Николай Рубцов

Часть I. Песья Деньга

…и звенел непостижимой вертикалью Входоиерусалимский храм, отстраняясь барочной роскошью убранства от земных забот и
печалей, и полоскали бабы белье в реке, и лаяли собаки, и гремела музыка в «Балагане», и город обволакивал их ленивым
пространством уездной глубинки…

Скорый воркутинский поезд отбивал свои металлические ритмы, а я курил в тамбуре, тупо уставившись в черный прямоугольник
окна и вдыхая миазмы переполненного окурками жестяного корыта-пепельницы, коим снабжены все «нерабочие» тамбуры наших
поездов. Митька обустраивался в купе и ждал меня к чаю. Я не видел его больше десяти лет, которые он прожил в Израиле,
окончил там школу, отслужил 3 года в армии и поступил в один из местных Университетов. До начала занятий надумал приехать в
отпуск на родину и вот теперь мы с ним отправлялись на вологодскую землю.
Я особо не задумывался, куда мы с ним поедем. Щуриться на евроремонт московских особняков, ресторанов и бутиков, да шастать
по музеям и выставкам столицы дело не хитрое, а вот что изменилось в стране, а не в столице, за годы разгула лавочников и
олигархов нужно, конечно, смотреть на окраинах державы. Куда может повезти сына отец ? Конечно, туда, что любит и знает
(что, впрочем, одно и то же). Поэтому я предложил ему такой маршрут: Москва – Котлас — В. Устюг – Нюксеница – Тотьма –
Ферапонтово – Кириллов – Вологда — Москва.
Впрочем, ему было всё равно, но я рисковал: что из него выросло — я не знал, а это такие места, какие не в каждой душе
(будь ты хоть трижды русским) отзовутся «музыкой сфер», как говаривал Венечка Ерофеев. Но выбора особого не было. Можно
было, конечно, поехать на Чудское озеро к моим старым знакомым, ставить по 100 м сетей, вытаскивать по 3 ведра рыбы,
собирать грибы-ягоды, потом всё это «кушать» с водкой и за разговорами. Но мне всё-таки хотелось остаться с ним наедине и в
пути одновременно, потому что путь и одиночество – это единственное, что примеряет тебя с действительностью в России.

До В.Устюга из Москвы к одному из поездов цепляют беспересадочный вагон, но расписание составлено так, что уходит
он в час дня и во столько же приходит на следующий день в Устюг, разбивая, тем самым, два дня пополам, что совсем неудобно.
Поэтому я взял билеты на скорый ночной воркутинский поезд до Котласа: 60 км до места как-нибудь доберемся.
И мы поехали.
У меня было какое-то странное чувство: с одной стороны, взрослый сын, которого я давно не видел и которому я, вроде
бы, должен что-то показать, рассказать и объяснить. Но что? Рассказывать, как новгородцы столетиями бились с
Владимиро-Суздальским княжеством (а потом столько же с москалями) за эти земли, богатые пушниной, рыбой и соляными
промыслами ? Прослеживать влияние декоративных форм московского барокко в архитектуре устюжских культовых сооружений
XVII-XVIII веков ? Или разбирать изощрённое барочное убранство Троице-Гледенского иконостаса ? Нет, конечно, и резные
устюжские многоярусные иконостасы, золоченные по левкасу, и уникальные образцы «тотемского барокко», и фрески Дионисия в
Ферапонтове нужно смотреть в обязательном порядке. Это то, что составляет собственно культурный слой истории русского народа
и не видеть этого «живьём», называя себя русским, пристало лишь маргиналам без родства.
Но русский Север – это не только героическое прошлое, самобытная культура и величие архитектурных форм. Русский
Север – это особая среда обитания, это погружение в некое не суетное пространство тишины и покоя северных земель,
неторопливого течения местной жизни, протяжного говора и таких же рек и заливных лугов. Это величавая сдержанность
белеющих храмов и монастырей, стягивающих перспективу в энергетические точки, как бы не давая развалиться вечно хмельному
пространству, где всё не считано, не меряно, в избытке — и никому не принадлежит…
Как ЭТО донести до сына ? Ибо доносим мы только то, что прожили и пережили сами: всё остальное — от лукавого…
Мне хотелось, чтобы он был просто рядом со мной. Чтобы мы покрывали километры не с путеводителем по памятным
местам, а просто жили той жизнью, какую застанем волею судьбы и просто плывя по её течению.
Но подойдёт ли этот ритм молодому парню, я не знал и поэтому решил пустить всё на самотёк, с извечным русским
рефреном — там видно будет….

Рано утром поезд остановился в Коноше и я увидел, что мы перешли некую черту, отделяющую Россию от Московии: вдоль поезда
метались бабки в ситцевых халатах и тапочках на босу ногу, предлагая картошку, огурцы, пирожки, кефир, пиво, малину,
чернику, морошку – как в старые добрые времена. Ничего не изменилось за 30 лет, что я знаю эти места: всё тот же парад
кастрюль, прикрытых тряпицей, корзин, ведер и кульков из газет с ягодами. И только чуть в отдалении, на запасных путях,
инородным телом стояли какие-то грузовые вагоны с надписью по бортам «Северстальтранс». Этот «транс» особенно радовал глаз
на фоне бабулек с кастрюлями.
И тогда я понял, что путешествие началось.
Митю я не стал будить, только купил ему кулёк морошки: пусть тестирует вкус незнакомый ягоды на завтрак. Остаток пути он
глазел в окно, оценивая наши унылые «лунные» пейзажи, а я пил пиво, курил и… ни о чём не думал.
Подъезжая к Котласу, подошёл к проводнице с просьбой высадить нас в Ядрихе, потому что знал, что до Устюга лучше ловить
машину из неё, не переезжая мост через Северную Двину и с удивлением услышал, что поезд там не останавливается.
— Вам нужно было ехать на лабытнанговском поезде, тот останавливается, а мы нет, – сказала проводница. Потом помолчала и
неожиданно добавила, — Вообще-то, он обычно притормаживает в Ядрихе. Если хотите, я открою вам дверь, так что будьте готовы.
Я помчался собираться и, подъезжая к Ядрихе, мы уже были в рабочем тамбуре. Но нам не повезло. Поезд слегка притормозил и
стал снова набирать скорость, так что дверь осталась запертой и мы благополучно прибыли в Котлас.

