Многие из моих знакомых повсюду говорят, что они были в Турции. Как бы не так! Если раньше я просто благосклонно дремал, слушая их рассказы про Анталью и другие российские курорты Средиземноморья, про подогретые бассейны и русскоговорящих гидов, про отели категорий «всё включено» и «вообще всё включено», то теперь я просто смеюсь им в лицо. Никогда они не были в Турции!

Чтобы побывать в этой стране, нужно пожить не в упакованном русскими провинциалами Кемпинском, а в караван-сарае на кривой улочке старого Диярбакыра. Нужно пообщаться не с аниматорами, устало играющими в пляжный волейбол со 120-килограммовыми тушами отдыхающих, а с посетителями «манты салона» возле рынка в Харране. Нужно искупаться не в огороженном лягушатнике набившего оскомину семейного отеля, а в ярко-изумрудных водах горного Тортумского озера. Я сделал всё это. И поэтому я имею право сидеть сейчас у камина, попивать сладкий турецкий яблочный чай из фигурного стаканчика и говорить, что я был в Турции.

Это путешествие мы начали в городе Газиантеп, где весь флот фирмы по аренде автомобилей Europcar оказался представлен только молодым человеком по имени Юндаш и его некрепкой на вид Renault Megane. Торг был недолгим: г-н Юндаш поверил на слово в то, что у меня есть платёжеспособная кредитная карта, а я — в то, что эта машина способна проделать предстоящий путь в 2500 километров. Узнав, что мы хотели бы сдать автомобиль обратно в далёком Эрзуруме, Юндаш посмотрел на нас сочувственно и, мне кажется, в душе попрощался со своим Megane.

Однако, вопреки мрачным ожиданиям, дороги в этой части Турции поразили своим приличным качеством и отсутствием какого-либо движения. Они явно положены недавно, имеют хорошее покрытие и, кроме редкого трактора, по ним мало кто ездит. Турецкий водитель, в миру улыбчивое и гостеприимное существо, за рулём преображается: он прикладывает все силы и выжимает все соки из своей припадочной машины, чтобы подрезать, обогнать, не дать проехать и создать аварийную ситуацию. Он гудит, орёт, сигналит фарами без повода и вообще ведёт себя как буйнопомешанный. Но так как он ещё никогда не ездил по утрам по Шоссе Энтузиастов или Ленинградскому проспекту, то сноровка у него всё равно не та — куда ему до наших! Наиболее резвые конкуренты у меня оказывались далеко позади, редкие — на глубокой обочине.

За этими шалостями мы приехали в город Шанлиурфа или «Святая Урфа», как её недавно стали называть. По дороге мы заскочили в Каркемиш, где на берегу Евфрата когда-то возвышался один из древнейших городов Междуречья. Но сейчас там возвышаются только вышки, патрулирующие границу с Сирией. 14 человек местных мужиков в центре деревни, которых мы спросили, как найти древний город, немедленно и без усилий сели в машину и сопроводили нас до самого берега реки, где за колючей проволокой живописно вырисовывается курган – всё, что осталось от Каркемиша. Местных жителей это, впрочем, не смущало – каждый из них церемонно поздоровался за руку со мной и моей женой Людмилой, и каждый счёл своим долгом объяснить, что вот он – Каркемиш, как живой.

В Урфе родился библейский Авраам. По этому случаю здесь построена мечеть, вырыт бассейн со священными, а потому жирными и наглыми рыбами, и пещера, где пророк скрывался от кровожадного царя, служит местом паломничества для мужчин (с одной стороны) и женщин (с противоположной).

Ну если уж Авраам действительно родился в Урфе, то он должен был бывать и в поразительном близлежащем городе Харране, где с того времени, очевидно, мало что изменилось. Харран знаменит своими домами-ульями, построенными из самодельных кирпичей, где люди живут до сих пор. Богатый дом состоит из нескольких таких комнат-«ульев»: кухня, мужская половина, гарем, столовка и т.д. В крыше каждого улья — отверстие для выхода дыма. Нечто похожее на южно-итальянские «трулли», сравнением с которыми жители Харрана очень гордятся.

