябинцев небрежно чешет в любом месте русла, совершенно не заботясь о выборе пути. Только периодически раздаётся шум, напоминающий звучание турбовинтового авиационного двигателя. Это моменты, когда очередной камень трётся о днища брезентовых баллонов «Жабы». Её экипаж даже в это время не прекра¬щает мелькать спиннингами.

Наконец, шиверы становятся несколько спокойнее, и мы тоже выпускаем за нашей лодкой «мыша». Ловись рыбка большая и маленькая. При прохождении самой пенистой части одной из шивер резко заработала трещотка катушки. Игорь грустно произнёс.- Зацеп… Если лесы не хватит, то прощай моя мыша. Ты была так хороша.

Но вот уже кончилась шивера, кончилась леса на катуш¬ке, а обрыва всё не было. Делаем вывод: Сидит! Но кто?

Быстро сматываем на катушку лесу, и вот около самой лодки появляется обессиленный протаскиванием по кам¬ням таймешонок. Втаскиваем его в лодку, и вновь выпуска¬ем «мыша» на промысел. В следующей шивере мы поимели ещё одного тайменя, а затем жертвой коварного «мыша» становит¬ся и ленок.

Ободренные таким успехом, начинаем подзадоривать экипаж «Жабы», у которого дела на рыбном фронте никуда не годятся.

На борту «Жабы» нарастает психоз. Саня в течение двух часов усиленно строит самую уловистую в мире комби-блесну. Наконец она была готова.

Первый лихой авторский заброс, и блесна экстра класса прочно устраивается между камней. Все многочисленные попытки вызволить её из водяного плена окончились полной неудачей — пришлось обрывать лесу.

Правда и наше подзуживание обернулось авторам и исполнителям боком. В очередной шивере снова заработала трещотка, начинаем выводить попавшуюся рыбку, но не тут то было. На крючке сидит приличный таймень, которого не устраи¬вает место в нашей лодке. Он выражает своё несогла¬сие бодрыми скачками и мощными рывками.

В результате его несогласие оказывается сильнее нашего желания, и таймень гордо удаляется вверх по течению, унося на губе, как память, Игоревского бархатного «мыша». Что он будет с ним делать, мы не знаем, а пока приходится искать «мыша — дублёра».

Ближе к вечеру характер Бахты меняется: идут одни сплошные длиннющие, протяженностью более километра, плёса.

Погода тоже решает, что довольно побаловала нас свои¬ми прелестями, и начинается сильный дождь. Промокаем до нитки.

Я, конечно, знал, что есть дожди моросящие, малые, обложные, грибные, спорые дожди, идущие полосами — полосовые дожди, косые, сильные окатные дожди и, наконец, ливни. Но одно дело знать умозрительно, а другое дело — испытать эти дожди на себе и понять, что в каждом из них заключена своя поэзия, свои признаки, отличные от признаков других дождей.

Встаём на ночёвку в устье реки Маймунгды.

За день пройдено около 35 километров.

Место для лаге¬ря очень красивое, но обжитое. Видно, что здесь останавли¬ваются на ночлеги местные охотники и рыбаки. Впадающая в этом месте в Бахту река образует широкую галечную стрелку, заросшую густым кустарником. Мы же расположили свой лагерь несколько выше, на кромке леса. Очень удобные места для палаток и для сушки мокрой одежды.

Разводим костёр, ставим палатки. Дождь потихоньку стихает. Вдруг, на противоположном берегу замечаем двух мрачных типов, пристально изу¬чающих нас в бинокль. Один из них вооружен карабином. На наши приветствия типы не отвечают, и через несколько минут молча растворяются в тайге.

Прощайте наши мечты о диких, безлюдных местах на глухой, таёжной Бахте. Людей здесь оказывается нынче не меньше чем в «дебрях» подмосковных Одинцовских лесов.

Сегодня на маршруте у нас состоялась любопытная находка, за которой устроили настоящую призовую гонку оба экипажа. Гонка проходила под девизом «Чур, моё!». Победил в острой борьбе экипаж «Жабы», который шёл впереди и первым увидел что-то краснеющее в камнях берега. Находка оказалась хоккей¬ной каской. Единодушно пришли к выводу, что это одна из потерь эвакуированной группы.

Сегодня во время сплава нам несколько раз встречались пролетающие утки, но, к сожалению, местные Робин-гуды оказались весьма не точными в стрельбе, и к вечеру мы имели нулевой результат в плане дичи.

После ужина по желанию коллектива был устроен маленький салют. Жгли единст¬венный имеющийся у нас фальшфейер. Горел он ярким оранжево-красным пламенем и с рёвом реактивного соп¬ла. Зрелище было весьма эффектное.

Игорь философствует.- Надо так до чего-нибудь доорганизоваться, чтобы жизнь вырабатывалась сама – без участия людей, просто в силу всякого взаимоотношения. Чем живёт человек? Он что-нибудь думает, то есть имеет такую идею, иногда несогласную ни с чем официальным…

— Да, ты – Ряша, самый настоящий химический человек, начинённый всеми веществами жизни,- уважительно и чуть насмешливо говорит Федя.- Ты есть тёмная личность с горящим факелом в руках.

— Ага, а ты человек теребящий ногти, книжки, бумажки, спички и так далее, влезающий благодаря этому в страшные события – псих нового времени.

Коллектив озверел от еды и переживаний, и требовал всё новых и новых зре¬лищ. Мне пришлось доставать из заначки и демонстрировать заморский химический осветительный элемент, который я привез из Швейцарии. Элемент оказался американским. Он представлял собой пластмассовую трубку, заполненную какой-то жидкостью, в которой плавала стеклянная ампула, заполненная также чем-то непонятным.

Приводился элемент в рабочее состояние совсем просто: переламыванием его трубки, в результате чего ампула разбивалась, и две непонятные субстанции перемешивались. После переламывания элемент засветился ярким нежно зелёным светом, при котором можно было даже читать.

Публика тут же придумала очередное развлечение — светящуюся трубку привя¬зали вместо блесны, и стали забрасывать спиннингом далеко в струи ночной Бахты. Зрелище было очень красивым и таинственным. В волнах то пропадала, то вновь появ¬лялась светящаяся зелёненькая змейка. По нашим пред¬положениям все местные таймени должны были быть ошарашены неви¬данным зрелищем.

Затем народная мудрость пошла даль¬ше в своих поисках развлечений: светящуюся трубку закрепили в ветвях лиственницы, сделав из неё маленькую светящуюся мишень. Начался ночной аттракцион со стрельбой. Стреляли метров с пятидесяти. Из моего карабина попасть в цель не удалось никому.

Тогда на арене появился Федя со своим импорт¬ным малокалиберным автоматом. Доставая его из палатки, он поскользнулся и чуть не упал. Чертыхнувшись в пространство, оглядел себя, и стал стряхивать с одежды налипшие мох и траву.

Увидев это, Ряша усмехнулся и заявил.- Что ты дергаешься ? У тебя же задница не на месте. Она у тебя слишком высоко подвешена, честное слово. Вот устойчивости и не хватает. Шурупишь?

Федя никак не реагировал на это ехидство и сосредоточенно целился в маленькую мишень.

Первый выстрел был неудачным, Второй тоже.

Федя плюнул и передал карабинчик Игорю. В ночи прозвучали оче¬редные выстрелы, и восторженный рёв «толпы» из шести человек возвестил, что цель была поражена. Вот так сегодняшним Вильгельмом Телем оказался Ляпунов.

Из разбитой выстрелом трубки на землю и ветви капали светящиеся капли. Вскоре все ветви лиственницы, на которой висела трубка, и трава под ней сияли таинственным зелёным светом, который устойчиво держался в течение часа.

Очарованные этим фантастическим зрелищем, мы подбежали к листвянке и без опасения стали трогать светящиеся веточки. Это оказалось весьма неосмотрительным с нашей стороны: при попадании на руки и одежду неизвестного вещества последние тоже начали светиться. Отмыть светящуюся субстанцию оказалось совсем не просто, но публика продолжала забавляться, мажа одежду друг у друга. Вскоре мы все покрылись светящимися зелёными пятнами.

После упражнения в различных стрельбах коллектив начал забавиться переиначиванием известных всем стихов.

— Поздняя осень, грачи улетели, лес обнажился, а мы — обалдели! Нет, не так! Поздняя осень, грачи обалдели, лес обнажился, а мы не успели!

— Ага! Шалун уж отморозил что-то, а оказалось это… пальчик! Ему и больно и смешно, а мать его!

— Сквозь волнистые туманы пробирается луна, на печальные поляны много сыплется…

— Все стихи я позабыл, потому что много пил. Нет, пожалуй, вот ещё одно: Мчаться тучи, вьются тучи, невидимкою луна освещает лес дремучий… Больше нету ни хрена! Если в брюхе нету дна — в башку лезет ерунда!

Сегодня во время ужина само собой народился между делом каламбур, но отпугнул своим плохим и непереводимым качеством: «Хорошо, что Вы есть, но плохо, что Вы много есть».

Да-да, некоторым будет уместно напомнить, что поглощение пищи, как бы аппетитно она не выглядела, это всего лишь сгруппированные атомы.

Процесс поглощения пищи не является хобби. Это не работа и не развлечение. Знатоки говорят, что процесс поглощения пищи относится к классу нужд, а потому советую приступать к нему только лишь при наличии отчётливых и устойчивых симптомов. В качестве ориентиров для поиска подобных симптомов, могу привести примеры. Крайний — когда после рентгена снимок засвечен полностью или если урчание в желудке не дает покоя соседям. Хотя никому так и не удалось проверить самый последний этап голодания; он наступает в тот момент, когда тараканы начинают собирать по всему дому гуманитарную помощь.

