Чехия-2007, или В сторону Кафки

20 июня, или Прогулка по Праге

Утром готовился выйти в 8 часов. Проснулся рано, хотел писать дневник. Но не смог, страшно захотелось спать. Снова упал на постель. Проспал до 11 часов. Собирался с утра посмотреть Пражский град. Но, просматривая путеводитель «Вокруг света», я увидел, что два интересующих меня объекта – православный храм Кирилла и Мефодия и Танцующий дом – можно посмотреть по пути к Влтаве. Там же недалеко находился дворец Джоффин, где на фестивале телевизионных фильмов работала М. Эти обстоятельства и определили мой маршрут.

Сначала посетил вокзал «Прага-Смихов», где купил билет до Теплице. В 7 км от этого города находился замок Дукс (ныне Духцов), где последние годы своей жизни провел, работая библиотекарем, автор знаменитых мемуаров Джиакомо Казанова.

Доехал на метро до станции «Карлово намести». Отсюда к набережной Влтавы шла улица Реслова.

Высокая, величественная церковь Кирилла и Мефодия. (Кстати, они считаются святыми и у чешского народа, поскольку и для них создали литургию на славянском.) Наверху, как и полагается, наш православный крест. Во время войны (май 1942 г.) в церкви скрывались и приняли свой последний бой английские парашютисты. Это были чешские офицеры, подготовленные в специальном лагере в Англии для выполнения спецзаданий на территории протекторатов Богемия и Моравия. Так называли гитлеровцы оккупированную Чехию.

Вице-протектором названных провинций был всесильный шеф СД Рейнхард Гейдрих. Он сменил на этом посту Нейрата в сентябре 1941 г., чтобы усилить борьбу против чешского подполья. Фучик так и написал в «Репортаже с петлей на шее»: «В конце сентября Берлин выпустил на нас Гейдриха».

Одновременно ему было поручено осуществить т.н. окончательное решение еврейского вопроса. В январе 1942 г. Гейдрих специально прилетел в Берлин, чтобы провести совещание в Ваннзее, где и было решено уничтожить европейских евреев. Собственно их уничтожали уже на территории СССР (например, знаменитый Бабий Яр). Но нужно было одобрение этого решения представителями разных министерств и ведомств. Оно было получено. Все это показано в новом американском фильме «Заговор» (режиссер К. Браннах). В конце фильма Гейдрих бодро и зловеще говорит: «Они от меня не уйдут» (это он о евреях). Но и сам он уже был на мушке.

На территории протектората Гейдрих проводил жестокую политику по отношению к чешским националистам и коммунистам, а евреи были перемещены в бывшую военную крепость Австро-Венгрии – город Теризиенштадт (ныне Терезин). Здесь было создано огромное гетто, из которого время от времени уходили транспорты в Аушвиц (Освенцим). Развернуться Гейдриху не дали.

Он любил ездить в открытом «Мерседесе», который был хорошо узнаваем, и иногда даже без охраны. 27 мая 1942 г. его автомобиль подстерегли на подъеме к пражским Градчанам (резиденции Гейдриха) английские диверсанты в рабочей униформе, по национальности чехи и все как на подбор капитаны – Валчик, Габчик, Кубиш. Валчик просигнализировал момент проезда автомобиля с помощью зеркала. Габчик несколько раз попытался выстрелить, но попасть в Гейдриха помешала осечка. Неопытный шофер вместо того, чтобы добавить газу и рвануть вперед, притормозил.

Гейдрих выскочил из машины и отстреливался, но был тяжело ранен гранатой, брошенной Кубишем, и умер спустя неделю. Парашютисты скрылись с места покушения на велосипедах, прикрываясь маскировочным дымом. По всей Праге и окрестностям начались облавы.

Один из парашютистов, не участвовавших в покушении, Чурда решил переметнуться и пришел в гестапо с повинной. Он не знал местонахождения своих друзей, но его информации хватило, чтобы выйти на след диверсантов. (На одной из фотографий у церкви Чурда отмечен крестиком. Его позвали опознавать трупы. После войны Чурду за измену расстреляли по приговору чехословацкого суда.) 18 июня в 4 ч 15 мин начался штурм храма. Его обороняли всего 7 человек против целого батальона войск СС. После захвата церкви 4 парашютиста, в том числе Валчик и Габчик, спустились в крипту и долго отстреливались. После того, как немцы пустили в подвалы воду, покончили с собой.