Ещё в Харране сохранился высоченный квадратный минарет раннесельджукской мечети и остатки замка того же периода. Всё это нам с удовольствием намеревался показать местный гид, поймавший нас на въезде в городок. Он хотел за свои услуги 10 лир, охотно согласился на пять, однако очень скоро исчез среди ульев и, несмотря на наши потуги, так и не был найден. Зато с нами постоянно шлялись, выклянчивая конфеты, три местных арабских девочки. Оглядев мою жену сверху донизу, они с подозрением спросили, женаты ли мы. Я поклялся Аллахом, и это успокоило их. Это вообще почему-то очень частый вопрос со стороны местных жителей. В Диярбакыре привязавшийся к нам студент-курд, узнав о нашем семейном положении, воскликнул:

— Женаты? Как хорошо! Тогда я уважаю вас.

— Ну-ка, — набросилась на него моя жена, — А если б мы не были женаты, ты бы нас не уважал?

— Тоже уважал бы, — на всякий случай ретировался он.

На Ближнем Востоке белый человек очень популярен. Междуречье не исключение. К нам повсюду подходили люди разного возраста и пола, преимущественно не знавшие и двух слов по-английски, и вступали в беседу. Моё скудное, но всё же знание турецкого развязывало им язык, но постепенно мы в любом случае оказывались возле дверей очередного магазина шерстяных ковриков («килимов») или кожаных изделий, которым руководит дядя (брат, сват) этого человека. После чего, разумеется, главной задачей их обоих становится усадить вас на табуретку и всучить стаканчик чая, чтобы за беседой представить свой лучший товар лицом. Отказ пить чай вызывает удивление, граничащее с шоковым состоянием.

— Но постой же, друг, — дрожащим голосом восклицают они, — ведь у нас такая традиция!

А у нас вот с женой другая традиция: не пить чая в магазинах килимов и прочей лабуды. Древняя традиция, добротная, проверенная временем.

Хотя поговорить с местными жителями, конечно, всегда интересно, особенно на их языке, пусть и через пень-колоду. Это открытые, честные люди. Удивительно, но, несмотря на свою жуткую бедность, они здесь чрезвычайно свободно относятся к работе. Большинство мужчин, как кажется, сидит группами вдоль дорог в «чайных домах» и «манты салонах» и смакуют подробности вашего появления. Торговцы и ремесленники готовы в любой момент жизни бросить всё и кинуться исполнять вашу просьбу. Однажды, измученные дорогой, мы приземлились в небольшом городке посреди пустыни с надеждой перекусить, и после 10 минут тщетных поисков съестного я зашёл в какой-то магазин и задал прямой вопрос:

— Скажите, есть ли в этом городе хоть один ресторан?

— Есть, — с достоинством ответил хозяин.

— Где же он?

— Друг покажет.

Из глубины мешков появляется дремавший там всю последнюю неделю «друг» и идёт через весь город показывать нам, где находится ресторан. Такой друг есть у каждого человека в этой части света, и вообще он всегда поблизости, даже если вы встали на перекрёстке в поисках пути.

— Ищете мечеть? — спросит он, бросая все свои дела. — Пойдёмте покажу.

— Что-то подсказать, помочь? Вы откуда родом?

— Нужен хороший магазин бедуинских килимов?

«Друг» проведёт вам бесплатную экскурсию по городу, обнаружит для вас затаённый в кривых переулках древний караван-сарай и поможет сторговаться с невменяемым арабом, торговцем фруктами. Только здесь, на Ближнем Востоке, понимаешь — вот что значит настоящий, верный друг.