Сегодня мы узнали от от завхоза, что у нашей планеты есть своя талия и ее фигуру надо тоже беречь надо. Что нельзя упираться в какое-то одно дело, каким бы полезным и необходимым оно не прикидывалось. Иногда бывает уместно сменить род деятельности и поспать. Или же проснуться. Что лучше быть трудоголиком, чем обжорой.

Кто бы заикался о трудоголиках и лишних килограммах? Легко писать об отстраненных вещах, когда никакие горькие напоминания и живые ассоциации не жужжат в ухе. Лучше бы он сам примерил на себя рубашку «якобы афоризма»: «Будьте осторожны — еда, сон, деньги, и особенно ничегонеделание вызывают привыкание». Терпение и труд, они, понимаешь, всех достают.

Зарисовка-ассоциация из последних. Люди все рождаются одинаковыми; они мягки и бесформенны первые годы своей суетливой жизни. Пусть дерутся генетики с воспитателями, не важно как, но потом из этого пластилина вылупляются самые разные личности. Тут к месту припоминаются планиметрия и детские архитектурные конструкторы.

Кто-то вылупляется треугольником. Три стороны выдают ограниченность интересов, но острые и неприменимые углы проведут своего хозяина через любые тернии. Ясно, что даже внутри треугольного множества существует классификация: равнобокие, равнобедренные и все остальные треугольники определяют совершенно разные типы людей.

Люди-квадраты уже должны быть более покладисты и рассудительны. Их идеальные углы и стороны подразумевают педантичность, но и здесь дозировка определяет все.

Люди-ромбы, трапеции — можно продолжать долго, главное, что основное схвачено.

А что со всеми ними делает жизнь? Естественно, пробует на зуб. Окажись плохим материал, из которого произведен острый и непримиримый треугольник, происходит непоправимое.

То же самое закономерно следует, когда в ход у жизни идет зуб из особого прочного сплава обиды и мести. Хруп! Течение времени подточило силы, и самоуверенный треугольник переживает не лучшие дни треугольной жизни. Место, где новая сторона напоминает о ранее существовавшем угле, болит и отрезвляет. Треугольник стал кем-то другим, он уже переменил свои взгляды, поплатившись частью себя.

Самоучителя жизни нет ни у кого, поэтому подобные ожоги и ошибки произвольная геометрическая фигура может совершать регулярно. Понятно, что лучше не давать судьбе шанса заиметь на Вас зуб, но в жизни случается абсолютно все.

Надо лишь подождать, и скоро перед нами предстанет новая фигура с более или менее гладкими краями.

Утверждение не относится к Феде, так как он до конца жизни так и останется вытянутым в линию прямоугольником, в который сколько пищи не суй другой конфигурации не получится.

Всё-таки признать стоит, что с возрастом люди теряют былой оптимизм, часто без причины сомневаясь в себе. А все из-за того, что они все меньше понимают мир вокруг; все больше раздражения, все меньше вещей, доставляющих удовольствие.

Объяснение простое: мир и мы движемся в разных направлениях. Он постоянно изменяется в сторону обновления, приобретает что-то новое взамен утраченного. Прогресс бросает его из крайности в крайность и вынуждает двигаться скачкообразно. А мы все с самого момента рождения продолжаем движение в одну и ту же сторону с неизменной скоростью старения — двадцать четыре часа в сутки.

Ты смотришь как бы через толщу времени, каждый год — это расстояние, поэтому этот дом, который в детстве казался большим, из настоящего выглядит меньше. Так как пространство и время едины, то отдаленные во времени места или ситуации, должны быть удалены и в пространстве, что, как не трудно догадаться, ведет к уменьшению размеров.

Еще немного на эту тему: может быть фраза » с расстояния прожитых лет» — не пустая метафора? Расстояние измеримо и в годах, в минутах, часах. Недаром, в некоторых странах, говорят не «этот город — в 15 км отсюда», а «этот город — в часе езды отсюда».

Изолированная от нашего сознания жизнь пространства. Когда, забыв что-то, возвращаешься в только что запертую комнату — ты видишь, и это немного страшно, что пространство живет без тебя своей жизнью, проникнуть в которую тебе так непросто. Оно /пространство/ как бы не радо принять тебя. Ты потревожил его сон. Тогда пространство, застигнутое врасплох, «спохватывается», и предметы начинают лгать, принимая знакомые функции и очертания, и так скрывают свои тайны.

Если человек, поставивший перед собой цель, достиг ее, собою недоволен и ищет новой цели либо пытается изменить ту, которой достиг, то он и может быть по-настоящему счастлив. Ведь тогда он познает что-то новое. Ведь счастье — это миг. А миг не может длиться вечность. И чем прекрасней этот миг, тем больше счастье. Но не думайте, что все так плохо. Ведь миг — это может быть и вся жизнь, в которой всегда встречаются белые и черные полосы.

Если человек постоянно счастлив, то это приводит к тому, что он этого не замечает, а если он чувствует, что счастлив, значит, где-то рядом есть горе.

Если человек постоянно несчастен, то он, нет, не неудачник, он просто не умеет разглядеть и порадоваться маленьким радостям, ищет только большой и целой. Страдая от этого, он заставляет страдать и всех окружающих. И в такую атмосферу счастью заглянуть не хочется.

Выглянет солнце, еще будут петь птицы. И море будет сверкать под лучами хоть и не греющего солнца. А за осенью придет зима, за которой и весна. И все пробудится, проснутся зерна, упавшие в почву, проснутся почки и принесут плоды, проснутся птицы и принесут усладу душе, а, может, и душа проснется…

Наши забавы и моё философствование длились до часу ночи и, наверное, продолжались бы еще, но пошёл сильный дождь. Публика мокнуть не пожелала и отправилась спать.

8 Августа.

Сегодня у нас днёвка. Всю ночь лил дождь, и наша одежда, вывешенная для сушки, стала ещё более мок¬рой. Утро не сулит никаких просветов в погоде. Одна¬ко жизнь не должна прекращаться, не смотря на капри¬зы погоды.

Все ребята, за исключением Феди, ушли вверх по Майгмунгде на промысел. Федя ходит со спиннингом в её устье и пытается добыть упрямого тайме¬ня, который уже два раза пробовал брать его блесну, но тут же с отвращением её выплёвывал.

Лида ушла в тайгу, как выяснилось потом, собирать голубику, уже созревшую в этих местах.

Я продолжаю промыш¬лять на кораблик, который и приносит мне улов в семь хариусов. Это конечно не Саянские результаты, но всё равно приятно.

Федин таймень больше блесны не берёт, видно порвал об неё всю морду и обиделся.

Вернулись Саня с Борисом, пустые и промокшие.

Саня чинит свой спиннинг, который он регулярно ломает. К концу нашего похода он походил у него уже только на зимнюю удочку, у которой в качестве хлыста была пристроена палочка из лиственницы.

Саня очень завод¬ной парень, остро и мгновенно реагирует на все затеи и предложения. Он коренаст, среднего роста. Простое и мужественное лицо, особенно в бритом виде. За эти дни он, однако, зарос чёрной, густой растительностью, которая сделала его схожим с профессиональным бичом и цыганом-казнокрадом. Особенно хорош Саня в своей знаме¬нитой зеленой жилетке-безрукавке из какого-то неизвестного материала. Сразу же вспоминаются времена Мамина-Сибиряка, когда на необозримых просторах тайги у таёжных костров грелись старатели — золото искатели. Глядя на заросшего Саню, так и казалось, что он вот-вот достанет из необъятных своих карманов мешочек с золотым песком и крикнет завхозу.- Наливай по полной, сегодня я гуляю!

Но песочка даже речного нам на Бахте ещё нигде не встречалось, радовало лишь то, что наш завхоз сам втайне мечтает о бенефисе, и в ожидании его регулярно тренирует нашу команду строго отмеренными граммульками.

Продолжая разговор о Сане нужно сказать, что через несколько дней он, подначиваемый хитрым Здориком, сбреет свои заросли с лица, оставив на нем одни прекрасные усы, которые сделали его удивительно похожим на леген¬дарного Чапаева. С этого момента мы почтительно стали величать его Василием Ивановичем.

К обеду возвратились из странствий по притоку Игорь и Володя, принеся с собой удручающее известие: Сверху по Маймунгде на двух байдарках спускается группа Ленинградцев: трое ребят и девушка.

Очевидно, нам в этом сезоне так и не удастся оторваться от людей.

Байдарочники поведали нашим представителям, что они ходят на Бахту уже третий год подряд.

В полном расстройстве решаем сегодня коптить рыбу и делать баню. Копчёная рыба это очень вкусно, но для этого из далёкого Челябинска пришлось везти специально изготов¬ленный из нержавейки металлический короб с поддоном и сложнейшей системой металлических сеток на стойках. Все это сооружение носило название переносной коптильни.

Рыба, в нашем случае это разделанные и просоленные таймень и ленок, укладывается на решетки, в поддон закладываются веточки сырого ивняка или ольхи для дыма, всё это накрывается коробом-крышкой, а сама коптильня ставится на костер. Затем в течение часа происходит сам процесс копчения, когда периодически необходимо сливать испаряющийся из рыбы сок, то бишь воду. После чего приготовленную рыбу сначала пробуют ответственные за процесс товарищи, а затем уже подают её к сто¬лу. Копчёная рыба входит в состав таёжного Барбекю (Французское выражение), то есть блюд, приготов¬ленных на открытом воздухе и на углях. Кроме копчёной рыбы сегодня на ужин нас ожидает ещё одна вкуснятина. Это компот из собранной Лидой голубики.