В крипте храма сейчас музей. Входной билет стоит 50 крон. Можно увидеть фото всех героев. Выставлены под стеклом образцы оружия, какое было у парашютистов, – английский пистолет «Кольт» и автомат «Стен», гранаты. Рядом витрина с немецким оружием – есть табличка «Пистолет «Вальтер», но сам пистолет отсутствует, видимо, украден.

После смерти Гейдриха были проведены жесточайшие репрессии. Были казнены все священники церкви и их жены, был уничтожен и православный епископ Горазд, которого местная православная община причислила к лику святых. Более 200 человек были заключены в Малом Терезине (мне еще предстояло там побывать), а затем переведены в Маутхаузен и там расстреляны. Сожжена деревня Лидице, которая как-то была связана с диверсантами, убито мужское население деревни. Уничтожили и население небольшой деревушки Лежаки. Подполье во всей стране было практически уничтожено. Чехи называют все эти события одним словом – Гейдрихиада, подразумевая, видимо, что это была ужасная эпопея с тысячами трупов, как в античном эпосе. Мне удалось перевести, что написано на входном билете: «Народный памятник героев Гейдрихиады».

В буклете на русском было сказано, что убийство Гейдриха – уникальнейшая акция, такого-де больше во Вторую мировую войну нигде не было. Как будто Елена Мазанник в Минске не подрывала Кубе бомбой, а Николай Кузнецов не убивал немецких генералов в Ровно и Львове. Да и сами немцы организовали спецоперацию по поимке Тито, которая, правда, не увенчалась успехом.

Рядом с храмом кафе. Разумеется, называется «У парашютистов». На стенах черно-белые фотографии тех далеких лет.

На стене, обращенной к улице Ресловой, памятная доска в честь павших героев и священников, их укрывавших. Так и написано: «Вечная память». Рядом с доской на стене сохраняются следы от эсэсовских пуль.

Если немного пройти далее по улице Ресловой, то около набережной можно увидеть Танцующий дом, который, согласно путеводителю, изображает Фреда Астера и Джинджер Роджерс. Дом красивый. Развевающуюся юбку танцорши я опознал. Чтобы домыслить остальное, нужно более развитое воображение, чем у меня. В этом доме постройки начала 90-х годов в настоящее время офисы. Построен дом на деньги первого президента Чехии Вацлава Гавела. Ему, потомку довоенных миллионеров, принадлежат целые кварталы, которые у его семьи отобрали в конце 40-х годов. Вот уж восстановил справедливость, так восстановил!

Далее я подошел к дворцу Джоффин, который находился на маленьком островке в устье Влтавы. Позвонил М. Та долго не могла понять, что я рядом. Потом быстро выпорхнула из дверей. Мы обнялись. Она долго возбужденно говорила, не давая мне вставить ни слова:

– Сегодня работала с казахской делегацией на фестивале телевизионных фильмов. Опекала также трех индианок из Индии. Обслуживающие чехи (улыбающиеся бестии) спрятали половину закуски, предназначенной для презентации. Потом, если что-то остается на столе, скажем, бараньи кости, то они их догладывают. Плов был без мяса. Мне достался только бокал вина.

Три дня в загородном коттедже, где я снимаю комнату, не было горячей воды. Унитаз спускает, но вода для следующего спуска набирается в бачок по чуть-чуть. Поехала мыться к другу. Он заставил меня смотреть какую-то дурацкую программу по телевизору. Я засыпала, а он меня спрашивал: тебе нравится?

– Твой друг – садист?

– Да, да, садист! Здесь вообще ужасно жить.

– А чего ты тогда здесь делаешь?

М. ответила с истинно женской логикой:

– Я и сама не знаю, что я здесь делаю. Но мне здесь нравится. Меня ждет обед – куриная нога…

Мы стали прощаться и договорились встретиться с М. после ее недельного отдыха на водах.

