Я – шкипер

Наутро после вчерашней пьянки встали довольно поздно – часов в девять. Повторять путешествие на динги на берег не стали – умылись на борту. Несмотря на приличное количество принятого накануне спиртного, Колин выглядел бодрым и свежим. После завтрака, он спросил, приготовил ли я план перехода. Я показал нанесенную на карту предварительную прокладку курса, соединявшую Дачу, где мы сейчас находились, с Книдосом, и блокнот с записями магнитных курсов и расстояний для каждого отрезка пути – всего их было шесть, общей протяженностью 24 мили. Проверив курсы и расстояния для каждого из отрезков, Колин остался удовлетворен. Мы поднялись наверх. Небо было как всегда ясное, с запада, из ложбины между гор налетали порывы ветра, прижимая нашу корму к носу большой пятидесятифутовой яхты, на котором был закреплен наш кормовой швартовый.

— Неплохо бы покинуть эту гавань, пока с нас не потребовали плату за стоянку, — сказал Колин, — как будем отходить?
— Сначала надо отдать вот этот конец – показал я на длинный канат, привязанный за большой камень на берегу, страховавший яхту от сноса влево, — затем отдать кормовой с подветренного левого борта, последним – кормовой с правого, дать ход, поднять якорь.
— Хорошо.

Мы послали Саймона отвязать длинный береговой конец. После того, как он вернулся, Эмма и София отдали кормовые, а Саймон поднял якорь. Яхта под моим управлением, оставив слева мол, и скалистый островок справа, вышла в открытое море. Вскоре Саймон поинтересовался, не пора ли поднять динги. Я собирался сделать это в районе первой точки поворота в девяти кабельтовых от берега, а заодно и поставить паруса, подальше от входа в гавань, чтобы не мешать другим яхтам. Поэтому я отказался. Однако выполнить задуманное не получилось. Вмешался Колин – он сказал, что в море, на волнении, шлюпку поднимать и ставить паруса тяжелее. Пришлось прислушаться к совету опытного моряка. Прежде чем поднимать грот, Колин поинтересовался, не стоит ли взять рифы. Ветер дул с берега, нагоняя небольшие барашки. Балла четыре, может пять, прикинул я, дальше пойдем вдоль берега, скорее всего ветер, прикрытый горами, будет только тише.
— Первый риф, — сказал я.
— Саймон? – спросил Колин.
— Два рифа.
— ОК.

Я развернул яхту носом к ветру, экипаж поднял грот, взяв два рифа. Затем, после того, как яхта легла на курс к следующей точке поворота, была поставлена генуя, мотор выключен и яхта под парусами побежала на юг, к маяку на мысе Инч-бурун. Поскольку я не жадный, то предложил встать за штурвал Эмме, велев держать ей чуть левее видневшегося вдали маяка, а сам решил определить наше местоположение. Однако, спустившись вниз, обнаружил, что GPS-приемник не работает: разъем питания вылетел, и аккумулятор сел. Пришлось, по совету Колина, пока заряжается аккумулятор, определять место по береговым ориентирам: еще видневшемуся за кормой островку Топанга рядом с Дачей и островку Узунка с маяком, напротив нее. Хотя я делал это впервые, проблем не возникло. Колин даже поинтересовался, не имел ли я раньше подобного опыта. Мы находились в миле южнее первой точки поворота, немного западнее предварительной прокладки, что, впрочем, неудивительно – мы ведь легли на новый курс не дойдя до первой точки поворота. Вскоре Эмма попросила меня самого встать за штурвал – похоже, в отличие от меня, это не доставляло ей большого удовольствия. Ветер вскоре утих, и нам пришлось сначала полностью поднять паруса, а через полчаса и вовсе пойти под мотором.

