ГЛАВА 4.

От Воеволихана до Сиды. Агаты и сердолики.

Я проснулся от шума, который создавал Ряша, собираясь на охоту. Он шуровал где-то в головах, отыскивая то ли патроны, то ли шерстяные носки. Потом долго кряхтел, натягивая на себя штаны и свитер, шарил в поисках куда-то зава лившейся шляпы. Все эти манипуляции он производил совершенно спокойно, не обращая внимания на нас.

Смотрю на часы — всего шесть часов утра. Ещё можно спать да спать. Но, как говорят, охота пуще неволи.

В соседней палатке тоже слышна возня. Это собирается постоянный спутник Ряши по утреннему бродяжничеству — Максим.

Оба охотника то и дело переговаривались друг с другом.

— Слушай, Макс, сколько пуль берём? Давай по три пули и по три картечи, а остальное четверку…

— Нет, давай лучше ты бери пули, а я картечь.

— Нее, я тоже пули возьму. У меня как раз турбинки есть. И ещё мелкашку с экспансивными…

— Слушай, Ряш, не забудь мазь от комаров с собой захватить. Их, небось, на Воеволи тьма…

От этого шума и возни проснулся Степаныч, долго слушал и наблюдал за этими сборами своего соседа, а потом обратился к охотнику.- Ряш, а Ряш, если не встретите целого оленя, так может, где ни будь, валяется половинка или хотя бы рога. Всё равно тащите, не ходить же по тайге зазря…

— Отстань, лентяй и засоня. Не мешай нормальному человеку спокойно на охоту собраться.

— Труд создал человека, чтобы он отдыхал. Лучше послушай три главных совета. Никогда не откладывай на завтра то, что можно купить сегодня. Никогда не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня. Никогда не откладывай на завтра то, что можно вообще не делать.

— Не нужны мне твои советы, и мнение твоё тоже.

— Зря. По этому поводу может быть всего два мнения: одно неправильное и другое – моё.

— Одни со временем умнеют, другие стареют.

После ухода охотников мы вновь заснули и пробудились только в девять.

Утро, несмотря на вчерашний многообещающий закат, ничем не радовало. Небо было сплошь затянуто тяжелыми облакам, а через некоторое время начался крупный и довольно холодный дождь. Было похоже, что наша дневка будет мокрой и весьма неуютной.

На улице делать было совершенно нечего, и мы валялись в палатках, лениво переговариваясь сквозь матерчатые стенки. Снова вспоминались былые маршруты, случайные встречи и многое другое.

Непонятно почему, но постепенно разговор зашел о собаках, которых так много в Сибири.

Командор поведал обществу, как они во время сплава по Цыпе завели себе приблудную собаку — великолепного окраса и экстерьера, дворянско-лаечной породы, по кличке — Фроська.

Эта самая Фроська ничего не умела и не хотела уметь, кроме постоянного попрошайничества конфет и лепёшек. Причем, делала она это просто артистически: грациозно поднимала одну из лап кверху, игриво вертела хвостом и умильно глядела в глаза владель¬цу лакомства.

Мечтатель, следуя известному правилу «кстати, о птичках», вдруг вспомнил о хитрющей и очень наглой лошади, которая буквально прес¬ледовала их группу, идущую на Бамбуйку. Эта лошадь умудрилась стащить у маршрутников целый мешок муки на двадцать килограмм весом, унеся его от преследовавших её туристов в зубах, словно настоящий хищник. А когда её всё-таки догнали, то лихо отбивалась от преследователей головой и ногами. Избавиться от вредной скотины не удалось даже путём загораживания места стоянки забором из кольев и верёвок. Лошадь то и дело просовывала между верёвок свою наглую морду, и пыталась спереть что-нибудь из шмоток.

После рассказа о лошади он поведал нам ещё одну любопытную историю.

— Можно ли летучую мышь поймать на удоч¬ку? На этот странный вопрос отвечу впол¬не утвердительно, так как лично знаю человека, который помогал «счастливому» рыбаку управиться с этим необычным уловом. Вот его рассказ: Случилось это удивительное происшествие на Алтае в геологической экс¬педиции, когда отряд, в котором я работал экспедитором, перебазировался в новый лагерь на берегу горной речки. Как только были уста¬новлены палатки, один из самых заядлых рыболовов буквально бросился к реке, надеясь еще до сумерек что-нибудь поймать.

Быстро стемнело, ниче¬го не клевало, но заядлый рыболов при свете Луны все продолжал закидывать свою удочку. Вдруг послы¬шался его удивленный возглас, а затем недовольное ворчанье. Я поспешил с фонариком выяснить, что с ним приключилось.

Я поспешил с фонариком выяснить, что с ним приключилось. Пораженный рыболов держал удочку в руке, а на конце лески буквально порхал в воздухе какой-то странный темный комочек. Оказалось, что в момент закидывания удочки, когда наживка описывала дугу в воздухе, на нее стремительно спикировала летучая мышь…

И вот это бедное животное билось, попавшись на рыболовный крючок. Когда я осветил фонариком столь необычный улов, фанатик рыб¬ной ловли не выдержал и воскликнул.- Ну и рожа! Насто¬ящий вампир!

Конечно, внешний вид этого небольшого, с кулачок грудного ребенка, существа был довольно страш¬новат, но мы все же постарались ему помочь.

Крючок летучая мышь заглотнула довольно глубоко, поэтому, что¬бы не повредить ей внутренности, мы решили просто пе¬ререзать леску. После этого подкинутая в воздух летучая мышь скрылась в ночном небе.

Командор, выслушав Мечтателя, сказал.- Я тоже интересовался летучими мышами и буквально открыл для себя это очень интересное животное. Не буду останавливаться на уникальной способности летучих мышей ориентировать¬ся в пространстве с помощью эхолокации, об этом дол¬жен знать даже школьник-троечник, поговорим лучше о них, как о вампирах.

Многие с предубеждением относятся к лету¬чим мышам, насмотревшись фильмов-ужасов, где эти жи¬вотные пьют кровь и являются пособниками нечистой силы. Вампиры на самом деле затесались в ряды этого многочисленного крылатого племени, но они довольно малочисленны и обитают лишь в Южной Америке. Так, летучие мыши из семейства десмодовых ночной порой вылетают на поиски своих жертв — коров, лошадей, мулов, свиней.

Сделав надрез на коже своей жертвы, вампир начинает насыщаться кровью. Иногда на одном жи¬вотном устраиваются на пиршество до восьми десмодов. На¬пившись крови в количестве, достигающем половины своего веса, летучая мышь-вампир поднимается в воздух. Десмоды, единственные из летучих мышей, могут до¬вольно свободно передвигаться и по земле, видимо, это умение тесно связано с их кровожадной «профессией», ведь часто надо суметь быстро ускользнуть, чтобы животное «донор» не придавило вампира или не размазало его по стенке сарая. Недавно в журнале «Дискавер» (США) была опубликована статья об удивительном способе десмода подниматься в воздух. Если большинство летучих мышей отправляются в полет со своих насестов, вам¬пир вынужден часто подниматься в воздух с земли. У его нет возможности делать длительный разбег, как это делают гуси или лебеди, поэтому десмод совершает поразительный прыжок в высоту до полутора метров; вампир как бы катапультирует себя в воздух и уже там мгновенно пере¬ходит к полету

Летучие мыши распространены почти повсеместно, исключая только приполярные районы, причем количе¬ство видов этих животных достигает весьма значитель¬ной цифры. Кстати и на Котуе их тоже нет.

Более 900 видов летучих мышей обитает на нашей планете, поэтому вампиры среди них по причине своей малочисленности являются скорее исключением, чем правилом. Исторический возраст их внушает уваже¬ние. Самой древней окаменелости летучей мыши — 50 миллионов лет. Ученые считают, что к этой цифре можно добавить еще несколько миллионов лет, и мы получим дату, когда первые летучие мыши поднялись в воздух.

Среди видов самых разнообразных летучих мышей, ко¬торых на данный момент изучили и описали зоологи, су¬ществует и уникальное многообразие способов добывать себе пропитание. Одни летучие мыши питаются насекомы¬ми, используя для их ловли эхолокацию, другие эхолокацией пользуются только для ориентировки в окружающем пространстве, а порхание насекомого улавливают более при¬вычными органами слуха.

Существуют также летучие мыши, которые вообще не охотятся: одни из них питаются фрук¬тами, другие подобно колибри пьют нектар из цветов.

Большинство летучих мышей небольшие по своему размеру, но есть и более крупные, размах крыльев кото¬рых достигает 1,5 м. Более крупные летучие мыши обыч¬но предпочитают диету из фруктов. Интересно, что ученый из Австралии Джон Петтидрю предполо¬жил, что крупные летучие мыши скорее относятся к приматам, чем к мышам (прямо летучие обезьяны из сказки «Волшебник Изумрудного города»!).

Рассказывать о летучих мышах можно долго, ведь каждый вид из 925 имеет свои особенности. В заключе¬ние можно выделить главную отличительную черту это¬го крылатого племени. Всего лишь несколько предста¬вителей млекопитающих способны планировать от дере¬ва к дереву (нам из них больше всего знакома белка-летяга), и из всех зверей только летучие мыши смогли подняться в небо и покорить его.

За разговорами незаметно летело время. Вылезать из палаток в мокроту совсем не хотелось.

Степаныч, посмотрев на часы, потребовал поймать по приёмнику утреннюю развлекательную программу.

В Москве сейчас было ровно семь часов утра, а у нас уже почти полдень. Выполнить желание Степаныча оказалось совсем не просто. Прохождение радиоволн в этих местах было со¬вершенно необычное.

Иногда создавалось такое впечатление, что найденную волну буквально сдувает с антенны ветром.

Промучившись, минут десять, мне всё-таки удалось преодолеть все трудности, и найти желаемую передачу. От передаваемого юмора Степаныч совсем разомлел и обалдел. Ему проще, чем нам с Мечтателем, можно и поваляться.

Мы же сегодня дежурные и, как всег¬да, нам «повезло» с погодкой. Как только мы разожгли костер, утихнувший на какие-то полчаса дождь, с новой силой хлынул на промокшую землю. Мыть по¬суду и готовить пищу пришлось в сплошных струях, льющейся с неба, воды.

В это время коллектив, за исключением двух добровольно мокнувших где-то в болотах Воеволихана охотников, блаженствовал в сухих палатках и дожидался привычного звона в котелок и клича — кушать подано, просим жрать, товарищи!- а может быть и того, что им подадут «кофе» прямо в постель. Тем более, что на этот обедо-завтрак, который мы сумели приготовить только к двум часам дня, действительно подавалось кофе.

После еды мы с Мечтателем окончательно промокшие и злые залезли в палатку погреться, и тут, словно в насмешку над нами, дождь прекратился. Снова вылезаем наружу, и вы гоняем из палаток остальных.

Пора приниматься за строительство бани, так как без неё никакая дневка, а тем более эта, не будет днёвкой. Через несколько минут в тайге уже звонко стучали топоры, а на берегу мы с Мечтате¬лем ворочали здоровенные булыганы. Шёл обычный, хорошо освоенный нами, про¬цесс строительства походной таёжной бани.

На этот раз мы соорудили баню на самом обрезе берега, так что вода плескалась у самой стенки бани.

Несколько изменена была и технология строительства: вместо одного моно¬литного камня мы сложили пирамиду из камней средней величины.

По замыс¬лу Ряши, который был автором данного предложения, такая конструкция дол¬жна лучше аккумулировать тепло и дольше его сохранять.

Костёр вокруг камней получился просто великолепным, он так полыхал жёлто-красным пла¬менем, что к нему невозможно было приблизиться ближе, чем на метр.

Сухая лиственница грела жарко, ровно, почти без дыма, только слегка потрескивая.

Внезапно в это тихое потрескивание начал вплетаться какой-то посторон¬ний монотонный звук, постепенно всё усиливающийся.

Вскоре этот звук об¬рёл силу и мощь авиационного мотора, и из-за сопок появился вертолёт.

Ми-8 пролетал совсем невдалеке от нашей стоянки.

Нам стало немножко не по себе: а, вдруг, пилоты подумают, что кто-то терпит бедствие, и костром подаёт сигналы о помощи. К счастью, этого не случилось, и вертолёт, маленькой серебристой стрекозкой скользнув по серому покрывалу неба, скрылся в облачной дали.

Небо висело над нами всё такое же хмурое и на¬бухшее, но дождя не было.

К восьми часам вечера баня была готова и ожи¬дала первых посетителей.

К этому времени возвратились из своих странствий Ряша и Максим. Молча сложили около палаток оружие и свои охотничьи трофеи: одного кулика средних размеров, двух куропаток и шесть штук уток. Вернее это были не утки, а маленькие утята, которым требовалось ещё много времени, чтобы по праву называться утками.

Наше единодушное молчание и красноречивые взгляды лучше всяких слов выразили отношение к удач¬ливым охотникам, которые в довершение к своим охотничьим трофеям прита¬щили за собой ещё и целую свору злющих комаров и мошки, набросившуюся на наши бренные тела с диким остервенением.

Хитрющий Ряша тут же заявил, что он со страшной силой замёрз, а потому должен идти в баню греться только пер¬вым.

Самое интересное в данной ситуации было то, что именно с этого ужи¬на начиналось его дежурство.

Сбросив с себя походные одежды и скрыв¬шись за прозрачным полиэтиленом парной, он оставил один на один с воро¬хом неощипанной дичи своего напарника по дежурству — Степаныча.

Тот только успел жалобно прокричать ему вслед.- Конечно, как всегда, одни стре¬ляют, а другие щипают! Дежурный — Ряша навалил кучу сырья, а я, видите ли, должен из этого вороха перьев сделать кучу фабриката для супа!

— Не боись! Благородную дичь обрабатывать будешь, а не какого ни будь драного цыплёнка,- услышал он в ответ.

Приходится выручать бедолагу, и помогать ему в этом невесёлом пухоперьевом деле. Грозим не давать обленившемуся Ряше супа из дичи.

В ответ, сквозь весёлое шипение пара, с берега раздалось.- Подумаешь суп, он мне и так уже надоел. Сейчас бы бифштексик натюрель или соляночку мясную с маслинками!

— Ничего, обойдёшься и одной кашкой. До ближайшего ресторана и мюзик-холла отсюда тысяча вёрст, и всё лесом по бугоркам.

— Тогда пусть Уралочка нам ландориков приготовит, а ей за это можете мою порцию утятины отвалить.

— Чего, чего пусть приготовит?

— Ландориков, говорю. Это я по научному, чтобы вам не понять! А по-русски, значит, лепёшечек испечь…

— Вот помоешься, сам себе ландорики и готовь…

Однако по своей душевной доброте Уралочка засучила рукава и, к великой ра¬дости Ряши, да и всего коллектива, начала готовить тесто для лепёшек. Горячие и вкусные лепёшки к чаю воспринимались нами в любых условиях с большим воодушевлением.

Вода в Котуе и Воеволихане после только что прошедших дождей прибывала. За этот день уровень её поднялся почти на пять сантиметров. Может быть, это обстоятельство скажется и на увеличении скорости течения? Было бы очень кстати, так как нам за оставшиеся до контрольного срока шесть суток нужно преодолеть около ста сорока километров, а при нашем регламенте движения это совсем не мало.

Что-то стала побаливать поясница. Совсем не доставало, чтобы привязалась проклятая «люмбага». Не иначе, это результат моего вчерашнего форса, когда я пижонил в одной тонкой рубашонке во время сильного ветра. Всё в нашей жизни проходящее: и здоровье, и болезни.

Похоже, что наш Степаныч начинает привыкать к своей больной ноге, или забывать о её существовании: он уже почти не садится, а всё ковыляет и ковыляет.

Сегодня был необычный день: мы совсем не ловили рыбу. Только Усач один раз завёл кораблик, вытянул двух маломерков — хариусов, выбросил их обратно в воду и успокоился.

В последние три дня в коллективе проявился нездоровый интерес к лите¬ратуре. Все желают читать разрекламированный мной и Мечтателем «Секретный фронт», и каждый старается любыми способами заполучить в своё пользование помятый журнал. Доходит до мелких стычек и незлобивых потасовок. Люди все ми силами тянутся к культуре и знаниям.

— Чем меньше человек читает, тем больше у него остаётся времени для чтения,- утверждает Степаныч.

Через полтора часа настала и моя очередь посетить баню. Пожалуй, на этот раз она получилась даже удачнее. Пирамида раскалённых за три часа камней отдавала свой жар моющимся с каким-то особенным ожесточением.

Сидеть в небольшом замкнутом полиэтиленовом объёме можно было только на четвереньках, но и в таком положении организм выдерживал бушующий жар не более двух-трёх минут.

Немного одуревшие от перегрева, мы вываливались из-под запотевшей горячей плёнки и плюхались в реку.

Вода в ней стала значительно холоднее, и после пары окунаний мы вылетали из неё, как пробки из бутылки шампанского: со свистом и воплями.

Запас жара в камнях оказался настолько велик, что когда все уже помылись, можно было спокойно повторить ещё по одному заходу, и получить почти такой же пар и удовольствие, как и в первый раз.

Чистые, распаренные и, в чём-то даже, одухотворённые мы столпились около громадного плоского камня, неведомо как попавшего на этот ровный берег, где наш завхоз вскрыл заветную баночку сардин и, звеня канистрой, причащал свою паству очередной порцией граммулек.

— Наливай!

— А поскольку?

— А ты, что слепой? Краев не видишь?!

— Вино — сила, вода — ревматизм.

Сегодня среди всех чистых оказался и один нечистый. Это был Спокуха. Несмотря на это, он вытребовал причитающуюся ему порцию заветного зелья.

Снова начал накрапывать дождичек, и ужинать пришлось в палатке у Челябинцев. Было тесно и уютно, так как Мечтатель всё-таки отыскал в недрах своего рюкзака батарейки и зарядил фонарик.

Из-за сплошной облачности, да и времени, которое значительно изменило соотношение между днём и ночью, на улице было совсем темно, и без фонаря пришлось бы ковыряться в мисках вслепую.

Суп из пернатых малолеток, который Степаныч образно назвал «братская могила», поскольку сварен он был из двух семейств: куропачьего и утиного, был неподражаемо вкусен.

Ряша мгновенно забыл о своем обещании отдать причитающуюся ему порцию Уралочке и вместе со всеми во всю работал челюстями.

Аппетитное варево испарилось из ведра и наших мисок почти мгновенно, и о его существовании тоскливо напоминала лишь маленькая горстка обглоданных косточек.

Мы долго и с сожалением смотрели на пустое ведро. Наше созерцание прервалось только тогда, когда Уралочка стала оделять присутствующих толстыми поджаристыми оладьями.

Это блюдо вновь подняло на необходимую величину энтузиазм ужинающих.

С переполненными желудками, сыто отдуваясь, мы вылезли наружу.

Слегка накрапывало. Капли звонко падали в реку. Вокруг стояла какая-то особенная тишина.

Свершив все необходимые вечерние обряды, мы вновь залезли в палатки и расползлись по своим спальникам.

Пробуждение было не особенно радостным. Похоже, что погода решила взяться за нас всерьёз и больше не радовать своим расположением. Сильно похолодало, по небу рядами наплывали на Котуй тяжёлые дождевые тучи. Вспомнились, прочитанные где-то стихи:

Над самым берегом реки

Шли тучи, как грузовики,

Везя косматые тюки

Невоплощённого дождя…

Шли, интервалов не блюдя,

И сгрудились, столкнулись вдруг,

И потемнело всё вокруг.

Хорошо ещё, что между этими «грузовиками» были разрывы, и можно было делать хотя бы небольшие передышки между очередными порциями водных процедур и кое-как просыхать.

Вода всё пребывала. На стрелке Воеволихана и Котуя образовался островок. Как ни хотелось нам в такую погодку подо¬льше поваляться в сухих палатках, но пришлось начать сборы в дорогу: времени на пережидание почти не оставалось.

Сборы после любой днёвки всегда длятся долго и нудно, а особенно в такую погоду. Было уже три часа дня, а катамараны всё ещё оставались не загруженными.

Ребята лениво сновали взад и вперёд по берегу, чего-то искали, чего-то собирали.

Мечтатель под пологом ни с того, ни с чего начал пересчитывать продукты.

Кажется, на сколько можно привыкнуть к лагерю, если он был разбит всего на одну или, самое большее, на две ночи, а вот надо же, оказывается, привыкаешь и даже очень сильно. При свёртывании палатки и собирании разбросанных вокруг шмоток в душе начинает что-то жалобно щемить, как будто ты по¬кидаешь родной дом, к которому давным-давно привык и где знаком и дорог каждый утолок.

Проходит каких-нибудь полчаса, и на месте лагеря остаются только серые квадраты примятой травы от стоявших палаток, печально чернеющее углями, тщательно затоптанное и залитое кострище. Больше ничего не напоминает вам о тех немногих часах уюта, которые подарил вам этот зате¬рянный в тайге кусочек земли.

Любопытные трясогузки снуют в поисках чего-нибудь полезного, и не обращают никакого внимания на уходящих отсюда, воз¬можно, навсегда людей.

И кто-нибудь другой, придя через год-два на остав¬ленное вами место, будет говорить многозначительно.- Смотрите, а ведь здесь до нас уже бывали. Интересно бы знать — кто и зачем?

А может быть и без всяких рассуждений новые путешественники поставят свои полотняные жилища на серые квадраты отпечатков наших палаток, и будут коротать ночь, чтобы наутро тоже покинуть навсегда это место.

Ребята за работой разошлись вовсю, и о чем-то оживлённо беседуют. Не отстаёт от них и Уралочка.

Чем дольше я наблюдаю за ней, тем больше удив¬ляюсь её приспособленностью к походной жизни. Она, пожалуй, являет собой идеал женщины, созданной для перенесения всех тягот таёжных скитаний. Кроме своего трудолюбия Уралочка обладала даром, который является редкос¬тью у женщин — не многословием и молчаливостью. Будучи молчаливой, она ещё великолепно умела слушать.

Ещё издавна, считалось, что умение вести разго¬вор всегда начинается с умения слушать. Лорд Честерфилд в своих знамени¬тых «Письмах к сыну», написанных ещё в восемнадцатом веке, учил.- Крайне не вежливо не выслушивать говорящего с полным вниманием. Ничто не может быть грубее, неприятнее и менее всего простительно, как действительное и кажущееся невнимание к собеседнику.

Если бы наша Уралочка жила в те далёкие времена, то знаменитый лорд мог бы гордиться ею.

Второй год я хо¬жу в походы с ней в одной группе, и не могу вспомнить ни одного дня, ког¬да Уралочка надоела бы своими разговорами или расспросами.

Вот и сейчас осталась позади большая половина нашего путешествия, а Уралочки не слышно и не видно. При этом нужно отметить, что она по своему трудолюбию и страсти к рыбной ловле не уступает, а, пожалуй, даже превосходит любого из наших ребят.

Мне почему-то вспомнился эпизод на Бахте. Командор ловил на «мыша». Его очередной заброс был сделан мастерски. «Мышь» без всплеска приводнилась почти у противоположного берега. Прижав рукоять спиннинга к левому боку, правой рукой Командор медленно крутил катушку. Так же медленно пересекала течение «мышь», два длинных уса веером расходились по воде. Вот она достигла стержня, качнулась, зарылась в мелкие волны. Точь в точь живой зверёк борется с течением. Вот она снова показалась. Вошла в затишок за большим камнем. Миновала его. Командор придерживал катушку пальцем и тянул «мышь» одним только движением удилища. Снова мелкие волны.

И тут из воды метнулось что-то красноватое, сильно всплеснуло, скрылось, и тотчас тревожно и пронзительно заверещал тормоз катушки. Командор, перехватив спиннинг в обе руки, начал останавливать большими пальцами вращение катушки и пятился. Удилище гнулось дугой, леска, позванивая, ходила из стороны в сторону, резала воду.

— Есть,- утвердительно заявил Командор,- теперь никуда не денется.

Сдерживая могучие рывки, он с видимым усилием щелчок за щелчком наматывал на катушку лесу и всё пятился. Взбурлило у самого берега. Мы увидели тупую морду, а затем и толстое упругое тело.

-Держите, сейчас уйдёт,- в испуге пискнула Уралочка.

— Без паники. Сейчас я его миленького выведу,- успокоил её Командор.

Рыбина с разинутой пастью и торчащей из неё блесной уже на половину виднелась из воды. Командор одним последним движением выбросил её на берег и тут же ухватил рукой за жабры. Вытащил нож и его рукоятью врезал тайменю промеж глаз.

— Вот так, родной ты мой. Теперь никуда не денешься,- бурчал он себе под нос.

Пойманный таймень весил килограммов семь.

— Борь, дай мне бросить,- просит его Уралочка.

— На. Только поаккуратнее. Камней много.

Уралочка размахнулась и сделала заброс. Она сделала чересчур сильный замах, катушка раскрутилась и обросла «бородой» прежде, чем «мышь» коснулась воды.

— Кто же так забрасывает,- заорал Командор,- Теперь будешь до ночи распутывать. Ведь умеешь же бросать. Торопиться не нужно было..

Уралочка положила спиннинг на камни и начала выбирать леску руками. «Мышь» толчками приближалась к берегу, перелетая с волны на волну. Внезапно леса натянулась. Уралочка подёргала — безуспешно.

— Зацеп, — подумала она и, намотав лесу на ладонь, дёрнула посильнее.

Пошло, но как-то странно тяжело.

— Ветка какая-нибудь прицепилась,- решила она, но в этот момент сильнейший рывок едва не стащил её в воду.

Лёска безжизненно повисла. Чувствуя неладное, Уралочка быстро стала выбирать её. На конце лески ничего не было — ни «мыши», ни тройника.

— Борь, а, Борь, у меня таймень «Мышь» оторвал,- тихонько позвала хозяина спиннинга Уралочка.

— Три вещи нельзя доверять чужим рукам: фотоаппарат, жену и спиннинг,- заявил завхоз, глядя, как взбешенный Командор вертит в руках спиннинг без блесны, но с громадной курчавой «бородой».

— Рыбачка, елки зелёны! Такого «мыша» загубила,- орал Командор.

— Не ори. Я тебе своего отдам,- отвечала ему, пришедшая в себя после потрясения, Уралочка.

Не нужен мне твой паскудный «Мышь». Мне мой, родной нужен.

Однако рыбачка оказалась верна себе, и всё-таки вручила ему своего «мыша».

Проверяя перед отплытием покинутую стоянку, мы обнаружили, что Усач решил расстаться навсегда со своими старыми, стоптанными башмаками, забросив их в кусты.

По сложившейся туристической привычке решаем забрать их с собой, чтобы при первом же удобном случае сотворить очередную «хохмочку».

Тем более что излишков веса на катамаране они нам практически не добавляли, лишне¬го места не занимали, а удовольствия обещали большие.

Под последние дикие выкрики Командора.- Ножи! Топоры! Ружья! Спиннинги!- что означало предупреждение о возможности забыть перечисляемые и очень нужные всем предметы, мы покинули Воеволихан.

В момент отплытия со Степанычем случился очередной казус. Он забыл, что стоит одной ногой в воде и, заговорившись, опустил туда и вторую, которая была обута не в сапог, а в Ряшин ботинок.

Вначале над тайгой раздался вопль несчастного подмоченного, а затем зловещий рёв взбешенного хозяина ботинка.- Верни в зад вещь. Ишь манеру заимел чужие ботинки замачивать!

После этого события Степаныч сменил форму одежды, и теперь щеголял в одном сапоге и одном носке.

Первые же сотни метров сплава показали, что вода в Котуе прибыла очень сильно. Мелей почти не было, а сквозь мутную от взвешенных частиц воду почти не было видно дна.

В облачности появились первые разрывы и через них на землю полились благодатные солнечные лучи. Вся природа сразу же повеселела.

Мечтатель потребовал включить приемник, чтобы «интеллектуально» не от¬стать от остального трудового населения страны. Передавали довольно занятную историю, случившуюся с итальянцем по фамилии Фименелли. На базаре он приобрёл щенка какой-то необычной породы и странного вида. Продававший его утверждал, что эта собака древней африканской породы, только недавно завезённой в Европу. Только через четыре месяца выяснилось, что Фименелли купил не собаку, а львёнка. Подросший зверь тут же вспомнил, что он не кто-нибудь, а Царь зверей. В одно прекрасное утро он оборвал цепь, на которую его посадили, и стал носиться вокруг дома. Фименелли пробовал урезонить разыгравшегося Царя, но тот не обращал на него никакого внимания и, в довершение всего, укусил за руку. Фименелли из-за этой маленькой шалости льва попал в больницу, а львёнку пришлось сменить место жительства на клетку в зоопарке.

Котуй в этом месте был очень похож на зеркальный Енисей в Саянах — гладкая поверхность воды и очень сильное течение.

Катамараны стрелой неслись вниз, оставляя за собой узенькие кромки берегов, сложенные из желтоватых выветренных скальных пород. Иногда эти скалы по своей конфигурации напоминали вигвамы индейцев или юрты кочевников.

Минут за двадцать мы проплыли почти четыре километра. С обеих сторон от нас теперь стояла чёрной частой расчёской горелая тайга.

Пожар прошедший здесь совсем недавно уничтожил всё живое, и хотелось как можно скорее покинуть это мёртвое царство.

Но вот впереди весело зазвенел по камням очередной весёлый перекат, а вместе с ним кончилась и граница мёртвого леса.

Котуй заложил крутой правый зигзаг и помчался точно на восток. Точно по курсу нашего движения над тайгой возвышалась пологая вытянутая и горбатая горка с нашлёпкой — шапкой по средине.

Разрывы на небе всё больше увеличивались, и по зелёным склонам гор заскользили тени облаков, образуя совершенно необычные причудливые узоры.

Перекат, на который мы выскочили, встретил нас высокими, не менее полутора метров высотой, волнами. Валы полого поднимались к вершинам своих гребней, а затем круто скатывались вниз, образуя длинные и глубокие ямы — воронки.

Мечтатель решает увековечить этот участок на киноплёнку и берётся за камеру. В это время катамаран взлетел на очередную крутобокую волну, гребешок которой выскочил точно меду колбасами нашего судна, рассыпался радужным фонтаном над головами Ряши и Мечтателя, и чуть-чуть не смыл последнего за борт. Мечтателю с большим трудом удалось удержаться на своем сидении и не замочить ценную оптику. После этого он минуты три чертыхал¬ся, нервно курил и оглядывался по сторонам — нет ли где на нашем пути еще одного такого же коварного гребешка.

Солнце полностью отвоевало небесные просторы у хмурых облаков, и свои¬ми жаркими лучами быстро просушило землю. Вокруг стало удивительно уютно. Поэтому мы решили остановиться на дневной чаёк. Тем более что уже было пройдено более двенадцати километров, и перед нами открылось устье притока Котуя — Верхний Кочибиран.

Правда, речки как таковой сейчас не су¬ществовало. Она, как и все её собратья этих мест, в нынешнем году полнос¬тью пересохла. Только кое-где в отдельных местах бывшего русла едва-едва струились маленькие ручейки-струйки. Даже прошедшие только что дожди не смогли добавить воды задыхающемуся от недостатка влаги притоку.