Далее по Карлову мосту сквозь большое количество статуй я отправился к Пражскому граду. То был крутой подъем. Есть документальные кадры, как немецкие военные машины под сильным снегопадом по той же дороге въезжают в Пражский град в марте 1939 г.

Я постоял у входа во дворец, поглазел вместе со всеми на часового. Потом зашел в собор Св. Витта. Его строили 700 лет. Закончили только в 20-е гг. XX в. Впечатляющее сооружение. Похоже на Нотр-Дам и внутри и снаружи. В храме гробницы чешских князей, королей и королев. Здесь же гробница самого знаменитого чешского святого Яна Непомуцкого. Его утопили, сбросив с Карлова моста за то, что он отказался открыть, что сказала на исповеди супруга короля. Фигуру Яна Непомуцкого можно лицезреть на Карловом мосту.

Прошел мимо храма Св. Йиржи (Георгия). Здесь находятся мощи Св. Людмилы, бабушки того самого Вацлава, чья конная статуя установлена на Вацлавской площади. Тоже чешская святая и тоже погибшая от рук наемных убийц, подосланных свояченицей – княгиней Драгомирой. Чешский король Св. Вацлав, основатель Сазавского монастыря Св. Прокоп, епископ Войтех и Св. Людмила составляют четверку самых почитаемых святых в Чешских землях.

Самый знаменитый чешский король – это, конечно, Карл IV (правил в 1346–1378 гг.). Его могила также в соборе Св. Витта. Он был сыном Яна Люксембургского и Элишки Пршемысловны, сестры последнего короля из династии Пршемысловичей. Прекрасно знал несколько языков, открыл Пражский университет, укрепил государство.

После смерти Карла IV, как это часто бывает после кончины сильного правителя, в государстве наступил кризис. Страна медленно, но верно сползла в гуситскую революцию и гражданскую войну.

Карл IV был первым королем Чехии, который стал императором Священной Римской империи. Как известно, сначала этот титул был переходящим, а затем навсегда закрепился за Габсбургами, которые возглавили Чехию в 1526 г. В том году чехи избрали императором австрийского князя Фердинанда. В 1621 г., разгромив национальное восстание, австрийцы казнили 27 его предводителей на Староместской площади в Праге. После Тридцатилетней войны Габсбурги окончательно укрепили свою власть, и Чехия стала провинцией. Чешского короля теперь не было, а был император в Вене. Так продолжалось до 1918 г., когда рухнула Австро-Венгерская империя.

…На Злату улочку нужно было покупать отдельный билет за 250 крон. По этому билету можно было войти еще на несколько объектов (какие-то храмы и музеи). Я решил не тратиться, поскольку незначительный внешний осмотр улочки я уже произвел.

Для сравнения: в Пражском граде бутылка прохладительных напитков (например, фанты) стоит 75 крон против цены в супермаркете в 9 крон. Вот так обманывают нашего брата, туриста.

С Града спускаешься по крутой лестнице, откуда открывается неплохой вид на город. Дорога привела к метро «Малостранская», от которой 5 мин ходьбы до «Нового музея Франца Кафки». Перед музеем оригинальная скульптура – двое голых мужчин писают в бассейн. Один время от времени крутит бедрами и струйка направляется то вправо, то влево.

Поскольку Кафка один из самых моих любимых писателей, то я не мог не посетить этот музей. Билет стоил 120 крон. На первом этаже довольно большой магазин, где продаются сувениры с кафкианской символикой. Есть и многочисленные фото его самого и его возлюбленных. Я купил детскую книжку о Големе за 120 крон. Не пожалел.