Было заметно, что мы находимся на оживленном маршруте: две или три яхты шли за нами в одной – двух милях, несколько попалось навстречу. Дальше на юг, за мысом, похоже ветер был: виднелась парочка яхт под парусами. Разминувшись с очередным встречным судном, скоростной моторной яхтой, я начал огибать Инч-бурун. Подул южный ветерок, и я распорядился поставить геную. Затем предложил Софии встать за штурвал – она согласилась с удовольствием. Курс я ей сказал навскидку – 253, немного мористее следующего мыса, Диван-бурун. А сам спустился в кубрик, уточнить местоположение и курс. Яхту качало на волне и внизу меня начало мутить. Однако, я сосредоточился на работе, и морская болезнь отступила. GPS на этот раз работал, что облегчило мою задачу. Расстояние до следующей точки поворота у Диван-буруна было 9 миль, при скорости 6 миль мы должны были пройти их за 1,5 часа, и я отметил это в судовом журнале. Поднявшись наверх, я сообщил Софии новый курс – 263. Это был пеленг на следующую точку поворота. Однако затем я вспомнил, что у яхты есть дрейф. Я поинтересовался у Колина, каков угол дрейфа нашей яхты. “Десять градусов,”- ответил он. Пришлось еще раз скорректировать курс для рулевого – 253.

Мы шли мимо серого гористого берега, практически лишенного растительности – типичный пейзаж восточного Средиземноморья. На вершине ближайшей горы четко выделялась на фоне ярко-голубого неба вышка сотовой связи. Я глянул на карту – вышка была там обозначена, и я решил попрактиковаться в определении местоположения по береговому ориентиру. Однако определенное мной положение оказалось на милю с лишним западнее показаний GPS. И действительно, минут через пятнадцать я увидел еще одну вышку, а затем еще. За время, прошедшее после составления карты, вышек на берегу прибавилось. Тем временем, ветер начал стихать. Скорость упала сначала до пяти, затем до четырех узлов. На полпути к Диван-буруну нам снова пришлось запускать мотор.

За мысом опять появился ветер – на этот раз западный. Предстояла лавировка. Паруса были подняты, Саймон встал за штурвал, увалив яхту на правый галс. Я спустился вниз, очередной раз уточнить положение. Однако, когда я высунулся в копкит посмотреть на показания лага, обстановка изменилась. “У нас проблемы,”- крикнул Саймон. Я и сам увидел: за те пару минут, что я был венизу, легкий ветерок перерос в свежий бриз силой пять баллов. На волнах появились барашки. Саймон с трудом держал штурвал, яхта накренилась настолько, что волны стали заливать палубу с подветренной стороны. “Берем один риф,”- скомандовал я. Саймон запустил мотор и повернул носом к ветру. Сначала уменьшили геную, затем я пошел к мачте, и мы взяли риф на гроте. Рулевой увалил яхту и она резво побежала по волнам со скоростью семь узлов. Минут через десять мы повернули на левый галс, к берегу, и я, наконец, смог спокойно определить местоположение и сделать соответствующую запись в судовой журнал.

За пятнадцать минут, пройдя около полутора миль, мы приблизились к берегу довольно близко. Он вставал высокой стеной в нескольких сотнях метрах по носу. Впереди справа какая-то яхта, тоже идущая в лавировку, делала поворот на правый галс. Я решил, что и нам пора: чтобы не иметь проблем с идущей правым галсом яхтой, а может, во мне проснулся гонщик – захотелось пройти с той яхтой параллельным курсом. После того, как мы сделали оверштаг, она оказалась метрах в двухстах за кормой. Наблюдать за идущей на тебя под всеми парусами яхтой со столь близкого расстояния – завораживающее зрелище. Это совсем не то, что смотреть на нее издалека с берега, когда кажется, что она еле ползет. Хорошо было видно, как она разрезает волны, как пенится мощный бурун у ее форштевня – все в мельчайших деталях. Похоже, идущая за нами яхта была больше нашей и постепенно начала приближаться. Тем временем ветер умерил свою силу, и я велел полностью поднять паруса. Увеличили геную, затем сняли рифы на гроте. Это позволило нашему преследователю еще больше приблизиться к нам, но затем расстояние начало увеличиваться. Похоже на той яхте экипажу было лень работать с парусами, они так и шли на зарифленных, а вскоре отвернули на левый галс.

