Если верить вульгарным дарвинистам, то человек поначалу передвигался на четвереньках. Потом сильно поумнел и начал ходить
на ногах. Экстраполируя данную эволюционную траекторию, получаем естественный вывод: дальнейшее развитие человека приведёт
его к хождению на руках, поскольку иных хоть как-то пригодных для решения задачи перемещения в пространстве конечностей у
него нет. Не на голове же прыгать.

Но, возможно, хождение на руках как основной способ движения — крайность. А самые продвинутые из людей уже освоили
технологию изменения своих пространственных координат с помощью рук. Это гребля. И особенно – гребля на байдарке, когда руки
участвуют в сложном движении, результатом которого является линия отнюдь не обязательно в пределах поверхности и отнюдь не
обязательно касательная к диаметральной плоскости судна. Такой подход сглаживает парадоксальность словосочетания «водное
путешествие». «Путешествие» буквально означает «шествие по пути», в этом смысле единственное водное путешествие как шествие
по пути на воде имело место только единожды почти две тысячи лет назад на Тивериадском озере. Если же указанным образом
трактовать греблю, то противоречивость исчезает: водное путешествие – это нечто вроде шествия по воде на руках.

Ходьба напрямую ассоциируется с измерением расстояний посредством циркульного измерителя, а гребля более всего похожа на
ощупывание пространства руками с помощью специального зонда – весла. Руки при гребле чувствуют малейшую неровность
окружающей среды, её вязкость, желание и нежелание подчиняться, ощущают её скольжение относительно тела человека, встречный
напор и попутное ускорение. Поскольку при гребке верхняя лопасть байдарочного весла перемешивает эфир, то гребля всегда
является взаимодействием одновременно с двумя стихиями – водной и воздушной, в этом смысле байдарка неоспоримо более
поэтична, нежели лодка с вёслами на уключинах, проигрывая лишь в отдельных нюансах каноэ.

Этот плотный контакт с миром на границе двух стихий живописно визуализируется, если, сильно разогнав байдарку, резко
опустить ладонь в воду, направив кончики пальцев навстречу набегающей воде: при резком погружении руки к ногтям
приклеиваются пузырьки воздуха, которые вытягиваются в дрожащие серебристые сигарообразные продолжения ногтей в «обратную»
сторону. (Держатся они на ногтях только пока скорость сравнительно высока – любопытно было бы исследовать физику этого
явления. При некоторой сноровке можно добиться длины пузырьков до 10-15 см.) Картинка почти волшебная и завораживающая: рука
вдруг обретает неземные очертания, купаясь одновременно в воде и воздухе, ощущая пульсации струящейся мимо прохлады, которые
зримы в подрагиваньях воздушных продолжений ногтевых пластинок. Тут начинаешь понимать, что да, действительно, «не то, что
мните вы, природа», и чтобы этим пониманием обзавестись (а оно сильно украшает жизнь) необходимо оказаться в
непосредственной близости к грани сред и приложить мышечные усилия не одного гребка для участия в происходящем на этой грани.

Причём телесная близость, отсутствие каких-либо интермедиаторов между человеком и миром есть обязательное условие
возникновения необычно красивого чувства нового освоения пространства, сопутствующего гребле. Скажем при езде в авто, где
вроде бы руки также задействованы в процессе движения, ничего подобного не происходит – наоборот – жестяная или пластиковая
коробка кузова плюс механизм передачи на колёса усилий, прикладываемых руками к рулю, надёжно предохраняют от рождения новой
красоты, которую можно назвать чувствовательной и начисто выключают векторность процесса, в лучшем случае остаётся
суперскалярность. Именно поэтому (а не по причине вонючести и транспортных пробок) автомобиль следует воспринимать только
как неизбежное зло, к которому приходится прибегать при необходимости быстрого перемещения на большие расстояния.

Байдарки делятся на спортивные и туристические. (Про суда тех, кому они нужны просто для жизни, говорить не будем, хотя,
возможно, это было бы наиболее интересное развитие темы.)

Туристическая байдарка по сравнению со спортивной – плот. Никакой тебе трепетности, нервической подвижности и отзывчивости
на малейшее веслодвижение, как у спортивной лодки. К тому же они изготавливаются из искусственных материалов, тогда как
самые удачные из спортивных – деревянные, причём из дерева ценных пород. Натуральный материал всегда возвышенней, тем более
такая производная живой материи, как дерево. Но что поделаешь, если надо разместить в судне заметные объёмы грузов, то
приходится мириться с туристическими вариантами.