Что на свете может быть прекрасней русской бани с парилкой. Такая баня и в городских условиях вызывает восторг и умиление нормальных граждан. Но баня в тайге — это просто чудо. Правда, создавать такое чудо нужно уметь и хотеть. И то, и другое усло¬вие у нас есть.

Прежде всего, необходимо найти крупный, желательно килограмм на сто, валун. Затем вокруг него разводят здоровенный кострище, которым и нагре¬вают его до красна в течение нескольких часов.

После этого костёр убирают, сметают все угли и золу, а землю вокруг камня устилают душистым лапником. Затем над камнем ставится каркас из кольев, который обтягивается современной полиэтиленовой плёнкой. Вот теперь баня считается готовой к употреблению.

Посетитель должен раздеться, войти или вползти в созданное им самим сооружение и хорошенько плеснуть на камень горячей водой и приступить к процессу омовения. Сразу же наступает полное блаженство и умиротворение в душе и в теле. Моются по желанию — или из столовой кружки в самой парилке, или снаружи в чистейшей воде таёжной реки.

Нашу баню приходится сооружать метров за двести от лагеря, так как ближе не удалось обнаружить подходящего по размерам камня. Это создаёт определённые неудобства: добираться до бани придётся через кочкар¬ник, залитый кое-где водой, да и расстояние от неё до реки метров десять по скользким и мокрым камням. Однако местные условия остаются местными условиями, и с ними приходится считаться.

Соблюдая требуемую технологию, строим помещение бани. Сначала в течение семи часов усердно и непрерывно жжем над булыганом громаднейший костёр, адский огонь которого не позволяет приблизиться к нему на расстояние ближе десяти метров. Затем убираем прогоревшие сучья и золу и ставим каркас.

Наконец, часам к девяти вечера баня была готова к приёму первых клиентов. Ими становятся Игорь, Саня и Володя, так как большего количества любителей попариться помещение бани за один раз вместить не может.

Моются они в течение часа. В наступающих сумерках нам видно, как то и дело их белые тела снуют от бани к реке и обратно. Появляются они у костра распаренные и счастливые. Весело сообщают, что в помещение бани на тепло пожаловал гнус, и очень даже долбит.

Направляемся мыться и мы: Борис, Федя и я. Гнус действительно пробрался и действительно долбит. Особенно чувствует это Здорик, у которого, по его же последующим сообщениям обществу, уже через полчаса обе половинки весьма габаритного седалища почему-то перестали составлять единое целое.

Несмотря на усилия «пернатых» с охами и ахами восторга паримся, макаем¬ся в воду и снова наслаждаемся непередаваемым удовольствием от парной.

От далёкого, почти невидимого отсюда костра неслось нестройное — С вином мы родились, с вино мы умрем, с вином похоронят и с пьяным попом.

Последней направляется в баню Лида. Моется она одна, а время уже более 23 часов и темнота плотной пеленой окружила прозрачное помещение парной.

На таком расстоянии от лагеря, особенно в раздетом виде, то есть нагишом, острее чувствуется одиночество и беззащитность перед дикой природой. А тут ещё шалун Ляпунов, спрятавшись в ближние кусты, не очень похоже на зверя, зато очень противно подвывал из темноты.

Под это музыкальное сопровождение и гудение раззадоренного Здориковым телом гнуса Лида благопо¬лучно совершила весь процесс посещения бани, и тоже появилась у костра розовая и пахнущая свежестью и хвоей.

Вечер завершился вкусным и сытным ужи¬ном, на который заботливый и раздобревший от переживаний завхоз отмерил каждой помытой единице банно-воскресные граммулечки.

Доставая свои запасы Федя ворчал.- Нарушаем мы с вами святое русское правило: Кушать надо один раз в день, но с утра и до вечера.

Игорю граммулечки пролились в кружку, где оставался ещё недопитый чай. От этого желанный напиток приобрёл совершенно непотребный вид.

— Ну, и пойло! Выглядит просто кошмар!- возмутился Игорь, увидев то, что ему предстояло выпить.

Так нам же его пить, а не на стенку вешать!- захохотал на всю тайгу Борис.- Это же настоящий русский циклопентанпергидрофенантренгликоль с кефиром! Сто грамм — и всякая болезнь в сторонку. Ну, что, повторим? Не пьянства ради, а не отвыкнуть дабы! Семь раз отпей, а один раз отлей!

— Ладно, уговорил,- согласился Игорь поднёс кружку к губам и громко забулькал содержимым.

Потом он почмокал, оценивая произошедшее с ним событие и заявил,- Глотнул глоточек, и сразу такое умиротворение ауры настало…

Глядя на него, сразу же хотелось пивка и даже чего ни будь покрепче.

— Хочете я вам сказочку расскажу?- предложил Здорик.

— Хочем, хочем,- сразу же откликнулись Федя, Игорь и Сашка,- Только приличную рассказывай. У нас туи дамы, а ты того и гляди какую пошлость произнести можешь.

— Не бойтесь, не произнесу… Жили-были старик со старухой у самого синего моря. Но однажды кончился у них вермут. Пошел старик за вермутом в магазин. А там — огромная очередь. Неспокойная синяя очередь. Закинул старик авоську в очередь — вернулась авоська с пакетом кефира. Закинул старик второй раз авоську в очередь — вернулась авоська с банкой морской капусты. Закинул старик третий раз авоську в очередь — вернулась авоська с заведующим. «Отпусти меня, старче», — взмолился заведующий, — «Исполню все, что пожелаешь».

Жизнь, что ты такое? — опять и опять думал я в изумлении. Упорный труд, многочисленные заботы и долги, постоянная неуве¬ренность в себе, постоянное преодоление чего-то… Или путеше¬ствие в таинственном саду, где гостеприимно качают головками и источают благоухание цветы, где на извечном ласковом языке шелестят листья, качаются высокие травы, шумят ветра, говорливо бегут ручьи, величаво движутся реки среди разогретых ослепитель¬ным солнцем скал, где бабочки хлопьями счастья доверчиво демон¬стрируют незащищенную прелесть хрупкого своего существования и распевают птицы, и плывут невесомые облачка?

Конечно, и то и то, но где необходимое равновесие, где разумное сочетание, в чем секрет, чтобы первое не превращалось в унылую самоцель, чтобы с успехами в первом счастливо приближалось второе, чтобы не напрасными были потери в пути, чтобы прийти туда, куда с самого начала хотелось?

Дождь, который начался ещё прошлой ночью, так и не прекращался весь день.

Что бы ни говорили о циклонах и антициклонах, погода меняется лишь тогда, когда меняется чье-то настроение. Один из моих знакомых умел запросто управлять погодой, и я помню, как мы звонили ему с Воробьевых гор из автомата, когда нас застигла внезапная июньская гроза, и ни у кого с собой не было зонта. Для него это оказалось делом двух минут. Гроза тут же куда-то умчалась, а знакомый потребовал при встрече поставить ему бутылку.

Этот знакомый, улыбаясь, говорил.- Только синоптики обещают грозы, землетрясения, снежные лавины, грязевые сели и не встали… Я же обещаю и делаю только то, что обещаю.

Потом, как я выяснил, ему надоело управлять погодой, и он принялся управлять собственной жизнью. А это дело не улучшает настроение. И не то чтобы он совсем не преуспел, но все-таки погодой управлять было интересней и нагляднее. Но, в конце концов, и это дело ему надоело, поэтому дожди везде шли сами собой, куда попало, а мы тоже жили и ездили куда попало, и однажды под Кызылом нам рассказали, что накануне с небес падали градины величиной с буханку хлеба, а в другой раз под Абаканом прямо на глазах у моего знакомого раскаленный ветер сушил листья деревьев, и они съеживались, как от пламени свечи. Видно, он был здорово занят своей жизнью, раз такое происходило.

В конце концов, я совсем не виню тех, кто в это время управляет погодой. Может, просто никто не развеселил во — время этих в сущности счастливых людей, вот они и проглядели, что нужно разгонять дождевые тучи.

Возможно, они сейчас, когда я сижу здесь в тайге, у костра ждали меня у себя, а я не пришел, и с досады кто-то не так посмотрел на небо… Но я всё чаще думаю — не пора ли, наконец, успокоиться, перестать, как маленькому, воображать всякие нелепые маршруты для своей жизни, и самому всерьёз взяться за погоду? Ведь она совсем отбилась от рук, ее не может угадать ни календарь, ни гидрометеоцентр.

И что бы ни говорили про настроение, оно тоже здорово зависит от погоды. Не такое это пустое дело — солнечный день. А жизнь пусть идет, как Бог на душу по ложит…

Когда вернусь в Москву надо будет посоветоваться об этом с моим знакомым. Наверняка у него от этого разговора улучшится настроение, и, наконец, каждый день нас будет ожидать только хорошая погода.

Помытые и напитые походнички мирно засыпали в своих матерчатых домах под его монотонный шум, уткнув отмытые носы в спальные мешки.

Походная жизнь продолжалась.

9 Августа

Дождь на Бахте уже становится привычным. Тучи словно зацепились за милую им долину реки и никак не хотят с нею расстаться. Нам эта любовь обходится мокрыми шмотками и организмами. Вода снова начинает, хотя и медлен¬но, прибывать. Наконец часам к двенадцати дня тучи солид¬но уменьшают свои водяные запасы, и дождь начинает стихать. Быстрее грузимся на суда и отплываем.