Дежурные занялись костром, Степаныч принял свою обычную позу — горизон¬таль, а Максим, закинув за плечи ружьё, удалился вверх по Кочибирану в редколесье тайги.

За ним, по каким-то своим делам, направилась в кустики Уралочка. Через несколько минут она вновь появилась на берегу и сообщила, что Максим вспугнул целый выводок куропаток и сейчас гоняет его по кустам всего метрах в двухстах отсюда.

Я схватил свою мелкашку и помчался в тайгу, чтобы своими глазами увидеть заманчивую дичь и попытать охотничье¬го счастья.

Тайга встретила меня неприветливо, начав забрасывать лицо целыми пригоршнями комарья и мошки. Создавалось такое впечатление, что кто-то нарочно бросался пригоршнями мелких колючих гвоздей.

Болото совсем пересохло и только кочки, да характерная сухая трава давали возмож¬ность определить, что здесь было раньше. Тайга была совсем редкая, большинство деревьев пострадало от пожара и теперь совершенно высохло, зелёным оставался только невысокий кустарник. Кругом были целые груды валеж¬ника.

Хитрые куропаты словно испарились. Только один раз буквально в метре от меня взлетела старая куропатка — мамаша, но и она тут же юркнула в груду сучьев.

Больше нам с Максимом не удалось вспугнуть ни одной птицы. Мы обшарили весь этот участок тайги. Громко кричали, хлопали в ладоши, ковыряли палками в кучах валежника. Максим даже один раз выстрелил в воздух. Всё было бесполезно. Хитрые куропаты словно вымерли. Пришлось возвращаться на берег не солоно хлебавши.

На костре уже дымился преющий чаёк, и завхоз — Мечтатель выдавал каждо¬му походничку по целых пять конфетин, по два куска сыра и паре галет. Кроме того, он благосклонно разрешил пользовать без ограничений сахарный песок. Сказывалось влияние солнечных лучей, которые сильно размягчили су¬хой организм завхоза, и он разомлел и подобрел.

Началась минута «сладкой» таёжной жизни. Однако человек так устроен, что ему даже в самые при¬ятные минуты существования чего-нибудь не хватает. Разжевав очередную конфету, Ряша, вдруг, заявил.- Эх, ребятки! Сейчас бы вместо этой вот карамельки, да конфетину поприличнее…

— Это ещё какую-такую поприличнее?

— Ну, например, Чародейку или Белочку. Можно даже что-нибудь вроде Грильяжа или Мишки…

— Ничего себе запросики… А тебе кофю в постельку не хочется? Кстати, о конфетках, ты знаешь, что в них добавляют «Кешью»?

— Я? Нет, не слыхал. Слышал только, что это какие-то орешки.

— Не какие-то, а очень даже интересные… Растут они на удивительном де¬реве, пожалуй, единственном в мире, на котором одновременно созревают и орехи и фрукты.

— Ну да?! Не может быть!

— Очень даже может. Называется это дерево Кажу. Родина его — засушливые ле¬са на северо-востоке Бразилии.

— Где в лесах много, много зелёных обезьян?

— Точно, именно там. Относится оно к семейству сумаховых. Так же, как фисташка и манго. Высота этих деревьев бывает от десяти до тридцати метров. Урожай с одного дерева составляет десять-двадцать килограммов орехов и тридцать-тридцать пять килограммов «яблок». Плоды Кажу очень своеобразны: орехи размером с большой боб сидят на плодоножке, которая сильно разрастается и превращается в большой съедобный плод жел¬того и красного цвета. Эти плоды и называют «яблоками» Кешью. В тропиче¬ских странах орехи Кешью прибавляют к мясным блюдам, из них варят суп, пекут лепёшки, приготавливают особые напитки. Размолотые орехи смешивают с какао и делают шоколад…

— Хорошо бы сейчас чашечку какао с калорийной булочкой!

— Обойдешься и сухариком… Слушайте дальше. Самое ценное в этих орехах это скорлупа. В ней содержится редкое смолистое вещество — масло или, как его часто называют, бальзам — кардойль. Из него делают сейчас особенно стойкие к сырости лаки, типа японских, а так же используют для изготовления пласт¬масс, стойких к щелочам и кислотам, пропитывают рыболовные снасти, предох¬раняя от гниения, и древесину, чтобы защитить от повреждения терми¬тами и древоточцами. Самое интересное, что кардойль применяется и в меди¬цине, как одно из самых эффективных средств при лечении проказы. В шестнадцатом веке Кажу попало в Индию, а оттуда — на Филиппины, Ямайку, Таити и в Африку.

— Вот это деревце! Слушай, Степаныч, нам бы сюда этих орешков с яблочками. Глядишь, мигом всю твою проказу уморили. Накардойлили бы мы тебя по са¬мую макушку, сразу бы забегал!

— Не нужны ему никакие лекарства. Двигаться и работать надо побольше, а то лежит и соображает, что ему вредно, а что нет.

— Слышали такую притчу? Жил-был один очень уж ленивый и хитро мудрый парнишка. Звали его Кек. Так вот, решил он прожить, как можно дольше. Поэтому, прежде всего он занялся выяснением вопроса о том, что именно вредно отражается на здоровье. Постепенно Кек выяснил: Еда портит желудок. Питьё портит сердце. Любовь портит нервы. Ходить вредно для ног. Лежать вредно для боков. Сидеть вредно для задницы… И так далее. Все эти, а так же многие другие сведения, Кек нанёс на магнитную ленту, засунул её в кибер и нажал кнопку. Кибер заурчал и принялся бодро прокручивать заданную программу. Он должен был описать Кеку индивидуума, который может избежать всего, что вредно для жизни, и, тем самым, продлить себе жизнь на многие годы. Ровно через пять минут, в последний раз подмигнув Кеку красной лампочкой, кибер прекратил урчание, и выплюнул на стол маленькую карточку.

— Теперь я буду жить вечно!- воскликнул Кек и схватил карточку. Но на ней стояло только одно единственное слово — «Покойник».

— Ну, как, притча? Понравилась?

— Нам то? Да! А вот Степаныч, что-то заволновался! Видишь, побежал куда-то…

— Слушай, Степаныч, если ты по нужде, то будь поосторожнее. Там мишка совсем не давно свои экскременты оставил. Не заметишь — вляпаешься, и будешь тогда нам на катамаране целый день под нос вонять всеми цветами радуги…

— Не боись, Ряшенька. Эти запахи очень даже пользительные. От них комар шарахается и мошка дохнет.

— Степаныч, слушай. Вот ещё одна история:

У одного мужика заболел живот. Приходит он к хирургу и говорит.- Доктор, у меня живот болит.

Тот посмотрел больного и говорит.- Надо уши отрезать.

Испугался мужик и убежал от хирурга. Думает — Пойду-ка я лучше к педиатру.

Приходит к педиатру и говорит.- У меня живот болит. Ходил вот к хирургу, так он сказал, что уши отрезать надо.

— Ох. Уж эти хирурги,- проворчал педиатр,- Им бы только всё отрезать. На вот тебе таблетки. Пей по две штуки по утрам. Уши сами отвалятся.

— Ну, что вы пристали к бедолаге,- вступился за Степаныча Мечтатель.- Вы все по своему примитивному мышлению думаете, что он состоит из мяса, костей, крови, мозга и, простите, дерьма с мочой? А ведь это совсем не так. Мыслить так могут только отсталые дикари и махровые интеллигенты. Если верить, а у нас совершенно нет оснований не делать этого, знаменитому Аркадию Аверченко, то Степаныч на самом деле, как и все современные сапиенсы, состоит из следующих частей: тела, как такового, эфирного тела, астрального тела и мысленного тела. Поэтому, чтобы лечить любой организм, в том числе и его, нужно чётко знать, что из себя представляет каждое из этих тел.

— Тоже нам, мыслитель нашёлся. Как будто сам знаешь?

— Знаю. Слушайте и запоминайте. Тело, как таковое изучается лучше всего ощупыванием. Правда, занятие это совсем не безопасное. Можете проверить, ощупывая хотя бы Ряшу, а лучше всего — Уралочку… Эфирное тело после физического – самое видное. Ледбитер говорил, что «эфирный двойник» ясно виден любому ясно видящему в виде светловатой массы пара, серо-красной, выходящей за пределы физического тела. Эта масса называется в науке аурой. Имеется она у всех, даже у начальников. Когда человек здоров, его аура с лёгким голубоватым оттенком в виде множества лучей, расходящихся во все стороны. Но стоит чело веку заболеть, что легко увидеть на примере Степаныча, вспомните первую ба ню, лучи на заболевшей части тела становятся неправильными, пересекаются в беспорядке, поникают и перепутываются. В этом случае расчесывание пере путаной ауры гребёнкой не рекомендуется. Ланселен, надеюсь известный всем вам, утверждал, что когда эфирное тело отделяется от физического тела, оно всегда выходит с левой его стороны, в уровень селезёнки, под видом излучений. Так что можете проверить всё это на себе…

Усач, раскрыв рот, поглощал в себя это философствование Мечтателя, но, видно не вытерпев, Перебил его.- Слушай, а всё-таки кто это — Ледбитер и Ланселен?

— Ну, их все знают… Надо почаще в газеты и журналы заглядывать.

— Какие?

— Мурзилку и Весёлые картинки. Ладно, об этом после…

— Теперь об астральном теле. Оно тоньше и нежнее, чем эфирное. Чем человек умнее, интеллигентнее, тем его астральное тело нежнее и духовитее. Я, на пример, однажды увидел в зеркале своё астральное тело, и чуть не ослеп от его блеска. А нежности оно было такой, что мясо недельного циплёнка по сравнению с ним показалось бы куском старой подмётки. Астральное те¬ло, отделяясь от физического, по утверждению окультистов, может появлять¬ся самостоятельно в самых неожиданных местах. Так, например, если ваше физическое тело занято на свидании с любимой женщиной, а вам хочется в это же самое время уехать в тайгу, то вы можете послать туда своё аст¬ральное тело, поручив ему при этом привезти домой вяленого тайменя. Если же, возвратясь домой, астральное тело рыбы не привезёт, значит, оно пропило её где-то на стороне. Есть при этом только одно условие: при от¬делении астрального тела от физического последнее должно крепко спать.

И, наконец, мысленное тело. К сожалению, определение его в серьёзных трудах окультистов не совсем вразумительно. Мысленное тело, по мнению Анни Безант, образуется под влиянием мысли, в особенности, если она благо образна и возвышенна. У дураков это тело очень маленькое, и его почти не видно. Да и не мудрено.

— Братцы, предлагаю проверить, может — быть с нами на Котуе на Степаныч, а его астральный двойник? Жаль, в Москву телеграммы для проверки отправить нельзя.

— Степаныч-то с нами самый настоящий, физический. Иначе он в кустики бы так шустро не бегал. Вернувшийся к костру Степаныч невозмутимо допил из кружки свой чай, и заявил.- Пожалуй, пора и отплывать, а то вы, не сходя с места, все силы свои на советы истратите. Не то, что на рыбалку, даже на греблю и то не останется.

— А я вот, что слышал,- подал голос Командор.- Согласно верованиям древних славян, тело, даже мертвое, было вместилищем бессмертного духа покойного, который имел две ипостаси. Дух «БА», изображаемый в виде маленькой птички с человеческой бородатой головкой, воспринимался, как собственно душа. Покинув тело после смерти, птица-душа могла летать между покойным телом в гробнице и внешним миром, а также устремляться в мир звезд, в космос. В древнем Египте звезды воспринимались, как мириады птиц «БА» с фонариками в лапках. Вторая ипостась — «КА» — была более сложна. «КА» было живым неугасающим духом, возникающим в момент рождения человека, своего рода благодатной силой, которая могла передаваться от одного существа к другому, от бога — смертному (фараону), от фараона — его подданным, от отца — сыну. Последнее было особенно важно. Сын фараона, наследуя своему отцу, наследовал и его «КА», то есть божественную власть.

В беседу вступает Степаныч.- Кожа взрослого средней упитанности и роста человека весит около 20 кг. И имеет площадь около двух квадратных метров. Её верхний слой — эпидермис — обновляется каждые 28 дней. Представляете, если бы каждого из нас по катамарану размазать. Не плохой коврик бы получился.

Смотрю на часы. Эти завлекательные беседы отняли у нас массу времени. Уже семь часов вечера, а нам за сегодня нужно проплыть ещё километров пятнадцать, чтобы выполнить намеченную дневную норму.

Котуй на этом участке маршрута резво собрал всю свою воду в одно чёт¬ко выраженное русло, сузился метров до тридцати, и нёсся вперёд со ско¬ростью не менее семи километров в час.

Полярный день заметно сократился. Солнце висит совсем низко над горизонтом. Прохладно.

Рыба сегодня явно не в настроении, и все наши броски остаются с её стороны безо всякого внима¬ния.

Сегодня очень пассивен в заготовительных операциях Командор. За весь день он ни разу не взял в руки спиннинг и не схватился за ружьё. Объясняется это очень просто: сегодня Командор дежурит, и любой улов может толь¬ко прибавить ему хлопот. Куда проще сварить супец их пакетов, да замешать какую-нибудь кашу.

Сделав громадный дугообразный зигзаг, или, как его называет Ряша, загогуль, Котуй сузился ещё сильнее, его ширина теперь не превышала десяти метров, забурлил, заиграл крутобокими валами, и вынес наши катамараны под крутой, почти отвесный скальный берег.

Скалы сбегали к воде неровными причудливыми складками. Были они серо-белого цвета. На фоне заходящего солнца невысокие деревца, растущие на срезе берега, смотрелись, словно жидень¬кая шевелюра на голове лысеющего человека.

В одном месте скалы образова¬ли острый неровный гребень, своими очертаниями напоминающий древний ры¬царский замок с зубчатыми стенами и башнями. На отдельных скалах белый цвет переходил в сиреневый.

Постепенно сиреневого и фиолетового цвета становилось всё больше и больше, и, в конце концов, эти цвета стали преобла¬дающими.

Чем дальше продвигались мы вдоль этого удивительного места, тем богаче становилась окраска скал. Появились жёлто-коричневые скалы, на ко¬торых яркими пятнами выделялись зеленоватые пласты породы.

Все эти сочетания многочисленных цветов и оттенков создавали на скальных пластах самые замысловатые фигуры и узоры.

В одной из скал Ряша и Степаныч сразу же выявили силуэт древнего эвенка. Правда, мы с Мечтателем, сколько не на¬прягали своё зрение и воображение, так и не смогли выявить что-нибудь хотя бы отдалённо напоминавшее лицо человека.

Однако Ряша уверенно вещал.- Вон приплюснутый нос, широкие скулы, растянутые губы.

Пришлось поверить ему на слово. Проплывая мимо этих удивительных берегов, мне на память пришли стихи Владимира Бардина — геолога, хорошо знающего тайгу:

Река стара, река мудра,

Столетья — для неё года,

Но вечно молода вода.

По берегам её когда-то

Вечнозелёные леса,

Стояли, мокли, как солдаты,

И погибали на часах.

Потом своими языками

Её лизали ледники,

И мамонты трясли клыками

От холода и от тоски.

Река умерших хоронила,

Мороз их сковывал тела.

И вот в обрывах сохранилась

Поэма, как река жила.

И камни сжали отпечатки

В своих застывших кулаках.

И в них загадки и отгадки

Того, что кануло в веках.

К девяти часам вечера мы прошли запланированные на сегодня двадцать пять километров, и встали на ночлег в устье речки Холохо.

Вода в ней оказалась на редкость прозрачной и чистой. Похоже было, что здесь могли оказаться таймени. Однако это был Котуй — за¬гадочный и манящий, где всё было не так, как на других реках.

В бассейне Котуя таймени по каким-то совершенно необъяснимым причинам избегают мно¬гих рек — притоков где, казалось бы, для них имеются самые идеальные условия: и обилие хариусов, и светлые воды, и шумные пороги, и на сотни километров вокруг ни одного рыболова. Не поднимаются они, например, выше озера Дюпкун. И никто не знает — почему?

Мы привыкли проверять всё своими руками, поэтому, схватив спиннинги, быстренько разошлись по берегу, и вскоре в воздухе послышался свист забрасываемых в воду блёсен.

Первые десятки забросов ничего не дали, и Ряша со словами.- Таймень сегодня брать не будет, он спит,- отправился ставить палатку.

Я решаю еще немного поиспытывать судьбу, и продолжаю бросать. Один из забросов я сделал почти до середины реки, дожидался по¬ка блесну отнесет несколько ниже по течению и притопит ко дну. Затем начал медленно вращать катушку.

Леса шла ровно и без рывков. Вдруг, она плав¬но натянулась, как струна, и стала смещаться куда-то вбок. При этом я не ощутил никакого рывка и даже подёргивания.

Резко подсекаю концом спиннинга и тут же чувствую, что на блесне сидит крупная рыба. Пробую медленно под вести ее к берегу, и приподнять к поверхности воды, чтобы хоть как-то определить ее размеры. Без этого трудно выбрать тактику борьбы.

Не тут-то было. Крупный таймень, теперь я в этом уже не сомневался, упорно тянул блесну в глубины Котуя.

Леса на моем спиннинге, хотя и японская, но всего полмиллиметра толщиной, поэтому тащить рыбину к берегу используя грубую физичес¬кую силу нельзя — оборвёт.

Приходится играть с рыбой, то плавно наматывая лесу на катушку, то спуская обратно несколько метров.

Кричу Ряше.- Таймень! Крупный! Давай карабин, а то уйдёт!

Ряда сначала не верит мне, и молча смотрит за моими манипуляциями со спиннингом, но, убедившись, что его не разыгрывают, хватает мелкашку и мчится ко мне.

В это время я медленно двигаюсь вдоль берега, и, как козу на верёвке, вытягиваю тайменя поближе к приближающемуся Ряше.

Подбежав ко мне, он начал высматривать в воде упира¬ющуюся рыбину. Ничего не было видно, таймень упорно ходил в глубине.

Рискуя порвать лесу, я всё-таки подтаскиваю его на расстояние двух-трёх метров к обрезу берега.

Наконец-то над водой показывается его округлая чёрная спина. Тут же гремит выстрел. Бурлит вода от удара мощного хвоста, и таймень снова уходит в глубину. Промах! Хорошо ещё, что выдержала рывок крепкая жилка.

Вновь подвожу рыбину к берегу. Ряша прицеливается и нажимает курок. На этот раз, кажется, попал. Рывки тайменя, и его сопротивление резко ослабли.

Ещё ближе подвожу рыбину к берегу. Она уже вся хорошо просматривается в воде.

Третий выстрел! Последний удар хвоста по воде, и таймень навсегда затихает.

Вытаскиваю его на берег. Хорош! Длина тайменя сто девятнадцать сантиметров, вес больше двадцати килограммов.

Я был счастлив. Это мой второй гигант Котуя.

Остальные члены коллектива буквально озверели и бро¬сились со спиннингами к реке. Безрезультатно. Таймени больше сегодня блес¬ну не брали.

Место нашей сегодняшней стоянки было очень красивое. Каменистый берег постепенно переходил в песчаный наддув, который высоко возвышался над рекой. Сероватый, тёмный цвет создавал впечатление, что наддув был образован не из песка, а из какой-то мельчайшей каменной крошки. На нём росли развесистые зелёные ивы и какие-то невысокие, неизвестные мне кустики. Креме того, в нескольких местах яркими нарядными бантами выделялись несколько кустиков-букетов алых гвоздик.

Площадка, на которой мы установили палатки, была идеально ровной, как будто кто-то специально её выравнивал.

Ходить по наддуву было непривычно, так как при каждом шаге он начинал гулко звенеть. Создавалось впечатление, что мы ходим не по земле, а по поверхности полого купола. Снова сказывались шуточки вечной мерзлоты.

С площадки открывался отличный вид на Котуй, который стремительно нёс свои быстрые воды вниз к порогу со звучным и загадочным названием Сонат. Рёв этого невидимого отсюда порога, так как до него оставалось ещё не менее двух километров, грозно разносился по всей округе.

Погода к вечеру совсем разгулялась и была замечательной. Небо совершенно очистилось, лишь кое-где по нему блуждали небольшие розовато-белые тучки-одиночки.

Взошла и луна. Сегодня она была идеального лимонного цвета. Кусочек от её диска кто-то по нечаянности от¬грыз. Подумав, мы решили, что здесь в Заполярье такое мог сотворить только таймень.

Было не холодно, но прохладно, и все виды местных «пернатых» куда-то испарились.

Весело пылал жаркий костёр и, дежурящие сегодня, Командор и Усач приставали к завхозу.- Давай, думай быстрее, что на ужин делать будем?

Дело в том, что при подходе к Холохо мы заметили на берегу какое-то непонятное, расплывчатое серо-белое пятно. Подплыв ближе, мы поняли, что это сидящие плотной кучкой крохали.

Выводок мирно дремал и не замечал надвигающейся опасности.

Степаныч категорически заявил.- Стреляю на этот раз только я,- и тут же схватился за ружьё.

Как только катамаран приблизился к крохалям на расстояние выстрела, он нажал на курок.

Крохали мгновенно сорвались с места, упругими мячиками попрыгали в воду, и понеслись от нас вниз по течению со скоростью торпедных катеров. Промах!

Степаныч снова стреляет, и над рекой вторично разносится раскатистое «баххххх».

0дин из крохалей прерывает свой бег и недвижно замирает, а ос¬тальные семь или восемь исчезают вдали за поворотом.

Ряша от возмущения теряет дар речи, и лишь уничтожающе смотрит на «меткого» стрелка.

Только через минуту, растягивая слоги, он смог выдавить из себя.- Ма..зи..лаа… Такой суп упустил. Только боеприпас напрасно жечь можешь!

Именно по этой причине дежурные стояли перед дилеммой: варить ли суп из единственного крохаля, делать ли уху из пойманного тайменя или, как обычно, воспользоваться пакетными концентратами.

Мечтатель, помыслив, уверенно заявляет.- Делаем суп из крохаля, рожки с тушенкой и чай!

Дежурные продолжали канючить.- Может, всё-таки ушицу из тайменя заделаем?

— Обойдётесь…

— Ну, тогда пусть Уралочка нам «джин-джи » приготовит.

— Нет уж, «джин-джи» пускай китайцы едят, а мы что-нибудь попроще.

«Джин-джи » ещё в двадцатые-тридцатые годы было лучшим блюдом у лоуроветланов, жителей нашего Дальнего Востока.

Оно представляло собой таймений жир, приготовленный весьма специфическим и оригинальным спосо¬бом. Готовила это блюдо всегда хозяйка дома. Она брала куски свежего жира, тщательно их пережевывала и только после этого предлагала полученную массу в столь «нежном» и подготовленном для принятия вовнутрь виде наи¬более почётным гостям.

Так из-за несговорчивости нашего Мечтателя мы ос¬тались на ужин без экстравагантного «джин-жжи», а Уралочка была освобож¬дена от забот по его приготовлению.

Командор, правда, пробовал не сдаваться, и предложил.- Ну, тогда, может быть, к каше хотя бы «нуок-мам» подадим?

Завхоз был неумолим.- Готовь, что тебе говорят, и кончай выпендриваться! Если хочешь, для себя можешь любую гадость подавать, а остальных оставь в покое.

«Нуок-мам» — это своеобразный соус, приготовляемый из рыбы. Он с древних времён пользовался большим спросом во Вьетнаме.

Для изготовления «Нуок-мама» рыбу слоями кладут в большой чан и пересыпают солью. Потрошить или отрубать рыбе голову при этом не требуется. Рыба лежит в рассоле несколько месяцев. Затем образующийся сок фильтруется и перели¬вается в бутыли. Этот продукт с сильным аммиачным духом и есть «нуок-мам».

В нашей коптильне сейчас скопилось достаточное количество, правда, несколько недодержанного, «нуок-мама».

К сожалению, особой популярностью в нашем коллективе этот соус почему-то не пользуется. Даже у Мечтателя с его феноменальным таёжным жором пикантный соус организмом не затребывался.

Неумеренный аппетит Мечтателя напоминал мне всегда обжорство жителя древних Сиракуз — Филоксена, который, по преданию, выкушал однажды за обедом сразу все восемь щупалец метрового осьминога, восемь метров од¬них ног!

Но такой подвиг оказался не под силу даже Филоксену — от обжорс¬тва он вынужден был умереть. Чувствуя это, он съел на ужин оставшуюся от обеда осминожью голову и сказал, что теперь в мире не осталось для него ничего, о чём стоило бы пожалеть.

Пока Командор готовил суп из крохаля-одиночки, Ряша ходил рядом и тре6овал.- Спокухе дичи не давать! Лишил коллектив наваристого супа. Теперь пущай од¬ну жижу хлебает!

Командор его успокаивал.- Не боись! Я эту пичужку так разварю, что ни одного кусочка не обнаружите…

И ведь разварил таки! Сколько мы не шарили ложками в ведре, кроме нескольких косточек так ниче¬го и не смогли нашарить.

Разогретые ужином, мы валялись вокруг костра и наслаждались вечером.

Все так же светила лимонная луна, веяло ночной прохладой от тёмной воды. Тихонько потрескивали горящие ветки, устремлялись вверх оранжевые ленты огня и красные искры. Жили и дышали в костре угли: они были то красными, то розовыми, то, вдруг, по ним пробегали едва заметные синие и сиреневые огоньки.

Торопиться было некуда, вечер смежал ресницы, впереди была корот¬кая заполярная ночь, и мы сидели, обласканные теплом этого маленького горя чего чуда — походного костра, рассказывая друг другу необычные случаи, которые когда-то произошли с нами или с нашими знакомыми.

Ночь была впервые за весь поход необычно холодной. Несколько раз я про¬сыпался от того, что сильно замерзали ноги. Пришлось одеть шерстяные нос¬ки и с головой залезть в спальник. В довершение всего пошёл дождь, и бы¬ло даже сквозь сон слышно, как крупные капли выбивают свою монотонную мелодию по пологу палатки.

К счастью, дождь быстро окончился, не успев даже как следует смочить землю.

Утро было облачным, но по всему чувствовалось, что к середине дня погода разгуляется.

Над рекой кругами летала пара чаек, которых на Котуе было довольно много. Во время сплава мы встреча ем их почти за каждым изгибом реки.

Чайки важно расхаживают по каменистому берегу, не обращая на окружающий их мир никакого внимания. Но особенно им нравится стоять на кончиках галечных кос. Почти на каждой косе — пара чаек. Стоят они тихо, задумчиво, близко друг к другу, выделяясь чёткими белы¬ми пятнами на фоне разноцветного камня или зелёной травы берега. Даже беспокоить их не хочется. И каждый раз мы проплываем мимо них, осушив вёсла.

Иногда чайки снимаются со своего места и плавно кружат над рекой и плы¬вущими по ней катамаранами.

Встречаются здесь и маленькие, очень красивые чайки-крачки. Они очень пронзительно и жалобно кричат. Иногда кажется, что это не крик птиц, а плачь ребёнка.

Вчера нам повстречались и совсем нео¬бычные чайки: они были абсолютно чёрные. Правда, мы плохие ориентологи, и, может быть, это были не чайки, а какие-то другие неизвестные нам птицы.

Перед завтраком неугомонный Ряша вновь развеселил коллектив. Он ещё с вечера задумал небольшую «хохмочку» со старыми ботинками, которые мы захватили с Воеволихана.

Максим поставил на ночь свой спиннинг «на мыша», вдруг какой-нибудь дурной таймень сядет на крючок!

Ряша незаметно подменил ему «мыша» на ботинок и спокойненько заснул. Утром он вышел на берег и громкими криками стал звать Максима к себе, уверяя, что тому крупно повезло: таймень все-таки сел.

Максим со всех ног кинулся к снасти и стал усердно выводить «тайменя». Он осторожно крутил катушку, медленно отступал от реки и всё время уверял довольного Ряшу.- Точно, сидит! Здоровый! Видишь, не рвёт, а только тянет.

Ряша согласно кивал в ответ и усердно снимал все мани¬пуляции Максима на киноплёнку. Когда же Максим выволок на берег свой улов, то раздался громкий хохот собравшихся на берегу всех членов группы.

Надо отдать должное Максиму, вёл он себя в этой ситуации очень выдержано: лишь плюнул на землю, а затем молча схватил бывшую обувку и зашвырнул её подальше в воды Котуя. Затем молча подошёл к нашему катамарану и внимательно его осмотрел.

Вытащил из полиэтиленовой плёнки второй припрятанный ботинок и заявил.- Точно, так и знал. Вот он, и второй едет!

С этими словами он забросил второй стоптанный башмак в кусты.

В Степаныче после холодной ночёвки внезапно прорезался азарт фоторепортёра: он лазит на пузе по берегу и запечатлевает на плёнку какие-то травинки и цветочки. Затем на небольшом водовороте в одной из бухточек Холохо он обнаружил удивительно любопытную шапку-башенку из пены, которая, не разрушаясь, медленно вращалась.

Это явление так увлекло Степаныча, что он извел на него почти целую плёнку. В довершение всего он решил запечатлеть меня с останками, пойманного вчера тайменя. Свой фото-натюрморт он хочет назвать «Человеко-таймень».

Я отказываюсь от такого предложения, но соглашается Усач. Он водрузил себе на голову тайменью башку и в этом импровизированном шлеме пытался позировать новоявленному мастеру художественного фото.

Степаныч сделал несколько снимков, но что-то его не удовлетворяло. Немного помыслив, он предложил мне приделать к заду вырезанный таймений хребет. После этого из меня получился, по его мнению, замечательно фотогеничный «зверечеловек» или «таймень-кун гуру».

За все мучения от подобных операций я потребовал от фотографа гарантий в получении фотографий.

В ответ последовало категоричное.- Гарантий не даю. Гарантирует только госстрах и сберкасса.

Пока Степаныч мучил меня ради искусства, Ряша и Максим переправились на другой берег Котуя, вооружились спиннингами и ушли куда-то вверх по течению. Вернулись они только через час, когда наше терпение было на исходе, и в «народе» поднимался глухой ропот.

Максим торжественно вынул из ящика-багажника их улов — девятнадцатого по счёту тайменя. Но что это был за таймень! Каких-то сантиметров тридцать в длину и весом не более килограмма.

Коллектив встретил этот улов с негодованием и сурово осудил неразборчивых рыболовов. Ловля рыбы для счёта была не в наших правилах.

Максим, видя суровые лица команды, пытался оправдываться, но безрезультатно.

Мы хотели наказать браконьеров едой, но потом смилостивились и дали им доесть оставленный завтрак. После чего, сытый и довольный прощением коллектива, Ряша под зажигательный диксиленд, звучащий из транзистора, исполнил нам танец ковбоя на отдыхе.

Весь в шляпе и болотных сапогах, с карабином в руке, он выделывал совершенно немыслимые па и кренделя, и чем-то действительно отдалённо походил на джентльмена времён покорения Дикого Запада.

После его пляски мы решили, что на прощальном бенефисе, перед расставанием с Котуем, будет очень неплохо исполнить что-нибудь подобное, но только групповое, с участием пяти мужчин и одной девушки. При этом музыкальное сопровождение должен обеспечивать наш Мечтатель игрой на знаменитом Челябинском насосе, которым мы накачиваем катамараны.