Я пошел проверить, не пора ли и нам повернуть к Книдосу, который уже давно появился из-за мыса Коса-бурун. Книдос — это мыс-полуостров, высокая гора с обрывистыми склонами, стоящая в море и соединенная с большой землей низеньким перешейком. Между горой и материком, с восточной стороны – гавань с тем же названием. Книдос – это самая юго-западная оконечность Турции, да и всей Азии. Место, у которого в 395 г. до н. э. произошло известное морское сражение древности между Афинами и Спартой, стоившей последней морского могущества. Расстояние до конечной точки нашего перехода было четыре мили, пеленг 330º. Я посмотрел, каким курсом мы шли на левом галсе — 340º. Чтобы выйти на Книдос одним галсом, надо было пройти еще немного. Я выждал пять минут и скомандовал поворот. Теперь мы шли к Книдосу, но чтобы скомпенсировать дрейф, я велел Софьи, стоящей теперь за штурвалом, держать круче к ветру.
— Зачем,- спросил Саймон,- ведь наш курс к Книдосу?
— Колин сказал, что угол дрейфа десять градусов, надо его скомпенсировать,- ответил я.
— Не может быть, обычно от трех до пяти. Впрочем, сегодня ты шкипер, тебе решать,- пожал он плечами.
Тем временем, ветер продолжал стихать. София поинтересовалась, не пора ли запускать дизель. Я просмотрел вокруг: впереди, западнее Книдоса, какая-то яхта шла с хорошим креном – там ветер был. Наша скорость, хотя и упала, была около четырех узлов, а до Книдоса оставалось всего три с половиной мили. На часах было два пополудни, и я ответил, что время у нас есть, что мы sailors и продолжим путь под парусами. И сам встал за штурвал.

Софья обратила мое внимание на большое грузовое судно, приближающееся с кормы. Расстояние до него пока было велико, но быстро сокращалось. Я прикинул, что вряд ли это судно идет в Книдос – гавань, в которой даже нет причалов. И действительно, когда расстояние сократилось примерно до мили, оно отвернуло влево. Тем временем, ветер почти стих. Когда скорость упала до двух узлов, я, скрепя сердце, скомандовал убрать геную, и запустил мотор. Я не дождался совсем немного – через несколько минут ветер опять усилился, но я решил больше не ставить паруса: до Книдоса оставалось совсем немного.

Неожиданно я увидел редкое зрелище: наперерез нам бакштагом правого галса шел гулет под парусами. Гулеты – это небольшие суда длиной двадцать-тридцать метров, сделанные под старинные парусники. На них катают вдоль турецкого побережья туристов. Внутри у них комфортабельные каюты, но паруса служат только для декорации, а у многих их просто нет. Обычно их экипажам лень поднимать паруса, но на этом, похоже, решили развлечь туристов, а может заодно сэкономить подорожавшую в связи с ростом цен на нефть солярку. Сначала я думал пропустить его, пройдя за кормой, но его скорость, несмотря на поднявшийся ветер, была настолько маленькой, что я с большим запасом пересек его курс по носу.

Гавань Книдоса довольно большая, но практически не оборудованная. От моря слева ее отгораживает мол. С правой стороны мол разрушен, от него осталась только груда камней, в основном скрытая под водой. У входа было оживленно: одна яхта выходила из гавани, три, включая нашу, шли туда под мотором и еще одна – под парусами. Я очень удивился рискованности ее капитана, но не доходя до входа он повернул на правый галс и стал удаляться в открытое море. Очевидно, ее курс лежал дальше, скорее всего в Бодрум. Вышедшая из гавани яхта повернула туда же. Из оставшихся, одна держалась у нас за кормой, наверное это была та, что шла за нами под парусами. Вторая приближалась слева, подходя ко входу одновременно с нами. Я предполагал, что имею право дороги, однако идущая слева яхта, казалось, не замечала нас. Когда до нее осталось меньше ста метров, и был ясно виден развевающийся британский флаг и ее рулевой, не обращавший на нас никакого внимания, я включил реверс.

— Крези бритиш,- сказал я.
Англичанин Колин, стоявший рядом со мной промолчал, но думаю, не забыл. Он спросил, что я намерен делать дальше. Я сказал, что подожду, пока британская яхта войдет в гавань, а затем пойду следом, держась от нее подальше, и встану на якорь. Колин спросил, знаю ли я об опасностях.
— Да, справа рифы,- ответил я.

