Виски я практически не пью. Соколиной охотой, гольфом и стрельбой из лука я вроде бы никогда не увлекался. Да и сериал «Горец» не входит в число облюбованных мною фильмов. Тем не менее первую зону Лондона я покинул без особого сожаления. Теплым августовским днем – самое подходящее время для переворота в стиле ГКЧП или международного валютного кризиса — автобус с вокзала Победы уносит меня из ноттинг-хиллского карнавала-фестиваля в направлении фестиваля эдинбургского.

Автобус идет именно в Эдинбург. Несмотря на то, что водитель с сильным акцентом шотландского виски настойчиво называет конечную остановку как угодно — «эдинборо», «эдинбрё».. Когда в районе полки с ручной кладью раздается «эдинбэрэ», я все же сверяюсь с билетом. Edinburgh. Ну ладно, хоть не Екатеринбург.

За 9 часов в дороге можно не только изучить все склонения шотландской столицы. Можно прослушать всю антологию ливерпульской четверки. Прочитать какой-нибудь роман Вальтера Скотта. Завести роман с эльфообразной соседкой-японкой, которая вот уже две недели заливает «настоящим английским чаем» остатки настоящего зеленого. А можно просто молча смотреть в окно, наслаждаясь поездкой под облаками и радугой — мимо седых полей, пасущихся овец и лошадей, приветливо махающих мне хвостами. По прошествии 7 часов мелькает табличка «Welcome to Scotland». Пограничный столб между ухоженными викторианскими газонами и дикими вересковыми полями.

В первый же вечер я зашел в неприметный паб за расслабляющей пинтой на сон грядущий. Но оказался на знаменитом фестивале. Надо сказать, что я не люблю ничего, что имеет признаки «знаменитости». Но тут царила какая-то совершенно невероятная и чрезвычайно привлекательная атмосфера. В пабе без имени и вывески играли музыканты. То есть, что значит — музыканты? Люди, с которыми я только что пил пиво и болтал о футболе и прочей бессмыслице, вставали, ставили пустой стакан на бочку Jack Daniels, брали гитару с большого деревянного комода, быстренько ее настраивали и начинали петь. К ним постепенно подсаживались и присоединялись обыкновенные посетители этого заведения — вроде меня. Кто-то вынимает губную гармошку, только что зашедшая с улицы девушка достает из футляра скрипку, молодой человек за барной стойкой вдруг садится за пианино. Музыканты совершенно не знают друг друга. В коротких перерывах между джэмами выясняется, что гитарист приехал из Белфаста, скрипач — из Дублина, а пианист – из Абердина. Старые и молодые, физики и лирики, виртуозы и начинающие, профессионалы и любители… Великолепно отыграв, они запросто расходятся. Возможно, они никогда уже не встретятся. Разве что только на следующем фестивале.

В пабе без имени и вывески в воздухе совершенно нет сигаретного дыма. Вместо него там висят «Sweet Home, Alabama» и «California Dreaming». Где я? И кто, чёрт возьми, все эти люди, потягивающие в унисон со мной McEwan`s? Screaming Jay Hawkings? Johny Rivers? Jackie Wilson и Willie Dixon? Memphis Slim? Big Joe Williams или Buddy Guy? Нет, это уже не McEwan`s — виски подобно Гольфстриму омывает мои органы зрения и слуха. Представляю себе Шнура, Олега Скрипку, Гребенщикова и ансамбль Алексея Айги, играющих вместе…

Трудолюбивые шотландские анестезиологи не закрылись в 23:00. Вечерний гольфстрим под звуки волынки и кельтской музыки еще долго нес меня в гостиницу – прочь от диких нравов потомков норманнов, кельтов, друидов и викингов. Швартуюсь к облаку с табличкой «33». Если бы я вел блог, я бы запостил что-нибудь из разряда «Stone-cold sober looking for the bottle of love».