Мне в этом ревою отвели роль кинооператора, хотя я долго сопротивлялся и требовал ввести себя в творческую труппу исполнителей.

Сегодня Котуй вновь преподнёс нам одну из своих многочисленных загадок. Если вчера вечером невидимый Сонат сотрясал всю округу неистовым рёвом и грохотом, то сегодня с самого утра нас окружала звенящая тишина.

Порог замолк, как будто кто-то повернул выключатель радиоприёмника. От этого он становился ещё загадочнее.

Упаковывая вещи к отплытию, мы не переставали думать о том, что же ждёт нас впереди.

Голову от пойманного мной тайменя взял себе Лёха. Он хочет показать её какому-то заядлому рыболову-фанатику, который при её виде должен, как минимум, брякнуться в обморок от зависти, или, как выразился новый хозяин тайменей головы, попросту отпасть.

Перед самым отплытием я сбегал в кусты, достал оттуда заброшенный Максимом ботинок и потихоньку засунул в полевую сумку, в которой он хранил свои рыболовно-охотничьи принадлежности. Похождения старого башмака продолжились.

К моему великому огорчению, Максим обнаружил эту заначку ещё до отплытия.

На этот раз хладнокровный Максим не выдержал и разбушевался. Он в ожесто¬чении швырнул помятую обувку в волны Котуя, а когда увидел, что она не собирается тонуть, схватил ружьё и дуплетом ударил по этой своеобразной «дичине».

Ботинок жалобно булькнул, в последний раз задрал вверх свой помятый и изрешечённый дробью мысок, и пошёл на дно. Так закончилась история с парой доброй обуви, верой и правдой служившей своему хозяину и ставшей жертвой человеческого эгоизма.

Не успели мы отчалить и проплыть каких-нибудь десяток метров, как Степаныч захотел…

Мы оскорбились.- Ты что же индивидуалист несчастный, свой организм за четыре десятка лет изучить не смог? Ишь, сухопутный гусь нашёлся, обязательно ему нуждишку на суше справлять надобно. Ничего перезимуешь, а если невтерпеж, так и на воде сумеешь! Уралочка далеко, не увидит, а мы, уж как-нибудь вытерпим — привычные…

Степаныч попробовал пару раз привстать для свершения ритуала, однако чуть не сверзился с катамарана в воду и взмолился.- Братцы, давайте пристанем, а то я с воды не могу, у меня ноги короткие и дрожат…

Пришлось нам всё-таки причаливать к берегу и высаживать бедолагу, где он облегчённо вздохнул и совершил священное и обильное омовение камней.

Есть у американских «коровьих парней» или, как их привыкли всюду называть, ковбоев любимый вид соревнований — «родео». На них они показывают своё искусство в бросании лассо, подсечках, в езде на необъезженных лошадях и даже на быках.

Наш сплав по быстрым и порожистым рекам тоже своеобразное водное «родео», так как даже на известных, но всегда опасных порогах или сложных ливерах никогда точно не знаешь, с чем придётся столкнуться. «Водные Ковбои» на своих резиновых скакунах тоже в любой момент рискуют быть сброшенными в пенистые водовороты, а если особенно «повезёт», то и расплатиться собственной жизнью за неуёмную жажду острых ощущений.

Отличительной чертой этого водного родео является то, что, в отличие от ковбоев, которым нужно продержаться на беснующейся лошади всего тринадцать секунд, как того требуют правила соревнований, нам просто необходимо просидеть на своей рези новой «лошадке» на протяжении всего сплава, иначе не имеет смысла пускаться в эту затею.

Итак, мы водные ковбои! 0собенно похож на них наш Ряша. Если спросить у ковбоя, что для него самое главное, то он обязательно ответит.- Шляпа!

Можно вообразить ковбоя без лассо, без сапог со шпорами, без кольта, даже лошади и головы, но только не без шляпы.

Так вот, наш Ряша никогда не расстаётся со своей старой, тёмно-синей велюровой шляпой.

Когда мы однажды в шутку позвали его.- Эй ты — шляпа!- он мгновенно и очень бодро отозвался.- Шляпа, зато — модная!

Ряша лишь на ночь меняет её на великолепный, тёплый шерстяной вязаный колпак, который помогает ему видеть прекрасные ковбойские сны. Один из них он уже поведал нам в этом походе.

Мы резво сплавлялись вниз по течению, а Сонат молчал. Даже когда до него оставалось не более пятисот метров, вокруг стояла тишина.

Только подойдя почти вплотную к порогу, мы увидели крутые, всплески, кипение белой пены и услышали шум от ударов струй о мощные подводные камни.

Сонат не выглядел порогом в классическом понимании этого слова. Он больше походил на короткую, мощную шиверу.

Каменные гряды и отдельные глыбы, составляющие порог, несмотря на низкий уровень воды в реке, были все скрыты под водой. Пенистые, кружевные гребешки вздымались в воздух по всей ширине реки, тону¬ли и, пробежав несколько метров под водой, вновь выныривали уже ниже по течению.

Расположился Сонат почти в самом центре Котуйского каньона, как мы прозвали это место, на одном из его поворотов, и имел в длину не более двухсот метров.

Оба берега около Соната представляли собой обрывы высо¬той метров по пятьдесят и были сложены из сланцевых плит различных размеров. Сверху росла обычная для этих мест редкая лиственичная тайга и отдельные кусты.

Согласно данным нашей карты на четырёх километрах каньона после Соната нас поджидали ещё два небольших порожка.

Едва наш катамаран пристал к берегу, как я, сгорая от воображаемой борь¬бы с очередным гигантом Котуя, со спиннингом наперевес помчался к порогу.

Сейчас он вновь, как и вчера, гудел, гремел, скрежетал камнями, оглушая окрестности своеобразной музыкой. Через громадные бурые валуны, брызгаясь, вскипая, гнулись, перехлёстывались, падали отвесные и наклонные ярые струи. И ведь не очень широк был Сонат: всего-то каких-нибудь сотня метров, а такой неистовый!

Первой бросок блесны в неведомые воды — всегда волнующий миг в жизни любого спиннингиста. Именно в первом забросе заложены все ваши надежды, тревоги и ожи¬дания.

Блесна упала в гривастую стрежень, играючи заскользила по волнам, а затем мгновенно утонула в круговой тишине.

Не успел я оценить ситуацию, как бешено несущиеся струи стравили с катушки добрых два десятка метров прозрачной лесы.

Наматывать её на катушку было довольно трудно, так как течение оказывало мощное сопротивление движущейся навстречу струям блесне.

Первый заброс оказался безрезультатным. Кидаю вторично. На этот раз под скопище валунов.

Блесна мгновенно скрылась под водой, однако, выброшенная напористым потоком, лихорадочно завихлялась вдоль стрежневой середины струи.

Начинаю подводить блесну туда, где в сплошной пенистой бахроме об¬разовался участочек хрустально прозрачной воды. Прозрачная вода здесь неудержимо бурунилась и кружилась вихрастыми конусами, которые взбежав на камни, а затем словно с горки скатившись с них, взбивались вновь в косма¬тые пенистые шапки, полные молочно-белых воздушных пузырей.

Всегда кажется, что чем дальше бросаешь, тем быстрее возьмётся за твою блесну рыба. А ведь это чистый обман. Рыба берет, скорее всего, там, где она находится в данный момент.

Вспомнив об этом, бросаю блесну совсем недале¬ко от берега, прямо в кипящий пенистый водоворот, в котором словно бриллианты сверкают в лучах солнца бесчисленные пузырьки воздуха. Блесну снова подхватывает течением и начинает закручивать.

Тихонько работаю катушкой, стараясь, чтобы она не падала на дно, а шла ближе к поверхности воды.

Когда до берега оставалось каких-нибудь полтора-два метра, за блесной выскочил таймешонок килограмма на три весом. Промахнулся, резво ударил огненным хвостом и исчез в глубине.

Раззадоренный его появлением, я начал бросать блесну в это же место раз за разом, но безрезультатно.

Ко мне подошли Мечтатель и Максим, поинтересовались причиной моего азарта, и дружно взмахнули своими спиннингами.

Успехи Мечтателя были аналогичны моим, а уловистый Максим умудрился таки подцепить моего законного тайменишку, и потащил его к берегу. Подведя рыбу к самому обрезу воды, он попробовал выдернуть её из водной стихии на камни, но ловкий малыш резко крутанул лобастой головой, разинул пасть и выплюнул блесну.

Больше мы его не видели.

Ряша, как всегда, ушёл куда-то вперёд под крутые, отвесные скалы, спадающие прямо в воду.

Вернувшись из своего короткого вояжа, Ряша выложил нам свою очередную добычу — двухкилограммового таймешонка.

Мне к этому времени уже надоело попусту махать спиннингом, и я решил попробовать запустить кораблик. Тем более что сегодня утром коллектив единодушно выразил желание попро¬бовать на ужин жареного хариуса.

Двадцать минут ловли позволили выпол¬нить это желание, и принесли нам шестнадцать великолепных хариусов: ровно по две штуки на брата.

Все были очень довольны моему успеху, только Уралочка пробовала незлобиво поворчать, так как была сегодня дежурной.

Первыми Сонат проходил наш экипаж. С воды валы оказались значительно внушительнее, чем они казались с берега. Некоторые достигали двухметровой высоты с очень крутыми обратными скатами. Правда, для таких посудин, как наши катамараны, они серьёзного препятствия и опасности не представляли.

Скорость течения была очень приличной, и мы пронеслись по Сонату, словно на курьерском поезде.

В такие моменты душа рвётся из груди, хочется или орать, или петь. Наверное, что-то подобное испытывал и Адам Мицкевич, когда писал свои строки:

Я криком радостным приветствую движенье.

Косматым парусом взвилось воображенье.

О счастье! Дух летит вослед душе моей.

И кораблю на грудь я падаю, и мнится –

Мою почуя грудь, он полетел быстрей.

Я весел! Я могуч! Я волен! Я — как птица!

Единственным отрицательным моментом нашего короткого сплава по Сонату был, как всегда, подмоченный зад Степаныча, хозяин которого высказывал нам по этому поводу всяческое неудовольствие.

Челябинцы пронеслись по порогу так же стремительно, как и мы.

И вот уже шумный Сонат остался далеко позади.

Русло Котуя по-прежнему зажато почти отвесными скалами берегов, и он с трудом пробивается вперёд, делая крутые и короткие зигзаги. На протяже¬нии километра мы насчитали в этом месте восемь поворотов. Ширина русла не превышала двадцати метров.

В довершение всего дул сильный встречный ветер, который создавал в этой своеобразной изогнутой трубе сильный сквозняк.

Скалы спадали к воде отдельными узкими выступами и террасками, меж¬ду которыми виднелись густо заросшие кустарником впадины — карманы.

Течение, как и в самом Сонате, было очень сильное, и мы продолжали нестись по этому водному лабиринту с крейсерской скоростью.

Но вот мы проскочили последний короткий порог — шиверу, и каньон кончился.

Русло реки резко расширилось, и с обеих сторон раскинулись широкие галечные косы.

Катамарана Челябинцев всё ещё не было видно, и мы реши¬ли пристать к берегу и там дождаться ребят. Тем более что уже пора было делать пережор.

Минут через пятнадцать из каньона лихо вынырнул отставший катамаран, сделал лихой поворот и пристал почти вплотную к нашему.

Причина задержки оказалась весьма уважительной: Леха всё-таки превозмог своё невезенье и вытянул из Котуя желанного тайменя. Это был его первый таймень в этом походе.

Радости счастливчика не было пределов, тем более что он поймал двадцать первую рыбку или, как говорят заядлые картёжники, набрал для коллектива очко.

По всей долине Котуя валяется множество оленьих рогов, хотя самих оленей мы ни разу не видели.

— Они сейчас мигрируют,- глубокомысленно заявлял Степаныч.

— Могли бы мигрировать и мимо нас,- отзывается Ряша.- мясца свеженького очень хотса.

Пока же ребятам приходится довольствоваться тушенкой и рогами, от которых они отпиливают отдельные куски, чтобы до¬ма мастерить рукоятки для охотничьих ножей.

Мечтатель сидит грустный и молчаливый. На последнем пороге в результа¬те массированного налёта на реку мы стали обладателями улова в виде четырёх зеленовато-серых зубатых щук, но взамен лишились сразу четырёх блё¬сен, из которых две были Мечтателя.

Правда, после подсчёта потерь и приоб¬ретений Степаныч в свойственной ему манере заявил.- Спокуха! Всё идет как надо. По любым векселям надо уметь платить!

С расстройства наш завхоз совершенно расщедрился, и на пережоре разрешил брать прямо из мешка галеты, правда, оговорив некоторые дополнительные условия.- Хватайте, жрите, только про запас в карманы не запихивайте…

Выдавал он также и колбасу-сервелат, от которой почему-то пахло, а если говорить откровенно, то воняло совсем даже не колбасой.

Несмотря на это все выданные порции быстренько были съедены, и коллектив выжидающе поглядывал на строгого заведующего нашей продуктовой базой.

Взгляды не помогли, и оставшиеся прелести гас¬трономии исчезли в недрах завхозовских упаковок.

Восстановление утраченного здоровья у Степаныча идёт только во вред коллективу, так как он становится всё более активным и, тем самым, более опасным для окружающей среды.

Теперь он регулярно хватается за свой спиннинг и со словами.- Щас рыбку поймаю,- пытается зацепить блесной кого-ни¬будь из нас.

От таких заявочек мы начинаем дрожать мелкой дрожью, и пе¬рестаём грести. Такая обстановка вполне устраивает нашего приятеля, и он с ещё большим ожесточением начинает махать удилищем.

Конец его спиннинга со зловеще мотающейся блесной то и дело появляется в опасной близости то от моего, то от Ряшиного лица.

Однако больше всего не повезло Мечтателю, которого ярый «рыболов-спортсмен» после одного из наиболее «удачных» забросов всё-таки цепляет за спасательный жилет.

Не сообразив сразу, в чём дело, Степаныч громко заорал.- Есть! Сидит! Вот он мой звёздный миг удачи,- и попы¬тался сдёрнуть нашего любимого завхоза с борта в воду.

Мечтатель бешено сопротивлялся, понося счастливого спиннингуэйтора всеми известными ему «лас¬ковыми» словами.

Тройник блесны засел в ткань жилета так глубоко и прочно, что только ценой неимоверных усилий могучего Ряши его удалось извлечь из спасательной одежонки Мечтателя, правда, без ущерба для её спа¬сательных свойств.

После своего каньона Котуй как будто подрастерял весь свой пыл и энергию, разлился широко и спокойно, притормозил свой быстрый бег, и ти¬хонько нёс наши катамараны мимо жёлтых известняковых берегов, в которых вода, ветры и время наделали множество вмятин, выемок, гротов и даже не¬глубоких пещерок. В выступающих над берегами плиточных башенках зияли сквозные отверстия и дыры, через которые загадочно проглядывала зелень тайги и голубизна неба.

Около пяти часов вечера мы подплыли к месту впадения левого притока Котуя — Чиринда-Хан. В этом месте кончались последние немногочислен¬ные туристические маршруты, которые когда-то были проложены по этому безлюдью.

На берегу была заметна старая стоянка. На обрубке старой лиственницы сохранилась надпись — г. Норильск. Клуб Таймыр. Озеро Аян — Чиринда.

Приток на удивление нам не пересох и весело, со звоном струился через крупные зализанные камни на встречу с Котуем.

Спешно настроив спиннинги, мы дружно кинулись на ловлю тайменей. Пока мы, спотыкаясь, неслись по камням к самым бурным водам, Мечтатель сделал за¬брос прямо с катамарана, и его блесну тут же взял таймень.

К великому огорчению нашего дру¬га таймень сделал мощнейший рывок, вылетел свечкой на полметра из воды, затем глубоко нырнул и устремился прямо к берегу.

Мечтатель не сумел своевременно выбрать образовавшуюся слабину.

Таймень мгновенно воспользовался этим: развернулся, громко ударил хвостом по воде и так сильно рванул, что спиннинг едва не вылетел из рук рыболова.

Орудие лова осталось у свое¬го хозяина, но… таймень сошёл.

Я тоже попытался включиться в ловлю этого озорника. Заброс оказался удачным и пришёлся точно в то место, где скрылся беглец. Едва начав сма¬тывать лесу, я тут же почувствовал ощутимый рывок. Есть! Сидит…

Тихонько вывожу рыбу поближе к берегу. Полное разочарование: на блесне сидел не таймень, а всего лишь щука кило¬грамм на пять.

В сердцах наподдаю ей сапогом, и выкидываю на камни. Делаю ещё один заброс, и на этот раз в огорчении даже плюю на землю — зацеп! И не какой-нибудь, а такой мощный, что, сколько ни пытался я сорвать блесну с камней, всё было безрезультатно.

Освободил я свою снасть только с катамарана, когда мы продолжили сплав. Пока же мне оставалось толь¬ко одно — сидеть на камнях и смотреть за спиннинговыми упражнениями дру¬зей.

Ряша сделал свой первый заброс почти в центр струи впадающего Чиринда Хана. Этот заброс сразу же оказался удачным. Блесну взял именно тот самый таймень, который сошёл у Мечтателя. Через две минуты он уже бился на камнях.

Вес пойманной рыбины был не менее семи килограммов, и Ряша остался доволен своей добычей.

Успехи остальных ребят были просто никакими — больше таймени не брали. Ребята откровенно заскучали и стали споро собираться к отплытию.

В это время Ряша насадил свой улов на капроновый шнурок, и напоследок решил пройтись немного вверх по Чиринда Хану, поискать каких-нибудь драгоценностей, а заодно и справить кой-какую нуждишку.

Пробираясь по берегу притока, в одной из мини бухточек, среди крупных камней он обнаружил пря¬чущегося там крохаля — подростка.

Увидев громадную фигуру нашего Ряши, крохаль вместо того, чтобы удирать по воде, резво выскочил на берег и ки¬нулся от него бегом по камням.

Он неловко, но довольно быстро, семенил сво¬ими коротенькими ножками, проваливался между камнями и шустро перемещался вперёд.

Какое-то мгновение Ряша обалдело глядел ему в след, а затем с воплем, гремя сапожищами, кинулся за крохалём.

Казалось бы, здоровенному детине ничего не стоило догнать и завладеть неповоротливой на суше птицей, но не тут-то было.

Крохаль оказался и ловчее, и резвее Ряши. Этот пробег уверенно выиграл именно он.

Доковыляв до берега, крохаль, словно ку¬лёк с землёй плюхнулся в воду, нырнул, через мгновение появился над водой и, крякнув в сторону неудачливого преследователя что-то неприличное, помчался маленькой моторной лодкой вниз по течению.

Ряша остался на берегу растерянный и побеждённый.

Коллектив, наблюдая эту незабываемую картину, корчился на камнях в конвульсиях.

Степаныч тихонько скулил на своём обыч¬ном корабельном ложе.

Я словно гигантский таймень, сидящий на блесне, изви¬вался у самой кромки воды намертво прикованный к своему спиннингу.

Коман¬дор ревел от восторга и утирал набегающие на глаза слезы.

Уралочка смея¬лась, как всегда, тихо и интеллигентно, уткнув голову между коленей.

Только Мечтатель пытался согнать со своего лица весёлое выражение и ворчал.- Один стрелять не умеет — сиди без супа, второй вымахал, словно пожарная каланча, а бегать не научился — снова сиди без супа… Будете сегодня на ужин суп «Южный» без всякой приправы жрать.

После этого события, немного отойдя от смеховых колик, мы отплыли и через каких-нибудь четверть часа достигли устья левого притока Котуя — речки Колды, где и остановились на ночлег.

Речка Колда впадала в Котуй широким, бурным и очень мелким рукавом. Вода в реке была какого-то необычного буровато-оранжевого цвета. Воды её, постепенно растворяясь в Котуйских, образовывали вытянутый рваный шлейф, отдалённо похожий на извивающийся хвост гигантского тайменя, который в сумерках вышел из глубин порезвиться и поохотиться.

К сожалению, настоя¬щие таймени таких мест не любят, и пытаться поймать что-нибудь приличное здесь было бесполезно. Поэтому ребята тут же начали разгружать катамара¬ны и устраивать лагерь.

Я, на всякий случай, всё же решил разочек завести кораблик. Сделать это было очень нелегко, так как течение в этом месте разбивалось на несколько самостоятельных и довольно сильных струй, кото¬рые разбегались в разные стороны, и сбивали юркую снасть к берегу.

С большим тру¬дом всё-таки завожу кораблик, и вытаскиваю двух хариусов. Однако повтор¬ная попытка стоила мне великолепной, своеобразной корабельной бородищи, которую я разбирал, вспоминая про себя всех святых и не святых, в течение часа. В конце концов, борода сдалась, а кораблик лишился двух поводков с крючками.

На ужин Командору захотелось откушать тайменьего «Хе», и он с увлечением принялся за изготовление этого блюда.

Максим заявил, что он желает жареных хариусов, и принялся за жарение. Ряша возился с потрошками. Таким образом, нас ожидал практически полный рыбный ужин.

Вечер был ощутимо прохладный. Небо наполовину скрылось за занавесью плотных облаков, но часть его была чиста, и на ней чётко выделялся огрызок ярко жёлтой луны. Сейчас она была похожа на кусок голландского сыра, у которого не то мыши, не то крысы выгрызли большую часть, а затем вспугнутые кем-то сбежали, оставив на небе лишь жалкие остатки былой роскоши.

Нудно ныли многочисленные комары, но, к нашей радости, отсутствовала мошка.

Тайменье «Хе» даже в малом нельзя сравнивать со щучьим. Рыба, сваренная крепчайшей уксусной кислотой, пропитанная нежнейшим ароматным жирком, так и тает во рту, оставляя там на длительное время непередаваемое послевкусие.

Правда, сегодня Командор пожалел для блюда перца, и это вызвало в его адрес довольно едкие высказывания ужинающих.

В довершение всего выяснилось, что Максим изжарил хариусов без панировки, и с большинства рыбок слезла шкурка, а это уже являлось чистейшим брачком в работе дежурных. Тем более что многие из рыбин оказались и не дожаренными.

Спасло положение доброе расположение завхоза, который милостиво выделил коллективу определённое количество граммулек.

На небе появились первые робкие звёзды, которые до этого прятались от наших взоров где-то в глубинах вселенной. В двенадцать ночи стало уже довольно темно: читать книгу без огня было невозможно.

Природное колесо резво крутилось вокруг своей оси, постепенно сменяя бесконечный полярный день на такую же бесконечную ночь. Правда, до этой замены ещё далеко.

Спать совершенно не хотелось, и мы, согретые благодатным теплом костра и граммулек, молча сидели, наслаждаясь сказочной тишиной ночи.

Кругом такая тишина, такая дивная картина,

Когда на звёздной паутине меж лиственниц висит луна.

Чего же ради я не сплю? Авось под клич далёкой птицы

Мне молодость моя приснится в местах, которые люблю!

В Москве было всего девять часов вечера, и какая-то зарубежная станция передавала музыкальную программу «Из истории рок-н-ролла». Мы с удовольствием слушали бурные и зажигательные мелодии в исполнении Эльвиса Пресли.

Утром нас ожидал очередной сюрприз дежурных, которые из-за своей лени решили не готовить завтрак, а подали нам остатки вчерашней недожаренной рыбы и жиденький, больше похожий по цвету на мочу, чем на кофе, напиток.

Коллектив забурлил от негодования, а завхоз категорически заявил, что ни о каких тридцати километрах, которые предстояло нам пройти за сегодня, не может быть и речи.

Ряша буквально брызгал слюной от возмущения, тем более что он опоздал к завтраку и ему даже этих роскошных «деликатесов» досталась самая малая толика.

В качестве метода защиты дежурные избрали молчание. Правда, Максим пытался что-то вякать в ответ на ропот «толпы», но его мгновенно морально и физически смяли, и он умолк.

Утро было великолепное. Ярко светило солнце, дул слабенький ветерок, который даже не мог отгонять от нас развеселившихся пернатых. Голубой шелк неба ни в одной своей части не был замаран вкраплениями облаков.

Ребята, за исключением Командора и Мечтателя, щеголяют по пояс голыми, и ловят последние тёплые лучи уходящего лета.

Обозлённый, голодный Ряша схватил свой спиннинг и рысью умчался куда-то вверх по Колды, где он ещё вечером обнаружил, по его словам, агромаднейшую яму.

Мы с Максимом взялись засолку пойманных накануне тайменей. В коптильне снова оказалось свободное место, так как ранее засоление таймени за время движения плотно утрамбовались.

Ниже Колды Котуй вновь резко раздвинул свои берега и затих. Если не грести, то скорость сплава совсем маленькая — не болеее двух-трёх кило¬метров в час.

Нас это не устраивало, и мы дружно работали вёслами. Так про¬должалось километров шесть. Затем река заметалась по долине крутыми зигзагами и, сделав пять или шесть поворотов, уткнулась в поперечную каменную гряду.

Камни гряды были разбросаны беспорядочно и плотно, оставив реке всего три больших, равноценных проточки, которые буквально кипели в пене бурунов.

Место было настолько необычным и красивым, что мы бросили грести и, сноси¬мые течением, от души любовались очередным подарком Котуя. Так нас и прибило к валунам гряды.

Когда мы выбрались на камни, удалось рассмотреть эту диковинку Заполярья подробнее. Гряда, преградившая путь реке, распада¬лась на отдельные группы ровных каменных плит и громадных, круглых, отполированных водой и временем булыга нов, между которыми журчали и звенели кристально чистыми струйками бесчисленные ручейки-проточки.

Причём, нап¬равление течения некоторых из них было встречным к основным струям Котуя.

Кое-где между такими группами камней образовались довольно глубокие, тихие бухточки-озерца, подходя к которым можно было увидеть, как оттуда ли¬хо шмыгали в щели между камнями одиночки хариусы.

Реки, как таковой, не было. Было изрезанное каменное плато, сочащееся сверкающей на ярком солнеч¬ном свете водой.

Перескакивая с камня на камень, кое-где перебираясь через проточки вброд, ребята разбежались по этому каменно-водяному лабиринту, и начали лихо махать спиннингами.

Мне везёт с первого же заброса, и на блесну садится крупный, не меньше килограмма, красавец-хариус.

После следующего заброса, я тут же почувствовал сильный рывок, и какая-то крупная рыбина начала ожесточённо вырывать у меня спиннинг. Тихонько работая катушкой, я стал подводить её поближе, но, очевидно, крючок зацепился слабо, леса мгновенно обвисла, и мой улов, блеснув на солнышке белоснежным брюхом, скрылся в глубине. К моему великому огорчению я даже не понял, что за рыба хватала блесну.

Ряше, как и всегда, везёт значительно больше, и он становится обладателем симпатичного таймешонка килограмма на два весом.

Остальные ребята возвратились к катамаранам разочарованные и пустые.

Сплавляться через это своеобразное каменное сито мы решили по левой протоке.

Протока довольно узкая, кроме того, она почти до половины перекрыва¬лась мощными стоячими волнами высотой более двух метров, поэтому для прохода оставалась узкая полоска шириной метров пять-шесть. Вода устремлялась в протоку со скоростью не менее семи метров в секунду.

— Ну, что, орёлики, поработаем,- оживленно потирая руки, пробасил Ряша.

— Братцы, давайте поаккуратнее, а то опять мне весь фундамент замочите,- начал уговаривать нас Степаныч, пристраивая свой мощный «фундамент» на сидении.

Однако все опасения оказались лишними: мы проскочили протоку, как пуля, впритирочку к валам и даже не забрызгались.

Степаныч был в восторге и долго хвалил вслух нашу ювелирную технику водного слалома и… перехвалил…

Общая длина этого своеобразного порога оказалась метров четыреста, и за первой протокой мы сразу же влетели сначала во вторую, а затем и в третью его ступень.

Эти ступени оказались сложнее и коварнее первой. Из много численных отверстий каменного «сита» било множество сильных боковых струй, которые создавали мощные завихрения, водовороты и косые валы.

Наш катамаран в одном месте так сильно закрутило, что поставить его носом по течению удалось далеко не сразу, и какое-то время мы неслись, словно на гонке яхт, с приличным креном.

В ходе этого маневра и сбылись все опасения нашего Степаныча о подмокании его фундамента: зад был промочен осно¬вательно и надолго.

Обменявшись мнениями, мы решили, что только что пройденное место, пожа¬луй, самое красивое за весь маршрут.

Ниже порога течение почти не замедли¬лось, и нас лихо тащило вперёд. Пользуясь этим, мы занимались каждый сво¬им делом, и отдыхали от гребли.

Ряша решил облагодетельствовать тех, кто решит последовать нашему примеру сплавляться по Котую и, высунув язык, старательно зарисовывает карту нашего движения, делая пометки о времени прохождения каждого участка реки от одного поворота до другого.

Мечтатель, кажется, приближается к завершению знакомства с «Секретным фронтом».

Спокуха, не выпуская изо рта сигареты, погружен в обычную полудремоту.

На катамаране Челябинцев видна обычная картина — в воздухе то и дело мелькают спиннинги.

К пятнадцати часам мы достигли правого притока Котуя — Величана. Это был очень красивый небольшой ручей. Судя по лоции, его длина не превы¬шала девятнадцати километров, однако, ручей сумел сберечь от засухи остатки своих водяных запасов, и сейчас весело журчал по гальке, добавляя в Котуй порции кристально чистой воды.

Любитель статистики Ряша заявил нам, что это тридцать шестой приток, который мы проплываем от начала маршрута.

Через километр должен быть ещё один приток — Эмэток, где он предлагает сделать пережор, ибо, тех жалких запасов калорий, которые были в нас с утра, благодаря ленности дежурных, уже не осталось и в помине.

Ему никто не возражал. Только Степаныч, обращаясь к Мечтателю, проканючил.- Слушай, завхоз, ты уж сегодня не жадничай, дай сахару к чаю побольше.

На Мечтателя эта просьба произвела обратное воздействие. Он заявил.- Итак жрёте больше, чем работаете… Хватит с вас и по три куска.

Если хотите знать, то энергии содержащейся в ста граммах сахара, велосипедисту достаточно, чтобы проехать тридцать семь километров, а пешеходу — пройти четыр¬надцать километров. Вы же плывёте всего на всего по течению, не гребёте, а на что-то претендуете. Да и вообще, скажите спасибо, что вы не крокодилы, иначе можно было бы кормить вас ещё меньше…

— А причём здесь крокодилы?- возмутился Ряша.

— Притом! Если бы человек мог наподобие крокодила не заботиться о под¬держании температуры своего тела на уровне тридцати семи градусов, то ему требовалось бы в тридцать три раза меньше пищи!

— Ну, знаешь! Будь мы крокодилами, на нашем катамаране уже давно бы не было такого вот завхоза — философа.

— Не пугай, а то и так можешь остаться без завхоза. Статистикой зарегистрировано много случаев смерти людей от стресса, вызванного страхом смерти. Вот перепугаюсь и помру, тогда будете сами крупу пересчитывать!

— Ладно, живи пока! Скажи только, чем потчевать нас на пережор будешь?

