Прожив безвыездно на земле обетованной шесть лет, мы, наконец, решили отправиться в путешествие.
Сакраментальный вопрос «Куда?» перед нами не стоял, всё было ясно самого начала: любить – так
королеву, ехать – так в Лондон. Туманная столица давно манила нас очертаниями своих мрачных башен,
кроме того, дочь наша на протяжении последних месяцев имела какие-то виды на принца Уильяма, так что
сборы были недолгими, и спустя очень небольшое время после принятия решения о поездке мы с
любопытством озирались по сторонам в аэропорту Гатвик. Но ещё до поездки я твёрдо решила, что опишу
всё увиденное в путевых заметках, как и положено истинному путешественнику. Однако же во время самого
путешествия силы мои ушли на осматривание достопримечательностей и многочасовые пешие прогулки, а
впечатления от многих знаменитых музеев в точности совпали с описаниями из туристских путеводителей,
поэтому я уселась за письменный стол лишь сейчас, вернувшись благополучно домой, и, чтобы не
повторять всем известные факты, привожу лишь те из событий, которые оказались неожиданными и задели чем-либо
моё воображение. Всё остальное можно прочесть в путеводителе «Столицы мира. Лондон».

Первый день в Лондоне. Гостиница.

В аэропорту трое служащих необычайно долго расспрашивали нас о цели нашего визита. Семейная пара с
двумя детьми, приехавшая в отпуск в начале ноября, почему-то вызвала массу подозрений. И только когда
мы несколько раз повторили,что не знакомы ни с одной живой душой на берегах Альбиона, не знаем, как
выглядят наркотики, и имеем при себе достаточно денег, чтобы не отправлять детей попрошайничать в
лондонском метро, нам поставили штампы в паспортах, неодобрительно покачивая при этом головами. Потом
Гэтвикский экспресс вёз нас до Лондона, и в окнах мелькали аккуратные домики из красного кирпича,
ровные прямоугольники газонов и прекрасные деревья, столь нарядные в осеннем уборе – клёны, вязы.
Милая золотая осень, которой нам так не хватает на слегка пережаренной солнцем земле предков,
заглядывала в окна.

Первые наши английские фотографии, конечно же, сняты на вокзале «Виктория», куда мы высыпались из
экспресса со всеми нашими сумками. Дочь увидела пару полицейских в их яркой люминесцентной форме и
немедленно сказала «Хочу». Хочу сфотографироваться между двух полицейских. Я предположила, что самый
верный путь это осуществить – кокнуть какую-нибудь витрину и подождать две минуты, но муж резонно
возразил, что это будет самая дорогая фотография в нашей жизни. Пока мы думали, дочурка наша наладила
на своей симпатичной мордашке наивную улыбку, и не успели мы сказать «Ой!», как она уже стояла меж
двух огромных детин в касках, взяв их под руки, а они таяли от удовольствия и просили выслать снимок.
К сожалению, я была настолько удивлена, что снимок получился нерезкий.

Гостиницу мы сняли совсем недалеко от вокзала, на одной из тех улиц, где абсолютно каждый дом с
обеих сторон сияет вывеской на двери : «Есть свободные места». Или наоборот: «Извините, сегодня всё
занято». Такси стоило три фунта пятьдесят пенсов, которые таксист, подождав, пока мы выгрузимся со
своим багажом (мы почему-то наивно полагали, что он отсчитает сдачу) немедленно округлил до четырёх,
дав по газам. Хозяин гостиницы, разговорчивый индус, вручил нам ключи, и мы, выпив по чашке горячего
кофе, отправились в поисках первых впечатлений.

Лондон великолепен. Об этом не стоит говорить, это общеизвестный факт. Мы останавливались у каждой
резной колонны и задирали головы, разглядывая причудливые фигурки на крышах. По пути назад мы
увязались за колонной шотландцев в военной форме, они маршировали прямо по шоссе, отбивая шаг, и
тревожные звуки волынки перемежались с боем барабанов. При любых других обстоятельствах высокие
мужчины в огромных пушистых шапках, сверкающие коленями из-под клетчатых юбок, выглядели бы потешно,
но от этой колонны, ритмично стучащей сапогами под совершенно невообразимую мелодию, веяло силой и,
казалось, вся многовековая кровавая история Британии незримым облаком окружала гвардейцев.