Естественное освещение выводит из полутьмы всё, кроме подробностей прошедшей ночи. Главное – помнить: не все, что в юбке – шотландка. Первое утро в Эдинбурге можно потратить на разглядывание обладательницы темных клетчатых чулков на резиночках, а можно – на разглядывание благородного содержимого древней столицы. Исторический центр представляет собой милитаристский Замок, построенный на конкретном 133-метровом вулкане. Помимо восьмигранной башни, в Замке есть модернизированная пушка-куранты (One O`Clock Gun), которую местные артиллеристы начиная с 1861 года пунктуально разряжают в час пополудни (кроме воскресенья). Эффективный morning call для тех, кто все еще во власти вчерашнего алкоголя, ведьмовских клетчатых чулков и снотворных кельтских заклятий. Поскольку сигнал выстрела распространяется со скоростью звука (343 м/с), люди с серьозными лицами продают на улицах карты, обозначающие точное время попадания сигнала в различные части города. Замок, кстати, и по сей день представляет военную угрозу, размещая штаб-квартиру Королевского полка Шотландии и 52-ую бригаду пехоты. У северного подножия Замка, где сейчас раскинулись сады и фонтаны, раньше было озеро. «Лох», так сказать, оборонного назначения.

Замок – верхняя точка отсчета для Royal Mile, которая пролегает через Старый город 16-18 вв. Упрямые шотландцы не использовали английские мили (1.6 км), а ввели свою собственную меру эквивалентную 1.8 км. Если следовать по средневековой брусчатке ровно эти 1.8 км. вниз, упираешься в аббатство Holyrood Abbey и бывшую резиденцию шотландских королей, ныне переоборудованную к нуждам Её Величества.

Напротив королевских апартаментов расположено широко критикуемое, концептуальное здание шотландского парламента. Забавно, что 80% энергии для законодательной власти этой довольно северной страны обеспечивают солнечные батареи на крыше. К сожалению, интересное и метафоричное дизайнерское решение погрязло в строительных задержках и растратах. Даже будучи представителем нешотландского электората можно беспрепятственно зайти в Парламент, ознакомится с ходом Прений и взять буклеты, разъясняющие «что такое деволюция, или ограниченная автономия». Шотландская дума вправе менять ставки федеральных налогов в пределах 3%, а также принимать местные законы в сферах образования и экологии, спорта и культуры, транспорта и туризма, здравоохранения и… тюрем. Запретив курение в общественных местах («Light up here and you could be £50 lighter»), в настоящее время парламентарии борятся за независимость в рамках Содружества и самостоятельное членство в ЕС.

Над законодательной властью нависает тень 250-метрового Трона Артура – самого высокого из холмов Эдинбурга. Отличное место – по примеру Артура – оценить панораму расстилающего внизу города и предаться раздумьям. Именно здесь я отыскал значительные заросли национального символа Шотландии – растения Cirsium vulgare. Чертополоха, в общем. Холм настолько истоптан туристами, джоггерами и любителями неспешных размышлений, что недавно его даже пришлось реставрировать – завозить на высоту новые порции камней и холмоматериалов.

В миле от трона вулканического происхождения возвышаетя еще одна примечательная возвышенность — Calton Hill. Здесь размещаются две обсерватории, колоссальная Колонна Нельсона, а ткже неоконченный Национальный монумент, посвященный жертвам наполеоновских войн. Последний был задуман по образу и подобию афинского Парфенона. В 1822 году началось строительство, но как часто случается, деньги были растрачены. Виновные не найдены. Финансовая помощь соседнего Глазго — отвергнута гордыми эдинбургерами. В итоге проект, получивший обидное прозвище «Edinburgh`s Disgrace», кто-то время от времени предлагает закончить, достроить. Думаю, это финансовое мероприятие стало бы отличным источником первичного капитала. Сидя на ступенях незаконченного псевдопарфенона в компании законченной бутылки Arran Blonde, я вдруг подумал: здорово, что вид на город загораживают чайки, а не толпы туристов, шатающиеся вокруг масштабного туробъекта. «Позор Эдинбурга» при внимательном рассмотрении оборачивается эйфором.

При спуске с Calton Hill обнаруживается еще один интересный объект. Украинцы, проживающие в Шотландии, скинулись и соорудили мемориальную доску к 1000-летию христианства на Украине. Так князь Владимир получил прописку в Эдинбурге.