В гавани покачивалось на рейде полдюжины яхт и один катер в камуфляжной окраске, по своей форме напоминавший самолет-невидимку, наверно военный. После того, как «крези бритиш» вошел внутрь и повернул вправо, я дал ход и пошел прямо, в глубину гавани, где виднелся причал и было место встать на якорь. Хотя в лоции было написано, что у причала мелко, там стояли две яхты, и зазывалы из местного ресторана активно размахивали руками, предлагая и нам отшвартоваться. Я поинтересовался у Колина, не будем ли мы там вставать. “Нет”,-ответил он и поинтересовался, где я намерен бросить якорь. Я указал на свободное пространство поодаль от причала. “Тогда неплохо бы дать ход”,- сказал Колин. Дело в том, что я периодически переводил машину на нейтраль, чтобы не разгоняться слишком быстро, и сейчас, отвлеченный осмотром причала, забыл включить ее снова. Ход яхты уменьшился настолько, что порывистый ветер, прорывавшийся через узкий перешеек, стал сносить нас на ближайшие яхты. Я исправился, мы подошли к выбранному мной месту. Эхолот, включенный перед входом в гавань, показывал шесть метров.
— Анкор даун,- скомандовал я и дал задний ход, — твенти файв метрес.
Саймон, стоявший на якорной лебедке понял меня правильно. Якорь зацепил грунт, и яхта остановилась.
— Теперь надо посмотреть, хорошо ли держит якорь, — сказал Колин.
— Хорошо ли держит якорь? – крикнул я Саймону.
— Нет,- сказал Колин,- надо дать самый полный назад и убедиться, что яхта не ползет.
Убедившись в надежности якоря, я заглушил мотор. Переход продолжался пять часов двадцать минут, по лагу мы прошли 26,24 мили.
— После отдыха идем в Паламут,- объявил Колин.

Мы перекусили, и экипаж принялся отдыхать: Колин завалился спать на своем диване в салоне-кубрике, англичане отправились купаться, а София, расположившись за штурманским столиком, принялась переписывать в свою записную книжку вахтенный журнал. Я вынужден был прервать ее занятие: надо было проложить курс до Паламута, прикинуть сколько времени потребует переход, и во сколько нам следует выйти, чтобы успеть до темна. На этот раз я справился с работой быстро: три отрезка, общая протяженность – 8,9 миль. С запасом времени на постановку парусов, швартовку и т. п. – пару часов. Следовательно, выходить – в четыре пополудни. Оставалось еще полчаса, о чем я и объявил экипажу, за исключением Колина, который уже спал.

Полчаса можно провести с пользой и удовольствием, и я присоединился к Саймону и Эмме, купавшихся в изумрудных водах бухты. Поверхность воды была гладкая, и только изредка ее морщинил шквалик, прорывавшийся над низким перешейком. Я попросил у Саймона его маску, однако, кроме нашей якорной цепи, лежавшей большим полукругом, ничего примечательного на дне я не обнаружил. Без пяти четыре, закончив водные процедуры, я стоял в кубрике, размышляя над тем, не пора ли будить кэптена. Однако, через минуту он проснулся самостоятельно. Он поинтересовался, готов ли я к переходу и проверил новую прокладку курса. Вопросов не возникло. Мы поднялись наверх, и я скомандовал поднять якорь.

Паруса подняли сразу после выхода из гавани. Несмотря на поднявшийся ветер в три-четыре балла, рифы на этот раз брать не стали. Курс наш лежал по ветру (фордевинд), однако, по причине отсутствия preventer’а – снасти, удерживающей грот от случайного перебрасывания на другой борт, пошли зигзагом – бакштагами. Курс бакштаг – как правило, самый быстрый для любого парусного судна от виндсерфинга до большой океанской яхты. Задача рулевого на этом курсе, моя задача, заключалась в том, чтобы держать как можно полнее, но так, чтобы ветровая тень от грота не закрывала геную, не давать генуе заполаскивать. Яхта быстро летела по волнам, легко делая семь узлов, ускорялась, скользя на фронтах догоняющих сзади волн, и замедлялась, проваливаясь в ложбину, когда очередная волна уходила вперед. В какой-то момент подошедшая сзади большая волна совпала с порывом ветра и понесла яхту на своем гребне. Ускорение ощущалось физически, показания скорости на лаге начали расти: 7,5…7,7…7,8…7,96. Казалось еще чуть-чуть, и мы преодолеем восемь узлов – рекорд для нашего путешествия, на узел больше того, что можно выжать под мотором. Но порыв кончился, волна ушла, скорость упала. Я вспомнил о технике ускорения хода на волнении на курсе бакштаг – приводиться, при подходе очередной волны и уваливаться, когда она уходит. Смысл маневра – как можно дольше держаться на фронтах попутных волн. Однако, вместо ускорения хода, у меня получилось только увеличить качку, которая стала винтообразной, а мачта начала выписывать в небе восьмерки. Народу это не понравилось, и Саймон попросился за штурвал. Я уступил ему свое место, а сам спустился вниз, определить наши координаты. Мы были в миле от последней точки поворота – мыса Диван-бурун.