Из Святой Урфы мы на следующий день отправились на север, где над окрестными степями возвышается цилиндрическая вершина горы Немрут. В первом столетии нашей эры здесь процветало государство Коммагена, и его царём был мегаломаниак Антиох Епифан, построивший на вершине горы гигантское святилище местным богам. Огромные статуи со временем разрушились, и только головы божеств — высотой с человеческий рост — вот уже две тысячи лет удивлённо смотрят на редких туристов. Головы Немрут-дага — один из символов Турции, вот только доезжают сюда немногие. Хотя зрелище потрясающее, особенно на закате, когда солнце окрашивает песчаник в ярко-жёлтый цвет и рельефно выделяет трещины на камне. Под горой, в 12 км от вершины, местный предприниматель содержит вполне пристойную гостиницу с претенциозным названием «Большой караван-сарай» и даже вырыл бассейн с какой-то нестерпимо холодной водой. Мы остановились здесь искупаться и поесть, после чего хозяин упросил нас подбросить до вершины двух одичавших итальянских туристов, приехавших сюда, по их собственному утверждению, на автобусе. Как они собирались пройти эти самые 12 км до вершины, если бы не появились мы, для меня по сей день загадка.

На ночь мы остановились в живописном караван-сарае курдского города Диярбакыра. Здесь с туристами совсем худо, люди белого человека не видят годами. В 80-е годы здесь бушевало восстание курдов против турецкой армии, и за Диярбакыром по дорогам расставлены многочисленные блокпосты, оснащённые танками и БТР. Сам город столь же колоритен, сколь и беден — по внешнему виду и по уровню жизни Диярбакыр не далеко ушел от эпохи Средневековья. Многие дома построены из глины и щебня, и с городских стен видно, что люди спят прямо на крышах, подложив пару неопрятных тюфяков. В старой части города сохранилось несколько церквей сирийских христиан, они преимущественно закрыты, но «друг», проходящий мимо, всегда подскажет, где раздобыть человека с ключом. Большая мечеть тоже построена под сирийским влиянием, но от этого не становится менее красивой.

Отсюда дорога путешественника лежит дальше на юг, в Мардин, «город цвета мёда». Он лежит на склоне последнего большого холма перед Месопотамской долиной, и с его минаретов можно разглядеть Ирак на краю затянутого песчаной дымкой горизонта. Цвет мёда — это песчаный цвет резных стен домов, мечетей и медресе старого города, побродить по которым необычайно интересно даже несмотря на то, что движешься постоянно в гору. Самый живописный отель под названием Erdoba расположен в одном из таких старинных домов, и так как гостей в нём хронически недостаёт, можно попросить комнату с видом на всю Месопотамию. Правда, днём и ночью в ухо будет орать муэдзин, но в первые несколько часов это даже придаёт колорита проживанию. Смерти муэдзину начинаешь желать, по моим прикидкам, где-то часам к пяти утра. А к рассвету моя жена даже начала размышлять вслух о том, как катастрофически нарушаются здесь права человека — например, право на здоровый сон, и как всё-таки здорово жить в православной стране, где мелодичный перезвон колоколов ласкает слух, в отличие от психоделических воплей этого бедолаги.

Но в Мардине есть и православные. Ещё с доисламских времён в его окрестностях работают несколько прославленных монастырей сирийских маронитов. Сейчас здесь редко проходят службы, но митрополит, с которым мы познакомились в Дейрул-Зафаран (Шафрановом монастыре), всё равно оптимистичен и даже намерен в ближайшее время налаживать связи с московской Патриархией. Он похож на коменданта осаждённого замка крестоносцев — в развевающейся пурпурной мантии, украшенной богатым крестом, он бегает по территории, отдавая приказания строителям, и не отнимает от уха мобильного телефона, бросая редкие тревожные взгляды на окрестные, населённые язычниками пустыни. Его монастырь пережил уже и нашествия Арабского Халифата, и набеги сельджуков, и монголов, и османских турков; его много раз грабили и разрушали, и всякий раз находилась группа энтузиастов-монахов, готовая восстановить обитель. Таких обителей по Сирии и Восточной Турции разбросано много: они мало известны, но их прихожане и жители до сих пор говорят на арамейском — родном языке первых христиан (включая и самого первого).