Нужно сказать, что в этих местах, какая-то запутанная система авто- и ж.д. вокзалов. Поезда прибывают в одно место, все
автобусы отходят от другого ж.д. вокзала, а частники-бомбилы дежурят везде и предлагают тебе совершать марш-броски куда
пожелаешь. Закрадывается подозрение, что эта система для них и придумана. Впрочем, я давно отучил себя думать, попадая в
русскую глубинку: есть язык, можно спросить, чем я по сто раз на дню успешно и занимался с переменным успехом. Поэтому выйдя
из поезда, я сразу сговорился с местным извозчиком за 20 руб. доехать до «Южного», куда через 10 минут мы благополучно и
прибыли. Там был выбор: ждать автобуса 2 часа (50 руб. на двоих) или ехать на частнике за 100 (сначала запросил 200,
коммерсант). Был уже 4-й час дня и времени было жалко, поэтому втиснувшись в раздолбанные Жигули вшестером (с семейной парой
на заднем сиденье, у которых на коленях сидело по ребёнку), водила домчал нас до Устюга, причём, въехав в город и узнав,
что нам нужно к парадному подъезду гостиницы «Сухона», запросил ещё 10 рублей. Бизнесмен…
В гостинице мест ожидаемо не было, но я оберёгся и забронировал номер на двое суток из Москвы по телефону, благо в Рунете
можно найти какие угодно телефоны.

У стойки маялся какой-то мужик, выясняя, где же в городе можно переночевать. Администраторша советовала попытать счастья
где-то в обители Деда Мороза и, потупив очи, оговаривала, что там, правда, дороговато. Я знал, что это «дороговато» тянет
где-то в районе 100 зеленых в сутки и искренне посочувствовал мужику.
Правда, и наш двухместный номер с умывальником (естественно, только с холодной водой) и желтыми пятнами на обоях стоил 366
рублей/сутки. Я за такие деньги в Турции имел евротуалет с душем, не говоря уж о завтраке, но здесь всё-таки не какая-то там
Турция, а Великая держава…
Но самый прикол был в том, что туалет и душ были на первом этаже, сбоку от Reception и стоили 2 руб. и 5 руб./заход,
соответственно. Поэтому я сразу предупредил Митю, чтобы он не вздумал отравиться, а то бегать ему по этажам вверх-вниз, не
перебегать, да ещё нарваться на очередь в час-пик.
Забегая вперёд, скажу, что туалетная проблема в России несёт на себе какие-то гипертрофированные черты советского
постмодернизма, но утешения в этом мало, потому что искусствоведческая терминология и благополучие органов выделения, вещи,
несомненно, не совместные…

В «Сухоне» был ещё один штрих, который поразил моего неподготовленного к российским реалиям отпрыска. Весь холл первого
этажа, включая кафе, стойку администрации и мраморную лестницу наверх сиял чистотой и евроотделкой, но как только вы
вступали на второй этаж — всё разом заканчивалось, как перевязь со шпагой на груди и спине незабвенного мушкетёра Портоса.
Ну, да это бытовые мелочи.
Сбегав в душ по очереди за 5 р. каждый, мы приготовили в номере кофе (без кипятильника ты обречён), нарезали остатки
московской запеченной в духовке свинины, зажевали кофе «Мишкой косолапым» и отправились на прогулку.
Гулять по провинциальным городам – это особое искусство и удовольствие. С наскоку, гоняясь по «памятным местам» и планово
штурмуя архитектурные шедевры, никогда и ничего не поймёшь. Я убеждён: контекст, детали и мизансцена – главное. Этому нужно
учиться и это нужно любить. Это как наблюдать за полётом пчелы или нюхачеством своей собаки на прогулке. Здесь ведь люди
живут своей жизнью, которая, для начала, к твоей собственной никакого отношения не имеет. И этим — интересна. Вот идёт
молодая пара. Женщина с коляской, но на высоченных каблуках (?) выворачивает ноги. Мужчина рядом в элегантных брюках, в
расстегнутой белоснежной рубашке и… в белых кроссовках. Они прогуливаются. С удивлением замечаю, что и Митька это тоже
ВИДИТ (и даже обращает моё внимание на это). Молодец. Вот две бабульки, стоя на противоположных сторонах улицы, о чём-то
оживлённо перекрикиваются, но почему-то никто не переходит дорогу навстречу друг другу, хотя улица пустынна и машин нет в
помине. Спускаемся к реке. Понтонная квадратная платформа, на которой десяток женщин, подогнув полы юбок и платьев, полощут
бельё. У ног каждой из них стоит большая плетеная бельевая корзина из липового луба. А на горизонте – далёкие контуры
Троице-Гледенского монастыря. И широкая пойма реки. Чувствую, как суживается глазной зрачок, словно диафрагма фотоаппарата.
Вот прямо к понтону подъезжают красные Жигули, из которых выходят женщина и мужчина. Мужик вытаскивает из багажника такую
же корзину, полную белья и женщина отправляется на понтон заниматься полосканием, а он закуривает, спускается к реке,
некоторое время смотрит вдаль, потом набирает ведро воды и начинает мыть машину. Здесь же, где и полощут бельё, причём
машина стоит ВЫШЕ понтона по течению реки !!! А на заднем плане, куда клонится солнце, два профиля церквей Дымковой Слободы
— Дмитрия Селунского и Сергия Радонежского!