В гостиницу мы вернулись совершенно выбившимися из сил. Поужинали снедью, купленной в супере
популярной сети «Теско» и начали укладываться спать. Надо сказать, что мы разместились просто по
барски – в двух комнатах, каждая с душем и телевизором, поэтому усталые дети, набив животы
экзотичными английскими бутербродами с беконом, быстренько увалили к себе, оставив нас в покое. Да и
мы, приняв душ, свалились в постели с одной мыслью – заснуть. Однако через пять минут я поймала себя
на мысли, что почему-то ещё не сплю, а прислушиваюсь к звонкому журчанию воды в унитазе, отлично
слышному, несмотря на закрытую дверь в душ. Я попыталась отрешиться от этого звука, но он не оставлял
меня и казался всё громче и громче. Ещё через пять минут мне казалась, что струя воды льётся на
дребезжащую медную тарелку, причём прямо над моим ухом. «Слушай, а если слить воду ещё раз?», —
предположил муж, который, оказывается, тоже не смог уснуть. Но и после слива звонкая струя продолжала
журчать водопадом. Чёрт, когда мы заходили смотреть комнату утром, ничто нигде не лилось и не журчало! Прошли
ещё десять минут, на протяжении которых звук нарастал крещендо и превращал попытки заснуть в пустые
терзания. Наконец, муж не выдержал и с воплями, которые дипломатичные востоковеды, возможно, перевели
бы как «Банзай!» бросился в душ и плотно затампонировал унитаз своей рубашкой. Журчание немедленно
стихло. Удовлетворившись победой над водной стихией мы приготовились к просмотру английских снов. Но
не тут-то было! Как только унитаз оказался нейтрализован, появились другие звуки – звонкое и
явственное «кап-кап», точно как при таянии мартовских сосулек над жестяным подоконником. То есть,
наверное, эти звуки были и раньше, просто мы не могли расслышать их сквозь журчание из душа. На улице
был не март, а ноябрь, и ночь, и уж точно не было никаких сосулек. Беглая разведка показала, что
источник звука находится в углу, где расположен холодильник. Вскочив с кроватей, мы с мужем со зверскими (он-то точно) выражениями лиц подкрались к холодильнику и резко распахнули дверцу. Так и
есть! Неизвестно, какого года выпуска был сей агрегат, но при включении в сеть он начинал капать, и
капель, очевидно, должна была продолжаться до тех пор, пока в морозилке не образуется лёд. Что,
учитывая его маломощность, а также количество продуктов, которое мы в него запихали, могло произойти
не раньше, чем через пару часов. Продукты было жалко. Молча муж взял скомканную грязную рубашку и
засунул её под морозильную камеру. В наступившей блаженной тишине мы немедленно провалились в сон.

Утро второго дня.

К восьми утра мы с трудом продрали глаза и спустились к завтраку на первый этаж. К сожалению,
завтрак в нашей гостинице был континентальный – то есть, тосты с маслом и джемом, кофе, чай.
Знакомого нашего индуса не было (потом мы узнали, что он приходит только на несколько часов в день),
за конторкой сидел совершенно бесцветный голубоглазый мужчина неопределённого возрата с деревянным
выражением лица, а на кухне распоряжалась с видом снежной королевы дама, столь же бесцветная, хоть и
темноволосая. Это был постоянный персонал, и за десять дней нашего пребывания в гостинице мы не
видели, чтобы они перекинулись словом, исходя из чего предположили, что они наверняка либо близнецы,
либо муж и жена. Несмотря на разные черты лица общее замороженное выражение делало их почти
неотличимыми друг от друга. Когда мы попросили вторую порцию тостов, а сын с печально известной
израильской непосредственностью облизал пальцы, вымазанные джемом, мне показалось, что дама наверняка
сейчас получит инфаркт, и только строгое английское воспитание заставляет её сдержаться и не упасть в обморок. К
тостам мы ещё попросили дополнительно чаю, после чего металлический чайник с силой был швырнут на
стол, чудом не расплескав содержимое и не разбив посуды. У меня отлегло от сердца – до инфаркта этой
даме ещё далеко. Тем не менее, тосты не застряли у нас в горле, мы хладнокровно расправились с
завтраком и отправились на осмотр достопримечательностей. Уже в вагоне метро муж вздрогнул: «Я совсем
забыл… Как ты считаешь, что они подумают, если заглянут в холодильник и увидят там грязную
скомканную рубашку на жестянке с тушёнкой?»

Женщины.

Где-то я уже читала, что англичанки потрясающе некрасивы, и, увы, остаётся лишь присоединиться к
этому мнению. Правда, в настоящее время по улицам Лондона разгуливает масса симпатичных изящных
азиаточек, скрашивающих невыразительную белёсость бесстрастных и скучных лиц. Хотя, возможно, такое
моё впечатление об англичанках субъективно и неверно и сложилось исключительно из-за упорного их
нежелания пользоваться косметикой. В Израиле ни одна уважающая себя женщина не выйдет на работу в
свой офис, не наложив на лицо тональный крем, не подведя глаза и не помазав чем-нибудь блестящим
веки. Поэтому с самого утра израильские женщины выглядят прекрасно. Мы с дочкой привыкли считать, что
пользуемся косметикой весьма умеренно, однако уже на третий день блужданий по Лондону начали
чуствовать себя представителями совершенно дикого индейского племени, раскрашенными как минимум для
ритуала жертвоприношения перед первой весенней охотой. На следующее утро мы вышли из гостиницы
ненакрашенным и и слились со слепой однотонной толпой…