Неподалёку, в городке Хасанкейф над грязно-жёлтыми водами Тигра, люди по сей день живут в пещерах. Пещер немного, немного и людей, но город примечателен своими средневековыми памятниками, потому что здесь в своё время вздумалось жить какому-то эмиру государства Ак-Коюнлу. С тех пор прошло много времени, и в Хасанкейфе в течение сотен лет ничего не происходило ровно до дня нашего приезда. А всё потому, что, выйдя из машины, мы оставили открытой дверь.

Мы хотели всего лишь прогуляться по селению, мы никому не навязывали нашего общения. Мы, быть может, собирались в тишине насладиться видом пещер, реки Тигр, грандиозного минарета и дворца эмира. Но в какой-то момент нас догнала и окружила толпа людей. Подростки от мала до велика, женщины в чёрных материях до пят, немощные старики и молодые мужики — все без исключения горожане бросили свои дела и пытались в один голос сообщить нам, что мы оставили открытую дверь машины.

Западные путеводители все разные, но в одном сходятся: в них во всех написано, что на местных жителей нельзя орать. Там написано: «Сохраняйте улыбку и доброжелательный тон. Криками вы лишь удивите их, но ничего не добьётесь». Очень познавательно, но в корне неверно — очень даже и добьётесь. В некоторых кризисных ситуациях мне помогало именно то, что я набирал в лёгкие побольше воздуха и начинал орать — быть может, это их и удивляло, мне плевать, но шевелиться они точно начинали значительно быстрее. Тут главное — заорать вовремя, не раньше и не позже. Вот жители Хасанкейфа, к примеру, в тот день очень сильно удивились, но в конечном итоге оставили нас в покое — они двигались нестройной кучей в отдалении от нашего маршрута и лишь изредка, когда я бросал в толпу испепеляющий взгляд, отчаянным жестом указывали мне в сторону машины, у которой не заперта дверь. Вокруг машины к тому времени уже тоже собрался совет — мужики решали, что делать.

Мы подошли поближе.

— Дверь, дверь! — заволновалась толпа, как в худшие годы курдских восстаний. — У вас открыта дверь!!

— Ну и что? — спросил я, безупречно связав три слова по-турецки. Они в ужасе замолчали, не в силах реагировать.

В немом оцепенении мы оставили жителей Хасанкейфа. Ответа на этот вопрос они так и не нашли.

Из Хасанкейфа мы совершили долгий переезд на озеро Ван — и таким образом покинули Курдистан и достигли турецкой Армении. Когда-то армян здесь было больше, чем турок, но потом в результате геноцида 1915 года все они естественным образом исчезли, а их место преимущественно заняли те же курды. Турецкие политики не любят вспоминать это время и никакого геноцида не признают. Наоборот, в этих районах нередко встретишь памятники «геноцида армян против турок», который якобы имел тут место как раз в ту эпоху. Вот только турецкий геноцид в мире общеизвестен, а про армянский почему-то никто не слыхал.

В городе Ван есть всего-то две достопримечательности: порода кошек с разными глазами и замок Тушпы — древней столицы царства Урарту. Ванские кошки считаются особенно редкими и дорогими, так что владельцы даже не выпускают их из дома, опасаясь утечки генофонда. Так мы их и не увидели ни разу, зато вволю повеселились, гоняясь за уличными кошками и пытаясь близко заглянуть им в глаза, чем явно обрушили репутацию западного туриста в глазах местных жителей.

Ещё здесь можно искупаться в водах озера Ван, наполненных какими-то специфическими минералами. И, несмотря на эти минералы и отсутствие приличных пляжей (кроме тех, где иногда дальнобойщики моют грузовики), после месопотамской жары окунуться туда очень приятно. Ещё приятнее сплавать на катере к небольшому островку Акдамар, где стоит прекрасно сохранившаяся армянская церковь раннего средневековья.