Мы сидим с Митькой на камне и я только шепчу: «Смотри, Митя, смотри. Только не пялься, не фотографируй, здесь люди
обидчивы. Это не зоопарк, хотя и экзотики для тебя — выше крыши. Это реальная жизнь людей в стране XXI века: с
компутерами, стиральными машинами и мобильными телефонами. С навязчивой рекламой женских прокладок с крылышками и шампуней с
липосомами от лаборатории Garnier Paris. Сплошная каша столичной жизни, европейских столиц и вот этого быта. Смотри, Митя,
смотри и запоминай. Потом, когда будешь думать о высоком, поверяй свою индивидуальность этими бабами с подотканными юбками:
здорово помогает….»
Пошли обратно. Вечерело. Солнце падало за Дымкову Слободу на противоположном берегу Сухоны, освещая Соборное дворище
Устюга мягким закатным светом. Тишина. Купающиеся дети вместе с собакой на отмели чуть ли не посередине реки. Одинокая
парочка у воды. Сели на лавку на высоком берегу, взяли холодного пива и просидели… 2 часа. С удивлением замечаю, что мой
«израильтянин» никуда не рвётся, а получает явное удовольствие от «посиделок» и разговоров.
Хороший знак. Больше всего боялся, что потребность трясти мудями на дискотеках и его затронула.
Бросаю «пробный шар»:
— Был такой замечательный поэт, Николай Рубцов. Родом из-под Тотьмы, кстати. Вот послушай: «Зелёный дуб, глубокая
вода/Спокойные кругом ложатся тени/И тихо так, как будто никогда/Уже не будет в жизни потрясений./ И всей душой, которую не
жаль/Всю потопить в таинственном и милом/Овладевает светлая печаль/Как лунный свет овладевает миром…»
А дальше – Бродский, Пастернак.. И вдруг слышу: «Гул затих, я вышел на подмостки…». Ай, да Митя, ай, да сукин сын… И мы
продолжаем наперегонки, выхватывая друг у друга гениальные строфы поэта. Занятно. Мой сын не матом ругается, а читает
наизусть Пастернака…
Ну, что ж, на берегу Сухоны, в лучах заходящего солнца, я понял, что могу быть самим собой, без наставнических одеяний, ибо
людей роднят не только хромосомы….
Идём спать. Завтра – Гледен.

Утром проснулся рано. Солнце уже вкрадывалось в гостиничный номер, освещая разбросанные везде шмотки, желтые пятна на обоях
и спящее Митькино лицо. Отчего так всегда приятно смотреть на спящих детей, женщин и собак ? На их безмятежность и
праведность бытия в объятиях Морфея ?
Долго лежал и думал, прикидывая планы на предстоящий день. Раньше на ту сторону Сухоны ходил только паром. Теперь, правда,
возвели мост и можно доехать на автобусе, но этого как раз и не хотелось. Будем искать переправу через реку. А вот вечером,
в Дымкову Слободу, можно и через мост перебраться. Разбудил Митьку и мы стали собираться.
У администраторши попытался узнать, что и когда ходит по воде и получил заверения, что в 10.00 отходит катер от пристани
именно туда, куда нам и нужно. Всё получилось, как обычно: во-первых, пристани, как таковой, в Устюге не существует, а
во-вторых, в 10.00 катер приходит в Устюг с той стороны реки, но отправляется обратно только в 14.00. Но последнее, что
умирает, это вера в полученную информацию (особенно о расписании движения и деньгах), поэтому мы не спеша пошли на берег
Сухоны. Как я уже говорил, пристани мы не обнаружили, хотя честно прошли вдоль берега с километр ниже по течению и обратно —
от Соборного комплекса до каких-то ржавых конструкций вперемежку с разбитыми бетонными блоками. Честно говоря, никакого
раздражения я не испытывал: утренний пейзаж с солнцем и покоем заполняли пространство вокруг, а что там, где и куда – как-то
уже теряло свою актуальность. Митька носился по берегу, высматривал обещанную пристань и всё, что двигалось по реке. Где-то
через полчаса показался белый теплоход и мы с интересом стали гадать, куда он пристанет. Пристал он оригинально: ткнулся
носом в берег рядом с внушительной кучей песка на нём, матрос сбросил трап прямо на эту кучу и народ стал сходить гуськом по
одному на берег. Должен признаться, что зрелище было достойно начала ХХI века. Тут-то мы и выяснили, что раньше 14.00 нам на
тот берег никак не попасть.

Но я уже «завелся»: в Гледен мы попадём только по воде. Значит, будем искать переправу. Метрах в
300-х ниже по течению просматривался катерок на берегу и мы направились к нему. Два мужика возились на борту катера и на мой
вопрос, как попасть на ту сторону, один из них, почему-то подумав с минуту, сказал:
— Садись, скоро поедем…
И мы поехали. Но плыли мы не долго: минут пять, ровно до середины реки. Всё это время мы сидели на корме, на теплом кожухе
громыхающего дизеля, а судовладельцы в рубке о чём-то совещались. Совещание закончилось, один из них подошел ко мне и
неожиданно спросил:
— Не будете против, если мы заскочим в магазин ? А потом вас на тот берег перекинем.
Я опешил, потому что ничего не понял, но, конечно, согласился. А дальше корабль развернулся и пошёл обратно к берегу, на
высоком берегу которого виднелось какое-то строение. Зачалились и я, оставив Митьку на катере, пошёл с мужиком в магазин. В
магазине он взял чекушку водки и два пива, я добавил ему на пиво, взял две бутылки сам и мы вернулись на катер, который
сразу дал задний ход и отчалил. Дальше картина была такая: мы на корме пьём пиво, а судовладельцы в рубке — водку, запивая
пивом. Так мы благополучно доплыли и уткнулись в песчаный берег Сухоны, простились с мужиками и зашагали к монастырю,
видневшемуся в полуторе километров от берега.