Вместе с тем приятно было заметить, что англичанки придерживаются моды. Кому-то это замечание
может показаться нелепым, но израильские женщины меня поймут. В Израиле мода существует виртуально –
в проспектах дорогих магазинов. Тоненькие семнадцатилетние девочки умудряются прикоснуться к ней,
покупая в одном сезоне обтягивающие брюки-дудочки, в другом – широченный клеш. То же и
женщины-политики, имеющие предписание одеваться в дорогущих магазинах на «Кикар-ха- медина». Но
сколько в Израиле женщин-политиков? Для прочих моды не существует. Религиозные дамы традиционно носят
рукава три четверти и длинные юбки, бабушки из России – привезённые с собой корейско-турецкие
кофточки, эфиопки щеголяют в тюрбанах, а прочие – в драных джинсах и линялых футболках. Человеку,
пришедшему на работу в рубашке с галстуком (если он, конечно, не какой-нибудь министр) неизменно
задаётся вопрос – «Вы приглашены сегодня на свадьбу?» Меня такой расклад вещей одно время
расстраивал, но в силу своей лености я быстро обнаружила преимущества положения, когда утром можно быстро влезть в джинсы и
напялить любую из стопки не глаженых футболок. Зато в Англии я получала огромное эстетическое
удовольствие, разглядывая в метро дам в стильных пальто и изысканно подобранных по цвету костюмах с
блузками.

Лондонские маршруты.

Это, собственно, и было то, за чем мы приехали в Лондон- всевозможные знаменитые улицы, площади и
музеи. Ещё дома мы запаслись путеводителем, а в туристском бюро в Лодоне нас снабдили картой центра
города и схемой маршрутов метро. Все нужные нам места были обозначены на картах крестиками и
кружочками. Как ни странно, в первый же день оказалось, что определить по карте своё местоположение и
нужное нам направление мы абсолютно не в состоянии. Возможно, это было связано с тем, что мы привыкли
к мелким масштабам, когда любое место в пределах страны определяется по простейшей схеме: «Дорогуша,
сверни налево, потом направо, и увидишь то, что ищешь, сразу за углом». Наивные, мы начали
выспрашивать дорогу у лондонцев. Теперь-то я смело могу сказать, что наивернейший путь заблудиться в
Лондоне – это спросить дорогу у лондонца и последовать его указаниям. В какие только места нас не
отправляли с самым серьёзным и доброжелательным видом! Если я сейчас чему-нибудь и удивляюсь, так это тому, что мы вообще выбрались из Англии и вернулись домой, а не остались навеки блуждать в
каком-нибуде лабиринте улиц, направляемые добросердечными лондонцами. Самым честным оказался один
молодой господин, очень спешивший с работы где-то в полпятого вечера. (Надо сказать, что каждый день
в это время улицы Лондона напоминают пространство вокруг дерева, с которого только что спугнули
большую стаю грачей: огромное количество мужчин и женщин в чёрных плащах, шарфах и шляпах пулей
вылетают из дверей офисов и контор, чудом не застревая и не давясь в них, и разлетаются хаотично по
улицам, создавая впечатление, что хотят удалиться как можно дальше и как можно быстрее от места своей
работы). Так вот, мы спросили у этого господина, в каком направлении от крупного вокзала Виктория
(где мы его и поймали, прервав его спешное бегство) отходит улица, ведущая к знаментому Биг Бену
(минут двадцать ходьбы и никаких поворотов). «Сядьте на метро» — посоветовал он нам. Когда же мы
сообщили, что хотели бы пройти сей славный путь пешком, то он посмотрел на нас, как на сумасшедших, потом
наморщил лоб и вдруг выпалил: «Я не знаю, как туда пройти! Но у меня есть идея! Зайдите внутрь
вокзала и попросите карту!» Кстати, самый гиблый случай – это когда ты просишь лондонца помочь тебе
сориентироваться по карте. Бросив беглый взгляд на бумажное полотно, прохожий тут же гордо заявляет:
«Тут слишком мелкие буквы, я ничего не вижу!» И ничего после этого выудить из него уже не удастся. Мы
испытали это, когда пытались найти дорогу в музей игрушек Поллока. Два раза нас послали в
противоположные стороны на приличные расстояния, четыре раза сообщили, что такого музея не существует
и раз пять проделали трюк с картой. После чего мы вернулись на место, с которого начали поиски,
хорошенько осмотрелись по сторонам и в три минуты нашли музей по указателям, которые, оказывается,
были на каждом шагу. Изо всех случаев, когда нам приходилось спрашивать дорогу у прохожих, лишь один
раз нас послали в верном направлении. Случилось это, когда мы направлялись в зоопарк. Молодой человек в ответ
на вопрос «как пройти к зоопарку» долго думал и напряжённо морщил лоб, после чего выдавил из себя,
что, пожалуй, надо пройти вперёд метров триста, и там должен быть вход в нужное нам место, хотя точно
он не уверен и обещать ничего не может. Сердечно поблагодарив его, мы развернулись и пошли в
указанном направлении, через три шага после чего упёрлись в столб с указателем «зоопарк. 300 м»,
который, видимо, и разглядывал так напряжённо милый юноша, отвечая на наш вопрос. Самое обидное, что
к тому времени, как срок нашего путешествия истёк и пришла пора собирать чемоданы в обратную дорогу,
что-то в наших головах внезапно прояснилось, и план лондонского метро стал внезапно понятен нам даже
более, чем таблица умножения. Увы вам, запоздалые озарения!