Вернувшись на Royal Mile, я обратился в суд. High Court of Justiciary – высшая инстанция по криминальным вопросам. Дело было о типичном драгдилере. Парень напоминал слегка постаревшего героя когда-то любимого мною «Trainspotting». По закону, доза обычного юзера — 1 грамм чистого кокаина. Все, что выше этой антимигреневой нормы – уже дилерство. Интрига была в следующем: если задержали чела с 20 граммами кокаина в кармане, может ли это автоматически значить, что он — дилер? Возможно, у него мигрень особой тяжести. Возможно, в аптеке могли быть проблемы с поставками – вот он и оптимизировал свой supply chain. Парень не просто носил свои медикаменты в кармане, а бережно выращивал в камере хранения на вокзале. Аптечка. Важного вида адвокаты и прокуроры в белых париках с двумя косичками, судья в красной мантии в стиле Понтия Пилата – думаю, никто из этих почтенных госслужащих не смотрел «Trainspotting», а потому относился к обвиняемому без предвзятости. По всей видимости, герои Альфреда Хичкока и Агаты Кристи им намного ближе Дэнни Бойла и Терри Гильяма. Тем не менее, адвокат мне напомнил Джона Клиза из «Monty Python». Чем меня изрядно повеселил.

Суд – замечательное место для освоения высшей степени владения английским языком. Я бы сюда часто заходил на бесплатные уроки интенсивного и высокоинтеллектуального. Каждый спич адвоката или прокурора – разумеется, не высказывания «на тему» моей училки по английскому. Это даже не интервью с Хью Грантом или Полом Беттани.

Дело начали рассматривать еще вчера и пообещали мне закончить завтра. В жюри присяжных заседало 15 человек. Внешний вид некоторых из них лично у меня вызывал сомнения в законопослушности. Любопытно, что шотландская юрпрактика позволяет жюри присяжных выносить наряду с «виновен-невиновен» приговор «недоказан». Причем для этого не требуется единогласного решения – достаточно простого большинства. Не жюри – собрание акционеров. В общем, все это было порядком увлекательное зрелище. Вроде фильма «12 разгневанных мужчин» с Генри Фонда, который нам в универе крутили в качестве видео-кейса по teamwork на курсе «Organizational Behavior».

Обычно я не фотографируюсь со статуями. Но в Эдинбурге сделал одно исключение. На пересечении Чеймбер-стрит и моста Георга IV стоит памятник-фонтан знаменитому фольклорному персонажу – терьеру Бобби («Greyfriars Bobby»). На нем надпись – «Скай-терьеру Бобби — самой преданной собаке в мире». После смерти своего пастуха-хозяина Бобби каждую ночь приходил на его могилу на кладбище Грэйфрайерс (днем его оттуда выгоняли). Так продолжалось 14 лет (!), пока он сам не умер. Прямо на могиле хозяина. Такая вот душещипательная история вековой давности, герой которой и по сей день известен далеко за пределами Шотландии. Самые впечатлительные собаководы могут почтить память лохматого друга прямо здесь – паб «Bobby’s Bar» напротив предлагает «Great Value, All Day Every Day». Как я ни старался, я никак не мог себе представить хозяина Бобби — старину Джона, заказывающего пинту доброго эля в этом, мягко говоря, модернизированном заведении. Любопытный маркетинговый ход: раньше статуя терьера смотрела на кладбище, однако лэндлорды паба развернули памятник таким образом, чтобы миллионы туристических фотокамер ежегодно раскручивали их бизнес.

Глубоко тронутый, я заглянул на кладбище Грэйфрайерс, где похоронены основные действующие лица драмы. Помимо Бобби, кладбище широко известно среди ценителей паранормальных явлений. Специальные ночные туры для бесстрашных поклонников полтергейста регулярно организуются в летние месяцы. В эпицентре феномена – мавзолей одного деятеля судебной системы по имени Джордж Маккензи. При жизни его звали «Bluidy Mackenzie» за то, что он жестко преследовал и строго наказывал за незаконную политическую и религиозную деятельность.

Все началось с того, что в 1999 году один бездомный решил переночевать в мавзолее. Повредив гроб, он с воплями выбрался наружу. Позднее полиция его обнаружила. В состоянии полного безумия. Вскоре после этого паранормальную активность стали ощущать жители близлежащих домов. Бились тарелки, вещи летали по комнатам — все это мешало владельцам спокойно наслаждаться стаканчиком виски, сидя у потрескивающего торфом камина. Ночные посетители кладбища жаловались: кто-то вдруг чувствовал необыкновенный мороз, кто-то наоборот ощущал резкую жару. Кого-то схватили за руку, кого-то за горло. Свидетели делились леденящими душу историями и показывали синяки и царапины на коже. По просьбе потерпевших, экзорсист Колин Грант приехал на обряд изгнания. Через несколько недель после совершения обряда тот умер от сердечного приступа.