Нам ещё много предстояло пройти и пережить, но этот путь – одно из сильнейших чувственных ощущений за эту поездку. На
выходе из деревни стоял 2-х этажный жилой барак, опоясанный сараями и поленицами дров, а перед ним – ржавые и покосившиеся
круговые карусели. На них сидела светловолосая девочка лет пяти с маленьким букетиком пижмы в руке и смотрела на нас. Вокруг
не было ни души. Повеяло сюрреализмом. Этот букетик пижмы в руках одинокой девочки долго потом не давал мне покоя и всплывал
в сознании, как экзистенциальная иллюстрация заброшенности в этот мир маленького человечка…
Дальше дорога вилась сквозь скошенное поле с одинокой коровой, лежащей в отдалении, а мы шли и шли к белокаменной громаде
Троицкого собора. Ну, что ещё оставалось желать, если дорога вела к Храму, солнце бушевало над головой, а ты был беспечен,
ничем не отягощен и шептал строки Пастернака: «Луга мутило жаром лиловатым/В лесах струился кафедральный мрак/Что оставалось
в мире целовать им?/Он весь мир был их, как воск на пальцах мяк» ? Всё же, права была Марина Цветаева, закатив такой
изумительный поджопник великороссам, державникам и прочей мути: «В сём христианнейшем из миров, все поэты – жиды…». С
Митькой этим соображением не стал делиться: пусть вытаптывает землю «христианнейших из миров» без лишних ассоциаций.
Зашли в Храм. Сумрак, каменные плиты и прохлада. Пожилая женщина продаёт билеты. С трудом открыли тяжеленную дверь и мы – в
Троицком Соборе. Голоса. В храме пять человек. Экскурсовод, в виде бородатого и спитого мужика рассказывает двум женщинам,
мужчине и ребёнку историю создания иконостаса, технику золочения и т.п. Ребёнок бегает по храму с куклой в руках. Митька
тратит фотопленку. Охранник (!?) в чёрной форме молча за всем наблюдает (дожили, православные, и до охранника в храме…).
Взрослые крутят головами: приобщаются к высокому. А я приглядываюсь и прислушиваюсь к экскурсоводу: он здесь для меня самый
интересный. Колорит просто зашкаливает: высокий профессионализм текста и откровенно похмельный образ. Говорит без запинки,
умно, интересно, очень хорошим литературным языком описывает великолепие и мастерство исполнения скульптурных композиций
иконостаса, особенно фигур четырёх евангелистов на Царских вратах, гроздья винограда, гирлянды из цветов и листьев,
замысловатые рамы и картуши из раковин и завитков, саму технику золочения резьбы. Провинциально упоминает своё высшее
образование (в провинции этим всегда гордились). Но «видок» ещё тот… Решаю пригласить его на пиво, когда всё закончится и
поговорить. Но, не тут-то было. На моё предложение «посидеть, попить пивка», когда я выловил его уже на улице, он откровенно
заявляет, что «завязал» давно и предложение отклоняет. Мне потом объяснили «умные» люди: «Нашёл, что предложить. Ты бы ему
ещё компоту предложил… Тут ведь серьёзная доза нужна, а не пиво».

Ну, на нет и суда нет. Побрели с Митькой через всю деревню Морозовицу к автобусной остановке, которая находилась на
противоположной стороне деревни. Шли, кстати, долго, больше километра. Остановка стояла на заасфальтированном круге напротив
магазина. Дальше всё шло по накатанной колее. Когда придёт автобус спросить было не у кого. Округа была пуста. И вообще,
деревня была какая-то вымершая. Только поля с картошкой и с капустой. Продавщица в магазине почему-то тоже не знала. Что
было странно. Зато было холодное пиво. Что уже не было странно. А за магазином стояла, невесть как сохранившаяся сосновая
роща. Деревьев вокруг не было и в помине. А вот сосновая роща за магазином была. Правда, загаженная какими-то отходами
производства, ящиками и дровами. На этих дровах мы со всеми удобствами и пивом расположились. И только начали задушевную
беседу, как, откуда не возьмись, объявился мужик и тоже с пивом. Примостился на чурбаке, ну, и конечно, начались расспросы:
откуда мы родом, да что здесь делаем, да про свою жену-корову, что запала на магазин…. Я всегда поражался своим друзьям,
которым подобные уличные знакомства воспринимались с интересом. Мне эта бытовая проза всегда только мешала. Наверное, люди
с удовольствием погружаются в суетность чужих судеб, сравнивая со своей, такой же суетной. Иначе я никак не могу объяснить,
что в этой тупости расспросов может представлять интерес: всегда одно и то же, занудно и глупо.

Неожиданно послышался шум двигателя, тут же из-за угла магазина выскочила толстая «жена-корова» и мы поняли, что подошёл
автобус. Минут через 20 мы уже были в номере гостиницы. Я решил устроить себе сиесту и, утомленный солнцем и пивом,
завалился спать, а неугомонный Митька помчался осматривать Соборное дворище Устюга, с очередным золоченым иконостасом и
баскетбольной площадкой (!?) на территории памятника федерального значения. Часа через два он меня разбудил. Уже начинало
вечереть и мы решили поехать в Дымково, проводить солнце и полюбоваться видом на Устюг с правого берега Сухоны.
Тратить время на выяснение маршрутов движения ленивого и непонятного автобусного сообщения не было никакого желания,
поэтому выйдя из гостиницы, сразу поймали частника и он за 20 рублей быстро домчал нас до Дымковского прихода. Мне всегда
нравился этот церковный ансамбль. Четверть века назад я много времени проводил у его стен на берегу реки, купаясь и
всматриваясь в панораму Великого Устюга. Но на этот раз что-то «не срослось» в душе. Вроде бы то же самое богатство силуэтов
и живописность летней церкви Дмитрия Селунского (покровителя Дмитрия Донского, кстати) с шатровой колокольней и зимней
церкви Сергия Радонежского с её ярусным завершением центрального объёма… Но, то ли куда-то подевавшиеся вековые липы,
обнажившие разрушенную каменную ограду с остатками угловых башенок и ворот, обращенными к реке, то ли общее запустение, но
выкурив сигарету, сидя на обломках ограды, захотелось вернуться в Устюг. К тому же начинало темнеть. И мы не спеша побрели к
дороге и к мосту через реку. Дорога оказалась совершенно пустынной и я уже подумал, что придётся добираться до гостиницы
пешком, как неожиданно показался «рафик», правда, ехавший в противоположную сторону. Промчавшись мимо нас он неожиданно
резко затормозил, развернулся и остановился возле нас. Дверь открылась, на нас громыхнула музыка вперемешку с женским
повизгиванием и высунувшийся молодой парень спросил: «Куда надо? – «До гостиницы» — «Сколько?» — «Пятьдесят» — «Садись !».
Мы взгромоздились в салон и поехали. Громыхала попса, девицы смеялись, пацаны что-то выкрикивали, и мы ехали. Около «Сухоны»
рафик остановился, я протянул водителю заготовленные пятьдесят рублей и тут услышал: «Стольничек нужен» — «Как сто ? Я же на
пятьдесят вот с ним договорился», — и я указал на его соседа по кабине. И тут водила сходу, с жутким матом набросился на
бедного парня, понося его за то, что тот постоянно лезет не в свои дела и всегда всё портит… Дожидаться развязки я не стал,
мы выпрыгнули из машины и пошли в гостиницу.