От регулярного намокания сверху и снизу «Жаба» стала грузной и осела гораздо глубже в воду.

Бахта, как и накануне, чередует свои плёса с шиверами. Правда, плё¬са становятся всё длиннее, а встречаются всё чаще.

Наш экипаж уверенно держит первое место по добыче рыбы, не вылезая из лодки. Игорь снова поймал двух велико лепных ленков и тайменя килограмм на восемь. Я также урвал своего леночка. Затем на дорожку с помощью «мыша-дублёра» мы поймали ещё одного ленка.

Лодка уже почти полностью набита рыбой. Игорь с большим трудом нахо¬дит место для своих миниатюрных ножек сорок пятого размера.

Река выносит нас к очень красивому месту: мощная шивера играет пеной в камнях под отвесными бурыми скалами правого берега. В некоторых местах над водой, выступают крупные зализанные водой и временем булыги. Отвесы скал изрезаны маленькими глубокими бухточками.

Пристаём к берегу в одной из них. Цель всё та же — проверка Бахты на наличие рыбы.

Здорику, наконец-то, начинает везти. Прямо под скалами в пене он ловит сразу двух щук! С этого момента за ним надолго закрепляется титул бахтинского щукаря. Ещё одну щуку в шумном восторге выволакивает на берег Лида.

Лидочка Терехова — украшение нашей группы. Она же сдерживающий и организующий стимул культуры. Лида невысока ростом, но красива по природе и неповторима в характере. Трудолюбива до беско¬нечности и терпелива до крайности. Умеет делать всё на свете: от установки палатки, там где её нельзя поставить, до растирания люмбаго и раздачи таблеток от любой хворобы. Он заражена спортивным рыболовством сильнее любого из наших мужчин. Свист её спиннинга не утихает даже во время движения по сложнейшим шиверам. Предметом её наибольших огорчений является дефицит в блёснах, и она постоянно пытается создать запас, любыми способами выпрашивая их у экономного Здорика. Лидочка в меру уловиста и когда улыбается, то стано¬вится неотразимой для любого мужчины. В экипаже Челябинцев она явля¬ется передним правым загребным (левым — является Саня).

По её поводу я сочинил немудрёные стишки. Вот они.

Словно пчёлка ты порхала

У таёжного костра,

Своим спиннингом махала

Ловко с самого утра.

И не зря блесна сверкнула,

Блестя рыбкой золотой,

Таймешонка ты поймала

Под игривое «Ой — ой».

И потом ещё усердней

Спиннинг в воздухе мелькал,

Но таймень, злодей подводный,

Больше уж блесну не брал.

На Бахте, в глуши таёжной

Шесть здоровых мужиков

От твоей заботы нежной

Превратились в ангелков.

Лидочка великолепно умеет организовать коллектив на трудоёмкие и не доставляющие никакого удовольс¬твия дела, в частности, на сбор голубики во время дождя в болоте.

В данный момент глаза Лидочки все светятся от счастья успеха. Её щука просто прекрасна по сравнению с противными крокодилами Здорика. Решаем назвать это место щучьим порогом.

К вечеру погода начинает выправляться. Небо светлеет, а к вечеру на небе появляются даже робкие звёздочки.

На ночёвку встаём часов в восемь. Пока устраиваем лагерь ловим ещё двух щук. Причём, не обходится без курьёзов. Федю одна из местных хитромудрых щук мурыжила минут сорок: брала на самые различные блёсны, которые он ей пытался подсовывать, но, доходя до самого берега, тут же выплёвывала их в вошедшего в азарт Федю. Закончились эти игры тем, что мудрая щучка ушла домой, унеся с собой одну из лучших Фединых блёсен. Федя был не в себе. Лида тоже имела неосторожность подарить свою блесну какой-то щуке. Но она быстро сориентировалась и пошла жаловаться на вредную рыбину Здорику.

Тот, как истинный джентльмен, был до глубины души возмещён поведением рыбы и тут же выловил бессовестную со словами.- Женщин обижать нельзя, их можно только любить!

Под влиянием своего благородного поступка он совсем расщедрился и ушёл в палатку готовить на ужин для коллектива из пойманной злодейки экзотическое и бесподобное блюдо — «ХЕ».

«Хе» — это великолепная еда и закусь по рецептам северных аборигенов. Делается она следующим образом: Берётся вкусная свежая рыба. Это могут быть таймень, ленок, хариус. Но Здорик взял на этот раз щуку, которую нужно аккуратно разделать на мелкие кусочки, очищенные от костей. Далее необходимо приготовить БАТТУТО — это по-итальянски, а по нашенскому смесь лука, чеснока, петрушки, сельдерея и других пряных трав. В походе для этой цели мы с успехом добавляли готовую смесь «Хмелли-сунелли». БАТТУТО смешивается с кусочками рыбы и очень мощно, повторяю — очень мощно — солится и пер¬чится. После этого берётся уксусная эссенция по вку¬су, и ей заливается полученная вами смесь. После 15-20 минут выстаивания блюдо можно потреблять во внутрь. Блюдо очень помогает заедать граммульку, а также создаёт в организме приятно живущие в нём ощущения.

Пока Борис занимался с «Хе» Ляпунов тоже решил блеснуть своим фирменным блюдом, и накинулся на выловленных щук. Он вытащил из них все потроха: сердце, печёнку, икру, молока, ещё что-то совсем непонятное, отделил от кишок нутряной, как он его назвал, жир и всё это безобразие загрузил на сковородку. Потом полил сверху немного растительного масла и с какими-то неясными заклинаниями стал жарить блюдо на костре.

К нашему удивлению вкусовые качества и этого блюда оказались настолько высоки, что расчувствовавшийся завхоз Федя мощно встряхнул свой пузырь со спиртяжкой и выделил обществу сразу тройную пайку граммулек.

— Такую еду не стыдно и в ресторане подавать,- заявил Сашка, отправляя в рот очередную порцию потрошков.

— А ты, что в ресторацию часто заглядываешь?- поинтересовался Федя.

— Да нет. Я просто так сказал. У нас в Челябинске и ресторанов-то приличных нет. Одни забегаловки.

— А мне вот пришлось и в Швейцарии, и во Франции кое-что такое посетить. Так что могу рассказать.

Рассказ Игоря.

Мы не европейцы! К радости или к сожалению, с этим надо согласиться. Для русского человека посещение ресторана событие нетривиальное, праздничное. По крайней мере, последние три четверти века… «О быте кухонном забыть, пропав в объятиях рестораций!» — мечтал советский поэт еще на закате нэпа. Действительно, преимущества ресторана налицо. Ешь с фарфоровых тарелок, но не покупаешь их.

С урчаньем терзаешь какой-нибудь осси-букки, окружив себя сотейниками и соусниками, и радостно сознаешь, что посуду мыть не надо. В ресторане легко подтвердить реноме воспитанного человека, всего лишь посетовав на отсутствие десертных ножей. Только здесь, обронив официанту скороговоркой что-нибудь вроде «секеш-секер-варской ухи», «мокк-тер-тель-суп» или «ми-нест-роне коль пар-мед-жано», можете быть уверены, что ваш рейтинг в глазах сидящей напротив дамы поднялся на недосягаемую высоту. Вовремя, как козырная карта, предъявленная кулинарная эрудиция стоит больше, чем университетский диплом и высокий пост в магазине итальянской сантехники.

Словом, проявить тут с блеском собственную сущность не так уж сложно. Куда проблематичнее погрузиться в суть предмета и получить подлинный кулинарный шедевр, за которым, по большому счету, и приходишь сюда. Однако в большинстве московских ресторанов нет- нет, а мелькнет сомнение, что луковый суп настоящий, фетучинни заправлены истинным сливочным соусом и утка приготовлена действительно по-пекински.

Если сопоставить обыденную жизнь и кулинарию, то легко убедиться, что и то и другое украшает подлинная оригинальность. Ковырять палочками бефстроганов, политый слоевым соусом, и предполагать, что приобщаешься к великой китайской кухне, так же глупо, как судить о разнообразии чувственных наслаждений, прочитав «Декамерон». Визуального эффекта добиться несложно, но без подлинности внутреннего содержания любой ресторан, как выдохшееся шампанское,- градусы вроде бы те же, а праздника нет. Ведь не денег жалко, а обманутого любопытства и напрасно потраченного желудочного сока…

Как сориентироваться в многообразии интернационального общепита, как определить соответствие стоимости и подлинности, как догадаться, что войти надо именно в эту дверь и сесть за этот стол?

Существует целый ряд тестов, примет, которыми пользуются профессиональные жуиры-гастроманы еще на пороге ресторана, чтобы наверняка определить его уровень и получить на тарелке еду, а не лингвистический эрзац, которым потчуют простаков и гостей столицы. Вот несколько из них навскидку.

Загляните в туалет. Если чисто — проходите, если грязно — будьте уверены, что и у повара нестриженые ногти, и нос он вытирает не платком, а ладонью.

Международный ресторанный этикет требует, чтобы все блюда со специфическими национальными названиями дополнялись расшифровкой. Конечно, «фрикандо» для русского человека само по себе и музыкально, и экзотично, но правила хорошего тона требуют уточнения, что это всего лишь «задняя часть телятины, запеченная целиком». Японская «темпура» звучит по-самурайски лаконично, но не возникнет никаких ложных ассоциаций, если рядом — краткий перевод: «кусочки рыбы (краба) в кляре, обжаренные во фритюре с рисом, ростками бамбука, под соевым соусом».