Каштаны.

Вообще-то поедать каштаны положено во Франции, но неизвестно, когда ещё доведётся
побывать во Франции, и потому, увидев на улочке продавца каштанов, жарящего свой товар на решётке над
огнём, я решила не откладывать на потом и попробовать вожделенный продукт немедленно. В местах, где я
когда-либо жила, каштаны не водились, и потому, читая в книгах про то, как аристократичные герои
ворошили угли в каминах длинными щипцами, доставая лакомство, я лишь сглатывала слюну, представляя,
как же это должно быть вкусно – ведь всё каштановое — символ великолепия: весенние бульвары в романах
непременно разукрашены стройными каштанами, выпустившими вверх свечи, и самых соблазнительных женщин
авторы увенчивают именно каштановыми шевелюрами! В общем, мои представления о данном продукте были
сугубо книжными, и почему-то мне казалось, что каштаны должны быть непременно хрустящими. Мой фунт
стерлингов перекочевал в карман торговца, а в обмен я получила мешочек с пятью горячими шариками. Быстро очистив первый из них от скорлупы, я бросила его в рот и … Упс! Ещё одно разочарование в
жизни. Сладковатая мучнистая масса, эти ваши каштаны. И ничего больше. Чуть напоминает перемороженный
картофель и совсем не хрустит. К тому же один оказался просто гнилым. В общем, идти на риск и таскать
чужие каштаны из огня я, пожалуй, не буду. К тому же сэкономлю несколько франков, когда таки доберусь
до Франции.

К слову, каштаны мы покупали на знаменитом рынке Ковент-Гарден, который представляет собой массу
магазинчиков, торговые ряды со всевозможной дребеденью. Одна дама торговала исключительно пластиковыми
брелками с мёртвыми насекомыми внутри. Золотистые бронзовки, оранжево-чёрные бабочки, скорпион и
какой-то огромный переливчатый усатый жук, названия которого я не помню, но видела такого в книге с
фотографиями животных, внесённых в Красную книгу. Что должно быть в голове у человека, покупающего
красиво упакованный трупик для того, чтобы привесить к нему бренчащую связку ключей?

В одном из магазинов торговали игрушечными домами, и я застряла там надолго, пока меня не вытащил
на улицу сын, которого не интересовали дома, а интересовал парень во дворике, стоявший на руках,
одновременно удерживавший между лопаток мяч и снимавший между делом футболку.

Самый простой игрушечный дом стоил пятьсот фунтов, самый дорогой и большой (размером с хороший
обеденный стол) – две тысячи с половиной. (У нас в Израиле средняя зарплата около тысячи фунтов).
Отдельно лежали наличники, дверные ручки и образцы паркета. Мебель и прочая утварь поднималась в цене
пропорционально уменьшению в размерах. Изящный стульчик для Дюймовочки шёл за семнадцать фунтов, а
подставочка для ног – за двадцать три. Шкафы и буфеты, кровати, веники и тазики величиной с ноготок,
их в пору было разглядывать в лупу, будучи уверен при этом, что не найдёшь ни малейшего изъяна!
Умилительно блестели под стеклом крошечное фарфоровое яичко, вилочка и зубная щётка…

Словом, я не вышла бы оттуда долго, если бы не мой лишённый сентиментальности сын. В магазине,
кстати, было немало народу – по большей части немолодые степенные дамы.

Такой же шикарный магазин игрушек я видела в военном музее – там, правда, торговали не кукольным
хозяйством, а солдатиками. Каждый с палец величиной, всевозможные виды войск, форма обычная, форма
парадная, все ранги, разумеется – хочешь, укомплектуй роту, а есть деньги – можешь составить целую
армию с генералиссимусом во главе. Отдельно – пушки, повозки, флаги, котелки, палатки и прочая
амуниция. Вот они, чудачества англичан — состарившиеся состоятельные девочки, не наигравшиеся в
детстве, варят суп в игрушечной кастрюльке, а седовласые джентльмены, выстроив армию на ковре,
перекраивают исходы известных баталий…

Англичане как таковые

Ну, об этом написано так много, что я даже побаиваюсь вносить свою скромную лепту. Поразили, в
первую очередь, дети. По утрам, когда температура явно приближалась к нулю, изо рта валил пар, и мы
кутались в куртки и шарфы, мамы вели в школы детей в шортах и гольфиках, и те бодро ступали
синенькими ножками без всяких признаков неудовольствия!

