10. В КЕМСКУ ВОЛОСТЬ ДА ПО БЕЛУ МОРЮ

В 7.40 утра я уже была в Кеми. Теперь мне предстояло доехать до Рабочеостровска, который находился в 12 километрах, на берегу Белого моря, а оттуда на катере отбыть на Соловки. В Рабочеостровск ходили маршрутки и автобусы, но ни того, ни другого в обозримом пространстве не наблюдалось. Зато наблюдались таксисты. Они сходу обступили меня со всех сторон и стали предлагать доставить мое бренное тело к трапу катера за 200 рублей. Но моя жаба была неспособна на такой подвиг и усиленно сопротивлялась. В конце концов, таксисты начали утверждать, что я опоздаю на восьмичасовой катер, потом спорить меж собой: одни говорили, что я уже все равно опоздала и торопиться мне незачем, другие, что, пока не приедет группа туристов из Питера, катер не отправится, а третьи, что отправится да еще как! В итоге, объявилась та самая группа туристов. Состояла она… из двух пенсионеров в сопровождении представительницы турфирмы, и мы, скинувшись по полтиннику, наконец, поехали в Рабочеостровск на одном из такси.

Кемь, как и Рабочеостровск, ни на кого из нас не произвели особого впечатления. Из окон машины мы видели практически одинаковые двухэтажные деревянные дома барачного типа, и лишь несколько улиц в Кеми, включая привокзальную площадь, были с каменными зданиями. Причем, чем дальше мы отъезжали от Кеми и приближались к Рабочеостровску, тем в более плачевном состоянии встречались нам эти здания.

Еще из машины представительница турфирмы попыталась по мобильному телефону связаться с капитаном катера, чтобы задержать его отплытие. Но толи она так и не дозвонилась, толи капитан оказался непреклонен, но, когда мы подъехали к причалу, катер уже удалялся от берега. Пришлось ждать следующего.

Надо сказать, что как такового расписания движения катеров на Соловки не существует. В день туда их ходит несколько штук, есть катера частные, есть монастырские, есть один рейсовый. Но вот, во сколько они туда соизволят пойти, не знает никто, включая даже самих капитанов. Нам повезло. Представительница турфирмы узнала, что ближайший катер отправится через три с половиной часа, повезет группу туристов аж из 22 человек, заберет пенсионеров, а заодно и меня. Мы стали ждать. Вскоре наша компания пополнилась еще тремя опоздавшими: Сашей и Алиной из Минска, которые путешествовали по русскому северу и после Соловков собирались осматривать Кижи, и Валерой из Перми, решившему затем отправиться покорять Вологду. Обсудив все наши путешественнические планы, мы задумались над тем, чем бы заняться. Никаких достопримечательностей в округе не было, а из культурных заведений был бар, сделанный из старого железнодорожного вагона, в котором торговали чаем, кофе и сосисками. Отведав всего этого по два раза, мы решили осмотреть причал. У причала велись какие-то лесозаготовительные работы с массовым выбросом стружки, и рыбак ловил удочкой рыбу. «Как улов?» — спросили мы. «Да кот уже из дома выгнал!» — ответил он… Вот и все…

Наконец, мы дождались туристическую группу и катер. Барменша из железнодорожного вагона по совместительству оказалась продавщицей билетов и, загрузив на борт группу, обилетила и нас. Плыть нам предстояло три часа. А я, честно говоря, даже представления не имела: укачивает меня в море или нет. На пароме из порта Ванино на Сахалин не укачивало. Но то был огромный паром, а сейчас мы были на борту небольшого катера под названием «Лагуна», рассчитанного человек на тридцать. Впрочем, внешне катер был вполне приличным, со скамейками на палубе и небольшой каютой в трюме с мягкими широкими диванами у стен. Эх… Я вовсе не стала исключением и за три часа хода, если бы не эти диваны, на которые в результате улеглись все, кто смог, я бы, наверное, умерла… Впрочем, даже сами моряки из команды говорили, что давно не попадали в такую качку. Может, конечно, и стоило считать это хоть каким-то оправданием поведения моего слабого и несчастного организма, только легче от этого мне тогда не было. Ох, как не было…

В общем, когда на горизонте появился остров с красивейшим монастырем у самой воды, все стали просто счастливы! А монастырь был действительно великолепен: с неприступными стенами из крупного ледникового булыжника, с белоснежными храмами и с крестами куполов на фоне синего-пресинего неба…

11. ЛЮБОВЬ ПАВЛОВНА И ДРУГИЕ ЖИТЕЛИ ОСТРОВА

На причале мы расстались. Саша с Алиной пошли устраиваться в гостиницу, Валера в лесок ставить палатку, а мне предстояло найти дом Володи Тупичко, у которого останавливался один мой московский знакомый, давший мне его координаты и предупредивший Володю о моем визите. В принципе, найти жилье на Соловках теперь не составляло никакой проблемы. На главном острове имелось аж целых пять гостиниц, а, кроме того, местные жители с удовольствием сдавали комнаты приезжим туристам, коих каждое лето прибывало сюда до 30 тысяч человек! Володин дом оказался ближайшим к монастырю. Меня встретил его сын Артур, пригласил испить чая и сообщил, что о моем приезде все в курсе, но, вот, свободных комнат у них в доме сейчас, увы, нет. «Но это не беда», — сказал Артур и под белы рученьки сразу же отвел меня к своей соседке из ближайшего дома, с которой уже успел обо мне поговорить.

Соседку Артура звали Любовь Павловна. Ей было где-то около шестидесяти, и в трехкомнатной квартире она жила вдвоем с младшей 18-летней дочкой Аней. Любовь Павловна выделила мне комнатку с двумя диванами, столом и шкафом, пригласила на чай и тут же начала рассказывать о своей жизни. Уже потом мы с ней неоднократно так вот чаевничали, и каждый раз я узнавала что-то новое о ней, о поселке, о Соловках и о жизни на острове.

Любовь Павловна была веселой и никогда не унывающей женщиной. На Соловки она попала 40 лет назад по распределению от своего ПТУ (или как они тогда назывались?) маляром-штукатуром. Строили в ту пору в поселке новые бараки. Вот их она и штукатурила. Здесь же вышла замуж и родила четырех дочек. Старшие из них теперь уже тоже повыходили замуж, нарожали бабуле на радость кучу внуков, а младшая окончила техникум и собиралась в Архангельск поступать в университет. Сейчас Любовь Павловна работала уборщицей в одной из гостиниц, но не унывала, потому как содержала еще целое подсобное хозяйство из четырех коз, шести кошек и множества кур.

Жить на Соловках ей, не сказать, что нравилось, но, в принципе, она и не жаловалась. Волновала ее только нынче одна беда великая: приплыл, говорили, на остров с другого острова по весне на льдине медведь да поселился в лесу. Никто его, в принципе, не видел, но собаки однажды взяли след. Правда, тоже медведя не нашли, но в лес Любовь Павловна теперь ходить боялась.

«Вон, посмотри, сколько коров по поселку бродит, — говорила она мне. – Чуют ведь, животины, что в лесу не ладно!».

«Да, может, комары в лесу, Любовь Павловна? Потому и не идут?» — смеялась я в ответ.