Музей оригинальнейший. Вход через второй этаж. В первой комнате на черных стенах – фото семьи Кафки и их ближайших родственников, цитаты великого писателя на немецком языке (на нем он собственно и писал). Здесь же на стенах из невидимых проекторов проецировались виды Праги и кадры начала прошлого века, а также рисунки (я бы их назвал видениями) Франца. Под стеклом первые публикации Кафки. Какой-то толстый альманах, раскрытый на определенной странице, пожелтевшая немецкая газета «Богемия». Материалы подписаны F. Kafka. Несмотря на все это, родные его писателем не считали. Кафка пишет в дневнике: «В самом чувстве семьи мне раскрылся холод нашего мира». В этом его явная трагедия. Он постоянно описывает не только свои ощущения, но и свою внешность: «Мне утешительно открылись некоторые новые знания о несчастном создании, каким я являюсь». Он ничего не принимает на веру, все устоявшиеся понятия он пропускает через свою душу и делает неожиданные выводы. Вот что он пишет о любительских актерах: «Чувство сострадания, испытываемое нами к этим актерам, которые так хороши, но ничего не зарабатывают и которые вообще получают недостаточно благодарности и славы, – это, в сущности, лишь сострадание к грустной участи многих благородных стремлений, в первую очередь – наших собственных».

Далее проходишь по темному коридору и незаметно для себя попадаешь через спираль из белых полотнищ в следующий зал. На полотна проецируются изображения женских лиц. Снова стенд с родственниками Кафки, но это уже взрослый период его жизни, когда он работал в страховой компании. С потолка на специальных подвесках свисают стеклянные ящики, которые подсвечиваются настоящими лампами начала прошлого века. В каждом ящике по одной фотографии женщин, к которым Франц испытывал сильное чувство.

Его невеста (на мой взгляд, очень некрасивая) Фелиция Бауэр. С ней Кафка был дважды помолвлен, но так и не сочетался браком. Упрекал он в этом своего отца. Знаменитый роман «Процесс» он написал под впечатлением от этой попытки неудавшейся женитьбы. Фелиция успела после оккупации Чехословакии нацистами уехать в США. В конце своей жизни, когда срочно были нужны деньги на операцию, она продала 500 писем своего бывшего жениха за 5000$.

Очень привлекательная чешская журналистка Милена Есенская, которая была замужем, разводиться не собиралась, но ценила любовь Кафки, и, видимо, одаривала его своими женскими милостями. Лицо вполне современной женщины. Погибла в концлагере Равенсбрюк в 1944 г. В своих дневниках Кафка называл Милену просто М.

Фотография юной Дора Диамант, которая была вдвое моложе Кафки. Здесь же в ящике документ из другой эпохи, до которой Кафка не дожил, – протокол гестапо об аресте Диамант в Берлине на Парижской улице, 13. Но в отличие от Милены Есенской Доре Диамант удалось пережить третий рейх.

Незадолго до смерти Кафка бросил работу и на деньги отца съездил в Берлин, хотел пожить там и начать полноценную писательскую жизнь. Дора Диамант была с ним. Совместное проживание длилось недолго. У Франца кровь шла горлом (прогрессирующий туберкулез), и ему пришлось отбыть в санаторий, куда за ним не замедлила явиться смерть. Перед отъездом в санаторий Кафка, понимая, что умирает, сказал другу: «Каждый подсудимый пытается добиться отсрочки приговора».

В остальных ящиках были изображения других дам. Имен не запомнил. Они тоже подсвечивались лампами. В ящике Фелиции Бауэр лампа не работала. Не знаю, может быть, это была задумка музейщиков?

И к проституткам Франц относится, как к возвышенным существам: «Я прохожу мимо борделя, как мимо дома возлюбленной».

Кафка, безусловно, очень любил женщин, но почему-то его отношения с ними не ладились. И в знаменитом «Письме отцу» он несколько раз упрекает родителя в этом. Франц даже боялся оставаться наедине с молодыми особами. Возможно, ему удобнее было любить женщин издалека («постоянно стремиться лишь умереть и все-таки еще держаться – вот что такое любовь»).