— Никаких проблем — чаем. Чай усиливает дух, смягчает сердце, удаляет уста¬лость, пробуждает мысль и не позволяет поселиться лени, облегчает и освежает тело, проясняет восприимчивость. Сладкий покой, который вы обре¬тёте от употребления этого напитка, можно ощущать, но невозможно описать или передать в словах!

— Слушай, Мечтатель, да ты с чаю совсем поэтом стал!

— Да, не я братцы вы мои. Так восхваляли чай в древних китайских манускриптах! Так что пейте этот чудесный напиток медленно-медленно, и вы почувствуете себя в силах бороться с теми заботами, которые удручают нашу жизнь! Кроме того, запомните, что в одном лишь стакане чая около пяти со¬тых грамма кофеина. Это столько же, сколько в целой таблетке от головной боли.

— Будем, братцы, пить чаёк, станет с болью нормалёк,- скаламбурил Степаныч, и тут же добавил.- А всё-таки жрать тоже что-нибудь нужно.

— Более ста лет тому назад Иеремия Бентам предложил человечеству свою систему принятия решений, названную им утилитаризмом. Он считал, что любой поступок надлежит оценивать по производимому им удовольствию или страданию. Бентам предлагал измерять страдание и удовольствие семью переменными: интенсивностью, продолжительностью, несомненностью или сомнительностью, временем появления, плодовитостью, чистотой и числом затронутых людей.

— Интенсивность и продолжительность — это прекрасно! А вот что такое и, причём здесь плодовитость?

— Под плодовитостью чувства мудрый Иеремия разумел шансы на то, что за ним последует чувство такого же рода, то есть удовольствие, за удовольствием – страдание, за страданием…

Продолжить мысль ему не дал Ряша.- Ошибался мыслитель! Чаще всего за удовольствием следует всё-таки стра¬дание. Ешь вкуснятину — прекрасно! Удовольствий — целый воз, а наешься или особенно переешь — одни страдания. Почему-то всегда в жизни общий ба¬ланс складывается в пользу страданий. К чему бы это?

— Чтобы удовольствия острее чувствовались!

— Может быть… Однако, братцы,- встрял в разговор Степаныч.- Какое это все-таки счастье, что мы не можем заглянуть внутрь себя. Выража¬ясь не фигурально — буквально. Вот это был бы настоящий шок, «перева¬рить» который мало бы кто смог. Впрочем, так же плохо мы и на самом де¬ле перевариваем то, что попадает к нам в кишечник.

Наши трапезы в ос¬новном изобилуют рафинированными продуктами, которые и позволяют кишечнику лениться. А с жирной, жареной, консервированной пищей, ал¬коголем «ленивому» желудку и вовсе не справиться.

Едим мы как минимум трижды в день, а процедуру, обратную приёму пищи, совершаем, в лучшем случае, раз в сутки. Арифметика простая: нетрудно себе представить, сколько лишнего «багажа» мы постоянно носим с собой. Приблизительно пять — шесть килограммов. А тучные люди — аж до 25! Вот вам и избыточный вес. С годами шлаки превращаются в каловые камни. И никакая самая новомодная диета не поможет вам избавиться от много летних «накоплений».

Но если бы дело было только в лишнем весе! Не переваренные остатки пищи образуют токсины, которые по системе кровотока разносятся по всему организму, поражая печень, почки, лёгкие, сердце.

Одним словом, кишечник надо серьезно чистить. Древние это хорошо понимали. В те времена промывание проводили, пользуясь пустотелым ка¬мышом. А потом изобрели клизму. Что и говорить, процедура не из прият¬ных. И самое главное — довольно бесполезная. Даже если вы отважитесь на 20-30 клизм, что маловероятно, очистить сможете лишь прямую кишку и нижнюю часть толстого кишечника, длина которого мо¬жет достигать трех метров.

— Это только тебе клизму почаще ставить надо. Сидишь, ничего не делаешь.

— Только языком своим эфир мусоришь,- заметил Мечтатель.

— Это точно,- поддержал его Ряша.- И не только языком, но и дымом.

В таких приятных беседах незаметно летело время, и мы как-то даже не успели заметить, что Котуй вырвался с Путорана на равнину.

Горы совершенно растаяли в голубой прозрачной дымке.

На берегах кое-где стали заметны следы пребывания людей. На одном из крутых, обрывистых склонов мы увиде¬ли между деревьев вполне приличную по внешнему виду лодку. От неё до во¬ды было не менее трёх метров по вертикали. Очевидно, поставили её на это место в высокую воду.

Течение было просто великолепным, и нам почти не приходилось браться за вёсла. Один перекат следовал за другим.

Внезапно впереди, справа от катамарана метрах в пятидесяти из воды вы¬нырнул крохаль.

Я схватил карабин, прицелился и выстрелил. Пуля ударила точно в то место, где только что была птица. Однако ловкий крохаль успел снова нырнуть. Вынырнул он метров на двадцать ниже по течению.

Сбоку от меня прогремел пушечный выстрел — это разрядил свою «мортиру» двенадцато¬го калибра Степаныч. Мимо! Заряд прошёл значительно левее.

Крохаль в ужасе бросился наутёк. Однако кто-то из нас его всё-таки зацепил, так как скорость передвижения птицы резко замедлилась. Она с видимым трудом пересекла реку наискосок, и медленно поплыла вдоль берега.

В это время нас обог¬нал катамаран Челябинцев. С него на берег соскочил Максим, и почти в упор — метров с семи, добил бедного претендента на вечерний суп.

На этом очередная наша охота на водоплавающую дичь закончилась.

Ряша фанатически продолжает зарисовывать и записывать в блокнот наш маршрут.

Незаметно проскочили мимо очередного притока — Одорокит. Это значит, что до конца маршрута нам остаётся проплыть всего семьдесят кило¬метров.

Мимо проплывали вытянутые грязно-серые каменистые косы, отдель¬ные громадины буровато-рыжих валунов, зелёная лиственничная тайга с час¬тыми прогалинами, забитыми буреломом.

Иногда берега отступали от реки, отгораживаясь от неё песчаными и галечными островками и отмелями, а иногда, наоборот, подступали вплотную к воде, обрываясь круто вниз каменисто глиняными обрывами. В таких местах течение начинало закручивать причудливые, сложные по конфигурации водовороты.

К восьми часам вечера мы добрались до конечной точки сегодняшнего от¬резка пути — ручья Умнготы. Ручей был небольшой, стекал в Котуй узкой, но довольно бурной стремнинкой.

Вода в нём была не редкость чистой и холод¬ной. Именно это обстоятельство очень нравилось местным хариусам, и около устья ручья собрались самые большие и красивые представители здешней колонии.

Дежурили сегодня мы с Мечтателем. На мою долю выпало разжечь костёр, заготовить дрова и натаскать воды. Я быстро справился с этими делами. Мечтатель остался у костра запускать в суп крупу и очищенного кро¬халя, варить кашу и чай, а я, вооружившись корабликом, направился к устью ручья.

Не успел я вывести на стремнину свой рыболовный снаряд, как все семь крючков его были заняты нетерпеливыми обитателями местных вод.

Хариусы атаковали мушки и снизу, совсем не показываясь из воды, и сверху — в лет. Тогда над водой взлетали горбатые сказочные чудовища с растопыренными во все стороны плавниками — крыльями и широко разинутыми пастями.

В лучах заходящего солнца плавники и тела хариусов искрились всеми цветами радуги, а очертания были несколько размытыми. От этого они казались ещё более огромными.

Я не успевал снимать с тройников рыбу и вновь заводить кораблик на струю. Мушки заполнялись атакующими хариусами практически мгновенно.

Видя, что одному мне с этой атакующей бандой не справиться, я заорал.- Караул!

Через минуту мне на помощь примчались Командор и Максим. При виде творящегося на реке, и их мгновенно охватил рыболовный азарт.

Ребята, оживлённо делясь впечатлениями, с удовольствием снимали с крючков кораблика отливающих чистейшим изумрудом килограммовых рыбин, и выбрасывали их на берег.

Хариус шёл непрерывным потоком, рыбина к рыбине. Особенно красивы были спинные плавники отдельных экземпляров: в виде крутого кружевного серпа длиной пятнадцать-двадцать сантиметров, по всему полю которого были разбросаны крупные розовые точки-пятна.

За каких-нибудь, пять минут мы стали обладателями около сорока красавцев-хариусов.

Хариусы брали почти вплотную с берегом, даже в полуметре от ног стоящего по щиколотку в воде Максима.

Снимая очередную рыбину, тот всякий раз удовлетворённо произносил.- Есть, однако, немножечко рыбки…

Темнело, и жор постепенно затихал. Кроме того, и мы уже были вполне удовлетворены рыбалкой.

Я свернул снасти, и мы сообща начали заниматься засолкой только что, выловленной рыбы.

Таких красавцев совсем не стыдно будет везти в Москву, чтобы подарить друзьям. Да и у себя дома выставить на стол такой деликатес — совсем не зазорно.

Разделывая очередную рыбку, я вспомнил, как при сплаве по Усу нам посчастливилось увидеть так называемую «Пляску» хариусов. День был солнечный и предпороговый перекат шириной около пятидесяти метров блестел под прямыми лучами светила раскалённым серебряным расплавом.

Внезапно из воды стали взмывать вверх точно такие же серебряные стрелки. Это были хариусы. Сперва их было немного, но с каждой следующей секундой их становилось всё больше и больше. Вскоре вся река буквально закипела от множества рыбин, высоко подскакивающих в воздух над поверхностью воды.

Трудно поверить, но на каждый квадратный метр переката приходилось по десятку одновременно взмывающих в воздух рыб! Всплески воды от их падения были отчётливо слышны на фоне шума переката. Фонтанчики брызг преломлялись бесчисленным количеством мини-радуг, а танцующий серебряный хоровод сверкал чешуёй, как тысячи зеркал.

Фантастическое зрелище! Оторваться от его созерцания было просто невозможно. В этом увлечении мы совершенно позабыли и про фотоаппараты и кинокамеру. Я слышал раньше, что всё это сказочное действо не более чем массовый жор рыбы, как называют это явление специалисты ихтиологи. Ряша был категорически не согласен с ними и утверждал, что рыбья пляска связана с нападением на подводное население прожорливых и надоедливых водяных вшей. Бог с ними, со вшами или «жором», но зрелище было великолепным и незабываемым.

За ужином Мечтатель во всеуслышанье заявил, что им обнаружен наш первый перерасход продуктов. На пять оставшихся дней у нас осталось всего три пачки чая.

Везёт же нам с Мечтателем на дежурства! Природа обязательно во время ужина награждала нас ни чем иным, как дождём. Правда, сегодня она окропила нас лишь на первое, а второе и чай мы откушали уже посуху.

Паскудное поведение природы мы забыли очень быстро, так как в завершение ужина нас ожидал очень приятный сюрприз: оказывается, пока мы ловили рыбу, Уралочка сумела потихоньку испечь аппетитнейшие лепёшки.

Коллектив дружно заорал.- Ура.а.а… А Ряша от избытка чувств пытался облобызать авторшу.

Это деликатесное блюдо настолько усилило вечерний паёк, что все с трудом отвалили от стола, и расползлись по палаткам.

Особенно в пожирании лепёшек переусердствовал Ряша, и теперь, лёжа в спальнике, он тихо постанывал.- Ой, как хорошо… Ой, как обожрался…

Погружаясь в приятную дремоту, словно проваливаясь в бесконечно мягкую подстилку, я размышлял.- Давно ли скорый поезд мчал меня от Москвы в далёкую Сибирь на встречу с обетованной землёй Заполярья и Котуем…

И вот уже всё это далеко позади, впереди последние километры маршрута, кончаются сроки отпуска, и совсем совсем скоро другой поезд помчит нас обратно домой, к обыденным делам и заботам. Быстротечно время, быстротечна жизнь… Недаром говорят, что часы идут, дни бегут, а годы летят…

Кто знает, что будет здесь на этом диком каменистом берегу через тысячу или, скажем, миллион лет? Сохранится ли в целостности этот клочок земли? Да и останется ли что-либо от нашего суматошного, бешеного века? 0т всех наших волнений, страданий, тревог, надежд? Скорее всего, пшик останется! И никто не узнает, что мы перечувствовали и пережили. Некому будет пове¬дать об том.

В 1957 году в поле зрения астрономов появилась комета Аренда-Ролана, которая удивила их необычным веером. Эта странная комета вместе со своим обычным хвостом, направленным от Солнца, имела узкий, как луч, второй хвост, направленный к Солнцу. Этот аномальный хвост не был похож ни на одно небесное явление, известное до тех пор. Он появился внезапно и также внезапно исчез, Кроме того, комета излучала радиоволны, что явилось полной неожиданностью для исследователей космоса. Излучения кометы были стабильны, как если бы на ней работали два радиопередатчика. Это позволило некоторым из исследователей кометы предположить, что она представляет собой ни что иное, как межпланетный корабль, запущенный неизвестной цивилизацией с целью изучения Солнечной системы. Обнаружив на Земле разум, корабль-зонд послал об этом радиоимпульсы не понятые и не расшифрованные до сих пор. Комета Аренда- Ролана прошла мимо нас и удалилась, исчезнув из поля зрения приборов.

А ведь была и у нас жизнь полная страстей, тревог и ожиданий. Были и такие ситуации, когда мы лишь чудом оставались живы! Так стоило ли кидаться сломя голову куда-то в дебри неведомой тайги, во все эти бушую¬щие шиверы и пороги, или лезть за облака по отвесным скалам к каким-то безымянным вершинам? Стоило ли мёрзнуть, мокнуть под дождём, жевать, словно лакомство, достигшие каменной твёрдости сухари? Ради чего всё это?

И сам себе убеждённо говорил.- Стоило, обязательно стоило! Только такая жизнь позволяла нам наиболее остро почувствовать собствен¬ные силы и возможности, обостряла и обогащала чувства и восприятие действительности, делала нас снисходительнее к поступкам и слабостям других, учила ценить бескорыстие и доброту… Да и не только это…

Именно поэтому необходимо, просто необходимо, вести дневники. И пусть фразы в нём за частую будут бесхитростны и не причесанны, но именно на его страничках будет продолжать жить и бурлить наше прошлое, с которым мы мужали, росли и совершенствовались…

Забавно, кажется, каждый день происходит так много событий, но попробуй не поинтересуйся ими несколько недель, и окажется, что на самом деле, в мире практически ничего не изменилось: стоят во весь рост те же проблемы, те же вопросы, на которые никому не найти ответ. Одна суета и видимость движения.

Да, все люди идут и, глядя на них, начинаешь думать, что именно их маршруты и составляют путь жизни, её движение в пространстве, во времени. Но каждый, кто вышел из дому, возвращается туда, замыкая невидимый глазу круг.

Кто-то вскочил в магазин на десять минут за продуктами, кто-то приехал на поезде и снова через какое-то время вернётся обратно на вокзал, чтобы ехать теперь уже назад…

Но, в конце концов, сумма всех передвижений равняется нулю. Хотя, нет, кто-то попал на кладбище, а уж оттуда не вернуться никак; кто-то оставил жену и ушёл к любовнице, кто-то навсегда покинул страну…

Вот это и есть настоящие истинные перемены, и по большому счёту хорошо, когда их нет, во всяком случае, когда они сведены к минимуму.

Да, бывает, когда одно такое перемещение растягивается на десятки лет, но потом, как любят говорить умные люди, справедливость снова торжествует и вновь сумма всех перемещений становится равной нулю. И ничего такого в этом нет. Революции, войны, большие и малые скачки – от них никому не бывает радости. Это всё необратимые процессы.

Жизнь циклична, закольцована. Недаром ноль – и есть кольцо, круг, и он же — символ бессмертия. Ноль – это не ничто, а самая сложная цифра.

Очередное утро встретило наше пробуждение облаками и порывистым ветром. Сильно похолодало.

Комары и мошка попрятались в укромные утолки, и это обстоятельство позволило мне спокойно оправиться с мытьём посуды, заняти¬ем совершенно неприятным, но необходимым.

Завтрак мы приготовили исключи¬тельно быстро и без всяких затрат физической и нравственной энергии, так как с ужина осталась и каша, и лепёшки.

Попробовали ловить рыбу, но ничего похожего на вчерашнюю рыбалку сегодня мы не увидели.

Правда, кораблик принёс нам за сорок минут лова одиннадцать хариусов, но вчерашнего жора не было и в помине.

Хариус брал редко и как-то очень вяло, нехотя. Очень часто промахи¬вался по мушкам.

Сплав начали около часа дня. Дул сильный, холодный, какой-то пронизывающий ветер. Если бы не сильное в этих местах течение Котуя, то нам было бы совсем не весело.

Река уверенно боролась с воздушными течениями и несла нас вперёд со скоростью километров шесть-семь в час. Благодаря её усилиям через два часа мы достигли левого притока — Карбукта-Биран.

К этому времени облачность разорвало и появилось солнце. Сразу же улучшилось настроение. Котуй чередовал плёса с короткими шумящими перекатами. В некоторых из них мы с громадным удовольствием покачались на очень симпатичных пологих и гладких валах.

Видя, что впереди нас не ожидает ничего неожиданного, мы кейфовали, изредка подбрасывая блёсны в те места, где, по нашему мнению, должны были скрываться таймени.

С каждым днём мы всё больше убеждались в том, что Котуй — река на редкость порядочная.

На очередном изгибе одного из перекатов сначала Командор торжествующе заорал на всю тайгу.- Есть!- и выво¬лок на катамаран четырёхкилограммового тайменя, а затем и бросок неуго¬монного Ряши завершился удачей — принёс двухкилограммового таймешонка.

Итак, мы стали обладателями уже двадцати пяти тайменей: восемь поймал Ряша, по шесть — Максим и Командор, по две штуки, зато самых крупных, поймали мы с Мечтателем, одного поймал Лёха. Без улова пока оставались лишь Уралочка и Степаныч.

Последнему особенно не везёт, и от огорчения он производит на свет бесконечные кудрявые «бородки», да постоянно угрожает нашему экипажу, пытаясь вместо тайменя зацепить блесной за какую-нибудь из деталей наших туалетов и организмов.

Полдничали мы в исключительно красивом и совершенно необычном месте. Котуй делал здесь крутой, почти по дуге окружности, зигзаг и бурным, в белой бахроме брызг, перекатом выносился к скальному берегу, падающему к во¬де пологими полками — террас сами.

Скалы были почти идеального белого цвета и так отполированы водой и временем, что напоминали хорошо обработанный мрамор. Некоторые из полок имели вид выпуклых, вытянутых куполов, тянущихся параллельно руслу реки. Поверхность куполов была испещрена причудливыми узорами многочисленных трещин, в которых нашли себе приют скромные таёжные цветы: колокольчики и ромашки.

В Командоре и Уралочке внезапно прояви¬лось желание заняться живописью, и они с увлечением отдались художественному творчеству, оставляя после себя на белом фоне скал нехитрые ри¬сунки, больше похожие на творения пяти-шести летних ребятишек, чем на результаты трудов взрослых людей.

Увидев картину Командора, которую можно было легко охарактеризовать известным стишком: точка, точка, два крючочка, носик, ротик, огуречек — вот и вышел человечек,- Ряша совершенно резонно заявил.- Фу! Такие великолепные, девственные скалы и такая мазня. Это всё равно, что вырезать ножом на памятниках — Соня + Боря = любовь до гроба…

В это же самое время Спокуха занимался художественной фотографией. Он, сопя, ползал на животе по скале и пытался увековечить на плёнке одинокую ромашку. Услышав высказывания Ряши, он прекратил своё занятие и вступил в беседу.- Более ста лет назад, в конце прошлого века, Оскар Уаильд шокировал публику, привыкшую к салонным портретам, пейзажам и мифологическим сценам, своими высказываниями об искусстве.

«Те, кто способны узреть в прекрасном его высокий смысл, люди культурные. Они не безнадежны. Но избранник тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту».- писал он.- Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать все».

В сущности Искусство зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь.

Искусство наших дней ушло далеко в сторону от традиционного волшебства, иллюзии жизни, творимой вдохновением художника.

То, что дал искусству XX век — поп-арт, ассамбляж, энвайромент, Хеппенинг, концентуализм, видеоарт, оп-арт,— к живописи, скульптуре и графике не имело ни малейшего от¬ношения и вообще-то означало конец целой эпохи, длившейся несколько тысячелетий. С отказом от поисков красоты ушла в прошлое эпоха обожествления искусства…

Что есть ИСКУССТВО, как не беспрерывное борение духа и плоти? Как не попытка с помощью грубой материи — камня, доски или холстины и перемешанного с маслом пигмента — выйти в тончай¬шие сферы парящего духа, добиться некоего качества, вознося¬щегося над самой природой? Не настойчивое стремление челове¬ка с помощью подверженных разрушению материалов вторгнуться в пределы вечности?

Три тысячи лет назад царь Соломон возмущался тем, что художники осмеливаются делать неживое из неживого и покло¬няться ему, как живому. Библейский царь негодовал потому, что художники ухитряются «смертное представить бессмерт¬ным». В самом корне слова «живопись» не таится ли намёка на алхимию?

Камень не вечен, но на одном из мраморных надгробий римского Пантеона красуется надпись: 3десь лежит Рафаэль, при жизни которого великая прародительница всею СУШНОГО боялась быть побежденной, а после его смерти она боялась умереть.

Природа, обожествлявшаяся в эпоху Возрождения неоплатониками и препарируемая гуманистами, побеждена ХУДОЖНИКОМ.

Хорошая картина есть, собственно, не что иное, как отблеск совершенства Божьих творений и подражание его живоописанию, и, в конечном счете, это — Музыка и мелодия, которую благородный дух, и только он, может лишь с большим трудом почувство¬вать. Поэтому такая живопись так редка, что почти никто ее ни создать, ни почувствовать не может»,- писал Микеланджело.

Его же перу принадлежат, может быть, самые вдохновенные стро¬ки об искусстве: «Как это возможно, Мадонна, — а, это всякий ви¬дит из долгого опыта, — что живой образ, высеченный из твердо¬го горного камня, дольше живет, чем его создатель, которого годы превращают в прах? Причина склоняется перед действием и ему уступает, а природу побеждает искусство… Так, чтобы и через тысячу лет после нашей смерти было видно, как ты была прекрасна, и как я был несчастен, и как не был я глуп в том, что тебя любил.

Только совершенные творения Ренессанса разрешили противоречие между духом и материей, достигнув адекватности идеальных форм самым возвышенным устремлениям духа. Извечный конфликт между тленным и вечным был побеждён силой искусства. И цель искусства была достигнута.

Произнеся столь длинную и столь же поучительную тираду, он замолчал, и уставился на Ряшу.

Тот обалдело крутил головой и не мог произнести ни одной сколь нибудь значящейся фразы, которая могла бы соперничать с только что услышанным.

Сконфуженный Командор тоже ничего не сказал и быстренько смотался готовить чай.

Погода разгулялась окончательно. Солнце пригревало вовсю. Краски осени ещё почти не тронули зелёного наряда тайги, и лишь на макушках кустов кое-где начинала проглядывать легчайшая желтизна, почти незаметная для глаз.

В одном месте скалы образовали миниатюрную копию римского Коллизея. Мел¬кие полочки — трибуны располагались вокруг углубления — арены в виде правильной полуокружности. Именно здесь мы и совершили свою полуденную трапезу.

Почти сразу же после отплытия на длинном спокойном плёсе на Ряшину блесну села щука. Делать было нечего, и он долго забавлялся, водя её в воде на леске, как собачку на поводке. Когда эта забава ему надоела, он выволок щуку на катамаран и стал выдирать у неё из пасти блесну.

Однако это оказалось совсем не просто, так как хищница заглотила блестящую железяку очень глубоко. Тогда Ряша вставил ей в пасть в качестве распорки коробок со спичками, который он незаметно стянул у Степаныча. Но даже в таком положении освободить тройник никак не удавалось.

Внезапно щука вырвалась у него из рук и вывалилась за борт.

Обнаружив пропажу, Степаныч заорал на Ряшу и на плавающую на лесе щуку.- Эй вы, хищники, верните спички, их и так осталось совсем мало, а вам всё бы только играться!

В конце концов, щуке стукнули, как следует, по башке, вырезали ножом из глотки блесну, и выбросили обратно в реку с напутственными словами.- Плыви, плыви, зелёная какашка!

Степаныч же вновь стал обладателем драгоценных, правда, насквозь промоченных спичек.

К девяти часам вечера мы прошли запланированные двадцать девять кило¬метров. Теперь у нас впереди было только тридцать километров сплава до реки Сиды.

Вечер завершился сильным брожением в «массах». Причиной недовольства было совершенно безответственное, граничащее с безобразным, поведение Ряши и Спокухи.

Сегодня они были дежурными и, как это уже случалось раньше, выки¬нули очередной фортель, после которого наш ужин превратился не в приятный процесс кушанья, а в суровую необходимость потребления пищи ради жизни на земле.

В этот памятный вечер они умудрились насыпать в кашу чай, а потом ещё зверски её пересолили.

Пропихивать себе в желудок такое хлёбово было просто невыносимо. Пришлось утолять голод за счёт первого, которое наши кулинары всё-таки не сумели окончательно испортить.

В довершение всего мы с ужасом обнаружили в чае кусочки свиной тушенки.

«Народ» требовал линчевать вредителей, однако, осмыслив, что тогда кому-то из нас придётся вставать рано утром и готовить вместо них завтрак, было решено нарисовать на них здоровенный «зуб».

К ночи зверски похолодало. Заполярье впервые дало нам понять, что в его владениях Сочинские температуры могут быть мгновенно заменены на климат стандартного домашнего холодильника.

Пришлось натягивать на себя все имеющиеся в наличии и запасах тёплые вещи. Лучше всего в этой ситуации чувствовал себя Ряша, который гордо щеголял по берегу в своей овчинной шубе.

Командор развёл громаднейший костёр, сидя у которого нами ещё сильнее ощуща¬лось пронизывающее дыхание холода. Одна сторона тела, обращённая к огню, нагревалась так, что, казалось, вот-вот вспыхнет какая-нибудь деталь одежды, другая сторона, обращённая в леденящие сумерки, остывала почти мгновен¬но, и одежда на ней топорщилась колом.

Приходилось постоянно вертеться у костра, словно волчок, подставляя огню то одну, то другую часть замерзающе¬го тела.

Небо к ночи полностью очистилось от облаков, и на нём совсем низко над тайгой повисла обглоданная половинка ущербной луны. Где-то высоко- высоко, прямо над нашими головами в небе блестели тонкие серебряные ни¬ти — паутинки тончайших перистых облаков, которые отражали от себя последние лучи невидимого для нас солнца.

Было так красиво и необычно, что, не смотря на адский холод, ребята терпеливо сидели у костра, и не расходились по палаткам.

Проснулся я оттого, что прямо мне в ухо дурным голосом заорал Ряша.

Смотрим друг на друга, ничего не понимая: он, пугливо вздрагивая, я — недоуменно озираясь.

— Ты чего орёшь спозаранку? Комар в нос укусил?

— Иди ты со своим комаром, знаешь куда?!

— Тогда не ори, вон всех ребят перебудил.

— Слушай, знаешь, какой сон страшный мне сейчас приснился? Кошмар!

Второй сон Ряши на Котуе.

Сплавляемся мы вдвоём со Спокухой на ЛАСе не то по Белину, не то по Кантегиру. Вечерело. Берега кругом отвесные, пристать к ним нигде невозможно. Течение бешеное, несёт, как на электричке Москва-Ярославль, без остановок.

Влетели мы прямым ходом не то в шиверу мощную, не то в порог. Рёв, грохот, едва успевай отгребаться от «кирпичей». Вроде прошли его совсем удачно, но на самом выходе пришлось круто разворачиваться, и вот в самый момент поворота меня чуть не выкидывает из лодки. Чудом удержался я в ней, зацепившись одним только сапогом за борт. Сам почти весь в воде, весло потерял.

Смотрю, Спокухи в лодке нет — выкинуло. Хочу сам побыстрее занять обычное положение. Не тут то было! Что-то крепко держит за ногу, находящуюся в воде. Только попробовал я её вытянуть из воды, как рванёт! Таймень! Громадный! Половина сапога в пасти поместилась.

Про¬бую рвануть посильнее, ничего не получается. Держит проклятый крокодил намертво. Зубов у него в пасти, небось, целая сотня, даже на языке понатыканы. И са¬мое страшное, что не только держит, но и вытаскивает меня помаленечку из лодки наружу. Боролся я с ним, боролся, да всё бесполезно. Рванул он ещё разок, и оказался я в воде. Лодку тут же унесло, а этот злодей поволок ме¬ня спокойненько в глубину докушивать, где-нибудь в спокойной ямке.

Чувст¬вую всё, последний воздух из меня выходит… Вот тут я и заорал…

Я уже полностью очухался ото сна, и успел разглядеть, что на ногах ясновидца лежит его собственный рюкзак. Вот и объяснение этой тайменей истории.

Говорю Ряше.- Такие сны только после дурных поступков, да при нечис¬той совести сниться могут. В другой раз на дежурстве сачковать не будешь, и коллективу еду не испортишь.

Утро было великолепное. С небосвода на нас смотрела улыбающаяся физио¬номия сияющего светила.

Раздеваюсь до плавок и стараюсь вобрать в орга¬низм весь льющийся с неба ультрафиолет. Эти прекрасные солнечные ванны были прерваны шумом, который начал доноситься от костра.

Оказывается, наши дорогие Ряша и Спокуха не прекратили своих экспериментов с продуктами. И их шуточки перешли все допустимые границы и нормы. Поданная ими на завтрак молочная лапша по вкусу напоминала кошмарный кисло-сладкий маринад.

Было очевидно и совершенно вероятно, что соли и сахара авторы при её приготовлении совершенно не жалели, чем и добились такого ужасающего букета.

Челябинцы, стиснув зубы, чтобы не высказываться, медленно медленно поглощали несъедобное варево, чтобы хоть чем-то восполнить на день запасы калорий.

Мечтатель, категорически заявив,- Ну и мерзость! Но жить то надо,- тоже начал пропихивать в горло липкую замазку.

Я всё же решил не рисковать, и пережить первую половину дня до пережора за счёт остаточных запасов собственного жирка.

Моему примеру последовала и Уралоч¬ка, организм которой не смог принять, несмотря на все её героические усилия, ни одной ложки этой ужасной отравы.

Есть надежда, что в пережор этим кухонным бандюгам будет просто нечего испортить. Хотя при их способностях, можно пред¬полагать, что окажется испорченным даже такой цельный продукт, как копчё¬ная колбаса.

Ещё вчера вечером мы обнаружили, что хариус, транспортируемый в холстя¬ном мешке, начал затухать, и очень ощутимо подванивает. Сказался результат небрежной его промывки перед засолкой.

Приходится выложить всю рыбу на камни и внимательно осмотреть.

Командор категорически заявляет.- Всё, испортили рыбу. Говорил, что не надо было отмачивать от соли. Теперь выбрасывать на¬до.

Он безнадежно машет рукой и уходит к костру.

Он не прав. Рыбу никто и не отмачивал от соли. Просто её небрежно промывали в уксусной воде, и не удалили остатки кишок.