«Что ты? Они ж у нас к комарам привыкшие!»…

По поселку действительно гуляли полчища коров, коз, собак, кур, кошек и лошадей. Сам же поселок Соловецкий был местом весьма интересным. Он как бы разделялся монастырем на две части, но дома в обеих его частях, в принципе, были одинаковыми: или одно-двухэтажными деревянными бараками – старыми, сохранившимися еще со времен ГУЛАГа, и новыми, которые в 60-70-е годы строила Любовь Павловна, или деревенскими избами. А самым удивительным было то, что почти нигде в них не было центрального отопления, зато в каждом доме стояла печка, даже на вторых этажах! Из инфраструктуры в поселке имелись почта, школа, детский сад, несколько продуктовых магазинов, один хозяйственный, один промтоварный, два кафе и столовая. Все эти заведения находились все в тех же деревянных бараках, а когда я однажды пошла добывать себе пропитание, то на одном из продуктовых магазинов узрела объявление: «Свежий хлеб только у нас!». Рядом с магазином паслась коза.

Из заведений культурного толка в поселке имелся клуб, в котором несколько раз в неделю крутили кино. И еще все та же столовая, где по вечерам иногда устраивали дискотеки. На них собирался весь соловецкий «свет», ходила туда и Аня – дочка Любови Павловны. Правда, по ее словам, мужеский пол, как правило, успевал напиться еще до дискотеки. Впрочем, не забывал притаскивать зелье и с собой. Пьянка продолжалась у дискотечных дверей, а заканчивалась… Ну, вы знаете, чем заканчиваются подобные «мероприятия»…

Хотя объяснить такой образ жизни соловецкой молодежи можно было вполне. Чем, собственно, заняться здесь еще, сказать было сложно. Работать? В принципе, особо негде, кроме, как все в тех же магазинах, на метеостанции и на единственном предприятии по заготовке агар-агара — водорослей таких. Но магазины и метеостанция считались местами для привилегированных, устроиться туда с улицы было непросто, а заготовка агар-агара, скажем так, была строго на любителя. Любовь Павловна в бытность свою между маляром-штукатуром и уборщицей работала как раз на этом предприятии и труд сей оценивала, как ужасно тяжелый и низко оплачиваемый.

А, вообще, поселковая молодежь тусила не только на дискотеке. У самых монастырских стен находилось Святое озеро. И там-то в теплую погоду купались все: и местные, и туристы, и даже лошадки с коровками! Попала я на это озеро в первый же вечер, как только прибыла на Соловки, и это зрелище, я скажу, было развеселым! Судя по всему, вода была не очень теплой, не очень чистой, не очень пресной, а само озеро не очень глубоким. Но народ отрывался по полной программе…

Кстати, еще в 18 веке на Святом озере монастырские монахи построили гранитный док со шлюзовой системой, соединившей озеро с Белым морем. По этой системе суда поднимались в озерную заводь, где подвергались сушке, ремонту и прочим полезным вещам. Здесь же была измыслена лесопилка, на которой уже в ту пору практически не применялся ручной труд. Под напором воды бревна сами ложились, как надо, и машина их пилила. Дааа, умными были тогда монахи…

12. КРЕМЛЬ, МОНАСТЫРЬ И ЛАГЕРЬ В ОДНОМ ЛИЦЕ

Появился на свет божий Соловецкий монастырь еще аж в 15 веке. Устал как-то от суеты ученик Кирилла Белозерского монах-отшельник Савватий и принялся искать уединения. Но сначала он нашел себе единомышленника Германа, который ему и поведал о Соловках. В общем, уединяться они поплыли туда вместе. С продовольствием на Соловках в ту пору было безнадежно, и первое время отшельники кормились за счет подаяний встречавшихся им промысловиков или же сами ездили за едой на материк. Но однажды, когда так вот Герман отбыл на Онегу, Савватию резко поплохело, он почувствовал свою близкую кончину и тоже уехал на материк, где и умер. Герман же, оставшийся без соратника, загрустил и поведал о горе своем всем, кому смог. Так отыскался другой монах по имени Зосима, тоже жаждавший уединения. Вот вместе они и начали строить Соловецкий монастырь, привлекая постепенно к своей деятельности все новых и новых монахов.

А самое активное строительство началось в 16 веке, когда сюда прибыл очень деятельный игумен Филипп Колычев. До него, конечно, монахи уже возвели монастырские стены и храмы, но были они деревянные, а Филипп перестроил их в камне. Особенно удалась ему крепость из огромных ледниковых валунов, сцементированных осколками кирпича. Вообще, соловецкий кирпич в ту пору был изделием уникальным. Делали его с добавлением яиц местных чаек для крепости. Потому, может, когда в 1854 году на монастырь напали пиратские английские корабли, они не смогли пробить его стен даже самыми крупными ядрами!

…В один из дней я решила капитально осмотреть этот кремль-монастырь. Храмы здесь безусловно были очень красивыми – этакими белыми и воздушными с деревянными чешуйчатыми куполами. А главным из них считался Спасо-Преображенский собор. Но самым интересным было то, что все храмы и прочие внутренние монастырские постройки были соединены меж собой крытыми каменными галереями. Это, чтобы зимой не нужно было выходить на улицу да мерзнуть.

Кроме самих соборов, я осмотрела старинные монашеские кельи, трапезную, мельницу, тюрьму и погуляла по кремлевским стенам. Надо сказать, впечатлило. Кельи оказались совсем спартанскими – печь, три лавки и дверь в чулан, — а трапезная огромной, светлой и с большим столбом посередине. В ней пахло свежим хлебом, потому что под ней еще аж с 16 века располагалась пекарня. Раньше хлеб здесь пекли сами монахи, теперь же – какая-то специальная фирма, но хлеб у фирмы получался тоже вкусным, продавался в продуктовых магазинах и пользовался у всех большим спросом, в том числе и у меня! В принципе, монастырь всегда сам себя обеспечивал продовольствием. Вот и здешняя мельница была сооружена из этих самых соображений. Работала она за счет воды из Святого озера, которая поднималась по специальным желобам. Сейчас она уже не функционировала (хорошо хоть, что от мусора ее очистили), но деревянные колеса осмотреть было можно. По кремлевским стенам я погуляла тоже вполне успешно. В одной башне я даже подробно изучила стоявшие там пушки и поднялась на смотровую вышку. Но проход дальше почему-то был перегорожен заборчиком, который я, правда, элегантно отодвинула. За ним передо мной открылась еще не отреставрированная часть стены. Здесь кое-где еще не было крыши, зато очень часто встречались нацарапанные надписи из серии «Здесь был Вася», датированные 1955-1990 годами. Да и старина тут чувствовалась сильнее. Дело кончилось тем, что я спустилась со стены в какой-то неведомой мне части монастыря. С одной стороны были кельи, с другой закрытые двери, а на траве лежали пушки. Я попыталась открыть эти двери, но безуспешно. Замуровали, демоны! Так и пришлось мне возвращаться на стену и топать назад прежним путем.