Кстати точно так, издалека, любил женщин и другой немецкоязычный молодой человек четырьмя годами старше, также в то время проживавший в Австро-Венгрии и также увлекавшийся театральными постановками. Город, в котором он жил, назывался Линц. Его отец Алоис, так же как и отец Франца Кафки Германн, считал мечты своего сына о занятиях искусством полным бредом. Молодой человек, живший в Линце, а потом в Вене, хотел стать знаменитым художником. Его два раза не приняли в Академию художеств, так как посчитали бесперспективным. Молодого человека звали Адольф Гитлер. Его родные, как и родственники Кафки, считали, что у него голова не тем забита. Ему повезло больше, чем Кафке: он добился признания при жизни, правда, не в сфере искусства. Есть и еще удивительное совпадение в биографиях двух этих знаменитейших персонажей первой половины XX в.: главных женщин своей жизни (т.е. тех, кто их искренно полюбил) они встретили на 41-м году своей жизни: Кафка – Дору Диамант, а Гитлер – Еву Браун. И Доре, и Еве было ровно 19 лет. Разница в возрасте между партнерами также одинакова: 22 года!

А в молодости Кафка не раз испытывал серьезные платонические чувства, например к актрисе из странствующей еврейской театральной группы, госпоже Чиссик. Он обязательно каждый день приходил на спектакли с ее участием. В своем дневнике он пишет с холодностью каждодневного исследователя: «Вчера фигура ее была красивее лица». Каждый раз после спектакля, где была занята Чиссик, он снова и снова находит неожиданные слова, на этот раз о литературе и о плотской любви: «Я надеялся букетом цветов немного удовлетворить свою любовь к ней, но совершенно напрасно. Это достижимо только литературой или соитием».

Далее в музее были залы, посвященные собственно творчеству писателя, который считал себя фатальным неудачником («как несчастливо кончается все, чтобы я не предпринимал»; «только на мне одежда принимает этот сперва негнущийся, как доска, потом помято-отвислый вид»; «…мне грустно оттого, что ворот рубашки давит мне шею, я проклят, задыхаюсь в тумане»).

В светлой комнате – огромные стеллажи ящиков, как в архиве. Возможно, они копируют те длинные стеллажи, которые присутствуют во многих эпизодах прекрасного фильма Орсона Уэллса «Процесс» по роману Кафки. На каждом из ящиков написано имя одного из литературных героев Кафки – Георг Замза, Йозеф К. Есть и женские имена. Одни и те же имена повторяются много-много раз. Это сооружение напоминает одновременно и колумбарий. Идеальное воплощение мира бюрократизма, где каждый человек запротоколирован, подшит в папки и вложен в ящик. Под ящиками шел длинный ряд из черных телефонных трубок первой половины XX в. Я взял одну и поднес к уху. В трубке раздался резкий голос и что-то проорал по-английски. От неожиданности я выронил тяжелую трубку. Она повисла на проводе. Снова послушал. Мистический голос что-то вещал по-английски. Полностью кафкианский эффект.

Я бы сказал, что музей Кафки отдает постмодернизмом и волшебством.

Далее шел зеркальный зал. Посетители отражаются во всех зеркалах сразу. Вдруг впереди на белой стене возникает голография – какой-то черно-белый морской берег, пустынный-пустынный. И посетитель вновь отражается на его фоне. Везде под стеклом первые издания книг Кафки: «Америка», «Процесс», «Замок».

Лично мне очень близок и понятен роман «Замок». Землемера К. приглашают работать по специальности в усадьбу, которая находится при Замке, в который никого не пускают. В деревне, которая находится у подножия замковой горы, К. объясняют, что произошла ошибка и землемер здесь не требуется, но спустя некоторое время предлагают место школьного сторожа. Высокое начальство в Замке безлично и невидимо, а люди, передающие его неконкретные приказы, высокомерны и равнодушны. Что-то подобное было и в моей жизни, после окончания университета, когда я прибыл по месту распределения. Ощущения, сопутствующие этой ситуации, Кафкой переданы совершенно точно. «Жизнь человеческая вообще так сложна, что жизнь отдельного человека ни черта не стоит», – собственно об этом романы «Замок» и «Процесс». Но сказал это не Кафка (хотя бы и мог вполне подписаться), а Ярослав Гашек устами своего бравого солдата.

(Кстати, беру на себя смелость утверждать, что Джим Джармуш использовал зачин из «Замка» в своей культовой картине «Мертвец». В фильме молодому человеку из Кливленда предлагают работу бухгалтера на рудниках. Когда он, проехав полстраны, приходит в офис, ему хамят и грубо указывают на дверь. В сцене присутствуют и стеллажи с табличками. Думаю, что не случайно.)