Видя общее равнодушие, за спасение улова принялись мы с Максимом. Наломали маленьких веточек, и наделали распорок по распоротому брюш¬ку у каждого хариуса.

Когда наша работа была выполнена на две трети, при¬шёл помогать, освободившийся от порчи продуктов, Ряша. В отличие от приготовления завтраков, обедов и ужинов из обычного продукта он великолепно умеет готовить рыбу в любом виде.

Мы расположили рыбу на солнышке, и в течение часа дали ей обветриться и подсохнуть. Теперь её можно было до вечера снова поместить в мешок, а на ночь вновь выложить для проветривания.

На всякий случай разрезаем самых крупных хариусов по хребту и тоже делаем распорки.

В двадцати километрах не доходя до Сиды, Котуй подарил нам ещё один бурный перекат, чем-то даже напоминающий небольшой порог. Зализанные водой плоские скалы полого уходили в воду. Река здесь неслась с бешеной скоростью в узкий проход, а затем, вырвавшись на свободу, закручивалась в крутые петли мощных водоворотов.

Именно в этой круговерти «щукарь» Командор добыл свою очередную зелёную рыбину.

Сразу же за перекатом коллектив начал охоту на одинокого крохаля, который вывернулся на реку из какой-то маленькой бухточки.

Азартные охотники с первого катамарана двумя выстрелами сумели добыть бедного крохаля, и, радостно поднимая его вверх, демонстрируют нам.

В это время с правого берега медленно снялись и, наискосок пересекая реку, полетели два великолепных гуся, которых мы в азарте погони за крохалём не увидели. Они пролетают совсем низко над катамараном обезоруженных Челябинцев и скрываются за поворотом.

Ряша чуть не плакал с досады. Долгожданные линялые гуси были так близко…

Раздосадованные таким ходом событий, мы пристали к берегу и устроили пережор.

Место было довольно уютное. Песчаный пляж постепенно переходил в поло¬гий каменистый склон, а затем и невысокий берег, густо заросший ивой. Кое-где по песку были разбросаны созидательницей природой громадные гранитные валуны. Впрочем, утверждать, что это был именно гранит, я не бе¬русь, но это был камень очень похожий по внешнему виду на него.

Солнце грело всё сильнее и сильнее. Песок прогрелся и стал совсем горячим.

Я с удовольствием разделся до плавок, и развалился на чистом песочке. Неоднократные загорания уже принесли свои результаты: тело покрылось равно¬мерным и очень ровным коричневым загаром, более приятным на вид и стойким чем знаменитый южный.

Ряша, который вместе со Степанычем завершал своё дежур¬ство, тоже не выдержал, тихонечко сбегал в кустики, и заменил свои трусы на плавки. Сейчас он гордо, словно линяющий гусь, вышагивал по берегу, и ловил причитающиеся ему ультрафиолетовые брызги лучей.

Остальные ребята упорно кутались в тёплые одежды, и никак не желали обнажить перед северной природой свои нежные и драгоценные тела.

У бедной Уралочки вновь разболелся зуб, и она мучилась, с нетерпением ожидая, когда нерадивые дежурные нагреют воды для чая, чтобы пополоскать рот содой и, хотя бы немно¬жечко, снять эту постоянную, ноющую зубную боль.

Максим, видя, что до чая ещё долго, взял своё ружьё и скрылся за поворотом реки, заявив, что идёт на поиски этих непорядочных гусей.

Во время причаливания к берегу Степаныч, который, как всегда, всё внима¬ние сосредотачивал на своей драгоценной «отмирающей» по всем признакам конечности, не заметил, как утопил собственные, не менее, по его словам, ценные сигареты, и теперь жалобно мяукал, пытаясь просушить их с помощью солнца и костра.

Удавалось это ему, судя по всё не прекращавшемуся нытью, не очень успешно. Папиросная бумага от огня хотя и быстро просыхала, но тут же лопалась, а табак приобретал совершенно нетоварный вид.

В конце концов, раздосадованный Степаныч оставил это бесперспективное занятие, выбросил остатки промокших сигарет в кусты, и занялся костром. Вооружившись топором, он принялся за заготовку дров.

Для этих целей он по совер¬шенно непонятным причинам выбрал совсем тонюсенькие ветки ивы, чем сра¬зу же вызвал на себя очередной прилив остроумия нашего резонёра — Ряши.

— Слушай, Спокуха, что это ты тут затеял?

— Не видишь, дрова рублю. Вон костёр всё ещё никак не разгорится, а ты всё где-то шлёндраешь, да перед дамами свои детали рекламируешь!

— Дрова, говоришь, рубишь! А я-то думал удочки на хариусов заготавливаешь! Ну, тогда дело — руби, руби, а я тебе помогу — крякать буду!

После того, как Степаныч заготовил дров, костёр разгорелся, и вода в ведре закипела, наступил следующий период в выяснении отношений между между нашими сегодняшними дежурными.

— Спокуха!

— Чего?

— Где кружки?

— Где-где, на камне!

— На каком?

— Вон на том…

— Спокуха!

— Чего?

— Где чай?

— На камне!

— Спокуха!

— Чего?

— Позвени во что-нибудь, что ни будь, чтобы желудочный сок вызвать. Кстати, знаешь, что совсем недавно в сперме млекопитающих обнаружен белок, обладающий свойствами антибиотика? Вот бы тебе твою «корягу» ей полечить!

— Себя всякой гадостью лечи, а мы, люди благородные и обращения к себе требуем бережного.

— Спокуха, давай-ка, подбрось ещё дровишек в огонь, а то костёр совсем на ладан дышит.

— Обойдёшься. Дрова экономить нужно. Вырубка одного только кубометра древесины приводит к тому, что лес ежегодно недодаёт около шестидесяти кубометров чистейшего кислорода.

— Спокуха! Смотри, колбасу кусочками покрупнее режь. Наш завхоз только и думает о том, чтобы лишний грамм продуктов сэкономить, а нам до самого вече¬ра голодными мантулить придётся.

— Не боись! Выдержишь. Как-никак гомо-сапиенсом прозываешься, а летом только медведи заняты едой по двадцать часов в сутки.

— Спокуха! Давай уговорим Мечтателя вечерком по пять граммов граммуленций выделить. Чего-то ночи прохладными стали…

— Это, конечно, можно. Только вот врачи утверждают, что алкоголизм к развитию гипертонии приводит. У тебя как насчёт гипертонии, всё в порядке?

— Слушай, ты не знаешь, из чего такого пепид бомбезин делают?

— Чего, чего?

— Пепид бомбезин говорю. Эта штука, выделенная из чьей-то кожи или шкуры, обладает способностью уменьшать аппетит у крыс. Достать бы где. То-то Мечтателя бы порадовали. А знаешь, если всё-таки с про¬дуктом совсем туго станет, можно будет инфузорий заготавливать.

— Каких ещё таких инфузорий?

— Самых обыкновенных. Тех, которые туфельки. Калорийность сухого вещества инфузорий, по данным журнала «Океанология», составляет пять килокалорий на грамм.

— Надоел ты мне, Ряша, со своими данными. Кстати, у тебя плавки не жмут? — А в чём дело?

— В том, что слишком тесные плавки и джинсы могут вызвать повреждения тазобедренного сустава. Ты же свои плавки, по-моему, года два не стирал, и они сейчас по жестче любых джинсов будут. Так что смотри, будь поосторожнее.

Слушая их перепалку, ребята весело улыбаются. В тайге, как нигде в другом месте, умное слово, остроумие и смех всегда стояли на первом месте после хлеба.

Закрываю глаза, и кажется, что находимся мы не на берегу этой северной реки, а где ни будь в Сочи, а может и на курортах Майями.

Дул свежий, очень ласковый ветерок, и тихонько шуршали набегавшие на песок морские волны — это Ряша мыл перед чаем кружки и ложки.

Нет другого способа так же полно утонуть и раствориться в синем небе, чем когда лежишь на траве или горячем песке. Улетаешь и тонешь сразу, в тот самый момент, как только опрокинешься и откроешь глаза. Ты остаёшься один на один с голубой бездной. Между прочим, хватит у неба глубины для тебя и в том случае, если по нему будут неторопливо двигаться белые, неторопливые полчища облаков. Или если эти облака будут нежиться в синеве неподвижно. Но всё-таки луч¬ше, конечно, чистая синяя бездна. Лежишь на песке? Купаешься в небе? Летишь или падаешь? Дело в том, что ты и сам потерял границы. Ты стал с небо, а небо стало с тебя. Оно и ты стали одно и тоже. Не то летишь, возносясь, а этот полёт по стремительности равен падению, не то падаешь, и это падение равно полёту.

У неба не может быть ни верха, ни низа, и ты это, лёжа на пес¬ке, прекрасно чувствуешь. Чувствуешь, что человек сам как трава, как расте¬ние, на которое извечно действуют две противоположные силы: тяжести, привя¬занности, прикреплённости к земле и стремления вверх, полёта, роста.

Как это ни странно, но человек во многом похож на растения и наоборот. У нео¬душевлённого растения, например, как и у человека во время любви поднима¬ется температура. Может быть, выражение насчёт любви у растений звучит на непривычный слух вульгарно, как метафора или поэтическая вольность.

Существует даже научный термин — антропоморфизм, то есть приписывание живот¬ным и растениям человеческих свойств и чувств. Ну, да бог с ними, с терми¬нами. А в жизни даже у самого скромного цветочка, любого из наших луговых, лесных, полевых цветов всё равно наступает возбуждение, сопровождающееся повышенной температурой.

В особенности это происходит у тех растений, которые цветут пышными цветами, у Виктории — регилии, у магнолии, например. В белых, бело-розовых брачных одеждах, величественные, роскошно раскрывающиеся навстречу неизбежному и самому главному, одурманивающие вокруг себя воздух крепчайшим ароматом, эти царицы, эти Клеопатры, эти жрицы любви распаляются настолько, что температура внутри цветков получается на целые десять градусов выше температуры тех же цветов, но только в спокойном состоянии.

Ну, да ладно, оставим шутки и вернёмся к непреложной истине: любовь у человека, любовь у дельфина, любовь у цветка по своей сокровенной сути ничем не отличаются друг от друга.

Недаром великий Тимирязев говорил, что брак на всех ступенях органической лестницы, начиная водорослью и, кончая человеком, представляет одно и тоже явление: это слияние двух клеток в од¬ну. И весьма символично звучит выражение, что украсить землю цветами — это значит, украсить её любовью!

Тихая музыка, льющаяся из приёмника, тёплые, ласковые лучи солнца навевали на меня неимоверное блаженство и погружали в мир философских размышлений.

И, вдруг, опять…

— Спокуха! Где мешок из-под вёдер?

Все навеянные природой видения и мысли мгновенно улетучились и уступили место суровой реальности. Радовало только одно, что сейчас нам подадут полдник, и можно будет с удо¬вольствием поглотить пару кружек крепкого и горячего напитка, называемого чаем.

И вот ведь, что интересно, заливая в свои организмы эту пахучую, терп¬ко-вкусную жидкость, мы почти никогда не вспоминаем, что чай — слово китай¬ское.

В языки Европы оно проникло двумя разными путями: народы Запада вы¬везли его из Южного Китая, где это растение именуется «Те», отсюда пош¬ло немецкое «Тее» и английское «Теа». Русские торговали с китайцами Северных провинций, где чай называли «Ча», отсюда и наше слово — чай.

Возвратился из своих скитаний Максим и заявил, что, во-первых, на берегу ручья он обнаружил прекрасные оленьи рога, которые ему лично совершенно не нужны, и, во-вторых, что он пытался добыть здоровенного зайца, выско¬чившего прямо на него из кустов, но взял высоковато и промазал. Видел он ещё не то выдру, не то ондатру, которая переплывала небольшую старицу, но, поскольку «ондатров» не едят, стрелять не стал.

Степаныч тут же заявил, что своей жизни без рог он не мыслит и, несмотря на свою больную ногу, заковылял по камням за драгоценным трофеем. Нам он уже на ходу крикнул, чтобы забрали его вон за тем мыском.

Ряша тут же разворчался.- Только рогатых на нашем катамаране ещё и не было. Если этот ловкач был опасен для коллектива со спиннингом и ружьём, то со своими рогами он будет опасен втройне.

Действительно, Степаныч появился на мыске с громадным, правда, всего одним, но ветвистым рогом.

— Рогач, да ещё асимметричный — это ещё страшнее,- не преминул прокомментировать Ряша.

Погрузившись на катамаран, Степаныч сначала долго промывал, пахнущий чем-то совсем не тем, пожелтевший от времени рог, а затем кропотливо пристраивал его в самые различные места на нашем корабле. В конце концов, ему удалось пристроить рог на самом кончике баллона катамарана, у себя в ногах, после чего счастливый хозяин этих ценных украшений, успокоился и надолго затих.

По берегам Котуя в этих местах было очень много горелой тайги. Пожары бушевали сильные, и выгорело вокруг прилично. Стволы обгорелых лиственниц торчали словно использованные спички.

Природа в этих местах безжалостно расправлялась с лесом, как люди в условиях цивилизации. Вспомнились слова француза Жака Превера:

Всё меньше и меньше остаётся лесов:

Их истребляют,

Их убивают,

Их сортируют,

Их в дело пускают,

Их превращают в бумажную массу,

Из которой получают миллиарды газетных листов,

Настойчиво обращающих внимание публики

На крайнюю опасность истребления лесов!

В одном месте нам показалось, что за кустами кричат гуси. Мы тут же пристали к берегу, залезли на склон, и углубились в горелую тайгу.

Лиственницы здесь росли так густо, что даже сейчас, когда после прошедшей стены огня, на них почти не осталось сучьев, пробираться вперёд приходилось с громадным трудом. Можно было представить, что за лес был здесь до пожара — сплошная стена.

Мы продирались вперёд минут пятнадцать, но ничего кроме горелых стволов, мшистых кочек и болотистого ручья не обнаружили.

Разочарованные и злые мы возвратились обратно на плот.

Эта маленькая прогулка по тайге оставила нам на память многочисленные царапины и грязные, чёрные следы сажи на одежде.

Горелая тайга тянулась по берегам Котуя и дальше. Так мы проп¬лывали километр за километром. На фоне торчащего чёрного спичечного леса кое-где выделялись зелёные пятна каким-то чудом уцелевших от огня деревьев.

С берегов в Котуй сбегали многочисленные ручейки. Учитывая стоящую в этом году засуху, в результате которой пересохли даже значительные при¬токи, видеть такое явление было удивительно и необычно.

Однако наш Мечтатель тут же нашёл объяснение происходящему.- Вся эта вода результат многочисленных непрерывных пожаров. Я где-то читал, сейчас не могу вспомнить, что всего лишь один гектар сгорающих лесов выделяет несколько тонн воды. А сколько здесь, на Котуе дровишек сгорело за один только этот сезон!

На широком, не очень бурном перекате счастье вновь улыбнулось Лёхе: он вытащил из воды своего второго тайменя. Вернее, это был не таймень, а таймений малёк, так как весил он не более килограмма. Но Лёха был рад до беспамятства, и хвастался перед нами своим уловом.

С левого берега переката над водой возвышалась настоящая песчаная дюна. Оба наши катамарана приткнулись к сыпучему песочку, а экипажи со спиннингами на перевес мгновенно рассеялись вдоль берега в поисках своего рыбацкого фарта. Увы, кроме недомерка, вытащенного Лёхой, в этом месте реки за блёснами больше ни одна рыбёшка не погналась.

Правда, метрах в ста ниже переката, в небольшой и очень уютной, глубокой бухточке Уралочка, Командор и тот же Лёха поймали почти одновременно трёх здоровенных щук, которых тут же, предварительно обезвредив для окружающей среды ударами топора по голове, выбро¬сили обратно в воду.

В девятнадцать часов сорок минут местного времени наши катамараны достигли конечной точки запланированного маршрута — правого притока Котуя, реки Сиды.

Река эта оказалась на редкость грязной и неприглядной на вид. Вода в ней при впадении в Котуй была такой коричневой и мутной, что опущенная в воду блесна совершенно не была видна уже на глубине в десять сантимет¬ров. Однако, несмотря на такую муть, эти места по каким-то непонятным для нас причинам облюбовали щуки. Пять первых бросков блесны принесли столько же зелёных зубастых обитательниц этих вод.

Обладательницей двух пресноводных «крокодилов» стала Уралочка.

По традиции, сложившейся за время таежных походов, мы выбросили и этот улов обратно в воду. Позже мы очень сожалели об этом необдуманном поступке, так как выяснилось, что другой рыбы на этом участке Котуя не водилось, а, учитывая имеющийся острый дефицит в продуктах, запас даже такой сорной рыбы, как щука, нам оказался бы совсем не лишним.

Маршрут был завершен. Плыть дальше никуда было не нужно, и коллектив не вольно охватила какая-то апатия. Ребята неподвижно сидели на катамаранах, молчали, курили и совершенно не знали, чем себя занять.

Впереди нас ожидало пассивное сидение на берегу до прилёта вертолёта, а это, как минимум, должно было продолжаться двое с половиной суток.

— Ну, вот, мужики, и всё!- грустно вымолвил Ряша.- Кончилось наше путешествие по Котую — загадочному и манящему. Кончился отпуск с его весёлыми денёчками.

Нужно было выбирать место для нашего последнего в этих местах лагеря. Правый берег для этих целей не годился, так как представлял собой крутой, каменистый склон, сплошь заросший густой тайгой.

Левый берег начинался широкой каменистой косой, на которую могла призем¬литься целая эскадрилья вертолётов. На косе в разных местах виднелись плоские серые песчаные полосы — наддувы, где, по всей видимости, можно было разместить палатки. Однако сразу же за косой располагалась грязная и мокрая впадина, отделявшая от неё невысокий берег, утыканный полностью сго¬ревшей тайгой.

Котуй и напоследок подкинул нам один из своих очередных сюрпризов — придётся прожить эти оставшиеся несколько суток в довольно не уютной обстановке. Но делать было нечего, мы пересекли реку наискосок по течению, и начали устраивать лагерную стоянку.

Устанавливать палатки на песчаных подушках, несмотря на их почти идеальную ровность, оказалось де¬лом совсем не простым. Глубина песка оказалась всего сантиметров десять, а под ним находились сплошные камни. В песке колышки не держались, а заби¬вать их в камни было очень трудно. В конце концов, нам всё-таки удалось кое-как оборудовать себе жильё.

Не меньше хлопот досталось и дежурным: хотя дров крутом было сколько угодно, но добыча каждой дровины была сопряжена с получением сплошных сажевых подтёков на теле и одежде.

На ужин Командор предложил Ряше попробовать свои кулинарные способности в приго¬товлении «Хе» из последнего двадцать седьмого тайменя, пойманного три часа назад Лёхой.

Тот на редкость быстро согласился и начал командовать.- Соль, ледяную кислоту, воду, хмелли-сунелли, специи… Если мне не будут мешать дилетанты, то я попробую совершить это маленькое чудо.

Для эксперимента и большей экзотики я попользуюсь также и аджикой…

— Пользуйся, чем угодно, только смотри, чтобы грязи в блюде было поменьше,- предупредил его бдительный Мечтатель.- Статистика показывает, что в семье даже у самой аккуратной хозяйки за год вместе с едой столующиеся съедают не менее пуда чистейшей грязи.

— Не боись! Больше, чем по килограмму на брата, я вам не выдам. А завтра банный день устроим, так что отмоетесь и очиститесь. Тем более, медициной абсолютно точно доказано — микроб от грязи дохнет!

— Вместе со своим хозяином,- невинно добавил Степаныч.

Под эту незлобивую беседу дело приготовления блюда было успешно завершено, и оно оказалось на вкус совсем неплохим.

Быстро холодало. На небе появились яркие звёздочки. Вдали, из-за поворо¬та на реку медленно наплывал редкими полосами не то туман, не то дым. Эти полосы резко обрывались почти точно посредине реки, и устойчиво висели в воздухе.

Напротив нашей стоянки, на противоположном берегу из какой-то не большой щели между камнями также повалили валы тумана. Они быстро расплы¬вались по всей поверхности воды, образуя необычные узоры и кружева, кото¬рые, словно вязаная скатерть, застилали зеркальную поверхность Котуя. Кру¬жева эти были очень непрочны. Они почти мгновенно рвались лёгким, но исключительно холодным ветерком, а на их месте вновь и вновь возникали новые удивительные узоры.

Под влиянием всё усиливающегося холода аппетиты у ре¬бят разыгрались, и ужин мгновенно исчезал в их желудках.

Солнце в Заполярье стало для нас обыденным и привычным. С самого ранне¬го утра, а точнее даже с ночи, оно забирается на голубой небосклон и на¬чинает сушить уже практически полностью обезвоженные болота и леса. В этом деле ему изо всех сил помогают сухие, прохладные ветры.

Объединенные усилия солнца и ветра позволяют пожарам всё с новыми силами обрушиваться на этот беззащитный край. За поворотом реки, немного ниже нас по тече¬нию высоко в небо поднимался громадный столб густого, серо-седого дыма.

Становилось невольно не по себе, как бы пожар не подобрался к нашему лаге¬рю. Правда, между очагом пожара и нами был Котуй, но даже перспектива сидеть на месте и вдыхать угарный газ была не из радостных.

Ещё вчера вечером мы разложили на камнях рыбу, и это сразу принесло свои положительные результаты. Рыба отлично подсохла и обветрилась. Даже наиболее воняющие экземпляры хариусов выглядели вполне благопристойно. Поэтому мы решили завтра проделать такую же операцию и с тайменями из коптильни.

Вчера добытчик и старатель- Ряша обнаружил на обеих берегах Котуя несколько отличных сердоликов, которые до этого нам не попадались.

Воодушевленные его удачей сегодня с самого утра мы, раздевшись до плавок, курсировали по каменной косе в поисках драгоценностей.

Дующий откуда-то с юга тёплый ветерок часам к девяти утра совершенно стих, и наступило полное безветрие. Загоралось просто великолепно.

В старательских делах мне почему-то не везёт. Хотя я и набрал целую кучу «булыжников», по своему внешнему виду напоминавших сердолики, но по оценке знатоков камней — Мечтателя и Ряши, стоящих среди них не было.

Как и всегда отличились Уралочка, Мечтатель и, конечно же, Ряша. Они стали обладателями двух десятков камней самой разной величины и, по их словам, весьма высокого достоинства.

После завтрака было решено переправиться на правый берег и совершить старательскую экспедицию вверх по Сиде.

Быстренько позавтракав, мы погрузились на один из катамаранов, и переправились не другой берег. Лагерь ос¬тался совершенно пустой.

Каменистые откосы вдоль Котуя и берега болотистой Сиды ожидали нас с нетерпением.

Растянувшись в узенькую цепь, мы при¬ступили к поискам драгоценностей, которых в этих местах, по общему убеждению, должно было быть множество.

То и дело кто-нибудь из «старателей» нагибался, хватал очередной «показавшийся» ему булыжник, и бежал к воде промывать находку от грязи. После этого он долго рассматривал камень на свет, а затем чаще всего забрасывал далеко в воду.

Однако частенько попадались стоящие камушки.

Красные, почти кровавые сердолики, молочные и желтоватые агаты с ажурными причудливыми рисунками на срезах, а иногда и просто кра¬сивые «собакиты» быстро заполняли карманы и свёрнутые в виде мешочков и сумок рубашки всех членов экспедиции. В руках и ногах у нас постепенно тяжелело.

Когда кончились откосы Котуя, и мы вступили на берега, Сиды двигаться стало ещё труднее. Берега этой мутной речушки были очень вязкими. Мы проваливались почти по щиколотки в коричневое неприятное месиво.

Степаныч со своей больной конечностью тут же отказался от затеи идти вверх по Сиде, и вернулся на берег Котуя дожидаться нашего возвращения из этой экспедиции.

Долина Сиды, состоявшая почти сплошь из красно-коричневой глины, была покрыта желтыми наносами песка и каменистого гравия, веками скапливавшими¬ся здесь.

Командор со словами.- Камни этих кос принадлежат не одиночкам, а обществу,- первым кинулся на поиски сокровищ. Он выковыривал из грязи каждый подозрительный камешек и, чтобы лишний раз не нагибаться к воде, слизывал с него грязь языком, так что, в конце концов, у него во рту набралось глинистых отложений больше, чем на резиновых сапогах. Убедившись, что это совсем не то, что он ищет, Командор в качестве последней проверки клал свою находку на плиту покрупнее и ударял по ней другим камнем. Иногда его, по всей види¬мости, посещала удача, так как он удовлетворённо вскрикивал, и прятал что-то в карманы и за пазуху.

В конце наших поисков он так набрался камней, что у него набухли груди и округлились бёдра. Вся крепкая и плотная фигура Командора была сейчас переполнена здоровьем и силой. Он звенел, если до него касались рукой.

В поисках сокровищ нам то и дело приходилось переправляться с одного берега Сиды на другой, чтобы осматривать все многочисленные прибрежные косы.

Много разноцветных камней виднелось и на дне реки, особенно в тех местах, где вода была прозрачной.

Во время одной из таких переправ, Командор вместе с Уралочкой, которую он, как истинный джентльмен, переводил за собой за ручку, провалились в вязкое дно реки почти по пояс и до ниточки промокли. Выручило их только то, что солнце старалось вовсю и быстро сушило одежду.

Мы поднялись вверх по Сиде почти на три километра и всё это время нам то и дело попадались камни. Мы часто оборачивались на очередное восторженное восклицание, которым кто-нибудь из старателей приветст¬вовал приятную находку.

Каждый из нас мечтал найти что-нибудь совершенно уникальное, вроде чёрного опала или агата. Промывая в воде от грязи очередной камень, нам казалось, что под грязно-желтой корочкой вот-вот прогля¬нет блестящая поверхность, и начнёт искриться бесчисленными разноцветны¬ми бликами, которые будут переливаться, словно в бездонной глубине.

На правом берегу реки в близлежащих густых зарослях тайги мы наткнулись на хорошо оборудованную стоянку старателей-профессионалов.

Стоянка была за брошена людьми уже давно, но на ней хорошо сохранился деревянный ворот для подъёма породы, валялись несколько деревянных промывочных лотков. Всё го¬ворило за то, что люди работали здесь долго и серьёзно.

Двигаясь вверх по Сиде и занимаясь камне искательством, я вдруг обнару¬жил странную вещь: передо мной открывались всё новые дали — двойные, трой¬ные, четверные, и чем дальше, тем сильнее влекли они к себе. Целая страна раскинулась вокруг меня, уместившись в одном, довольно узком русле обме¬левшей речки.

— От чего бы это,- думал я.- Может быть, от того, что

в этом походе почти не пришлось ходить пешком? Или потому, что вынужден¬ное ожидание всегда обостряет чувства и восприятия людей?

Однако усталость брала своё, да и имеющаяся у нас тара была полностью заполнена разнообразными камнями. Поэтому мы дружно двинулись в обратный путь.

Солнце жгло совершенно немилосердно. Особенно тяжело от этого было Мечтателю, одетому в штормовку. На его вспотевшее длинное и тощее тело с ожесточением набрасывались комары и мошка, совершенно озверевшие от тепла, света и пота.

Я вышел в этот поход раздетым по пояс и сейчас блаженствовал. Мое тело почти не вспотело, а такие тела, как известно, «пернатые» не любят.

Обратный путь мы старались проделывать по кромке берега, так как там было не так вязко. Однако и здесь встречались частенько места с оттаявшей вечной мерзлотой. В таких случаях под ногами чувствовался настоящий зыбун.

Уралочка необдуманно наступила ногой на жидкую, чистую песчаную поверхность и мгновенно поплатилась за это — провалилась почти по колено. Нам едва уда лось извлечь из чавкающей грязи сапоги, а заодно и их хозяйку.

Мечтатель медленно брёл по берегу и постоянно чертыхался.- Проклятые камни, все ноги отбили.

У него находки размещались в карманах штормовки, и при ходьбе регулярно стучали по ногам. Однако, несмотря на все эти неудобства, Мечтатель со своими драгоценностями расставаться не желал и мужественно брёл вперёд, издавая громкие каменные звуки.

На берегу Котуя нас встретил свеженький и отдохнувший Степаныч, сразу же предъявивший коллективу свою находку — великолепный агат с чётким и законченным рисунком. Агат вызвал всеобщее одобрение и долго переходил из рук в руки.

Когда хозяин потребовал вернуть ему камень выяснилось, что тот совершенно непонятным и таинственным образом исчез. Сколько мы не пытались обнаружить его среди своих находок и на берегу, всё было безрезультатно. Агат пропал!

Степаныч жалобно ныл, глядя каждому из нас прямо в глаза.- Где мой любимый агатик? Отдайте… Хочу свой агатик…

Но никто не знал, как и чем ему помочь. Агат исчез бесследно и навсегда. Эта была ещё одна из загадок Котуя — загадочного и манящего.

Под вопли несчастного Степаныча мы погрузились на катамаран и через несколько минут были в своём лагере.

После обеда началась переборка и окончательная оценка собранных сокро¬вищ. Мы расселись рядком на берегу и выворотили свои карманы и рубашки. Груды сокровищ ласкали глаз своим количеством. Однако минут через пять рядом уже образовались пирамидки из отсортированных и выброшенных нахо¬док.

Каждый из нас предъявлял выброшенные камни остальным, чтобы те могли выбрать среди этих отбросов что-нибудь ценное для себя. Но даже после тщате¬льной сортировки и выбрасывания большого количества найденных камней, у каждого из нас остался груз весом килограмма два-три. А это означало, что общий вес «драгоценностей» составил около тридцати килограммов.

Лучшая находка вновь оказалась у Уралочки. Она нашла отличный чёрный агат с великолепным рисунком.

Наш лагерь постепенно всё более и более обживался и становился уютным. Лёха сколотил из досок, снятых с катамаранов, вполне приличный стол на восьмерых. Скамейками служили сначала баллоны от катамаранов, а затем мы сколотили их из целых стволов лиственниц. После всех сегодняшних трудов мы блаженствовали, сидя за столом, «как люди».

После еды Командор и Ряша от избытка силы и чувств устроили себе ма¬ленький атракцион — «родео» на баллонах от катамаранов. Они становились ногами на свободно лежащий на земле баллон, и пытались удержаться на нём. Затем садились на него верхом и лихо подпрыгивали до тех пор, по¬ка пружинящая колбаса не сбрасывала их на песок.

Командор прыгал выше и ловчее, а Ряша пытался оторвать свой грузный зад от брезента, но через секунду валился на землю.

Пока наши новоявленные «ковбои» занимались «настоящим мужским» де¬лом Мечтатель медленно бродил по берегу, и пытался отыскать в камнях что-нибудь совсем необыкновенное. Выглядел он сейчас, как настоящий сын тундры, забуревший на ветру и на солнце.

Лицо его было совершенно темно-красным, и живописно украшено очень жиденькой чёрной бородёнкой, в ко¬торой уже начинала пробиваться отчётливо заметная седина. Одетый в вы¬сокие резиновые сапоги, «модные» брезентовые штаны, сам хозяин называл их более образно — портки, у которых одна штанина была надорвана снизу и почти до колена, а затем грубо зашита в нахлест белыми нитками, в грязную, ни разу не стиранную за время похода клетчатую ковбойку, из-под которой виднелись полоски заношенного до полного безобразия тельника, облегающего его крутую и, в чем-то даже костлявую, грудь, наш зав¬хоз выглядел весьма импозантно.