Что же касается тюрьмы, то Соловецкий монастырь, похоже, издавна привлекал государственные умы сделать его местом заключения. Тюрьма в нем появилась в 16-19 веках, а ссылали сюда активно выступавших против государства и против Бога товарищей. Камеры находились в полуподвале. Были они абсолютно темными, сырыми, с валунно-кирпичными стенами, как стены монастыря, и с решетками на окнах. Точнее, даже не на окнах, а на дырах в стене размером 20 на 20 сантиметров. В общем, производили жуткое впечатление. Заключенным запрещалось петь, долго разговаривать и писать. А ссылали их сюда обычно на четыре срока: до раскаяния, до исправления, до конца жизни и бессрочно. Последний вариант подразумевал что-то вроде того, что срок должна была установить власть, уже когда преступник отсидит какое-то время, и, может быть, даже его амнистировать. У заключенных были стражники и монахи, которые должны были наставлять их на путь истинный. Так они и жили…

Впрочем, за четыре века существования тюрьмы через нее прошло лишь несколько сотен заключенных, в то время как за 16 лет соловецкого лагеря особого назначения – около миллиона…

Говорят, экскурсоводам Соловецкого кремля до сих пор запрещают рассказывать обо всех тех ужасах, которые творились здесь с 1923 по 1939 годы, во времена СЛОН (соловецкого лагеря особого назначения) и СТОН (соловецкой тюрьмы особого назначения). По сути своей, особое назначение заключалось тогда в том, что сюда ссылали «провинившихся» политических, церковных и научных деятелей, чтобы они даже на генетическом уровне не могли передать детям свой антирежимный настрой. Лагерь был огромен, он располагался не только на главном Соловецком острове, но и на других островах, включенных в Соловецкий архипелаг: Анзерском, Большой Муксалме, Большом Заяцком, а также на побережье материка. Зимой, когда Белое море замерзало, заключенных собирали в Кеми и лишь по весне переправляли на Соловки. Тут их помещали на три месяца в карантинный корпус, якобы для того, чтобы они адаптировались к окружающей среде. На деле же, за это время умирало больше 35 процентов всех прибывших. Людей сажали на мизерный паек и отправляли на общие работы – лесозаготовки, торфодобычу и прочие. Лагерное начальство смотрело, как кто справлялся, а затем распределяло по ротам. Всего в лагере было 16 рот, и было большим счастьем, если человек попадал в одну из первых десяти – им жилось лучше всех. С первой по третью роты составляла администрация лагеря. То есть сами заключенные становились стражниками над другими. В кремле они жили в кельях по 3-4 человека, не зависели от хлебной пайки, могли получать посылки с воли и даже деньги за работу. В роты с четвертой по десятую входили те, кто обладал какими-нибудь ценными профессиями, например, бухгалтеры, казначеи, пекари, парикмахеры. Сюда же относились сторожевая рота, где, в основном, бывшие священники отвечали за выдачу продовольствия – они не воровали, и им лагерное начальство больше доверяло, и театральная рота. Да, на Соловках были свои театр, хор и духовой оркестр, которые постоянно предъявляли в доказательство нормальной жизни лагеря во время всяческих проверок.

Всем же остальным жилось жутко. Например, у мужчин на лесозаготовках существовала норма выработки в десять готовых бревен в день. Это значило, что ежедневно каждому из них надо было прийти в лес, срубить десять деревьев, очистить их от веток и коры и принести на сборный пункт. Кто не справлялся, тому от изначальной 800-граммовой пайки хлеба урезали 50 граммов. Такие же бешеные нормы были и у женщин, которые занимались скотоводством, огородничеством и добычей водорослей на Большой Муксалме, и у детей и подростков на сборе ягод. Если кто-то не выполнял норму постоянно, его переводили или на Анзерский остров в инвалидный корпус – больничный изолятор для доходяг, или в штрафную роту на Секирную гору, здесь же, на Соловецком острове. С Анзера не возвращался почти никто. С Секирной возвращались, но именно там обычно устраивались массовые расстрелы.

Конечно, заключенные пытались как-то облегчить себе жизнь. Для женщин, к примеру, таким способом было рождение ребенка. Если ребенок выживал, что, увы, случалось не часто, матери давали декретный отпуск и вместе с дитем отправляли на Анзерский остров, где они жили в Троицком скиту, пока ребенку не исполнялся год и семь месяцев. Если к концу декрета лагерный срок у матери заканчивался, то она выходила на свободу. Если нет, то ребенка отправляли к родственникам или в детский дом при НКВД, а мать — снова на работы. Но декрет для нее все равно становился хоть какой-то передышкой.

Мужчины на лесозаготовках шли другим путем и писали на готовых бревнах об ужасах лагеря. Дело это было жутко рискованным, но однажды надписи все-таки прочитали за границей. Советскому Союзу поставили ультиматум, что не будут покупать наш лес, добытый рабским трудом. Тогда о Соловках было решено снять фильм. Тут-то и пригодились хор, театр и духовой оркестр. Заключенных одели во все чистое, заставили улыбаться, а в кино отразили лишь сплошной позитив.

После в лагерь приехала «проверка» вместе с народно любимым писателем Горьким, на которого заключенные тоже очень рассчитывали. И снова был показан только позитив. Горького даже сводили в штрафную роту. Но тамошних заключенных, как по сценарию, опять одели во все чистое, рассадили за столы и выдали газеты. Правда, один из них стал «читать» газету вверх тормашками, решив, что писатель так догадается, что в лагере не все ладно… Потом Горький еще побывал в «СЛОНенке» — в соловецкой детской трудовой колонии. По нашим тогдашним законам дети с 12 лет могли подвергаться аресту и расстрелу наравне с взрослыми. Их тоже привозили на Соловки и сначала селили в тех же корпусах, что и всех заключенных. Но детская психика не выдерживала таких условий, и те дети, которые выживали, просто зверели или сходили с ума. Поэтому вскоре для них за стенами кремля открыли детскую трудовую колонию. Правда, просуществовала она недолго. А вообще, ужас, конечно… Обвинить 15-летнего подростка из провинциального городка в шпионаже, или упечь в лагерь мальчика 12-ти лет, нарвавшего яблок в колхозном саду, по статье «за расхищение советского имущества»… Горький пообщался с этими детьми, и все надеялись, что он напишет разгромную статью про Соловецкий лагерь. Но статья наоборот вышла очень хорошая и хвалебная, общественность успокоилась, а все надежды соловецких заключенных найти правду рухнули,… Говорят, что Горькому тогда пригрозили: ежели бы он описал все лагерные реалии, то здесь бы остались навсегда его сын и невестка…

Конечно, заключенные пытались бежать с Соловков. Но удачным получился только один побег. Совершила его группа офицеров. У лагеря имелся быстроходный катер, догнать который можно было лишь с помощью авиации. Вот его-то они и угнали однажды ночью. Только утром все опомнились и хотели броситься в погоню на лагерном самолетике. Но вдруг выяснилось, что его мотор был полностью разобран. Знал ли о готовившимся побеге механик, разбираться не стали – его тут же расстреляли. И сразу подняли авиацию из Кеми. Но следов офицеров и катера так и не нашли. А по лагерю поползли слухи, что беглецы благополучно дошли до Норвегии, там затопили катер, перешли границу и уже в чужой стране начали жить с нуля. Лагерное начальство отомстило заключенным. Из первых трех административных рот оно наобум выбрало 60 человек и расстреляло, как врагов народа…

Правда, потом абсолютно все руководители СЛОНа за всю историю его существования поплатились за свои жестокости. После войны они все были репрессированы, расстреляны или тоже сосланы в лагеря…

А в поселке теперь стоит памятник погибшим заключенным. Это простой соловецкий валун, установленный в том месте, где при раскопке котлована под строительство дома были найдены первые захоронения расстрелянных. Рядом с памятником — поминальный крест…

13. ГОЛУБЫЕ ДОРОГИ

На Соловках я планировала пробыть неделю. И за эту неделю мне хотелось осмотреть, по возможности, все достопримечательности, которые там были. А, кроме Кремля, даже на главном Соловецком острове их было немало. И в один из дней я отправилась на экскурсию по «голубым дорогам» – по соловецким озерам и каналам.