Когда я поднялся наверх, обстановка обострилась. За штурвалом стояла Эмма, очередной порыв бросил яхту на привод, Саймон пытался помочь своей жене удержать курс. Яхта накренилась, еще немного- и она могла зарыться носом и потерять управляемость. Такое явление называется «брочинг». Я быстренько потравил грот, и яхта выпрямилась. Саймон, наконец, занял место за штурвалом, и направил яхту за высокий мыс. За гористым, обрывистым берегом, ветра не было, и волны успокоились. Я распорядился спустить паруса. Геную быстро накрутили на штаг, и я пошел к мачте укладывать грот. Однако, в этот момент я заметил, что из горных расселин вырываются шквалики, и один из них идет к нам поперек курса. Я попытался вернуться, чтобы сказать Саймону держаться подальше от берега, где ветер ровнее и можно точнее держать против ветра. Однако, в этот момент Эмма начала травить фал, а через секунду на нас сбоку налетел ветер. Вместо нормальной укладки на гик, мы с Софией кое-как собрали в бесформенную кучу поспешно спущенный грот и привязали эту кучу к гику. Я еще раз убедился, что во время ответственных маневров, место командира не «впереди, на лихом коне», а за штурвалом, или, как минимум, в копките.

Я встал за руль. Мы шли в проливе между материком и небольшим островом Паламут-буку-адаси. В конце пролива, слева, показалась гавань Паламут. Сведения, подчерпнутые мною из лоции, здоровой книжки под названием Piloting book, которая есть на любой чартерной яхте, гласили, что гавань Паламут – маленькая, размером примерно 100 на 50 метров, глубиной 2,5 – 3 метра. Вход в гавань – вдоль берега, входной канал узкий, справа – подводные камни, слева – мель. Какая-то яхта уже шла ко входу в гавань, и я попытался следовать за ней.
— Повесить кранцы на оба борта, — распорядился я.
— Саймон, встань, пожалуйста, к якорю, — попросил я, когда предыдущее приказание было выполнено.
— При швартовке мне лучше находиться на корме, чтобы спрыгнуть на берег и закрепить концы, — ответил он.
— София, Вуд ю лайк то гоу то анкор?- попросил я тогда Софию.

Однако, она ответила, что была уже в этой гавани раньше, поэтому лучше, она останется в копките, чтобы помогать советом. Пришлось просить Эмму – самого ненадежного члена нашей команды.

Описав полукруг, я начал заходить в гавань – как и написано в лоции, вдоль берега. Переел входом, на воде болтались пара круглых буйков – красного цвета. Как прошла мимо них предыдущая яхта, я разглядеть не успел. Мучительно припоминая навигацию, я решил обогнуть их левым бортом – прижимаясь к берегу, подальше от предполагаемых камней, поближе к мели.
— По какому борту оставишь буек? – спросил Колин.
— Буек красного цвета, огибаю левым бортом, — ответил я.
— Это не навигационный буй.
— А! – и я развернул яхту к центру канала.

Внутри оказалось, что места для швартовки совсем немного. Причалы были оборудованы только вдоль двух коротких сторон прямоугольника гавани, немного свободного места было на дальней от входа стороне. Я указал на свободное место Колину, и он кивнул. Появился местный harbor master и, размахивая руками, стал звать нас пришвартоваться к свободному кончику ближнего причала, так что наша яхта оказалась бы практически во входном канале. Я спросил у Колина, и он сказал мне швартоваться, где собирались. Выйдя в центр гавани, я собрался развернуться на месте, используя эффект пропеллера. Однако Колин велел развернуться на заднем ходу, не переключая реверс. И действительно, радиус поворота по часовой стрелке оказался очень маленьким.
— Анкор даун, — скомандовал я, когда яхта подошла на достаточное расстояние к причалу. Я правил ближе к уже пришвартованной яхте, но переместившийся сюда harbor master крикнул, что надо оставить место еще для одной яхты. Пришлось дать ход вперед, чтобы немного отойти в сторону, а затем опять на заднем, подойти уже к новому месту. Однако, яхта остановилась метрах в трех от берега.