Это уже тянуло на скандал. На какое-то время мэрия закрыла мавзолей, но по настоянию одного городского историка его вновь открыли, но только для организованных посещений. С тех пор вот уже более 400 организованных посетителей жаловались на неприятные ощущения, царапины, прикосновения и синяки на различных частях тела. Кто-то испытывает первобытный ужас, а кто-то – экстремальное вожделение. Так, в марте 2004 года группа тинэйджеров предстала перед городским судом, обвиненная в незаконном намерении исполнения сексуальных актов на крышке гроба. Последнюю они, естественно, стащили из мавзолея «Bluidy Mackenzie». Замечательный трэш!

Кстати сказать, и анличане, и шотландцы относятся к кладбищам спокойно. Без излишнего пиетета. Лежат на траве, играют в салочки, решают кроссворды, загорают, пьют пиво и едят сэндвичи. Если бы не каменные плиты и кресты, то и в крикет, уверен, они бы тоже сыграли… Ну а вечерами тут действительно просто рай для занятий любовью!

Все шло к занятиям любовью. Но я отправился на встречу с Сашей Ланшем в какой-то паб. Стоп! Кто такой Саша Ланш? Мы списались на сайте попутчиков. Оказались одновременно в Эдинбурге. Каждый — своими путями. Я — из Москвы через Чехию и Лондон, он – из Екатеринбурга через Москву и Лондон. Я – самолетоавтобусами, он – преимущественно автостопом. Было пред-смс-решено: обязательно пересечься. Всё, что я знал о нем – это «я буду в желтой майке».

Жёлтая майка очень скоро была залита тёмным «Гиннесом». Правда, через какое-то время я уже не был уверен наверняка, что лицо в бывшей жёлтой майке передо мной – это именно Саша Ланш. Тем не менее мы прекрасно общались, довавляя все новые оттенки в его майку. Паб-то был не простой, а чуткий к нуждам трудящихся. То ли там была акция по ликвидации трезвости, то ли злостная попытка демпинга с целью фатально споить конкурентов из соседнего заведения, то ли просто хороший день из жизни хозяина – но пинта любого пенистого брэнда стоила на розливе фиксированные 2 фунта (100 руб.).

Пиво, которое варят тут более 5 000 лет (для сравнения: виски монахи начали дистиллировать лишь с 4-5 столетия), исторически было ежедневным и демократичным напитком. Им не гнушались ни мужчины, ни женщины, ни маленькие дети. Всё дело в безопасности и санэпидконтроле. В отличие от воды средневекового образца в пиве не было ни единого микроба. Все они погибали в процессе варки. Такое вот здравоохранение привело к тому, что уже к 19 столетию Эдинбург стал одним из центров мирового пивоварения. С того времени берет свое начало традиция «шиллинговых» названий сортов пива, отражающих цену напитка. Чем крепче сорт, тем он дороже. Так, и по сей день настоящие bar cats and citties используют названьица вроде Regular (70/ 3.5-4.0%), Strong (80/ 4.0-5.5%), Export (90/ 5.5-6%) и Wee Heavy (100-120/ 6-10%). Знак «/» после цены следует читать как «shilling» или «bob». Соответственно, даже придя в шотландский паб без килта и волынки, можно по-свойски заказать — «a pint of eighty-bob, please».

К пиву можно попросить хагис. Это отнюдь не подгузники (хотя, признаться, в них пиво пьётся весьма необременительно и комфортно). Хагис — копчёный овечий желудок, подаваемый с пюре из картошки или репы. Такая же неотъемлемая чать шотландской культуры, как Лохнесское чудовище, юбка-килт или виски.

Если в последнем я ещё научился разбираться (на этикетке должно быть написано «Scotch whisky», а не Scotch whiskey или Scottish whisky; кроме того, могу объяснить, чем «single malt» отличается «blended»), то с чудовищами и юбками гораздо больше таинства и неопределённостей. Что же за чудовище находится у истинного шотландца под килтом, так и осталось для меня загадкой…

Подгузники? Букет вереска? Бутон чертополоха? Одна из крупнейших национальных контор по прокату килтов недавно попыталась приоткрыть завесу тайны, официально обязав своих клиентов надевать под килт нижнее бельё. Естественно, это вызвало бурю негодования у населения. Национальное достояние и шарм нельзя рассекретить. Остаётся лишь заглядывать под юбки шотландкам, лёжа на брусчатке Royal Mile.