Вообще-то, я всегда стараюсь осматривать все самостоятельно, без всяких официальных экскурсий. Но Соловки имеют свою особенность, а именно — там есть объекты, которые достичь самой просто нереально. А из-за того, что грести я не умею, озера с каналами как раз и оказались одними из них!

Группа, к которой меня присоединили, мне попалась объемная, но веселая. Все туристы прибыли из подмосковного Троицка, знали друг друга еще до поездки и даже дружили. Так что, время мы вместе провели не плохо, а главное не занудно.

До лодочной станции от поселка предстояло топать три километра по грунтовой дороге. И сначала мы миновали памятник юнгам. На Соловках, с 1942 года находилась школа юнг, в которой обучались морскому ремеслу 14-15-летние мальчишки, рвавшиеся на войну. Среди них были, к примеру, будущие писатель Валентин Пикуль и пионер-герой Саша Ковалев. Пикуль потом про эту школу написал книжку «Мальчики с бантиками», а Саша Ковалев во время войны совершил подвиг, закрыв собой на катере грозивший взрывом коллектор с кипящей водой, и, тем самым, спас свой корабль…

Лодочная станция была местом оригинальным. Выглядела она вполне прилично – с кучей лодок у пристани и с будкой с сувенирами на берегу. Но тетя из будки, когда я стала расспрашивать ее о житье-бытье, рассказала, что житье-то у нее здесь, оказывается, не очень хорошее: света в ее будке нет, а лодки по ночам кто-то периодически тырит.

Наконец, мы расселись по лодкам и отчалили от берегов. Мне повезло больше всех – попала я в самую, что ни наесть, виповскую лодку: с двумя мужчинами-гребцами, мальчиком и экскурсоводом. Так что, я, можно сказать, обрела сразу несколько привилегий – и грести мне не надо было, и об озерах все узнавала прямо-таки из первых уст.

А плыть нам предстояло аж девять километров, по Большому кругу через шесть озер – Средний Перт, Круглое Орлово, Щучье, Валдай, Малое Красное и Большое Красное (кстати, всего на Соловках более ста озер). Названия эти все озера получили вполне заслуженно. Например, Круглое Орлово так нарекли потому, что раньше на его берегах гнездились орланы – огромнейшие птицы с размахом крыльев аж до 2,5 метров. Теперь они из-за нашествия туристов гнездятся где-то в другом месте, если вообще гнездятся. А, вот, Красное озеро раньше звалось… Белым. В Красное – это его после революции переименовали!

Озера были очень красивы — с поросшими лесом и уложенными валунами берегами, и абсолютно разными. В одних из них вода была прозрачной, как слеза, а в других – коричневой или почти черной. Как объяснила нам экскурсоводша, вся эта вода была чистой, озерную соловецкую воду можно было вообще пить, даже не кипятя. А ее цвет зависел всего-то от происхождения озер – ледниковые озера были с прозрачной водой, а торфяные – с коричневой. А еще все они были полны рыбой. Здесь водились даже налимы и щуки. Но официально и помногу ловить рыбу на Соловках уже давно запретили местные власти. Теперь только жителям островов можно было приходить на лов с удочками. И одну такую жительницу – массивную колоритную даму в накомарнике, в соломенной шляпе и в цветастом купальнике, засевшую в лодке, нам удалось наблюдать…

Правда, все чиновничьи запреты спокойно нарушались многочисленными туристами. На малюсеньких островках посреди озер нам часто встречались палаточные лагеря. Вот там-то туристы делали, что хотели – и рыбу ловили, и костры разводили, и мусор после себя не закапывали. Эх…

Ну, а мы плаванье по озерам успешно чередовали с развлечениями. Например, с гонками наперегонки с другими нашими лодками. И все же вне конкуренции стало кормление чаек. С собой я взяла две булки. А соловецкие чайки, коих тут было несметное множество, пичугами оказались пронырливыми. Как только они учуяли эти булки, от нашей лодки больше не отлетали. А кормить их было очень забавно – они и на воду садились, и на лету хлеб ловили, и замирали в воздухе в ожидании, когда мы им этот хлеб кинем (в такие моменты их было очень удобно фотографировать), и даже чуть ли не из рук его выхватывали. И прожорливыми были – ужас! В общем, через пару минут от моих булок уже и воспоминаний не осталось!

Озера еще во времена игумена Филиппа Колычева были соединены меж собой искусственными каналами для того, чтобы по ним на лодках и маленьких паровых судах монахи перевозили свой рыболовецкий улов с севера острова на юг. В последние годы эти каналы сильно обмелели, но плыть по ним по-прежнему было очень необычно. Их борта были выложены большими валунами или вертикальными бревенчатыми столбиками, а наша лодка то и дело касалась дна. Сами же каналы были извилистыми и очень узкими, такими, что даже грести по ним было непросто. Именно поэтому еще перед отплытием нам дали маленькое весло. Им-то, встав на нос лодки, и отталкивались от дна и бортов каналов по очереди наши мужчины – гребли так! А ощущение складывалось, как будто мы плывем по пещере или гроту. В общем, незабываемо…

14. ПО ОСТРОВУ ЗА ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЯМИ

В экскурсию по «голубым дорогам» входил еще заезд на Секирную гору и в Соловецкий ботанический сад, разбитый тоже во времена Филиппа Колычева. Туда-то мы и отправились после купания и устроенного на берегу Большого Красного озера пикничка.

…На вершине горы, где стояла церковь, мы поднимались с пятью передышками по узкой крутой грунтовой дорожке. Это была необычная церковь – трехъярусная. В нижней ее части находился утепленный зал – для зимних служб, в средней – летняя церковь, а в верхней – место для колоколов и маяк. Построили ее здесь неспроста. По легенде, в пору, когда монахи только обосновались на Соловках, возжелали тут поселиться и обычные мирские люди. Но было сие мыслью неправильной и недопустимой, поэтому на них сразу обрушивались кары небесные. Вот так не поздоровилось однажды жене местного рыбака. А свидетелем того стал один из монахов. Шел он как-то мимо горы Секирной и вдруг услышал женские крики. Взбежал быстро на гору и увидел там рыдавшую женщину. «Что с тобой?» — спросил он. «Да вот, — поведала женщина, — поднялась я на гору, чтобы посмотреть: не возвращается ли с рыбалки мой муж. Как вдруг спустились с неба два юноши с крыльями да в белых одеждах и стали сечь меня, приговаривая, что место это святое и жить тут можно только монахам!». Потому и назвали потом эту гору Секирной и храм на ней в честь описанного знаменательного события построили.

Теперь церковь на Секирной горе была действующей, а от нее с обзорной площадки открывался ошеломительный вид на соловецкие леса и синюю полоску моря вдали.