Незнание правил составления «карты блюд» свидетельствует о непрофессионализме персонала, от метрдотеля до шеф-повара или наплевательском отношении к клиенту, что в любом случае скажется на качестве указанных выше деликатесов.

Опять же приличные заведения оповещают об ассортименте блюд и ценах заранее, еще при входе или в вестибюле. Соразмерять аппетит и цены удобнее в интимной обстановке. Это незначительный, но показательный штрих уважительного отношения к клиентам.

Кулинария не терпит лодырей. Отвратительная лень подменяет гастрономические шедевры упрощенными вариантами, бездушными репродукциями.

И если всякий порядочный человек возмущается беспардонностю создателей комиксов, укладывающих Анну Каренину на железнодорожные рельсы, оперируя ста картинками и двадцатью репликами, то почему-то мало кто проявляет такую же непримиримость к кулинарным невеждам, дискредитирующим поварское искусство примитивными экзерсисами.

Понятие культуры сузилось до «джентльменского набора»: иностранный язык, репродукция Сальвадора Дали на стене, чтение за утренним кофе и эзотерических трудов по вечерам. Редкий персонаж сегодня соблюдает дедовский наказ и мажет черную икру лишь на горячие пшеничные гренки. Мало кто следует бабушкиным заветам и не допускает под водку горячих закусок. И не найти такого, кто «замечал» бы официанту, если тот подает горячую осетрину без свежего хрена!

Печаль моя не голословна. Достаточно взглянуть на переполненные американские «обжорки». Согласен, они способны поразить технодизайном, завлечь обворожительными декольте официанток, но только не едой. Самое выдающееся блюдо, которое сумела создать эта нация, — гамбургер! Все остальное — мексикано-луизианские вариации на ту же тему, где лишь майонез заменяет кетчуп, а рубленая котлета — кентуккийский цыпленок ил свиные ребрышки. Да и стоит ли платить так много?

Сторонитесь, дамы и господа туристы, тех итальянских ресторанов, где суп «минестроне» в меню сопровождается только ценой, без каких бы то ни было дополнений. Подобный ляп был допущен в «русском ресторане» Цюриха, где заезжий российский обжора, увидев в меню односложное «суп», долго выговаривал ресторатору, вонзив ему палец в грудь, объясняя, что нельзя за абстракцию требовать конкретную цену. Суп, как и любовь, требует объяснения. Так и этот лигурийский овощной суп отличается заправкой, которая влияет на его вкус. Заправлен томатами? Итальянец, не задумываясь, укажет в меню — «минестроне коль помодоро». Если пряными зелеными травами «минестроне ди вердуре». А «минестроне» с сыром пармезаном превращается в фонетическую серенаду — «минестроне коль пармеджано».

Прежде чем набрасываться на еду с видом проголодавшегося павиана сравните то, что вам принесли, и то, что указано в меню. Минестроне — густой суп, но минестрина — жидкая похлебка..

Любое несовпадение должно вызывать недоверие к ресторану и его кухне. Это не халатность, а безобразие! И предостережение не случайно!

А вот еще одна вполне характерная деталь. Случается, официант не может объяснить, чем отличаются тортеллини от «семини де мело», «каннеллони» от «меца цита», «феттучине» от «фарфалетте», и, наконец, известные вам спагетти от каппелетти. Это нонсенс! Ведь не о семействах Монтекки и Капулетти его пытают, а всего лишь о представителях разнокалиберного макаронного семейства.

Оборвите на полуслове косноязычного «халдея», порочащего славное имя «serveur», «garcon», «water», «официант», гордо и надменно встаньте и, выходя их этой зачуханной харчевни, напомните метрдотелю о доброй традиции отправлять нерадивую прислугу на конюшню.

В ресторанах, заявляющих о своей французской специфике, обязательно должен присутствовать сомелье — штатный проводник в мире французских вин и, по большому счету, в мире французской кулинарии, где вино выступает антрепренером, подбирающим актеров, определяющим жанр пьесы, и даже подбирающий декорации для спектакля.

Сомелье это — винный эксперт. Сомелье это — виртуоз подбора блюд к конкретному вину. Опытные гастроманы, открывая для себя новый ресторан, не тратят время на дегустацию, а поступают иначе — полностью доверяются рекомендациям сомелье. В итоге они становятся либо завсегдатаями, либо… никогда уже не появляются здесь. Если вам придётся побывать в хорошем французском ресторане рекомендую поступить также. Это, пожалуй, наиболее верный способ знакомства с французской кухней.

А вот еще одна «лакмусовая бумажка». Но тут результат зависит от ваших артистических способностей или… орнитологических знаний. Итак, прежде чем отправляться во «французский» ресторан, потренируйтесь в правильном произношении названия старинного французского деликатеса «Coq au vin» (Петух в вине). В жизни французских гурманов каплун занимает то же место, какое место в жизни Толстого — богоискательство. Вызубрив несложное «кокован», поинтересуйтесь, входя в ресторан, у метрдотеля — готовят ли нынче «coq au vin»? Вопрос, конечно, риторический! Какой «restaurant francais» обойдется без этого! Кстати, и этот показатель возьмите на заметку. Предполагаю, что в ответ прозвучит: «Конечно!» Как и подобает ветерану-эпикурейцу, поинтересуйтесь, как долго мариновалась курица. Вот она лукавая подножка!

Работник французской пищевой промышленности незамедлительно поправит — не курица, а петух. В принципе, уже этого достаточно. Полный ответ с описанием состава маринада и доверительным сообщением, что не репчатый лук, а непревзойденный лук — шаллот обжаривался в масле вместе с соблазнительными петушиными косточками, должен повергнуть вас в счастливую истому алчущего, наконец, обретшего долгожданный источник.

Соответственно, если «курица» проскочит беспрепятственно, то счастливая истома отменяется.

Обратимся теперь на Восток. Область азиатской кулинарии наиболее широко представлена «китайской кухней». Тема, несомненно, значимая в истории человеческой цивилизации.

Но, знаете ли вы, что… китайской кухни не существует? Вспоминайте об этом всякий раз, когда прочтете на дверях ресторана анонс «Только здесь можно познакомиться с блюдами китайской кухни!» Подобные обобщения уместны для предприятий fast food, но никак не Ресторана.

Есть четыре основные кулинарные школы, традиционные для пяти провинций страны: шаньдунская, сычуаньская, цзянсу-чжэцзянская, гуандунская (кантонская). Гастрономические пристрастия, технология обработки, да и сами продукты, используемые в каждой из них, принципиально отличаются друг от друга, как рацион молотобойца от диеты балерины. Разноцветье этих палитр расцвечено стилистическими оттенками стряпни пекинской, шанхайской, хэнаньской, хубэйской, мусульманской, вегетарианской и т.д.

В странах, никогда не принадлежавших к Варшавскому договору, этими базисными знаниями обладает каждый вне зависимости от образования и классовой принадлежности. Потому понятно сосуществование на одной улице любого европейского города сразу нескольких chinese ресторанов. В одном вас угощают шаньдунскими «ласточкиными гнездами» или «говядиной в устричном масле». В другом — цзянсу-чжецзянской паровой рыбой. В третьем — специализируются только на кантонской кухне, прославившей «битву дракона с тигром», вино из змеиной желчи и прочую гастрономическую диковинку. Между этими заведениями отсутствует конкуренция.

В любой региональной китайской кухне главенствует древний принцип «иньян», который можно определить, как гармоничное единство двух противоположностей: инь — холодного, темного, женского, медленного, влажного и ян — горячего, светлого, мужского, быстрого, сухого. Этот принцип одинаков и для целостности мироздания, и для стабильности государства, и для семейного счастья, и для искусства приготовления пищи.

Оттого так часто в философских трактатах Конфуция встречаются кулинарные метафоры. Легендарный Лао-цзы рекомендовал правителям страны управлять государством по аналогии с тем, как жарят рыбу, то есть редко переворачивая.

Потому-то и продукты четко разделяются по этим же признакам. «Горячую» янскую пищу едят, когда холодно, а «холодную» иньскую — в жару, чтобы остыть. Ни один подлинный китайский повар не включит в зимнее меню «холодную» свинину, а приготовит «горячую» баранину. Морепродукты, по-научному ледяная субстанция, появляются на столе только летом, а наваристый жирный бульон с душистым перцем — зимой. Словом, изучив философию даосов, вникнув в суть азиатской макробиотики, можно легко определить национальность повара ресторана и уровень его таланта.

Китайцы исповедуют на тарелке единый эстетический принцип: цветовая гамма всех продуктов должна соответствовать друг другу.

Если тигровые креветки обжарены до цвета карамели, то и ананас, и капуста, а если надо, то и свежий огурец будут того же цвета. Живописи в кулинарии эта нация остерегается.

Наконец, китайцы никогда не применяют мясорубку. Любой продукт измельчается остро заточенным тесаком на протяжении пяти тысяч лет. Поэтому легко распознать профессионального повара, обнаружив на тарелке привычный фарш. Словом, войдя в «китайский» ресторан, спрашивайте сперва о специализации, затем, разглядывайте на тарелке цветовую палитру, а уж дальше ориентируйтесь на собственные ощущения.

Отчего-то считается, что иностранец в пищеблоке гарантирует подлинность приготавливаемых блюд. Смею заверить, что это не всегда так. Мелькнувший в зале узкоглазый шеф-повар на деле может оказаться не дипломированным гонконгским шифу, а забайкальским бурятом, с которым владелец ресторана учился в пищевом институте. Не требовать же у него паспорт! Волоокий красавец со сверкающим пробором вовсе не итальянский маэстро, а Сёма Штейн, вернувшийся из Нью-Йорка после неудачной эмиграции. Искусство лукулловых пиршеств он изучал в Down town`e, торгуя долларовой пиццей.