Наиболее заметна разница в части сложности натуры спортивных и туристических байдарок при гребле в море. Не перевернуться
на спортивной байдарке даже при небольшом волнении значит быть готовым к выступлению с акробатическими номерами на канате в
ветреную погоду на открытом воздухе. А овладев этим умением получаешь мало с чем сравнимое удовольствие от ощущения единства
с «зеленеющей влагой», которая «и плещет и шумит», с бореями и зефирами, а также с гипербореями и суперзефирами – если
следовать античной логике, то должны существовать и такие. (А если продолжить эту логику, то получается, что суперзефиры –
это обитатели Нового Света.) Но хорошо бы, чтобы при этом берег был в пределах доплываемости, иначе уж очень оторвано себя
чувствуешь, а это мешает наслаждаться вышеупомянутым. Неуютно становится, когда волна достаточно высока, чтобы в моменты
попадания лодки в ухаб между двумя валами терялась видимость суши, остаются только небо и гребни волн. И совсем уж
напряжённо, если при таком волнении, совпадающем с направлением ветра, надо менять курс, выполняя манёвр, который в парусном
судовождении ядрёно называется «уваливаться с крутого бейдевинда на пологий бакштаг». Тогда приходится пересекать носом
гребень волны при боковом ветре и поскольку спортивная байдарка не предназначена для морского судоходства, то в этот момент
передняя часть лодки зарывается в воду, а задняя с рулём повисает в воздухе над провалом между волнами и судно теряет
половину управляемости, остаётся только возможность работать веслом и корпусом. Ощущение жутковатое, будто половину тела
отрубили, сначала это почти гарантированно приводит к переворачиванию байдарки. Впрочем после приобретения навыка такие
ситуации становятся в удовольствие: ощупываемое пространство сопротивляется, вздрагивает от прикосновения, впадает почти в
конвульсии, но затем приходит в себя и начинает играть как партнёр на сцене, лишь изредка позволяя себе сильные отклонения
от допустимого. И это спектакль без зрителей, на фоне двух «бесконечных шоу» — воды и неба, отчего он приобретает оттенок
какой-то даже интимности.

С другой стороны кому-то и сушеотрешённость эта нипочём – так подумалось, когда однажды я увидел человека в спортивной
байдарке, умело синхронизирующего свои движения с крупной зыбью в венецианской лагуне. Хотя лагуна в Венеции совсем не
открытое море вдали от берегов, но она вполне просторна и для эскадры.

А в полный штиль и в очень чистом море возникает другой эффект, доступный только человеку в низкосидящей и очень маленькой
лодке. Как-то летним утром я прогуливался на байдарке в небольшом заливе на Крите. Средиземноморское солнце уже начало
накалять маслины на склонах живописных холмов, окаймляющих бухту, в благодатную тишь вторгались лишь негромкое позвякиванье
посуды, расставляемой на столиках пляжного ресторанчика да журчание кильватерной струи, оставляемой моей лодкой на идеальном
от безветрия зеркале воды. В общем – полнейшая благодать, отчего и грести не хочется. Что я и перестал делать, предавшись
созерцанию и размышлениям о том, как иной раз в ином месте хорошо устроен мир, во всяком случае в течение некоторых
временных интервалов. При этом случайно посмотрел вниз – и поразился: из-за абсолютно прозрачной воды дно на глубине 20-30
метров подо мной просматривалось до деталей, отчего создавалось полная иллюзия парения лодки на высоте 10-этажного дома.
Совершеннейший полёт во сне – медленный, беззвучный, без всяких усилий, над диковинными пейзажами дна, при этом остроты
добавляет некий холодок в душе – кабы не свалиться-таки вниз – несмотря на всю трансцендентность такого события.

Спортивно-морские сюжеты вовсе не означают, что путешествия на туристической байдарке не имеют своих прелестей. Просто они
настолько озвучены, что повторяться смысла нет. Тем не менее отметим некоторые аспекты такого мобильного времяпровождения,
которые делают его привлекательным и полезным для человека, чей менталитет сохранился в норме в условиях вынужденного
существования внутри современной урбанистической цивилизации или хотя бы не повреждён ею непоправимо.