Впрочем, любые красоты и любые святые места на Соловках, так или иначе, но все равно связаны с ужасами лагерного времени. Вот и в церкви на Секирной горе до 1924 года располагался изолятор для политзаключенных. Впрочем, жилось им до поры до времени тут вполне терпимо. Их селили семьями, с детьми в отдельных кельях и надзиратели имели право заходить к ним только один раз в сутки, разрешали гулять по территории, переписываться с родственниками на воле и проводить в церкви всякие политические диспуты. Зимой здесь заливали каток и горку, с которой на церковных иконах вместо салазок катались и дети, и взрослые – страшными они все были безбожниками. Но однажды лафа закончилась. Когда заключенных резко ограничили в переписке до трех писем в месяц и не позволили как-то выйти на улицу после шести часов вечера, они взбунтовались и все равно пошли гулять. Тогда лагерные охранники выпустили в них очередь из автоматов. Несколько человек погибло. Начался шум, а за границей даже напечатали статью под зловещим заголовком «Бойня в Соловецком лагере». Знали бы они, что тут будет потом!

А потом, после смерти Ленина, политический изолятор расформировали и организовали на Секирной штрафную роту. Сюда помещали беглецов и всех провинившихся заключенных. Им выдавали всего по 300 граммов хлеба в день и по кружке горячего кипятка на троих. В помещениях не топили и, чтобы не замерзнуть, заключенные ложились в четыре ряда друг на друга. Часто те, кто были в нижнем ряду, умирали… Сейчас в церкви на Секирной открыли что-то вроде маленького музея со стендами с письмами и фотографиями заключенных. Среди них есть записка женщины – сожительницы начальника роты. Она пишет, что как-то он, будучи в пьяном виде, водил ее в подвал, где лежали тела расстрелянных. Рядом были их вещи. Он сказал, что через год расстреляют и ее, потому что к тому времени она будет слишком много знать…

Но не будем о грустном.

Заключительным пунктом программы у нас стал визит в Соловецкий ботанический сад, а для тех, кто любит всякие лютики-цветочки – это, я вам скажу, — просто рай сущий! Развели сей садик еще в давние времена монахи, насажали в нем растения, которые обычно на севере вымерзают: яблони, гвоздику, чай, бадан вечнозеленый и т.д., а в оранжереях с подогревом почвы научились выращивать огурцы, помидоры, дыни, арбузы, персики и даже ананасы. Казалось бы, волшебство, но все дело было в том, что располагался сад на возвышенности, где средняя температура была обычно на два-три градуса выше, чем везде, а земля в теплую погоду прогревалась выше аж на 10-15 градусов. Сейчас, конечно, от оранжерей уже ничего не осталось, но сам сад цел и ухожен. А еще очень трогательно смотрятся в нем грядки с тысячелистником, подорожником и луговой ромашкой. Раньше монахи специально делали такие огородики, где выращивали лекарственные травы для лечения. Эта традиция прижилась и поддерживается до сих пор.

…В ботаническом саду закончилась наша экскурсия, но на этом не закончились соловецкие достопримечательности. Поэтому на следующий день я взяла напрокат велосипед и отправилась по окрестностям поселка.

Филипповские садки, куда я держала свой путь, находились всего в двух километрах, но дорога к ним сначала шла грунтовая, и я, несмотря на кучу колдобин на ней, вполне удачно преодолевала на своем двухколесном друге все спуски и подъемы. А потом вдруг дорога преобразилась в лесную тропу с множеством сучков и корней. Ехать по такой, честно говоря, у меня не очень получалось – не такой уж я и крутой велосипедист. Но вскоре мои мучения закончились – я достигла цели!

Оставив велосипед под одной из корявых березок, я пошла осматривать садки пешком. Собой они являли несколько обмелевших заводей, отгороженных от моря валунными дамбами без покрытия. Измыслил их все тот же Филипп Колычев для того, чтобы монахи могли сами разводить, а заодно и активнее ловить рыбу. Во время прилива дамба открывалась, и рыба заплывала в заводь. А когда наступал отлив, вода уходила, а рыба оставалась. Тут-то ее и вылавливали или разводили, в зависимости от монашеских планов. Сейчас садки по назначению уже не использовались, но до 19 века включительно служили верой и правдой.

Неподалеку от филипповских садков я осмотрела поминальный крест и колодец с мутной водой, прогулялась по берегу Белого моря и вернулась назад, в поселок.

15. ЛЕНТОЧКИ В КОСЕ…

А, вернувшись, поняла, что в поселке что-то происходит. На причале расставили столы, украсили их цветной бумагой и ленточками, соорудили деревянную сцену с праздничными гирляндами…

На следующий день тут открылась сувенирная ярмарка. Как оказалось, прибыла я на Соловки в очень удачное время. Эта ярмарка проводилась здесь пятый год и длилась каждый год всего по три дня! На нее съехались умельцы со всего севера – из Архангельска, Няндомы, Котласа, Великого Устюга и т.д., — торговали в основном сувенирами для туристов, но, что самое интересное, были одеты в древнерусские национальные костюмы, типичные для тех мест, откуда они приехали, и изображали на глазах изумленной публики, как эти самые сувениры делаются.

В общем, очень забавно. Сидит такая тетя во всем синем из Каргополя и вышивает фартучки, другая в сарафане откуда-то из Карелии изображает, как валять шерсть для валенок, третья в кокошнике вяжет на спицах, няндомский юноша в рубахе кует что-то на наковальне, мужчина в старинной шапке с пером плетет из бересты короб, бабулька лепит из глины свистульки и показывает столпившейся ребятне, как их правильно раскрашивать акварельными красками.

А в другой стороне развернулось гулянье. Дабы собравшийся народ со скуки не умер, на ярмарку прибыл ансамбль песни и пляски из Питера под названием «Беловодье». Все ансамбльские артисты тоже надели древнерусские костюмы, а к тому же взяли с собой детей. Так что, теперь повсюду носились мальчики и девочки в образах сестриц Аленушек и братцев Иванушек – в русских рубахах, сарафанах, с разноцветными ленточками в косичках.

А артисты пели, плясали, водили хороводы, для детей и взрослых придумали кучу русских забав. Например, прыганье через веревку с тряпочной грушей на конце. Это когда один человек раскручивает ее, приговаривая: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, куколка, балетница, воображала, сплетница, сапожник, портной. Кто ты такой?», — а все остальные прыгают. А кто оступится да зацепит веревку, тот и станет королевичем или сплетницей… Еще были ходули, живые качели, когда двое мужчин держат доску, сажают на нее ребенка, раскачивают и подбрасывают, а третий ловит его в свои крепкие объятия… И многое другое тоже было.

Вечером на поселковом футбольном поле на фоне монастырских куполов «Беловодье» давало концерт. Это был не просто концерт. Как оказалось, артисты этого ансамбля по совместительству еще были и этнографами. Они ездили по северным деревням и собирали там фольклорные песни и танцы, выучивали слова и движения, а потом воспроизводили и выступали.

В этот раз они сначала танцевали сами, затем привлекли к действу своих детей, которые изобразили старинную игру-песню «Бояре». Что интересно, в детстве в «Бояре» мы тоже играли. Это когда на расстоянии метров десяти становятся лицом друг к другу две шеренги – мальчики и девочки. Они крепко держатся за руки и ходят другу к другу в гости: «Бояре, а мы к вам пришли! Молодые, а мы к вам пришли!» — поют мальчики. «Бояре, а зачем пришли? Молодые, а зачем пришли?» — спрашивают у них девочки. «Бояре, нам невеста нужна! Молодые, нам невеста нужна!». Ну, и так далее. Заканчивается все выбором невесты, после чего жених должен с разбега разорвать цепочку крепко сплоченных рук ее подружек. Если удалось ему это, то молодец – получай свою барышню, а если нет, то возвращайся к себе, не солоно хлебавши! У «Беловодья» все было точно так, как и у нас. Правда, жених, в конце концов, невесту «брал силой»!