Не уподобляйтесь европейцам, превратившим посещение ресторана в будничную необходимость. Серых будней нам хватает сполна. Будем твердо стоять на своем, традиционно отправляясь в рестораны за праздником. Но полагаться на авось не будем, а используем все накопленные знания, чтобы попасть в нужное заведение. В ином случае входной билет легко превратится в лотерейный. И где гарантия, что

заветные три слова объединятся в древнюю формулу: Ede, Bidi, Lude — ешь, пей, веселись!

После столь длительной, подробной и поучительно-завлекательной лекции коллективу стало очень весело. Публику потянуло на рыбацкие анекдоты. Вот некоторые из них.

Рыбак достал из банки червя, а тот и говорит:

— Мужик, только ты очень резко не подсекай, а то уши закладывает.

Идет рыбак и тащит охрененного сома килограмм под сто. Идет — аж сгорбился. Навстречу ему другой рыбак с ведром карасей и говорит так ехидно.- Че, всего одного поймал!?

Кончились у мужика черви. Что делать? Нашел щепку и на ней написал: Красный червяк». Только забросил удочку, тут же поклевка. Мужик напрягается, тащит, смотрит, а это бревно, а на нем надпись: «Офигенный лещ».

Рыболов хвастается перед приятелями.- В прошлое воскресенье поймал щуку — вот как моя рука!

— Брось заливать! Таких волосатых щук не бывает!

Два рыбака много дней подряд выплывают на лодке, но никак не могут найти рыбное место. И вот однажды им повезло. Когда они вернулись на берег и сдали лодку, один из них спрашивает другого.- Ты запомнил то место, где мы сегодня ловили?

— За кого ты меня принимаешь?! Я нарисовал крестик на дне лодки.

— Дурак!!! Нам завтра могут выдать другую лодку!

— Дядя, а рыба клюет?

— Нет, она только намекает.

— Как это?

— А вот так. Поплавок водит, водит, а потом морду из воды высунет и говорит: «Извините, что побеспокоила».

— Ты на что рыбу ловишь?

— На самца-червяка.

— А как ты определяешь?

— А очень просто. Протаскиваю червяка сквозь зубы, если яйца застревают значит самец.

Мужик на рыбалку пошел, сел, налил стопку, поставил рядом с собой и рыбачит. Час сидел, замучался ждать. Вдруг — клюет. Ну он подсек, достает, а с крючка маленький карасик сорвался и прямо в стакан. Мужик карася выбросил, тяпнул и дальше сидит. Вдруг к нему рыба повалила, да все крупные. Мужик наловил, сколько надо, собрался и ушел. В пруде две рыбы базарят.- А карась, падла, говорит: Наливааают, а потом отпускаааают».

Над тайгой и Бахтой повисает непрерывный громовой хохот. Все веселятся от души. Игорь от избытка чувств ударил из своего двнедцатого калибра по чему-то воздушному и розовому, висевшему вдале¬ке на кустах. Как потом выяснилось, это была одна из основных деталей Лидочкиного туалета, к которой шалун Ляпунов сумел таки приложить свою грубую руку.

После этого коварного и ехидного поступка Лида зачем-то загнула пальчик на своей прелестной ручке и с тихой задумчивостью произнесла загадочное слово.- Зуб…

Услышав это, Ляпунов откровенно заскучал.

Я решаю записать на память только что услышанные анекдоты. Достаю свою записную книжку и поудобнее устраиваюсь около костра. Ко мне подошёл Федя, долго и внимательно смотрел за моими манипуляциями с дневником, а затем очень серьёзно произнёс.- Вот смотрю я на тебя и думаю. Ты, наверное, летописец, поскольку пишешь только летом. Вот если бы ты описывал события и зимой, то был бы ты тогда зимнекакец.

— Сам ты зимнекакец.

— Да ты не обижайся. Вот хотел я попросить у тебя кое что, но вспомнил одну писательскую притчу.

Паустовский, как известно, очень любил природу. Воспевал ее. Как-то раз пришел он в лес, хвать, а блокнот дома забыл! Вдруг видит — сидит на пеньке Пришвин и что-то пишет в тетрадку. Хотел было у него листок попросить, но постеснялся. Вдруг старик нехорошее подумает…

По причине забытия постановки до начала ужина нашей трёхместной палатки, или, как её уважительно звала Лида, пещеры, было решено провести ночь под гостеприимным кровом Челябинского многоместного «общежития». Однако, после некоторого размышления Володя, Саня и я вознамерились переспать в охотничьей избушке, которую обнаружил неугомонный Володя во время своих вечерних странствий по протекающему невдалеке ручью.

Нет нечего «приятнее», чем ночное хождение по таежному бурелому, да ещё в лёгком подпитии. Коряги и валежины, скрытые ямы и заросшие кочки только будоражат согретое граммульками воображение. Мир кажется сказочным и неповторимым. Душа поёт и рвётся куда-то вперёд ног. Наконец, перед нами открылся таёжный рубленый «дворец». Как оказалось позднее, строился он всего на две персо¬ны и третий из нас был лишним. Но это было позднее, а пока мы лихо приближались к объекту своих стремлений.

Вдруг раздался треск и шум падающего тела. Это Саня не рассчитал своих возможностей и рухнул через корягу.

Приземлился он весьма удачно: в каких-то сантиметрах от его красивого, мужественного лица серебрился под луной медвежий эскримент внушительных размеров. Саня побледнел, а нам с Володей почему-то стало очень весе¬ло.

В избушке было полно всякой всячины: ящики с продуктами, патроны, шкуры оленей и даже шахматы. При свете коптилки проводим с Саней шахматный блицтурнир, кото¬рый заканчивается к обоюдному удовлетворению со счё¬том один-один.

При устройстве на ночлег кидаем жребий, и Сане не достаётся места в избушке. Он недоволен и выражает это своё состояние стаскиванием нас с нар. Мы зачем-то мощно сопротивляемся, и недовольный Саня, хлопнув дверью, исчезает в ночи.

Утром пропавший Саня был обнаружен коллективом спящим рядом с костром посреди разбросанных пустых мисок и недоеденного «ХЕ».

Ножки его были грациозно подтянуты к груди, очевидно, так он лучше сохранял холодной ночью запасы своего внутреннего тепла, а рука то и дело интуитивно забирала из стоящего на груди пузырька очередную порцию диметилфталата, разбавленного на первосортном одеколоне, и наносила её себе на лицо. Комары и мошка, привлечённые прекрасным запахом одеколона и спящего Саниного тела, восторженно гудели и дрались за не смоченные де метилом участки. Во сне губы Сани что-то шептали, как нам показалось, это были слова благодарности в наш адрес и адрес палаточников, которые его тоже к себе не пустили на ночлег.

Вставало утро зарёю новой.

10 Августа.

Утро порадовало жарким солнцем и несметным количес¬твом «пернатых». В воздухе стоит сплошной гул от крылатых бестий, без конца атакующих все части наших тел. Приходится спасаться аэрозолью «Тайга», которой у нас, к счастью, имеется целых две бутылки. Правда на одной из них от частого пользования уже стёрлась или потерялась крышечка и шишечка с дырочкой. Поэтому пользоваться ей может только наш умелец Федя. Зато вторая — Функционирует великолепно, обдавая наши лица, и руки мощным облаком аэрозольного состава, от которого комар и мошка дохнут в ужасных нервных судорогах.

Хуже обстоит дело при справлении той или иной, ОСОБЕННО ИНОЙ, нужды. Окроплять детали, позволяющие справлять эту нужду, таким раствором, как «Тайга», пусть даже и со знаком качества, нам почему-то не очень хочется. Поэтому приходится терпеть и часто махать ручками во время проведения этого сложного для условий тайги ритуала.

После вчерашнего ужина больше походящего, по выражению Феди, на плохонький бенефис, самочувствие у всех членов группы весьма посредственное. Душа чего-то настойчиво просит, но чего?

Завхоз старательно отпаивает всех участников ужина горячим кофе. До отхода требуется решить ещё одну простенькую задачку: что делать с пойманными вчера щуками. После недолгого совещания авторитетной комиссии и голосования едино¬гласно принимается — бросить щук обратно в реку. Под доб¬рое и шутливое напутствие: Плыви, плыви зелёная какаш¬ка! — щуки одна за одной выбрасываются в чистые воды

Бахты. Будет теперь чем позавтракать и пообедать их живым сородичам.

Река словно бы пригорюнилась: идут одни сплошные плёса, в некоторых их местах течения почти нет. Экипажи бодро машут вёслами и спиннингами. Правда, пос¬ле пойманных вчера щук нас тихонько, но настойчиво гложет червячок сомнения, а вдруг все таймени уже кончились и остались только одни щуки?

Но вот в одной из редких сегодня шиверок Здорик вытаскивает тайменя килограммов на семь. После этого события он чувствует себя именинником и где-то немножко героем.

— Нет, ты скажи — я виртуоз или как?- приставал он к Феде.- Или может быть просто на грядке вырос?

— Что вы, Командор. Вы маэстро, бернстаин спиннинга.

— Опять обидеть хочешь? Слова незнакомые говоришь, унижаешь..

— Не хочешь Бернстаина, можешь быть Гершвиным.