Маленький зальчик посвящен рассказу Кафки «В штрафной колонии». Путешественник осматривает действующую колониальную тюрьму, где ему демонстрируют машину для экзекуции. К машине прикрепляют голого заключенного для казни. Прежде чем проткнуть железным стержнем заключенного и выкинуть его в яму, машина выкалывает на теле несчастного зубчиками текст параграфа закона, который был им нарушен. Специальная губка, пропитанная водой, смывает кровь. И вот этот сюжет в действии был изображен в виде фильма за стеклом. Голый торс, на котором постоянно появлялись и исчезали под густой кровью буквы и значки параграфов. Зрелище не для слабонервных. А для тех, кто не читал Кафку, и вовсе непонятное. Этот рассказ был написан незадолго до Первой мировой войны. Когда я прочитал его в старом номере журнала «Иностранная литература» в читальном зале ВГБИЛ, во-первых, меня пронзил смертельный ужас от беззащитности человека перед лицом бюрократической машины, во-вторых, я понял, что Франц был великим пророком. В Аушвице такой машины не было, но там за малейшее нарушение и даже смеха ради могли отправить в газовую камеру, могли и сжечь живьем в назидание другим. О русской революции 1917 г. Кафка говорил: «Революция испаряется, и остается только ил новой бюрократии. Оковы измученного человечества сделаны из канцелярской бумаги». Цивилизация для Кафки, в первую очередь, – это бюрократическая надстройка над беззащитными гражданами.

Вслед за мной в зал вошли две девушки. Возможно, меня они приняли за часть кафкианской экспозиции, поскольку посмотрели в мою сторону недобро.

На выходе мило беседовали две сотрудницы музея. Музейные экспозиции настолько взбудоражили меня, что я не сразу поверил, что ужастики кончились. Впечатление было сильное. Дух Кафки в музее витает. Устроителям музея ставлю пять с плюсом.

Потом я должен был ехать к А. на Югославскую улицу до метро «Намести Мира». Я быстро нашел дверь его офиса, но самого А. не было на месте. Я дозвонился до старого друга по мобильному, заказал кофе в соседнем кафе. Вскоре мимо кафе прошел А. и увидел меня. Он пригласил меня в офис. Там был только один стол.

– Ты один работаешь? – спросил я.

– Я всегда один, – ответил А. – Сегодня работал с тремя фирмами. Неожиданно под конец дня появилась четвертая. Видишь апельсин лежит. Начал чистить его вчера, но отвлекли, и апельсин так и остался несъеденным.

Через некоторое время мы пошли в пивницу. Я хотел посетить пивницу «У Калиха (У Чаши)», описанную в «Швейке». Но А. настоял, чтобы посетить «U Fleku». И он был прав, потому что я убедился в уникальности этого заведения.

Мы проехали три остановки на трамвае. Потом очень долго шли дворами, немножко заплутали. Район был очень похож по архитектуре на Францию – такие же улицы и дома.

Мы сели в летнем зале, где были установлены огромные столы и скамьи. Пивница «U Fleku» существует с 1499 г. Здесь варят темное пиво, которое в бутылки не разливается и нигде больше не продается. Мы начали пить. По три кружки мы уговорили мгновенно. Четвертую кружку я смаковал. Пиво было необычайное, с карамельным привкусом. Заказали закуску (огурцы с ветчиной), на горячее – свинину с кнедликами и капустой. Вторые блюда стоили по 185 крон, закуски по 110, кружка пива – 59 крон. В общем, посидели на 1115 крон.

Между рядами ходили бравый солдат Швейк с духовой трубой и старый сапер Водичка с аккордеоном. Играли разные мелодии, приставали к туристам. Им охотно давали на чай. Мы были не в группе и к нам, видимо поэтому, не подошли.

А группы шли одна за одной – русские, немцы. В группе немецких школьников были негр и ярко выраженная азиатка.

Пивница мне понравилась. Возвращались домой на метро.