Проснулся, как всегда, рано. Умылся, побрился, сварил кофе. Сегодня нужно было сниматься на Нюксеницу-Тотьму. Рейсовый
автобус уходил в 7 утра, а дальше вроде бы и не было никакого движения в нужном направлении. Да, гори ясным огнём все эти
расписания ! Во мне уже просыпался, шевелился и нашёптывал змий-искусситель: «Какие расписания, парень ? Ты так до сих пор и
не понял, что все эти «успел-опоздал» и есть тропа войны, а не мира. Успеть и успех – одного корня. Ещё не накушался ?
Посмотри, какой мир вокруг: солнечный, теплый, зелёный. Мягкий, как воск – придай ему форму своих желаний и растворись в
нём, хотя бы на время. Никто ведь не навязывает тебе неотвратимо бегущее время ?. Тебе просто внушили властители дум, что
«свобода – это осознанная необходимость» ? Тебя обманули. Потому что это рабская формула: только осознай ту или иную
необходимость и будешь свободен… Неужели ? А разве не учил Он, взошедши на гору: «…не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо
завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы…»
Митька спал. В гостинице было тихо. И я погрузился в сон. Проснулись мы уже около 9 часов, выпили кофе, не спеша собрались
и поехали на автостанцию. Там подтвердилось, что автобусов на Тотьму не будет, но автостоп-то никто не отменял и нам
оставалось выяснить, как добраться до моста через Сухону, а уж там ловить попутку. У крыльца автостанции, в рядок сидели и
курили мужики с не поддельным интересом на лицах к нашим персонам с рюкзаками. На мой вопрос, как добраться до моста, сразу
предложили подвезти за 50 рублей. Объяснил им, что по утрам мы разминаем икроножные мышцы и ходим пешком, на что в ответ
услышал от одного продвинутого, что нынче за информацию нужно платить и за 10 рублей он с удовольствием покажет дорогу. И
это была не шутка. Пришла в Россию-таки схема стран третьего мира: нищее население разводит «богатых» туристов на бабки,
снимая навар со всего, чем Бог наделил окрестности: морей, водопадов, замков, пирамид или вот с такой
Позгалевско-Лужковской придумки родины Деда Мороза. Весело. Но тут проходящая мимо женщина, слышавшая наш разговор, указала
на отправляющийся местный автобус и сказала, что он довезёт как раз до моста. Мы вскочили в автобус и через 10 минут были на
месте.

На выезде из города у моста стоял пост ГАИ. Солнце уже вовсю припекало, вдоль поста туда-сюда прохаживался гаишник. Я на
время даже забыл про машины: настолько он был хорош в своей роли хозяина трассы. Толстый, с большим животом и надвинутым на
лоб козырьком фуражки, из-за чего ему приходилось надменно откидывать голову назад, он медленно и величаво прохаживался,
помахивая полосатым жезлом. Машин было мало, и он всё чаще посматривал в нашу сторону, выражая какое-то скрытое
недовольство. Наконец он что-то решил и медленным шагом направился в нашу сторону. Подойдя, указал своей палкой на рюкзаки и
тихо, сквозь зубы, выдавил: «Мешки уберите…». Сколько же отрешённого презрения было в этих двух словах ! И откуда что
берётся в людях ? Поскольку машины из города почему-то по-прежнему не шли, а сидеть, потеть и лицезреть этого придурка
надоело, мы набросили на плечи рюкзачки и пошли через мост пешком. Перейдя мост, поймали «Москвич», который за 20 руб. довёз
нас до перекрёстка Тотьма – Кичменский Городок, на котором мы застряли уже часа на два.
Это только для не посвященных часовые ожидания на обочинах России – потеря времени, скука и нервное ожидание редких, раз в
10-15 минут, проносящихся мимо машин. А я всегда это любил. Эти жаркие полдни или закатную прохладу, эту оглушительную
тишину ожидания, эту подвешенность между небом и землёй, когда не знаешь, когда, на чём и куда тебя повезут в следующую
минуту, а тебе, при этом, на все это наплевать: ты смотришься в непритязательный окрестный пейзаж с неизменными полем и
лесом, травой, деревьями, жужжащими насекомыми, порхающими капустницами, летающими птицами – и понимаешь, что над всем
этим, как и над тобой, одинаково опрокинуто безоблачное небо, уравнивая тебя с окружающей явленностью, которая не отягощена
злом, враньём и временем: «потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают
и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все — суета!»…