В музей науки, где с пяти до шести вечера вход бесплатный, мы ходили несколько раз, причём сыну
больше всего пришлись по душе не модели космических кораблей, и не всевозможные двигатели, которые
можно завести, нажав на кнопку или покрутив ручку, а механические аттракционы на первом этаже. Там
стояли огромные стеклянные цилиндры, наполненные разноцветным глицерином, в который, хорошо поработав
насосом, можно пускать воздушные пузыри разных размеров, и смотреть, как они догоняют друг друга;
кубики, из которых можно сложить дугообразный мост и убедиться, что он выдерживает большой вес без
каких-нибудь креплений; маленькое чёртово колесо и действующая модель элеватора с настоящим зерном.
Наш сын бегал от одного аттракциона к другому, крутил все, что крутилось, удивлялся, ложился на пол,
чтобы рассмотреть лучше, словом, вёл себя как обычный в нашем понимании ребёнок. Юных англичан
приводили в музей, очевидно, по дороге из школы, невозмутимые английские мамы. В вельветовых и бархатных костюмчиках, в галстучках (и девочки тоже), дети подходили к каждому аттракциону и
выслушивали наставления. Если было сказано зачерпнуть зерно совком и высыпать его в подъёмник, они
делали это с открытым ртом и ждали дальнейших наставлений. Одна девочка очень увлеклась процессом, ей
нравилось насыпать зерно, затем крутить ручку, поднимая его вверх с помощью вращающегося винта,
наблюдать, как опрокидывается под тяжестью полный ковш. Это была нелёгкая для её ручек физическая
работа, но при том из причёски у ней не выбилось ни одного волоска, и галстучек ни на миллиметр не
сбился на бок. Только теперь мне стало понятно, почему английские бунтари, не поддававшиеся дрессуре,
так ненавидели свою старушку Англию с её нерушимыми приличиями.

Утром одиннадцатого ноября англичане отмечали день поминовения, посвящённый всем воинам,
когда-либо павшим в боях за Родину. У Вестминстерского аббатства был выложен огромный крест из
маленьких красных маков, эти же маки красовались на лацканах пиджаков и кофточках прохожих. Немного
напоминало советские гвоздики на седьмое ноября, только раздавались они не по разнарядке, а
покупались людьми совершенно добровольно, деньги от продажи шли в фонд помощи ветеранам. По пути к
площади людские потоки с обеих сторон улицы разбивались на ручейки и каждый проходил через
металлоискатель, сложив ключи, телефоны и монетки в выданные каждому пластиковые мешочки. Как ни
странно, никакой суматохи или же давки при этом не возникло. У места проведения церемонии собрались
тысячи людей, и каждый получал памятку с расписанием грядущего действа по минутам, текстами песен и
молитв. В самом начале было выделено предписание, в котором строго рекомендовалось последние пять
минут перед началом думать об отечестве, Боге и королеве. Самое интересное, что в указанное время толпа действительно притихла
и явственно начала думать! А потом всё это огромное количество людей, запрудившее улицы не меньше,
чем на километр, в голос повторяло за священником слова молитвы и вдохновенно пело гимн. Никаких
жвачек и анекдотов! Никакого постороннего шума! Единый и вдохновенный порыв нации. Ничего
удивительного, если этот народ окажется вечен и непобедим.

На этом месте с сожалением подумала я об Израиле – о, если бы таким единством прониклись люди
нашей маленькой страны! Но увы! Нет братства под нашим пронзительно синим небом. Сефарды ненавидят
ашкеназов, ашкеназы – сефардов, «марокканцы» — «русских», «русские» — «эфиопов», и каждая предыдущая
волна переселенцев – последующую. Горе тебе, неразумный народ Израиля.

День поминовения, однако, на этом не закончился – после торжественной части начался парад.
Английские войска на редкость живописны. Солдаты в серых шинелях и чёрных пушистых шапках. Солдаты в
чёрных накидках и белых касках. Солдаты в красных шинелях и белых касках с длинными кистями. Солдаты
в чёрных треуголках с золотом… После прохода регулярных войск начался парад ветеранов. Старички
съехались, очевидно, со всех концов страны. О, какое это было зрелище! Одни маршировали браво и
находили в себе силы подмигивать толпе. Другие отбивали шаг, но видно было, что это им нелегко.
Третьи ехали в инвалидных колясках. Старческие лица, изборождённые морщинами, согнутые спины, явно
больные ноги. И при этом – такое достоинство, такая гордость во взгляде! Каждую колонну публика
встречала бешеными аплодисментами. А я думала – многие ли из российских ветеранов, обезножев, могут
мечтать о таких сверкающих металлическими частями, удобных колясках на электрическом ходу?

