Мой сосед был невероятно толстым. Он полностью придавил меня к окну, и еще долго после того, как автобус тронулся, громко сопел, пытаясь отдышаться. А потом стал с интересом заглядывать мне через плечо.

-Простите, что отвлекаю, — не выдержал он наконец. – Это что, английский?

«Идиот», — подумала я, раздраженно захлопывая Евгения Тимченко (“Акузатив в українській мові”). Не может кириллицы от латиницы отличить или не нашел другого способа познакомиться?

-Это украинский.

Пауза. Вдали остаются последние дома окраин Салоник, залитые вечерним февральским солнцем. Я опять пытаюсь проникнуть в глубины беспредложного винительного падежа.

-А вы изучаете украинскую филологию?

-Я изучаю ГРЕЧЕСКУЮ филологию.

-Так вы что, не гречанка?!!

Все! Статья накрылась, а вместе с ней, наверное, и диссертация. Теперь все семь часов до Янины мне предстоит выслушивать о том, как красивы украинские женщины, как здорово поет Руслана, как плохо иметь под боком Чернобыль и жить в вечной мерзлоте. Эх, как классно вон той крепости возле Платамонаса, которую мы как раз проезжаем. Стоит себе на горе и не обязана выслушивать излияния жирного Димитриса. Видимо, мне должен быть очень интересен размер его зарплаты, все места работы и учебы и прочее…Тимченко давно засунут в сумку, половина еды (купленной в супермаркете «Champion» на ул.Гунари в Салониках) съедена, мы проехали пыльные улицы Лариссы, и повороты на дороге из чистой случайности превращаются в зловредную закономерность. Звонит Янис и докладывает, что к моему приезду отмыл ванну и купил кучу сладостей. Я слабым голоском отвечаю, что лучше бы осталась в Салониках и пусть сам купается в своей ванне (эй, неужели меня одну тошнит на горных серпантинах?). Димитрис стремительно молодеет – если полчаса назад ему было (по его же словам) 28 лет, сейчас вдруг стало 27 (на вид я бы все 37 дала). И, видя мое беспомощное состояние, становится все злораднее. «Вот здесь, — показывает в окно, где мелькают силуэты скал Метеор в уже почти полной темноте, — в лесу живут медведи». – «А что они едят?», — хрипло интересуюсь я скорее из вежливости. «Людей, конечно». Тебя бы, Дима, этим медведям на год хватило! «А в эту пропасть когда-то автобус упал», — а впрочем, ущелье Катара («Проклятье») в дополнительной рекламе не нуждается. Что это за слабые огонечки в снежной бездне, призраки погибших бродят с канделябрами? Нет, это всего лишь селение Мецово. В общем, греческая карта отныне будет обильно полита моими слезами – каждую ямку на горной дороге испытала на себе, на каждой елке хотелось подвесить своего соседа…Закончился урок географии, дети, начинаем урок истории. «Остров Али-паши на озере Памвотида, — вещал Димитрис над моим уже почти трупом, — знаменит с 14 столетия…» Приветливым огням города Янины, отражавшимся в озере, я уже не поверила. «Назад полечу самолетом», — твердо сказала я, выходя из автобуса и гордо подбирая из грязи свой пакет (вышвырнули из багажника, не особо церемонясь, чтобы добраться до остальных вещей). «Я тоже», — обрадовал меня Димитрис. – «Приятных выходных!»