Борис Здорик, признанный и испытанный, в разных водах и ситуациях, командор Челябинцев. Борис высок, уже в меру полноват, в чём-то даже красив. В своей таёжной бороде Борис несколько загадочен. Физически силён и вынослив. Характер близок к норди¬ческому. За собственной внешностью следит. Одевается почти изысканно. В своем гардеробе специально содер¬жит модную меховую безрукавку и безукоризненно чистые носки на выход. Спиннингуэйтор и охотник по натуре, что по-простому (по-русски) означает — скло¬нен к браконьерству. Очень болезненно переживает чужие успехи на этом поприще. Уверен в себе и сво¬их товарищах. До невероятия чувствителен своим орга¬низмом к комарам и гнусу: мгновенно весь покрывает¬ся красными пятнами от укусов. Однако переносит этот недостаток стоически. Очень любит поболеть какой ни будь иностранной болезнью с красивым названием. В последнее время отдаёт предпочтение ЛЮМБАГО, что по нашенскому означает — вечерне-ночной спино-задный радикулит (не путать с элементарным ишиасом!). Особенно любит, когда его люмбаго по вечерам перед сном растирает и массирует врач группы, то есть Лидочка. При этом он таинственно вздыхает, нюхает, таинственно стонет и, если внимательно присмотреться, блаженно закатывает глаза. По утрам его люмбаго становится здоровым и незаметным, таким, что он до вечера лихо скачет, словно молодой козлик, чтобы к вечеру снова жестоко заболеть.

Через некоторое время успеха добивается и Володя. Его спиннинг приносит хозяину и коллективу крупного ленка.

Мы с Игорем решаем снова открыть промысел хариуса. Через полчаса лова кораблик приносит нам десять штук отличных экземпляров этой благородной рыбы.

Совсем плохо обстоят дела с охотой. Вот уже девять дней мы находимся на Вахте, а никаким зверем даже и не пахнет. По берегам реки и её притоков даже звериного помета не обнаруживается. Птицы на реке тоже никакой нет. Снуют над самой водой беспокойные трясогузки, охотясь за плывущей подёнкой, да иногда навстречу нашим судам пролетают вверх по реке одиночные гагары.

Иногда они сидят на воде и тогда мы гоним их перед собой на протя¬жении нескольких километров вниз по течению.

Когда гагарам это надоедает, они снимаются с воды, и смело летят нам на встречу. Птиц встречает мощная канонада из восьми стволов. Иногда к ружейным выстрелам добавляются тоненькие голоса «пукалок-мелкашек». В основном заряды только сотрясают воздух.

Как говорил один мудрец — недолёт или перелёт, какая разница — всё равно мимо.

Лишь один раз браконьер Здорик удачным выстрелом всё-таки сбивает одну из гагар. Тут же в работу немедленно включается Лида, и через минуту по воде плывут пучки перьев и целые вороха гагачьего пуха. Река словно бы покрывается шалью из белых воздушных кружев с чернёным рисунком.

Я молча смотрел на медленно проплывающие мимо нас берега, покрытые зелёным одеялом тайги, и прислушивался к тихому говору забортной воды.

Прав был китайский философ Го Ши, кода писал:

Вода — это живая вещь. Ее формы такие — то она хочет быть глубокой и спокойной, то слабой и скользящей, то огромной, как океан, то свиваться в кольцо, то быть жирно-лоснящейся, то бьющей фонтаном, то ринуться стрелой, то растечься многими родниками. Вода стремится то течь вдаль, то, став водопадом, вонзиться в небо, то в стремительном броске войти в землю, она хочет, чтобы ей были рады рыбаки и довольны деревья и травы. Вода стремится стеснить дымки и облака и стать красивее, она хочет блестеть на закате и в ручье долины. Это все живые формы воды.

Запах воды, запах свежести. Он разный у каждой реки, у каждого озера. Запах и цвет воды дополняют друг друга и оставляют нам то необыкновенное чувство, которое уже потом, посредине зимы, вдруг остро и настойчиво напомнит нам именно эту реку, это озеро…

Солнце красным шаром светило в глаза, на него можно было брать азимут.

Запутался и притих в ветвях ветерок, и было очень тихо в тайге в этот предвечерний час, но звенящее комариное пение заглушало тишину, и некуда было от него спрятаться, разве, что зарыться в землю или взлететь высоко-высоко в бледное остывающее небо.

Создавалось впечатление, что мы повисли в пространстве, где не было границ, остановилось время, царили полусвет и полумрак. Казалось, что окружающие нас предметы не имеют формы, но обладают неведомым нам разумом и чувствами.

На ночлег останавливаемся на острове. На нём впервые здесь встречаем красную смородину и тетеревов. Сморо¬дину быстро подчищаем, а тетерева, показав нам краси¬вые белые хвосты, улетают на другой берег.

Сегодня дежурят Здорик и Василий Иванович, то бишь Сашка. У них обоих весьма своеобразный подход к приготовлению пи¬щи. Они считают, что отмеривание соли в блюда и их опробование — недопустимое пижонство, а по сему борщ и каша щедро сдабриваются этим минералом. После таких манипуляций, едва хлебнув этого хлёбова, все едино¬душно признают, что пища сегодня приготовлена на чистейшей морской воде, и стараются дружно спрятать свои миски за спину. Благодарим дежурных за «сытную и вкусную» еду. В ответ слышим ласковое.- Растите толстенькими и здоровенькими. Не ворчите, ешьте, что дают, и будьте оптимистами.

— Почему это оптимистами?

— Потому, что оптимист почувствует вкус мёда и в бочке с дёгтем. На каждом культурном уровне свои споры о вкусах. Скажите спасибо, что мы вам в кашу кукуритацинов не добавляем.

— Каих ещё кукуритацинов.

— А самых простых. Кукуритацыны – вещества делающие огурец горьким.

Кстати, варёная гагара это вам не дупеля и рябчики. Только при очень богатом воображении её можно принять за трехсотлетнего глухаря, да и то не проваренного.

Где-то очень далеко, вдруг блеснула острая шпага последнего закатного луча, и вечер провалился в ночь.

Ночь обещает быть на редкость тёплой, и вся пернатая гадость просто звереет от радости. В такие ночи никто из таёжных обитателей не спит. Это в полной мере относится и к этим злоде¬ям комарам. Усиленно опыляем свои тела аэрозолью.

Здорик даже забыл про свою ЛЮМБАГУ. Поспешно скрываемся в спальных мешках, не забыв задраить в палатках все щели. После таких ночей воздух в палатках густо настоян насыщенными испарениями здоровых организмов, в которых ни комар, ни гнус жить не могут, а потому — До утра! Спокойной ночи, малыши!

11 Августа.

Утро снова встречает нас ярким солнцем и… стрельбой.

Придя в себя ото сна Ляпунов, вдруг, замечает в зарослях на косе сидящего тетерева. Мгновенно заряжено верное ружье, и вот уже только качание травы напоми¬нает о том, что мгновение назад здесь был наш Игорь.

Проходит некоторое время, и на косе гремит выстрел.

Вскоре Игорь возвращается, и приносит свой трофей: здоровенного ворона, который зачем-то маскировался под тетерева.

Ляпунов несколько обескуражен и смущён.

— Он мне, наверное. Во сне приснился,- оправдывается он.- Ладно. Пойду схожу на бережок, может таймешонка, или, на худой конец, ленка поймаю.

— На худой конец ни таймешонка, ни ленка не поймаешь. На него кое что другое ловят.- острит Борис.

Солнце жарит всё сильнее. Отдыхаем душой и телом от дождя, и загораем, не смотря на яростные атаки пернатых.

Отплываем в великолепном настроении строя друг другу маленькие козни.

Река, как и накануне, представляет собой сплошное плёсо. В зеркале воды под солн¬цем отражается береговая тайга. Встречный ветерок сдувает гнус и мошку, и на душе делается совсем хорошо.

Вдруг, русло реки начинает резко сужаться. Пологие берега становятся всё круче и круче, и, наконец, появляются скалы. Начинается порог Уступ или, как назвали его мы, порог Удул. Порог представляет собой несколько поперечных каменных гряд, в которых имеются отдельные проходы с достаточно мощными, крутыми и короткими сливами, заканчивающимися пенными стояками высотой до метра.

Договариваемся с Иго¬рем, что во время прохождения порога грести будет он один, а я попытаюсь снять прохождение на кино¬плёнку. И вот мы уже в пороге. Волны и пена пляшут перед самыми глазами. Жму на гашетку камеры, она прыгает вверх и вниз при каждом ударе о камень. Проходим порог довольно удачно, набрав в лодку лишь парочку вёдер водички.

Снизу Уступ смотрится ещё красочнее и впечатляюще: мощные скальные сбросы ухо¬дят на правом берегу на десятки метров вверх, а сам берег усеян громадными глыбами. Вся река покрыта, как будто тонкими кружевами, пенными разводами.

В пороге вновь поймали трёх зубастых хищниц-щук. Одну из них вытащил я. После порога опять пошли быстрины и шиверы.

На ночлег встаём довольно рано, в семь часов вечера.

Место сегодняшнего ночлега — устье реки Дельтула (правый приток). На берегу нас ожидала сплошная цивилизация. По записям сделанным на затёсе лиственницы, растущей на берегу, выясняем, что ещё за день до нас здесь стояли геологи. После них остались рубле¬ный стол, скамейки, мачта антенны, колья и многое другое полезное в хозяйстве.

Выбирать другое место не хочется, и мы решаем обосноваться здесь. При разгрузке лодки обнаруживаем в ней «подарочек» наших друзей с «Жабы» — они ухитрились ещё утром подложить нам в багажник здоровенный камень. Игорь любовно называет его болванчиком. Теперь становится понятным, почему мы сегодня цепляли днищем за все попадающиеся нам шептуны, то бишь затопленные камни. Клянёмся жестоко мстить обидчикам.