В турецкой Армении сохранилось много монументальных средневековых церквей. Бывшая столица Армянского царства Ани (Васпуракан) сохранила десяток крупных церквей, огромные стены, но не жителей — здесь теперь мёртвый город, производящий действительно неизгладимое впечатление. Другие церкви разбросаны по горным деревням — когда-то здесь были монастыри. Некоторые совсем разрушены, поросли мхом и живописно возвышаются среди горных аулов, вызывая ужас своими осыпающимися на глазах фресками. Другие безжалостно переделаны под мечеть, и благодаря этому хотя бы поддерживаются в порядке. В горном селении Багбаши в Качкарских горах нам пришлось разыгрывать из себя мусульман, чтобы местный мулла открыл нам церковь в неурочный час. Местные жители, которых мы разыскали после того, как не смогли сломать запертую дверь, упорно советовали нам убираться.

— Или подождите, пока начнётся намаз, — говорили они.

— А когда он уже начнётся?

— Ну, через часок, быть может. Сейчас сколько времени? — им там некуда спешить.

— А где ключ?

— У муллы (они его называют «ходжа»).

— А где этот несчастный мулла, этот раб божий, где он?

— У себя дома.

— А дом где?

Мулла был явно не расположен тащиться на холм открывать церковь. Но я рассказал ему, что мы — русские мусульмане — припёрлись сюда только для того, чтобы войти в освящённое лоно мечети, что, в принципе, было правдой. Он выслушал это с явным недоверием, которое ничуть не ослабло после того, как моя жена забыла снять ботинки при входе в мечеть, а я назвал медресе светским словом okul («школа»). После того, как я, стоя посреди церкви и желая продемонстрировать осведомлённость, развязным голосом выкрикнул «Ну и где же здесь михраб?», вера муллы в «русских мусульман» была окончательно подорвана.

Вообще-то в Качкарских горах я искал чанов. Это картвельский народ, родственники грузин, принявшие ислам, но сохранившие свой язык как раз для того, чтобы я нашёл их и собрал стословный список Сводеша для последующего лингвистического анализа. В своё время на острове Сулавеси в (a href=”../indo/indonesia.html”)Индонезии(/a) я уже вот так изнасиловал местного жителя, который на свою беду согласился дать мне стословный список языка тораджа и в результате попал на два часа мучений. Сейчас настала очередь чанов — вся вина которых состояла в том, что их язык слишком редкий.

Поэтому в каждом селении мы агрессивно интересовались, не говорят ли здесь по-чански. Мы преодолевали горные перевалы и заглядывали на «яйла» — живописные летние стоянки пастухов — чтобы поймать счастливых носителей чанского. В конце концов мулла из Багбаши признался нам, что по-чански говорят высоко в горах, в селении Бархал, но туда мы пробиться не смогли — на дороге между отвесной скалой и горным потоком произошёл обвал, и единственная дорога в село вышла из строя минимум на неделю. Приятно было лишь, что мы оказались по эту стороны обвала. А чаны, наверно, даже не знают, какой опасности они избежали.

В Качкарских горах живут и турки, и курды, и исламизированные армяне. Когда-то эта область входила в состав Российской империи, и лучше всего это видно в городе Карсе, где двухэтажные каменные дома с оконными украшениями до сих пор стоят на главных улицах старого города. Ещё сто лет назад здесь ходили городовые в белых мундирах, армянские купцы торговали «мануфактурой», а офицерские жёны расхаживали под белыми зонтиками на променаде.

А теперь только мы из всей Руси гуляли по вечернему Карсу, провожаемые изумлёнными взглядами аборигенов, которые годами не видят здесь европейцев. Гуляли, смотрели на русское наследие на этом краю мира и никак не могли понять — ну чем им не нравилось жить в России? Ведь любому здравомыслящему человеку невооружённым глазом видно — это самая лучшая страна на свете.

Август 2007 г.

Маршрут: Газиантеп — Урфа — Харран — Немрут-даг — Диярбакыр — Мардин — Мидьят — Хасанкейф — Ван — Догубаязит — Карс — Ани — Эрзурум — Качкарские горы.