“Paramythia-beach”, — ласково называл Янис свое «село-дерёвню» Парамифья на 2 тысячи жителей. “Beach” – это, конечно, приукрасил (до Ионического побережья – километров 30 через горы). Но что-то очаровательное в этой деревеньке в 100 км от Янины было. Каменные двухэтажные дома, крутые мощеные улицы, апельсиновые деревья в вечном тумане, темно-зеленые горы вдали. А до Киева было всего 10 см (судя по глобусу-светильнику на тумбочке). Его я изучала, утопая в роскошных перинах Янисовой двуспальной кровати. (Сам Янис был жестоко отправлен спать на диван, несмотря на продолжительную осаду крепости – меня, в смысле). Он долго тяжело ворочался, потом затих. Глобус я выключила. Но всю ночь раздавался дробный стук – стучал дождь за окном и мои зубы. Весь Северный Эпир оказался промозглым, сырым как подвал местом…а у Яниса не было отопления, зато был ледяной мраморный пол…

В субботу мы плавали на Керкиру. Нет, сначала поехали в портовый город Игуменицу и там долго бродили под ливнем, разыскивая офис авиакомпании «Олимпик», чтобы купить мне билет назад. Офис, конечно, оказался закрыт. Какой грек в здравом уме станет работать в субботу? (да и какой грек в здравом уме вообще станет работать? Это все происки правительства и американских олигархов. Вот доберутся до них профсоюзы!) Зонтик я из Салоник не взяла, несмотря на рекомендации более опытных друзей. Поэтому пришлось брать напрокат у Яниса. Нес его, конечно, он, как настоящий джентльмен. Другое дело, что коротконогий Янис в неизменной черной кожанке выглядел с этой ярко-красной тростью как…ну, как гномик с большим мухомором. Но вот мы наконец в порту и покупаем билеты на корабль «Пандократор». Корабль ждет, пока я допью свой горячий шоколад, а Янис докурит свою вонючую сигарету. Плывем мы полтора часа. Мне надоедает сидеть в салоне с кожаными креслами и телевизором (какое же это к черту плаванье?) и я, сначала потыкавшись в разные двери и чуть не забравшись к кому-то в каюту, выхожу на палубу. Ветер делает попытку швырнуть меня в пенные волны или на худой конец сорвать скальп. У него не получается, вместо этого я пытаюсь изобразить с появившимся из недр корабля Янисом сцену из «Титаника» — Я ЛЕЧУ!!! Впереди встают угрюмые башни и разноцветные домики набережной – это Керкира. Пробую представить, как к этим берегам в тридцать пятом году подплывала семья Даррелов. Но у них было пять лет, чтобы оценить прелести острова, а у меня – всего день.

Янису надоело таскаться с зонтиком, тем более Керкира порадовала солнцем. Что он сделал? Просто прислонил его к стенке ближайшего кафе – «потом заберу». «Дурак», — хихикнула я, у нас вон хоть в сейф запрячь – все равно свистнут, а он прямо на виду оставляет. «Сама дура», — ответил мне зонтик через несколько часов, когда мы возвращались в порт. Он по-прежнему безмятежно стоял у стенки. Рядом на диванчике спала собака. В кафе греки резались в тавли (нарды), а гречанки с невероятными декольте и макияжем шли в церковь на свадьбу. «Я люблю Грецию», — рассеянно подумала я, в который раз за эти 5 лет. В одном из каменных, совершенно итальянских, двориков Янис попытался меня поцеловать. «Стыдно, товарищ!» — крикнула я. «В то время, как наши космические корабли и так далее!» На эту сцену безучастно взирали прислоненный к пальме велосипед и развешанное на веревках белье. Оказывается, здесь в каждой квартире нечто вроде блока, и хозяйки просто тянут веревки к себе прямо из окна, чтобы снять вещи. Янисовы порывы слегка унял поход в церковь святого Спиридиона (я настояла на пробежке по «даррелловским местам»). Затем из рая мы попали если не в ад, то уж точно в гнездо тлена и порока – меня затянули в ближайший «ликеро-водочный» магазинчик, где продавался миллион сортов ликера из кумквата. Оказалось, этот фрукт – на вкус что-то среднее между лимоном и апельсином, размером с алычу, а растет только на Керкире. Хлебнув полстаканчика «огненной воды», я стала более благосклонно взирать на Яниса и совсем растаяла, покушав в забегаловке «софрито» — местную телятину с какой-то вкусной зеленью. Мясо было невероятно нежное. Грек напротив (я сидела к нему лицом, а Янис спиной) – тоже. За секунду он успевал бросить целых три взгляда: на своих товарищей, на экран ТВ, где шел футбол, и на меня. Грек был молодой и красивый. Янис – нет. Но я понимала, что с моей стороны будет по крайней мере невежливым ответить этому греку взаимностью. Уже хотя бы потому, что не он платит за мое «софрито» и не он купил для меня три разных пены для ванн и пять видов мыла, чтобы я могла выбрать. Так что я ограничилась тем, что при выходе последний раз обернулась (грек опять пялился на меня, забросив даже футбол) и хитро ему подмигнула. Пусть думает что хочет!