Глядя на него, невольно думалось — неужели это тот самый начальник лаборатории, умница и интеллигент во всех своих поступках, и, как говорят, благополучный человек? В жизни его, конечно, встречались не только пироги и пышки, но и напряжённые времена. Как и другие, он шёл через поиски уважения, через становление интересов, муки честолюбия, уступки общественному мнению, соперничество, опасения показаться смешным в сво¬их поступках: всё бывало у него, как и у многих, и при всём при этом он всегда оставался, в общем-то, благополучным.

Советую ему появиться в этом наряде на работе и сразу же посетить начальство, не забыв прихватить с собой на всякий случай верный карабин. После такой встречи кто-нибудь обязательно будет вынужден уйти: или начальство в отпуск, или Мечтатель — с работы.

В горелой тайге звонко раздавался стук весёлых топоров. Это ребята заго¬тавливали дрова для завтрашней бани. Грязные от сажи они выволакивали на берег чёрные стволы листвянок и укладывали в кучу. Баня намечалась грандиозная, и дров нужно было заготовить много.

Уралочка на радость коллективу затеяла стряпню, поэтому на ужин ожидались опять вкуснейшие лепёшки.

Приёмник тихонько разносил над затихающей рекой мелодии эстрадного оркестра Олега Лундстрема.

На самом дальнем повороте Котуя розовела удивительно красивая полоска закатного неба.

Перед тем, как улететь прятаться от надвигающегося холода, комары пытались добыть про запас последние капли нашей крови.

Красная полоска на горизонте всё увеличивалась в размерах и становилась всё ярче. Потом на её фоне стали, словно в сказке, вырастать «горные хребты» облаков, которые постоянно меняли своё очертание. По воде побежали розовые, а затем и алые блики.

Была уже полночь, и наблюдать такое удивительное зрелище было завлекательно и даже немного жутковато.

А тут ещё Мечтатель совсем некстати вспомнил.- Вот так же полыхало ночью у нас на Цыпе. А потом ровно трое суток непрерывно лил дождь. Вода тогда под¬нялась более чем на три метра, пришлось спасаться на крутой берег. Хоро¬шо еще там нашлась высокая горушка, а то бы все шмотки перетопили.

Такой рассказ не мог способствовать улучшению настроения, и мы дружно, несмотря на поздний час, принялись сооружать навесы над разложенной на камнях рыбой.

Было просто удивительно, сколько может наделать человек за один только день. Ещё вчера здесь был совершенно пустынный, дикий берег, а сейчас стояли палатки, навес, деревянный стол и скамейки около него, уютно светился в сумерках костёр. Завтра будет воздвигнута даже баня. Словом, на дикой каменистой косе возник целый городок, над которым звучала тихая музыка и голоса со всего мира.

ГЛАВА 5.

ОЖИДАНИЕ.

Проснулся я от резких, похожих на выстрелы, хлопков. Это «стрелял» сорвавшийся с кольев край брезентового полога палатки. Палатку раскачивало из стороны в сторону. Казалось, что он вот-вот взлетит вместе с нами на воздух.

Было около семи часов утра. Солнце взошло уже довольно высоко на небосклон, но светило через облачную пелену неярко и тревожно. Дул очень сильный шквалистый ветер. В воздух поднимались целые тучи песка и даже мелких камушков. Полог сорвало почти со всех растяжек, и он вот-вот должен был улететь в гудящее пространство.

По лагерю были разбросаны наши многочисленные шмотки, а одна из «колбасин» катамарана оказалась метрах в ста, висящей на сучьях невысокой лиственницы.

С большим трудом мне удалось закрепить выр¬ванные колья, и привалить их крупными камнями. Однако и это не давало ни какой гарантии, что в ближайший час злодей-ветер не разрушит до основа¬ния наше непрочное жилище.

Сделав благое дело, я залез в палатку и затих в своём спальнике.

Порывы ветра следовали один за одним, словно повинуясь какому-то невидимому дерижору. Под эту необычную поп музыку я вновь заснул.

На этот раз проснулся я от резкого удара по голове. Палатки, как таковой уже не существовало: рухнули стойки, совало тент и вывернуло из песка сразу все колышки. В этих холстяных останках кроме меня никого не было. Барахтаясь в струящемся и хлопающем под руками материале, я начал пробиваться к выходу. В конце концов, мне удалось выбраться из-под беснующейся на ветру груды материи и дюралевых трубок, которые ещё совсем недавно были очень симпатичной и уютной палаткой.

Ветер превратился в настоящий ураган и вовсю мародёрничал на берегу. Ребята носились по косе, пытаясь завладеть уносимыми в разные стороны вещами.

Палатка Челябинцев ещё каким-то чудом противостояла напору стихии, хотя и трещала по всем швам под порывами ураганного ветра.

Неугомонная Уралочка невозмутимо хлопотала у костра, умудряясь каким-то немыслимым образом сохранить огонь и готовить завтрак. Над ней тучами летал песок и искры.

Командор, Максим и Лёха колдовали на самом берегу, разжигая гигантский банный костёр.

Костёр никак не хотел разгораться, так как под мощными порывами ветра пламя буквально срывало с поверхности поленьев. Зато для пожара наступила полная благодать. Дым впереди за поворотом уже застилал половину неба, и до нас всё явственнее доносился приторно горький запах гари. Было хорошо видно, что пожар резво перемещался в нашу сторону.

Ряша щеголял по берегу в совершенно необычном одеянии. На нём был напялен толстый свитер и элегантные плавки. Правда, вскоре он не выдержал напоров холодного ветра, и запихнул себя в шубу, снова забыв при этом надеть штаны. Вид здоровенных волосатых ног, торчащих из-под овчинного тулупа, смотрелся здесь на Котуе, как прямой вызов природе Заполярья.

— Где это вы, уважаемый, такую клёвую курточку отхватили? Небось, из коллекции «от кутюр» какого-нибудь знаменитого Кутюрье?

— Вовсе даже нет. Обычная курточка «прет-а-порте».

Умница Уралочка всё-таки сумела справиться со всеми трудностями и при¬готовила завтрак. Накладывая нам еду в миски, она заботливо предупреждала.- Ребятки, жуйте поосторожнее. В каше может попадаться песочек.

— Ничего, пусть даже камушки попадаются. Только желудки работать лучше бу¬дут. Вон глухари, специально голыши глотают, чтобы пищеварение усилить.- заявил Ряша, заправляя в пасть полную ложку дымящейся каши.

Не успел он её сомкнуть, как тут же схватился за щеку: в зубы попала «песчинка» весьма ощутимых размеров.

Степаныч хихикнул, и… сам выплюнул на землю определён¬ную порцию еды. Песочек действительно попадался довольно часто.

Несмотря на это, каша была очень вкусной и аппетитной, и мы с громадным удовольствием и в очень короткое время вычистили свои миски до блеска.

Командор отставил в сторону свою миску, облизнулся и заявил.- Не еда, а амброзия. По нашему говоря — вкуснятина.

— А ты знаешь, что на самом деле означает слово амброзия?- спросил его Мечтатель.

— Что я сказал, то и означает.

— Слушай и запоминай. И вовсе нет. Среди сорных трав немало опасных, причиняющих большой ущерб урожаю. К их числу относят и амброзию. На юге европейской части страны, включая Северный Кавказ, на Дальнем стоке и в ряду других регионов распространены три вида этого карантинного сорняка: полыннолистная, трехраздельная и многолетняя амброзия. Больше всего расселилась первая. |Завезенная в начале нашего столетия Американского континента, она, не встречая на территории нашей страны своих естественных врагов — природ¬ных регуляторов ее численности, образовала ряд опасных очагов. В последние годы их площади, занятые в основном амброзией полыннолистной, заметно расширились в ряде зон России. Она неприхотлива и растет тут на полях, лугах и пастбищах, по берегам рек, водоемов и каналов, в полосах отвода железных и шоссейных дорог, в лесополосах, на пустырях и огородах, во дворах и на газонах городов и посел¬ков. При сильном засорении, иссушая и обедняя почву, амброзия может пол¬ностью погубить урожай. Не имея ника¬кой кормовой ценности, она к тому же опасна для здоровья людей, особенно тех, кто подвержен воздействию ее пыльцы. В период массового цветения у них проявляется аллергическая «сенная лихорадка». А цветет амброзия полыннолистная с июля по октябрь.

Выслушав пояснения Мечтателя, Командор махнул рукой и молча направился куда-то за палатки. Очевидно, искать амброзию полыннолистную.

Ряша настолько отвлёкся от окружающей его реальности, что не заметил, как набрал полон рот остывающего чая вместе с чаинками. От неожиданности он поперхнулся и закашлялся. Часть чаинок вылетела изо рта и упала рядом на землю.

— Плеваться, даже если это чай, неприлично,- засмеялся Степаныч.- Во всяком случае, меня учили, что нельзя выплёвывать даже осу, если она случайно залетела тебе в рот.

— Ты невоспитанный и потому жестокий человек,- ответил ему Ряша, выплёвывая остатки чаинок.

Завтрак завершился ароматным кофе с лепёшками.

Пока мы принимали пищу, вокруг летали и очень противно кричали два громадных чёрных ворона. Это порядком действовало нам на нервы. Поэтому, когда эти поганки по какой-то причине сели на камнях метрах в ста от нашего стола, я не выдержал и схватился за мелкашку.

После первого выстрела одна из птиц, даже не подпрыгнув, завалилась на бок, а вторая взлетела в воздух и начала кругами летать вокруг. Минуты через три она вновь уселась рядом с лежащей на камушках подругой, или другом.

Стреляю второй раз, и эта птица падает рядом с первой.

Когда мы подошли к воронам, чтобы выяснить, куда я им попал, то оказалось, что обе птицы были убиты точными попаданиями в шею.

Хотя эти злодейки очень нам надоели, становится невольно жалко загубленных живностей.

Ветер продолжал свирепствовать. Втроём и с громадным трудом нам уда лось установить вновь свою палатку. Для полной гарантии на каждый из держащих её кольев мы навалили по целой груде крупных камней.

Палатка стояла прочно, но вся трещала от напора воздушных струй.

Костёр для бани удалось раскочегарить лишь после того, как мы соорудили с наветренной его стороны заслон из брезента.

За ночь на таком пронизывающем ветру разложенные на камнях хариусы совершенно проветрились и просохли даже изнутри. Теперь их можно было совершенно спокойно упаковывать для дальнейшей транспортировки в Москву.

К двенадцати часам была готова баня, и первая партия «нечистых», в составе — Максима и Ряши, отправилась смывать грехи свои тяжкие.

Баня протопилась так жарко, что полиэтиленовая крыша оплавилась, и пришлось поверх плёнки натягивать тент из «серебрянки».

Угарный газ внутри бани ещё не полностью вы¬ветрился, и у Максима после мытья побаливала голова.

Баня была сооружена на совершенно открытом месте и недалеко от палаток, открыта всем ветрам и взорам, поэтому Уралочке пришлось залезать в свою палатку, чтобы не смущать своим присутствием моющихся «стеснительных» мужчин. Она молча скры¬лась под пологом и быстренько уснула, пригревшись в тепле спального мешка.

Мылись мы с громадным удовольствием. Поддавали на камни от души, тем более что сегодняшний ветер принёс с собой сильное похолодание.

Тело, и сознание обволакивались ленивой истомой. Непрерывное напряжение мускулов и нервов, которое владело нами весь день, постепенно исчезало.

После мытья, разопревшие от тепла, мы начали заниматься своей внешностью. Без всякого сожаления сбривались дремучие и редкие поросли чёрных, седых, рыжих и не¬определённого цвета волос.

Намыливая распаренное в бане лицо, Ряша обратился к Мечтателю.- Не знешь, можно ли бриться кирпичом?

— Можно, если лицо этого просит.

— Слушай, Ряш, посмотри, что это у меня?

— Ну-ка, ну-ка… Ох, не фига себе?!

— Да я и сам вижу, что ни фига себе… Что мне делать-то?

— Это надо подумать. Помыслить, говорю, надо. Есть такая хорошая китайская пословица: Бесполезно искать кость в курином яйце. Так и в тебе искать здоровые части на фоне больных полнейшая безнадёга. Ничего не понять, а настоящего мужчину видно даже когда он голый.

— Свинтус ты, а не друг. Вот что я тебе скажу.

— А ты знаешь, что изо всех видов животных Уинстон Черчилль больше всего любил свиней. Он говорил.- Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. И только свиньи смотрят на нас, как на равных.

— А ты знаешь, что свинья была вторым после собаки одомашненным животным? И это произошло около 9-10 тысяч лет назад в Азии. У племен папуасов Новой Гви¬неи культ свиньи наиболее выражен. Она является чле¬ном их семьи. Женщины вскармливают грудью поросят, как своих детей: их баюкают, с ними разговаривают и называют по имени, плачут над ними, ког¬да поросята заболеют. Но конец для взрослых особей один — все они идут на мясо с обязатель¬ным соблюдением религиозных церемоний. Хозяева не могут есть свою свинью (она же их член се¬мьи, то есть табу), но соседи съе¬дают ее с удовольствием.

Свиньи начинают рано раз¬множаться. Однажды свиноматка породы тэйху за один раз при¬няла 42 поросенка, а за всю свою жизнь — 216! Вес же взрослой свиньи может пре¬вышать вес коровы и дости¬гать 500-550 килограммов.

Свиньи входят в «десятку» не только самых умных, но и самых нервных животных.

Последнее не учли руково¬дители строительной фирмы в Мон¬тане (США), когда начали прокла¬дывать автостраду вблизи свиновод¬ческой фермы, принадлежащей су¬пругам Клинтон и Иескли Ховерн. Супруги-фермеры подали в суд иск о том, что бесконечный шум от строительства дороги вызывает стрессовое состояние у их подопеч¬ных. У них снизился вес, а у фер¬меров Ховерн — доходы. И что же, ты думаешь, произошло дальше? Су¬пруги выиграли судебный процесс, а строительная фирма выплатила им компенсацию в 243 тысячи долла¬ров.

Свиньи обла¬дают замечательным чутьем. Эти способности еще в XVIII веке использовали для того, чтобы искать трюфеля (подземные грибы). В наше время свиней начали использовать на таможне в поисках наркотиков. Здесь особую известность приобрела сви¬нья по кличке Луиза, приписанная к управлению полиции земли Нижняя Саксония. За два года своей безу¬пречной службы она не совершила ни одной промашки.

Почти 20 лет на ярмарках в американском го¬роде Спрингфилде проводятся тра¬диционные поросячьи бега. Ежеднев¬но, как правило, бывает около 20 за¬бегов. В финале поросятам прихо¬дится преодолевать барьеры высотой 30-40 сантиметров. На финише их всегда ждет лакомство — сливки с шо¬коладом. Самое высокое до¬стижение поросячьего спринта было в 1987 году — 30 ме¬тров было пройдено за 4,48 секунды. Победителя звали Хаклбери Свин. Вот откуда, наверное, пошла поговорка: «Бежал со скоростью порося¬чьего визга!»

Швед Ласе Кнутсон прославился внедрением новых методов продук¬тивного выращивания свиней. Он отметил, что прослушивание стерео¬фонической музыки поросятами и их игра с цветными пластиковыми мячами позволяют улучшить им ап¬петит и быстрее увеличить вес. Но свиньи могут не только слушать, но и «музицировать». Заслышав по ра¬дио зажигательную мелодию, годо¬валый поросенок из графства Кент (Великобритания) начинает «подпе¬вать», похрюкивая в такт, а затем самостоятельно повторяет услы¬шанную мелодию, соблюдая ритмичность, выдерживая, где надо, паузы, замедляя и убы¬стряя темп. Это «пение» было записано на пластинку.

Свиньи, как и дикие каба¬ны, превосходно держатся на воде. Некоторые моряки Ан¬тильских островов с собой в плава¬ние берут свиней в качестве навига¬ционного прибора. Когда корабль сбивается с курса, свинью бросают в море, и она плывет в направлении берега. А на атолле Факаофо в цент¬ральной части Тихого океана живут дикие свиньи-рыболовы. Они ловят рыбу даже на глубине 15 метров.

В селениях, расположенных в дельте Дуная, жители своих свиней подзывают на свист. Случалось, что, следуя зову хозяина, свиньи проплывали за лодкой 3-4 километра, а потом шли в хлев.

Это лишь небольшая часть историй о достоинствах и феноменальных спо¬собностях свиней. О них можно напи¬сать большой и увлекательный роман. А ты говоришь свинтус. Да если я свинтус, то этим гордиться можно.

Через полчаса вместо заросших, противных «морд» на свет явились вполне благопристойные, только сильно обветренные, довольно молодые мужчины, на которых даже приятно было посмотреть со стороны.

Не бритым остался только Командор, который решил сохранить в целости и сохранности свою драгоценную бороду до дома. Он гордо заявил нам.- появлюсь дома и на работе во всей своей кудрявой лохматости. Пущай все отпадут!

Мечтатель по случаю завершения похода погрузил тощее тело в белоснежную майку и наслаждался своей девственной чистотой и невинностью.

Один Степаныч продолжал выпадать из нашего слаженного коллектива. Он катего¬рически отказался посетить баню.

— Моется тот, кому лень чесаться… А у меня с этим делом всё в порядке,- заявил он.

— То-то от тебя и запах. Какая-то смесь непонятных компонент. А результат – хоть святых выноси.

— Сам ты смесь компонент. Запах у меня, как у французских духов – «Жой де Пату». В них есть всё – от запаха непроверенной кухни, горячей летней травы и древесины до аромата подопревших портянок и зашторенной палатки после ночёвки в ней десятка немытых туристов.

— На ленивых обижаться не стоит, и требовать от них что-то просто не имеет смысла,- заметил Мечтатель.- Учёные из английского города Глазго обнаружили, что существует вирус лени, которым можно даже заразиться.

Обнаружили они этот вирус у мух. Когда же захотели продолжить исследования на людях, то ни одного подопытного желающего не нашлось, поскольку участникам эксперимента было просто лень придти в лабораторию.

Когда настала очередь мыться Уралочке, вместо того, чтобы со всеми вместе залезть в палатку, устроил себе лежби¬ще в песке и, уткнувшись носом в землю, надолго замер в совершенно неесте¬ственной позе.

Мы долго уговаривали его вести себя прилично и занять своё законное место в палатке, но он отреагировал на это, как чучело рыбы на блесну.

— Лезь в палатку, дурачок. Здесь теплее и не дует,- не унимался Ряша.

В ответ мы услышали.- Не тревожь нежный метаболизм моего уставшего тела… Отзынь на три лаптя… Ты совершенно не всасываешь ситуацию.

— Не иначе, как к дождю,- прокомментировал этот поступок толкователь народных примет Ряша.- Будь наш упрямец несколько умнее, его можно было бы считать принципиальным.

— Тоже мне, умник нашелся,- огрызнулся Степаныч.- Подумаешь величина! Не плюй в колодец, вылетит, не поймаешь.

— Ты прав — старый друг лучше большого таракана. Но всё-таки запомни — Человек подобен дроби: в знаменателе — то, что он о себе думает, в числителе — то, что он есть на самом деле. Чем больше знаменатель, тем меньше дробь. Так сказал Лев Толстой, а он кое-что в жизни смыслил,- оставил за собой последнее слово Ряша.

Часа через полтора после совершения священного ритуала омовения мы распороли два чехла от баллонов катамарана, и начали раскладывать на по¬лучившихся брезентовых полотнищах засоленного тайменя.

Выяснилось, что мы являемся счастливыми обладателями семидесяти одного куска прекрасного лосося. Тут же было решено, что семьдесят первый кусок мы откушаем уже сегодня во время заключительного праздничного бенефиса, который давал для общества наш завхоз.

Им было всенародно объявлено меню предстоящего ужина: колбаса копченая сервелат /остатки/, таймень свежевяленный, блины /если приготовит Уралочка/, картошка жареная фри из пакетов, суп «Южный»-острый, компот, каша гречневая на воде с двумя банками тушенки и, естественно, граммулечки.

Общество буквально млело в ожидании обещанной вкусной и обильной обжираловки.

Чтобы обеспечить обществу музыку, Ряша долго корпел над сооружением блока питания для магнитофона из нескольких круглых батареек для карманного фонаря, а я написал специально для этого события нехитрые стишки:

Чего душа моя ждала, скажи мне календарь,

Вокруг походного стола мы сядем, словно встарь.

Оставшийся «вина» глоток всё слаще с каждым днём,

Листаем за листком листок и вертолёта ждём.

Всю ночь над Котуем висит огромная луна,

А календарь шуршит, шуршит, как по песку волна.

В восемь часов вечера мы все чинно в своих лучших парадных одеждах соб¬рались за праздничным столом, который буквально ломился от еды. Украшением, бесспорно, являлись прозрачные, покрытые мельчайшими капельками жи¬ра кусочки таймешатины, а также горка аппетитнейших горячих блинов-лепё¬шек, от которых в воздух поднимался пар.

Назначивший сам себя фоторепортёром, Степаныч пытался что-то снимать на цветную плёнку, искал кадр и вообще всячески мешал началу праздника. К неистовому репортёру пришлось применить силу, и усадить на выделенное за столом место.

Все с нетерпением ожидали завхоза, который что-то выискивал в своих закромах, и никак не спешил доставать горячительное.

— Побыстрее не можешь? Душа горит,- взмолился Командор.

— А, ты не слышал про историю с черепахой? Нет? Тогда слушай. Собрались как-то звери вместе и послали черепаху за водкой.

Час ждут, другой… Нет черепахи. Стали звери возмущаться.- Где же эта чёртова черепаха запропастилась? Сколько её ещё ждать можно? И тут услышали голос из-под куста.- Будете ругаться, вообще никуда не пойду.

Бенефис начался. Проходил он весело и непринуждён¬но, со стрельбой из всех видов наличного оружия, песнями, тостами и даже немного танцами.

Мечтатель разлил по кружкам спирт, или, как он сам его назвал, «Муншаин», что в переводе с «американского» означало — «лунный свет», то бишь кукурузный самогон, изготавливаемый в штате Иллинойс.

— Нужен нам твой «Муншаин»,- заявил Лёха.- Нам бы лучше «Кровавую Мери» сейчас потребить.

— А, ты знаешь, как произошел коктейль «Кровавая Мери»? Не знаешь?! Тогда слушай. Много лет назад известная французская писательница Гертруда Стаин, обедая в парижском кафе с такими знаменитостями, как Пикассо и Аполлинер, смешала водку с томатным соком. Хозяин кафе не был дураком и вскоре стал подавать своим постоянным посетителям новый коктейль, который потом прославился на весь земной шар под названием «Кровавая Мэри». А Гертруда Стаин сделала это всего лишь для того, чтобы наглядно показать друзьям свой любимый оттенок красного цвета.

— Спасибо за науку. Давай, наливай твой «Муштаин». Только пополнее, а то вон, сколько в стакан не доливаешь.

— Можно говорить, что стакан наполовину пуст, а можно, что он наполовину полон. Фактически одно и то же, а воспринимается по разному. Сколько волка не корми, во рту слаще не станет. Меньше выпьешь – больше останется. Да и печень целее будет.

— Кстати, о печени. Встречаются Илья Муромец со Змей Горыновичем.

Илья.- Хорошо тебе, Змей Горынович? Всегда спокойненько на троих сообразить можешь! Хорошо- то оно хорошо, Ильюша… Но головы-то три, а печень всего одна.

— Мне наливай без очереди. Я – инвалид. Мне на охоте пупок отстрелили. Не вру… Можете проверить,- зашумел Ряша.

— Это точно! Скоро танец живота будет нечем исполнять,- съехидничал тут же Степаныч.

— Кружку свою передай. Наливать не во что,- обратился Мечтатель к Ряше.

Тот быстренько передал ему свою пол-литровую посудину.

— Спасибо.

— Спасибо не булькает.

— Мне не наливайте, я больше не хочу,- подала голос Уралочка.

— Ну, ещё одну махонькую,- приставал к ней Ряша.

— Сказала, не хочу. Значит, не буду.

— Ай, ай. Аи, девушка, вы такая фешенебельная, что мне не рентабельно.

Ветер постепенно стих, и поэтому холод был не так заме¬тен.

В конце концов, немногочисленные запасы горячительного у нас полнос¬тью иссякли, «Высоцкого» намотало на тон-вал, а публика заметно примори¬лась и осоловела. Незаметно смолкли последние кулуарные беседы. За столом опустело, и над Котуем повисла привычная для этих мест тишина.

У костра остался один Мечтатель, который молча сидел у огня, пускал в воздух мел¬кие струйки сигаретного дыма, и задумчиво смотрел на одиночные искры, мельчайшими звездочками уносящиеся куда-то вверх в сумрачное небо.

Глядя на него, мне почему-то вспоминались все прошлые походы, пройденные вместе с этим замечательным парнем, наши прошлые беседы и разговоры. Это просто прекрасно, когда у тебя есть такие друзья. Это прекрасно, что ты можешь наяву пережить вот такие минуты.

Каждый из нас таков, каков есть – со своими мыслями, оценками, своими масштабами и весами. Так же, как в оптике: у одного зрение нормальное, другой близорук, а третий вообще дальтоник. И если мы в городе все чем-то одинаковы, в его повседневной и суматошной жизни, которая подхлёстывает нас, не давая обособиться, остановиться, торопя эскалаторами метро, толкая локтями в троллейбусе и автобусе, погоняя планами незавершенных работ, звонками телефонов – скорей, скорей, на минуты раскладывая время, как после старта, когда уже прогремел срывающий тебя с места выстрел… То здесь, в глуши можно помолчать, осмотреться, подумать, проверить всё ещё раз, откинуть ненужное, только на первый взгляд привлекающее своей мишурой.

Именно тут происходит переоценка не только окружающего – переоцениваешь самого себя в этом чистом и строгом таёжном мире: или – или. Третьего не дано. И ты здесь свой. Принят со всеми твоими полюсами и минусами, или – бесповоротно чужой.

И тогда оказываются пусты самые сокровенные слова, а проходящее перед глазами остаётся всего лишь лентой слегка экзотического фильма, идущего в пустом просмотровом зале.

И, глядя на задумавшегося Мечтателя, совершенно непроизвольно в мозгу возникали строки стихов:

Ты нашёл, что давно искал.

Что ж, теперь отдохнуть пора?

Ты сидишь, хоть совсем устал,

Наклонившись к теплу костра.

Знаю, ты домосед плохой:

И вернувшись домой, в уют,

Будешь бредить опять тайгой

И местами, что где-то ждут…

Из тайги налетев, ветра

Будут вечно в походы звать.

Кто творил, кто нашёл хоть раз,

Тот — такой уж закон у нас —

Не устанет вовек искать…

Словно почувствовав мой взгляд и мысли, Мечтатель повернулся ко мне и, помахав рукой, позвал.- Иди сюда, посидим, помолчим вместе…

Я подошел, сел и так же молча, как и он уставился на огонь.

Когда остаешься в одинокой природе один на один и начинаешь разговаривать с ней на языке внятном лишь тебе одному, то, странное дело, почти все ученые слова, казалось вошедшие в твою плоть и кровь навеч¬но, вдруг улетучиваются, как будто ты не знал их ни когда, как будто происходит твое возвращение к дет¬ству.

Не надо смеяться: на природе мы по-своему впа¬даем в детство. И наверно, поэтому в психологии охот¬ника и рыбака есть черты сродни детским. То есть вот здесь, на этой черте жизни, когда надо, — во что бы то ни стало надо подсечь рыбу, разжечь костерчик на опушке замершего в су¬мерках леска, — человек, кто бы он ни был, становится Хемингуэем, большим, взрослым ребенком… И мысли о пульсарах, «черных дырах», расширяющейся Вселен¬ной, генетическом коде, дающие Природе возможность познать самое себя, становятся как бы мыслями ино¬планетными, принадлежат уже другой, внеземной циви¬лизации, а человек, может быть на какой-то миг, воз¬вращается на малую планету своего детства.

Как нас влечет в детстве все, что излучает свет, вспыхивает, горит или хотя бы искрит… Какое наслаждение доставляет нам видеть, как в су¬мерках на булыжной мостовой под копытами бегущих лошадей проскакивают искры, как вспыхивают и гаснут в ночном небе падающие звезды.

С каким увлечением помогаем мы взрослым разжечь костер и как важничаем, когда нам доверяют священ¬нодействовать над ним, следить, чтоб он не погас, под¬брасывать в него сухие ветки, охапку бурьяна или ли¬стьев. Сладкий дым от костров, когда осенью жгут па¬лые листья, потом преследует нас долго-долго, иногда всю зиму.

Как легко мы нарушаем наказы старших и как пре¬дательски тянется наша рука к запретной коробочке спичек… А какая радость—бенгальский огонь у ново¬годней елки!

И потом, когда мы подрастаем, тайна огня — зов да¬леких предков, впервые овладевших этой тайной, — не покидает нас.

Вот великое событие: в земле, где-нибудь на ого¬роде, неожиданно найти нерастраченный патрон, на¬едине, в глубоком секрете от пугливых взрослых осто¬рожно вынуть пулю, высыпать из гильзы графитные квадратики сухого пороха, полюбоваться ими, а потом тонким шнурком рассыпать их на дорожке. И уже в темноте летнего вечера, разделяя изумление озада¬ченного товарища, поджечь порох с одного края и смот¬реть и слушать, как застрекочет, побежит змейка огня — прыгающего, голубовато-золотистого, съедающе¬го твою счастливую находку.

Наступившее утро ничем нас не обрадовало. Небо было затянуто сплошными тёмными, набухшими от влаги тучами.

Несколько раз, правда, на очень короткое время, сверху нам на головы начинала сыпаться мельчайшая снежная крупа.

Стояла уже середина августа, и в тайге по ночам, особенно под утро, случа¬лись колючие заморозки-утренники. Вот и сегодня один из таких утренников покрыл пологи наших палаток мельчайшей белесой изморозью. Стоило чуть тронуть ткань рукой, и пальцы тут же становились мокрыми.

Дул сильный и порывистый ветер. Было по настоящему холодно. Облачность была очень низкой, и это вызывало у нас самые серьёзные опасения: вертолёт мог не прилететь.

Чтобы хоть как-то бороться с холодрыгой пришлось натягивать на себя все имеющиеся тёплые вещи.

Разделили рыбу. Метод делёжки был давно установлен: один из нас отворачивался, а другой, показывая на одну из разложенных на камнях кучек рыбы, спрашивал: Кому? Обычно почти всегда следовал ответ: Мне! Почему-то угадывающему казалось, что первой будет указана самая крупная кучка.

Убирая доставшуюся ему кучу рыбы, Ряша с удовлетворением говорит.- На этот раз привезу домой много сексуального продукта. Жена довольна будет.

— Это, какого ещё сексуального продукта,- удивляется Усач.