А потом артисты привлекли к своему концерту и зрителей. Начались всякие игры и хороводы: «Ручеек», догонялки-салочки с платочком. И, что удивительно, все ведь на трезвую голову!!! Правильно говорят, что Соловки меняют людей. Здесь быстро становишься добрее, отзывчивее, увереннее, и, может, даже чуточку мудрее… А мирские проблемы куда-то деваются сами собой…

Назад к монастырю артисты шли парами и пели, а за ними шли зрители. И тоже пели. Так и закончился первый день ярмарки – душевно и умиротворенно. Как и должно быть, наверное, у стен старинного монастыря…

16. ЗА ЯЙЦАМИ ЧАЕК

На Соловецком острове у меня оставалась неизведанной только одна интересная достопримечательность – копия загадочного лабиринта времен неолита. Но его оригинал находился на Большом Заяцком острове, поэтому я не стала тратить время на осмотр копии, а поехала сразу изучать оригинал.

Рейсового водного транспорта между островами Соловецкого архипелага никогда не было и нет. Но по трем достойным посещения островам – Большому Заяцкому, Анзерскому и Большой Муксалме — организуют экскурсии туристическое бюро, от которого я ездила по «голубым дорогам», и паломническая служба при монастыре. Так получилось, что еще накануне я загорелась идеей посмотреть и Анзерский остров – самый дальний из всех. Но, когда пришла в турбюро, мне там сказали, что возят они на Анзер только два раза в неделю, все билеты уже давно распроданы, и отправили в паломническую службу. Там-то я и познакомилась с девушкой Мариной, которая организовывала все эти поездки. Она бойко внесла меня в список желавших попасть на Анзер, велела прийти вечерком подтвердить это свое желание, а заодно просветила, что буквально через пару часов у них отправляется катер на Большой Заяцкий остров, и я могу присоединиться к двум паломническим группам и куче одиночных туристов и тоже туда скататься. Цены у Марины оказались еще ниже, чем в турбюро, и я согласилась.

Вообще-то, Заяцких островов было два – Большой и Малый. Находились они примерно в трех километрах от Соловецкого острова, но плыть до них на тихоходном катере по бухте Благополучия (так называется залив Белого моря у стен монастыря) нам предстояло целых сорок минут. Легенд о названии Заяцких островов имеется две. По одной из них, у их берегов давным-давно водились полчища морских зайцев. По другой, в старину народ ходил сюда за яйцами чаек. А если слитно прочитать «за яйцами», то и получится – заяцкий…

Сейчас Большой Заяцкий остров представляет собой слабохолмистую равнину и считается строгим заповедником, где абсолютно ничего нельзя делать. Даже к достопримечательностям там проложены специальные деревянные мостки, сворачивать с которых и топтать шикарный единый ковер из кустов брусники и черники с крупными валунами в этом ковре и с полевыми цветами среди валунов, строго настрого запрещается. Пейзаж здесь очень красивый! Потрясающий! Настоящий тундровый!

Но, сначала, еще не ступив на остров, прямо-таки рядом с современным причалом мы увидели валунную гавань, построенную Филиппом Колычевым. В сильные штормы, которыми всегда славилось Белое море, кораблям было сложно причалить к монастырю, и они останавливались здесь. Ведь филипповская гавань была построена так, что защищала корабль от всех ветров. А моряки, помотавшиеся ни одни сутки по штормовому морю, уже распрощавшиеся с жизнью и несказанно обрадовавшиеся своему неожиданному спасению, ставили на берегу острова большие деревянные кресты в благодарность Богу. Говорят, что раньше весь остров был в крестах. А потом, в советское время, их порубили на дрова. И лишь совсем недавно поставили один новый – в память обо всех тех…

В свое время на Большом Заяцком острове побывал Петр Первый. Посмотрел он на здешние красоты и велел построить деревянную церковь в честь своего покровителя Андрея Первозванного. Церковь построили быстро. Она, а также петровские поварня и амбар до сих пор стоят.

Ну, а мы отправились смотреть лабиринты. Их на острове нашлось целых три. Представляют они собой местами заросшие брусникой спиралевидно выложенные камешки, не больше 30 сантиметров в высоту, с тропинками между ними. Если зайти в лабиринт из одной точки, пройти его весь, то вернешься все равно в эту же самую точку. Но ходить по лабиринтам не разрешают (для этого на Соловецком острове и выложили копию самого большого – метров сорока в диаметре) – неолит все-таки!

Возникновение этих загадочных творений ученые связывают с саами, которые раньше тут жили. По одной из версий, в лабиринтах находились их захоронения. В центре был курган с могилой, а среди камней и тропинок должна была заблудиться душа умершего, если бы надумала посетить своих живых родственничков. По другой версии, такими лабиринтами саами… ловили рыбу. В прилив море наступало, рыба заплывала в лабиринт, там запутывалась, не могла найти выход, а во время отлива, когда вода уходила, ее собирали, как говорится, голыми руками.

Но все-таки первая версия считается основной. Хотя и она, честно сказать, какая-то не совсем убедительная. Дело в том, что здесь же, на Заяцком острове, мы осмотрели кладбище саами. Являло оно собой площадь из валунов и с валунными же метровыми курганами, но никаких лабиринтов на этом кладбище не было. Значит, получается, что тут саами не волновались, что души похороненных могут начать посещать своих живых сородичей? А почему? Или это были какие-то другие саами? Или другие похороненные?.. В общем, загадочно всё!

Когда на Заяцкий остров пришли православные монахи и увидели это кладбище, они не стали ничего трогать. Лишь освятили все вокруг и выложили рядом крест из камня.

17. ДЛИННЫЙ ОСТРОВ

Во время поездки на Заяцкий остров мы познакомились с Андреем. Сей молодой человек прибыл на Соловки с организованной группой от паломнической фирмы под названием «Ковчег». Поселили его (как и остальных паломников и туристов из группы) на частном секторе в комнате на четверых, почему-то не дали постельного белья, обеспечили питанием и экскурсией по монастырю и за три дня содрали пять тысяч рублей без железнодорожных билетов. Зато выдали паломнический билет, в котором было написано, что паломники должны быть готовыми терпеть лишения и жить в суровых условиях. Уже в поселке Андрей ознакомился с реальными ценами, впечатлился и теперь пребывал в небольшой печали.

Он решил составить мне компанию на Анзерский остров, и вечером к Марине мы пошли вместе. Оказалось, что желающих поехать на Анзер по списку было больше, чем нужно. И Марина своим волевым решением провела перекличку явившихся, добавила в список Андрея, набрала «кворум», а остальных вычеркнула легким движением руки. Не поехали даже те, кто опоздал на собрание. Но, с другой стороны, она же всех предупреждала…

Следующее утро выдалось пасмурным и прохладным. Встреча участников «экспедиции» была намечена на шесть часов. Но именно в шесть собралась только ее половина. Не было и Андрея. А к половине седьмого на горизонте появилась вдруг группа от «Ковчега» в полном ее составе. Оказалось, что они тоже едут!