В воскресенье у Яниса был день рожденья. Я подарила ему привезенную из дома пепельницу в виде козака с разинутым ртом и вареником в руке. Потом пришли его сестры – младшей 19, старшей 45, поэтому выглядели они скорее как мама и дочка. «Мама» принесла одну розу, «дочка» — две. Еще только траурной ленточки не хватает, думала я, помогая им выставлять на стол тарелочки с «глико» — сладким, которое нужно непременно предложить гостям. Нет чтобы по-нашему – салат оливье, шуба, горячее…Потом пришел его зять, потом позвонили дети. Все изумленно взирали на меня – откуда в далекой горной Парамифье взялось это заморское чудо, говорящее по-гречески с украинским акцентом? Уходя, каждый из родственников подвергал Яниса допросу шепотом у двери. Я жалела, что перед их приходом он не закрыл меня в шкафу.

В оставшиеся полдня мы ехали через холодный горно-озерный край на море…В Паргу. Летом это, должно быть, славный курорт. Домики, взбирающиеся на гору, посреди залива – островок с белой церквушкой, причал, уходящий далеко в море – гуляй сколько хочешь. Сейчас же все скрывала пелена дождя и тумана. Не было видно даже островов Пакси и Андипакси, обычно темнеющих на горизонте в ясную погоду. Даже в кафе я еще долго тряслась, как в лихорадке, несмотря на включенные обогреватели и две чашки горячего кофе. Над Паргой проносились с жалобными криками чайки.

Утром Янис повез меня в Янину – отправлять самолетом домой, в смысле в Салоники. Аэропорт оказался крохотным кирпичным сарайчиком, в котором тем не менее все было настоящее – и стойка регистрации (одна), и зал ожидания, и кафе. Только микроскопическое. И самолеты на поле – маленькие. Мы купили билет (девушка почему-то долго искала мою фамилию среди рейсов на Афины. Ах, эти гениальные греки). Рейс был на 12.25 – пропасть времени, как говорила когда-то одна моя преподавательница. Поэтому мы вернулись в центр Янины (аэропорт, к моему большому изумлению, находился прямо в черте города – 15 минут от центра, и уже самолеты), погуляли на берегу озера и поругались с ментами, не позволяющими нигде парковаться. Оказывается, именно в этот день праздновали освобождение города, ожидался парад и высокие гости. Где же они, гости, возмущалась я, включив камеру, идет толпа какая-то, а кто – непонятно. «Это что за лысик в очках?» — спросила я у кого-то, наведя объектив на низенького дяденьку в красивом дорогом пальто, который шел в авангарде. «Это президент Греческой Республики!» — возмущенно ответили мне. Я хихикнула в кулачок. Хорошо, что меня здесь никто не знает. Вот опозорилась!

Но вот мы опять в аэропорту, служитель снимает железную цепь со входа в зал вылетов. Янис решительно берет быка за рога, в смысле меня за плечи, и крепко целует. Я решаю, что на прощанье – можно, и потом почему-то долго плачу, прижавшись лбом к иллюминатору. Мне вторит бесконечный дождь.