— Рыбы солёной. Вот какого. В качестве «сексуального» блюда в рекомендациях римских ведьм всегда называлась рыба во всех видах. Наличие в рыбе множества икринок у римлян ассоциировалось с возможностями воспроизведения потомства в любом зрелом возрасте. Кроме рыбы римлянами в качестве «сексуального» блюда рассматривалось мясо куропатки. Ведьмы утверждали, что её мясо превращает мужчин в «сексуальных атлетов». Однако самым эффективным средством, восстанавливающим половое величие, и одновременно лекарственным препаратом от бесплодия в Риме считался корень мандрагоры. Плиний старший писал.- Если найдёшь корень мандрагоры в форме пениса, считай, что у тебя не будет проблем с женщинами. Мандрагора росла не только в ареале Средиземного моря, но также и в Средней Азии и Гималаях. Сейчас она встречается крайне редко и занесена в Красную книгу.

— Здесь не Средиземное море. Никакой мандрагоры здесь нет.

— Знаю, что не. А жаль!

Зачем начался, как всегда, мучительный процесс упаковки рыбы для дальнейшей транспортировки.

У меня с этим никаких проблем не было, так как я предусмотрительно захватил с собой из Москвы великолепный мешок из чистейшей дерюги. Возить в нём рыбу было одно удовольствие.

Командор выделил для этих целей тельник. Он разорвал его на куски, и сейчас заматывал в полосатые куски ткани, доставшиеся ему части тайменя. Затем он начал прис¬посабливать под рыбу старые, видавшие виды штаны. В довершение всего, он завернул укутанную в тряпки солонину в кусок брезента.

Ряша священнодействовал над своей долей: присаливал дополнительно солью и укладывал куски таймешатины на металлический противень.

Степаныч заворачивал свою рыбу в совершенно неописуемый и непотребный материал.

Остальные ребята приспособили для упаковки улова куски брезента, которые вырезали из чехла баллона катамарана.

После упаковки рыбы мы решили на всякий случай помыть и почистить вёдра. Это занятие нас так согрело, что холод почти не чувствовался.

Я считал, что в тундре, да и в тайге тоже, навозных мух быть не может. Но, оказывается, я ошибался. Именно такая муха сидела на пологе палатки, блестящая, сине-зелёная и вся преисполненная греха. Я сосредоточился, сделал глубокий вздох и взмахнул ладонью. То, что осталось от мухи, шлёпнулось на землю. Я взял остатки насекомого за уцелевшее после удара крылышко и бросил подальше от палатки.

— Тебе должно быть стыдно за такой поступок,- услышал я голос Ряши.

— Гордость не позволяет мне выказывать стыда,- ответил я.

Близился вечер, а вертолёта всё не было. Небо над головами оставалось всё таким же низким и хмурым.

Кто-то невесело пошутил.- Может быть, командир перепутал числа и вместо семнадцатого решил вывозить нас двадцать седьмого?

Продуктов у нас практически не осталось. Вчерашний обильный бенефис полностью подчистил все наличные запасы.

Сейчас в наличии были только соль, сухари, немного сахарного песку и конфет, остатки муки и ещё какой-то непонятной крупы — не то перловки, не то Артека. Зато был, как говорят, вагон и маленькая тележка солёной рыбы.

Ряша с невинным видом предложил на всякий случай обсудить вопрос, кого будем есть первого, когда наступит настоящий голод.

После некоторых раздумий мы решили, что к этому вопросу вернёмся позднее, но Степаныча, точно, жрать не будем, так как он слишком старый, жёсткий и волосатый, а значит, трудно будет опаливать.

Правда, всем очень хочется попробовать Уралочку, но, как истинные джентльмены, вслух это предложение никто высказывать не захотел.

Мечтатель, глядя на пустые продуктовые мешки, обратился к Ряше.- Ты личинок овода кушать не пробовал?

— Мне о такой гадости говорить неохота, не то, что пробовать.

— А зря. Мне один оленевод рассказывал, что личинки эти сочные и сладкие. Находят их у оленей под кожей. Чукчи частенько олешек заваливаю только для того, чтобы ими полакомиться. А ещё, говорят, хороши на вкус личинки навозных жуков. Они по вкусу картошку напоминают. Кстати, опарыши, если их поджарить и посолить, по вкусу от грецких орехов не отличить.

— Брось врать и гадости говорить.

— Ничего я не вру. Подобные деликатесы не только на Севере ценятся. В других местах они тоже в большой цене. Например, в странах Магриба. В своё время советские дипломатические работники в Марокко очень ценили местную закуску к пиву, которую они ласково называли «хрустики». На деле эти самые «хрустики» были обыкновенными обжаренными опарышами, которых соскабливали на раскалённый железный противень с протухшей туши животного, висевшей тут же, в харчевне. Еда эта не только вкусна, но и богата протеином, жирами и минеральными веществами. Так, например, по оценкам специалистов пищевая масса личинки тутового шелкопряда содержит 23% углеводов, 14% белков и 1,25% жиров. Энергетическая ценность тутового шелкопряда 206 килокалорий на 100 граммов массы.

— Тоже мне эксперт по экзотической пище нашелся. Врёшь, небось, всё.

— Больше читать и жизнь изучать нужно, а не только курить и водку глотать надо.

— После твоей лекции я вообще ничего есть сегодня не буду, не смогу.

— Вот и ладушки. Нам больше достанется. Экономия продукта тоже. Завтра я тебе ещё что-нибудь такое расскажу. Ты, когда курицу на обед уплетаешь, небось, не думаешь, что она, во-первых, мёртвая, а, во-вторых, при жизни какашки собачьи за милую душу клевала. Так что ешь тараканов, кузнечиков жуй, это полезней, чем суп ритатуй. А если серьёзно, то незачем комаров из супа и чая выковыривать. Они по вкусу не хуже кузнечиков и жуков всяких будут, а может быть даже и повкуснее. Кстати, мухи всякие тоже съедобны, так что не горюй: без еды не останемся.

Несмотря на холод, Мечтатель никак не хотел расставаться со своими рваными и 6езобразными портками, которые нас всех шокировали почти весь поход.

На все уговоры он неизменно отвечал.- Жаль. Привык… Они очень удобные и совсем родные… Немножко подштопать, и будут совсем новые…

В конце концов, общество всё-таки возмутилось его безобразным видом, и на¬сильно разорвало левую штанину от низа до самой промежности.

Мечтатель надулся и попытался заделать пробоину английскими булавками.

Чтобы окончательно отбить у него всякую надежду на восстановление злополучных портов, пришлось поступить аналогичным образом и с другой штаниной.

Тягостное ожидание, как обычно, порождает разброд и шатания. Делать совершенно нечего, и все маются. Ряша и Максим, в конце концов, хватают котелок и кружку и исчезают за поворотом — идут искать ягоды. Лёха завладел «Секрет¬ным фронтом» и углубился в чтение. Степаныч и Мечтатель лихо дрыхли в спальниках. Командор и Уралочка продолжили поиски сокровищ.

Сегодня нам удалось найти на косе очень любопытные и необычные образования в виде самых раз¬личных фигурок. Попадались идеально круглые шероховатые шары разных разме¬ров, какие-то барельефные изображения человечков и животных, причудливой формы плоские каменные пепельницы. Материал этих природных изделий очень напоминал окаменевшую древнюю лаву.

Было уже около восьми часов вечера, и нам стало ясно, что сегодня верто¬лёт не прилетит. Да и на завтра его прилёт был весьма проблематичен, так как грядёт суббота, а по этим дням пилоты больше любят отдыхать, чем ле¬тать над горящей тайгой.

Наступил первый незапланированный день нашего пребывания на Котуе. Мечтатель проснулся грустным и неразговорчивым. Двадцатого у него кончает¬ся отпуск, и нужно выходить на работу.

Советуем ему из Туры сразу же подать телеграмму директору, примерно такого содержания: Здравствуй, Гриша! Вылететь не могу. Запил. Мечтатель.

Он на это никак не реагирует, а потом всё-таки обещает подумать.

Ряше снова приснился вещий сон, и он тут же поспешил поделиться им с нами.

Третий сон Ряши Котуе.

Вижу я, братцы, что нахожусь не где-нибудь, а в Монреа¬ле пролётом в Монте-Карло. Хожу по городу, присматриваюсь. Красиво, ничего не скажешь.

Многочисленные рекламы, мигая разноцветными огнями, зазывали посетителей в ночные клубы и кабаре, где сейчас священнодействовали сме¬нившие шейк новомодные танцы: джерк, фанки, чикен и хале. Одна из реклам ве¬щала об открывшемся наборе в «Пинк Пуссикет Колледж оф стриптиз» или, если говорить шершавым языком светской глубинки, в «Салон розовой кошечки».

Поскольку «по-канадски» я говорю и читаю великолепно, то с интересом прочитал и перечень предлагаемых для прослушивания лекций тамошнего Общества «Знание»: История и теория раздевания на сцене перед публикой; Психология обуздания страстей; Танец живота, грудей и бёдер, и, наконец, лекция с довольно туманной формулировкой — Прикладная чувственная связь.

Потом мимо меня промаршировала колонна ярких девиц в безукоризненных бикини. Они задорно улыбались прохожим и пели.- Иду я вдоль по улице, мужчины мной любуются, подходят вежливо ко мне. Ах, что у них при этом на уме?

Ну, у меня-то известно, что на уме: проголодался с самого утра, да и в кино почему-то хочется.

Вхожу я в одно небольшое кафе, и только хочу сесть за столик, как совсем рядом за витринами кафе послышался рёв мотоциклетного мотора.

Выскочил я быстренько на улицу и вижу, что по улице между домами, ловко лавируя на виражах, низко над землёй летит гидросамолёт типа «Буран». Садится это маленькое одномоторное чудо рядом со мной, и выходит из него, кто бы вы думали, Борька Радюков — начальник лаборатории из НИИЧАСПРОМа.

— Боря, здравствуй!

— Здорово, Ряша!

— Ты, случайно, не в Монте Карло направляешься?

— Случайно, да!

— Слушай, захвати меня с собой, если твой аппарат двоих потянет.

— Потянуть-то потянет. Только вот лететь придётся тебе снаружи, в висячем положении, держась руками за лыжину. Выдержишь? Путь не малый!

— Это я запросто! Подумаешь, всего лишь какой-то Атлантический океан пересечь! Всего и делов-то!

— Ну, тогда полетели.

Схватился я своими могучими ручонками за лыжину, Боря дал газ, и самолёт типа «Буран» лихо заскользил по гладкому асфальту. Пилот взял ручку на себя, самолётик резко задрал нос вверх и, подпрыгивая, попытался подняться в воздух.

Однако не тут то было. Моё лобовое сопротивление и вес намного превышали возникающую подъёмную силу. Мы проскакивали один квартал за другим, от нас в разные стороны шарахались многочисленные автомашины и собаки, Боря ловко рулил на поворотах, но полёта никак не получалось.

Мне уже начало жечь пятки от постоянного трения об асфальт.

Наконец, пилот понял всю бес¬смысленность дальнейших попыток и резко затормозил. Самолётик остановился рядом с кинотеатром и кафе одновременно.

Боря снял очки и мечтательно произнёс.- В кинцо бы сейчас сходить!

Читаем афиши. Шло три фильма. Но се¬ансы совершенно не подходящие: один — в час ночи, второй — в три, а третий — совсем перед рассветом. Нам же надо было попасть в Монте Карло до двенадцати, так как позже его закрывают для въезда иностранцев.

Выражаем своё неудо¬вольствие хозяину, который выглянул на улицу.- Если объявляешь кино, так верти, как положено, а нечего на ночь откладывать!

В ответ он на чистейшем канадском языке говорит нам.- Господа-товарищи, хорошие! Не надо волноваться. Нервные клетки не восстанавливаются! Давайте лучше продлим их жизнь, а за одно и наше бренное существование.

С этими словами протягивает он нам в небольшое кассовое окошечко три великолепных бутылки с такими яркими и красочными этикетками, что хочется сразу же поставить это стеклянное чудо на сервант, и держать там эту заморскую редкость на удивление и зависть приходящим в гости знакомым.

Только только заграбастали мы эти бутылочки, а хозяин уже протягивает нам на золотом блюдечке три малюсенькие, величиной не более напёрстка, рюмочки, в которых на самом донышке виднеется не то коньяк Камю, не то чистейшее Виски. Кроме рюмочек лежат на блюдечке три ажурных золотых ложечки и три маленьких прозрачных агатика,

наверное, как у них положено, для закуски.

Выпили мы с хозяином, по-нашенски крякнули и думаем, что же делать дальше?

В это время подходит к хозяину красивая молодая женщина, учительница по образованию, бывшая жительница города Калуги, работающая в настоящее время здесь в Монреале уборщицей и по совместительству ведущая курсы кройки и шитья, а также вязания вологодских кружев для местных любительниц этого дела.

Со слезами на глазах про¬сит она хозяина не переводить её на очное отделение «Пинк Пуссикэт Кол¬ледж оф стриптиз», так как это не входит в её дальнейшие планы, и он с первого взгляда влюбилась в Борьку Радюкова и даже кажется, уже забеременела от его страстного и всепроникающего взгляда.

Услышал эти слова мой Боря, вскочил в свой гидроплан, взвился в воздух и через мгновение уже огибал на нём балкон на тридцать третьем этаже соседнего небоскрёба.

Только собрался хозяин кинотеатра-кафе ответить что-то в ответ молодой влюблённой, как из кафе вышла ещё одна женщина, довольно солидная на вид и уже пожилая. Подошла она к нам, и тоже на чистейшем «канадском» языке, лишь с небольшим калужским акцентом, предложила.- Брось ты, Маняха, всю эту бодягу.

Давай дождёмся закрытия лавочки, погуляем, как следует, с этим парнем (тут она жарко обняла меня за талию), сходим на последний сеанс в кинишко, а завтра с утряночки решим чего делать дальше — то ли кружева вя¬зать, то ли на очное отделение в «Розовою кошечку» идти. И бог с ним, с этим колледжем, и с хозяином, и, тем более, с Борькой.. И тут я проснулся…

После продолжительного молчания, в процессе которого мы пытались усиленно осмыслить суть рассказанного, Степаныч глубокомысленно произнёс.- Сон в руку. Не видать нам сегодня вертолёта, как твоим дамочкам стриптиза. Тем более что суббота, и ветер дует. А если и будет, то лететь нам в Туру придётся не иначе как через Монте Карлу. Учитывая, что по данным нашего пророка Ряши, въезд в неё после двенадцати часов запрещён и, особенно, разницу во времени, то точно сообразить, когда нам нужно туда прибыть мы просто не сумеем.

Так что придётся нам, други, ждать того самого времени, когда наш глубоко ува¬жаемый ибн Ряша увидит свой очередной вещий сон, а этот потеряет силу.

Всё с большей остротой перед нами вставала продуктовая проблема, а для заядлых любителей поглощать смертоносный смог — проблема курева.

Вчера вечером Ряша и Максим всё-таки умудрились набрать несколько кружек довольно спелой голубики, что позволило нам сегодня сварить полное ведро жиденько¬го питья, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать компотом.

Этим же счастливым для себя вечером Ряша нашёл за палаткой толстый и смачный «бычок». Воровато оглянувшись, он сунул окурок в рот и с наслаждением закурил. Спокухи, у которого курево тоже кончилось, к счастью, рядом не было. Значит, можно было спокойно подымить, не думая о том, что у тебя бу¬дут вырывать прямо изо рта такую ценность.

Затягиваясь, Ряша сосредоточенно думал.- Нужно будет хорошенько порыскать по лагерю и вокруг него. На¬верняка можно набрать этих драгоценностей приличное количество. Тогда я буду король! Эх! Жизнь наша походная.

Никогда не знаешь, сколько и чего нужно брать с собой…

Докурив, он вытащил из рюкзака металлическую банку и начал внимательно осматривать песок и камни между палатками в поисках драгоценных чинариков.

Было около трёх часов дня. Вертолёт не прилетал.

Ряша и Максим вооружились спиннингами и отправились вверх по течению Котуя. Там в полукилометре мы проходили длинный и довольно бурный перекат, в котором по всем признакам должна была иметься рыба.

Напротив нашей стоянки раскинулось спокойное и гладкое плёсо. Сколько мы не пытались поймать в этом месте на спиннинги и кораблик, все попытки оказались тщетными.

Степаныч начал, возможно, под влиянием голода, довольно резво се¬менить по берегу, опираясь даже на больную конечность. Это позволяет нам надеяться, что в самом скором будущем его можно будет использовать для общественно полезного труда.

Командор и Лёха без устали продолжали охоту за драгоценными камнями. Им всё казалось, что мешки, набитые агатами, хризопразами, сердоликами и собакитами, всё ещё недостаточно объёмисты и увесисты. Хотелось найти что-нибудь такое совершенно сногсшибательное и драго¬ценное, от которого у остальных старателей захватит дух, и на глазах поя¬вятся слезы зависти.

Гора каменных отбросов между палатками уже отдалённо напоминала миниатюрный террикон, переливающийся в редких солнечных лучах, с трудом пробивающихся через плотную завесу облаков, различными цветовыми оттенками, среди которых преобладали зеленовато-коричневые тона.

По приёмнику передавали, что завтра страна ожидает спуск на землю ге¬роев-космонавтов, завершивших свой выдающийся многодневный орбитальный по лёт. Спуск приурочивался ко дню военно-воздушного флота.

Для нас это означало, что и пилоты Аэрофлота завтра будут праздновать вместе со всеми работниками авиации. Следовательно, мы — восемь туристов, дикарей-любителей острых ощущений, можем не рассчитывать на то, что за нами прилетят сюда, в эту глушь,

на берега Котуя — загадочного и манящего.

Возвратился с рыбалки Максим, и к общей радости выложил на камни сразу трёх тайменей — недомерков. Каждый из них весил не более килограмма.

Всё равно это была уже пища и притом совершенно свежая.

Спрашиваем его.- А, где Ряша?

— Ушёл куда-то вверх и пропал.

Ряша вернулся ровно через час после прихода Максима, и тоже принёс одного таймешонка.

Мы срочно провели маленькое, но бурное совещание по поводу того, каким образом приготавливать пойманных тайменей. В конце концов, было решено делать только уху, и при том очень много!

Командор тут же отправился на берег чистить и потрошить рыбу, а неутомимый Максим вновь сорвался с места и убежал в тайгу за ягода¬ми.

Ряша во время своих скитаний нашёл две очень симпатичных каменных пепельницы, и собирается везти их с собой домой.

Степаныч мрачно пошутил.- Повезут их вместе с твоим корявым скелетом.

Затем деловито осведомился.- А ты ещё не видел себя во сне в Одинцове во всём белом и в тапочках? Этот сон, абсолютно точно, — к вертолёту.

Ряша, к сожалению, такого сна ещё не успел увидеть, но обещает подумать.

— Ряша, у тебя сигареты есть?- обратился к нему Мечтатель.

— Нет.

— А дома?

— Дома все хорошо: все живы и здоровы.

— Тогда дай одну штучку до дома.

— Да нет у меня. Я все выкурил.

— А дома?

— Дома все живы и здоровы.

— Раз курить нечего, тогда я тебе расскажу, как гадать на таракане. Хотите?

— А зачем это мне? Я не суеверный.

— Пригодится. Знания — сила.

— Ладно. Рассказывай.

— Все люди любят гадать. Только одни смело признаются в этом, а дру¬гие нет. Но чтобы гадать на строго на¬учной основе, нужны определенные приспособления, которые не всегда есть под рукой.

Так, например, чтобы гадать на кофейной гуще надо иметь кофе, причем не растворимый, а натуральный; что¬бы гадать на картах — нужны специ¬альные карты; чтобы гадать на кни¬ге — нужна хотя бы одна книга; чтобы гадать по ладоням рук -нужны чистые руки (горячее сердце и холодная голова для га¬дания необязательны); чтобы га¬дать по шишкам на черепе — нуж¬на — что? — правильно, голова и при этом еще желательно лысая. И так далее. А всего этого в доме ведь может и не найтись. Что же тогда делать?

На этот случаи существуют специальные виды гаданий с помощью самых обычных подручных материа¬лов. Одно из них — гадание на таракане. Итак…

Поймай на кухне таракана и внимательно к нему присмотрись.

Если таракан бодрый и здоро¬вый — значит, в доме все в по¬рядке.

Если таракан квелый — займись своей женой: она плохо тебя кормит.

Если таракан строго черного вида — тебя ждет повышение по службе.

Если таракан рыжий — в тебя влюб¬лена блондинка.

Если таракан испуган — ты человек, умеющий насто¬ять на своем.

Если таракан зеленый — это к большим деньгам в валюте.

Если таракан все время шевелит усами — ты человек подвижный, энер¬гичный, не можешь сидеть без дела.

Если таракан замер — ты фило¬соф, анахорет.

Если таракан лишь изредка по¬дергивается — тебе надо чаще бывать на свежем воздухе.

Если таракан имеет удивленный вид — окружающие тебя мало ценят.

Если же таракан ярко-синий, ро¬гатый и говорит человеческим голо¬сом — поздравляю, у тебя белая го¬рячка.

Теперь измерь таракана.

Если ширина таракана меньше одного сантиметра — на тебя можно положиться в семейной жизни.

Если длина таракана боль¬ше трех сантиметров — ты че¬ловек ищущий.

Если размах крыльев тара¬кана равен длине твоего носа — ты человек любознательный. Если один ус таракана заметно короче другого — ты еще не реализо¬вали все свои возможности.

Если суммарная длина усов тара¬кана равна полуторной длине его тела, умноженной на корень квад¬ратный из диаметра его брюха и де¬ленной на логарифм количества его ног — ты скрупулезный и дотошный человек.

Если ноги таракана равномерно распределены по всему телу — тебе надо на всякий случай показаться психиатру.

Если же длина таракана равна его ширине — значит, это клоп.

Теперь отпусти таракана на свободу.

Если он побежит от тебя по пря¬мой — значит, всё еще впереди.

Если он начнет метаться из сто¬роны в сторону — бойся случайных знакомств.

Если он побежит налево — тебя ждет волнующая встреча с пре¬красной незнакомкой.

Если он побежит направо — зай¬мись делами службы: тебя наверняка подси¬живают.

Если он бросится обратно к тебе — ты интересный человек, способ¬ный очаровать любого.

Если же он вообще не побежит, значит, он сдох. Лови следующего таракана и начинай все сначала.

— Бред какой-то, а не гаданье.

— А ты сначала попробуй, погадай. Вот тогда и узнаешь, бред это или нет.

— Хватит трепаться. Давайте лучше тишину послушаем,- попросила Уралочка.

— А что её слушать. Тишина она и есть тишина,- заметил Усач.

— И вовсе нет. Я верю, что вокруг нас постоянно существует мир звуков, которые мы не способны слышать. Вполне возможно, что там, в этих недоступных нашему восприятию областях, возникает чудесная музыка с нежными мелодиями и жесткими диссонансами, гораздо более нежными и яростными чем те, которыми мы наслаждаемся, музыка такая прекрасная, что мы сошли бы с ума, если бы обрели возможность ее услышать. Вполне возможно.

— Да возможно, только это ничем не подтверждается,- заметил Командор.

— Почему не подтверждается? — я указал ему на яркую мушку, сидящую на листочке недалеко от нас.- Видишь эту муху? От нее исходят какие-либо звуки? Никаких. Мы их просто не слышим. Но ведь вполне возможно, что эта муха сейчас свистит, либо лает, а, может, каркает или даже поет песни. У нее ведь есть рот, правда? Значит, есть и гортань. Значит, она может и петь.

— Ага, поет… Ну, ты и мечтатель.

— Да нет, я потому, что может быть рыбы, которых мы привыкли называть безмолвными, тоже издают звуки и общаются между собой. Только в таком высоком или сверхнизком диапазоне частот, который мы не можем не только слышать, но и зарегистрировать обычными современными приборами.

— Конечно, особенно если они заики.

— Облачность на небе не расходилась. Продолжал дуть холодный ветер. Заметно снизилась и температура воды в реке. Для большей лучшести, как говорит Спокуха, нам не хватало только снега.

В девять вечера возвратился из тайги Максим и принёс целый котелок ягод, поставил его около костра и тут же принялся сооружать какое-то приспособление из двух жердей и тента. Как потом выяснилось, он делал желоб для отделения чистой ягоды от листьев.

Я не переставал удивляться и даже завидовать трудолюбию и работоспособности этого замечательного парня.

Уху варил Командор, который, по его словам, очень соскучился по повар¬ским делам. Рыбу он выгружал в ведро за три раза. В третью, последнюю зак¬ладку Командор умудрился таки уронить на землю маленький кусочек тайменного хвоста.

Стоящие вокруг костра, остальные члены команды посмотрели на него такими свирепыми глазами, что он весь съёжился.

Мечтатель в довершение всего не преминул строго заявить.- 3а такие шуточки в нынешней обстановочке и линчевать не грех!

Именно в эту минуту к костру приковылял Степаныч и сообщил.- Сейчас песню хорошую передавали: Подчинены вам все просторы, пока работают моторы…

На него дружно набросились.- Иди-ка ты подальше со своими моторами и просторами. Лучше бы ягоды собирать помогал…

Максим, занятый очисткой ягод, сообщил.- Собирать ягоду конечно можно, но плохо — в близи её маловато. Может подальше от берега в глубинке побольше?

И тут Степаныч снова встрял в разговор.- Хорошо, когда всего много! Продуктов, например. А ещё лучше, когда вертолётов много!

Ряша посмотрел на него и сказал.- Слушай, я тебе анекдот расскажу:

— Едут в поезде еврей и хохол. Хохол сало жрёт, а еврей селёдочную головку достал и давай её грызть.

Хохол.- Ты чего?

— Да видишь ли, в ней масса фосфора. Я погрызу-погрызу и сразу поумнею. А от твоего сала какой прок?

— Да, ну-у? Слушай, давай меняться.

— Ладно, уговорил, давай.

Ну вот, сидит еврей, хохлово сало смачно потребляет, а хохол во рту головку селёдочную мусолит. Вот грыз он её, грыз, а потом посмотрел на сытого еврея и говорит.- Ах ты! Ты ж мине пидманул!

— А-а -а… Вот видишь — и ты поумнел.

— А к чему это ты мне рассказываешь?

— Да никчему. Просто так.

— Тогда и я тебе расскажу просто так: В три часа ночи в квартиру кто-то звонит, Чертыхаясь, хозяин открывает дверь и видит ёжика. Ёжик, хитро улыбаясь, спрашивает.- Хозяин, тебе клей нужен?

— Нет, не нужен,- кричит разъярённый не выспавшийся мужик.

На следующую ночь ёжик снова приходит к нему с тем же самым вопросом. И на третью ночь, и на четвёртую ночь тоже… Ничего не помогает: ни ругань хозяина, ни его угрозы. Наконец, надоело мужику эта дребедень и решил он,- если эта поганка заявится ещё раз, скажу ему, что клей мне нужен. В крайнем случае, куплю у него баночку, авось пригодится. Зато этот гад от меня отвяжется.

Ночью, как всегда, приходит иглокожий нахал со своим извечным вопросом: Клей, мужик, тебе не нужен?

— Нужен, нужен!- злорадно заорал хозяин.

— А зачем тебе он нужен?- спрашивает ёжик…

Вода в ведре клокотала, и со дна поднимались на крутых струях кипятка аппетитные куски таймешатины. Рядом с костром по земле расползались взлохмаченные струйки сизого дыма.

Несмотря на холод, было туманно, и деревья на другом берегу, казалось, шевелились. Между их стволами также копошился туман.

— А мне двадцатого на работу,- грустно промолвил Мечтатель и совсем некстати продолжил.- Давайте забор завтра строить начнём, а то пойдёт миграция всякого зверья под зиму, враз нас перетоп¬чут.

Вскоре уха была готова, и мы с ожесточением набросились на ду¬шистое варево.

Ели молча, много и быстро, снова забыв о мудром наставлении Петра Сигунова: В таймене можно есть всё, и только одну часть его головы есть сразу не рекомендуется. Это белые защёчные мускулы. Их надо завернуть в осиновые листья и спрятать в правый карман походной куртки, чтобы всегда были под рукой.

Они пригодятся тогда, когда в глухой тайге вдруг закончатся все продукты или произойдёт крушение ваших верных плавсредств, и бешеные струи холодной реки унесут с собой всё имущест¬во и припасы.

Тогда собравшись на берегу в тесный кружок, мокрые и злые на судьбу не падайте духом, а достаньте скорее из ваших карманов белые защёчные мускулы тайменей и жуйте, жуйте, чтобы успокоиться.

Они гораздо крепче американской жевательной резинки. Жуйте до тех пор, пока ваши че¬люсти не выдвинутся с грозной решимостью вперёд, и в глазах не появится стальной блеск — победить, во что бы то ни стало — победить! Раньше вы были вовсе не робинзонами, а жалкими рыбоедами… Но теперь вам может позави¬довать даже сам старик Крузо…

Мы, к сожалению, остаёмся на все времена теми самыми жалкими рыбоедами, так как, забывая мудрые наставления бывалого таёжника, с сопением и отблесками великого плотоядного удовольствия в глазах мгновенно уничтожили всё варево, в том числе и ценнейшие белые защёчные мускулы.

После ухи все с нетерпением ожидали сладенького жиденького напитка из собран¬ных Максимом ягод. Это блюдо мы гордо называли компотом. Когда компот подали к столу, сказалась ещё одна из многочисленных ошибок, совершенных нами в этом походе.

Сначала мы по собственной инициативе расстреляли из ружей полиэтиленовую кружку Мечтателя, устав отмывать её от остатков пи¬щи. Затем ловкач — Степаныч утопил одну из эмалированных кружек в реке.

В результате у нас осталось всего семь кружек, и одному из команды приходится дожидаться пока не освободится свободная посудина.

Однако сегодня жажда компота была так сильна, что Лёха решает пить его из миски. Справедливости ради, нужно отметить, что он совершенно не прогадал — в миску жидкости входило гораздо больше чем в кружку.

С неба начало что-то сочиться: не то дождь, не то изморозь.

Степаныч со словами — своя рыба ближе к телу,- быстренько заковылял на берег, где он разложил для окончательной просушки хариусов.

Спать совершенно не хотелось, и мы дружно сидели около костра. Каждый думал о чем-то, о своём.

Только иногда кто-нибудь выдавал «на гора» очередной перл, вроде высказанного Спокухой — На третьи сутки вперёд ни ша¬гу, на третьи сутки — у всех люмбага.

Незаметно общий разговор за¬вязался вновь вокруг курева. Ряша предложил завтра пораньше переправить¬ся на тот берег, где на каменных осыпях должно сохраниться множество хо¬роших чинариков. Командор, разомлевший от еды, благодушно признался, что является обладателем одной заначенной полной пачки сигарет, чем вызвал всеобщее оживление.

И тут Степаныч сказал.- Слушай, Командор, отдай мне мой агатик.

— Да я его и в глаза с тех пор не видел!

— Знаю я тебя, опустил в карман не глядя.

На это категорическое заявление несчастному Командору ответить было нечего, и он огорчённо замолчал.

Внезапно из тайги донеслось звонкое и удивительно мелодичное — Тюрюх… тюх… тю… тюрюх… тюх… тю… фьюииииии…

Прислушались. Однако крик больше так и не повторился. Затем на одном из сгоревших деревьев мы заметили тёмный контур какой-то довольно крупной птицы. Она то взлетала в воз дух, то вновь опускалась на ветви.