В месте нашей стоянки глубоко в берег вдаётся заливчик, в кото¬ром обитает множество щук.

Только-только сойдя на берег, Здорик тут же вытаскивает одну из них. Затем мы становимся обладателями ещё семи здоровенных речных крокодилов. Махнув рукой на такой улов, он вместе с неутомимым Володей уходит вверх по Дельтуле.

Душа хочет чего-то острого. Решаю самостоятельно готовить «ХЕ». Кромсаю только что пойманную щуку, отыскивая в ней филейные части.

Игорь потрошит других щук, добывая на ужин потрошки.

Через полчаса рыбный наполнитель и баттуто готовы, и я приступаю к самой ответственной опе¬рации солению и перчению, а также разбавлению ледя¬ной кислоты до нужной консистенции. Наконец, всё го¬тово, и я пробую блюдо. Сначала по гортани, а затем и по кишкам проходит приятно неожиданная спазма, а затем в организме начинается пламенное жжение.

Зову Федю, и даю ему тоже ложечку огненной смеси «Хе». Он судорожно глотает предложенную ему смесь, вздрагивает мелкой дрожью и после нескольких секунд молчания хрипло произно¬сит.- Вот это ХЕ-ХЕ! То, что надо!

Его похвала приятно будоражит моё самолюбие.

Уже двадцать два часа, а ребят всё нет.

Решаем ужинать без них, так как пятеро двоих не ждут. Но Лида непреклонна и настаивает на том, чтобы дождаться охотников.

Они приходят около десяти часов вечера голодные и пустые. С собой они принесли всего лишь одного ленка.

Едим, как в старые добрые времена, при свете фонариков с подсветом от племени костра.

Сашка всё время пытается залезть в миску с «Хе» руками. На эти его попытки Лида пытается бурно протестовать.

— Если уж у тебя здесь вилки нет, то хотя бы ложкой в пищу залезай, а не грязными лапами,- возмущается она.

— Подумаешь, грязными. Микроб от грязи дохнет,- сопротивляется Сашка.

Его тут же пытается поддержать Здорик, который тоже непрочь поесть из миски ручонками.- Вот говорят: «Веди себя хорошо, не хватай с тарелки куски руками, салфеткой рот вытирай…» А не знают того, что не так уж давно как раз и принято было есть руками, а вилкой пользоваться считалось неприличным. Да! Потому что в разные времена у людей представления о приличиях были тоже разные. И посуда была не такая, как сейчас. А сначала ее и вообще не было. И не надо думать, что, если у людей не было кастрюль, то они ели мясо сырым, как звери какие. Нет! Посильнее проголодаешься — небось, изобретешь способ приготовить еду. Древние люди делали так: выбирали ямку в камне, заливали воду, клали мясо, а потом раскаляли в костре камушки и бросали в ямку. Долго приходилось бросать-вынимать, но суп получался хороший. А жарили мясо на палочках, это вообще нетрудно.

Говорят, самой древней посудой были сковородки из тонкой каменной плиты. Может быть. Но, скорее всего, все-таки это были кастрюли. Их делали сначала из больших скорлупок птичьих яиц, а в южных странах — из больших отрезков бамбука. А на Руси плели такие плотные берестяные туески, что в них можно было вскипятить воду. Но, конечно, служили эти кастрюли недолго, а потом прогорали.

А тарелок не было совсем (лет 600 назад появились). Может быть, поэтому на Кавказе изобрели тонкий хлеб-лаваш. Положил на него овощи или мясо, съел, а потом и тарелку тоже! И мыть не надо.

А суп и кашу ели из горшков по нескольку человек сразу, дождавшись, когда старший просигналит ложкой, что можно начинать обед.

Ах да, ложка! Не сковородка, а именно ложка и нож — самые древние, им около 5000 лет. Правильно: без ножа ни кусочка мяса не отрежешь для ямки в камне, а без ложки — не вытащишь оттуда камушки. А вот вилки — молодые. Правда, что- то вроде было у древних римлян, но только, чтобы брать куски с общего блюда. А со своей тарелки еду брали как раз руками. Позже изобрели специальные перчатки для еды, затем — костяные наконечники. А вилкой тогда считалось есть очень, очень неприлично. Да и не только неприлично, а просто греховно!

Французский король Людовик XIV под влиянием духовенства даже издал указ о запрете вилок — порождения дьявола. Может, такое плохое отношение к вилкам объяснялось тем, что у них сначала было всего два зуба? Правда, как у дьявола рога…

В монастырях вплоть до XVIII века есть вилкой запрещалось. Что же касается салфеток, они, может, и древние, только никто этого не знает. Ведь первыми салфетками наверняка служили большие листья. Первобытный человек вытер руки, рот, выбросил листик — и никаких следов.

Однако древние римляне оставили следы своих салфеток! Они были хитрые и делали их из асбеста. Никогда не стирали свои салфетки, а бросали их… в огонь!

Асбест-то не горит, а салфетки становились не просто чистыми, а прямо-таки стерильными!

Так что, Сашок, не тушуйся, если ещё где начнут тебя упрекать, что не так действуешь ножом или вилкой, то вполне можно доказать, что все представления о приличии — дело временное. Может, века через два опять станет модно есть руками в перчатках! Но знаешь, чем тратить силы на доказательства, все-таки проще пользоваться посудой так, как сейчас принято. Тем более что она у нас сейчас такая удобная! Это тебе не из каменной ямки раскаленные булыжники вынимать…

Эх, сейчас бы шампани по полкружечки. Да под лимончик. Представьте себе — Нежная, легкая горечь лимона, застенчиво пробиваясь сквозь коктейль других мягчайших ароматов, топит все другие ощущения в ностальгии. В воспоминаниях о светлой юности и первой любви…

Постепенно божественная гамма вкусовых наслаждений ненавязчиво заставляет вернуться в реальность. Но ласковая алкогольная фея остается…

Озорной солнечный лучик, спрыгнув с ее волшебной палочки, пробивается сквозь чистоту хрусталя и, о, Боже!!! Саму эту великолепную прозрачность хочется кушать.

Какой спектр чувств! Какие контрасты! Словно лед и огонь, горящий в бокале.

Сидим на скамейках за настоящим столом. Волшебная ночь тихо висит над нами.

Как можно жить на свете и не замечать каждый вечер такое чудо над собой?! Живя в городах, мы забываем о существовании неба и звезд. Я городской житель и не смотрю по вечерам на звезды. Как глубоко я заблуждался, удивляясь какой-нибудь ерунде во время жизни! Какая она маленькая и ничтожная, эта ерунда, по сравнению со звездами, но мы почему-то не смотрим на них и перестаем удивляться. От этого разучиваемся любить мир, и он становится для нас далеким, как те звезды, на которые не обращают внимание.

А сейчас мысли мои полностью были о звездах и ничего больше не хотелось. Всяческие увеселения казались далекими и безделушечными. Поначалу к этому трудно приладиться: хочется чем-то заняться, куда-то деться, но это достаточно быстро проходит, примерно, через полчаса ничегонеделания. Ум перестает суетиться и вы, наконец, видите просто небо. Звездам не надо развлекаться: они просто есть. Они не добрые и не злые. Оттого, что их так много и что все они смотрят на меня своими глазками-искорками, иногда бывает неловко, как будто вдруг ни с того ни с сего оказался голый на сцене перед множеством зевак.

Даже комар и гнус, очарован¬ные прелестями природы, жрут нас как- то особенно ласково. Невольно вспоминаются стихи Станислава Куняева:

Выйдешь на берег – Млечный поток

Вдруг придавит тебя красотою…

Желтый месяц повис над тайгою.

Или образ, ликуя, напишешь!

Что за ночь! Что за глушь! Что за тишь!

Что поймешь в них, и что в них услышишь?

Как застывшего пламени клок,

Или ересь в душе сочинишь,

Ужинаем из пяти блюд плюс ласки нашего завхоза.

Вечер заканчивается мирной беседой за столом под тихий шорох засыпающей Бахты.

Я думал о том, что отношение окружающих к человеку скла¬дывается соответственно его характеру, и есть люди, которые отталкивают от себя чем-то конкретным, например жадностью, жестокостью, откровенно эгоистическими наклонностями, мелоч¬ностью, а есть такие, которых сторонятся по другой причине. Но это всегда трагедия. Каждая личность по-своему одинока, это тоже давно известно всем. Но ведь и тут Мечта, конкретное дело, кото¬рому человек отдается со всей увлеченностью, — спасение от одино¬чества, потому что один увлеченный всегда поймет другого такого же, хотя и будет, может быть, до хрипоты, до помрачения рассудка даже, спорить, что предмет его увлечения, несомненно, достойнее, чем предмет оппонента. Вот что объединяет — Мечта!

И еще… «Верьте не в чудеса вне вас, а в чудо живущей в вас самом любви, притягивающей к себе весь огонь сердца встреч¬ного. Не тот день считай счастливым, который тебе что-то принес приятное, а тот, когда ты отдал людям свет сердца…

Двигаясь дальше по пути совершенствования и знания, человек осознает, что нет вообще чужих и своих. Что есть везде и всюду такие же люди, как он сам» — это тоже из откровений мудрецов Индии. И не о том ли самом говорит опыт путешественников всех времен?

У меня в моей отчизне,

Что легла на пол Земли,

Лучшие минуты жизни

В летних странствиях прошли.

Бахтинские Таймени. Часть 2