Руководителем у нас был паломник-экскурсовод по имени Вячеслав. Он сразу отругал опоздавших и нескольких дам, включая меня, за то, что мы были не в юбках, сказал, чтобы на маршруте его не обгоняли, и всех называл исключительно братьями и сестрами.

В общей сложности, нам предстояло пройти 16 километров: сначала два до лодочной станции на севере острова, потом 12 уже по самому Анзеру и снова два на обратном пути. Оглядев состав нашей группы, я слегка прибалдела. В принципе, доброй ее половиной были отнюдь не паломники, а туристы, типа меня. Но вот оставшаяся половина… Женщины в возрасте и нехилой комплекции. Особенно меня впечатлили две бабушки, которым было лет по семьдесят, в длинных юбках, платочках и с хозяйственными сумками. А ведь трекинг (по сути своей, это было не что иное, как он, родимый) обещал быть не хилым!

Впрочем, до лодочной станции мы дошли быстро, несмотря даже на обилие комаров и не очень хорошую дорогу, сплошь усеянную острыми камнями среди песка. На пристани нас ждали два маленьких беспалубных катера. Это были 15-местные, как тут говорят, доры, на которых раньше местные жители выходили в море собирать водоросли и агар-агар. Мы распределились по катерам и отправились в путь. С Андреем мы оказались на разных дорах (его определили вместе с группой на ту, что была чуточку побольше), и я успешно проспала все двухчасовое морское странствие. Когда же я выглянула в иллюминатор, то увидела, что мы уже подходим к Анзерским берегам.

Остров был погружен в туман. Дул сильный ветер, и было ужасно холодно. Нам выдвинули трап-стремянку, и мы по ней гуськом сошли на берег. Но нам пришлось подождать второй катер. Из-за того, что он был немного больше, он не смог подойти к самому берегу, и людей с него перевозили на лодке. Длилось это довольно-таки долго, я успела окончательно замерзнуть, и, когда мы, наконец-то, тронулись в путь, была очень рада.

С языка саами Анзер переводится, как Длинный. Остров был и впрямь немаленьким. На нем одном можно было встретить целых пять климатических зон: тундры, лесотундры, умеренные леса, песчаные косы, как под Калининградом, и даже крымские субтропики (правда, последнее – со слов экскурсовода). Мы же с борта нашего катера ступили в тундру. У самого берега среди голых камней росла только жухлая трава, а чуть дальше шел сплошной ковер из черничных и брусничных кустов.

Неподалеку стоял поминальный крест, а рядом с ним был собран костер из бревен. Как объяснил Вячеслав, постоянно и круглогодично на Анзере живут лишь пять человек. Но летом сюда приезжают паломники и трудники, которые тут реставрируют скиты и храмы. Вот один из них и сложил этот костер. Приходит на берег Белого моря вечерами, любуется его красотой и кроссворды под светом костра решает!

Стоило нам отойти от берега на несколько сотен метров, как пейзаж изменился – начался лес. Но лес был редок, а с двух сторон от узкой грунтовой дороги, по которой мы шли, открывались виды на озера. Через три километра мы достигли Троицкого скита – места первого поселения монахов на Анзере. До того на Анзерском острове развивалось солеварение, но из-за недостатка дров оно стало невыгодным и заглохло. Поэтому долгое время никто не мог получить благословения здесь жить. И первым монахом, его получившим, стал Елиазар – тот самый, который в будущем постриг в монахи Никона. Елиазар поселился на Анзере, отстроил себе Троицкий скит и, если опустить кучу историй о явлении ему бесов, скучал, но жил вполне неплохо.

Теперь Троицкий скит представлял собой краснокирпичную церковь с кирпичным же куполом (удивительно, как раньше умели строить!) и несколько зданий – тоже старых кирпичных, но побеленных, хотя и с облезшей от времени штукатуркой – бывших келий, построенных уже после Елиазара, когда на Анзере поселились и другие монахи. Говорят, что раньше тут еще и колокольня стояла, но развалилась несколько лет назад.

У Троицкого скита у нас состоялась трапеза в виде поедания сухого пайка. А после нее мы обследовали церковь с красивой старинной росписью внутри, которую, к счастью, уже начали потихоньку реставрировать, и отправились дальше.

Главной целью нашего похода был Голгофо-Распятский скит, до которого предстояло идти еще несколько километров. Когда в 17 веке Троицкий скит достиг неплохого благосостояния, и там поселилось много монахов, некоторых из них все ж таки продолжало тянуть к отшельничеству. Одним из таких братьев был монах Иисус – между прочим, бывший духовник Петра Первого, впавший в немилость и сосланный царем на Соловки. Потом, правда, Петр Первый раскаялся в содеянном, хотел забрать Иисуса назад, но тот был кремень и остался на Анзере. Но это уже другая история. Так вот, когда Иисуса потянуло к отшельничеству, он ушел вглубь острова и обосновал там Голгофо-Распятский скит. А название ему такое дал потому, что скит располагался на горе, схожей по расположению с Голгофой Палестинской – обе горы стоят на одном меридиане с точностью до секунды!

По дороге к скиту мы встретили удивительнейший луг с множеством незабудок. По преданию, сюда каждый год спускается Богородица, а незабудки вырастают в тех местах, где она ступает. Трава, росшая на лугу, и вся природа кругом были точно такими же, как в средней полосе России. Для монахов, которые селились на Анзере, этот луг был напоминанием о родине. Они специально привозили из дома и высевали здесь семена трав, чтобы можно было прийти и вспомнить близкие сердцу родные края.

Еще нам навстречу попался «ГАЗ-66». Эту машину не так давно закупили для перевозки стройматериалов для реставрации храмов. И сейчас она возила какие-то бревна с пристани к Голгофо-Распятскому скиту. А вскоре мы и сами достигли скита. Он представлял собой две церкви: каменную на высокой горе – на той самой Голгофе – и деревянную у ее подножия, а рядом – несколько домов, где теперь жили монахи. По соседству располагалось озерцо, откуда они брали воду, и маленький огородик, на котором росла даже клубника!

Церковь у подножия Голгофы раньше стояла на ее вершине. Но потом, когда там стали строить каменную с колокольней, эту перенесли вниз.

По узкой крутой тропе мы поднялись на гору. В большом каменном храме, несмотря на топившуюся печку, было сыро и зябко. Группа молдаван занималась реставрацией – счищала побелку, наложенную на стенах во времена лагеря поверх росписей.

Здесь был лагерный больничный изолятор. Не проходило ни одной зимы, чтобы в нем не умирало меньше половины заключенных. Их привозили, начиная с весны, когда Белое море освобождалось от плавучих льдов, и не заботились даже о том, где будут размещать – заключенные спали на нарах в несколько рядов в том самом не отапливаемом храме. Но за зиму свободных мест снова становилось много… Особенно тяжелой была зима 1928-1929 годов. Накануне на Анзерский остров привезли басмачей из Таджикистана и Узбекистана. Они все, не выдержав сурового климата и тяжелой работы, быстро умерли. Но кто-то из них болел тифом и заразил многих других заключенных. В результате ту зиму пережили только десять процентов из них…

Но даже, несмотря на то, что заключенные болели, относились к ним тут просто ужасно. И когда однажды слухи об этом дошли до Московского лагерного начальства, начальник анзерского отделения лагеря и еще несколько его подчиненных были расстреляны. В двадцати градусный мороз больных людей босиком и в нижнем белье гнали за два километра в баню. Там им давали по шайке теплой воды и по 15-20 минут на мытье. За это время люди не то, что согреться, даже грязь с себя смыть не успевали. Но их снова строили и гнали обратно.