На церемонии присутствовали королевская семья и прочие важные личности. Мы, правда, стояли слишком
далеко от трибун, но муж разглядел Маргарет Тэтчер. Зато ближе к концу парада мы начали пробираться
сквозь толпу назад и увидели отъезд царственных персон. Чёрные автомобили со львом и единорогом на
радиаторе бесшумно выехали каким-то объездным путём на дорогу. В первой машине сидела королева-мать.
Муж царствующей королевы в одиночестве замыкал кортеж.

Вечером того же дня мы, наконец, услышали из уст светловолосого служащего гостиницы слова,
выходящие за пределы его привычного лексикона ( до сих пор он обходился всего двумя лексическими
единицами – “Hello” и “Bye” ). Муж купил две бутылки пива «Гиннес», и за открывашкой мы отправились к
портье. «О, «Гиннес» — это хорошо!», — приветствовал тот наш выбор…

Англичане, оказывается, любят демонстрации. Каждый день мы видели какой-нибудь митинг, самый
симпатичный из них проводили «зелёные» в защиту животных. Пару раз мы наткнулись на группки людей под
плакатиками «Нет – израильским оккупантам». Стало неуютно. Нигде и ни разу я не слышала, чтобы кто-то
протестовал против палестинской Хартии, по которой нас всех – и меня с моим семейством, разумеется –
надо сбросить в море, чтобы следов наших не осталось на земле… Но не стоит о политике.

В самый последний день перед отлётом мы сидели в итальянском ресторанчике на Пикадилли. Нам
принесли огромную тончайшую пиццу, спагетти карбонара (это блюдо, оказывается, очень просто готовить,
немножко бекона, сливки, яйцо и сыр) и вино. И вдруг с улицы раздались свист, команды по мегафону,
скандированные лозунги. Мы обернулись к стеклянной двери – и обомлели: огромная демонстрация в защиту
мусульман. Сначала шла солидная публика с лозунгами против войны в Афгане. Затем арабы в чалмах с
плакатами «Руки прочь от арабов!» Потом смешанная группа мусульманских парней и девушек, закутанных с
головы до ног, но без паранджи, желавших свободы мусульманам вообще. «Свободу исламу!» — требовали
они. И, наконец, под бой барабанов появилась до боли знакомая колонна под красным стягом с
изображениями Маркса, Энгельса и Ленина. Британская Коммунистическая партия выражала верность своим
идеалам. Ситуация сильно попахивала абсурдом – лично у меня красный флаг с детства знакомыми
физиономиями на нём вызвал нездоровый смех. Мы выскочили на улицу и стали свистеть, выражая своё неодобрение.
Однако притихли, заметив, что нами заинтересовались сопровождавшие колонну «Бобби» — в отличие от
коммунистов и мусульман, разрешения на выражение негодования в общественном месте у нас не было.

Встретив такие антиизраильские настроения, мы немного стеснялись представляться и предпочитали
избегать вопросов о том, откуда мы. Как-то вечером мы зашли поужинать в милый японский ресторанчик
«Мисо», где давали мою любимую тонкую лапшу. Японец, подававший на стол, услышал русскую речь. «Oh,
russians!», — почему-то обрадовался он. Возражать мы не стали, нас и дома, в Израиле, называют
русскими, и нам в голову не приходит открещиваться от своей Родины. Однако официант имел в виду,
очевидно, нечто другое, притащил российские купюры достоинством в двадцать тысяч (мы уехали
достаточно давно, и я лично таких купюр не помню) и начал выспрашивать, что можно на них купить и по
какому курсу их можно обменять. Ответить мы, разумеется, не смогли, что показалось персоналу странным,
на нас начали коситься, и муж быстро расплатился, так и не дав мне доесть – «Пошли, а то нас примут
за шпионов».

В Лондоне огромное количество бездомных. Каким образом в стране со столь развитой социальной
системой люди оказываются на улице, я не знаю. Возможно, на это их толкают свойства собственной
личности, а не недостатки общества. Во всяком случае, в Израиле по-настоящему неимущие бабушки,
живущие на крохотное пособие, обычно наскребают копейки на какую-то крышу над головой и по
возможности подрабатывают, присматривая за детьми, например, а вот спят на улице и выпрашивают
бутерброд и мелочь на водку как раз крепкие нестарые мужчины.

Может быть, в Англии всё не так. Во всяком случае, бездомных там масса, любого возраста и пола,
они пристают к прохожим, выпрашивая копейки ( от нас всегда подавал сын, мы специально загружали его
карманы медяками). Частенько, только успеешь подать нищему, как на другой стороне улицы на тебя
набрасывается, тряся кружкой для пожертвований, член комитета по помощи бездомным. Может быть,
подавать комитету этичнее, чем непосредственно нищим – пропьют ведь, понятно, но психологически
гораздо труднее бросить монету в кружку организации, чем в протянутую ладонь.