Наконец-то нам повезло. Белый «Audi 100» выпуска 80-х годов притормозил, водитель кивнул и мы помчались. А теперь включите
воображение. Пустынная дорога, скорость около 130 км/час, проносятся мимо лесные вологодские пейзажи, я сижу на заднем
сиденье и в уши мне все 148 км пути до Нюксеницы гремит без перерыва русская попса. За всю дорогу запомнились только две
картинки. Где-то посередине пути заметил у деревьев, чуть в стороне от трассы, старенькую «Volvo», на капоте которой на
газетке была разложена снедь и бутылка водки, которую два мужика кушали по жаре, да мост через Сухону, в конце которого
стояла облезлая будка с надписью «Служба содержания моста». Эта надпись очень развеселила Митюху, который сразу окрестил
этот мост «Бруклинским».
Пытка музоном продолжалась около полутора часов, поэтому въехав в Нюксеницу, я вывалился из машины, расплатился с водителем
и пришел в себя только после нескольких глотков пива. Холодного. Да здравствует капитализм в России !
Нужно было решать, что делать дальше, но окружающая действительность навевала такое уныние, что оставаться здесь совсем не
хотелось. Нет ничего тоскливее советских райцентров или поселков «городского типа». Достижения советской власти нужно
смотреть именно в этих местах. Кто их видел, тот меня поймет. Поэтому сразу пошли на автостанцию, взяли билеты до Тотьмы и в
ожидании автобуса созерцали на противоположной стороне дороги крутой обрыв с покосившимся деревянным «Складом №5» и
неизменно голую по пояс братву, подкатившую на раздолбанном «Москвиче» с колесными колпаками «BMW», купившую пиво в
станционном буфете и мирно уехавшую.

Тотьма вносит в твою душу совершенно особое умиротворение.
Удивительный город, стоящий в стороне от туристских маршрутов и сохранивший многое из «устоев» неторопливого быта русской
провинции. Конечно, сменяющие друг друга «измы» даром не проходят и накладывают совершенно несуразные аппликации на жизнь
города, но без этого, уж никак… Обидно другое: ведь в Европе средневековые города так органично вписываются в современную
жизнь, что диву даёшься, а у нас всё в раскоряку: лучезарный декор «тотемского барокко» стоит рядом с бетонной коробкой
облезлой советской гостиницы, провонявшей ржавой водой из кранов и тут же современный «капиталистический» магазин с полным
набором импортных продуктов. И всё это никак не связано между собой: перешагиваешь через эпохи, как через лужи прыгаешь…
В российских пространствах вообще ничего не доведено «до ума» и предстоит перед тобой некими отходами былого и
полуфабрикатами настоящего. О будущем умолчим. Ибо у народа, привыкшего к унижению, хамству и грязи, будущее сводится к
постоянным ожиданиям зарплаты, пенсии, жилья, воды, тепла – словом, к вечному выживанию на фоне экспериментов начальства,
традиционно к этому народу имеющему косвенное отношение. Такая своеобразная «внутренняя колонизация» по терминологии В.
Ключевского. Наверное, только этим мы и интересны…
Но вернемся к Тотьме, в которой на одну нитку нанизаны бусы провинциальной несуразицы и какого-то цельного образа древнего
северного города. Светлоликие дети плещутся в речке, собаки бегают за кошками, бабы полощут белье и орут на собак, старушки
бредут в церковь, мужики курят на лавках в задумчивости, коротко стриженые молодцы, голые по пояс и в тренировочных штанах
фланируют по улицам, а в кафе в овраге («Яма» по-местному) гремит музон «я беременна, я беременна, но это временно, это
временно»…
А вокруг – Тотьма.

Сошли с автобуса и побрели в центр. Митька ошалело вышагивал по деревянным тротуарам (где такое увидишь..) и обратил
внимание, что они проложены ниже уровня дороги и, следовательно, вся вода и грязь будет стекать на них с дорожного полотна…
Объяснил ему, что это, должно быть, задумка местных градоначальников, чтобы удивлять приезжих туристов.
Гостиница советских времен оказалась напротив ажурных апсид самой красивой тотемской церкви Входа в Иерусалим и
представляла собой двухэтажное строение с облезлой побелкой и с беспорядочно наваленной около входа кучей колотых дров.
Вошли. Поздоровались. И началось представление…
Служительница сразу предложила нам номер-люкс за… 1000 рублей. На мой вопрос, откуда здесь взялись такие европейские цены,
она что-то неопределенно пробормотала и предложила «улучшенный» номер за 294 рубля (так и сказала: «улучшенный») с диваном,
который можно разложить для сна. Думать и осматривать не «улучшенные» номера было лень, я соглашаюсь и мы начинаем заполнять
квитки (в двух экземплярах). Через 5 минут молчаливого сличения данных паспорта с нашими каракулями на квитанциях дежурная
подала голос:
— Вас ведь двое, значит, за второе место нужно заплатить ещё 235 рублей. А бельё я вам принесу.
Нет, в России нужно самому почувствовать этот нескончаемый алогизм быта, и воспринимать его, как некое наваждение, которое
когда-то закончится: иначе нельзя — голову нужно беречь по мере возможностей.
Отдаю деньги и мы поселяемся. Узкий номер с втиснутым старым диваном, в душевой нестерпимо несёт ржавой водой (о горячей не
может быть и речи), туалетный бачок на 2-х метровой высоте с грязной болтающейся капроновой верёвкой для спуска воды и
собачий холод. Нормально, Григорий ? Отлично Константин…
Бросаем вещи, принимаем холодный душ и выходим в город. Время – к вечеру и поскольку мы с 9 утра ничего не ели,
ограничиваясь пивными калориями, то я, проявляя отцовскую заботу, категорически заявляю, что ужинать мы будем только в самом
лучшем ресторане Тотьмы и никак иначе. Чадо, по-моему, выражает тайное удовлетворение и мы отправляемся на поиски общепита.
Идём по центральной улице (где же ему ещё быть) и замечаем первое заведение. Заходим. Где-то в глубине обнаруживаем даму. Я
с ходу с вопросом:
— А натуральный кусок мяса с картошкой у вас можно съесть ?
— Только гуляш, — отвечает.
— А где-нибудь ещё ресторан есть ?
— Есть ещё два, но в них сегодня свадьбы.
— В обоих ?
— В обоих…
Кстати, не понятно: если есть гуляш, но нет бифштекса/антрекота, то с чего этот самый гуляш нарезают ?
Благодарим и выходим на улицу. Через 100 м видим строение, с громкой музыкой из открытых дверей, курящими мужиками в белых
рубашках и дамами в длинных платьях. Подходим, выясняем, что ресторан закрыт на «спецобслуживание» (ох, уж эта наша
семантическая тяга к приставке «спец» или лагерным словечкам, типа «контингент» и т.п.), т.е. на свадьбу и идём дальше. Ещё
через 200 м наблюдаем абсолютно ту же картину: курящих гостей на улице и громкую музыку с чьими-то подвываниями. Если и
здесь облом, то придется идти за консервами. Заходим внутрь. Длинный стол гудит, невеста с женихом восседают во главе, народ
гуляет. Высмотрел официантку в белом передничке, подошёл.
-Извините, у вас можно покушать ?
-Вообще-то мы не обслуживаем, — отвечает.
-Так где же нам поесть, если везде свадьбы ?
-Ну, хорошо, пойдёмте, — и повела нас к столику в стороне от свадебного стола.
-Вот здесь, устроит ?
-Вполне…Нам салат, пожалуйста, натуральное мясо и холодное пиво.
-Холодного пива нет. Только теплое.
У меня шок. В ресторане нет холодного пива ? Во всех ларьках на улице, во всех магазинах – без проблем. А здесь нет.
Быстро, однако, к хорошему привыкаешь, особенно при жаре за 30°С … Это было первый и единственный раз на всём протяжении
нашего пути. Но это было.
А дальше включите воображение. Теплое пиво принесли сразу, через 10 минут подали горячее. Сидим, уминаем мясо (кстати,
очень хорошо приготовленное), разговариваем. Неожиданно гости повскакали с мест, встали в круг рядом с нашим столиком и
стали совершать некие телодвижения под какую-то чумовую попсу про любовь, измену, розы и звёзды. Я, прямо-таки, опешил. В
центре круга отплясывал мужик с выбившейся из-под брюк белой рубашке, дамы в длинных платьях с декольте и налаченными
прическами поводили бёдрами и шевелили в такт музыке руками с отстраненным выражением на лице. Мужик пару раз подбегал к
нашему столику, пытаясь вовлечь незнакомцев в танцевальный круг, но нам удалось отбиться, доесть, допить и выскочить без
потерь на улицу. Ужин нам обошелся в 300 руб. (+ 50 руб. чаевые). Но цель была достигнута и мы побрели по вечернему городу в
гостиницу спать.