За какие-то провинности человека могли раздеть, поднять на колокольню и оставить там промерзать до костей. Он умирал, падал с колокольни вниз и разбивался, как стеклянный.

После закрытия СЛОНа появились кинохроники о жизни заключенных. Один из сюжетов: утром в мороз они с консервными банками спускаются с горы к озеру умываться. Подняться назад многим не хватает сил. Кто-то падает и умирает у подножия горы, кто-то наклоняется над озером, не может встать и падает в него…

Жутко все это описывать. А ведь в больничном изоляторе работали даже женщины!!! Как они-то могли?..

Наша экскурсия на этом закончилась. Мы прошли еще несколько километров до пристани, переправились на катерах через Белое море на Соловецкий остров. Но, честно сказать, я не ожидала, что после нее мне будет так морально тяжело. Все-таки что могло так изменить людей, чтобы они стали способными чинить такие зверства над другими людьми? Власть? Страх?.. Сложно понять…

Недалеко от церкви на Голгофе выросла молодая береза в форме креста. Ее ветви растут перпендикулярно стволу. Получается, что даже природа поминает погибших…

18. К САМОЙ БОЛЬШОЙ ДАМБЕ

Время моего путешествия по Соловкам подходило к концу. Впереди ждал перелет в Архангельск и путешествие по Архангельской земле. Но из Соловецких островов я еще не побывала на Большой Муксалме. Поэтому в один из последних дней я отправилась туда.

Большую Муксалму с островом Соловецкий соединяла длиннющая дамба, построенная все тем же Филиппом Колычевым. И я не стала связываться ни с турбюро, ни с паломнической службой и пошла на остров сама. Впрочем, сначала я думала поехать туда на велосипеде, но Любовь Павловна разуверила меня, сказав, что по такой тропе, как на Муксалму, может проехать только мастер велосипедного спорта. А жаль! На деле, тропа оказалась вполне сносной.

До Муксалмы, точнее, до дамбы, из поселка было около девяти километров, потом еще по самой дамбе предстояло идти километра полтора и метров пятьсот от нее до муксалмского скита. Итого, с дорогой назад – 22 километра. Если честно, то так далече я еще никогда в жизни пешком не ходила, поэтому вышла из поселка пораньше.

Дорога шла через лес. Правда, сначала я немного поплутала: на окраине поселка оказалось очень много разных дорог, и не везде висели указатели, какая куда. Но потом я вышла на основную, и дело пошло лучше. На пути мне постоянно попадались озера, густо поросшие елками на берегах. Три раза я видела белок и даже один раз одну из них вполне удачно сфотографировала.

Ближе к дамбе лес стал реже, появились корявые березки, а тропинка местами стала заболачиваться, подул холодный ветер с моря, и через десять минут перед моими глазами предстала дамба.

Она была построена из валунов и покрыта грунтом, проходила по самым мелким местам пролива между островами, и потому была не прямая, а извилистая. Но при этом создавалось впечатление, что это не руки человека, а море сделало ее такой. В высоту она не превышала полутора метров, но уже разрушалась. Раньше в три арки под дамбой, которые существовали до сих пор, проходили лодки, груженные рыбой, и даже небольшие паровые суда, а теперь было бы хорошо, если бы прошла обычная весельная.

А какая же красота была кругом!!! Рядом с большой дамбой находилось несколько маленьких — в виде узких рядов камней среди бескрайнего моря. Берег Муксалмы был покрыт кустами черники и брусники с огромными валунами среди них. Кое-где стояли худосочные сосны и корявые низкорослые березки со стволами, поросшими мхом и лишайником, что еще больше добавляло колорита в этот северный пейзаж…

Идея построить дамбу пришла Филиппу Колычеву неспроста. На Большой Муксалме росла какая-то уникальная трава, которая очень нравилась лошадям да коровам. Поэтому и решил он устроить тут пастбище для монастырского скота, ну и дамбу по такому случаю соорудить. Теперь от скотного двора здесь осталось лишь несколько зданий, стоявших среди заросшего сочной травой поля – полу развалившееся кирпичное, в таком же состоянии деревянное, совсем развалившийся бывший птичник и какая-то избушка. К ним-то я и пришла, в конце концов.

На кирпичном здании висела табличка, гласившая о том, что вход в него без благословения настоятеля Соловецкого монастыря запрещен. Но когда я подошла к дверям, оттуда вышла женщина.

«Вы к нам?» — спросила она меня.
«А что в этом здании?» — спросила я.
«Бывший скит!» — она усмехнулась. Женщине было лет сорок, и на ней были брюки вместо уже ставшей для меня привычной в этих краях длинной юбки.
«А можно посмотреть?».
«Конечно, благословения у вас нет?» — опять и на этот раз полу утвердительно спросила она.
«Нет!» — ответила я.
«Заходите», — сказала она.

Эта женщина и еще несколько человек были трудниками из Москвы. А здание – жилым, построенным на скотном дворе в начале 20 века. После революции скотный двор отсюда убрали, а после войны хотели открыть снова, но что-то не получилось, и все здания тут постепенно пришли в упадок. Их-то и реставрировали теперь трудники.

Пока я осматривала бывший скит, сюда же на велосипеде подъехал турист и тоже запросился внутрь. Женщина впустила и его. А дальше Большую Муксалму мы с ним уже осматривали вместе. Впрочем, осматривать здесь было особо нечего. Мы сходили к местному причалу, где стояла порушенная избушка, а по морю плавали уточки. Посетили бывший птичник. От него остался один кирпичный остов с зарослями крапивы и с маленьким огородиком внутри, на котором росли огурцы, лук и редиска для трудников. А еще мы сходили в гости к археологам. Они остановились небольшим палаточным лагерем неподалеку от скита, искали в здешних краях стоянки древних людей, живших на границы палеолита и неолита, причем искали вполне успешно, и теперь с находками собирались возвращаться домой. Археологи угощали нас чаем и спрашивали: нет ли катера от дамбы до поселка?..

А потом я решила идти назад. Но в этот раз я, похоже, лучше вертела головой по сторонам, чем, когда шла на Муксалму. Потому как сразу у обочины дороги обнаружила множество кустов черники с уже зрелыми ягодами. Ну, и налакомилась ими вдоволь!..

Белые ночи, полярные дни: ч. 1

Белые ночи, полярные дни: ч. 3

Окончание следует…

Только для 100dorog.ru Перепечатка только с разрешения автора

Комментарий автора:
Вот так не поздоровилось однажды жене местного рыбака. А свидетелем того стал один из монахов. Шел он как-то мимо горы Секирной и вдруг услышал женские крики. Взбежал быстро на гору и увидел там рыдавшую женщину. «Что с тобой?» — спросил он. «Да вот, — поведала женщина, — поднялась я на гору, чтобы посмотреть: не возвращается ли с рыбалки мой муж. Как вдруг спустились с неба два юноши с крыльями да в белых одеждах и стали сечь меня, приговаривая, что место это святое и жить тут можно только монахам!»