Однажды вечером, когда мы возвращались в гостиницу, под фонарь неожиданно выполз человек лет
пятидесяти, в приличном костюме и штиблетах на босу ногу. Он или очень стыдился, или очень хорошо
разыгрывал стыд – не знаю, что именно, и срывающимся голосом, опуская глаза, просил всего лишь
двадцать пенни на кусок хлеба. Мелкой монетки у меня не было, сын смотрел испепеляющим взглядом как
недремлющая совесть, и я отвалила попрошайке фунт, после чего он исчез с потрясающей быстротой.

Кстати, единственный случай, когда мы не подали просящему и сын не возмутился, произошёл в метро.
В вагон вошёл смуглый мальчик лет двенадцати, вполне упитанный и одетый просто, но не в рвань. В
руках у него был маленький аккордеон, на котором он очень неплохо играл что-то этническое. Перед
следующей станцией, собрав обильные подаяния, он раскланялся и на остановке перескочил в следующий
вагон. Наш малыш следил за действом разинув рот, и в конце возмущённо заявил: » Что за наглость, и в
школу себе не ходит, и денег ему насыпали кучу». Очевидно, занимайся маленький музыкант
попрошайничеством после школы, чувство несправедливости не было бы столь острым.

Прочие достопримечательности.

Поразили нас Лондонские парки. На наше счастье, погода была неплохая, всего лишь два дождливых дня
выпало за нашу поездку, и часами мы просто гуляли по паркам, любуясь. У нас дома тоже есть парки,
засаженные жёсткой выжженной солнцем травкой, со скамейками, на которых днём сидеть может только йог
и деревцами, живущими искусственным поливом и почти не дающими тени. В эти парки по вечерам, ближе к
закату, выползают старушки и мамы выводят своих малышей повозиться в песочнице. Лондонские же парки прекраснее любой галереи…

Риджент-парк мы обошли за три часа. Река, на поверхности которой плавают опавшие с деревьев
листья, на волнах гордо выгибают шеи белые и чёрные лебеди, а по берегу косолапят самые обыкновенные
гуси. Живописные аллеи, где под ноги тебе совершенно неожиданно выбегают серые белки. Дивный розарий,
правда, в ноябре большинство роз увяло. Отдельная большая клумба, где представлены экземпляры
относительно новых пород. Пышные названия «Королева…», «Принцесса…», «Герцог…». И вдруг –
«Перестройка». Что интересно – под табличками с именами принцесс что-то растёт, курчавится, а под
«Перестройкой» — ничего. Голая земля. Символично…

В Кенсингтонском парке круглый пруд Питера Пэна оказался действительно круглым и на удивление
маленьким. Правда, лодок в нём в тот день никто не пускал. А в Сент Джеймс парк мы ходили почти
каждый день с утра кормить белок. Запасались орехами в пресловутом «Теско», дети перебирались через
ограду, разложив орехи на ладошках, и через пару минут белки сбегались к ним, ели с рук, взбирались
на плечи… Кроме нас, туда же каждое утро приходил бодрый старик с большой сумкой. Всех белок он
называл одним именем «Сюзи», громко свистел и уверял, что белки собираются именно на свист. А они
действительно собирались, хватали лапками круглые орешки и через секунду уже только скорлупа
оставалась на траве…

Лично я могла бы проводить в парках все дни до вечера. Тишина, нарушаемая только криками птиц на воде, солнечные лучи, золотящие кроны деревьев, шорох ветерка,
спокойствие. Кажется, что времени просто не существует. Что нет вообще ничего, кроме этой спокойной
безмолвной красоты, от которой щемит сердце. Нет террористов-самоубийц, пробирающихся в кафе и
автобусы со смертью в поясах, нет сатанистов и маньяков, с жестокостью истребляющих род людской, нет
интриг, оплетающих любой коллектив, в котором больше трёх человек… Я не знаю, спасёт ли красота
мир. Но отдельно взятую душу она спасёт несомненно.

О Вестминстерском аббатстве пишет любой, там побывавший. А как же – не каждый день можно так
запросто заглянуть в глубь веков! Но просто смотреть нет смысла, стоит раскошелиться на наушники с
записью, которая есть и на русском языке. Правда, вся запись сопровождается заунывной музыкой, иногда
переходящей в завывания, и пояснения составлены на очень сухом заумном языке, пересыпанном
всевозможными «Во славу Божью» и «Под сенью стягов Его Величества». Скучно, и мы с завистью
поглядывали на группу англичан, покатывавшихся от смеха под оживлённую речь гида. Что же он такое им
мог рассказать в величайшей усыпальнице Англии? Присоединиться же к ним мы не могли, поскольку
выяснилось, что британский акцент абсолютно не воспринимается нами на слух.