Наутро проснулся в 7 часов и обнаружил, что Митькин диван пуст. Значит, пошёл гулять, паршивец. Принял душ, побрился,
оделся и пошёл его искать. Каким-то образом мы разминулись, но, побродив в одиночестве по городу, получил большое
удовольствие от пустынных улиц, деревянных мостовых, резных наличников и крылечек, цветущих палисадников и многого другого,
на чём взгляд отдыхает, выхватывая детали неведомого и исчезающего быта.
Встретились мы уже в гостинице, выпили кофе с печеньем и пошли в магазин. Митька взял кефир и в каком-то переулке мы
примостились на бревне. Второй завтрак. Самое удивительное заключалось в том, что просидели мы таким образом больше часа. О
чём говорили, не помню. Да, это и не суть важно. Много дней спустя, уже в Москве, я вспоминал это сидение на бревне и думал
о том, что когда вот так течет время и пространство стягивается в узкую полоску обзора покосившегося забора, заросшего
чертополохом и пижмой, двух высоких и сухих стволов берёз (которые почему-то никто и не думает спилить), редких прохожих,
неторопливо идущих мимо тебя по своим нехитрым делам, а тебе вообще никуда не надо и ты о чём-то беседуешь с сыном – именно
тогда ты понимаешь, что это и есть ПУТЬ. В заповедные места, которые лежат не вне тебя, а составляют твоё личное
пространство, куда ты с возрастом всё реже заглядываешь по причине вечного размена своей сущности на заданный ритм столичной
жизни, перемежаемый соблазнами, страстями и усталостью…

Вернувшись в гостиницу, решили сходить в Спасо-Суморинский монастырь и посмотреть, что это за гостиница такая,
организованная в бывших кельях монастыря. Дорога шла по деревенской улице, где-то слева вилась Песья Деньга и вот через
километр-два показались очертания монастыря. В конце деревни стоял неизменный ларёк с холодным пивом, за ним деревянный мост
и дорога круто поднималась к монастырским стенам. Затоварились пивом и пошли к монастырю.
Вообще говоря, история христианства на Русском Севере связана, в первую очередь, с образованием целой сети монастырей,
охватившей огромную территорию. В.О.Ключевский писал: «Если вы проведете от Троицкого Сергиева монастыря две линии, одну по
р. Костроме на реку Вычегду, другую по Шексне на Белоозеро, этими линиями будет очерчено пространство, куда с конца XIV
века, усиленно направлялась монастырская колонизация из монастырей центрального междуречья Оки-Волги и их колоний. Небольшие
лесные речки, притоки Костромы, верхней Сухоны и Кубенского озера… унизывались десятками монастырей, основатели которых
выходили из Троицкой Сергиевой обители, из Ростова (св. Стефан Пермский), из монастырей Каменного на Кубенском озере и
Кириллова Белозерского. Водораздел Костромы и Сухоны, покрытый тогда дремучим Комельским лесом, стал русской заволжской
Фиваидой. Движение шло полосами по рекам, не соблюдая географической последовательности, делая широкие скачки от Троицкого
Сергиева монастыря к Белоозеру (монастырь Кирилла Белозерского), а с Белоозера прямо на Соловецкий остров, сливаясь с
боковым течением, шедшим туда же к Белому морю из Новгорода».