Командор громко по-разбойничьи свистнул, и птица улетела в темноту тайги.

Мы долго обсуждали, кто бы это мог быть, но так и не пришли к какому-нибудь определённому выводу.

День авиации начался для нас с солнечного и очень ветреного утра. Погода была даже очень лётная, но это не сулило нам никаких шансов на прилет вертолёта, так как Тура праздновала вместе со всеми в стране.

В отличие от всех остальных людей, как писала когда-то австрийская поэтесса Ингеборг Бахман — Нам дан закон одиночества. Нам дозволено здесь ждать чуда. Это всё.- и далее- Думать — не дело пилота. Лётчики видят на карте линии трасс и знаки аэродромов, географию мира, где всё известно раз и навсегда…

Может быть не так складно, но грамотно сказано. Особенно, учитывая, нашу ситуацию.

Степаныч впервые за весь поход двинулся куда-то в тайгу за ягодами. Причиной этому необыкновенному событию может быть либо резкое улучшение здоровья Степаныча, что, вообще-то говоря, было мало вероятно, либо ему очень понравился вчерашний компот.

Его решил сопровождать неугомонный Максим. Он и места знал лучше, и за больного нам будет спокойнее.

Командор продолжил свои бесконечные занятия с кучей собранных за эти дни драго¬ценностей, и сидел над громадной кучей разноцветных камней, словно петух, пытающийся извлечь из неё, как минимум жемчужное зерно.

Ряша сосредоточенно пришивал к своему овчинному тулупу здоровенный брезентовый карман и на вопрос Мечтателя — К зиме готовишься?- лишь коротко промычал в ответ невнятное.- Угу.

Мечтатель, который в условиях цивилизации всё своё свободное время тратил на радиолюбительскую коротковолновую связь /правда, неизвестно с кем/, настроился на хорошо знакомую ему волну и сосредото¬ченно прослушивал эфир. Оказывается, наш ВЕФ-20Э позволял это делать весьма успешно. В эфире носились чьи-то голоса, морзянка, обрывки музыкальных мелодий…

— Юпитер. Юпитер. Я — Марс. Я — Марс. Как меня слышите? Приём…

— Я ничего не пойму… Где-то гроза идёт. Марс. Марс. Настрой получше свою антенну, будет слышнее… В микрофон, между прочим, надо не лаять, а говорить. Марс, как понял? Приём…

— Юпитер! Передайте Ванюкову… Ванюкову, говорю, передайте, что он нам здесь очень нужен… Очень-очень… Мы топографам уже вторую неделю наступаем на пятки, потому что на этом квадрате все поиски закончили, а новой топоосновы у нас нет. Поняли нас?

— Марс. Марс. Передавай внятнее… Плохо тебя слышим… Точно, где-то идёт гроза или горы мешают. Связь кончаю.

— Юпитер. Юпитер. Подожди… Кстати, о птичках… Как там Машутка Ольхина? Небось, опять с этим рыжим фраером бегает?

— Марс. Марс. Не занимай эфир пустой трепотнёй! Конец…

Метеостанции передавали текущие данные о погоде, какая-то партия срочно просила прислать продовольствие и не забыть, конечно, про спирт.

Внезапно из эфира донёсся внятный и довольно приятный женский голос. — Катя. Катя. Байкит. Я — Байкит. Катя, ты, что там совсем заснула? Начальник уже совсем из себя вышел… Как у вас с полосой? Мы не сможем принимать даже Аннушки ещё целую неделю…

— Верунчик, слышу. Слышу тебя хорошо… Прости, что не сразу ответила. Хи-хи-хи… Понимаешь, кой-куда и кой-зачем отлучалась… Не сердись. У самой тоже, небось, такое случается… У нас тоже полосу дождём размыло. Правда, мужики обещают её быстренько подправить, так что выручим… Слушай, Вер… Ты передай привет Мишке — пилоту с МИ-8. Ладно?

— Катя! Катя! Тебя поняла. У меня время связи заканчивается… Целую тебя…

Мечтатель так увлёкся прослушиванием этих нехитрых, но для кого-то очень важных сообщений, что не замечал ничего вокруг себя. Даже когда Ряша, вылезая из палатки, грубо наступил на него, он совершенно не отреагировал.

Кончалось короткое заполярное лето. Совсем скоро здесь ударят жгучие холода. Под сильным, холодным ветром застонут сушины, и обильно посыплется хвоя с позолоченных лиственниц.

В воздухе зазвучит корявый шелест, и деревья под собственный скрип будут устилать землю сухим жёлтым дождём.

Листопад здесь особенный — скоротечный. В какой-то день тайга запылает, нальёт¬ся медью и бронзой, оденется в золото и, не простояв недели в этом бога том наряде, побледнеет и зачахнет. Одна, редкая здесь, ольха будет умирать зелёной: лист её не желтеет, а просто жухнет, скручивается и опадает…

— Слушай,- обратился ко мне Мечтатель.- А это ведь, наверное, Байкиту Тура отвечала насчёт неготовности полосы… Как бы нам здесь ещё на несколько дней не застрять, если о нас вообще не позабыли.

— Ничего, избу построим, зимовать будем. Самое печальное в нашем по¬ложении это, если над нашими обглоданными хищниками костями какой-нибудь шутник напишет что-нибудь вроде:

О нём никто не скажет слова,

Ни доброго и не дурного.

Не враждовал он, не дружил;

То сиднем сидя, то в движеньи

Он прожил жизнь и, в довершенье,

Хотя и помер, но не жил…

— Что-то тебя в последнее время на стих потянуло. Не иначе, как со свежего компота?

— Да это совсем не я придумал. Это стихи Жана Оже де Гамбо. Они ещё в сем¬надцатом веке на бумагу нанесены были…

Сегодня было очень любопытное небо. Оно было всё покрыто удивительно одинаковыми копешками ослепительно белых кучевых облаков, разбросанных по идеально чистому и однородному ультрамарину. Снизу копешки были чуть-чуть оттенены серым цветом и это ещё сильнее усиливало эффект их материальности.

Дул низовой ветер и поэтому копешки почти не смещались со своих мест. Казалось, что это не реальное небо, а произведение искусства: смесь живописи со скульптурой.

В связи с острым дефицитом продуктов завтрака у нас сегодня практически не было, а на обед Уралочка, поколдовав около костра, порадовала коллектив совершенно необычным фирменным блюдом, которое она в соавторстве с Мечтателем назвала звучно и красиво «Котуйская обалдень». Это была необычайно жидкая, больше похожая на суп, манная каша, сваренная на перетопленном свином сале и чистейшей воде, с добавлением соли по вкусу.

Это экзотическое блюдо нашло у голодного общества всеобщее признание, и мгновенно исчезло в желудках.

Буквально через минуту мы все с огромным сожалением тоскливо смотрели в пустое ведро. Завершением обеда был, ставший традиционным, компот. Компот был выпит молча и без комментариев.

В качестве деликатеса каждому была выделена малюсенькая порция окаменевших, раздробленных на мельчайшие части сухариков.

Аппетитно хрупая ими, Командор мечтал вслух.- Приеду домой, возьму сразу же полкило манки, полкило масла, полкило сахара. Сварю из всего этого продукта крутую кашу, съем парочку ложек, а остальное выброшу!

Спрашиваем его.- 3ачем?

— Чтобы было, что вспомнить.

Лёха жалостно попросил.- Плесните ещё половиночку компота…

Эта половиночка у него означает полковша или не менее трёх пол-литровых кружек, которыми пользуются остальные.

Командор едко замечает.- Лопнешь ведь, как клещ.

-Ничего, не боись, вытерплю…

Ему плеснули ещё половинку, и Лёха, удовлетворенный выделенным ему количеством компота, умолк. Сейчас раздавалось лишь его сосредоточенное сопение и швырканье.

Делать после обеда было нечего, и ребята разбрелись кто куда.

У костра на обеденном столе остались сиротливо стоять две миски с Котуйской обалденью и две кружки с компотом, которые полагались не пришедшим вовремя на обед Максиму и Степанычу.

Ряша вновь ушел вверх по реке на перекат. Командор и Лёха пошли наоборот вниз по течению. Уралочка куда-то таинственно исчезла. Мечтатель продолжил свои упражнения с приёмником, а я взялся за записные книжки.

Почему-то именно в такие минуты нудного ожидания на меня всегда нападало желание писать и творить. Это могла быть и проза, и стихи. Я настолько увлёкся процессом творчества, что не заметил, как Мечтатель, заглядывая через моё плечо, изучал написанное.

Лишь его ехидные слова вывели меня из творческого процесса и возвратили в действительность. — У тебя, брат, слишком развитая познавательная эмпатия.

— Чего, чего?

— Эмпатия, говорю. То чего ты не видишь, то — домысливаешь. А это совсем не одно и то же, что есть на самом деле…

— Умничай, умничай… Вот обличу тебя перед потомками шершавым языком…

То ли Мечтатель не захотел обличения шершавым языком, то ли осоловел от «обильной» еды, но он оставил меня в покое, и через пять минут заливисто похрапывал, уютно свернувшись в гигантскую баранку на спальнике.

Под его музыкальное сопровождение я вновь взялся за авторучку и через тридцать-сорок минут творческих мук выдал на гора стихи о Котуе.

Солнце висит над вершинами

Плоских, столовых гор,

Котуй шумит быстринами,

Тих у костра разговор.

Оранжевых бликов дорожка

Бежит и бежит по воде,

И всё живое сторожко

Прислушивается к тишине.

Время уже ночное,

Только не хочется спать.

Светло всё небо большое,

Можно читать и писать.

И комарам не спится,

Пищат над моим лицом.

Им бы ведь только напиться,

А ты вот страдай потом!

Спустившийся ветреный холод

Уносит «пернатых» прочь,

И лечит душевный голод

Полярная белая ночь…

Доносятся запахи дыма,

Где — то горит тайга,

И волны тумана зримо

Закутывают берега.

Под влажным его покрывалом

Они отдохнут от жары,

А утром повалят валом

Исчезнувшие комары.

Тихонечко хариус плещет,

Хватая плывущих мух;

А небо всё также блещет,

Хотя весь закат потух.

Нырнёшь под палатки скаты,

Забудешься в чутком сне,

А в нём всё бегут перекаты

И солнце играет в блесне…

Устав от интенсивных творческих усилий, я решил отдохнуть за чтением. У Лёхи в рюкзаке случайно оказалась небольшая книжка «Восходитель». Это была автобиографическая повесть о Михаиле Хергиани, которого я знал лично.

В книжке очень много знакомых фамилий: Анатолий Овчинников, Лев Мышляев, Вадим Николаенко. Со всеми этими известными мастерами альпинизма мне приходилось встречаться в сезоны, проведённые в горах…

Я «проглотил» занимательную книжонку буквально за какой-нибудь час.

Когда я вылез из палатки наружу, то перед глазами открылась необычная и забавная картинка. На моей рыбе, вялящейся под солнечными лучами, сидела серая чайка и чего-то выбирала — очевидно, очень вкусное.

Возмущённый её поведением, я быстро направился к чайке, пугая её словами. -Кышь псиса, несчастная. Моя рыба! Положь обратно.

Чайка, совершенно не реагируя на меня, спокойно продолжала заниматься своим делом, и лишь косила в мою сторону круглым глазом. Только когда я подошел к ней на расстояние метра, чайка спокойно слезла с куска тайменя, сошла с брезента и мелкими, частыми шажками засеменила к воде.

Взмахи руками, крики и даже моя вполне внушительная фигура чайку совершенно не путали. Она спокойно доковыляла до воды, вошла в неё, отплыла на метр от берега и начала чистить клюв, опуская голову в воду.

Было видно, что солёная рыба ей больше нравилась, когда она запивала её водичкой. Стоило мне только отойти подальше, как чайка вылезла на берег, и занялась своим туалетом.

Глядя на неё, я невольно вспоминал московские разговоры о Котуе, как о крае непуганых птиц.

Появился из палатки заспанный Мечтатель, и так же, как и я, стал с удовольствием наблюдать за этой необычной картиной.

Не успел я отойти к нашему обеденному столу, как чайка вновь преспокой¬но возвратилась к моей законной рыбе, и принялась за прерванный обед. Пришлось быстренько бежать к рыбе, и опять отгонять вконец распоясавшуюся воровку. Только на этот раз она и не подумала убегать к воде, а лишь отступила от меня метров на пять, и стала ожидать, что я буду предприни¬мать дальше.

Постепенно моё раздражение и неприязнь к этой красивой и умной птице улетучились, тем более что это оказалась не взрослая чайка, а совсем молодой птенец — чаёныш. На голове у него вместо перьев торчал очень симпатичный пуховый хохолок. Людей он, естественно, совершенно не знал, и поэтому их нисколько не боялся.

Чтобы запечатлеть эту историю на память, я сбегал в палатку, и вернулся оттуда с кинокамерой. За это время чаёныш уютно расположился на брезенте около самого большого куска таймешатины, и начал лихо выковыривать из него клювом, как выяснилось позже, кусочки жира.

В это время из странствий возвратился Ряша, пустой и голодный. Не долго думая, он присоединился к чаёнышу, и попробовал также, как и он, вык¬расть кусочек моей рыбки, чтобы утолить свой голодный организм. Правда, он был тут же уличён в своём неблаговидном поступке, и скромно ретировался.

Чаёныш всё время пытался любым способом добраться до моей несчастной рыбы. Тогда я специально начал отгонять его в сторону, где на камнях была разложена для просушки порция Лёхи.

Птица мгновенно поняла мой намёк и, отступая к воде, лихо отхватила от одного из кусков приличный клок солонины.

Мы забавлялись с чаёнышем около часа, а затем решили, что настала пора прекратить веселье, и собрали рыбу с камней.

Чаёныш обиженно запищал, и ушел на берег Котуя, где, усевшись на воду, начал печально смотреть на исчезающую в наших упаковках такую вкусную еду.

Вскоре вернулись снизу и Командор с Лёхой. Им тоже не повезло — рыба не брала.

Когда на костре уже доваривался совершенно жалкий ужин: два пакета супа на ведро воды и стандартный компот — типа морс,- на горизонте появился ковыляющий Степаныч.

Мы встретили его появление приветственными криками: Кормилец, ты, наш ненаглядный! Хромай сюда побыстрее. Мы тебя накормим, напоим, и спать уложим.

Степаныч подошел к костру со словами.- Ничего я не нашёл, еле до дому дошел и грузно рухнул на песок рядом с палаткой. Над ним густой тучей висела прилетевшая вместе с ним издалека мошка.

Кнчался всенародный праздник — день Авиации. Благополучно приземлились в казахстанских степях герои — космонавты, в городах и посёлках страны за праздничными столами собрались родственники, друзья и знакомые, зажглись огни реклам на улицах. И только у нас, на берегу Котуя — загадочного и манящего, ничего не изменилось.

Правда, по радио пела Алла Пугачёва: Я хочу, чтобы лето не кончалось, я хочу, чтоб оно за мною мчалось в след… Наши желания не расходились с желаниями певицы. Хорошая и, желательно, тёплая погода была нам очень нужна, иначе…

И хотя мы все хорошо помнили слова очень известной песни: У природы нет плохой погоды, всякая погода благодать,- приходилось лишь надеяться на лучшее.

Шумел, свистел над Котуем и тайгой холодный, порывистый ветер, гнал по свинцовому небу куда-то вдаль бездомные облака, рвал тенты на наших палатках, и тревожно отдавался в сердцах, замерших в тягостном, непрерывном ожидании. Шли четвёртые сутки нашего сидения, а вертолёта всё не бы¬ло.

У входа в палатку на корточках притулился нахохлившийся Степаныч и сосредоточенно пытался соорудить из попифакса и крошек табака, найденных в пустой пачке из-под сигарет, гигантскую самокрутку.

Его обветренные губы шептали на чистейшем «французском» языке, что-то вроде: тре шарман ля сигарет… В его же переводе на «английский» это означало – вандер фул,- а по-нашенскому — Побольше бы чинариков всяких и разных…

Соорудив весьма затейливое сооружение, он намертво зажал его зубами, чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. После совершенного действа он долго и сосредоточенно вникал в глубину возникшего в нём мироощущения и, наконец, глубокомысленно изрёк.- Попифакс — это совсем не вкусно. Нужно обязательно из газетки…

Мне было очень трудно по¬нять и оценить всю тягость его табачных страданий, так как сам я никогда в жизни не курил, но, по словам знающих людей, приходилось верить, что сей¬час Степанычу было очень тягостно.

В половине седьмого проснулся Меч¬татель, быстро сел в своём спальнике, и испуганно заявил.- Пора вставать, а то на работу опоздаю…

Потом он окончательно опомнился и снова откинулся¬ на спину. Действительно сегодня было уже двадцатое августа.

Немного помолчав, он вдруг заявил.- Мужики, а сегодня и я сон видел. Интересный… Вот послушайте.

Выходит из глухой таёжной чащобы наш Командор, и выводит за собой трёх великолепных девчонок. И не просто девчёнок, а настоящих звёзд из Парижского Лидо. Сам в вечернем костюме и белой кепочке. Одна из девчонок страсть как похожа на нашу Уралочку. Катят они перед собой сервировочные столики, а на них всякая всячина. Там и продукты разные, и курево фабрики Ява, и даже что-то похожее на бутылки с коньяком. Подходят они к реке, и начинают перебредать на другую сторону. И заметьте — все девочки в мини и в белом кружеве. Чем глубже в воду входят, тем юбочки повыше задирают. Хотя там и задирать то нечего. Фигурки у них загляденье, прелесть неописуемая. Командор суетится вокруг, всё помочь старается, причём почему-то чаще всего старается подержаться за голенькое. Аж, завидки берут! Вдруг, из-за поворота появился громадный белый пароход. Спустили с него капитанский трап, и поднялись наши феи одна за другой на борт. Нас, как ни странно, тоже пригласили. На пароходе музыка играет, в бассейне отдыхающие купаются. И ведь что интересно — ни комара, ¬ни мошки и в помине нет. Девочки быстренько привели себя в ещё более обворожительный вид, и пригласили нас откушать вместе с ними.

Выложили они перед нами продукты всякие: и колбасный фарш, и перец фар¬шированный, и мясо сублимированное, и манную кашу на сухом молоке, и колбасу копчёную, и сыр, и… Всего и не перечислишь, а самое главное было этого всего — навалом! Прежде чем сесть за стол, заставили нас руки и личики умыть, что мы и сде¬лали, как подобает настоящим интеллигентным людям, поливая друг другу из кружки прямо тут же между столами. Помылись, причесались, уселись за стол и… Почему-то именно в этот момент внутренний голос позвал меня.- Вставай, на работу пора. Я и проснулся.

И тогда Степаныч глубокомысленно заявил.- Только бы и этот сон в руку не был, а то придётся собирать катамараны и плыть в Мурукту своим ходом.

Сегодня во время завтрака Командор совершил мужественный поступок. Махнув на всё рукой, наш завхоз расщедрился, и вывалил в ведро последние остатки настоящего чая. Сахар у нас весь кончился, и к чаю Мечтатель выложил последние конфеты. После внимательных подсчётов оказалось, что их всего семь, а нас, как ни странно, до последнего момента всё ещё оставалось во¬семь. Это означало, что сладостей кому-то не должно было достаться. И тогда Командор заявил.— Мне сладкое вредно…

Настоящий любитель чая пьёт его безо всего, чтобы лучше прочувствовать букет. Отказываюсь от конфеты в пользу слабого пола.

Мы все единодушно оценили благородный поступок Ко¬мандора, как джентльменский. Чай пили молча и с удовольствием. Почему-то в жизни последние кусочки любого продукта бывают всегда самыми вкусными.

Кое-как утолив все время возникающий где-то в глубине организма голод, я решил привести себя в человеческий вид и побриться. Степаныч пробовал бурно протестовать, заявляя, что от таких вот необдуманных поступков некоторых не здраво мыслящих индивидуумов и случается вся жизненная сумятица и путаница, и долго грозил.- Побреетесь, глядите, снова вертолёт не прилетит. Я точно знаю!

Выслушав все его веские доводы, я всё же решил, что приметы приметами, а ходить в щетине неприятно, и уве¬ренно взялся за бритву.

Сбрив густую поросль, покрывавшую лицо, я тут же почувствовал громадное облегчение. Моему примеру последовал Мечтатель. И вскоре он тоже блистал голой, как лысина, физиономией.

Гневу Степаныча не было предела.- Ну, ладно… Когда один ходит бритым, куда ни шло… Но завхоз и бритва — это полный разврат.

На большее Степаныча не хватило, и он лишь возмущённо сопел и рыл больной конечностью песок.

Ещё больше он разошёлся, когда увидел что неугомонный чаёныш, который со вчерашнего дня прочно обосновался около нашего лагеря, стащил таймешонка, пойманного Максимом во время последнего выхода к перекату. Чаёныш вон¬зил в рыбину свой острый клюв, и в течение каких-нибудь двух минут разодрал ему брюхо.

Степаныч с воплями пещерного человека, забыв, что не положено по статусу болящего наступать сразу на две конечности, пронёсся к воде и буквально вырвал из клюва чаёныша подпорченного им таймешонка. После этого он решил никому не доверять спасённую рыбину, и оправился к костру готовить её на рожне.

Затем он в течение часа всеми возможными способами пытался её испортить. Он насадил рыбину на какую-то щепку, и воткнул рядом с костром. По его просвещенному мнению через определённое время именно таким способом таймешонок должен был превратиться в деликатес на рожне,

а, может быть, даже на вертеле.

При этом он то и дело спрашивал нас.- А на рожне рыба жарится или варится? А от чего в ней лучший «скус» проявляется? От огня или от дыма?

Мы ему глубокомысленно отвечали, что может и от огня, а может и от дыма, и советовали попытаться, в конце концов, не испортить столь дефицытный на сегодняшний день продукт.

В тайге, особенно в сложившейся непростой ситуации, можно было простить грубость, неряшливость, даже, может быть, в кой-то мере определённую долю филонства, но только не порчу продукта.

После наших советов Степаныч с ещё большим усердием начал поворачивать нанизанную на щепку рыбу к огню то одним, то другим боком.

В результате всех этих операций и «поварских» приёмов никакого рожна у него не получилось, а таймешонок просто напросто сварился в собственном соку.

И хотя представлял он собой весьма жалкое зрелище, для Степаныча и нас это был наилучший исход, так как в таком виде рыба оказалась вполне съедобной и быстренько исчезла в глубине наших желудков.

Чтобы не тратить зря драгоценные калории, я залез в палатку и попытался вздремнуть. Когда мои глаза уже смыкались в сладостной дремоте, снаружи раздался радостный рёв Командора.- Ряша идёт, мясо несёт!

Я пулей вылетел из палатки и увидел возвращавшихся с охоты Максима и Ряшу. Последний гордо вышагивал впереди, и нёс на вы¬гнутой руке что-то рыжеватое — не то зайца, не то кошку.

Командор пытался утверждать, что это всё-таки кошка местной породы, но всё равно съедобная.

В это время добытчики вступили на территорию лагеря и бросили у костра прямо к ногам Уралочки, испуганно шарахнувшейся в сторону, что-то, оказавшееся при детальном обследовании действительно бывшим зайцем.

На бренные останки этого животного было страшно смотреть — так они были изрешечены дробью.

Кроме всего прочего, было очень похоже, что этого бедолагу не только нашпиговали дробью, но и долго били ногами.

Однако, не смотря на это тягостное зрелище, мы были довольны — на сегодня коллектив имел какое никакое, но всё-таки свежее мясо.

Тем более что у всех в памяти ещё было свежо впечатление от утреннего возвращения пустых охотников, которые ни свет, ни заря бегали в тайгу добывать глухаря и двух копалух, обнаруженных Ряшей во время последнего вечернего моциона недалеко от нашего лагеря в кустах.

Испуганные чем-то белеющим в наступающих сумерках, птицы с шумом улетели куда-то в глубину леса. Сегодня совсем рано утром, опять же во время большого моциона, они были обнаружены и обстреляны Ряшей из степанычевского самопала двенадцатого калибра, правда, без всякого результата.

Сквозь сон мы слышали три выстрела, раздавшиеся один за другим, и мысленно представляли ведро, наполненное супом, из которого аппетитно торчала глухариная ножка.

Все наши видения рассеялись, как дым — Ряша вернулся гол как сокол, поносящий, на чём свет стоит бестолковое ружьё Спокухи.- Это надо же, стрелял всего с тридцати метров, и зря… Даже не понял, куда и осыпь пошла. Не ружьё это, а барахло. Спрячь, и никому его не показывай!

Степаныч пытался мужественно защищать своё оружие.- Нормальное ружьё. Срелять уметь нужно. Привык за этот поход больше руками размахивать, да блёсны пристёгивать! Небось, вместо живой копалухи уже жареную видел. Вот и промахнулся по жареной!

Однако, несмотря на столь эмоциональную речь, он не устоял и был быстро смят разгневанным охотником за боровой дичью.

Во второй раз безудержная жажда дичи заставила Ряшу скрыться в тайге, вооружённого моей мелкашкой. На этот раз оружие не подвело, и мы стали обладателями зайца — дистрофика.

Ряша и Командор тут же принялись свежевать бедного зайчишку, а остальные сгрудились вокруг них, и всё время пытались давать полезные советы. Быстренько содрав с зайца шкуру, Командор уже в одиночку направился к воде потрошить и промывать бренные останки.

Этой операцией чрезвычайно заинтересовался наш чаёныш, который становится совсем ручным. Он ходил рядом с Командором, и сварливо клянчил у него «потрошки» от зайца. Получив кусочек, он мгновенно проглатывал его, и стремглав бежал в воду попить водички и прополоскать клюв. После этого он вновь возвращался к Командору, и продолжал клянчить. Когда Командор не обращал на него внимания, чаёнок даже пытался клюнуть его в округлую задницу.

Небо снова полностью затянуло. Ветер не утихал даже на минуту и пронизывал нас насквозь. Похолодало настолько, что казалось вот-вот пойдёт снег.

Степаныч то и дело бегал в палатку греться. Вылезал оттуда и, вновь через несколько минут начинал выбивать зубами дробь.

Особенно страдал он от отсутствия курева. От этого у него в голове рождались бесконечные фантастические идеи, вроде такой — наладить табачное производство из птичьего помёта, смешанного с мелко нарезанным попифаксом, или начинал мечтать вслух.- Вот, говорят, где-то на свете есть такой город — Москва называется. Людей в нём много живёт, и жратвы навалом, а самое главное, стоят там на улицах урны, полные великолепных чинариков. На каждом углу Урна! Правда, далеко это отсюда, ¬много тысяч километров будет…

Остальным ребятам тоже до боли в зубах хотелось курить, но они терпели свои муки молча.

От нечего делать Ряша вновь распаковал свою рыбу, и развесил ее на остове бани для окончательной просушки.

Находиться на прнизывющем ветре стало совершенно невыносимо, и коллектив залез в палатки. Голоса смолкли, и только свист сильных порывов ветра нарушал тишину.

Вертолёта, судя по всем объективным признакам, снова не предвиделось.

Однако меня всё-таки томило какое-то смутное предчувствие. Я вылез из палатки, и принялся отмывать вёдра. Очистил их от гари и копоти, запаковал в брезентовый мешок. Больше делать было нечего, и я вернулся к ребятам в палатку.

Вдруг из соседней палатки наружу пулей вылетела Уралочка и звонко закричала на всю окружающую тайгу.- Мальчики, летят, летят! Вертолёт летит!

Мы прислушались, и сквозь налетающие порывы ветра до нас донеслось едва различимое гудение.

Постепенно оно становилось всё явственнее, а минуты через две низко над деревьями появилась чёрная жужжащая точка, которая быстро увеличивалась в размерах и превращалась в контуры самого настоящего вертолёта. С верховьев Котуя к нам летел долгожданный МИ-8.

Мы дружно вывалились из палаток наружу, и кинулись лихорадочно собирать шмотки.

Ряша со всех ног кинулся к бане упаковывать свою рыбу, которую могло полностью засыпать песком, поднятым в воздух лопастями садившейся винтокрылой машины.

Вертолёт сделал плавный круг над тайгой, пошёл на снижение, и неподвижно завис в метре от земли метрах в десяти от палаток. Затем он, как-то нехотя, вздрогнул, просел в воздухе, и его колёса плавно коснулись земли.

Лопасти винта ещё продолжали вращаться, но уже открылся люк, и оттуда выдвинулся небольшой металлический трапик.

Мы продолжали свои сборы, совершенно не обращая внимания на севшую машину.

Из вертолёта вылезли пилоты, и ещё двое парней. Невысокий пилот, одетый в брезентовую куртку с меховым воротником и высокие болотные сапоги, подошёл к нам, поздоровался и, весело улыбаясь, спросил.- Ну, что, братишки, заждались? Не пропали тут без нас?

Теперь, когда все сомнения и ожидания были позади, мы бодренько отвечали.- Всё в порядке. Только вот с куревом плоховато. С едой же полный ажур, вон даже свежатина есть.

При этом мы показывали на разделанного зайца, который совершенно свободно поместился в миске. В свою очередь спрашиваем пилотов.- Почему не прилетели, как было условленно — семнадцатого?

— Да мы вылетали. Только пробиться не смогли. Сплошные грозовые фронты, видимости никакой. Пришлось вернуться, только горючку зря пожгли.

— Ну, а вчера?

— Вчера праздник был. Министр приказал всем отдыхать. А, как известно, приказы нужно выполнять!

— Из Красноярска не звонили?

— Как же! Все телефоны оборвали. Кто-то туда сообщил, что вы от нас вылетели ещё пять дней назад. Вылететь-то вылетели, а вот прилететь — не прилетели. Вот начальство и разыскивало.

— Как же так получилось? У вас, что же совсем порядка нет?

— Да диспетчер спутал вас с партией, которая с маршрута вышла.

— Ничего себе ошибочки!

— Ладно, дело прошлое… Вы то, как сплавились? Таймени были? Погода как?

— С этим полный порядок. И таймени были и погода.

— Тогда считайте, что всё в порядке. Хоть в этом повезло.

— В порядке-то в порядке, только вот троим уже два дня назад на работе нужно было обретаться, а не здесь комаров откармливать!

— Бывает. 3десь как-никак тайга… Обойдётся, справку вам о нелётной погоде выправим.

Ровно в семнадцать часов местного времени колёса нашего вертолёта оторвались от каменной косы левого берега Котуя.

Вертолёт быстро набирал высоту, оставляя внизу наш последний лагерь и рога Степаныча, которые он так и не решился взять с собой домой, в Москву, заявив глубокомысленно.- Могут понять не так. А не так понятые живут тоже не так…

Таежная эпопея 1979 года закончилась. Прощай, Котуй — загадочный и манящий! Ты принёс нам и радости и огорчения, целую кучу загадок и даже немножко волнений. Что ж, тем дольше мы будем помнить тебя.

Котуй — загадочный и прекрасный. Часть 1

Котуй — загадочный и прекрасный. Часть 2

Котуй — загадочный и прекрасный. Часть 4