Прежде всего – первый гребок, момент, когда растаял вдали шум машины или поезда, доставившего вас к месту начала
путешествия, лодка собрана, вещи загружены и вы, оттолкнувшись ногой от берега, в первый раз глубоко, с оттяжкой, погружаете
весло, оставляя позади лодки раскрученные водовороты вдруг растревоженной глади. Это – освобождение, переход в состояние
нормальной осмысленности, которое, помнится, остро ощутил доктор Живаго, занимаясь заготовкой дров на Урале. Жизнь
приобретает свойство эргодического случайного процесса, для которого усреднение по времени эквивалентно усреднению по
множеству. Хорошо это потому, что появляется добротная устойчивость существования, позволяющая со вкусом вглядываться в его
детали и при этом вполне присутствует волнительная непредсказуемость – процесс-то случайный. В какой-то небольшой мере это,
наверно, ощущение присутствия в мире Бога – в том понимании, которое имел в виду не самый глупый атеист академик Сахаров,
пришедший-таки в конце жизни к выводу о необходимости надмирового: Бога как гаранта смысла бытия при всей его видимой
бессмысленности. Вот таким примерно манером.

Непредсказуемость же живёт за каждым поворотом реки или мысом озера, поэтому так трудно бывает выбирать место для стоянки –
всякий раз есть надежда, что там, за поворотом, ждёт что-нибудь лучшее. Стоянка – особое состояние, конструирование которого
следует осуществлять отталкиваясь от знания законов ужасного, ибо что такое совершенная стоянка сказать сложно, а законов
ужасного не очень много. К таковым относятся: близость населённых пунктов, низкий характер берега, отсутствие радующих глаз
перспектив, чрезмерное присутствие комаров, отсутствие пляжа, присутствие чернолесья.

Стоянка является неотъемлемым элементом «путешествия на руках», поэтому оправданным будет некоторое внимание к данному
феномену. Можно говорить об архитектуре стоянки, подразумевающей её базовые элементы, их основные особенности и соотношение
между собой, но главное – чтобы стоянка создавала чувство хотя и временного, но дома, обиталища, к которому тянет, которое
защищает от угроз внешнего мира и открывает этот мир одновременно. А обилие стоянок во время гребного путешествия создаёт
специфическое, многомерное восприятие понятия «дом», весьма отличающееся от обычного. Это дом динамичный, в нём всё
постоянно меняется как внутри, так и снаружи, остаются неизменными только детали интерьера в виде палатки, снаряжения и т.п.

На стоянках гребля часто бывает сопряжена с поимкой щуки. Именно поимкой, больше похожей на охоту, а не на обычную рыбную
ловлю. Бесшумно и зловеще скользя над темными глубинами, едва касаясь веслом воды, надо подобраться к месту, где может
таиться крупная щука, но не подходя слишком близко – и неслышно метнуть блесну. Щука – существо глупое и жадное, но
осторожное, особенно если сумела дожить до веса более двух килограммов. Поэтому основное в поимке серьёзной щуки – умение её
не спугнуть. Если это удаётся, то щука, если она вообще есть поблизости, почти наверняка бросается на блесну. Упоителен
момент, когда рука чувствует мощный рывок и безжизненная дотоле поверхность воды вдруг вскипает, взрывается борьбой за
спасение. По мере приближения конца в глубине под лодкой начинает сверкать светлой, нижней частью тела бешено мечущаяся рыба
и если ей удаётся уйти уже после того, как ты её увидел, горе потери становится почти вселенским. И вновь сама похожая на
огромную рыбу байдарка скользит в тишине над тёмными глубинами…

Специальный случай – байдарочное путешествие в русской средней полосе бабьим летом. Словарь Брокгауза и Эфрона определяет
это понятие как период осенью, когда в воздухе летают тонкие белые нити неизвестного происхождения. Я действительно увидел
эти нити, когда в первый раз отправился прогуляться на байдарке в конце сентября в Мещере: утром кустарник вокруг стоянки
оказался будто весь опутан ватой, как декорация сказочного леса. Выглядят нити как паутина, но к паукам вряд ли имеют
отношение, а к чему имеют – непонятно, что добавляет картине загадочности. Гребное путешествие бабьим летом – сплошное
удовольствие. Ни комаров, ни мух, «здоровый, ядрёный воздух усталые силы бодрит», полное безлюдье, студёная вода поутру,
пригревает солнышко, багряно-золотистые задники и особенная, осенняя тишина, сквозь которую просвечивают элегические
предчувствия.

Красота.