— Изи анкор, изи, изи – кричал я Эмме, но яхта не трогалась с места. В конце концов, Саймон побежал на помощь своей супруге. Пока я смотрел за ними, яхта стронулась, и начала приближаться к причалу. Об этом меня уведомил Колин, резко переключив реверс, вырывая ручку управления из моих рук: до столкновения нашей кормы с причалом оставалось несколько сантиметров, а кранец на нее я забыл повесить. Тем временем, Софья подала конец на берег, где его закрепили, Затем то же сделал вернувшийся на свое место Саймон. Якорная цепь была натянута, мотор заглушен – швартовка благополучно завершилась.

Паламут в переводе на русский – морской окунь. Это маленькая глухая рыбацкая деревушка. Рядом, у подножия конусообразной горы располагался отель с небольшим пляжем, а у гавани – ресторанчик. На набережной стояла тракторная телега с местным крестьянином. Парочка пожилых голландцев покупали у него фрукты. Я тоже решил пополнить свои запасы. Ткнув в яблоки, я спросил: “Уот’с прайс?” Крестьянин, познания которого в английском были еще меньше моего, показал один палец, очевидно означавший одну лиру, и что-то сказал. Потом я спросил цену персиков – крестьянин опять показал палец, а затем изобразил, как ребром ладони он рубит другую ладонь. Смысла последнего жеста я не понял, цена показалась мне демпинговой. Я ткнул в яблоки и сказал: “Уан килограмм”, показывая пальцем, что килограмм мне нужен только один. Крестьянин понял и взвесил килограмм яблок. Затем, после такого же изъяснения на пальцах, килограмм персиков – четыре штуки. Я дал ему две лиры, полагая, что расплатился, но крестьянин начал требовать что-то еще. На помощь ему пришла немолодая, худая женщина в длинном пестром платье, чем-то похожая на цыганку, наверное, его жена. Она тоже стала показывать жестом отрубание ладони. Видя, что я не понимаю, за что тут у них руки отрубают, она попросила показать мелочь, которую я зажал в кулаке, и взяла пятьдесят местных центов. Теперь расчет был закончен – персики, как оказалось, стоили свою обычную цену – полторы лиры за килограмм.

На яхте Колин устроил мне debrief, “разбор полетов”. Он поинтересовался моими впечатлениями, уверенно ли я себя чувствовал. Я отвечал, что на корабле должен быть только один командир, имея в виду неподчинение Саймона, а в целом я уверен в себе. Тогда он рассказал о моих ошибках, особое внимание обратил на инцидент с буйками, и на необходимость большего контроля экипажа: “More control”.

На ужин ел «ламбд-касорол» — что-то вроде поджарки или гуляша с овощами. Перед ужином, чтобы объяснить, что это такое, мне сделали небольшую экскурсию на кухню, показали большую деревенскую печь, в которой готовятся блюда.

После ужина, когда окончательно стемнело, я направился на пляж рядом с отелем. Впервые за шесть лет, с тех пор как отдыхал полудиким образом в палаточном лагере между Новороссийском и Анапой, я очутился на ночном берегу не испорченном иллюминацией. К тому же кроме холодных камней здесь были еще лежаки. Можно было лежать, наслаждаясь серебристой дорожкой от полной луны, слушать плеск волн в темноте. Единственное чего не хватало – бездонного звездного неба: блеск звезд заглушала яркая луна. Когда я вернулся не яхту, сходня была убрана, и мне пришлось совершать прыжок через полосу воды на корму. Надеюсь, что грохот, произведенный моим приземлением, никого не разбудил, да простят меня остальные члены нашего экипажа, если это не так.

Продолжение
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть I
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть II
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть III
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть IV
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть V
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть VI
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть VII
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть VIII
Дикарем в Турцию, или как я не стал шкипером. Часть IX

Комментарий автора:
…Полчаса можно провести с пользой и удовольствием, и я присоединился к Саймону и Эмме, купавшихся в изумрудных водах бухты. Поверхность воды была гладкая, и только изредка ее морщинил шквалик, прорывавшийся над низким перешейком. Я попросил у Саймона его маску, однако, кроме нашей якорной цепи, лежавшей большим полукругом, ничего примечательного на дне я не обнаружил…