Должен сказать, что ко всем полузапущенным и наполовину разрушенным провинциальным монастырям России у меня всегда было
чувство, напоминающее чувство родителей к детям-калекам… Со времён советской власти ничего не изменилось. За стенами
монастырей «измы» сменяют друг друга, люди в очередной раз «выживают», а они стоят сами по себе, в отрешенном своём бытии, а
над ними лишь «звёздное небо и нравственный закон». И ещё они несут особую энергетику. Думаю, что десятки тысяч молящихся
людей, прошедших через них, тщательно выбираемые места закладки церквей и келий, да и сама кладка камня и кирпича руками
верующих мастеров, фресковая роспись стен, убранство иконостаса и многое другое — это мощный энергетический и духовный
поток, своего рода ноосфера местности, сконцентрированная в этих точках. По крайней мере, ночуя на территории Ферапонтова
монастыря в стоге сена, гуляя ночами по Кириллово-Белозерскому монастырю или ставя палатку у стен Иосифо-Волоколамского я
всегда испытывал редкое чувство благодати, какое-то ощущение солнечности и праведности жизни, чувство родства всего живого
и ощущение ДАРА, ниспосланного тебе за здорово живешь…

Войдя в монастырь и оглядевшись, не пошли сразу к собору, а свернули направо и примостились с пивом на каком-то подобии
крыльца. Здесь, в этих стенах, жили люди. У двери стояли тапочки. На веревке между могучими березами сушилось постельное
белье странного серого цвета. Какая-то женщина вышла из соседней двери, мельком взглянула на нас, перевесила пододеяльник и
вернулась в дом. Допили пиво и пошли к главному собору Спасо-Суморина монастыря. К «тотемскому барокко» он уже не имеет
никакого отношения, но это хороший образец строгого классицизма с фресками Платона Тюрина. Правда, выбитые стекла и
запустение производят грустное впечатление. Я присел покурить, а Митька нырнул внутрь и лазил там пол часа, что-то
осматривая.
Рядом с собором располагалась турбаза «Монастырские кельи». Служительница любезно и доброжелательно провела нас по
«номерам», в которых было все, как обычно: две кровати и шкаф (60 руб. за место). Но толстенные стены и узкие высокие окна.
Все удобства отдельно, причем вода в большом баке с ковшиком, так что смывать за собой из унитаза нужно было совершая
прогулку к баку за ковшиком и обратно. Но атмосфера тишины, покоя и умиротворения не оставляла выбора: ночевать вторую ночь
в Тотьме мы будем только здесь. Поэтому принимаем решение: оплачиваем номер, возвращаемся в город, покупаем билеты на
завтрашний вологодский автобус, забираем вещи и переселяемся в «кельи».

Так и сделали. Пока я ходил на автостанцию за билетами, Митька безуспешно пытался проникнуть в музей мореходов,
расположенный в стенах Входоиерусалимской церкви. Но он был закрыт без объявления на то причин. Собрав вещи, побрели в
монастырь и благополучно вселились в не «улучшенный номер» келий.
Пора было и перекусить. В монастыре этого сделать было негде, а будка у входа предлагала только пиво и сухарики. Снова
пошли в город. Спустившись к Песьей Деньге увидели идиллическую картину: бабы на мостках полощут неизменное белье, тут же
купаются дети вместе с собакой. Очарованные «классическим» местным пейзажем, решили присоединиться к этой компании. В
ближайшем магазине купили консервы, хлеб, пиво и вернулись к «купальне». Насладившись купанием в прозрачной и теплой речке,
приступили к трапезе. Ломтики баночного лосося можно было выуживать и пальцами, а вот зеленый горошек пришлось есть
горстями, насыпая его в ладони и поглощая, аки дики люд. По-моему, Митьке понравилось.
Все-таки Россия удивительная страна. В ней все соседствует рядом, причем в немыслимых сочетаниях и ни у кого это не
вызывает ни малейшего удивления. Женщины полощут белье, рядом плещутся дети и собаки, тут же два балбеса горстями едят
зеленый горошек, запивая его пивом, тут же какая-то баба матом орет на собаку, гоняющую ее кошку, чуть в отдалении старушка
в белом платке бредет вдоль реки на вечернюю службу, мужик копается в мотоцикле — и над всем этим – величественная церковная
вертикаль с пышной барочной лепниной. «Империя зла» во всей своей безобидности, бедности и нежности закатных часов жаркого
июля…

Пора было возвращаться в «кельи» и мы стали одеваться.
Подошли к монастырю, когда солнце уже готовилось к закату. Около собора присели на обрывистую площадку покурить. Неожиданно
к церкви подкатили Жигули, из него вывалилась веселая компания и шумно устремилась внутрь храма. Какое-то время из него
доносились голоса, смех, потом за разговорами с Митькой я о них забыл и только когда решили идти спать, обернулся на
церковь, поднял голову и….. обомлел. На самом верху, в проеме бокового барабана четко вырисовывались два силуэта: парень
стоял, а девушка, опустившись перед ним на колени, делала ему…. минет. Митька проследил за моим взглядом и тоже обомлел.
Картина, достойная кисти постмодернистов: «Минет на колокольне»…
Вообще говоря, представить себе такое в православной стране… И дело здесь не в морализаторстве на тему «о времена, о
нравы». Дело в том, что таким образом переступая через 1000-ю культуру своего народа, молодежь совершает духовный суицид.
Можно быть каким угодно воинствующим атеистом, но не понимать, что христианство составляло хребет национальной многовековой
культуры – нельзя. Иначе все превращается в самовыражение «сладострастного насекомого». Как справедливо писал философ
Л.Черняк: «А свобода самовыражения ? Было бы чего выражать. Ну, хоть на Распятие помочиться. Чем не самовыражение ?
Иску-у-уство !».
Впрочем, когда еще Он выгонял из храма менял, теперь вот минетчицы завелись, будь оно не ладно…
Придя в «кельи» завалились спать. А ночью я проснулся, вышел на улицу, присел на лавку, закурил. Как хорошо было под
звездным небом, в окружении монастырских стен. Неожиданно в проеме двери показался Митька, голый по пояс, но в штанах,
подсел ко мне на лавку и мы проговорили до рассвета. О чем ? Да разве важна тема ночных разговоров, которые всегда сводятся
к хайдегеровской формуле «бытия и времени».