Через десять минут мне в аббатстве стало душно. По сути, мы находились в царстве мёртвых, среди
гробов и костей. Я не боюсь покойников, но мне казалось, что духи неодобрительно и злобно смотрят
сквозь щели усыпальниц на любопытных туристов. В наушниках тем временем трещала история об одном
усопшем короле, у которого умудрились стянуть палец вместе с дорогущим изумрудным перстнем.
Подозрение пало на одного герцога. Что ж, герцог – тоже человек…

Многие захоронения находятся под полом, и на плитах, по которым ходят туристы, начертано: «Миссис
такая-то, почтенная горожанка». «Джордж Гордон Байрон, лорд». «Органист церкви, честно трудившийся в
годы…» наступать на плиты было неудобно, и, почтив память Байрона и Кэррола, большую часть
экскурсии я просидела на стульчике в углу. Дочь зато не хотела уходить ни в какую, и мы решили
оставить её одну (она у нас самостоятельная девушка), а самим прогуляться по окрестностям. Однако в
поисках выхода мы умудрились заблудиться, и кружили по одному и тому же коридору, ведущему непонятно
куда. Наконец, к огромной радости, встретили двух важного вида священнослужителей в мантиях (Или что
там у них? Не рясы же?) Муж бросился к ним, пытаясь объяснить, что мы заблудились, один из
священников брезгливо посмотрел на него и поднял руку в международном жесте, как бы перебирая
пальцами несуществующие купюры. Плати, то есть. Я возмутилась – ну вот, за вход заплатили, а теперь и
за выход, что ли? Служитель равнодушно повторил жест. Тут до меня дошло, что мы, видимо, выскочили куда-то во
внутреннюю часть, и он думает, что мы хотим зайцами проникнуть в святыню. Пришлось вмешаться и внятно
объяснить, что «We must get out», а вовсе не «in». Зато на улице мы прошлись по школярскому городку,
заглянули в окна школьной столовой (за вычетом колдовского инвентаря – точь в точь как в фильме про
Гарри Поттера) и вышли к рынку, где темнокожий улыбчивый торговец пожарил нам огромных сочных
креветок и мясо крабов, кои мы с удовольствием съели, запив кофейком в соседней кафешке.

В музее Тюссо дочь первым делом натянула полосатый шарф до самых глаз и побежала
фотографироваться, встав между Саддамом Хусейном и Арафатом. Мы не стали возражать против её эскапады
– интерес к убийцам понятен, и наверняка немало российских граждан с удовольствием запечатлелись бы
на фоне, скажем, Сталина.

Принцесса Диана оказалась выставлена из состава королевской семьи, подчёркнуто вынесена напротив,
за круглую загородку, прелестная, в очаровательном платье – белый верх, чёрный низ. Муж мой, во всём
ищущий знаки и предзнаменования, тут же решил, что это неспроста, что монархия специально выбрала
платье с чёрным низом, намекая на распущенность и супружескую неверность коварной принцессы.

На фоне Мерилин Монро фотографироваться не стоит – непременно возникнет комплекс неполноценности,
как бы замечательно вы не выглядели. Просто постойте и полюбуйтесь – она чудо как хороша в белом
платье с плиссированной юбкой, которая вздувается и играет в воздушных потоках. А сфотографироваться
можно с Андерсеном – получится славно, вот увидите.

Но больше всего в музее Тюссо меня поразила сама мадам Тюссо. Хрупкая женщина крохотного росточка,
крадущаяся по ночам к месту казни, чтобы в грязи, в крови сделать слепок с лица казнённого –
своеобразный надо иметь характер!

Один из последних дней мы, конечно, выделили на покупки. Город наряжался к Рождеству, витрины
блестели и переливались гирляндами, и просто грех было не купить что-нибудь для нашего Нового года. В
Израиле Новый год называется Сильвестр, не признаётся праздником, и ортодоксы постояно вменяют бывшим
россиянам в вину наряженные ёлки, называя нас за это гоями. Но мы наряжали, наряжаем и будем
наряжать. И базары в предновогодье полны ёлочных игрушек, причём продают их люди с отнюдь не русским
акцентом – рынок диктует. Хотелось, однако, привезти на ёлочку что-нибудь экзотическое, английское. К
сожалению, ярлыка «Сделано в Англии» отыскать так и не удалось. В большинстве – «China», изредка –
«сделано по заказу специально для нашего магазина». Где сделано – неизвестно, очевидно там же, где и
остальное. Но мы всё же купили дюжину белых шариков и и флуоресцентный снег. Кстати, из тряпок,
купленных мною на торговой «Оксфорд-стрит» самые качественные оказались произведены в Марокко, Малайзии и на Украине…

Вот и пролетели десять дней. А мы только научились не разговаривать громко в метро (приехав в
Израиль мы ещё дольше учились разговаривать громко и жестикулировать выразительно), запомнили
наизусть любимые маршруты и начали привыкать к британскому акценту. Но – всё, и тот же экспресс везёт
нас в Гатвик, и мы смешиваемся с группой громкоголосых израильтян в очереди к стойке регистрации.

Шалом, милые. До свидания, Лондон!